Текст книги "Диалоги"
Автор книги: Аристокл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 140 страниц)
Аристотель.Именно так.
Парменид.Следовательно, у него есть и неподобие по отношению к иному, потому что иное, будучи отличным от единого, должно быть другого рода.
Аристотель.Да.
Парменид.А другого рода разве не то, что иного рода?
Аристотель.А то как же?
Парменид.А иного рода – не будет ли оно неподобным?
b
Аристотель.Конечно, неподобным.
Парменид.И Коль скоро иное неподобно единому, то, очевидно, неподобное будет неподобно неподобному.
Аристотель.Очевидно.
Парменид.Таким образом, и у единого должно быть неподобие, в силу которого иное ему неподобно.
Аристотель.Выходит, так.
Парменид.Если же у него есть неподобие по отношению к иному, то не должно ли оно обладать подобием по отношению к самому себе?
Аристотель.Как это?
Парменид.Если бы единое обладало неподобием по отношению к единому, то речь, конечно, не могла бы идти о такой вещи, как единое, и наше предположение касалось бы не единого, но чего-то иного, нежели единое.
Аристотель.Конечно.
Парменид.Но это не должно быть так.
c
Аристотель.Нет.
Парменид.Следовательно, единое должно обладать подобием по отношению к самому себе.
Аристотель.Должно.
Парменид.Далее, оно также не равно иному, потому что если бы оно было равно, то оно бы уже существовало и, в силу равенства, было бы подобно иному. Но то и другое невозможно, раз единого не существует.
Аристотель.Невозможно.
Парменид.А так как оно не равно иному, то не необходимо ли, чтобы и иное не было равно ему?
Аристотель.Необходимо.
Парменид.Но то, что не равно, не есть ли неравное?
Аристотель.Да.
Парменид.А неравное не в силу ли неравенства есть неравное?
Аристотель.Как же иначе?
Парменид.Стало быть, единое причастно и неравенству, в силу которого иное ему не равно?
d
Аристотель.Причастно.
Парменид.Но ведь неравенству принадлежат великость и малость.
Аристотель.Принадлежат.
Парменид.Следовательно, такому единому принадлежит великость и малость?
Аристотель.По-видимому.
Парменид.Но великость и малость всегда далеко отстоят друг от друга.
Аристотель.И даже очень далеко.
Парменид.Следовательно, между ними всегда что-то есть.
Аристотель.Есть.
Парменид.Можешь ли ты указать между ними что-либо другое, кроме равенства?
Аристотель.Нет, только его.
Парменид.Следовательно, что обладает великостью и малостью, то обладает и равенством, находящимся между ними.
Аристотель.Это очевидно.
e
Парменид.Таким образом, несуществующее единое должно быть причастно и равенству, и великости, и малости.
Аристотель.Выходит, так.
Парменид.Кроме того, оно должно каким-то образом быть причастно и бытию.
Аристотель.Как так?
Парменид.Оно должно быть таково, как мы утверждаем. В самом деле, если бы оно было не таково, то мы говорили бы неправду, утверждая, что единое не существует. Если же это правда, то, очевидно, мы утверждаем это как существующее. Или не так?
Аристотель.Именно так.
Парменид.А так как мы признаем истинность того, что мы утверждаем, то нам необходимо признать, что мы говорим о том, что существует.
162
Аристотель.Непременно.
Парменид.Итак, выходит, что единое есть несуществующее: ведь если оно не будет несуществующим, но что-либо из бытия отдаст небытию, то тотчас станет существующим.
Аристотель.Именно так.
Парменид.Следовательно, единое несуществующее, чтобы быть несуществующим, должно быть связано с небытием тем, что оно есть несуществующее, равно как и существующее для полноты своего существования должно быть связано [с бытием] тем, что оно не есть несуществующее. В самом деле, только в таком случае существующее будет в полном смысле слова существовать, а несуществующее не существовать, поскольку существующее, чтобы быть вполне существующим, причастно бытию, [содержащемуся в] «быть существующим»,
b
и небытию, [содержащемуся в] «не быть несуществующим», и поскольку несуществующее, чтобы тоже быть вполне несуществующим, причастно небытию, [содержащемуся в] «не быть существующим». и бытию, [содержащемуся в] «быть несуществующим».
