Текст книги "Цугцванг (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
– Извините, что опоздали.
Михаил и Евгения заходят последними. Не могу не отметить, что вместе они смотрятся просто прекрасно, как будто были созданы друг для друга. Он – крупный, большой мужчина, похожий чем-то на медведя, но спокойный и добрый. Она – хрупкая, маленькая женщина, которая в нужный момент может стать бесстрашной фурией. Она действительно нравится мне больше остальных, особенно ее смелость. Я это знаю не только по вчерашнему вечеру, но и по тому, как она пыталась заслонить собой своего мужчину, когда пришел Костя. Вижу, как Михаил тоже ее защищает, даже сейчас оберегает. Они идут, а он неосознанно, думаю, что именно так, ограждает ее, прикрывая своей рукой даже от косяка двери…
«Они по-настоящему друг друга…» – в этот момент я начинаю верить, что и договорные браки действительно бывают счастливыми.
– Привет, – шепчет Женя, садясь рядом со мной на мягкий диван, на что я слегка киваю, – Как ты?
– Все нормально, спасибо. А ты? – неловко поднимаю глаза, но сразу же их опускаю и еще тише добавляю, – У тебя же не было проблем из-за того, что случилось вчера?
– О, нет, брось. За меня не переживай, Миша не даст меня в обиду…
– Я знаю.
– Правда? – улыбается открыто, слегка краснеет, но продолжает смотреть мне в глаза, – Откуда?
– Вижу, что он тебя очень сильно любит. Вы очень красивая пара.
– Ох, спасибо, конечно, но поверь…так было далеко не всегда.
Я удивленно смотрю на нее, а Женя вдруг тянет руку, с нежностью глядя мне за спину, и когда я оборачиваюсь, резко краснею – Михаил стоит прямо за мной.
«Так неловко…» – Евгения еще и накидывает…
– О да…по началу нам тоже было сложно.
– О чем речь?
Молюсь, чтобы она не отвечала на этот вопрос, чтобы не усложняла и не утрировала мое состояние, но она и не слышит вовсе. Женя смотрит только на мужа, глазами полными любви, уважения и страсти?
«О боже…» – краснею сильнее, потому что понимаю, что это я точно видеть не должна, – «Это абсолютно понятно, что не для моих глаз…»
– О нас с тобой. Амелия не верит, что по началу нам было сложно вместе…
Жмурюсь и слегка мотаю головой, надеясь, что Михаил пропустит мимо ушей, но он улыбается. Я точно знаю, хоть и не вижу, зато слышу. В его голосе фонит именно улыбка…
– Амелия, все стоящее дается очень непросто…
– Это что Боб Келсо[5]5
Роберт «Боб» Келсо, доктор медицины, – вымышленный персонаж, которого играет Кен Дженкинс в американской комедии-драме «Клиника».
[Закрыть]? – вырывается раньше, чем я это понимаю, и через мгновение комната заполняется смехом этой парочки.
Особенно Жениным. Она так хохочет, что я чувствую себя неловко, смотрю на Мишу. Он слегка пожимает плечами, потом переводит влюбленный взгляд на жену и отвечает.
– Это наш любимый сериал. Можно сказать, что именно он лежит в основе наших отношений.
– Эээ…
– Как-нибудь я тебе все расскажу, – вмешивается Женя, махая руками, – Но если кратко: когда Миша только привез меня к себе домой, нам было сложно общаться, но я смотрела этот сериал, и ему приходилось тоже. Так мы становились ближе.
– Амелия, может тебе тоже налить немного? У нас есть отличное…
– Она не пьет, Миша, – раздается холодный рокот, который тут же сворачивает все веселье, и мы медленно переводим взгляд на его источник.
Максимилиан стоит рядом, его снова что-то бесит, а точнее я – смотрит то он именно на меня, не мигая, и я отворачиваюсь к окну. Не хочу даже так отвечать, нет в этом никакого смысла.
– Ей уже есть восемнадцать и…
– Мне только не хватает пьяного, малолетнего трипа перед Мариной. Все итак сложно, давай ты не будешь ухудшать положение? Вроде старший, должен быть разумным.
– Я разумный, – цедит сквозь зубы Михаил, – Может это ты включишь разум? Марина не монстр, не стращай девочку.
– Мы оба знаем какая наша сестра. Я ее не стращаю, а готовлю.
«Так вот что он делал?! И книга…» – кошу взгляд на том с правилами этикета, – «Он пытается не дать своей сестре поводов до меня докопаться?!»
