Текст книги "Цугцванг (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)
Перевожу взгляд на Максимилиана, который наконец-то все осознал и понял. Его то я читаю, как открытую книгу, и вижу это. Принц удивлен, немного напуган даже, ему дико неприятно, но он пытается держать лицо. А еще он пытается говорить со мной взглядом, но я отбиваю эту попытку, потому что не хочу, а значит не буду. Все, чего я сейчас хочу – это ударить его также сильно, как он меня, пусть и знаю, что мне так никогда не удасться.
Плавно поднимаюсь на ноги и в последний раз наклоняю горлышко бутылки над бокалом, и пока льется алкоголь, я за этим наблюдаю и усмехаюсь.
– Забавно получается то, да, Максимилиан Петрович? Вас оставили на сладкое, и пусть Вы последний, но Вам я выкажу гораздо больше почестей, так что не печальтесь. Очередность тут не главное…
Резко поднимаю взгляд, откидываю бутылку на пол, а потом берусь за бокал и поднимаю его. Вышло чуть больше половины, и я собираюсь выпить все до капли, но сначала скажу пару слов, которые сейчас подбираю, глядя ему в глаза. Чувствую слезу, но ее я быстро стираю и улыбаюсь, наклоняю голову на бок, изучаю его еще немного, а потом тихо заканчиваю этот балаган.
– Вас я хочу поблагодарить за многое. За то, что Вы потратили на мою скромную персону целый год, за то, что так ловко сочиняли столько тонн лжи. За то, что расширили мои границы отдельное спасибо с низким поклоном. Спасибо Вам за то, что переступали через себя, общаясь со мной, за то, что пошли на такие жертвы, как игнорирования своего типажа в пользу тупой, малолетней сучки. Наверно это было очень сложно, представляю, как сильно Вам приходилось напрягаться ради дела, так что минимум, что я могу сделать – это сказать еще одно «спасибо». Но…
– Прекрати.
– …Но больше всего я хочу поблагодарить Вас за то, что вы поспорили с вашими друзьями на мою ничтожную задницу, лишили меня девственности и записали это все на видео, которое после отправили всем своим высокоморальным и благородным друзьям.
Краем глаза вижу, как Марина плавно переводит взгляд на своего брата, как Миша делает тоже, и, наверно, они не были в курсе…
«Или просто не ожидали, что я подниму эту тему за столом…Камон, ты действительно думаешь, что кто-то здесь был не в курсе? Ха!»
Действительно… «ха». Приподнимаю бокал, как бы говоря «вздрогнем», и начинаю пить. Текила обжигает горло, вообще напиток так себе, но это дело принципа добить до конца, что мне, само собой, не позволяют сделать. Точнее явно не хотят этого, ведь я вижу, как ко мне стремительно приближается мой тюремщик. Бунт на корабле, понятное дело, надо прекратить и прекратить жестко, только такое положение дел меня не устраивает.
Швыряю бокал в его сторону и попадаю в ноги, точнее под них. Хрусталь бьется звонко, обливая штанины господина фонтаном брызг, на что он не обращает внимания. Мне удается выиграть лишь секунду, движение снова набирает обороты, и тогда я толкаю в его сторону стул, поставив на него ногу и приложив максимум своих сил. Резная мебель попадает точно ему в колено, Максимилиан спотыкается, и я отхожу на безопасное расстояние, так что теперь нас разделяет стол.
– Господин Александровский, вам необязательно подходить, чтобы я поняла ваш приказ. Самые грязные шлюхи Москвы читают его по глазам.
Берусь за кожаный ремень и усмехаюсь, начиная его расстегивать.
– Ну и? Кого мне обслужить сначала? Может быть Ромочку? Трахнет для разнообразия «не-бревно», вы же многому меня научили, чтобы я им не была.
Максимилиан молчит, тяжело дышит и смотрит исключительно на мои руки. Желваки танцуют ча-ча-ча, я даже вижу венку на его шеи и лбу, улыбаюсь сильнее, откидывая в сторону первую часть своей одежды, берусь за пуговицы.
– Может быть Арая? Кристина, как тварь дрожащая и безропотная, простит ему и это. Простила же, что он поверил в наличие и у нее «гена шлюхи». Поплачет конечно, но ей не привыкать плакать и прощать.
– Только попробуй, – хрипло выдыхает почти неслышно, но я слышу каждое слово и жму плечами.
