Текст книги "Испытание"
Автор книги: Аркадий Первенцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Очень трудно двинуть всех, – заметил Данилин, – ну, куда их всех трогать. Будут болтаться без дела... Ладу мы им не дадим.
– Надо дать всем, – строго остановил его Дубенко.
– Вот расчет строительства сборочного цеха.
– Покажите.
Они сидели в конторке. Тургаев несколько обиженно вынул проект строительства. Поперечный разрез был сделан на полотняной кальке, остальное на хорошей александрийской бумаге.
Дубенко просмотрел изометрический эскиз, пожал плечами.
– Площадь застройки двадцать пять тысяч девятьсот двадцать квадратов?
– Да.
– Кубатура?
– Двести одиннадцать тысяч.
– Размахнулись, Алексей Федорович.
– Вы думаете?
– Точно, уверен.
Дубенко еще раз рассмотрел проект. Огромные количества вставали перед ним. Он прикидывал потребности транспорта для перевозки всех этих гор строительных материалов. Тысяча вагонов щебня, восемьсот песка, тысяча двести шлака, сорок тысяч вагонов кирпича, семьсот пятьдесят леса круглого и пиленого.
Дубенко поднял глаза на Тургаева.
– Вашим словом определить... загнули, Алексей Федорович.
– Нет.
– Представьте себе сорок тысяч вагонов кирпича. Для чего столько кирпича?
– Для печей. Натопить такую махину...
– Кирпич отменяем, – сказал Дубенко, – можно и не топить, дело идет к весне...
– Зима только началась, – перебил его Данилин.
– Раз началась, значит, скоро кончится. В крайнем случае поставим паровое отопление. Калориферы у нас есть, трубы также.
– Котельная не справится, – возразил Тургаев.
– Перерассчитаем котельное хозяйство. Может, добавим котлов. Словом, кирпич надо отменить. Стекла тоже, тем более семнадцать тысяч квадратных метров. Отменим стеклянные фонари, хотя это нужно и даже красиво. Будем освещаться многоваттными лампами. Лес достанем рядом в тайге, о шлаке узнайте в паровозном депо, там, вероятно, много его в отвалах. Щебень нужно найти на месте. Пожалуй, тут есть камень, нужно поставить дробилки, и все будет в порядке. Дело нехитрое. Смолить столбы и узлы нужно. Смолу достанем на коксохиме, кстати, там ее выпускают в реку. А площадь вообще нужно сократить. Вы даете, Алексей Федорович, большой запас. Размах крыльев самолета гораздо меньше... Ведь не восемнадцать же метров! Тут сократить. Тогда будет легче с перекрытиями и колоннами...
– Вы так быстро, на ходу разломали весь проект, – укорил Данилин.
– Антон Николаевич, сейчас все делается на ходу и быстро. Война... Да... Нам не миновать прокладывать в тайгу узкоколейку. Здесь имеется даже насыпь, строители фабрики, вероятно, тоже интересовались лесом. Нужен расторопный транспортник, как бы сказал Шевкопляс, резвый муж, чтобы достать рельсы, вагончики и хотя бы два мотовоза. В крайнем случае используем рудничные электровозы, пустим в тайгу небольшую электричку...
– Резвый муж есть, – сказал Тургаев с улыбкой.
– Кто?
– Белан.
– Белан? Ни за что не поверю. Здесь Белан?!
– Белан здесь и работает неплохо, – подтвердил Данилин. – Видите, как вы можете ошибаться в людях.
– Странно. В самом деле, некрасивая история. Рамодан знает?
– Ну, как же.
– Позовите Белана сюда.
– К сожалению, его нет здесь. Он достает гвозди, поковки, олифу и толь для сборочного. Должен быть здесь денька через четыре, не раньше.
– Как все это странно, – сконфуженно произнес Дубенко, и заторопился. – Вы поедете со мной, Алексей Федорович. Сегодня приступим к разгрузке оборудования. Эшелоны прибывают сегодня.
– Все шесть?
– Вероятно.
– Зашьемся с разгрузкой.
