Текст книги "Цугцванг (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
– Бред…
– Я ее толкнул. Сильно. Ты видела ее, она меньше меня раза в три, и меня это не остановило. Бред ли? Хм, не думаю.
– Справедливости ради, Амелия сама тебя выводила и делала это намерено.
– Она хотела сделать мне больно, потому что я сделал.
– Да.
– Вот именно, Мара…да. Я должен был держать это в голове, но когда она разделась перед Лексом, все просто растворилось. Меня так повело, что я не помню, как тащил ее до комнаты. Ты понимаешь это?
– Будешь дальше говорить, что не влюблен в нее? Просто смешно… – пытается пошутить, слабо улыбаясь, но я отбиваю и это.
Снова перевожу взгляд на улицу, глубоко вдыхаю, а потом тише продолжаю.
– Она меня дико раздражает, а когда начинает исполнять…Я думаю, что могу не сдержаться в какой-то момент. Рядом с ней я полностью теряю над собой контроль, не могу думать, действовать рационально – одни эмоции.
– С Ли…с ней было также.
– Нет, не также. Я всегда знал, что остановлюсь. Амелия же вызывает во мне желания и чувства, которые мне не нравятся. Она делает меня похожим на него.
– Ты говоришь, что тебя кроет, но, Макс, тем не менее ты ничего ей не сделал.
– Уверен, что после секса, все ее тело было сплошным синяком. Я себя не контролировал.
– Ты их видел?
– Кого?
– Синяки.
– Я на нее не смотрел.
– Значит ты не можешь этого знать…
– Мара, да брось…
– Это ты брось, Макс. То, что все говорят о вашей схожести, не значит, что она действительно есть. Как по мне, ты больше всех похож не на него, а на маму…
Фыркаю, хотя на душе тепло, пусть одновременно и больно. Я хорошо помню маму, особенно ее мягкость и нежность, трепет, хоть и не люблю о ней думать. Мара это знает, она чувствует тоже, поэтому смягчается. Вообще, увидеть мою сестру мягкой, надо сильно постараться – она давно перестала такой быть. Для нее мягкость значит слабость. Для меня тоже, да и для всех остальных. В нашей семьей мягким быть нельзя, с таким то отцом это чревато пожизненными кандалами…
– Ты ее не ударил, Макс, даже в том состоянии бешенства, до которого она тебя довела. Думаю, что Амелия в силу своего возраста не до конца понимает…
– Она гораздо умнее своего возраста, и она все прекрасно понимает.
– Девчонка не дура, но я говорю не об этом. Она неопытна и слишком юна, чтобы знать, когда еще можно дергать льва за усы, а когда нужно затормозить. Ты был в бешенстве, тебя конкретно накрыло, но ты ее не ударил. Отец бы поступил иначе, поверь мне.
– Сегодня я ее не ударил, а что будет завтра никому неизвестно. Нам лучше держать дистанцию.
– И что ты будешь делать дальше, а? Запрешь ее в квартире?
– Именно это я и сделал.
– Ты слышал, что она сказала о своей матери. Если все так, как ты рассказывал – ее угрозы реальны.
– Я разберусь.
– Мне это не нравится.
– Что поделаешь?
– Может есть смысл отпустить ее?
Застываю. Челюсти моментально сжимаются, а сердце ухает в груди. Марина молча изучает мою реакцию, потом слегка улыбается и пожимает плечами.
– Сам подумай. Если ты не можешь находиться рядом с ней, то какой в ней вообще смысл? Договоримся, может дадим денег…
– Она не возьмет деньги.
– Посмотрим.
– Не на что смотреть. Амелия не возьмет деньги.
– Можно договориться как-то иначе…
– Нет.
– Макс, милый, да. Всегда можно договориться, разве что есть другая причина, по которой ты не готов ее отпускать?
Я молчу. Потому что, сука, есть! Я просто не могу этого сделать! Знаю, что если отпущу ее, она может навсегда пропасть с моих радаров, и от одной только мысли, что я ее больше никогда не увижу – внутренности скручивает. Мара все это, естественно, видит. Улыбается шире, делает глоток из своего бокала, провоцирует молчанием, и я наконец сдаюсь.
– Ну хорошо! Они есть! Ты довольна?!
– Орать необязательно. И давай разберемся, окей? Ты не хочешь ее видеть, потому что она доводит тебя до бешенства, но не можешь отпустить ее, потому что…?
