Текст книги "Цугцванг (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
Я этого не принимаю, пусть и не покажу ни за что. Даже не оборачиваюсь и не смотрю, как Михаил спокойно подходит к двери, пока его младший брат продолжает оправдываться – меня это тоже дико бесит.
«С чего он вообще взял, что должен оправдываться, если это был бы мой выбор и мое решение?! "
– …Я пытался ее остановить, но…
Дверь открывается, Матвей тяжело вздыхает и винится еще раз.
– Прости, я правда не ожидал, и…О.
«Заметил меня, чувствую, как пялится, клянусь, даже с открытым ртом это делает! Ну что за наивная простота?…»
– Эм…ты не свалила.
Не отвечаю ему, потому что бесит меня тот факт, что его персона меняет мое отношение к ситуации, будто я ведусь на эту сраную манипуляцию, как дура.
«А я же дура и есть, как еще то меня назвать? Свобода была фактически в руках, и я пожертвовала ей ради кого? Ради их брата?! Просто смешно…»
Смотрю на Михаила серьезно и без улыбки, поднимаюсь на ноги и бросаю взгляд на дверь, ведущую в гараж.
– Верни меня в мою клетку, я устала и хочу спать.
***
Проделав ту же процедуру с прятками под курткой, наконец мы покидаем это ужасное место, наполненное безнадегой и отчаянием, снова едем в тишине. Вокруг ни души, да и света нигде нет. Только лес, снег и тихая, нейтральная музыка. Каждый, казалось, думает о своем, и не о чем больше разговаривать. Я сжимаю себя руками и корю за глупость, Михаил, возможно, и себя корит по этому же поводу – глупо было оставлять нас тет-а-тет. Я его понимаю, за что тоже шиплю на свою дурную голову:
«Понимающая какая, ты посмотри. Нет, звание Мисс-Мать-Тереза– столетия точно твое по праву!»
– Почему ты не сбежала? – вдруг спрашивает, я даже вздрагиваю от неожиданности, смотрю коротко, но снова отворачиваюсь, кутаясь в свою куртку теснее.
– Не было смысла.
– Да ну?
– Ты бы поймал меня, и я решила не играть с удачей. Не хочу, чтобы меня заперли в подвале.
– Трогательное вранье, Амелия.
– Зачем ты привез меня туда? – игнорирую его вопрос, горячо задавая свой, – На кой хер?! Чтобы вызвать жалость?!
– Чтобы показать, кто наш отец на самом деле.
– А я этого по-твоему не знаю что ли?!
– Ты мне ответь? – усмехается, и бровью не ведя, – Если ты серьезно думаешь, что твоя сестра приоритет, – значит не понимаешь насколько все серьезно на самом деле.
– А вы не пробовали… – ядовито начинаю, но Михаил сразу отсекает это, слегка сдавливая руль.
– Пробовали все, что тебе может прийти в голову – без толку. Нас воспитывали очень жестко и сурово, за любое неподчинение отец серьезно наказывает.
– Тебе тридцать лет, Михаил Петрович.
Выделяю голосом его отчество намерено, чтобы подчеркнуть формальное, полное имя, которое, спорю на что угодно, он слышит часто, как «Большой босс». Его слова потому и кажутся мне дико несерьезными и даже смешными – бояться пойти против родителя в таком возрасте и в качества состоявшегося человека.
– Вы могли бы его вытащить, если бы хотели.
– Не могли.
– Почему? Боитесь…
– Ты обратила внимания на комнату Макса? – вдруг его голос прибавляет стали и жара, он бросает на меня гневный взгляд, снова сжимая руль только сильнее, – Ну? Что молчишь?
– Что мне ответить? Комната, как комната.
– Ты серьезно ничего не заметила?
– А что там замечать?! Логово…
– В ней есть все.
Хмурюсь. Да, это действительно так, но…при чем здесь это?!
– Не думала почему?!
– Потому что ему лень поднять задницу…
– Ты просто идиотка.
– Спасибо, что заметил, – ядовито отбиваю оскорбление, сказано не менее токсично, на что получаю тихий цык.
Дальше его голос теряет весь свой огонь, становится тихим и каким-то…стыдливым?