– Посмотрим. Хотя, если по вашему методу – по одному вагону разгружать, действительно зашьемся. И кто вас подменил, Тургаев? Вероятно, вы, Антон Николаевич?
– Так всегда, – буркнул Данилин, – как начальство прикатит, так и то не по нем, и то не так.
– Не бурчите, Данилин, – ласково сказал Дубенко, – вы работали, а я бил баклуши, поэтому мне видней...
Кошевка летела с горки на горку. Дубенко насчитал три подъема и четыре спуска. От станции к заводу три километра. Вагоны нужно будет подавать на подъездной путь.
Угрюмов встретил его в своем обычном расположении духа. Возле него сидели представители местных организаций – секретарь горкома, председатель горисполкома, начальник отделения дороги. Дубенко познакомился со всеми и сейчас же изложил свой план разгрузки эшелонов. Угрюмов выслушал его внимательно, задал несколько вопросов, подумал.
– Сколько сегодня выйдет народу? – спросил он Кунгурцева, секретаря горкома партии, небольшого человека в черной гимнастерке, с умными главами.
– Одиннадцать тысяч наметили. Но точно обещать не могу...
– Одиннадцать тысяч? – удивленно переспросил Дубенко, – слышите, Тургаев?
– Слышу. – Тургаев приподнял брови.
– Наших выйдет тысячи две с половиной? – спросил Дубенко у Тургаева.
– Примерно около этого.
– Друг друга не подавят? – осторожно спросил Угрюмов.
– Надо создать фронт разгрузочных работ, – предложил Дубенко, – разбить на эстакады, к каждой эстакаде прикрепить определенных людей и дать соответствующий срок для разгрузки.
– Обсудите, как лучше и спорее, – предложил Угрюмов и, запахнувшись в пальто, ушел к себе.
– Нездоровится ему, – сказал Кунгурцев, – вероятно, грипп, а может и сердце пошаливает. Только не любит он, когда насчет его болезни разговор.
– Пойдемте, решим у меня, – сказал начальник отделения дороги, – там все распланируем. Я позову своих.
– Только своих не зовите, – сказал Дубенко, – как пригласите специалистов, так все дело пропадет, имею опыт. Надо на все смотреть свежими глазами и не бояться решать даже то, что кажется с первого взгляда абсурдом. Я наблюдал новостройки на пути в вашу область. Интересовался.
– В общем, направляемся выносить абсурдные решения, – съязвил Тургаев.
– Не придирайтесь к словам, Тургаев, – сказал Дубенко.
ГЛАВА XXVII
К пяти часам вечера двести пятьдесят плотников и подмастерьев, присланных шахтоуправлениями, срубили на двух разгрузочных площадках двадцать восемь передвижных эстакад. Вязку бруса и досок закончили к шести часам при помощи подошедших рабочих завода. Таким образом, разгрузка состава должна была проходить одновременно в двух пунктах – на пятом запасном пути станции и на подъездном пути завода. Станция не была приспособлена для ведения крупных грузовых операций, и поэтому нужно было быстрее закончить разгрузку, чтобы не застопорить продвижение северных поездов с грузами для фронта и средней полосы России.
Эстакады, сделанные по длине вагона, с последовательным спуском, стояли у путей новенькие, желтые, пахучие. Плотники положили возле себя топоры и пилы и, закурив, смотрели на труды своих рук. Еще с утра, когда было получено задание, они считали его невыполнимым в такой срок, а теперь вот все сделано и неплохо. Начинался какой-то пересмотр человеческих возможностей. Это уже не было простым перевыполнением норм, это начиналось геройство. Но вряд ли плотники думали об этом. Махорочный дымок поднимался в воздух, глаза поблескивали от гордости за самих себя. Дубенко сказал им: «Молодцы, скоро справились». Они посмотрели на неизвестного начальника и ответили: «Такое всегда в срок сделаем». А ведь с утра они ничего не обещали, и Дубенко втайне негодовал тогда на этих спокойных, неторопливых людей. Вспомнил слова Угрюмова: «Уральцы мало обещают, но много делают».