Аристотель.Совершенно верно.
Парменид.Итак, раз существующее причастно небытию и несуществующее – бытию, то и единому, поскольку оно не существует, необходимо быть причастным бытию, чтобы не существовать.
Аристотель.Необходимо.
Парменид.И если единое не существует, оно, очевидно, связано с бытием.
Аристотель.Очевидно.
Парменид.Следовательно, также и с небытием, поскольку оно не существует.
Аристотель.Как же иначе?
Парменид.А может ли пребывающее в каком-то состоянии не пребывать в нем, если оно не выходит из этого состояния?
Аристотель.Не может.
c
Парменид.Следовательно, все, что пребывает в таком и не в таком состоянии, указывает на изменение?
Аристотель.Как же иначе?
Парменид.А изменение есть движение; или как мы его назовем?
Аристотель.Движением.
Парменид.А разве единое не оказалось существующим и несуществующим?
Аристотель.Да.
Парменид.Следовательно, оно оказывается в таком и не в таком состоянии.
Аристотель.Выходит, так.
Парменид.Значит, несуществующее единое оказалось и движущимся, так как оно претерпевает переход от бытия к небытию [27]27
По Пармениду, «единое существующее» вечно и неподвижно. В своей поэме «О природе» (28 В 8, 34-41 Diels) он ничего не признает, кроме бытия– одного, сущего, которое судьба (Мойра) «связала с законченностью и неподвижностью». Поэтому возникновение и гибель, бытие совместно с небытием,изменение и движение – только пустой звук, «названия», выдуманные смертными. Здесь же, в беседе с Аристотелем, Парменид утверждает, что изменения из бытия в небытие испытывает не «единое существующее», а предполагаемое единое несуществующее.
[Закрыть].
Аристотель.По-видимому, так.
Парменид.Однако если оно не находится нигде среди существующего, так как не существует, раз оно не существует, то оно не может откуда-то куда-то перемещаться.
Аристотель.Как оно могло бы?
Парменид.Следовательно, оно не может двигаться посредством перемещения.
Аристотель.Конечно, нет.
d
Парменид.Оно не может также вращаться в том же самом месте, так как оно нигде не соприкасается с тем же самым. В самом деле, то же самое есть существующее, а несуществующее единое не может находиться в чем-либо существующем.
Аристотель.Конечно, не может.
Парменид.Следовательно, несуществующее единое не может вращаться в том, в чем оно не находится.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.Но единое также не изменяется и в самом себе ни как существующее, ни как несуществующее: ведь если бы оно изменялось в самом себе, то речь шла бы уже не о едином, а о чем-то ином.
Аристотель.Правильно.
e
Парменид.Если же оно не изменяется, не вращается в том же самом месте и не перемещается, то может ли оно еще каким-либо образом двигаться?
Аристотель.Да каким же еще?
Парменид.А неподвижному необходимо находиться в покое, покоящемуся же – стоять на месте.
Аристотель.Необходимо.
Парменид.Выходит, несуществующее единое и стоит на месте и движется.
Аристотель.Выходит, так.
Парменид.Далее, Коль скоро оно движется, то ему весьма необходимо изменяться: ведь насколько что-нибудь продвигается, настолько оно находится уже не в том состоянии, в каком находилось, но в другом.
163
Аристотель.Да.
Парменид.Значит, единое, находясь в движении, тем самым изменяется.
Аристотель.Да.
Парменид.А если бы оно никак не двигалось, то никак и не изменялось бы.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.Следовательно, поскольку несуществующее единое движется, оно изменяется, а поскольку оно не движется, оно не изменяется.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.Следовательно, несуществующее единое и изменяется, и не изменяется.
Аристотель.Очевидно.
Парменид.А разве изменяющемуся не дулжно становиться другим, чем прежде, и гибнуть в отношении прежнего своего состояния, а неизменяющемуся – не становиться [другим] и не гибнуть?
b
Аристотель.Дулжно.