– Когда мы были маленькими, а отец бил мать, мы закрывались в комнатах. Он часто был пьяным, и мама буквально заставляла нас это делать, чтобы и нам не прилетало, потому что он никого не жалел. Иногда ей удавалось закрыться с нами, и…сколько времени мы там просидели бы на этот раз – тайна, покрытая мраком.
Тут то до меня медленно доходит…
«Они привыкли так жить…с запасом на всякий случай…Если придется закрыться у себя на неопределенное количество времени, у них будет все, что нужно…Боже…какой кошмар…»
– Тебе только так кажется, что все очень просто. Мы богатые детки…самые богатые! Но все далеко не так радужно. Выступить против отца нас заставило многое из прошлого, многое из настоящего. Матвей, конечно, последняя капля. Он не может покинуть эту чертову деревушку! Он не может учиться нормально! Он должен сейчас гулять, узнавать этот мир, трахаться наконец! И с кем он хочет, а не с кем «разрешено»! Заводить друзей, строить будущее, ходить в универ…Вместо этого что?! Он сидит за высоким забором среди людей, который просто больше не нужны, а мы не можем его вытащить! Отец просто не допустит этого! Он способен на вещи, которые ты себе даже представить не можешь!
Дает себе передышку – кислород кончился. Сказанное почти на одном дыхании, забрало все и, кажется, решимость включительно, потому что продолжает Михаил еще более тихо, чем говорил до того, как взорвался.
– Когда мне было девятнадцать, я, как и все нормальные люди, влюбился в одну девушку. Она работала в кофейне нашего университета и была очень милой. Простой. Я таких, как она, никогда и не видел. Меня всю жизнь окружали пустоголовые барби, а она…полная…противоположность, – задумчиво протягивает, замолкает, словно погрузившись в тени прошлого, но мне слишком любопытно, чтобы дать ему время вспомнить былое.
– Полная противоположность…?
Михаил пару раз моргает, потом быстро смотрит на меня и кивает, переведя взгляд на дорогу. Вроде и спокойный, а руки на руле аж до белых костяшек сжаты, и чую я, что ничем хорошим эта история не кончится.
– Женя не моя первая жена.
«И снова оказываюсь права…черт!» – шокировано хлопаю глазами, но он не смотрит на меня, только слегка дергает плечами. Видно, что ему не комфортно рассказывать эту историю, а продолжает… – «Зачем?…»
– Я женился на ней тайно, тоже взбрыкнул. Отец то подбирает каждому пару самостоятельно, и такая вольность и бунт – это что-то из разряда…
– «Полный фарш»?
– Точно, – коротко усмехается, – Полный…фарш.
– И чем кончилось? Он и ее трахнул?
– Почти. Он ее купил.
– В смысле «купил»?
– Заплатил ей денег, чтобы она меня бросила, ввел ее в общество, продвинул по карьерной лестнице. Элиза любила моду, мечтала стать дизайнером…и стала. Ее мечту оплатила моя мечта о нормальной семье, доме…и мой ребенок.
– Что? – еле слышно выдыхаю, он как-то до безумия грустно усмехается, от чего мое сердце сжимается стократно.
– Она была беременна, но сделала аборт в обмен на карьер. Отец мне все это рассказал лично.
– Может он…
– Хотел сделать больно? Я бы тоже так подумал, но нет. Это была правда, потому что я знал об этом. Она мне сказала до предложения моего отца.
– Мне…
– Знаю. Мне тоже.
Я смотрю на свои руки и не знаю, что еще добавить – это не просто «полный фарш», это какой-то новый уровень адского ада, если честно.
«Как так можно поступить со своим ребенком?…»
– Мое наказание – наблюдать за тем, как она благодаря тайной сделке, строит карьеру.
– Отсылка к тайной свадьбе?
– Именно. Как видишь, отец пускает в ход фантазию.
– Машина для Матвея…
– Именно, так что все дело не только в контроле, Амелия, хотя и он тоже играет свою роль. Только представь, что всю твою жизнь кто-то будет решать за тебя, что тебе говорить, как думать, даже что носить! Ты бы и сама не выдержала.
– Это точно…
– Знаю, что тебе сложно понять, но он каждому из нас воткнул нож в спину. Матвей – закрыт за забором, и мы не можем его вытащить, потому что без понятия, что отец сделает в ответ и кто за это ответит. Марина…у нее своя история, которую может быть ты узнаешь, но узнаешь сама и от нее.