Дубенко пришел к Угрюмову, сидевшему в комнате дежурного по отделению и спокойно проверявшему состояние участка дороги. Дежурный говорил по селектору, и Угрюмов нетерпеливо спрашивал его и поправлял. Огромное движение грузов по горной однопутке требовало ясного оперативного руководства. У Ивана Михайловича болело горло, вероятно, к гриппу присоединилась ангина, и он тихо спросил Дубенко о ходе подготовки к выгрузке. Дубенко выразил удовлетворение изготовлением эстакад, но боялся, что обещанные секретарем горкома одиннадцать тысяч человек не явятся. Угрюмов выслушал его, покачивая головой, потом поднял свои серые глаза и тихо произнес: «Кунгурцев обещал – сделает. Утром он был еще не совсем уверен и поэтому немного был сдержан, а сейчас он звонил мне. Люди подойдут через тридцать минут, точно к прибытию поезда. Шесть эшелонов подаются сюда двойниками. Здесь мы будем делить их и направлять одну половину к заводу, одну выгружать здесь».
В пять часов сорок пять минут к станции подошло семь тысяч горняков – мужчин и женщин и две тысячи заводских. Горняки притащили с собой листы котельного железа для перетаски оборудования волоком. В железе были пробиты дыры, в которые продеты крючья, цепи и тросы. Сотни три ребятишек, курносых и деловитых, пришли вместе с отцами и матерями, прихватив с собой санки на полозьях и на коньках. Людей распределили по эстакадам, установили очередность. Распоряжались со списками в руках парторги шахт и председатели шахткомов. Кунгурцев стоял на перроне рядом с Угрюмовым и тихонько, без излишней суеты, отдавал приказания.
Повалил липкий снег, быстро покрывший пушистым слоем рельсы и почерневшие за день крыши домов. Снег падал и падал. В ожидании поезда протянулась черная лента людей, рельефно выделяющаяся на белом фоне.
– Идет? – сказал кто-то.
– Идет.
Люди зашевелились, выступили вперед. Сколько поездов проходило здесь! Но обычно люди относились к ним без интереса – работала дорога, работали и они. Сегодня же они встречали гостей, которые должны будут надолго, а может быть, и навсегда, стать рядом с ними, плечо к плечу. Они должны были приютить людей и помочь пустить в ход механизмы. И то и другое приближало час торжества, час победы.
– Идет!
Два мощных электровоза неслись по заснеженным рельсам. Изредка под ними вспыхивали электрические разряды. Электровозы проревели, как эсминцы, и вскоре темные их корпуса промчались мимо Богдана.
На платформах, возле шалашей из теса и толя, стояли люди. Двери теплушек открыты – видны женщины, раскаленные печки. Хвосты искр неслись и рассыпались по ветру. Вагоны покатились медленней, шахтеры подняли руки, приветствуя гостей. Тогда с эшелона замахали шапками и платками.
«Надо разыскать Валю и устроить в нашем вагоне, – подумал Дубенко, – исстрадалась, бедная».
На ходу спрыгнул Рамодан с тормозной площадки, подошел, отряхиваясь от снега. Он шумно поздоровался с Дубенко, Угрюмовым.
– Дорога не подкачала, – сказал он, – все шесть на ходу.
– Это в наших возможностях, – спокойно заметил Угрюмов, – вот решили энский завод без очереди пропустить и пропустили...
Поезд остановился. Дубенко нашел Валю. Она стояла на платформе у автомобиля, закутанная в белый платок, в легком пальто, синих перчатках и поджидала его. Увидев Богдана, влезающего по ступенькам, побежала к нему. Он увидел снова ее хорошее лицо, яркие от холода щеки, лукавые смеющиеся глаза.
– Опять я возле тебя, Богдан, – сказала она, – никак ты не уйдешь от меня.
– Валюнька, опять ты снова возле меня...
– Здесь мы будем жить? – спросила она неожиданно и устремила взгляд на неясные очертания гор и огоньки домов.
– Здесь...
– Приехали, – сказала она грустно.