– А может быть сразу Вашего брата, хозяин? Ну…чтобы он точно понял, кто здесь победитель и кому достанется главный приз.
Скидываю с плеч его пиджак и разворачиваюсь в сторону Алексея, который сидит через стул от моего нового местоположения.
«Какое… совпадение…» – мерзко улыбаюсь про себя и снаружи, подхожу ближе, так как он упорно на меня не смотрит.
И продолжает «не смотреть». Алексей, прижав кулак к губам и облокотившись на один подлокотник, не поднимает глаз. Он смотрит куда угодно, но не на меня, и это даже забавно. Я тихо смеюсь, делаю еще один шаг, встаю точно перед ним и наклоняю голову на бок.
– Что такое, Алексей Петрович? Ваш брат сказал, что я вам очень даже «приглянулась». Ну и? Теперь я готова послушать, как вы хотите, чтобы я вас называла, а главное, что вы хотите, чтобы я делала.
Резко поднимает голубые глаза, но смотрит не на очевидное, а в мои, тихо предупреждая.
– Советую тебе остановиться сейчас, Амелия. Не продолжай. Тебе очень не понравится то, что будет, если ты не прекратишь.
«Какие высокопарные речи…» – издаю еще один злой смешок и завожу руки за спину и касаюсь застежки бюстгальтера, но не успеваю даже подумать, чтобы его расстегнуть.
Меня очень сильно дергают за руку, жестко сжимают, намного жестче, чем до, и куда как больнее, и с силой буквально вбивают в стену. Я ударяюсь затылком, чувствую давление на своей шеи, а также характерный, опасный аромат этого самого давления, смешанный с запахом зеленых яблок. Не удивлена нисколько. Медленно поворачиваю голову и сталкиваюсь взглядом с самым настоящим разъяренным хищником, но не боюсь. Мне вообще не страшно, я так дико злюсь, что даже намека на вибрации внутреннего датчика не чувствую. Вместо того собираюсь и плюю в лицо наследному принцу и начинаю тихо смеяться, наблюдая за тем, как ему опускает забрало.
«Мне конец…» – пищит что-то рациональное внутри меня, но дикая, горделивая половина хлопает в ладоши и ликует в ответ, – «Плевать! Это того стоило!»
Глава 14. Призраки прошлого
18; Декабрь
Максимилиан дышит медленно, глубоко, выдыхает хрипло. Все его тело напряжено до безумия, а хватка мощная, даже болевая. Он сжимает мне горло, вонзая пальцы, и я догадываюсь, что завтра на этом месте останутся синяки, но это разве имеет значение? Точно не для меня. Моя ярость не уступает в объеме, полностью задавливает все инстинкты, звоночки, страхи – мне плевать. Я даже не до конца понимаю в какой непростой ситуации оказалась – мне плевать и на это, как и на то, что он гораздо сильнее меня. Во всех смыслах этого слова. Я собираюсь продолжать, даже рот открываю, чтобы сказать что-то мерзкое сверху, на что Максимилиан реагирует тут же.
Удар. Резко он меняет положение своей руки и теперь прижимает меня к стене предплечьем, а когда я кошусь вправо от своей головы, вижу, что его кулак пробивает стену в каких-то паре сантиметров от моей головы.
Пробивает. Стену.
Нет, ну конечно "не пробивает", он все-таки не Халк, хотя вмятина значительная. Тут то что-то внутри меня и начинает ворочаться и соображать, правда поздновато как-то. Он также резко прижимается ко мне лбом и начинает орать, что, конечно, стремно, но тот факт, что он лупит по стенке кулаком снова и снова, куда стремнее.
Я холодею, смотрю на него во все глаза, стараюсь не дышать, но меня уже не спасут простые уловки из животного мира. Не в этот раз! Внезапно отстранившись, он снова хватает меня за руку и тащит к лестнице. Скажу честно, что сейчас я понимаю всю разницу, потому что после «заговора в погребе» он скорее провожал меня до комнаты, а вот теперь это совершенно точно «тащит». Из-за каблуков я не успеваю, падаю, Максимилиан не замечает будто, продолжает нестись к лестнице. Поднимает очередным рывком, пихает к ступенькам, когда я снова падаю, поднимает жестко и совершенно не заботясь о том, что я почувствую – ему плевать на это. Когда наконец надоедает «груз» в виде моей персоны, он и вовсе закидывает меня себе на плечо. Я пытаюсь отпихиваться, что-то вроде «отбиваться», но мне реально страшно, и что-то внутри как будто шепчет – лучше ничего не делай. Лучше просто молчи. Лучше не провоцируй. Будет хуже. Хуже. Хуже. А куда хуже то? Сердце жестко стучится в груди, и я совершенно точно не знаю, как в итоге все будет, но снова наивно надеюсь, что как днем он просто уйдет. Очень зря. Очень-очень зря. Наивно и глупо, я бы даже сказала.