Парменид.Следовательно, и несуществующее единое, изменяясь, становится и гибнет, а не изменяясь, не становится и не гибнет. Таким образом, выходит, что несуществующее единое становится и гибнет, а также не становится и не гибнет.
Аристотель.Несомненно.
Парменид.Вернемся опять к началу, чтобы посмотреть, получится ли у нас то же самое, что получилось только что, или другое.
Аристотель.Хорошо, вернемся.
Парменид.Итак, предположив, что единое не существует, мы выясняем, какие из этого следуют выводы.
c
Аристотель.Да.
Парменид.Когда же мы говорим «не существует», то разве этим обозначается что-нибудь иное, а не отсутствие бытия у того, что мы называем несуществующим?
Аристотель.Да, именно это.
Парменид.Разве, называя нечто несуществующим, мы считаем, что оно некоторым образом не существует, а некоторым образом существует? Или это выражение «не существует» просто означает, что несуществующего нет ни так ни этак и как несуществующее оно никак не причастно бытию?
Аристотель.Это – прежде всего.
Парменид.Так что несуществующее не могло бы ни существовать, ни другим каким-либо образом быть причастным бытию.
d
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.А становиться и гибнуть не значило ли: первое – приобщаться к бытию, а второе – утрачивать бытие, или это имело какой-нибудь другой смысл?
Аристотель.Никакого другого.
Парменид.Но что совершенно не причастно бытию, то не могло бы ни получать его, ни утрачивать.
Аристотель.Как оно могло бы?
Парменид.А так как единое никак не существует, то оно никоим образом не должно ни иметь бытия, ни терять его, ни приобщаться к нему.
Аристотель.Естественно.
Парменид.Следовательно, несуществующее единое не гибнет и не возникает, так как оно никак не причастно бытию.
Аристотель.Очевидно, нет.
Парменид.А следовательно, и не изменяется никак: в самом деле, претерпевая изменение, оно возникало бы и гибло.
e
Аристотель.Правда.
Парменид.Если же оно не изменяется, то, конечно, и не движется?
Аристотель.Конечно.
Парменид.Далее, мы не скажем, что нигде не находящееся стоит, ибо стоящее должно быть всегда в каком-нибудь одном и том же месте.
Аристотель.В одном и том же. Как же иначе?
Парменид.Таким образом, мы должны также признать, что несуществующее никогда не стоит на месте и не движется.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.Далее, ему не присуще ничто из существующего: ведь, будучи причастным чему-либо существующему, оно было бы причастно и бытию.
164
Аристотель.Очевидно.
Парменид.Следовательно, у него нет ни великости, ни малости, ни равенства.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.У него также нет ни подобия, ни отличия ни в отношении себя самого, ни в отношении иного.
Аристотель.Очевидно, нет.
Парменид.Далее, может ли иное как-либо относиться к нему, если ничто не должно к нему относиться?
Аристотель.Не может.
Парменид.Поэтому иное ни подобно ему, ни неподобно, ни тождественно ему, ни отлично.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.Ну, а будет ли иметь отношение к несуществующему следующее: «того», «тому», «что-либо», «это», «этого», «иного», «иному», «прежде», «потом», «теперь», «знание», «мнение», «ощущение», «суждение», «имя» или иное что-нибудь из существующего?
b
Аристотель.Не будет.
Парменид.Таким образом, несуществующее единое ничего не претерпевает.
Аристотель.Действительно, выходит, что ничего не претерпевает. Относительное и абсолютное отрицание единого
с выводами для иного
Парменид.Обсудим ещё, каким должно быть иное, если единого не существует.
Аристотель.Обсудим.
Парменид.Я полагаю, что иное прежде всего должно быть иным, потому что если бы оно и иным не было, то о нем нельзя было бы рассуждать.
Аристотель.Конечно.
Парменид.Если же об ином можно рассуждать, то иное есть другое; в самом деле, разве не одно и то же обозначаешь ты словами «иное» и «другое»?
c
Аристотель.По-моему, одно и то же.
Парменид.Разве мы не говорим, что другое есть другое по отношению к другому и иное есть иное по отношению к иному?
Аристотель.Говорим.