– Сейчас я тебя устрою в салон-вагоне.
– Ты шутишь, – сказала она, заглядывая ему в глаза.
– Нисколько.
– Тогда пойдем. Только захвати мой чемоданчик.
В салон-вагоне она остановилась в нерешительности. Ковры, электрический свет, уют, приветливая проводница, вышедшая навстречу, смутили ее. Валя взяла Богдана за руку и сказала:
– Не верится.
– Ты отвыкла, Валюнька.
– Отвыкла, – сказала она со вздохом, – мне казалось, я приеду в землянку.
– Располагайся. Вот здесь будет наше купе. Конечно, это временно, потом устроимся где-то в другом месте.
Она вошла в купе, разделась, присела и несколько секунд смотрела в одну точку. Потом, словно стряхнув какие-то нехорошие мысли, улыбнулась, прильнула к мужу.
– Ты останешься сейчас со мной?
– Нет. Я должен итти на разгрузку.
– Тогда и я иду с тобой. Да... Я должна тоже участвовать в разгрузке. Я обещала отцу... Кстати, где он?
Она снова набросила на себя пальто, быстро застегнула крючки, повязала платок.
– Иду, иду с тобой.
– Ну, что же, идем, если хочешь.
– Не обижайся, Богдан.
Состав разъединили. Половину вагонов отправили к заводу. Звонил Тургаев. На завод пришли четыре тысячи шахтеров и жителей города и полторы тысячи рабочих. Рамодан отправился на завод. Дубенко остался здесь. У эстакад в ожидании стояли тракторы с прицепами, грузовики. Казалось, бестолково копошились люди, усыпавшие платформы, железнодорожные пути. Но каждый занимался своим делом. Вначале сгрузили разную мелочь, сложенную между оборудованием: чушки металла, бунты проволоки и тросов, кабель, ящики с инструментом, с деталями задела, с полуфабрикатами. Вот когда пригодились детские санки. Впрягаясь по-двое, по-трое, ребятишки дружно тронулись к заводу. Станки ставили на железные листы, шахтеры плевали на ладони, брались за цепи и тросы и тащили поклажу в гору. Каждый станок тащили тридцать-сорок человек. Привезли бочку с мазутными отходами, навернули на палки паклю и тряпки и зажгли факелы. Багрово-черные огни вспыхивали один за другим, пока на всем протяжении не легла пунктирная линия факелов. Вскоре непрерывный поток людей, тракторов, грузовиков потек к заводу. Это было красивое и трогательное зрелище.
– Помогают, – сказал спокойно Угрюмов, подойдя к Дубенко. – Наши помогают – уральцы.
– И украинцы, – поправил Дубенко.
– И украинцы, – согласился Угрюмов, – ведь чорту рога могут свернуть такие люди. Люблю людей, когда дружные... когда вместе...
Он стоял, подняв воротник пальто, надвинув глубоко на брови шапку, наружно невозмутимый и кряжистый. Он смотрел на дорогу факелов, так ярко вспыхнувшую в крепких уральских горах. К нему подходили шахтеры, перекидывались словами, и в обращении их чувствовалось уважение к нему.
– Здорово, факелы придумали, – сказал он Богдану, – прямо скажу, здорово. Может, в них и толку-то мало, только коптят, а красиво и торжественно.
Угрюмов отвернул воротник пальто, поднял и завязал меховые уши шапки.
– Помогают по-настоящему, – сказал Богдану отец, – ребятишки тоже. Им бы уже спать полагается, ан нет. Смотри, какую кутерьму подняли. Из-за чего, думаешь? Каждый хочет везти, а везти-то уже почти нечего.
– Так выходит, что не строгановщина, отец?
– Ну, слепой сказал, побачим, – отшутился старик, – с первого взгляда никогда человека не узнаешь. Скажу одно, кабы не леса да горы, ну, прямо, наш Донбасс. Тут вот станцию какую-то проезжали – ей-богу, похожа на Краматорку... чудеса.
– Ночевать будем в салон-вагоне, отец.