Дверь Максимилиан выносит с ноги, закрывает за нами с размахом и таким хлопком, что его картина в рамке рядом с косяком падает и разбивается. Ему насрать, а я плыву. Кажется из-за адреналина, выпитая текила подействовала как-то слишком быстро и странно, так что я, если честно, мало что понимаю. До сих пор вроде пытаюсь его отпихнуть внезапно ослабевшими руками, и не сразу осознаю, что уже на земле и даже больше: мы в оба в душевой кабине. В следующий миг меня ошпаривает ледяная вода, и я начинаю визжать и рваться наружу, куда, естественно, никто и не собирается меня отпускать. Максимилиан с силой прижимает меня к стене так, чтобы я находилась точно под потоком воды, который кусает, жжет и пробирает до костей. Это дико, ужасно, но и в этом есть свой плюс – ватность уходит, а я начинаю соображать. Луплю его по мокрым рукам, груди, пару раз даже вроде как достаю до лица, но это не дает мне никаких возможностей вырваться, потому что хватка его не ослабевает ни на секунду.
Весь этот ужас продолжается, наверно, вечность, если не две, но наконец вода выключается, и я могу дышать. Делаю это часто, мелко дрожу, и снова не получаю и секундочки на то, чтобы прийти в себя. Каменные лапы вырывают из кабины и снова куда-то тащат, и уже в комнате жестко толкают. Я падаю на пол, на мягкий ковер, ударяюсь плечом об основание кровати и шиплю от боли, правда сразу же о ней и забываю, когда вижу его.
Максимилиан стоит точно передо мной, и вид его пугает. Не знаю, чем я думала внизу, теперь я просто в ужасе. Глаза стали темными, и это никакой не предрассветный лес с дымкой густого тумана, а самый настоящий ночной. Опасный. Ноздри раздуты, на шее вена пульсирует так сильно, что я даже с такого расстояния это вижу. Его и самого как будто немного раздуло. Широкая грудь, облепленная мокрой рубашкой, часто вздымается, плечи стали шире, да и сам он явно больше. Но даже не это все пугает по-настоящему сильно, а взгляд. Он едва ли осознанный, скорее полностью отключенный от сознания, полный ненависти и ярости, огненный и наполненный до краев…похотью? Я не могу разобраться. Не понимаю, а тупо смотрю на него, не шевелясь. Только когда его руки опускаются к пряжке ремня, утверждаюсь.
«Именно так, родная, именно так…» – шепчет в голове, и вторит он сам, расстегивая пряжку.
На панике срываюсь с места, забыв обо всех предупреждениях: двигаться нельзя, чтобы не провоцировать еще сильнее – здравый смысл выходит из чата. Я пытаюсь сбежать, но попытка прервана почти сразу, при том по-прежнему жестко и бескомпромиссно. Максимилиан обхватывает меня вокруг талии, приподнимает, а потом швыряет на постель, где тут же садиться сверху и решительно вытягивает мои руки вперед. Я снова пытаюсь вырваться, на этот раз сильно насколько только могу. Кожу режут грубые прикосновения, и я точно буду вся в синяках, но сейчас это меня волнует гораздо меньше того, что будет, если я сдамся.
«Нет-нет-нет…»
Да. Ремень сильно затягивается на запястьях, другой конец он привязывает к основанию кровати, после чего я слышу звук рвущейся ткани. Слава богу, пока не моей. Пуговицы сыпятся на пол маленькими капельками барабанящего дождя, как знак, что надо стараться лучше – я начинаю барахтаться сильнее. В попытках вырвать хотя бы одну руку из оков, царапаю кожу о железную пряжку, но это все, чего мне удается добиться. Вместо спасения, получаю погибель.
– Знаешь, на самом деле я ненавижу БДСМ, – хрипло шепчет на ухо, натягивая волосы до боли, – Но ради тебя снова сделаю исключение.