Марина разводит руки, давая мне возможность окончить фразу, но я не хочу этого делать. Отворачиваюсь к экрану ноутбука и открываю свои графики, а еще тянусь к стакану, чтобы снова притупить все, что сестра разворошила внутри.
– Это типа «разговор окончен»?
– Именно так. Все останется так, как я сказал.
– О, какой серьезный…
– Иди, я не хочу обсуждать больше эту тему. Амелия не угрожает нашему плану, а в остальном я разберусь сам.
Сестра тихо смеется, но ставит пустой бокал мне на стол, потом снова обнимает со спины и шепчет на ухо тихо-тихо:
– Разберешься конечно, Максюша, я знаю, что у тебя получится. Но помни: ты не наш отец, ты намного лучше, чем он. А она простит…если ты позволишь ей увидеть себя настоящего.
Амелия
Отъезжая от дома, я не могу сдержаться, чтобы не бросить последний взгляд на замок через боковое зеркало. Не знаю, что я там рассчитываю увидеть, как Максимилиан драматично бежит в след машине?
«Ха! Была бы я Лилей, бежал бы еще как…» – тихо цыкаю и перевожу взгляд на лобовое стекло, – «Не хочу об этом думать…Прекрати себя с ней сравнивать!!!»
– Все нормально? – тихо спрашивает Михаил, на которого я бросаю саркастичный взгляд, но не отвечаю.
Наверно он того и не ждет, улыбается ведь, вижу, пусть и не смотрю напрямую – гордость не позволяет. Я еду обратно в клетку с высоко поднятым носом, расплавив плечи, потому что не позволю никому из них увидеть, как на самом деле мне больно.
«Он даже не захотел со мной поговорить…» – все крутится-крутится-крутится в голове, – «Он просто сказал «хорошо». Хорошо, твою мать?! Какая разница, что я болтаю?! Почему ты сам не захотел мне объяснить?!?!»
Вздыхаю и откидываюсь на спинку пассажирского кресла, а Михаил тут же выдает.
– Нам ехать минут двадцать до города. Скоро отдохнешь.
– Спасибо, я не устала, – цежу сквозь зубы, получая в ответ смешок.
– Не устала бить мою сестру?
– Ой, так вышло. Надеюсь, что ты не ждешь извинений, потому что их не будет.
– Не ври, что так вышло. Ты сделала это специально.
– Она первая меня ударила, и нет. С чего такие мысли?
– Амелия, мы нашли ключи от ее машины в твоем…кхм, в пиджаке Макса.
«Твою мать…» – не поверите, но я о них напрочь забыла, поэтому кляну свое желание уязвить Максимилиана, вместе с яростью и вообще всеми чувствами, что он во мне вызывает, – «Я реально не могу рядом с ним думать нормально! Как идиотка, чесслово…»
– Похоже меня поймали.
– Надо было уходить сразу, а не продолжать.
– Не смогла удержаться, чтобы не пнуть твоего ублюдка-братца по яйцам.
– Красочно.
– Ага.
Замолкаем, но ненадолго, потому что Миша тихо нарушает паузу, бросив на меня короткий взгляд.
– Знаю, что ты сейчас не готова это слышать…
– Если ты собираешься говорить, что твой брат не такой мудак, как мне кажется, то можешь даже не стараться.
– То, что он сделал – плохо.
– Плохо?! Как забавно. Может в угол его поставишь?
– Ты не совсем понимаешь масштаба того, что сделал наш отец.
– Ой, он отбил у него девчонку. Какая жалость.
– Макс ее любил.
Сжимаю пальцы, потому что мне неприятно это слышать, и, к сожалению, попадаюсь на горячем. Михаил снисходительно улыбается, пусть я даже резко и расцепила их – уже попалась, так что кляну себя по чем зря, отворачиваясь к окну.
– Очень жаль.
– Тебе неприятно это слышать?
– Что ты, я бьюсь в экстазе. Знать, что тебя трахнул бывший твоей сестры – то, о чем я мечтала всю жизнь.
– Макс…
– Остановимся сейчас, – перебиваю и смотрю теперь точно на него, четко обозначая все, что я об этом думаю, – Я не хочу ничего слышать о том, что их связывало, мне достаточно того, что у меня уже есть. И мне не нужно объяснять, что он ее любил, потому что я лучше остальных знаю, что так и было. С Лилианой раз поведешься и назад не вернешься, поэтому избавь меня от подробностей. Также я не хочу слышать жалости и чего-то в этом духе, потому что мне давно ясно кто я в этой истории, и что виновата сама в том, кто я в этой истории.
