Текст книги "Цугцванг (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)
– Не кусайся.
– Я все понимаю и тогда понимала.
– Но пошла на поводу.
– Пошла.
– Глупо.
– Знаю, но я не могла иначе. Он заслужил, и я его не боюсь.
– Зато я боюсь.
Я поворачиваюсь и смотрю ему в глаза, в ответ на что Макс не прячет свои. Он не стесняется того, что сказал и признал, но я все равно улавливаю что-то, что чую мне совсем не понравится.
– С чего вдруг?
– Потому что мне не нравится то, как он на тебя смотрит.
«Вот, пожалуйста! А мне не нравится этот ответ!» – отстраняюсь теперь полностью, даже рукой упираюсь в его грудь, чтобы создать дистанцию, и щурюсь.
– Ты на что намекаешь, прости за вопрос?!
– Я не намекаю, а говорю прямо, – в голосе проскакивает сталь и холод, и я тут же раздуваю ноздри.
Конечно собираюсь укусить, по-другому просто не будет, но Макс опережает. Он отпихивает мою руку и снова приближается, упирая обе ладони вдоль моего тела, словно запирая меня на замок, чтобы я никуда не делась. Только после этого серьезно продолжает этот странный разговор.
– Ты хорошо осознаешь все, что произошло вчера?
– Я плюнула в рожу Властелина мира. Ты об этом?
– Именно, котенок. А ты понимаешь, что с тобой бы сделали при таком раскладе и с другой родословной?
– Еще раз. На что ты намекаешь?!
– Еще раз. Ты понимаешь, чем бы тебе грозило такое, если бы не твое лицо и твоя фамилия?
Молчу. Меня бесят эти инсинуации, Макса тоже что-то бесит, но явно что-то другое. Я, конечно, догадываюсь что, но решаю уточнить.
– Ты хочешь сказать, что…
Перебивает.
– Я хочу сказать, что его к тебе интерес слишком большой, чтобы он просто отступил.
– Если ты намекаешь, что я собираюсь…с ним…Я тебе яйца отобью короче!
Его взгляд смягчается, а из самого него вырывается задорный, веселый смех. Он прямо фонтанирует им, разогнувшись и откинув голову назад, за что я тут же шлепаю его по голой груди.
– Прекрати ржать!
– Сама смешишь, а потом предъявляешь? Забавно, – Макс кладет руку мне на щеку и слегка сжимает волосы, чтобы я смотрела на него, легко касается носом моего, – Я имел ввиду немного не то, что ты подумала.
– И что же ты имел ввиду?
– Что тебе позволено настолько много, сколько не позволено никому. Это меня пугает.
– В смысле…
– В смысле: он тебя настолько хочет, что тебе сойдет с рук вообще все, что в башку взбредет, и так просто он тебя не оставит в покое.
– Ты же понимаешь, что я не собираюсь с ним…мутить и все такое?!
– Понимаю, но я хочу максимально оградить тебя от него. Не потому что не доверяю… – выпаливает последнюю часть раньше, чем я успеваю ввернуть свои пять копеек, – Я хочу тебя защитить.
– Ты поэтому не хотел говорить обо мне?
– Да. А ты подумала, что…
– Ну не знаю. Вдруг ты просто не хотел рассказывать своему папочке о своей…
Осекаюсь, чуть было не назвав себя «его девушкой», и краснею. Макс тихо посмеивается надо мной, слегка касается щеки и приподнимает одну бровь, намеренно подтрунивая.
– О ком, малыш? О своей…девушке?
– Я этого не говорила.
– Но подумала.
– Пожалуйста…прекрати.
– Не хотел, ты права. Помимо того, что он тебя хочет…
– И снова… – шепотом вклиниваюсь, – Пожалуйста. Прекрати.
– …И того, что с помощью тебя он получит рычаги воздействия на меня…Его внимание – это всегда плохо.
– Звучит как-то…таинственно пугающе. Этого ты добиваешься? Хочешь меня напугать?
– Я хочу, чтобы ты понимала: то, что позволено тебе, не позволено никому. И то, каким ты видишь его, расходится с тем, каков он на самом деле.
– Ты специально напускаешь туману?!