Парменид.Поэтому иное, чтобы действительно быть иным, должно иметь нечто, в отношении чего оно есть иное.
Аристотель.Должно.
Парменид.Что бы это такое было? Ведь иное не будет иным в отношении единого, Коль скоро единого не существует.
Аристотель.Не будет.
Парменид.Следовательно, оно иное по отношению к себе самому, ибо ему остается только это, или оно не будет иным по отношению к чему бы то ни было.
Аристотель.Правильно.
Парменид.Стало быть, любые [члены другого] взаимно другие как множества; они не могут быть взаимно другими как единицы, ибо единого не существует. Любое скопление их беспредельно количественно:
d
даже если кто-нибудь возьмет кажущееся самым малым, то и оно, только что представлявшееся одним, вдруг, как при сновидении, кажется многим и из ничтожно малого превращается в огромное по сравнению с частями, получающимися в результате его дробления.
Аристотель.Совершенно верно.
Парменид.Итак, в качестве этих скоплений иное есть иное по отношению к самому себе, если вообще существует иное, когда не существует единого.
Аристотель.Совершенно верно.
Парменид.Итак, будет существовать множество скоплений, из которых каждое будет казаться одним, не будучи на самом деле одним, поскольку не будет единого?
Аристотель.Да.
Парменид.И будет казаться, что существует некоторое их число, поскольку каждое из них – одно, при том, что их много.
e
Аристотель.Именно так.
Парменид.И одно в них покажется четным, другое нечетным, но это противно истине, поскольку единого не существует.
Аристотель.Конечно, противно истине.
Парменид.Далее, как было сказано, будет казаться, что в них содержится мельчайшее, однако это мельчайшее покажется многим и великим в сравнении с каждым из многочисленных малых [членений].
165
Аристотель.Как же иначе?
Парменид.Далее, каждое скопление будет представляться также равным многим малым [членам]; в самом деле, оно лишь в том случае представится переходящим из большего в меньшее, если предварительно покажется промежуточным, а это и будет создавать впечатление равенства.
Аристотель.Естественно.
Парменид.Далее, будет представляться, что каждое скопление имеет предел по отношению к другому скоплению, хотя по отношению к самому себе оно не имеет ни начала, ни конца, ни середины.
Аристотель.Каким образом?
Парменид.А вот каким: когда кто-нибудь мысленно примет что-либо за начало, конец или середину таких скоплений, то каждый раз перед началом окажется другое начало,
b
за концом останется еще другой конец и в середине появится другая, более средняя, середина, меньшая первой, потому что ни в начале, ни в конце, ни в середине нельзя уловить единого, раз оно не существует.
Аристотель.Совершенно верно.
Парменид.А все существующее, какое кто-либо улавливает мыслью, должно, полагаю я, распадаться и раздробляться, ибо его можно воспринять лишь в виде скопления, лишенного единства.
Аристотель.Несомненно.
Парменид.Конечно, издали, для слабого зрения, такое скопление необходимо будет казаться единым, но вблизи, для острого ума, каждое единство окажется количественно беспредельным, коль скоро оно лишено единого, которого не существует. Не правда ли?
c
Аристотель.Это в высшей степени необходимо.
Парменид.Таким образом, если единого нет, а существует иное в отношении единого, то каждое иное должно казаться и беспредельным, и имеющим предел, и одним, и многим.
Аристотель.Да, должно.
Парменид.Не будет ли оно также казаться подобным и неподобным?
Аристотель.Каким образом?
Парменид.А вроде того, как бывает с контурами на картине. Если стать в отдалении, то все они, сливаясь воедино, будут казаться одинаковыми и потому подобными. Аристотель. Конечно.
d
Парменид.А если приблизиться, то они оказываются многими и различными и, вследствие впечатления отличия, разнообразными и неподобными друг другу.
Аристотель.Да.
Парменид.Так же и эти скопления должны казаться подобными и неподобными себе и самим и друг другу.
Аристотель.Несомненно.