– И кто ты в этой истории по-твоему?
– Наивная дура, – злобно бурчу себе под нос, сжав руками и опять отвернувшись к окну, – Которая поверила человеку, которого не знала, потому что видела в нем то, чего нет. Я всего лишь глупый ребенок и оружие в войне с моей сестрой, попутно захватившей и вашего папашу. Счастливая случайность.
– «Война с твоей сестрой», как ты выразилась, не является ни для кого приоритетом. Ты смотришь на ситуацию не с того угла, Амелия.
– А с какого же мне надо смотреть?
– Все, что нас волнует – это отец. Твоя сестра лишь способ получить желаемое.
– А я тогда кто? Способ получить желаемое от способа получить желаемое?
– Типа того.
– И? Мне поблагодарить, что меня трахнули ради великой цели?
– Этого не планировалось.
– И что же «планировалось»?
– Надо было просто втереться к тебе в доверие, подружиться, чтобы выудить информацию, которой можно было бы воздействовать на Лилиану. Я взрослый человек, Амелия, ты действительно считаешь, что я стал бы участвовать в этой глупости? Никто бы не согласился.
– Ну по факту согласились…
– Ты злишься, но отбрось эмоции и сама подумай: Кристина бы на такое пошла? Рома?
«Пф…»
– Если не веришь, твое право. Парни поступили глупо…
– Подло. Это подлость, а не глупость.
– Ты права, но твоя сестра тоже поступала подло.
– Я здесь не при чем! – повышаю голос, правда не произвожу никакого эффекта.
Михаил только слегка улыбается и кивает.
– Знаю.
– Ты точно их родственник? Слишком спокойный.
Теперь смех становится отчетливее, он кивает и, бросив на меня хитрый взгляд, парирует.
– Я могу быть и неспокойным, но капризный ребенок не сможет вывести меня из себя. У меня трое дочерей, Амелия, не забывай.
– Пф!
Насупившись, как ребенок, отворачиваюсь к окну, молчу-молчу-молчу, но быстро сдаюсь. Любопытство слишком велико, и я теперь сама воровато бросаю на него своей взгляд и щурюсь.
– Все равно нет таких мотивов, которые я могла бы понять.
– Потому что ты очень многого не знаешь.
– А что тут знать?
– Даже не пытайся.
– О чем ты?
– Не пытайся развести меня намеками на «золотую молодежь». Мне известно, что ты знаешь, как сложно нам на самом деле приходится.
– О, да ну? Вы можете делать все, что хотите. Я тому прямое подтверждение. Злитесь, что папочка вас контролирует? Ох, какая сложная судьба…
Михаил вдруг резко тормозит, и я было думаю: всё, договорилась! Но ничего не происходит, кроме того, что он разворачивается. Резко, остро, я даже встряхиваюсь, а, схватившись за торпеду, озираюсь.
– Ты что творишь?!
– Прокатимся кое куда.
– Куда?! Если ты собираешься меня грохнуть…
Салон разрезает бархатный, низкий смех, так похожий на смех младшего, только взрослее и как будто мягче. Михаил стреляет в меня глазами и улыбается от уха до уха, кивая.
– Дай угадаю: ты не сдашься без боя? Расслабься, Амелия. Я хочу показать тебе кое что.
– И что же?
– Увидишь.
«Любопытно…»
***
Мы едем уже сорок минут, а ничего не меняется, кроме разве что атмосферы в салоне машины. Михаил больше не разменивается на беседы, он напряжен и всматривается в темноту ночи, что делаю и я. Но если он прекрасно знает, куда направляется, я стараюсь выцепить хоть что-то, чтобы это понять. Правда все зря: вокруг лишь лес и снег. Наконец я не выдерживаю и поворачиваюсь к нему, чтобы вставить свои пять копеек негодования, и снова опаздываю – Михаил притормаживает, после чего съезжает с трассы на ее ответвление.
«Куда он меня везет все-таки?!» – усердно думаю, но не боюсь.
Да, я абсолютно не доверяю Александровским, но Михаил не вызывает во мне ощущения, что он способен причинить вред. Не знаю, конечно, насколько права, но, кажется, с ним я точно в безопасности.
«Как глупо…что ты несешь?! Он – враг!» – ясен-красен думаю так, а все равно в это не верю.