– Когда Марине было восемнадцать, она влюбилась в одного парня. Дерзкий был, прямо как ты…
Неожиданно заходит с другой стороны, на что я дергаю головой, мол, чего?! К чему это вообще сейчас?! Но Макс не реагирует. Он смотрит мне в глаза с полным осознанием дела, говорит четко, точно чеканит каждое слово, и что-то внутри меня снова бьет красным.
«Сейчас ты узнаешь очередную тайну, от которой мягко говоря офигеешь, дорогая…»
– …он не был таким, как Рома. Твой сладкий дружок прибежал и плясал перед отцом на задних лапках, а мужчина Марины был слишком гордым для этого. Он тоже служил в армии, был летчиком, с Мариной они познакомились на одном празднике заграницей, в котором он участвовал. Что-то вроде показа вооружения и все дела. У нее улетела шляпка, а он ее поймал.
– К чему ты…
– Я его не видел никогда… – перебивает, настаивая, – Но точно знаю, что он не встал перед ним на колени, как Ромочка. Тот гнул свою линию, отстаивал себя и свою честь, а также право любить Марину.
– И чем кончилось?
– Отец убил его.
«ЧТО?!» – расширяю глаза, подавившись воздухом, на что Макс с огромной печалью пожал плечами.
– Конечно, у нас нет доказательств, но Марина в этом уверена. Если честно, думаю, что отец разрешил встречаться твоему дружку и Адель, только потому что после этого Марина на отрез отказалась от любых отношений.
– Это…ужасно.
– Это в порядке вещей для него. Теперь ты понимаешь, почему я хочу тебя оградить от него? И почему сказать о наших отношениях никогда не было вариантом, который я рассмотрел бы?
– Зачем ты объясняешь мне это?
– Потому что мне показалось, что ты оскорбилась, когда я отказался. Чтобы ты там себе не надумала, единственная причина, по которой я так поступил, это попытка тебя защитить.
– Я знаю, – тихо соглашаюсь, не медля, и он улыбается.
– Чудно. Тогда, надеюсь, ты также спокойно воспримешь и другую новость.
– Какую?
– Тебе снова надо переехать.
– Что?! Но почему?! – возмущаюсь оправдано, я ведь здесь почти обжилась, но сталкиваясь с его взглядом, тушуюсь.
Макс не злится из-за моей реакции, а скорее переживает искренне, опускает глаза и даже брови хмурит, что меня совсем не радует. Я аккуратно беру его лицо в свои ладони, как он всегда делает, поднимаю, чтобы смотреть на него.
– Макс? Что случилось?
– Я боюсь, что он узнает, где ты.
Тон его тихий, взволнованный, а взгляд болезненный и немного нервный. Меня греет это ощущение его заботы, но одновременно дико расстраивает. Я хочу как-то облегчить метания, поэтому приближаюсь и легко касаюсь губ, шепчу.
– Со мной все будет нормально.
– Дай мне немного времени… – хрипло отвечает, прикрыв глаза и прижавшись к моему лбу своим, – Знаю, что я прошу о многом. Ты была права, когда говорила о том, что сойдешь с ума, но…просто дай мне время разобраться с ним, хорошо? Я не могу тебя потерять.
– Я не собираюсь тебе мешать, Макс.
– Знаю, но…твою свободу перемещений снова придется урезать. Я бы хотел тебя отпустить, правда, но…я просто не могу без тебя, Амелия. Пожалуйста, останься и дай мне немного времени.
И что мне делать? Наверно, скажи я, что он о многом меня просит, Макс бы меня и отпустил – я почему-то верю в этом не смотря ни на что, – но хочу ли я причинять ему боль? Эта просьба ведь именно ее и принесет.
«Я либо верю в него, как в своего мужчину, либо нет. И что же я решу?»
Я решаю поверить…
– Хорошо, – шепчу в ответ, а потом киваю пару раз и запускаю пальцы в его волосы, – Я согласна подождать. Хорошо…
– Спасибо.
***
Согласившись ради него на многое, так я и оказываюсь возле Высотки у Красных ворот. Наверно, это одно из самых знаменитых зданий Москвы, которое так похоже на здание МГУ. Шпиль, необычная архитектура, скорее не свойственная для того времени, в целом очень крутое здание. Мне дико любопытно, что же будет дальше, и когда я захожу в лифт – волнуюсь. Макс на меня не смотрит вовсе, нажимает на двадцатый этаж. Молчит. Изучает ключи, где висит один единственный брелок со слоном, и о чем-то думает.