Парменид.А следовательно, и тождественными и различными между собой, и соприкасающимися и разделенными, и движущимися всеми видами движения и находящимися в состоянии полного покоя, и возникающими и гибнущими, и ни теми, ни другими, и имеющими все подобные свойства, которые нам уже не трудно проследить, если единого нет, а многое существует.
e
Аристотель.Сущая правда.
Парменид.Вернемся в последний раз к началу и обсудим, чем должно быть иное в отношении единого, если единое не существует.
Аристотель.Обсудим.
Парменид.Итак, иное не будет единым.
Аристотель.Как же иначе?
Парменид.А также и многим, ведь во многом будет содержаться и единое. Если же ничто из иного не есть одно, то все оно есть ничто, так что не может быть и многим.
Аристотель.Верно.
Парменид.А если в ином не содержится единое, то иное не есть ни многое, ни единое.
Аристотель.Конечно, нет.
166
Парменид.И даже не представляется ни единым, ни многим.
Аристотель.Почему так?
Парменид.А потому, что иное нигде никаким образом не имеет никакого общения ни с чем из несуществующего и ничто из несуществующего не имеет никакого отношения ни к чему из иного; к тому же у несуществующего нет и частей.
Аристотель.Правда.
Парменид.Следовательно, у иного нет ни мнения о несуществующем, ни какого-либо представления о нем и несуществующее решительно никак не мыслится иным.
Аристотель.Конечно, нет.
b
Парменид.Следовательно, если единое не существует, то ничто из иного не может мыслиться ни как одно, ни как многое, потому что без единого мыслить многое невозможно.
Аристотель.Да, невозможно.
Парменид.Итак, если единое не существует, то и иное не существует и его нельзя мыслить ни как единое, ни как многое.
Аристотель.Выходит, так.
Парменид.Следовательно, его нельзя себе мыслить также ни как подобное, ни как неподобное.
Аристотель.Конечно, нет.
Парменид.И также ни как тождественное, ни как различное, ни как соприкасающееся, ни как обособленное, ни вообще как имеющее другие признаки, которые, как мы проследили выше, оно обнаруживает, ничем таким иное не может ни быть, ни казаться, если единое не существует.
Аристотель.Правда.
c
Парменид.Не правильно ли будет сказать в общем: если единое не существует, то ничего не существует?
Аристотель.Совершенно правильно.
Парменид.Выскажем же это утверждение, а также и то, что существует ли единое или не существует, и оно и иное, как оказывается, по отношению к самим себе и друг к другу безусловно суть и не суть, кажутся и не кажутся.
Аристотель.Истинная правда.
Перевод H. И. Томасова.
В кн.: Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Том 2. М.: «Мысль», 1993
XXV. ФИЛЕБ
Сократ, Протарх, Филеб
11
Сократ.Посмотри-ка, Протарх, что за рассуждение собираешься ты перенять от Филеба и какое наше рассуждение намерен оспаривать, если оно придется тебе не по нраву. Хочешь, мы кратко изложим и то, и другое?
b
Протарх.Очень даже хочу.
Сократ.Филеб утверждает, что благо для всех живых существ – радость, удовольствие, наслаждение и все прочее, принадлежащее к этому роду; мы же оспариваем его, считая, что благо не это, но разумение, мышление, память и то, что сродно с ними: правильное мнение и истинные суждения [1]1
Понимание благакак радости, удовольствияи наслажденияблизко к сенсуализму и гедонизму киренаика Аристиппа, ученика Сократа. Однако следует иметь в виду, что у Аристиппа удовольствие и наслаждение не лишены разумности. А тезис Филеба, подчеркивает Сократ, резко противоречит разумению, мышлениюи памяти;в этом крайность суждений Филеба.
[Закрыть]. Все это лучше и предпочтительнее удовольствия для всех существ, способных приобщиться к этим вещам,
c
и для таких существ – и ныне живущих, и тех, что будут жить впоследствии, – ничто не может быть полезнее этого приобщения. Разве не таковы примерно, Филеб, твоя и моя речи?
Филеб.Именно таковы, Сократ.
Сократ.Значит, Протарх, ты принимаешь данное рассуждение?
Протарх.Приходится принять, потому что красавец наш Филеб что-то примолк.