– Ага, скорее я от нее получу еще одну пощечину.
– Марина эмоциональна, а ты снова пустила кровь нашему младшему брату у нас на глазах. Мы привыкли их защищать.
– Сама виновата?
– В каком-то смысле да.
– Я не хотела этого.
– И все же так вышло. Что касается Макса…
– У него отняли девочку. Я помню.
– Ты говоришь об этом с таким сарказмом, но, Амелия, он ее действительно любил. Даже больше тебе скажу: она была его первой любовью, до нее никого не было. Нет, у него были женщины…
– Естественно.
– Но таких чувств и вообще чувств нет, – отбивает мой яд очередным игнором, хмыкает, – И как ты думаешь, каково это однажды прийти к ней на работу и застать, как она делает минет твоему отцу?
– Но я здесь по-прежнему не при чем.
– И тебя по-прежнему никто не винит, но и ты должна понять почему оказалась в такой ситуации.
«Да, я всех должна понять, а меня то кто поймет?…» – хочется жалобно спросить, но я не делаю этого, а отворачиваюсь к окну, заканчивая этот разговор с послевкусием горького пепла на языке.
Очень сложно игнорировать то, что я услышала, а тем более то, что чувствую…К сожалению для меня, я действительно проникаюсь к ним всем сочувствием и большим пониманием, как бы не упиралась, не могу иначе.
«Точно дура…»
В итоге в квартиру я возвращаюсь в тяжелых раздумьях, с чувством, которое так и ворочается внутри – может быть у них действительно были мотивы? Мне все еще больно оттого, кем я стала в этой партии, это по-прежнему несправедливо и жестоко, подло, но теперь не так однозначно. И это бесит. Я смотрю в темноту перед собой, медленно снимаю куртку, и на меня наваливается новые мысли, а точнее возвращаются старые.
«Я здесь, твою мать, не при чем! Почему я должна расплачиваться за свою сестру, за их отца-ублюдка?! Почему я должна страдать?!»
– Знаешь…ты много говоришь, и я не могу отрицать, что говоришь складно, но… – перевожу на него взгляд и, хмурясь, тихо, без сарказма, а скорее с грустью, спрашиваю, – Скажи мне, Михаил Петрович, а чем вы отличаетесь от него, а я от Матвея?
Михаил Петрович молчит. У Михаила Петровича нет ответа на этот вопрос, а я и не жду его вовсе. Ступаю на холодный пол, сжимая руки, потом убираю волосы, набираюсь духа, так сказать, чтобы зайти в свою клетку на неопределенное срок…
Макс
Кажется, меня вырубило от неограниченного количества стаканов и скучных графиков, потому что когда я очухиваюсь, шея дико ноет. Меня слепят фары, пусть сначала я этого и не понимаю, но протерев глаза, осознаю.
«Это Миша вернулся…Стоп! В смысле?! Он только вернулся?!»
Резко встаю, мир начинает вращаться, поэтому на секунду прикрываю глаза руками, еще раз протираю их снова, даю всем вертолетам спуститься на площадку. Ладно, мне требуется чуть больше минуты, но я все таки разворачиваюсь и иду в гостиную.
«Плечо еще ноет…» – хмурюсь, крутя им по часовой стрелки, – «Чертова сучка…» – на секунду мне хочется подняться наверх прямо сейчас, чтобы снова ее поддеть, вызвать реакцию, а потом я вспоминаю: некого поддевать, Амелии там нет. Внутри стягивается канат, злость опять накатывает, и я ускоряюсь, завидев спину брата.
В гостиной не так много народа, и немудрено. После спектакля моей прекрасной пленницы, Арай с Кристиной ссорятся, Рома с Адель тоже. Здесь только Марина, Миша и Лекс, и они о чем-то тихо разговаривают, когда я захожу.
– Ты только вернулся?
Миша оборачивается. Сразу вижу, что что-то не так, и мне это «что-то» очень не нравится. Моментально напрягаюсь и делаю на него шаг, угрожающе шепча.
– Не говори только, что ты решил поиграть в благородие, твою мать.
– Прости? – усмехается брат, но я отбриваю все его улыбочки решительно.
– Где она?!
Молчит. Смотрит, оценивает, как Марина, которая делает это и сейчас. И Лекс делает. Он с интересом разглядывает меня, улыбается, что я вижу краем глаза, но не реагирую. Меня волнует только Миша.