– Не пойду. Я уж со своими ребятами, вон в том домишке. Видишь, на горе. Там уже и воду греют, помыться надо.
– Ну, как хочешь, отец.
– Ясно, как хочу, сын. От наших ничего не пришло?
– Ничего.
– А как с Ростовом?
– Не слышно.
– На товарища Сталина надежда, – убежденно сказал отец. – Тут в эшелон попали его доклады. Зачитали так, что от дыхания бумажка разлезлась.
Всю ночь Дубенко провозился с разгрузкой. Когда все платформы были очищены, он проехал на том же резвом жеребчике на завод. Двор был умят ногами, заставлен оборудованием, ящиками, завален материалами. Тургаев поставил часовых, и они расхаживали с дробовиками в руках. Горело много костров. Варили картошку, кипятили воду, грелись. От завода к городу уходили шахтеры. Скоро загудят гудки, и им нужно будет спускаться под землю.
Тургаев пил чай из консервной банки. В руках у него грязный кусок сахара. Рядом с ним сидел сильно исхудавший предзавкома Крушинский – у него остались только большие карие глаза. На столе и на двух сдвинутых вместе лавках приготовлены постели, сделанные из тулупов и плоских подушек с почерневшими наволочками. Тургаев и Крушинский приветливо встретили Дубенко, предложили чаю. Тургаев допил свой чай, всполоснул банку и налил Богдану. Тот с удовольствием прихлебывал, кусал сахар. Все казалось необыкновенно вкусным. От усталости ломило спину и горели подошвы ног. Обсудили завтрашний день. Эшелоны прибывали в десять и двенадцать часов.
ГЛАВА XXVIII
Серое небо сливалось с горами. Снег проносился мимо окон вагона и завихрялся у пакгаузов, где сгружали продовольствие. Рабочие шагали из вагонов в пакгауз и обратно медленно и ритмично, как заправские профессиональные грузчики, умеющие беречь силы.
Угрюмов сидел у себя в купе, у него болело горло. Он выпил теплого молока с медом, отставил стакан, искоса посмотрел в окно. Ничего не было видно, кроме снега и ворон. У телефона сидел Колчанов.
– Позвонить еще надо на Андреевский завод, – тихо приказывал Угрюмов, наблюдая за рукой помощника, записывающего поручения, – под личную ответственность директора изготовить и отгрузить для Дубенко тридцать вагонеток узкой колеи...
– Скаты?
– Скаты получить из старых запасов Тагильского завода. Разрешить использовать товарищу Дубенко четыре паровоза-кукушки, эвакуированные из Донбасса и находящиеся сейчас в ведении заведующего шахтой «Капитальная».
– Рельсы?
– Ты стал умный, Колчанов, – Угрюмов дружелюбно усмехнулся, – вперед батьки в пекло лезешь, как говорят украинцы, записывай: рельсы металлургического завода в количестве согласно утвержденного мной проекта. Кажется, все по транспорту?
– Дубенко просил напомнить о своевременной отгрузке авиационных моторов и вооружения, – осторожно сказал Колчанов.
– Но он, кажется, напоминал об этом при мне?
– Да.
– Я помню... Дай-ка же еще стакан молока и, пожалуй, я могу выйти посмотреть, как сегодня идет разгрузка.
– Молока я сейчас принесу, но поглядеть придется другому.
– Кому это другому?
– Мне.
– Нельзя еще выходить, ты думаешь?
– Нельзя.
– Ладно, не выйду...
Он подошел к окну, приподнял выше занавеску. Санитарный поезд привез раненых. Угрюмов видел подвесные койки внутри вагона, лица раненых, прильнувших к стеклу, сестру со шприцем в руках. Угрюмов отошел от окна и сел на диване. У него на фронте сын – и вид раненых вызывал тревожные мысли. Колчанов принес молоко, подал Угрюмову.
– Теперь, вероятно, Иван Михайлович, в леса не поедем? – спросил он.
– Почему ты так решил?
– С металлом благополучно, поступает готовый алюминий.
– В леса поедем, Колчанов. Запиши еще одно поручение – сегодня ночью прицепить вагон к северному поезду. Надо найти «деревянный алюминий».