Резко поднимаю глаза и тут же сталкиваюсь ими с Максимилианом. Он не ухмыляется, даже намёка нет на веселье и, кажется, он…волнуется?
«За меня?…»
– Она приехала!
Адель рушит момент, вскакивает и бежит в сторону двери, и всё тут же приходят в движение. Напряжение, кажется, буквально долбит в маленький гонг, который предвещает взрыв.
«Еще один таймер обратного отсчета, который показывает, что осталось совсем немного…»
Я напрягаюсь, а когда слышу приятный, глубокий голос, у меня внутри все исходит на вибрацию.
– Привет, малышка…Я тоже рада тебя видеть.
– Тебя так долго не было!
– Всего месяц, – устало отмахивается Марина, – Не такой большой срок.
– И все равно, я скучала. Как ты долетела?
– Нормально, правда в с нами летел ребенок, и это просто кошмар. Он всю поездку то смеялся, то рыдал.
Адель начинает хохотать, и я невольно хмурюсь, ведь смех ее настолько наигранный, что хочется номинировать ее на "Золотую малину"[6]6
«Золота́я мали́на», также «Ра́ззи» – придуманная в 1981 году американцем Джоном Уилсоном антинаграда, отмечающая худшие актёрские работы, сценарий, режиссуру, кинопесню и фильм года.
[Закрыть].
«Я одна это слышу?!» – нет, не одна.
Почти все в зале, включая Алексея и Рому, невербально, но выражают мои мысли, а когда я перевожу глаза на Настю, та свои закатывает. Ей все это совсем не нравится, но, камон, подруга, вставай в очередь, потому что мне это не нравится еще больше.
Тонкий звук шпилек о плитку снова действует повсеместно: каждый вытягивается по струнке, напрягается и гипнотизирует взглядом арку, где через миг появляется прекрасная, молодая женщина.
«Че-е-е-рт…какая же она красивая, твою мать…» – возможно, мне бы и хотелось сказать что-то другое, но Мира просто великолепна.
Стройная, высокая, с длинными волосами примерно по лопатки, идеальной осанкой и невероятно притягательной улыбкой. Она совершенно точно умеет держать себя и правильно подать, потому что не смотря на все, что мне тут о ней наговорили, я не могу отвести от нее взгляда.
– Ну и? Так и будете стоять или поздороваетесь с сестрой? Не виделись же…
Обращаясь к братьям, она пока не видела меня, но наконец ее взгляд цепляется за мою персону и тут же меняется. Он холодеет моментально, словно отгораживает за собой огонь, который я вижу все равно: правду сказала Женя, эта женщина меня ненавидит до кончиков волос. Я вижу это, как и чувствую мощную, неконтролируемую волну черной, дикой ярости, направленный точно в мою сторону.
– Вы, кажется, знакомы, но освежу твою память… – говорит наконец Максимилиан, вежливо улыбаясь, – Это…
– О, я прекрасно знаю, кто это такая. Что она здесь делает?!
Ну вот и все. Маски пали. Марина по щелчку пальцев скидывает всё притворство, делает шаг на брата, гневно раздувая ноздри, а Адель только подкидывает дров, шепча ей в спину.
– Макс хочет, чтобы она присутствовала везде.
– Что?!
– Адель, твою мать! – рычит Алексей, на что она тут же взбрыкивает, дергая плечами.
– А что?! Марина должна знать! Я считаю…
– Не лезь!
– Но…
– Я сказал – не лезь!
Пока громко пререкаются один брат с сестрой, другие долбят друг друга ментально. Марина и Максимилиан не говорят ни слова, и все равно ведут не шуточную войну, даже, скорее всего, пострашнее той, что мы слышим. Только вот в отличии от первых, они не собираются нас посвящать в детали, потому что они слишком разные. Я это вижу: Адель и Алексей отличаются от них, пусть в каждом и течет кровь, что их роднит, они – разные.
– Я жду тебя в кабинете. Вас обоих!
Все, что говорит Марина перед тем, как развернуться и направиться вглубь дома, куда приглашены, как я понимаю, только Максимилиан и Михаил. Они то и отделяются от группы, переглянувшись друг с другом, уходят, и это лишь подчеркивает их различия со сводными родственниками.