«Чертов добряк, твою мать, если ты ее отпустил…»
– Она там, куда ты мне сказал ее отвести.
– Почему так долго?!
– Ты в чем-то меня подозреваешь? – приподнимает брови, а потом бросает взгляд на Лекса, – Поговаривают, что да.
– Ты не видишь никого, кроме своей жены, так что нет, но я все еще не услышал ответа на свой вопрос. Почему. Так. Долго?!
– Потому что я возил ее к Матвею.
Удар.
«ЧТО, ТВОЮ МАТЬ?!» – Марина орет мой же внутренний посыл, резко повернув брата на себя.
– Ты что?! Повтори!
– Я не попугай, чтобы повторять, – цыкает, убирая ее руку со своей, – Ты все прекрасно слышала.
– На кой хер?! – влезаю сам, делая на него шаг, – Я просил тебя это делать?!
– Она заслуживает знать.
– Знать что?!
– Наши мотивы.
Как мне хочется ему врезать, знает один лишь Господь Бог. Смотрю на него и еле сдерживаюсь, чтобы не накинуться, но Миша спокоен, как в танке. Отпивает свою порцию виски, пожимает плечами и смотрит в огонь с легкой улыбкой.
– Она ему понравилась. Сказал: привози еще.
– Не верю, что все прошло гладко… – Лекс вступает в разговор со смешком, на что Миша тут же кивает.
– Правильно делаешь. Она его в ванной на первом этаже закрыла, хотела сбежать…
– Я тебя сейчас убью.
– Макс, успокойся, – устало произносит, потирая глаза, – Я сказал, что она в квартире.
– И…
– Она передумала…
После я слышу потрясающую историю о том, как моего младшего брата закрыли в туалете, и как она «передумала». Меня кроет. Опять. И я не знаю почему: потому что все пошло не так, как я просил сделать? Или потому что ее нет здесь, а я безумно хочу ее увидеть? Особенно после этой треклятой истории…
– М-да…Они с Лилианой точно родственники? – усмехается Лекс, но Марина, все это время молчавшая, что для нее было странно, щурится сильнее.
– Но ты расстроен. И не ври, что нет.
– Даже не собирался, это бессмысленно.
– Почему?
– Когда я уезжал, она кое что сказала. Теперь это не дает покоя.
– И что же она сказала? – ядовито спрашиваю, опрокидывая сотую порцию виски.
Мне не нравится это настроение, а еще больше моя реакция. Я волнуюсь, сердце стучит, как бешеное, да что там? У меня даже ладони вспотели, а от взгляда Миши все только хуже становится.
– Ну?! Что за драматичная пауза?
– Она спросила, в чем разница между нами и нашим отцом, если она в такой же ситуации, как Матвей?
Звучит мерзко. Гадко. Мне это дико неприятно, и ожидаемо, злость только сильнее накатывает. Смотрю в сторону, пока остальные молчат и думают над услышанным, цыркаю языком.
«Эта сучка специально что ли?!»
Выхватываю свой мобильный. Сентиментальная глупость, которую я сделал сразу, как спустился вниз сегодня вечером, больше не кажется мне хорошей идеей, и раз так, надо это исправлять.
– Поднимись в квартиру, – четко командую, стоит абоненту на том конце сказать «алло», – И забери кота.
– Но…
Придурок с ресепшена моего дома блеет, как овца, что меня бесит только сильнее.
– Сейчас, твою мать! И не вешай трубку, я хочу слышать, как ты это сделаешь!
Отворачиваюсь, чтобы не видеть улыбочки семейства, от которых знаю, психану еще больше. Я прямо слышу, как Мара протягивает в свойственной ей игривой манере что-то типа: «Ага, ага, хочет он слышать…Ты ее хочешь слышать, признайся!»
«Ни за что! Хочу ее слышать?! Да чтоб ее и вовсе не было!»
Считаю секунды пока, судя по дыханию на том конце, паренек скоренько бежит в точку назначения. Делаю это, чтобы хоть немного успокоиться – не выходит. Меня реально начинает крыть, руки аж чешутся пару раз шлепнуть по этой непокорной заднице, и, твою мать, я так жалею, что отпустил ее…
– Извините за поздний визит, – наконец слышу нужные мне слова, и сердце замирает, потому что я знаю – сейчас я услышу и ее.