– Нет! Я не хочу!
На мой отказ слышу смешок. Максимилиан рвет с меня бюстгальтер, за ним трусики, снова причиняя боль, а потом просовывает руку под меня, через миг и в меня. Я резко вдыхаю и натягиваюсь по струнке, издаю писк, и выдыхаю, когда он покидает мое тело, но не мою зону комфорта. Напротив, Максимилиан подминает ее под себя самым грубым, вопиющим образом и издает еще один рваный смешок.
– Не хочешь, говоришь?
Тупо пялюсь на влажные подушечки его пальцев, задерживаю дыхание. Не могу поверить, что мое тело предает меня, но в этот момент я понимаю, что оно действительно это делает. Только сознание его отторгает, а вот на физическом уровне даже в таком положении он дико заводит. Аж до дрожи…потому что телу нравится эта мощь и сила. И мне нравится, черт возьми, как мне это нравится…
«Я больная, совершенно точно свихнулась!»
Да, так и есть. Он тоже больной. Мы тут вместе в нашем безумии, и самое смешное, что ему даже не надо приложить усилий, чтобы это понять. Максимилиан считывает желание отлично, наверно у него вообще какой-то супер-радар есть, и через миг он перестает придавливать меня к матрасу, давая вдохнуть полной грудью. Я это и делаю, и вместе с кислородом, меня резко дергают и ставят на колени. Душевно мне это не нравится, и я пытаюсь выгнуться и лечь обратно, за что получаю сильный, хлесткий удар по ягодицам, взвизгиваю. Тело отдает рябью. Я вообще запуталась, в голове такой странный коктейль, что я теряюсь. Пульсация, возбуждение, возмущение, ярость, негодование, протест, подчинение – я совершенно не понимаю, что чувствую, но пытаюсь бороться, когда он упирается в меня. Вскрикиваю и снова выгибаюсь. Меня тут же прижимают к постели полубоком. Грудью я все еще на животе, а ноги направлены в защитную «чуть сторону», что полностью не вписывается в планы этого надменного козла. Максимилиан поворачивает меня так, как ему удобно, а потом врывается в меня мощным толчком, от которого я снова ору в голос.
На жалость и понимание рассчитывать не приходится. Он не просто трахает меня, это даже нельзя назвать словом «имеет», потому что сейчас Максимилиан жестко меня ебет. По-другому это нельзя описать. Никакой любви нет в помине, даже симпатии нет, он вдалбливается в меня на всю свою огромную величину, и самое мерзкое, что я…еле удерживаю себя от позорного оргазма.
«Принципиально не покажу ему, как мне хорошо даже так. Ни за что!» – пытаюсь думать, вонзая ногти себе в ладони и кусая губы.
Толчок-толчок-толчок. Черт…давление внутри так велико, а я ко всему прочему слышу его хриплые полурыки, полустоны, которые совершенно мне не помогают. Я задыхаюсь. Я напряжена. Утыкаюсь лбом в кулак, стараюсь думать о мертвых крысах, не думать о нем, абстрагироваться, и вроде как у меня даже получается, пока всё не рушится одним его укусом в плечо и шлепком по заднице.
Я кончаю в этот же момент, как кожу прижигает. Громко, долго, так сильно, что просто не выдерживаю и пытаюсь отстраниться.
– Нет, нет, нет… – шепчу, воровато вдыхая, – Отпусти…отойди…не трогай меня…я не могу…
Толчки по-прежнему сносящие всё на своем пути, будто он и не слышит вовсе. Благо я нахожу его колено и со всех сил отталкиваюсь, используя свою ногу, и тут же получаю за это еще один сильный удар по заднице.
– Только что могла, так что терпи, сучка!
Максимилиан ложиться сверху, сгребает в охапку, прижимает к своему телу, фиксирует меня. Я не могу пошевелиться, а он продолжает вдалбливаться, и это все кончается вторым оргазмом подряд, от которого я, к своему стыду, плачу. Слёзы обиды на саму себя за слабость, слезы чрезмерного количества ощущений, просто попытка организма хоть чуть-чуть ослабить весь тот ураган, который бушует внутри меня. Он снова смеется, отстраняется и резко переворачивает меня на спину.
Я все еще не пришла в себя, не могу дышать, а тело все еще бьет легкая конвульсия, которая усиливается, стоит ему меня даже слегка коснуться.