Ну не вяжется, и в кои то веки я оказываюсь права. Через пять минут моему взору предстает красивый, современный коттедж, подсвеченный со всех углов. Это дом-минимализм, состоящий из двух здоровенных квадратов и окруженный длинным, забором. С фасада дома он достаточно низкий, чтобы рассмотреть еще кучу коттеджей на огромной территории, которая в свою очередь окружена уже достаточно высоким, чтобы и неба было не видать.
Мне здесь не нравится. Что-то есть в этом месте страшно отталкивающее, и я плавно перевожу взгляд на Михаила, который глушит машину и смотрит будто в никуда.
– Что это за место?
– Лечебница.
– Ле…чебница?
– Именно так, Амелия. Психоневрологический диспансер, но по факту в основном здесь живут люди, чьи родственники от них устали.
– Я не…
«Понимаю.» – я понимаю, действительно все осознаю, проглотив огромную таблетку и снова переводя взгляд на здание, откуда выходит высокий мужчина, – «Вот где Матвей…»
– Пригнись, тебя не должны заметить. Лучше вообще сядь на пол и не шевелись.
– Ээ…
– Амелия, пожалуйста, сделай, как я прошу.
В его тоне есть строгость, но больше там мольбы, которую я не могу игнорировать. К тому же, честно признаюсь, мне любопытно, поэтому съезжаю на пол, а он накрывает меня своей курткой. Слышу свой пульс, чувствую себя вором, но покорно молчу, а через миг слышу, как отъезжает стекло с водительской стороны.
– Михаил Петрович? Какими судьбами в такой поздний час?
– Я хочу увидеть брата.
– Конечно, проезжайте. Матвей не спит.
Стекло закрывается, а машина трогается с места, но Михаил молчит, а я не рискую пошевелится, пока мне не позволят. Судя по всему это важно.
– Спасибо, что молчала.
– Я могу вылезти?
– Пока нет. Я скажу, когда будет безопасно.
– Безопасно?
– Все сотрудники куплены моим отцом – ему непременно доложат.
– А о твоем ночном визите нет?
– Да.
– И это нормально?
– Нет ограничений. Для нас.
– Не понимаю…
– Все предельно ясно, Амелия. Отец позволяет нам видеться с Матвеем в любое время дня и ночи, чтобы мы всегда могли наглядно видеть, что с нами будет за неподчинение. Приехали. Вылезай.
Аккуратно, медленно отодвигаю куртку и выныриваю, чтобы осмотреться. Мы стоим внутри гаража, и я боязливо смотрю на Михаила, но тот больше не улыбается, пусть мое поведение и достаточно забавное. Его выражение лица из разряда «будто на похоронах», он открывает дверь и, не дожидаясь меня, выходит. Его шаги отдаются эхом, как и хлопок его двери, но я слышу звуки музыки и, как бы я не хотела оставаться «холодной», вылезаю следом. Снова осматриваюсь. Это точно гараж – серый, безликий. Здесь стоит еще одна машина – гоночный мерседес, от вида которого я хмурюсь сильнее.
«Зачем здесь нужна машина, если Матвею нельзя покидать это место? Ему очевидно нельзя! Что за глупости?! Или может тут есть кто-то еще?…»
Меня подмывает спросить, но я снова все прошляпила – слышу шаги по лестнице со стороны всего одной-единственной белой двери, которая тут же и отворяется.
– Братец? Что-то ты поздно…
Я смотрю и глазам не верю: передо мной стоит молодая версия Максимилиана и Михаила, немного Марины. Это точно Матвей, тут не может быть других вариантов. На вид ему примерно, как мне, ну чуть постарше. Наверно лет девятнадцать? Он высокий, но достаточно худой. Нет широких плеч, как у Макса, нет мышц, как у Михаила. Он скорее щупленький, но видно крепкий, а еще очень красивый. Кучерявые волосы, темные глаза, смуглая кожа и…парочка длинных шрамов на правой щеке, как от ожогов…
– Привет, Матвей, – мягко, даже нежно здоровается Михаил, крепко обнимая своего младшего брата.
Тот улыбается. Он так открыто улыбается, что у меня сердце ёкает, и я про себя думаю:
«За что его наказали?…»
В этот момент он переводит взгляд на меня. Отстраняется от брата, но не отпускает, а усмехается и указывает подбородком.
– А это кто?
– Амелия.
– Охо-хо… – протягивает со смешком, благодаря которому я понимаю, что и он в курсе кто я.