– Не волнуйся… – шепчет на ухо Евгения, усаживая меня обратно на диван, – Они поговорят, Миша ее убедит сбавить обороты. Он у них в паре разум, у него получится…
«Кажется, она и сама не верит в то, что говорит…»
Макс
Вот уже пятнадцать минут я наблюдаю за тем, как Марина ходит из стороны в сторону и орет. В ход идет не только русский, но и французский, немецкий и, конечно же, итальянский. Ей все это не нравится, а мне не нравится знать, что Амелия сейчас где-то там. Без меня. Но с Лексом.
«Черт, да прекрати ты уже, твою мать!»
– Ты меня слушаешь вообще?!
Пару раз моргаю, перевожу взгляд на сестру. Она останавливается прямо передо мной, и пусть я выше ее ростом, но сейчас из-за того, что сижу на столе, сложа руки на груди, она на одном со мной уровне.
– У тебя громкий голос, Марина, а когда ты орешь тем более, так что да. Я тебя слышу.
– Обойдемся без твоего сарказма сейчас! Я против, чтобы эта…
– Ее зовут Амелия.
– Да насрать мне, как ее зовут! Она не будет присутствовать, ей нельзя верить! Или ты забыл, кто ее сестра?!
– Помню.
– Раз ты помнишь, какого хера притащил ее в дом нашей матери?! Она оскверняет…
– Это и мой дом тоже, – чеканю, еле сдерживаясь.
Мне совсем не нравится, что она говорит о ней, как говорит и на что намекает. Я, если честно, еле держусь, чтобы не начать орать в ответ. Это вообще поразительно, чего мне стоит просто сидеть – так сложно не было никогда даже с отцом…
«Твою мать, что с тобой?!»
– Я решил ее привести, значит так и будет.
– Ты охренел?!
– Она не представляет угрозы! Она. У. Меня. Под. Контролем. Сколько раз мне это повторить?!
– Под контролем?! Эта сука тебя подстрелила и…
– Марина, – предупреждающе шепчу, раздув ноздри, – Полегче.
Зря. Очень зря. Марина замирает и смотрит на меня так, будто никогда раньше не видела, что-то ищет в моих глазах и, кажется, находит.
– Нет…
Сестра тихо выдыхает, мотая головой, отступает на шаг, но сразу же срывается с места и буквально подскакивает ко мне. Ее горячие руки ложатся мне на щеки, и как бы я не хотел не встречаться с ней взглядом, она отсекает все возможные лазейки…
– Не может быть…
– Что ты делаешь? Отпу…
– Ты что…влюблен в эту девчонку?!
Миша издает смешок откуда-то сбоку, я было и кошусь на него, даже хочу показать ему средний палец, но Марина пресекает и это. Она требовательно подходит еще ближе и повышает голос, слегка сдавив мое лицо.
– Ну?!
– Нет! С чего ты это взяла?!
– А я что слепая?! – орет уже в голос, и так бесит, что я вырываюсь, цыкая, – Ты совсем спятил?! Ты в нее влюбился?! В ее сестру?!
– Я в нее не влюблен!
– Ты смеешь мне врать?!
– Я НЕ ВРУ!
Ору уже сам, тяжело дышу, и снова мы схлестываемся, как на шпагах, только вместо них наши острые взгляды. Молчим. Долго молчим. Я не хочу нарушать эту тишину, потому что не хочу слушать ее треп, но Марина хочет трепаться, поэтому делает это сама.
– Эта девчонка опасна…
– Пф…
Пытаюсь отвернуться, и Марина это предугадывает, снова перехватывая мое лицо в свои ладони. Не дает терять зрительный контакт…
– Послушай меня сейчас очень внимательно, Макс. Она не Лиля.
– Я знаю это и без тебя. Отпусти.
– И это по-твоему хорошо?!
– А плохо?!
– Да! Лилиана – дура. Ее легко просчитать! Ты всегда знаешь, о чем она думает, что подумает дальше, что скажет, а вот ее сестра…Эта девчонка – бомба замедленного действия.
– Ты ее совсем не знаешь.
– И ты, судя по всему, тоже! Ты же не рассчитывал, что она тебя подстрелит!
«И то верно…этого я никак не ожидал…»
– Мне хватило того краткого знакомства, чтобы понять, кто она на самом деле.
– И кто же она? – усмехаюсь, а у самого сердце так и долбит в груди от волнения.
Потому что я знаю, что она скажет. Я сам это часто верчу в мыслях, а слышать от кого-то другого не желаю. Меня это пугает…
– Серый кардинал[7]7
Серый кардинал – это человек, использующий в управлении паутину связей, осведомленный обо всем, что происходит, порой моделирующий события нужным ему образом.