– Не…трогай… меня, твою мать! – рычу, всхлипывая, закрываю лицо руками.
Мне не хватает воздуха, и хотя бы сейчас, но мне дается время. Немного. Ему быстро надоедает ждать. Максимилиан срывает с меня лифчик, который уже и не лифчик вовсе, а жалкая полосочка ткани, отшвыривает его куда-то в глубь своего логова, и, когда я собираюсь снова вступить в конфронтацию, сильно сдавливает горло. Снова чувствую давление – пытка еще не закончена, даже не надейся! – только теперь все хуже в разы, ведь оно не там, где я уже знаю, чего ожидать. Оно там, где я совершенно не согласна его чувствовать.
Максимилиан смотрит на меня, пока паника в груди разрастается, потом приоткрывает рот и с его языка падает капля слюны.
«Боже, это просто дико порочно…» – страшно и одновременно любопытно. Хотя гораздо больше первого, чем второго, поэтому я резко свожу ноги и мотаю головой.
– Нет.
– Разведи колени.
– Я не хочу.
– Я сказал, разведи, – хрипит, насильно сам это делает, потом бросает на меня взгляд, покрытый толстым слоем похоти, – Я не буду трахать тебя, ты не выдержишь. Палец. Для начала.
– Нет.
– Да, – грубо отсекает, а когда я пытаюсь его отпихнуть, еще сильнее сдавливает горло и предостерегающе рычит, – Угомонись, твою мать. Я все равно это сделаю, но будешь бесить меня и дальше, я сразу засуну в тебя член. Ты же объявила голодовку? Как кстати, а? Ходить потом не сможешь месяц. Хочешь?!
– Нет…
– Тогда лежи смирно.
– Но…
– Это мой дом, и все в этом доме, включая тебя, принадлежит мне, – выплевывает жестко, до боли сжимая ягодицы, – Твоя задница не исключение. И если я хочу ее, я возьму ее. Понятно изъясняюсь?!
– Пожалуйста, не надо… – шепчу еле слышно, крепко держась за ту руку, которая до сих пор сжимает мое горло – Пожалуйста…
– Забавно. Внизу ты не была…
– Мне страшно, Макс…Пожалуйста, не делай этого…Я боюсь…
Я впервые произношу его имя в слух. Без кличек, без саркастичной формальности – просто четыре буквы. Они жгут губы, а может это и слезы? Я не знаю. Но он не двигается, смотрит на меня пронзительно, долго, а потом ложиться сверху и опять заполняет собой до предела. Я ору в страхе, и только через миг понимаю, что он не сделал со мной того, чего явно хотел, а я явно нет. Макс отстраняется, смотрит мне в глаза, не шевелится, вместо того тянется к ремню и отстегивает его. Как только он освобождает меня от кровати, а ремень перестает сдавливать и запястья, и я опускаю руки ему на спину. Чувствую мышцы, жар его тела, пот. Вижу его глаза даже в темноте. Макс убирает волосы с моего лица, разглядывает, как я его, а потом вдруг именно страстно целует, и я отвечаю…
***
Мы лежим и смотрим, как окно заполняют пушистые снежинки. Тяжело дышим оба, друг друга не касаемся. Только что мы были одним целым, а сейчас снова будто между нами пропасть – и это так странно. Я вижу, как ярко горят звезды, но, если честно, мне до них ближе, чем до него…
– Так ты все знала? – хрипло спрашивает, не поворачивая головы, и я также отвечаю.
– Да.
– Давно?
– С того вечера во дворе дома.
– Откуда?
– Это так важно?
Хмыкает. Молчит, но снова спрашивает.
– Есть смысл что-то объяснять?
– Нет.
– Хорошо.
Снова молчит. На этот раз пауза дольше предыдущей, и то, что он говорит, удивляет меня гораздо больше, чем то, что я уже слышала…
– Отец бил мою маму.
Недоверчиво хмурюсь и поворачиваю голову на него, но Макс не отвечает. Он тоже хмурится, словно выдумывая причины для самого себя, зачем говорит это все, и судя по всему находит ответы. Потому что продолжает…
– Я все детство это видел. Он бил ее жестко, сильно, не щадил. Мама часто плакала и постоянно ходила вся в синяках. Я ненавижу, когда меня с ним сравнивают и говорят, что я похож на него больше всех. Я не позволю себе быть на него похожим, Амелия.