– Что-то случилось?
Сжимаю трубку сильнее. Ее голос сонный, так что воображение подбрасывает картину ночи, когда я принес ее в свою комнату, раздел и положил рядом. В свете Луны Амелия была сказочно соблазнительная, но больше этого зацепило то, как в какой-то момент она перелегла на бок, подвинулась ближе и обняла меня. Закинула ногу сверху. Уткнулась в бок. Как летом. Как все чертовы наши ночи, которые не выходят у меня из головы.
Мне огромным усилием воли удается отодвинуть воспоминания, чтобы слушать реальность…
– Кота надо отдать обратно, – неловко жмется, на что получает этот дебильный, саркастичный смешок.
– Это кошка.
– И все же.
– Кто это сказал?
– Максимилиан Петрович… – после короткой паузы говорит, она вдруг усмехается.
– Я так понимаю, что на телефоне его святейшество? – молчание, через миг еще смешок, – Понятно. Могу я взять трубку?
– Нет, – отрезаю, раньше чем мне зададут вопрос, после ядовито и саркастично добавляю, – Передай ей, чтобы шла на хер.
Паренек громко проглатываю слюну. Мне его почти жалко, оказаться в такой непростой ситуации между двух огней неприятное обстоятельство, но плевать. Я смотрю в одну точку с усмешкой на губах, которая полностью отражает всю злость, что сейчас испытываю.
«Сравнила меня с ним?! Сука. И после мне будут говорить, что она делает что-то не специально?!»
– Максим Петрович…эм…он не хочет разговаривать.
– Я сказал не так, – цежу сквозь зубы, – Передай дословно!
Снова пауза. Еще один панический «глоток», а потом я слышу заикания.
– Я…мне…он…эээ…Извини-те з-за грубо-сть, н-но…
– Давай быстрее соображай!
– Он просил передать, чтобы вы шли на хер, – выпаливает, как на духу, не дышит. Ждет.
Естественно он ждет реакции, понимает, как рискует. Она явно значит для меня много, и я могу послать ее куда угодно, но откуда ему взять гарантии, что если он пошлет ее туда же, пусть и от моего имени, за это не будет уволен? Как говорится, в разборки влюбленных лучше никогда не влезать, чтобы крайним не оказаться.
«Ты сказал влюбленных?!»
– Что ж, ясно, – изрекает холодно моя маленькая пленница, после и сама не отстает, – Тогда передайте Петру Геннадьевичу…
«Сука…»
– …Ой, простите, ошиблась. Они ведь так похожи…
«Какая же ты сука…»
– …Максимилиану Петровичу, что если он хочет что-то или кого-то забрать, пусть приходит лично. До этого момента, он может встать на колени и отсосать мой огромный член!
В конце своего зажигательного спича[15]15
speech (англ.) – речь, доклад, выступление.
[Закрыть] Амелия повышает голос до максимума, за чем следует оглушительный хлопок дверью. Я же еле дышу, сильно, до боли в пальцах сжимаю телефон, который больше всего сейчас хочу разбить о стену. Мне кое как удается этого избежать, сбросить звонок, как только паренек открывает рот, чтобы как-то объясниться. Телефон я спасаю, конечно, но злость снова накатывает, стоит только вспомнить ее мерзкий голос и не менее мерзкие, колкие слова, сказанные этим самым чертовым голосом. Да, накрывает так сильно, что я уже себя не контролирую. Со всех сил швыряю стакан в стену над камином, осколки взрываются салютом, вызывая негодования у моих сестры и братьев, но я их не слышу вовсе. Кровь шумит в ушах, я упираюсь руками в стол и отгибаю корпус чуть назад. Стараюсь дышать. Жмурюсь.
«Как она это делает, твою мать?! Ее нет рядом, а все равно умудрилась вывести меня из себя, сука!» – «Ну нет! Сколько это будет продолжаться?! Возьми себя в руки, твою мать, как щенок! Сколько ты будешь позволять ей крутить тобой, а?!»
Резко выпрямляюсь и смотрю на Лекса, который в свою очередь еле сдерживает смех.
– Собирайся, поедем в клуб.
– Охо-хо… – встревает Марина, приподняв брови, – Ты же говорил, что секс не помогает?
– Я ошибался, твою мать.