[Закрыть].
Но это звучит, и мне приходиться столкнуться с правдой, которую я так упорно стараюсь не замечать. Амелия сплошное «непредсказуемое», слишком умная для своего возраста, слишком расчётливая. Она – манипулятор, который скрывает в своих недрах слишком многое, и даже мне сложно представить, что именно.
Это вижу не только я.
– Она умная, хитрая и расчётливая. Наблюдает за всем исподтишка, подмечает. То, что она молчит, не значит, что она ангел, Макс, – продолжает Марина, серьезно глядя в глаза, – Если Лилиану легко раскусить, эту – нет. Она…
– Прекратите.
Миша перебивает, но я продолжаю мысль сестры у себя в голове: она – «слишком», и меня это цепляет, влечет, тянет. Мне это нравится…Амелия мне слишком нравится. Настолько, что при одной мысли о ней, по телу прокатывает дрожь. Я снова ее хочу.
От похотливых образов, благо, отвлекают. Миша становится рядом, мягко убирает руки Марины и занимает место точно посередине, как делал всегда, когда мы ссорились. Он то нас и мирил, как самый старший, спокойный и разумный…вон улыбается даже, сам, наверно, думает об этом, и я слегка закатываю глаза, но отвечаю.
– Марина, не драматизируй. Амелия неплохая девчонка и…
– То, что…
– Я не закончил, – прибавляет голосу стали, и пусть Мара фыркает, но замолкает.
Да, она всегда была более эмоциональная, взрывоопасна и далее по списку, включая ее непокорность и тяжелый характер, все равно Мишу слушала. Не всегда, конечно, но он единственный был максимально близок к тому, чтобы ее затормозить. В груди теплеет от воспоминаний детства, когда происходило тоже самое: приходил более мудрый брат, раскладывал по полочкам и раскручивал конфликт. Примерно так, как сейчас…
– Да, она непростая, я с этим полностью согласен, как, думаю, и Макс?
– Да.
– Но он говорит, что она у него под контролем.
Марина открывает рот, чтобы парировать, но замолкает сразу, как Миша поднимает руку, давая ему продолжить.
– Вопрос в доверии. Мы верим Максу?
– Естественно, но…твою мать, слишком многое на кону! Если она расскажет…
– Она никому не расскажет.
– Ты не можешь этого знать, Макс!
– Она не выходит из моей квартиры, так что могу.
– В смысле?! Ты что ее похитил?!
– Считай так.
– А если она сбежит?
– Не сбежит.
– Да ну?!
– У меня есть козырь, я не дурак, Марина. Я крепко ее держу, а ты должна мне доверять.
Молчит. Взвешивает. Разглядывает мое лицо, но наконец тихо переспрашивает:
– Ты абсолютно уверен?
– Да.
– Хорошо.
– И все?
– А я могу что-то изменить?
– Нет.
– Тогда все.
– Вот и отлично, разобрались, – тянет Миша, а потом указывает на дверь, – Пошлите уже, мы тут целый час сидим и пора бы поужинать.
– Последнее, – говорю, когда Мара соглашается и поворачивает на выход, – Не начинай.
– О чем ты? – притворяется, и я устало смотрю ей в глаза, кивая.
– Ты знаешь о чем я. Не цепляй ее.
– О, ну я очень постараюсь…
– Мара…
– Макс, я согласилась на твои условия, но не соглашалась быть хорошей девочкой. Я постараюсь, не получится? Что ж. Увы и ах!
Тяжело вздыхаю, на секунду прикрыв глаза – ужин будет катастрофой. Слишком хорошо я знаю свою сестру и прекрасно вижу ее настрой.
«Это точно будет фиаско…»
Глава 11. Система бронзовых зеркал. Амелия
18; Декабрь
В столовой царит музыка. Здесь не произносят ни слова, но я слышу ее в ровном, четком ритме вилок, стучащих по тарелкам. Это почти Бетховен, которого я ненавижу, как бы забавно не звучало, особенно если учитывать тот факт, кем я собиралась стать. Но у меня есть причины на такое отношение, правда-правда, честно-честно. Тогда с Розой в наушниках у меня играл именно Бетховен – единственное, что было на моем первом, цифровом плеере. Именно поэтому я знаю точное время, сколько это длилось, вплоть до секунд.