Признаюсь честно, неожиданное откровение при том на такую странную тему, которая совершенно не касалась того, что происходит «здесь и сейчас». Выбивает из колеи ненадолго, потому что на самом деле я достаточно быстро понимаю к чему весь этот разговор.
– Ты хочешь меня ударить?
Максимилиан медленно поворачивает на меня голову и холодно, сухо чеканит.
– Я хочу тебя убить.
Вижу, что действительно хочет. По глазам вижу. Это здорово пугает, да настолько, что я хочу отстраниться, но он делает это раньше. Макс садиться на кровати дает себе пару мгновений, встает. Я невольно краснею от вида голой, крепкой задницы, как идиотка, отвожу взгляд, да и вообще…Ситуация максимально неоднозначная. Его слова, хочу я того или нет, заставляет мелко дрожать и сжиматься, но он не смотрит в мою сторону, будто меня и нет тут вовсе. Макс одевает свои черные спортивки, стягивает бутылку виски со стеклянного столика и все также же не глядя снова чеканит. Еще холоднее, еще четче, еще суровее, чем до этого, хотя я и не думала, что это вообще возможно…
– Собирайся. Ты уезжаешь обратно в город. Миша отвезет тебя.
Я сажусь, прикрывая грудь атласным одеялом, и щурюсь, потому что знаю, что это не конец. Он сказал еще не все, и я права. Не все…
– Мы больше не увидимся.
– Что? – тихо переспрашиваю, но он как будто и не слышит вовсе, изучая наклейку на бутылке.
– Я оставлю тебе карту, трать с нее на что хочешь.
– Мне не нужна твоя карта!
– Я знаю, что тебе нужно, но этого ты не получишь.
– Ты просто запрешь меня одну в этой клетке?!
– Да.
– Я сойду там с ума!
– Поздновато спохватилась, когда ты уже сумасшедшая.
– Отпусти меня!
– Это не обсуждается. Собирайся.
Макс разворачивается, и я понимаю, что если он сейчас выйдет за дверь, то все. Это будет фатальный конец всему, поэтому я вскакиваю с кровати, путаясь в одеяле, но благо не валюсь, и добегаю до середины комнаты вовремя.
– Макс!
Замирает. Я тоже. Его имя звучит из моих уст слишком уж странно, и мне требуется немного усилий, чтобы отодвинуть эти мысли и сконцентрироваться на важном. Тем более, что он ждет, что я скажу…
– Макс, пожалуйста. Отпусти меня. Ты же понимаешь, что я не стану…
– Я все сказал, – отрезает хрипло, – Будет так и никак иначе.
– Но ты хочешь запереть меня в четырех стенах одну! – быстро стираю слезы, стараясь удержать голос от провалов, которые все равно есть.
Выдыхаю, собираюсь. Не хочу, чтобы он думал, что я пытаюсь им манипулировать.
– Я сойду с ума. Сколько это будет продолжаться? Вдруг воплощение твоего плана займет…
– Ты просидишь там столько, сколько потребуется.
– Но…
– Амелия… – в голосе прибавляет рычания, а ручку двери его рука сдавливает до скрипа, – Не доводи до греха. Ты же этого хотела?
– По-твоему я хотела сидеть в золотой клетке и…
– Вот именно, – с давлением произносит, – Она золотая, будь благодарна, что я не запер тебя в каком-нибудь подвале, который ты заслужила на все сто процентов. Разговор окончен. Собирайся.
Дверь хлопает сильно, но не так, как уже хлопала сегодня, а я вдруг закрываю лицо руками и начинаю тихо плакать. Самое гадкое, что я прекрасно осознаю – это не только потому что меня приговорили к тюремному сроку, а потому что он сказал, что мы больше не увидимся…
«Что со мной не так?!»
Макс
Из окон кабинета открывается целая панорама на двор перед домом, и я наблюдаю за тем, как она идет к машине моего старшего брата, сжимает ладони. Оглядывается. В тайне я надеюсь, что она посмотрит на меня, найдет глазами, и одновременно молюсь, чтобы этого не произошло, потому что понимаю: если так случится, я не смогу ее отпустить. А надо…Амелия вызывает во мне нездоровые чувства и дикие желания, которые мне самому не нравятся. Из-за нее я не могу себя контролировать, все выходит и течет, как бурная река, то есть бессистемно и хаотично.