– Вера как раз…
– Знаю я все! – огрызаюсь и разворачиваюсь в сторону лестницы, – Буду через пятнадцать минут!
***
Я иду медленно, засунув руки в карманы черного пальто, и так хорошо знаю эту дорогу, что даже с закрытыми глазами нашел бы ее, пусть это не очень то и сложно. Дом на Мосфильмовской, конечно, выделяется из городского ансамбля низких на его фоне построек не только своей высотой, но и стилем. Честно? Как бельмо на глазу, и будь у меня возможность, я бы выбрал не его, разумеется, но возможности не было. Всего в десяти минутах ходьбы находится квартира Кристина, а для поддержания имиджа и «лица» перед отцом, на случай, если он спалит меня за пределами университета раньше моего официального окончания, нужно было прикрытие. Да и отдых был нужен. Как ни крути, но постоянное притворство на протяжении стольких месяцев, высасывало все соки.
Поднимаю голову к небу, с которого сыпятся крупные, взбитые снежинки, и наблюдаю за их полетом.
«Красиво…»
Помню, как в первую нашу с Амелией ночь они тоже так вот медленно кружились, когда я точно знал, что она придет именно сегодня. Это как знать, что снежинки непременно упадут на землю – я видел в ее глазах уже принятое решение.
«Это был отличный подарок на день рождение…» – усмехаюсь про себя, выдыхая полупрозрачное облако пара изо рта, игнорируя настойчивый голос, поправляющий, – «Это был лучший подарок на день рождение. Не ври хотя бы себе!»
Алкоголь делает свое дело, расслабляет, и я могу отпустить себя хотя бы на короткое время, поддаться действительности, которую я так упорно не хочу признавать. Та ночь стала одной из самых лучших, а все изменилось задолго до того, как все произошло. Плавно, медленно, непонятно как, но изменилось…
– Если ты хотел подглядывать в окна, купил бы квартиру на первом этаже.
Кошусь в сторону и сразу подмечаю знакомую фигуру Лекса, отделившегося от своего черного Астона Мартина. Он усмехается – я закатываю глаза и возвращаю их к фасаду.
– Ты за мной следил?
– Несложно догадаться, куда ты направишься, так что скорее я просто прибыл на место встречи.
Лекс встает рядом, тоже смотрит в сторону дома, на меня нет. Не хочет нервировать, потому что знает, как это будет нервировать. Ни он, ни я не любим быть в уязвимом положении, а как назвать мое теперешнее, если не так? Я же здесь…
– Думал, что ты решил держаться от нее подальше?
– Я же не зашел, – улыбаюсь притворно, но сам не вижу ничего смешного в том, что сейчас происходит, поэтому, выдохнув на этот раз облако сигаретного дыма, прикрываю глаза, – Не понимаю почему меня к ней так тянет.
– Могу выдвинуть теорию?
«Нет, я знаю, что ты скажешь, так что лучше просто, твою мать, молчи!» – но он меня удивляет.
– Может быть потому что она – ее сестра?
Резко перевожу взгляд на брата, который свое внимание дарит мне медленно, плавно повернув голову. Щурюсь.
«Это что какая-то глупая игра или он серьезно?!»
– Ты серьезно?
– Лилиана твой чертов Эверест, ты сам так говорил, но она сука, признаем правду.
– На что ты намекаешь?!
– На то, что Амелия более мягкая, приятная ее версия. Скажем так, прошедшая тестирование и с устроением очевидных багов.
– Что за наклон в программирование и с каких пор тебе это интересно?
– Просто метафора для наглядного демонстрирования, но я имею ввиду, что Амелия более безопасный вариант. Ты знаешь, что эта девчонка так с тобой не поступит. Амелия тебя любит, Лилиана – нет.
Хватаю его за ворот пальто, злюсь, и сам не понимаю почему.
«Что меня так задевает?! Правда?! Что Лилиана – это чертова черная дыра?! Так я давно это знаю! Или меня задевает, что Лекс в слух озвучил о ее ко мне отношении?!»
Вопрос остается без ответа. Брат кладет мне руку на запястье и с силой отцепляет ее от себя. Я отпускаю без попыток противостоять, он хмыкает.
– Это лишь предположение, брат, но я думаю, ты сам поймешь в один прекрасный момент, что происходит на самом деле. Ты найдешь ответ на этот вопрос.