– Макс? – тихо зову его, он не реагирует.
Сначала я думаю, что это игнор, как он есть, ежусь, но когда створки лифта открываются, а он продолжает пялиться себе в ладонь, понимаю: это не игнор, он просто глубоко в своих мыслях. Аккуратно касаюсь его руки и почти не вздрагиваю, когда Макс резко переводит на меня взгляд, шепчу.
– Мы приехали на этаж.
– А…да, – моргает и выпускает меня первую, положа руку мне на поясницу, – Прости, я задумался.
Мы подходим к огромной входной двери, и она действительно очень уж внушительная. Помимо полотна, рядом есть еще одна вставка из красного дерева, ко всему прочему вся эта конструкция просто высоченная!
«Конечно, здесь же потолки, наверно, огромные…»
Так и есть. Макс открывает три замка и снова пропускает меня вперед, и когда включает свет в прихожей, я озираюсь чуть ли не с открытым ртом. Внутри ведь время словно остановилось…
Первое, что я замечаю – это шикарные, паркетные полы, при том натертые до блеска! Обои в крупный цветочек с персиковым уклоном, но не такие, какие клеили в туалете или на кухне – шикарные обои.
«Думаю, что стояли они целое состояние…как и этот огромный шкаф!»
Махина встречает нас по правую руку, и похоже будто ей лет двести! Двери красивого, карамельного цвета, резные детали в форме вензелей и львов – так уже давно никто не делает. Хотя это и очень красиво…
Мне дико интересно, что это за квартира и чья она, но пока я молчу. Вместо того снимаю свое пальто и иду вглубь, не дожидаясь Макса – слишком уж мне любопытно. Да и есть здесь где разгуляться – площадь просто огромная!
«Лýна будет просто в восторге…» – слышу громкое «мяу» и тихое ругательство от Макса, улыбаюсь.
Моей девочке он очень уж нравился, если честно, так что вполне вероятно, что со страха она вцепилась в него мертвой хваткой. Решаю, что это, конечно, всегда забавно, но сейчас мне гораздо важнее рассмотреть пространство и толкаю двухстворчатые двери. Это так необычно…Конечно, их используют и сейчас, но гораздо реже и вообще они с натяжкой подходят для нашего, современного мира, где балом правит минимализм. Здесь же со всей этой «музейной» классикой они вписываются просто великолепно. Вообще, я не очень люблю такой стиль в оформлении интерьеров, но почему-то не чувствую отторжения. Настолько каждая деталь, каждое кресло, даже маленькая подушечка гармонично подходят друг к другу…
«А еще это просто громадина какая-то, а не квартира…»
– Как тебе здесь? – раздается вопрос, и я оборачиваюсь на Макса.
Он держит на руках Лýну, как я и думала, она вцепилась в его пальто, только башкой вертит с глазами по пять рублей.
– А сколько здесь комнат?
– Три жилые помимо столовой и библиотеки.
– Обалдеть.
– А-га. Так как тебе здесь?
– Не очень люблю музейный шик, но… – проведя взглядом по лепнине на потолке, отгибаю уголки губ и пару раз киваю, – Здесь очень круто, если честно. У хозяина явно есть вкус, чья это квартира?
– Моей мамы.
Такого ответа я никак не ожидала. Резко возвращаюсь к Максу, но тут прячет глаза, опускает свою кошку на диван, вздыхает и притворно осматривается. Знаю, что он чувствует все мои немые требования, как я всегда чувствую его внимание, и это подтверждает тихий смешок.
– Здесь все осталось, как было при ней, так что спасибо за комплимент.
– Ты привез меня в квартиру своей матери?
Наконец он смотрит на меня, а потом подходит, обнимает и слегка кивает с такой же легкой улыбкой.
– Привез.
– А ты не боишься…
– Это единственное место, куда он не сунется.
Здесь он ведет себя более сдержано, даже поцелуй почти консервативный, и это меня смешит. Внутри, конечно, подтрунивать над его потерей я не решусь никогда, как бы не злилась. Над Мариной – пожалуйста, но не над ним.