«Это совершенно неприемлемо!»
Наконец ее фигура пропадает в салоне, Миша захлопывает дверь, тоже оборачивается. Мне чудится, что он прекрасно видит меня, поэтому усмехается, но возможно это лишь воображение. Уже плевать. Утыкаюсь лбом в ледяное окно, медленно кручу головой, чтобы охватить всю его площадь и хоть немного остудить пыл, потому что, клянусь, еще секунда и я сорвусь в след за ними. Особенно явно чувство проявляет себя в момент, когда загораются задние габариты и тачка медленно стартует – я чуть ли не зубами готов уцепиться за что угодно, лишь бы не бежать следом, как гончий, безмозглый пес.
– Тебе настолько сложно ее отпустить? – усмехается за спиной Марина, на которую я даже не оборачиваюсь.
Не хочу отвечать на этот тупой вопрос, хотя он своей надменностью делает скорее доброе дело, нежели наоборот. Моя гордость поднимает голову, а вместе с ней уходят давящие чувства, рвущие жилы – она их грубо отрезает и пинками загоняет куда-то глубоко-глубоко, чтобы больше не видеть. Я за это благодарен. Отпиваю из стакана свой любимый виски и коротко смотрю на Марину, цыкаю.
– Не придумывай. Свалила – туда ей и дорога.
– Смеешь врать мне? Это даже не смешно.
– Закончили.
– Я тебя предупреждала, Макс.
– Я сказал – закончили! – повышаю голос, одариваю ее злым взглядом и добиваю порцию виски до конца, после чего отхожу от окна за новой.
Марина наблюдает тихо, но цепко, подмечая все детали в моем поведении. Старшая сестра в какой-то момент заменила мне маму, так что кто-кто, а она знает меня наизусть. Так и сейчас, она анализирует, копается, и это мне дико не нравится, потому что я не хочу слышать то, что итак давно знаю. В надежде избежать разговора, я сажусь за стол и открываю компьютер, но Марина была бы не Мариной, если бы ее это остановило. Обойдя стол, она встает за моей спиной, наклоняется и обнимает, утыкая голову в волосы, после тихо усмехается.
– Ты такой дурной, Максюша.
– Не смей меня так называть.
Огрызаюсь, но Марину это только веселит, и даже мои слабые попытки убрать ее руки со своей шеи не останавливают посмеивания. Благо она отходит сама, встает у бара, берет бутылку с вином и наполняет бокал. Я отгибаюсь на спинку кожаного кресла и смотрю в потолок: нет никакого смысла притворяться. Марина действительно видит меня насквозь, так что я предпочитаю не тратить силы, которых у меня и без того слишком мало, после дикого секса, на жалкие попытки сокрытия истины.
– Рядом с ней я напрочь лишаюсь контроля и способности думать, – неожиданно даже для себя говорю, но Марину это не удивляет.
Сестра смотрит в мою сторону коротко, снова опускает взгляд на бар, откуда вынимает бутылку с виски и наполняет стакан для меня.
– Чистый, как ты любишь.
– Давай только без нравоучений, ладно? – хмыкаю, стягивая стакан и делая глоток.
– Ты стал слишком много пить, Макс.
– У меня много головняков, а алкоголь помогает снять стресс.
– Есть способы получше.
Марина садиться на подоконник, кладет нога на ногу и смотрит в окно. Я смотрю на нее. Знаю, что ей хочется поговорить, поэтому знаю, что это непременно будет, так что готовлюсь морально и физически: затягиваю канаты на чувствах и делаю еще один глоток Macallan[12]12
«Macallan» – элитный шотландский односолодовый виски с невероятно богатой историей, насчитывающей боле двух столетий. Этот напиток, который созревает в бочках из-под хереса, выполненных вручную, уже давно стал атрибутом престижной жизни и чувства стиля. Виски уникален не только благодаря своим потрясающим вкусовым качествам, но и способу производства – в его состав входит всего один сорт ячменя под названием «Голден Промис», а перегонные кубы винокурни – самые низкие во всем мире, что дарит линии виски «Macallan» насыщенность и крепость.
[Закрыть]. Горло жжет, ее взгляд переходит на меня, тоже жжет.
«Она видит меня насквозь…» – и я сдаюсь.
– В последнее время их нет.
– В смысле? В Москве закончились задницы?
– Я их не хочу.