Снова смотрю на фасад, но заходить не собираюсь. Я даже не уверен, что вообще собирался это делать, как и зачем в принципе сюда притащился. Это просто какой-то бред, а может слишком много виски? Без понятия, да и думать я об этом совсем не хочу. Лекс помогает и в этом.
– Верочка сильно расстроилась, – я тихо усмехаюсь, он поддерживает, продолжая смещать векторы внимания – Не могу поверить, что ты ее бортанул. Я думал, что ты хотел секса?
– Хотел, но не с ней. Она мне надоела.
«К тому же от нее воняло сигаретами и бухлом – не моя это история. Я люблю заниматься сексом с теми, кто понимает, что происходит, а не пребывает в любом, допинговом трипе!»
– Окей. Можем тогда сгонять в другой клуб. Более направленный…
– Ты меня достал. Сколько раз я говорил, что меня не интересует твоя «Тема» и твое чертово «БДСМ»! – усмехаюсь вновь, Лекс вторит.
– Ну вдруг у тебя появился вкус?
– Не мое это. Мне нужна полная свобода хотя бы в постели.
– Забавно, как так получается, да? Отец наградил тебя презрением ко всем рамкам, меня манией к жесткому, тотальному контролю.
– Он многим нас наградил, Лекс. Скоро все кончится.
– А ты уверен, что новые обстоятельства позволят этому случится?
Лекс отвечает прямо и четко, не таясь. Знаю, что его все еще волнует наличие Амелии в этой истории, и понимаю даже – будь я на его месте, тоже бы дергался. На кону то стоит слишком многое, каждый из нас сильно рискует. Отец всегда воздает за проступки на все миллион процентов, и, как правило, мстит и наказывает не напрямую, а через кого-то. У каждого есть, что терять. Та же Настя – она под угрозой поболее всех остальных, потому что обладает тем, чего нет ни у кого другого: нашим уважением и любовью. Это даже грустно, если честно, потому что отец то в чем-то и был прав в перерывах между телесным воспитанием. Любовь – это самая большая, ветвистая слабость, прорастающая внутри каждой твоей клеточки и ставящая на колени похлеще хорошо знакомых ежовых рукавиц.
– Я знаю, что ты волнуешься…
– Нет, Макс, я просто в панике, – перебивает, делая глубокую затяжку, – Потому что многое идет не так, как мы планировали. Амелия серьезная угроза, и Адель психует не просто так. Она ее хорошо знает.
– Я тоже достаточно, чтобы понимать – она не станет мешать нам.
– Она нас ненавидит, ты сам слышал. Каждого из нас.
– Ее мать вынуждена скрываться из-за него, Лекс. Ты думаешь, что она поставит под угрозу ее ради мести? Ты бы поставил?
– Я уже поставил свою мать под угрозу, когда вписался в этот заговор.
– Знаю.
– Если мы прогорим, он отомстит ее страданиями. Наш промах оплатит она…
– Я знаю! – грубо прерываю, а потом щурюсь, – Ты за этим здесь?! Чтобы надавить на меня?! Объяснить «политику партии»?!
– Вообще-то я здесь, чтобы за тобой присмотреть, потому что ты в говно. Но спасибо за такое красочное мнение, мне очень приятно.
– Ты сам начал этот разговор, а я уже не ребенок, чтобы за мной присматривали.
– Я просто хотел убедиться, что ты все еще в полной мере понимаешь, как сильно мы рискуем, и не будешь ставить все на кон, ради какой-то девчонки.
Цыкаю, отворачиваюсь. Я не хочу смотреть ему в глаза, потому что знаю, что по факту то он прав. Мне надо было отослать ее, отпустить, договориться наконец, что угодно, но не держать ее рядом. Каждый ее день, проведенный в моей квартире, угроза. Невозможно же спрогнозировать все, всегда есть место случайностям, а Амелия только увеличивает их количество, как количество проигрышных номеров на шариках в прозрачном квадрате теле-лотереи.
– Я не могу ее отпустить.
– Я это уже понял, – устало вздыхает, потирая глаза, – Пообещай мне только одно: если она станет угрожать нашему плану, ты сделаешь над собой усилие и снимешь ее с доски. Все слишком далеко зашло, чтобы так глупо подставляться, Макс.