От этого неловко. Сжимаю руки, хмурюсь, Матвей в ответ щурится и, слегка наклонив голову, протягивает.
– Ну понятно…Что, малышка, пялишься на мои шрамы, которые мне оставила твоя сестра?
«Моя сестра что?! Стоп! Не теряйся! Не показывай слабость!»
– А ты пялишься на мои, которые оставил твой брат?
Огрызаюсь в ответ, да, но скорее с желанием защититься от явного, фамильного сходства.
«А-га, он точно их брат…» – ядовитость, видимо, передается по наследству вместе с сарказмом и любовью к играм в гляделки.
Этим то Матвей и занимается. Оценивает меня, пробегается взглядом от макушки до пальцев, но потом вдруг начинает смеяться и указывает головой в сторону двери.
– Ты мне уже нравишься…Ну проходите, чего встали то?
Вздыхаю, но иду вслед за двумя братьями, которые обмениваются репликами на итальянском. Бесит, что я ни слова не понимаю, поэтому ставлю себе галочку подучить хотя бы пару фраз, чтобы не плавать в неведении. Мы недолго поднимаемся по ступенькам, и через пролет попадаем в светлую, теплую гостиную. Это небольшой коттедж с двумя этажами плюс «зона парковки». Внутри все из дерева, есть уголок с диваном и теликом, небольшая кухня, но основную территорию занимают картины. Их здесь, наверно, миллион, и я жадно разглядываю их, пока разглядывают меня.
– Я ожидал чего-то другого.
Не сразу понимаю, что это реплика по мою душу, но когда перевожу взгляд из-за внезапно повисшей паузы, приподнимаю брови. Матвей сидит в спортивках и обычной футболке на барном стуле, курит, подоткнув рукой голову, а Михаил что-то делает на кухне, но улыбается.
– Кого-то. У тебя проблемы с правильным выбором местоимений?
– О, она острит, ты посмотри.
– Это она еще не острит.
– Как прошло знакомство с Мариной?
– Сказочно. Сначала она ее ударила…
– Ну, это в стиле Марины.
– …А потом Амелия ударила ее.
Матвей резко переводит на меня взгляд, ну а я фыркаю и слегка закатываю глаза, разворачиваясь в сторону картин, правда через плечо все равно бросаю замечание.
– Невежливо говорить о ком-то в его присутствии так, как будто его и вовсе нет. Это моветон.
– Учишь, как мне общаться со своим братом?
– Твоя сестра же учила меня, как мне общаться с твоим братом.
Парирую тихо, теряя интерес ко всему происходящему за моей спиной – мне больше интересно наблюдать за тем, что происходит передо мной.
«Это прекрасно…» – изучая летний пейзаж, отмечаю про себя, даже нагибаясь чуть ближе к полотну, чтобы рассмотреть детали получше, – «Как будто фотография, а не картина…»
Так и есть. Издалека и не отличишь, если честно, лишь вблизи можно заметить ровные мазки. Матвей очень талантливый…
– Я отойду. Мне надо позвонить жене.
– Второй этаж в твоем распоряжении. Жене привет.
Слышу шаги, но предпочитаю не смотреть вовсе, проходя дальше. Там другая картина, в ней больше злости и отчаяния. Черные, грубые, хаотичные маски, много красного – я не очень сильна в живописи, но похоже, что это абстракция. Решаю уточнить…
– Это абстракция?
– Технически это скорее абстрактный экспрессионизм[13]13
Абстрактный экспрессионизм (от англ. abstract expressionism) – направление абстрактного искусства в котором свободные композиции создаются крупным, импульсивным мазком.
[Закрыть]. Интересуешься?
– Не особо, если честно. Я не разбираюсь в живописи, мне больше нравится…
– …Музыка.
Резко поворачиваюсь на него и хмурюсь.
– Откуда знаешь?
– Лиля рассказывала.
– Понятно, – хмыкаю, гася внутри разочарование.
«Черт, я что действительно надеялась, что это он говорил обо мне…?»
Слегка мотаю головой и подхожу к следующей картине. На ней изображена девушка на мрачном, сером фоне. Вся ее одежда яркая, красивая, но глаза очень-очень маленькие – и это довольно жутко.
– Это сюрреализм[14]14
Сюрреали́зм – направление в литературе и искусстве двадцатого века, сложившееся в 1920-х годах в художественной культуре западного авангардизма. Отличается использованием аллюзий и парадоксальных сочетаний форм.