Макс остается со мной до глубокой ночи. Помогает обустроиться, показывает, что я могу трогать, а что лучше не надо, так как в этом доме куча вещей его мамы, которые также, как обстановка, остались на своих местах. Также я узнаю, что она любила играть на пианино, как я – разговор заходит за это, когда в большой гостиной я нахожу черный рояль. А еще я нахожу кое что не совсем приятное: мне разрешено выбрать любую спальню из трех, и когда я дохожу до самой дальней, на ней нахожу щеколду. Спрашивать не хочется, я бросаю на него всего один, короткий взгляд, который не успеваю сдержать, но все равно получаю ответ.
«Она закрывалась от него…» – и дверь толстенная. Видимо, Петр Геннадьевич приходил в жгучую ярость от этого факта, а судя по его комплекции обычная его вряд ли смогла бы сдержать.
«Эта точно смогла бы…» – с грустью и легким страхом думаю, в последний раз взглянув в ее сторону.
Конечно эту спальню я не выбрала, мне показалось, что это кощунство, поэтому остановилась на комнате с приятным, изумрудным цветом, доминирующем в интерьере. Потом мы готовили ужин. Как раньше. Черт, за последние двадцать четыре часа, я успела так ярко напомнить в первую очередь себе, за что полюбила его, и была так счастлива…Макс тоже был. Здесь на двадцатом этаже Высотки у Красных ворот все было хорошо. Настолько, что когда я провожала его, отваживаюсь попросить о личном одолжении…
– Макс, я могу тебя попросить?
Мы стоим у входа в квартиру: он у двери, прижимаясь к ней спиной, я в его объятиях. Ему нужно уехать – завтра с утра какое-то мероприятие, где его присутствие необходимо, а так «я бы остался с тобой на неделю минимум», но увы и ах, как говорится…
– Конечно, малыш, – шепчет выводя круги на моей спине, – Что угодно.
– Новый год…это наш с мамой любимый праздник…
Макс отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, пока сама я смотрю лишь на то, как повторяю узор на его кашемировом свитере.
– Амелия…
– Я не прошу тебя меня отпустить к ней, – перебиваю на одном дыхании, – Но она будет мне звонить. Пожалуйста, дай мне с ней поговорить. Верни мой телефон хотя бы на этот день. Она позвонит, я точно знаю. Потом то вряд ли выйдет достучаться…
Молчит. Мне не очень нравится это молчание, так что я отваживаюсь и поднимаю взгляд, сталкиваясь с его задумчивым и каким-то…сожалеющим?
– Дело в том, что я…эм…не смогу приехать к тебе на сам Новый год.
Я не сказала бы, что сильно на это рассчитывала, хотя нет. Рассчитывала, конечно же, так что огорчаюсь почти до слез, и уже хочу отвернуться, но Мак успевает раньше. Поддевает мой подбородок и поднимает его, слегка улыбается, а потом неожиданно кивает.
– Хорошо. Я что-нибудь придумаю. Мне нужно быть в другом месте только в двенадцать, так что до девяти тридцати я смогу подождать.
– Спасибо…
– Отблагодаришь по другому, – дергает бровями и оставляет мне на прощание жгучий поцелуй, который заставляет скучать по нему больше, чем когда либо.
Глава 22. Новый год. Амелия
18; Декабрь
Новый год – это синоним не только волшебного и сказочного, но и каких-то изменений. Я вообще этот праздник с детства обожала гораздо больше своего дня рождения. Мы с мамой выбирали и ставили елку, Элай в этом почти не принимал участия – мальчишки! – но украшать любил. У него не очень получалось правда, но тем прекраснее выглядела его сторона. Всегда наивная, детская, непосредственная. Всегда родная. А еще моим любимым занятием было наблюдать за тем, как люди покупают подарки для своих любимых. Мне нравилась и толкучка, суета, настроение, сказка, но сосредоточенные лица, терзаемые муками выбора – это отдельный вид искусства. Нет, правда, лучше же ничего и не придумаешь, как видеть то, с каким трепетом люди выбирают подарки для дорогих сердцу родных…
Я боялась, что в этом году меня все это обойдет стороной, но за пять дней до самого праздника, Макс неожиданно приехал ко мне и забрал на целый день. Сначала мы поехали в Подольск, где раскинулась крупная (и такая потрясающе-прекрасная) новогодняя ярмарка. Даже олень был! И я кормила его морковкой, пока Макс надо мной посмеивался в стороне. Потом я смогла купить разные украшения, если быть точной очень много украшений, так как квартира то требовала со всей своей площадью, а потом мы поехали к Матвею (как оказалось, эта чертова лечебница находилась недалеко от Подольска). С ним мы провели очень теплый вечер, много шутили и старались не говорить об «острых» темах. Вообще их игнорировали. На обратном пути, правда, настроения уже не было ни у Макса, ни у меня, но этот день все равно невозможно было испортить.