Сам Бетховен говорил о главном мотиве первой части пятой симфонии: «Так судьба стучится в дверь». Какое забавное совпадение. Сейчас я как будто слышу ее снова, «мотив судьбы» набирает обороты пусть музыки то и нет вовсе. Один напряг и безнадега…
«Черт, это просто какой-то кошмар. И здесь так жарко, а еще эти дурацкие свечи…»
Кошусь на них, про себя матерюсь, и так смачно, что не успеваю осознать, что ко мне подошли. Это снова та самая грузная женщина, которая швырнула в меня матрас. Как оказалось, ее звали Марта, и она была кем-то вроде «управдома». На самом деле, думаю, что она была здесь все эти дни, но я ее не замечала, ведь вообще не особо акцентировала внимание на чем-то. Теперь у меня и выбора особого нет, она уж слишком агрессивно ко мне настроена…это тоже вполне прозрачно, особенно, когда дама наступает мне на ногу. Я резко дергаюсь от боли, обращая на себя внимание присутствующих, смотрю на ее морду, но та лишь слегка улыбается, будто ничего не было, и ставит передо мной тарелку.
«Вот сто процентов она сделала это специально, но кто мне поверит?!»
Отвожу взгляд, незаметно касаясь шишки, которая в такт той, кто меня ей и наградила, начинает пульсировать, давая о себе знать.
«Просто смешно…ей то я что сделала?! Или Лиля тоже увела у нее мужика?!» – расширяю глаза с диким желанием их закатить, делаю глоток воды, чтобы успокоится, слегка мотаю головой, – «Ну какой-то бред…»
Мои внутренние монологи единственное развлечение, здесь вряд ли кому-то интересно, что я скажу, да и вряд ли кто-то захочет со мной говорить в принципе. Кроме Жени, конечно, но она сидит далеко. Меня как будто специально отсадили в самый дальний угол стола, чтобы я максимально сильно прочувствовала, насколько здесь чужая.
«Да я и не претендую!» – вздыхаю, разглядывая то, что мне принесли с горечью, – «Еще и рыба…чтоб меня во все дыры! Это единственная вилка, которую я не помню, потому что ненавижу эту идиотскую рыбу!!!»
Озадачено смотрю на приборы и хмурюсь, легко касаясь серебряной, начищенной до блеска ручки.
«Сколько там должно быть зубчиков?! Да хрен его знает! Мама учила, но это было так давно, что я и не вспомню при всем желании…»
К тому же на этих ее уроках, мы с Элаем в основном пинались и дергали друг друга, почти ее не слушая.
«О чем я сейчас дико жалею…О боже, и что мне выбрать?!»
Сейчас я даже благодарна, что сижу, как отщепенец – меня же реально будто отделили от королевского семейства, выпихнув на расстояние. Нет, я изначально вздохнула с облегчением…ладно, это было немного неприятно, но в конце концов данный факт играет мне на руку: на меня никто не смотрит, а значит не видит тягот выбора.
«Зубчики…сколько их там было?! Три…четыре…ну…эм…наверно эта?»
Беру вилку с ровным рядом из четырёх зубчиков, которая, как по мне, и является «рыбной», но сразу слышу громкий, показательный цык.
«Твою мать…»
Еще раньше, чем я поднимаю глаза, знаю: облажалась. И еще кое что знаю: это видели все. Убеждаюсь, отрываясь от тарелки, и вижу, как вся королевская чета смотрит на меня. Не успеваю выхватить реакцию, кроме одной: Марина. Она прямо смакует мой провал, поднося бокал к губам, и перед глотком тянет:
– Che peccato. E lei ci ha provato così tanto…(Какая жалость. А она так старалась… – итал.)
Чувствую себя дурой, а тот факт, что я не понимаю ни слова, утрирует ощущение полного социального отрыва, коим меня изо всех сил стараются попрекнуть. Итальянский не входит в список языков, которых я знаю, что в этом доме явно считается моветоном. Адель то вон подтверждает, я ведь прекрасно слышу ее не очень то и старательно подавленный смешок, из-за которого краснею только сильнее. Не хочу, но все равно бегло цепляюсь за Максимилиана, будто он сможет мне помочь, право слово. Нет, не сможет, да и какое ему дело? Он уставился в сторону, поджав губы, бесится.
«Наверно считает, что я в очередной раз его опозорила…»
Это неприятно, но мне остается только наблюдать за тем, как он переводит взгляд на сестру и отвечает ей также загадочно:
– Smettila, Mara. Adesso. (Прекрати, Мара. Сейчас – итал.)