[Закрыть].
– Да, я догадалась. Почему ее глаза такие маленькие? Это же какой-то символизм?
– Зришь в корень. Глаза – это душа. У красивых кукол души вовсе нет, либо она очень-очень маленькая.
«Почему я вижу здесь отсылку к Лиле?!» – решаю не задавать этот вопрос, вместо него озвучиваю другой.
– Это твои картины?
– А чьи ж еще?
– Очень красиво, – тихо говорю, бросив на него короткий взгляд, – Ты талантливый.
Матвей только фыркает, хотя я и успеваю подметить неподдельный интерес к своей персоне, прежде чем отвернуться и подойти к окну, где стопкой лежат еще рисунки. Они выполнены карандашом, ручкой, мелом, да чем угодно, но не красками.
– Ты всегда роешься в чужих вещах без спроса?
– Когда меня похищают и запирают в клетке – да, – ядовито хамлю, открывая первую попавшуюся папку, чтобы через миг застыть.
«Это же…Лиля?» – действительно она. Перелистываю, чтобы найти и на следующем листе свою сестру. И на следующем. И еще на другом…
Пока я истерично перелистываю бумагу, Матвей подходит ближе и тихо почти шепчет, но я все равно слышу каждое слово.
– Что ты знаешь о клетке?
– Это моя сестра, – смотрю на него, он усмехается и встает рядом, забирая у меня кожаную папку.
– Сложно ее не узнать, да?
– Ты сказал, что это она…сделала с тобой?
– Ты тоже.
Секунду молчу, потом хмыкаю и киваю, даже слегка улыбаюсь, вновь находя фамильное сходство.
– Правда за правду?
– М, как интересно, – протягивает Матвей, заговорщически подмигивая, – Любишь поиграть?
– Что-то мне подсказывает не я одна.
– Что же тебе это подсказывает?
– Твой брат. Ну так как?
Он медлит, разглядывает меня с еще большим любопытством, снова наклоняет голову чуть на бок. Забавно вообще, как так получается – его шрамы достаточно большие, чтобы быть заметными, но его ничуть не портят.
«Вот это генетика…» – думаю вскользь, изучая его в ответ, пока Матвей не кивает.
– Ну давай сыграем. Уступаю первенство даме.
– Твой брат лишил меня девственности и записал это на камеру, чтобы потом предоставить доказательство подтверждения своей теории.
– Какой? – со смешком, поднятыми бровями, спрашивает, но забавно и то, что его смешок меня не оскорбляет.
Он это делает не потому что хочет меня поддеть или унизить, это скорее акт удивления – Матвей никак не ожидал этого услышать.
«Может и зря я это?…» – снова думаю взкользь, но отметаю мысли в сторону, пожав плечами.
– Он считает, что существует ген шлюхи. Хотел это доказать. Эксперимент.
– Жестоко.
– Подло.
– Твоя правда. И как? Доказал?
– А-га. Я та еще потаскуха, трахаюсь с ним по щелчку пальцев.
Недоверчиво щурится, на что я опускаю взгляд обратно на папку, которую нагло забираю из его рук и снова открываю на той же странице, где и раньше. Матвей коротко смеется, оценивая мои фокусы, я вторю улыбкой и слегка киваю.
– Твоя очередь. Или зассал?
– Еще чего! – фыркает, – Твоя сестра использовала меня, а потом сдала отцу, из-за чего я сбежал из дома. Шрамы от аварии, в которую я попал.
Смотрю на него в упор и понимаю, что это далеко не все. Как и я, Матвей скрыл свою историю, а мое природное любопытство такого не приемлет.
– Ты рассказал не все.
– Ты тоже.
– Попытка номер два?
– Настолько любопытно?
– Да. Только ты начнешь, это будет честно.
Не думаю, что согласиться, но Матвей усмехается и кивает.
– И то верно, хорошо.
«Серьезно?» – да, серьезно. Матвей усмехается и двигает рисунки ближе к себе, перелистывая их, словно что-то ища.
И находит же, скотина. Там изображены они: Макс и Лилиана. Они обнимаются нежно, он позади, она прикрыв глаза. Позиция «влюбленные номер три», то есть полулежа.