«Не позволю отнять у меня это прекрасное воспоминания гребаному Властелину мира! Хрена с два!» – и я сохранила этот день в памяти, как один из лучших, он же таким и был. Наполненный любовью.
А на завтра мне привезли елку.
«Прости, что ты не смогла выбрать ее сама, но клянусь, что приложил все свои силы и знания, чтобы сделать это максимально хорошо! И клянусь, что в следующем году, ты сделаешь это сама. Целую, Макс»
«Все его открытки…» – думаю, улыбаясь и поглаживая пушистую веточку, – «Это прямо учебник по каллиграфии…Надо будет спросить, где он научился так писать…»
Но, к сожалению, это единственная весточка, которая мне досталась. Макс уехал в загородный дом отца, так что ждать его было бессмысленно. Перед Новым годом вообще рассчитывать на многое не приходилось, он меня предупредил, а этот день в Подольске был скорее чем-то «похищенным», как и своеобразным извинением за дальнейшее отсутствие. Грустно конечно, и, конечно, мы переписывались, но все это было не то. Мне его не хватало…Единственным плюсом во всей этой ситуации – окончательное отсутствие ревности. Да, мне удалось от нее избавиться. Глядя на наши отношения, теплые и одновременно такие страстные, всепоглощающие, едва ли возможно представить, что он притворяется. У него действительно были ко мне чувства – КО МНЕ! – и какой тогда смысл терзаться?
Вместо этого я украшала квартиру. Ушло на это два дня! Но результат превзошел все ожидания. Я как будто попала в сказку, волшебную и до ужаса роскошную сказку, надо сказать, но все таки в сказку. Даже не смотря на обстоятельства в виде родственников моего принца, а в частности его сестры. После того злосчастного аукциона она не пыталась больше со мной связаться. Хотя нет, всего один раз она написала мне сообщение:
«Мне жаль, но ты еще спасибо скажешь.»
Очень трогательно. Конечно сей факт омрачил мою жизнь, но в целом, даже не смотря на такие новости, я была счастлива…
31 Декабря: 12:39
Утро выдалось снежное. Когда я выглядываю за окно, то вижу – погода Москву совершенно не жалеет, и поэтому настроение у меня портится в миг.
«Снег означает пробки. Пробки означают…» – что у меня осталось меньше времени на звонок маме.
Дело в том, что я не знаю, когда она позвонит. Должна до восьми вечера, но что если нет? Максу нужно будет уехать. Он сразу мне сказал, что сможет быть у меня до девяти максимум…
«А что если мама не позвонит до этого момента?»
Так я и оказываюсь на очередном своем нервном пике. Готовить мне особо нет нужды, я ведь встречаю Новый год одна, если не считать белый, любопытный комок, который уже обосновался в квартире и знал ее лучше меня. Вот и сейчас Лýна напоминает о себе каким-то громким грохотом со стороны гостиной, от которого я вздрагиваю и чуть не режу себе руки.
– Лýна! Твою мать! Прекрати лазать!
Девочка прибегает ко мне, осматривается, и я улыбаюсь. Она всегда так делает, будто и не натворила ничего, а это все лишь обстоятельства, которые сильнее, чем ее скромная персона.
«Прямо, как Элай…» – мне становится дико грустно, как по щелчку пальцев.
Смотрю в миску с нарезанными овощами и руки опускаются. Я ведь понятия не имею, удасться ли мне поговорить хотя бы с мамой, о нем и речи идти не может. Там, где он есть сейчас, нет никаких телефонов, и, конечно, мне это известно.