«Вообще-то, как бы не очень вежливо говорить на другом языке, если хотя бы один человек за столом его не понимает. Или это правило этикета они игнорируют?! Как удобно…»
Складываю вилку и нож на тарелку, как учила мама, крест на крест, что означает: блюдо мне не понравилось. И снова вызываю смешок…
– Чтобы выказывать свое «фи», надо для начала выбрать правильные приборы, милая. Или это "просто так", а может от скуки? Нечем заняться?
«А тебе нечем заняться, старая морда, кроме как следить за мной коршуном?!» – очень хотелось ответить, но я не делаю этого.
Привычно отворачиваюсь к прозрачным дверям, ведущим во внутренний дворик, где искрится зима. Не провоцирую, не ведусь, но на самом деле ей не нужно это. Марина уже нашла повод, и теперь уцепилась за него так крепче бультерьера, который уж точно не разожмет челюсти…
– Макс, милый, она у тебя немая что ли? Или ты так жестко трахнул ее в рот, что повредил голосовые связки? Поаккуратней надо с игрушками…
Слова попадают в цель, я ведь чувствую эти ровные линии порезов на своем сердце. Мне больно и ужасно неприятно, как будто облили чем-то вонючим на глазах у целой толпы, которая только и ждет, требует зрелище и крови. При том исключительно моей.
– Прекрати, – вмешивается Михаил, но Марина усмехается.
– Что такого? Макс ведь действительно никогда не был бережным ребенком…да и разве я сказала что-то обидное? Судя по ее сестре, быть шлюхой в ее крови. Это скорее…
Звучит жесткий удар, от которого даже приборы подпрыгивают, но я не оборачиваюсь и не смотрю. Мне нельзя. Если я перестану фокусировать взгляд на сугробах, точно разревусь.
«Наверно и она все знает…Ген шлюхи, звучит знакомо. Ха! Нет…не смей рыдать, не смей! Только не здесь. Не перед ней. Не перед ними всеми!»
– …Констатация факта, – все равно оканчивает свою мысль, а потом издает смешок, – Поспокойнее.
– Мы собрались здесь обсуждать Лилиану? Сомневаюсь. Давайте перейдем к делу наконец.
– Ладно, – неохотно соглашается Марина после паузы, а потом ее голос теряет всякую игривость, – Что сейчас происходит? Какие у нас результаты?
– Я столкнулся с парочкой весомых препятствий.
– Какого рода?
– У меня не получается незаметно встретиться с Георгием и Малиновским, а это сделать нужно, если мы действительно хотим уничтожить нашего отца.
«ЧТО?!»
Я резко оборачиваюсь, расширив глаза, и сразу сталкиваюсь взглядом с Максимилианом, будто он только того и ждал. Хмурюсь, потому что так, походу дела, и есть.
«Вот зачем я здесь!» – пазлы встают на свои места, – «Вот почему он хочет, чтобы я это услышала! Он хочет, чтобы я знала! Хочет, чтобы я увидела причину!»
Его взгляд все подтверждает. Он молчит, но я вижу: так и есть.
«Вот что они все задумали…»
– Боже, может хватит? – Марине все неймётся, – Если ты не в состоянии провести без этой задницы ни один разговор, может посадишь ее себе на колени, чтобы она тебя обслужила и…
Максимилиан резко вскакивает, раздувает ноздри, но…если честно, то я уже не здесь. Уставившись в тарелку, я начинаю действительно складывать все пазлы воедино.
«Они хотят содействия Лили, но знали так же хорошо, как я, что просто так она не пойдет на заговор, потому что трусиха. Тогда они решили использовать меня, как гарант, чтобы контролировать ее, давать задания „внутри“ и направлять…Твою мать, а самый треш в том, что…это я все начала…»
Меня накрывает с головой осознание, что все это – моя игра, моя партия, на моей доске и с моей подачи.
Я не могу дышать.
Вокруг, как сквозь толстенный слой ваты, слышу оры, боковым зрением вижу, как махают руками Александровские, но мне так насрать – я действительно не могу сделать ни одного вдоха. В груди сдавливает, руки трясутся, меня бросает то в холод, то в жар. Накатывает тошнота…
«Мне нужно на…нужно…нужно…срочно…»
Встаю, как в бреду, хватаюсь холодными, мокрыми пальцами за ручку, выскакиваю на улицу. Поскальзываюсь. Сердце так долбит в груди, я буквально чувствую, что оно сейчас взорвется, а в голове, как картинки старого кинофильма, возникает наше прощание с Костей и Ханом…
17; Июнь
Мы спустились с Ханом и Костей вниз, а теперь стоим у их машины. Хан абсолютно серьезен, чего от него ожидаешь редко, долго смотрит мне в глаза, но потом срывается и дергает головой.