«Уа-ях! Дайте мне тазик, сейчас блевану!» – думаю, а сама чуть ли не зеленею, отмечая, что вместе они смотрятся просто потрясающе. И счастливыми. Даже на рисунке карандашом…
– Твоя сестра придумала план по завоеванию Макса, и я в нем играл не последнюю роль. Все знают, что он меня очень любит и вечно защищает. Я был одиноким ребенком, у меня почти не было друзей, ну и когда появилась Лилиана, я ей быстро поверил. Она знала обо мне все, потому что была чем-то вроде лучшего друга, пока не вонзила мне нож в спину.
– Как?…
– Она знала, что я гей, и рассказала все отцу.
– Эм…и?
Матвей откладывает рисунки и теперь смотрит на меня в упор, как на дуру, от чего я краснею, точно как та самая дура. Выгибает бровь, я краснею упорней, и наконец он хмыкает и наклоняет голову на бок.
– Ты вообще хоть что-то знаешь о моем отце?
– Достаточно, чтобы считать, что этого много.
– Тогда ты, видимо, любишь глупые вопросы?
– Репутация?
– В точку, дорогая. За это он меня сильно избил, я вылез в окно и угнал его тачку, чтобы поехать в город к Мише или Марине. Не доехал. Попал в серьезное ДТП. Это было семь лет назад, и с тех пор я здесь.
Смотрю на него во все глаза, хлопаю ими и не могу пошевелиться.
«Каким надо быть гандоном, чтобы запрятать своего ребенка сюда из-за…такого? К тому же…»
– У тебя красивые глаза, – вдруг выдает, но я по привычке отсекаю комплимент наскоро.
– Гетерохромия. Стоп, ты не гей.
Матвей издает смешок, саркастично кивает и расширяет глаза, протягивая.
– Не за что.
– Я серьезно.
– Ты знаешь меня пятнадцать минут и делаешь выводы по поводу моей ориентации? Это сильно.
– За те пятнадцать минут, что я тебя знаю, ты раз "миллион" посмотрел на мои сиськи, а сколько на задницу я вообще молчу. К тому же здесь полно рисунков голых девиц. Какой ты гей?!
«Кажется, я его развеселила…» – сарказм и яд ушел, на место ему пришло искреннее веселье и открытый взгляд, – «М-да, дружище, маски ты носишь в сто миллионов раз хуже, чем твой братец…»
– Может быть сюда пускают только голых девиц, м?
– Ага, то-то ты с такой любовью к деталям вырисовываешь их прелести.
– Прелести? Так еще говорят?
– Я из аристократов, мне можно.
Начинает смеяться, и я понимаю, что точно слышала такой смех от него. Искренний, добрый, мягкий…
«Черт, как же они похожи…»
– А ты забавная. Твоя очередь.
Опускаю глаза к рисункам, перебирая их бездумно, потому что не очень хочу использовать свою очередь, но все равно не отпираюсь и не юлю…Это было бы нечестно.
– Твой брат притворился далеким от этого мира парнем, который приехал из Франции и которого зовут Алекс. Поселился со мной на Кутузовском в квартире моей подруги, которая встречалась с его «братом» Араем. Он врал мне целый год, влюбил меня в себя и заставил поверить в то, что это взаимно. Мы провстречались какое-то время, а потом я узнала, что все это вранье. Кто он, откуда, кто его отец, но самое ужасное, что он врал не только об этом, но и о своих мотивах.
– И какие же они были?
Слегка жму плечами, улыбаюсь притворно, но не поднимаю глаз.
– Он на меня поспорил. Это был эксперимент по выявлению гена шлюхи, видимо с отсылкой на Лилиану. Чтобы это доказать, они придумали веселую игру «Расширение границ» называется. Он спал со мной, как хотел, а я делала, что он хотел, потому что…
– Потому что? – тихо переспросил, подталкивая разбить паузу, и я ее разбиваю холодно и четко.
Нет смысла скрывать.
– Потому что я в него влюбилась по уши и верила ему, как себе.
Отхожу от подоконника, сжимаю себя руками и снова притворяюсь, что мне очень интересно посмотреть и другие картины, но тут же оступаюсь и сбиваю какое-то ведро.
– Черт! Прости!
Матвей быстро поднимает его, мотает головой, бросая что-то типа «не парься», и бежит в сторону ванной, которая находится под лестницей. Я смотрю ему в спину и в голове зажигается лампочка: «Тачка → Ключи → Свобода!»
Дальше действую по наитию и как-то совершенно бездумно, автоматически, что ли. Иду следом за ним и захлопываю дверь прямо перед носом. Благо мне страшно повезло, что она открывалась наружу, так что я подставляю под ручку стул и поворачиваюсь к кухне. Ключи я подметила сразу, как сюда зашла, да и камон – их очень сложно не заметить. Они висят в большом, красном квадрате, и это лучше, чем пытаться забрать у Михаила его.