– Дубенко с нами?
– Дубенко оставим. Ему здесь работы хватит, Колчанов. И не стой надо мной, работай...
Колчанов присел у телефона. В окно стучала снежная крупа. Глухо кричали электровозы. Появился осыпанный снегом Дубенко. Он отряхнул валенки в коридоре, сбросил ватник и вошел в салон.
– Как? – вопросительно подняв брови, спросил Угрюмов.
– Кончаем, Иван Михайлович.
– Сколько работает?
– Семнадцать тысяч ваших...
– А с вашими? – он сделал нарочитое ударение на последнем слове.
– Двадцать тысяч девятьсот, не считая монтажной группы.
– Нравится?
– Неплохо бы закрепить, – Дубенко потер ладони, посмотрел на Угрюмова, улыбаясь, – мигом бы справились.
– А уголек кто будет давать? Самолеты хорошо, но уголек тоже неплохо... Короче говоря, завтра все субботники и воскресники от вас уходят. Обойдетесь своими силами. Нужно справиться...
– А то, что я просил?
– Транспорт, моторы, вооружение?
– Примерно, Иван Михайлович.
– Записано и исполняется... Как вам понравился Кунгурцев?
– Мне понравился.
– С ним придется работать вместе – всегда поможет. Кстати, ты, Колчанов, нас не слушай, а продолжай выполнять приказание...
Дубенко присел на диван рядом с Угрюмовым.
– Меня спросил однажды один человек: «Почему ты всегда спокоен, волосы у тебя причесаны, спишь нормально и ешь вовремя. И даже, как правило, через день бреешься?» А почему бы не так? – ответил я ему, – самое главное подобрать людей, дать им возможность поверить в свои силы, укрепить их. Очень важно, чтобы твои помощники взяли правильный тон. А раз взяли, с тона не сбивай, сохраняй инициативу и не дави их личное достоинство. Если его подавить, то он теряет волю, мямлей делается, или начнет без меры кричать и нервничать. Сам всего дела не обоймешь, будь хоть семи пядей во лбу...
– Судя по всему, это имеет отношение ко мне, Иван Михайлович? – спросил Дубенко, перебирая в памяти свое поведение на новом месте.
– Немножко, Богдан Петрович. Вы безусловно энергичный человек, но со всем справиться не сумеете. Вот у вас имеется заместитель, инженер Тургаев, замечательный, по-моему, товарищ... Не ошибаюсь?
– Нет.
– Можно за него поручиться?
– Можно.
– А вот вы его начинаете подавлять. Говорят, человек был без вас решительный, распорядительный, волевой, а вы прибыли, и он завял.
– Заметили?
– Заметил.
– Ну, и глаз у вас, Иван Михайлович, – удивился Дубенко, – но Тургаев не так, как надо, развернул монтажные работы.
– Понятно. Дайте ему курс, подтолкните, и пусть работает. Если его больше интересует конструкторская работа, выстройте ему опытный цех, я, как уполномоченный Государственного Комитета Обороны, разрешу – и пусть строит новую машину.
– После окончательного монтажа, пожалуй, это можно будет сделать.
– Вот сегодня вы зря волновались с разгрузкой, – продолжал Угрюмов. – Занялся этим Кунгурцев и пусть занимается. А вы сами на платформы бросались, станки тащили и, кажется, в словах не стеснялись.
– Не стеснялся, – признался Дубенко, – кого-то из своих инженеров здорово почистил... Через него «Сип» – точнейший станок – чуть не перекинули.
– Горячность, оставшаяся, очевидно, от Запорожской Сечи, – Угрюмов улыбнулся. – На нашем морозе горячкой не возьмешь – все равно остудит. Ну, это все между прочим... Говорим по-товарищески... делимся опытом работы, Богдан Петрович. Еще одно дело... Кто такой Белан?
– Вы узнали про Белана? – удивленно воскликнул Дубенко.
– Да что про него узнавать, – почесывая затылок, сказал Угрюмов, – прогнали вы его, накричали...