Лýна громко мяучет, выдирая меня из состояния депрессивного ступора, и на этот раз я ей даже благодарна. Слабо улыбаюсь и киваю, продолжая нарезать салат. Зачем-то. Наверно исключительно потому что готовка всегда меня успокаивала, да и первого января будет дико в падлу даже вставать с дивана, и как же хорошо, если уже все будет сделано, да?
Стараюсь себя этим и успокоить, пока мариную утку, нарезаю еще и оливье, готовлю бутерброды. Так и проходит весь мой день – в хлопотах.
19:03
Наконец ключ поворачивается, и я, развернувшись лицом к двери, где от нервов провела последние пятнадцать минут, придирчиво изучая узоры на шкафу, полу и стенах, смотрю точно на могучую спину.
– О.
На секунду он замирает в проходе, потом выгибает брови и издает смешок, закрывая за собой замок.
– Дай угадаю. Стоишь здесь давно? Надеюсь не с…
– Она звонила?
– Нет, успокойся. Я бы тебе сообщил.
– Ну…да. Точно… – рассеяно киваю, а потом устало вздыхаю и бреду в сторону кухни, – Хочешь есть?
Хочет. Макс всегда хочет есть и заниматься сексом, и если обычно я не против, сегодня ему пришлось обойтись только первым пунктом. Я так нервничаю, что не могу отвлечься ни на секунду, и все время, что он трапезничает, стучу по столу и смотрю на экран сотового. Разговор не клеится, но сегодня он не против. Быстро оставив попытки как-то меня расшевелить, последний час все, что мы делаем – это сидим и молчим. Макс играет с кошкой, которая забралась ему на руки, как обычно, я пялюсь на свой старенький айфон – ничего нового и интересного, в принципе, хотя иногда объект моего внимания и заменяют часы. Чертово время бежит неумолимо. Только пять минут назад было семь часов, а уже половина девятого, и мне не надо напоминать, что Макс должен уехать в девять. Я итак это помню…
– Малыш, мне скоро уезжать, – все равно тихо говорит, – Мне…
– Я помню. Она позвонит.
– Амелия…
– Она позвонит!
Грубо выходит, и мне стыдно, но я не извиняюсь. Забываю, по правде говоря, снова опуская взгляд на единственно важную вещь. Я знаю, что он поймет. Не станет меня кусать или винить, потому что слишком хорошо понимает, кто для любого ребенка, сколько бы ему не стукнуло, значит его мамочка. Для меня она значила все и даже чуточку больше, я из тех, кто сильно привязан к своему родителю…
– Если что, я смогу задержаться на полчаса, – еще через десять минут разрывает тишину Макс, словно подтверждая все мои мысли, и я благодарно киваю.
– Спасибо.
Но, к сожалению, мама не звонит даже в девять. И в девять пятнадцать тишина. Мне так страшно становится, аж до слез, не услышать ее в этот день – катастрофа, не меньше. Мало того, что она будет сильно переживать, если мы не поговорим, хотя в принципе и нет ничего страшного, если мы поговорим завтра, но…
«Встречать Новый год без мамы? Это же…так ужасно…» – слезы скатываются с глаз, когда на часах отражается время: 21.22, и я слышу где-то со стороны шумный выдох Макса.
Наверно, если бы он мог оставить мне телефон, он бы так и сделал, но, к сожалению, это невозможно. Его семья и без того сильно дергается и дергает его по моей вине, а если они узнают, что он пошел у меня на поводу, и вовсе взбунтуют.
«Неизвестно, чем это все может кончиться…они итак на нервах…»
И я хочу что-то ему сказать, но не успеваю. Наконец телефон оживает.
– Мама! Мамочка!
Буквально воплю, хватая сотовый так, будто это последний кусок хлеба в период страшного голода, и невольно всхлипываю, когда слышу ее мягкий смех.
– Здравствуй, моя родная, маленькая звездочка…
Я всегда знаю, что мама позвонит. С тех пор, как я в Москве – она делает это в восемь вечера каждый год, оттуда такая твердая уверенность. Сегодня не вышло, потому что Камилла объелась креветками, и ей было плохо, но даже это сыграло на руку – мама не спрашивала почему я так взволнована и плачу. Можно было избежать тягостного объяснения и сразу приступить к обсуждению последних новостей. С ее стороны был длинный рассказ, как круто им на островах, где они спрятались.