– Ну и?! Долго будешь издеваться?!
Я усмехаюсь – нет, недолго. Разговор, который мы начали о разрушении еще одном империи у меня дома, как раз подоспел к своему логическому продолжению.
– Всегда нужно бить по слабым местам. У Петеньки…
– Не называй его так, – кривится Хан, а Костя со смешком кивает.
– Точно. Звучит просто жутко…
– …Это эго, – с нажимом перебиваю, расправив плечи, чтобы придать себе важности, – Его я использовала против Ревцовых, но есть еще кое что. Его самая любимая жемчужинка – Адель.
– Что ты сделала? – тихо переспрашивает Костя, на которого я перевожу взгляд и пожимаю плечами.
– Я уже очень долго капаю ей на мозг, чтобы настроить против отца. По каждой ситуации, когда они ссорятся, даже подпихиваю ей разные исторические издержки, где дети объединяются против родителя с целью получить свободу от его безумных решений.
– Прости…что? – заикаясь переспрашивает Хан, а я жму плечами.
– А что? Их намного больше, все они – личности состоявшиеся, и вряд ли их устраивает этот дикий, безумный контроль. Думаю, что они его ненавидят. Адель в принципе ни на что сама неспособна, но в ней души не чает Алексей, а она умеет получать желаемое. Думаю, что в скором времени начнутся разговоры…
– Амелия…
– Империя лучше всего рушится изнутри, мои дорогие, а не снаружи.
18; Декабрь
В ушах все еще звенит эта фраза: «Империя лучше всего рушится изнутри, мои дорогие, а не снаружи…»
«Господи, какой же я была дурой…во что я влезла?!» – не оценила все риски, не рассмотрела обстоятельства, перспективы, при которых меня вытащат из тени против воли… – «Прав был Хан, когда говорил, что я еще слишком юна и слишком спесива…Я все это заварила сама…»
А потом меня тошнит…
Я хватаюсь за забор, немного отхожу в сторону, присаживаюсь на корточки, потому что еле дышу. Стараюсь изо всех сил, пялюсь на белый снег в надежде, что он поможет, как вдруг чувствую, что меня обхватывают руки со спины. Меня пытаются поднять, но я намертво вцепляюсь в забор и пищу что-то нечленораздельное. Оказалось, что плачу. Ха! Я даже этого не заметила, но на мои ладони ложатся хорошо знакомые руки, и теперь это уже неважно. Максимилиан буквально отдирает меня от моего якоря, резко разворачивает на себя и орет, встряхнув от души.
– Ты совсем больная что ли?! На улице минус и…
– Отпусти!
Я не в адеквате, предупреждаю сразу. Начинаю извиваться, вырываться, но все зря, и тогда я иду на крайность. Место, куда ему попала пуля, помню отлично, поэтому безжалостно, со всей силы, вонзаю туда палец. Работает! Максимилиан взвывает от боли, с силой отталкивает меня, и я падаю в снег, но это куда лучше, чем чувствовать его рядом. Я не готова сейчас чувствовать вообще никого, потому что хочу убежать от разочарования – это какая-то больная агония, не иначе как.
К сожалению, данный трюк спасает ненадолго. Скорее даже наоборот, едва ли это похоже на спасение, скорее стрельба по медведю: я только сильнее его выбесила. Максимилиан резко поворачивается на меня, в глазах у него ярость, а шаги, которыми он преодолевает расстояния, огромные и бескомпромиссные. Он меня пугает, какой-то иррациональный страх завладевает телом, и я хватаюсь за ближайший булыжник, который вижу, чтобы защититься. Даже замахиваюсь, но он жестко пресекает все попытки себе навредить, хватая за запястье, которое сдавливает с такой силой, что я вскрикиваю и отпускаю свое оружие.
Ну все. Приплыли.
Одним рывком он поднимает меня на ноги, потом хватает за загривок, снова сдавливая до боли, и тянет в дом, куда заходит и швыряет меня на пол, как тряпичную куклу.
– Макс! – взвизгивает…Кристина?