«Обдумай, верно ли и возможно ли то, что ты обещаешь, ибо обещание – есть долг.» – так говорил Конфуций, и я согласен с ним. Я не хочу давать обещаний, в которых не уверен, потому что знаю, что мне будет достаточно непросто их не сдержать. Отец наградил меня не только презрением к любым рамкам и огромной любовью к свободе, но и «чувством долга». Маме он обещал весь мир в свое время, сделать ее счастливой был его долг, как мужа, но он не сдержал ни одного обещание. Вместо мира она получила войну, а вместо счастья бесконечные страдания, и я снова возвращаюсь к тому, что уже говорил.
Я не могу позволить себе быть на него похожим, а значит не могу позвонить себе не исполнить своего обещания и своего долга.
Лекс это слишком хорошо знает, поэтому расценивает мое молчание правильно, что его не может оставить в прекрасном расположении духа.
Его это злит. Читаю по усмешке и парочке кивков, а также во взгляде, который он поднимает на меня резко и остро.
– Ты не станешь этого обещать, я прав?
«Нет, брат, неправ, потому что есть во мне еще кое что: семья превыше всего…»
Потому что я так привык. Потому что сидя в маминой спальне, где было все, кроме спокойствия и свободы, под замком, который неизвестно когда откроется, мы жались друг к другу в страхе, что он откроется слишком рано. Семья превыше всего – тогда я это понял, ведь точно знаю, что если бы у меня не было моих брата и сестры, я бы не смог выжить. Такое детство научило ставить семью выше любых других желаний и слабостей…
– Я обещаю.
Лекс наклоняет голову на бок, но мне больше не хочется говорить. Последний раз смотрю на дом, потом разворачиваюсь в сторону его машины, слыша в спину справедливый вопрос.
– Ты что не зайдешь?
– Поехали домой, я устал и хочу спать.
«Нет, не зайду, потому что если я ее увижу, я нарушу все свои обещания…»
Неделю спустя
За завтраком я сижу и улыбаюсь, уставившись в свой телефон в компании двух женщин: Марины и Жени. Так как вчера я допоздна работал, сегодня вышел только когда все разбрелись по дому кто куда. Да меня и не волнует это вовсе. Пролистываю уведомления с каким-то внутренним мондражем и неким упоением, тихо цыкаю, потом издаю смешок. Уже неделю мы с Амелией играем в очень веселую игру, которая называется «Потрать все мои деньги». Она это делает стабильно. Три раза в день мне приходят сообщения со списанием кругленькой суммы, и я, клянусь, никогда не думал, что меня будет радовать такое варварское отношение к своим сбережениям.
– Что ты ухмыляешься? – невзначай спрашивает Марина, а потом добавляет, – На бирже происходит что-то веселое?
На самом деле она знает, почему я ухмыляюсь, но не позволит себе открыто спросить об Амелии. Точнее гордость не позволит. Слишком она ее зацепила, так что сестра и вовсе предпочитает делать вид, будто ее нет, да и не хочет, наверно, нервировать меня. Мара отлично знает, как я отношусь к любому виду контроля, как и к попытке лезть в мою жизнь, но просто не может промолчать. Наверно ей слишком интересно, что эта чокнутая девчонка выкинет дальше. Я честно думал, что ничего, но вот уже неделю она настойчиво пытается привлечь мое внимание, вытряхивая мою платиновую карту.
«Думает, что я психану из-за денег и приеду разбираться?» – слегка закатываю глаза своим мыслям, – «Глупый, маленький котенок…»
– Ты меня слышишь? – Мара пару раз щелкает пальцами перед носом, и я отвлекаюсь от экрана.
– Слышу, что ты хочешь узнать?
Я так спокоен, что это даже удивляет. Внутренне нет никаких взрывов или скачков, я расслаблен и собран, мне на удивление хорошо. Я не нервничаю, только разве что…
«Нет, даже не вздумай сказать, что ты скучаешь, придурок!» – взвиваюсь на миг, но потом снова смотрю в свой телефон, так как пришла еще одна смс-ка.
Прикрываю глаза с блаженной улыбкой, сегодня Амелия разошлась куда больше обычного. Явно теряет терпение, и как же я смакую это воспоминание ее хмурых бровей и злости, отраженной в глубине незабываемых глаз – сказка. Мне до омерзения приятно видеть и чувствовать ее эмоции, они слишком вкусные.