Уже делаю шаг к заветной свободе, пока истерически дергается ручка, как вдруг все прекращается, и слышится глухой, тихий и…напуганный? голос.
– Ты же хочешь сбежать, да? Макс говорил, что ты любительница побегать.
– Он обо мне говорил?
– А ты как думала? – усмехается, но снова тон становится серьезным, – Пожалуйста, только не бери эти ключи из красной рамки. Хочешь бежать? Беги. Выйдешь из дома и поверни налево, там до забора рукой подать и прореха в безопасности. Выйдешь, пройдешь минут десять и будет остановка – в Москве будешь через два часа. Деньги на холодильнике.
– Если я так поступлю, твой брат гарантировано меня поймает.
– Только не тачка, умоляю!
– Волнуешься, что я ее разобью? Расслабься…
– Дело не в этом! – криком перебивает, а потом будто подходит ближе и взволновано тараторит, – Если тачка покинет это место, отец сразу узнает! На ней стоит маяк, ему приходят смс, а это означает, что он еще что-нибудь у меня отнимет. Прошлым летом я пытался сбежать, и когда он меня поймал, отнял гитару. Я любил играть, теперь у меня ее нет!
– Машина стоит у тебя в свободном доступе с ключами! Хочешь чтобы я поверила?! Думаешь, что я настолько дура?!
– Амелия, умоляю… – бесцветно шепчет, – Ты же знаешь, кто мой отец. Ты должна понимать, что тачка там стоит не просто так.
– И зачем же, позволь узнать?
– Это наказание.
«Наказание – спортивный Мерседес?! Что-то на богатом…»
– …У меня вроде есть свобода, руку протяни, но если я ей воспользуюсь, он ужмет рамки. Я итак еле дышу! Амелия, твою мать, я не покидал это место уже полтора года! Тогда, когда я бежал, не успел отъехать и на десять километров, меня тут же поймали. Пожалуйста…не поступай так со мной.
Отступаю на шаг, и боже, у меня слов нет, чтобы описать, как мне его жалко.
«Это не жизнь, а самая настоящая клетка…»
– Амелия? Амелия, ты здесь? Твою мать, Макс говорил, что ты не такая, как она! – орет в голос с отчаянием, – Он снова все прохлопал!
Удар. Потом тихий писк. Видимо Матвей ударил дверь кулаком, но из-за отсутствия опыта и тренировок, а еще при полном наборе НЕ умения, повредил костяшку. Судя по ругательствам, так оно и есть. Я прикрываю глаза на миг, потом выдыхаю, чтобы справиться со слезами, и поворачиваюсь, чтобы дойти до дивана и плюхнуться на него.
«Что ты творишь?! Вон ключи! Бери и беги, дура! Они бы о тебе не думали, ты что Мать Тереза?! БЕГИ!»
Но я не шевелюсь, потому что знаю, что все равно не смогу этого сделать. Просто не могу. Не мое это подставлять.
Да и поздно пить боржоми, если печень отказала.
Слышу быстрые, спешные шаги, сбегающие по лестнице, а через миг вижу и того, кому они принадлежат. Видимо Михаил услышал шум и сразу бросился на выручку, но он не успевает ничего сказать – Матвей начинает тараторить.
– Мих, это ты? Черт! Она закрыла меня в ванной! Пнула и…твою мать, я такого не ожидал, прости!
Михаил щурится, правда снова не может и пяти копеек вставить, так как его брат, вобрав в грудь побольше воздуха, продолжает покаяние.
– Она взяла мою тачку! Твою мать, по-любому! И сбежала! Миша, прости, я…Я не…твою мать…
Старший наклоняет голову на бок и явно ждет от меня объяснений, а я иду наперекор. Фыркаю, сжимаю руки на груди сильнее и отворачиваюсь к окну, не желая участвовать в любом диалоге. Абсолютно. Меня дико бесит моя дурость, какая-то больная сердобольность и вообще…
«Надо было бежать! Какая тебе разница до этого дурака?!»
Да большая, на самом деле. Мне его очень жалко, потому что я не понимаю, как можно держать человека в психушке совершенно ни за что.
«Он – не сумасшедший, просто ребенок, которому нужно было внимание. Это его вина?!»