«Тут и океан, Мили, и солнышко, свежие фрукты, а еще такой колорит, которого ты в жизни не видела!»
С моей же…по факту, я мало что могла ей рассказать, чтобы не подставить Макса, разве что о своем решении изменить профессию.
«Выгорание, мам, это называется так…»
Бросив взгляд на Макса, я слегка улыбаюсь и отворачиваюсь. К сожалению да, мне надо говорить с ней на громкой связи, чтобы он все слышал – условия его семьи, – но я не сильно переживаю. Мне нечего скрывать, да и тайных сообщений о спасении я передавать не собираюсь. Я просто хотела услышать ее голос…
Наконец, когда трубки повешены, и я могу дышать свободно, я поворачиваюсь к нему лицом, сияя.
– Спасибо большое!
Макс мягко улыбается в ответ, слегка мотает головой и тихо, почти шепотом отвечает:
– Не за что.
Я было хочу подойти, чтобы поцеловать его, обнять – мне это нужно самой в первую очередь, – но тут взгляд сам собой, видимо по привычке, цепляется за часы. 22:23. И я расширяю глаза…
– Макс, время!
Он неохотно и сам смотрит, потом возвращается ко мне, сжимающей руки внизу живота от неловкости.
– Почему ты не сказал?
– Не хотел тебе мешать.
– Но ты же опоздаешь?…
– Плевать, выкручусь. Иди ко мне, малыш.
Конечно, времени у нас совсем нет, но поцелуй он успевает мне оставить, и когда я его провожаю, думаю, что снова умру. Так не хочется его отпускать…и я знаю, что ему тоже не хочется уходить. Макс прижимается ко мне лбом, тяжело дышит и шепчет, подтверждая:
– Не хочу уезжать.
– Знаю. Я тоже не хочу, чтобы ты уезжал…
Вздыхает, нежно поглаживая мою щеку.
– Завтра, как проснусь, сразу к тебе. Не ешь всю утку!
– Там целая тушка! – хихикаю, – Думаешь осилю?
– Мне жаль, что ты будешь одна.
Отстраняюсь от неожиданного признания, и вижу в глазах знакомое мне сожаление, поэтому хочу его успокоить. Глажу по щеке, привстаю на полупальчики и оставляю последний в этом году поцелуй на горячо любимых губах.
– Я буду не одна. Со мной же Лýна, – Макс слегка подкатывает глаза, улыбается в ответ, и я шепотом добавляю, – Не переживай, я все понимаю. И что это не твой выбор тоже. Встретимся в следующем году?
– Еще бы.
– Я буду в белом.
Есть в Максе одна забавная «ненависть». Так, ничего серьезного, но его дико бесят «Сумерки» и все, что с ними связано. Как только я об этом узнала, начала подкалывать его то тут, то там, и наблюдать, как он фыркает и отплёвывается, а еще не забывает закатить глаза, «чтобы мозг свой увидеть». Так происходит и сейчас. Стоит мне произнести знаменитое окончание знаменитой фразы, как он тут же отстраняется и громко цыкает, а потом идет к лифту, не оборачиваясь.
– Эй, так просто уйдешь?!
– Ты делаешь это специально.
Смакует мое маленькое поражение и свою столь же незначительную победу, и оборачивается на меня только когда заходит в раскрытые створки. На лице его триумф, и прежде чем скрыться из поля зрения, наглый Чешир добавляет.
– Так что да, я просто так уйду.
Топаю ножкой, вызывая смех, который слышу до тех пор, пока могу, но и сама улыбаюсь. Тепло все таки, как ни крути…
22.50
Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь, и пусть я не суеверна, но в это как раз очень даже верю. Накрываю красивый стол, плевать, что на одну персону, зажигаю свечи, украшаю. Я решила сделать это не в столовой, я вообще там особо не бываю, если честно, мой выбор падает на гостиную. Здесь и елка, и телевизор, а еще великолепный вид из окна.
«Скорее всего увижу каждый выпущенный салют…» – а еще, как Москва полыхает в искрах.