– Не говори только, что эта девчонка так вскружила тебе голову.
– Секс не поможет.
Марина усмехается, тоже делает глоток, а потом пожимает плечами.
– Окей. И что ты хочешь сказать, что вы там наверху кроссворды разгадывали?
– Я ее не касался.
– Да ну?
– Сегодня исключение.
– А говоришь, что секс не помогает…
– Это был не секс. Мы трахались.
– О, какие высокие отношения.
– То, что было сегодня, нельзя обозначить иначе. Это был не секс, а ебля. Я ее ебал, потому что в противном случае…
Замолкаю. Мне сложно в таком признаться, ведь я страшно боюсь увидеть разочарования в глазах своей старшей сестры, как бы глупо не звучало. Хотя и нет в этом ничего глупого: Марина видела гораздо больше, чем я, она была старше и больше запомнила. И что сейчас? Мне надо признаться в том, что то, за что она так ненавидит нашего отца, передалось и мне? Что я действительно похож на него? Нет. Я не могу. Но это и не требуется – Мара все поняла сама.
– Я думала, что ты ее ударишь сегодня за то, что было.
– Я очень этого хотел, – тихо говорю, жду, что она отстранится и жду разочарования, но Марина пару раз кивает и смотрит в свой бокал.
– Понимаю. Она перегнула конкретно. Хотя ты виноват сам.
Я знаю, что виноват сам. Знаю! То, чего я так боялся, свершилось – Амелия в курсе, и я без понятия как это исправить. Как мне ей объяснить, что все давно не так, как было изначально? Что тот спор ничего не значит теперь…Она мне ни за что не поверит!
– Зачем ты это сделал? – спрашивает тихо Мара, словно читает мысли, а я хмурясь смотрю на виски в стакане, который слегка болтаю.
Залпом выпиваю все, что осталось, отставляю стакан и нагибаюсь чуть вперед, уперев голову в основания ладоней. Сестра не мешает мне собираться с мыслями, тихо ждет, и когда я снова отклоняюсь и поднимаю глаза, говорю истинную причину зачем нужен был этот сраный спор.
– Потому что в тот день, когда мы заключили этот спор, я приехал домой по просьбе отца, а он трахал ее на своем столе. Он знал, что я приеду, и делал это специально.
– Я думала, что ты переболел ей.
– Я разозлился, и так родился спор.
– Ты не ответил о Ли…
– Не произноси ее имя, – грубо отрезаю, хмурюсь, – Я не хочу его слышать.
– Ты ее до сих пор любишь что ли?! Серьезно?!
– Мара, я только что сказал…
– А кто ее сестра тогда? – перебивает также грубо, дернув плечами, – Замена?
– Ты ее защищаешь что ли?!
– Она меня ударила, еще чего!
Фыркает, но я вижу в глубине глаз намек на уважение, и приподнимаю брови – это очень неожиданно, мягко говоря.
– Вот что нужно, чтобы тебе понравится? – усмехаюсь, – Ударить тебя?
– Один: один, но я вообще-то не об этом говорила.
– А о чем?
– В чем смысл держать ее рядом, Макс? – наклонив голову на бок, Мара щурится сильнее, – Мне казалось, что ты на ней подвис, поэтому она здесь. Мы же оба понимаем, что она ничего не сделает. Амелия слишком сильно ненавидит нашего отца, к тому же там замешена ее мать и…
– Только недавно ты утверждала, что ее невозможно прочитать.
– Но это лежит на поверхности. Его она презирает гораздо больше тебя.
– Очень мило.
– Хочешь милостей? Амелия любит тебя. Это тоже лежит на поверхности.
– Она никогда меня не простит.
– Простит, если ты этого захочешь. Но если ты этого действительно хочешь, отсылать ее обратно в город худший способ…
– Если она будет рядом, я ее убью.
Марина замолкает резко, а я перевожу взгляд на улицу и хмурюсь. Пытаюсь подобрать слова, чтобы объяснить, что я чувствую, но не могу их найти. Словно ничего не осталось, кроме ее чертовых глаз. Тру свои, чтобы избавиться от картинок, и тогда Марина делает ко мне аккуратный шаг, шепча.
– Макс, ты не навредишь ей, я почему-то уверена.
– Тогда ты ошибаешься, – прерываю жестко, – Сегодня я был на грани от того, чтобы ее ударить. По-настоящему ударить.