– Немного не так...
– Все пустяки. Конечно, каждый больше прав перед самим собой, чем перед другими. Но то, что Белан с таким трудом и мытарствами дополз сюда и именно на свой завод, много говорит в его пользу. Сейчас он сидит у меня в купе. По-моему, его надо будет использовать, и прежде всего – на транспорте. Поручите ему через две недели сдать узкоколейку, со всеми сооружениями и подвижным составом...
– Восемь километров дороги? Не сделает...
– Сделаю...
Дубенко и Угрюмов обернулись. В дверях салона стоял Белан, крепко сжав в кулаке ушанку. Черные кудри его рассыпались, глаза горели.
– Сделаю, – повторил он, шагнув вперед и обращаясь к Дубенко.
– Во-первых, здравствуйте, товарищ Белан, – сказал Дубенко и протянул руку. Тот крепко потряс ее. – Во-вторых, не хорошо жаловаться начальству.
– Я не жаловался, Богдан Петрович, – вскричал Белан, – я пришел проситься на работу по специальности, – он улыбнулся, обнажив ослепительно-белые зубы.
Угрюмов с деловым любопытством наблюдал эту сцену.
– Вы с Рамоданом говорили? – спросил Дубенко Белана.
– Рамодан не возражает, Богдан Петрович!
– Через две недели узкоколейка будет сдана?
– Будьте уверены...
– Согласен, товарищ Белан.
– Будьте уверены, Богдан Петрович. Я заверну на все сто. Спасибо, товарищ Угрюмов.
– Ну, я здесь при чем? – пожал плечами Угрюмов. – Ему можно уйти? – обратился он к Дубенко.
– Да.
– До свидания, товарищ Белан.
Белан бросил на свои кудри шапку, взбил пятерней чуб и, по-военному повернувшись на каблуках, исчез.
– Мне приходилось видеть много людей, – сказал задумчиво Угрюмов, – к Белану я отнесся с предубеждением. Но он, разбойник, мне понравился!
Колчанов, все время звонивший по телефону, доложил о выполнении приказания. Против каждого задания были поставлены количество материалов, сроки поставок, цены. Угрюмов взял бумажку, полузакрыв глаза, прочел ее.
– Дай ручку, – попросил он Колчанова.
Подписав бумажку, передал ее Дубенко.
– Здесь то, что вас волновало, Богдан Петрович. Только на хозяев нажимайте. У нас уральцы – разбойники, не любят с добром расставаться... Я говорю насчет рельсов и паровозов. На них Белана направьте!
– Его Шевкопляс называл резвым мужем, – заметил Дубенко.
– А кто такой Шевкопляс?
– Мой бывший начальник, директор завода.
– Что же, не справился? Сняли?
– На фронте он сейчас. Командует полком.
– Полком? Как его имя? Иван Иванович?
– Угадали.
– Угадать нетрудно. Вы, вероятно, давно не читали газет. Ваш Иван Иванович Шевкопляс теперь Герой Советского Союза. Понятно, а? Ну-ка, Колчанов, принеси газетку, у меня на столе. Там, кажется, и физиономия его увековечена. Немцы и румыны называют его полк – полком «Черной смерти». В газете его расписали.
Колчанов принес газету, и Дубенко смотрел на лицо Шевкопляса, на улыбающиеся помолодевшие глаза, беленькую полоску воротничка кителя, орден Красного Знамени на груди. Он работает на штурмовых машинах, сделанных на их заводе. Машины «Черная смерть». Шевкопляс! Он делом развеивает миф о непобедимости германского оружия.
– Таким парням нужно подавать самолеты, Дубенко! Как вы думаете? – сказал Угрюмов.
– Нужно делать, товарищ Угрюмов!
– Ну, что же, за дело. Восьмого декабря я приеду на торжество выпуска первого самолета «Черная смерть».
– Приезжайте, Иван Михайлович.
– Кончит Белан дорогу, посылайте людей в леса. Используйте дерево, не брезгуйте уральским лесом, он тоже может здорово помочь разгрому фашистов.