«Нет, я, наверно, ошиблась…это была Женя…»
Да и какая разница? Максимилиан держится за плечо и тяжело дышит, слегка согнувшись, а Женя, которая подскочила почти сразу, помогает подняться молча. И снова ненадолго. Сегодня у меня какой-то калейдоскоп падений, потому что стоит мне встать на ноги, как меня снова сносит, но на этот раз сильная пощечина Марины. Прямо вот от души с душой.
***
В детстве я обожала фильм «Мумия»[8]8
«Му́мия», 1999 (англ. The Mummy) – американский приключенческий фильм сценариста и режиссёра Стивена Соммерса. Главные роли исполнили Брендан Фрэйзер, Рэйчел Вайс и Арнольд Вослу.
[Закрыть], где Рэйчел Вайс и Брендон Фрейзер бегают по пескам и пытаются спасти мир. После него я очень сильно прониклась Древним Египтом, у меня даже было несколько толстенных энциклопедий. Конечно, в моем увлечении играло роль и безумная любовь египтян к кошкам…
«– Египтяне, кстати, кошкам поклонялись…
– Ага, и навозным жукам!»[9]9
Цитата из фильма «Гарри Поттер и Узник Азкабана», Рон и Гермиона.
[Закрыть]
Так, что-то не туда, о чем это я? Ах да! Я очень увлеклась Древним Египтом, включая и выделяя их знаменитые пирамиды. Удивительный факт, но внутри пирамид никогда не находили черных следов копоти, и тогда возникает закономерный вопрос: как освещали эти самые пирамиды? Существует много безумных теорий, например инопланетяне или электричество, но есть и вполне себе нормальные. Одна из самых популярных – это система бронзовых зеркал. Что это такое? Сейчас объясню. Когда процесс возведения пирамид шел своим ходом, параллельно строили и специальные шахты, что-то вроде современных систем коммуникаций, но вместо проводов и труб, туда помещали до блеска отполированные бронзовые плиты или зеркала, что в нашем понимании гораздо яснее. Их располагали так, чтобы они могли уловить солнечные лучи, рассеивать их и освещать пространство. Дальше мнение археологов расходятся. Одни говорят, что так освещение поступало исключительно в выборочные помещения, например для торжеств или по желанию самого фараона. Другие утверждают, что существовал обученный человек, который при помощи нескольких зеркал снаружи, перенаправлял свет от специально разведенного огня так, чтобы освещать пирамиду хоть круглосуточно. Я не знаю, как было, все это загадки прошлого, но вот что я точно знаю: у меня тоже есть система бронзовых зеркал. Они расставлены под специальным углом так, чтобы осветить все, что со мной произошло одним всполохом света, который наконец попадает на первое, а дальше все происходит само, как в домино. Роняешь одну фишку, за которой падают все, и я наконец вижу целую картину.
В шахматах ловушка – это попытка спровоцировать соперника на вроде и выгодное продолжение, которое на самом деле оказывается лишь иллюзией. Проще можно сказать словами Якова Нейштадта[10]10
Яков Исаевич Нейштадт – израильский, ранее советский, российский, шахматист и шахматный литератор, мастер спорта СССР, международный мастер ИКЧФ, судья всесоюзной категории, заслуженный международный мастер ИКЧФ.
[Закрыть]: ловушка – любой хитрый ход, содержащий скрытую угрозу и рассчитанный на промах противника. Я расставляла ловушки ловко, но, как говорится, не знаешь броду, не лезь в воду. Если погуглить эту пословицу, она объясняется до смешного просто: без достаточных знаний и опыта не следует предпринимать что-либо, т. к. из-за своей неосведомлённости можно потерпеть неудачу или даже попасть в беду. У меня не было ни достаточного опыта, ни знаний, ни осведомленности, и я не заметила, как попала в еще большую ловушку. Я просто ее не видела, потому что не была способна оценить весь масштаб…
«Надо было гуглить раньше…» – проноситься в голове бред, и я слегка прикрываю на секунду глаза.
Уже сорок минут я сижу на холодном полу и в мокром платье у окна, прижав ноги к груди – смотрю на зиму. Ко мне никто не подходит, да и зачем? Я не представляю угрозы, не реагирую и ничего не говорю, да и обстановка так себе. Снова напряг, тишина, которую нарушает только тихий разговор Максимилиана и Марины на итальянском. Они иногда нарушают шумовой диапазон, вскрикивая, но в основном это только их диалог. Все остальные не лезут. Молча наблюдают, как она обрабатывает ему рану, которая из-за меня снова открылась.