К тому же по моим представлениям, после боя курантов и получасовой возни с теликом и поеданием салатов, необходимо включить «Гринча». Это наша семейная традиция, которую я собираюсь исполнить, как исполняю каждый год. Также я решаю, что переодеваться нет смысла. На мне комфортная, мягкая пижама-комбинезон с оленем – все, как надо, и этого мне вполне достаточно. У меня, естественно, подготовлено и платье, но его я решаю оставить на завтра, когда здесь будет он. Стыдно признаться, но покупала я его именно для Макса, чтобы быть для него красивой.
«Боже, фу…» – кривлюсь своей глупости, а потом плюхаюсь на диван. Осталось всего двадцать минут.
Девятнадцать. Восемнадцать.
По телеку какие-то дикие танцы и поздравления. Всем весело. Я стараюсь улыбаться тоже, но то и дело поглядываю в окно, потирая ладони друг о друга. Стыдно признаться и в другом: быть здесь одной мне не нравится. Это одиноко.
Пятнадцать. Четырнадцать. Тринадцать.
Все.
Шоу обрывается кадрами с Красной площади, и я ерзаю на месте от нетерпения, а потом слышу взрывы за окном и усмехаюсь: кто-то начал праздновать гораздо раньше, чем следует, но это лишь значит, что мне везет! Подскакиваю и прилипаю носом к окну, глядя на шикарный салют откуда-то из центра. Благодаря ему настроение подпрыгивает выше, и мне хочется проделать еще одну традицию, в которую, правда, я совсем не верю.
«Писать желание на листочке, а потом его есть – глупость, мама!» – всегда брюзжала, глядя на то, как старательно она выводит буквы, а теперь сама делаю тоже самое.
Усмехаюсь.
И чего же я хочу?
«Чтобы все было хорошо» – это относится ко всему: к Максу с его планом, к нам с ним, как к чему-то отдельному, и много чего еще по списку.
Я хочу, чтобы все было так, как планируется, но при этом мне известно, что никогда ничего не идет так, как мы планируем. Вроде даже поговорка есть: хочешь насмешить судьбу? Расскажи ей свои планы. Да и писать долго, а время то уходит…сжигать надо во время боя курантов, тогда же и выпивать шампанское, а то не сбудется – так мама говорила. Поэтому я пишу всего одно, короткое предложение:
«Я хочу чуда»
Поджигаю и выпиваю залпом, кое как успевая до последнего удара.
«Кажется справилась…» – теперь можно и поесть.
1 Января; 00.59
Теория подтвердилась: хочешь рассмешить судьбу? Расскажи ей свои планы. Я даже в простом планировании ночи облажалась, так как по идеи уже должна смотреть Гринча. Я же пью еще один бокал шампанского и взгляда не могу оторвать от шикарного салюта со стороны Красной площади, только чуть левее.
«Боже…представляю, сколько он стоил…» – долбит уже минут двадцать, не иначе как, и такой шикарный! Весь разноцветный, искрящийся, сразу видно, кто и где отмечает Новый год! Это вам не спальный район…
– Привет, малыш…
Так неожиданно это звучит, что в подпрыгиваю и роняю вазу с фруктами, а когда оборачиваюсь, не вижу ничего из-за ярких кругов перед глазами. В себя меня приводит тихий смех, и только благодаря нему я могу концентрироваться. Макс стоит передо мной в шикарном костюме, весь из себя, волосы уложены назад, на запястье золотые, яркие часы.
– Что ты здесь делаешь? – бормочу, краснея.
«Рядом с ним я точно курица общипанная…»
– Не мог допустить, что не съем твою утку.
Выгибает брови, явно ожидая реакции на шутку, но подмечает мое состояние абсолютного шока и неверия, улыбается и идет дальше. Тормозит напротив. Его парфюм, как обычно, просто шикарен. Ударяет меня и мою выдержку под дых так сильно и внезапно, что я готова упасть на колени тут же, но вместо того продолжаю хлопать глазами.
– Понял, что не могу не увидеть тебя сегодня, – шепчет, а у меня на глазах наворачиваются слезы от умиления, и я выдыхаю, держась на грани.
– Тебе не влетит?
– Я выкручусь. С Новым годом.
Макс достает из кармана маленькую веточку омелы, а потом поднимает над нами и самодовольно лыбится. Черт, нет, я просто не верю в то, что это происходит!