Сократ.Не следует ли нам приложить все усилия, чтобы достичь здесь истины?
d
Протарх.Разумеется, это необходимо.
Сократ.Давай же, сверх того, согласимся еще вот в чем…
Протарх.В чем же?
Сократ.Пусть каждый из нас попытается теперь представить такое состояние и расположение души, которое способно было бы доставить всем людям счастливую жизнь. Согласны?
Протарх.Да, конечно.
Сократ.Вот вы и попытайтесь показать, в чем состоит радость, а мы в свою очередь попытаемся показать, в чем состоит разумение.
e
Протарх.Хорошо.
Сократ.А если обнаружится что-то другое, лучшее этих двух? Если оно окажется более сродным удовольствию, не отдадим ли мы оба предпочтение жизни, прочно основанной на этом третьем? И не одолеет ли жизнь в удовольствиях разумную жизнь?
12
Протарх.Конечно, одолеет.
Сократ.Если же это другое окажется более сродным разумению, разве не победит оно удовольствие и не окажется это последнее побежденным? Скажите, так ли мы согласимся относительно этого или как-то иначе?
Протарх.Мне по крайней мере кажется, что так.
Сократ.Ну а ты, Филеб, что скажешь?
Филеб.Я держусь и буду держаться того мнения, что во всех случаях побеждает удовольствие, ты же, Протарх, решай сам.
b
Протарх.Передав слово нам, ты, Филеб, уже не вправе более соглашаться или не соглашаться с Сократом.
Филеб.Ты прав, поэтому я приношу очистительную жертву и призываю теперь в свидетельницы саму богиню [2]2
Этими словами Филеб передает нить разговора в руки Протарха. Филеб хочет сказать, что он совершил священный ритуал очищения перед самой богинейАфродитой, по его мнению, – покровительницей удовольствия, и уже не отвечает за дальнейший исход спора.
[Закрыть].
Протарх.И мы охотно засвидетельствуем, что ты сказал именно это. Однако, Сократ, попытаемся довести до конца то, что отсюда следует, все равно, одобрит ли это Филеб или нет.
Сократ.Да, надо попытаться, начав с самой богини, которая, по словам Филеба, называется Афродитой, меж тем как подлинное ее имя – Удовольствие [3]3
Сократ не без умысла ссылается на слова Филеба. Сам-то он хорошо знает, что Афродитане просто покровительница удовольствия,как это думает юный Филеб.
[Закрыть].
Протарх.Совершенно верно.
c
Сократ.Я испытываю всегда нечеловеческое благоговение, Протарх, перед именами богов, более сильное, чем величайший страх. И теперь я называю Афродиту так, как ей это приятно [4]4
Сократ отделяет Афродитуот удовольствия, понимая имя божества в соотношении со всей глубиной его сущности. В словах Сократа о подлинном имени богини Афродиты слышится отзвук его рассуждений о правильности имен, даваемых богами, и о неточности имен, которые дают люди, ограниченные в своем знании. См.: Кратил, 391d – 392b, 400d – 401а.
[Закрыть]. Что же касается удовольствия, то я знаю, что оно разнообразно, и, как сказано, нам надлежит исследовать его и рассмотреть, какова его природа. Если просто верить молве, оно есть нечто единое, но принимающее разнообразные формы, известным образом непохожие друг на друга. Однако посмотри: с одной стороны, мы говорим, что удовольствие испытывает человек невоздержный,
d
с другой – что и рассудительный наслаждается в силу самой рассудительности; наслаждается, далее, безумец, полный безрассудных мнений и надежд; наслаждается и разумный в силу самого разумения. Разве не справедливо кажется безрассудным тот, кто утверждает, что оба этих вида удовольствия подобны друг другу? [5]5
Сократ противопоставляет свое мнение об удовольствиив его различных видовых проявлениях ходячему мнению о единой природе удовольствия как блага вообще.
[Закрыть]
Протарх.Конечно, Сократ, эти удовольствия проистекают от противоположных вещей, но сами они не противоположны друг другу. В самом деле, каким образом удовольствие, будучи тождественным самому себе, может не походить больше всего на свете на другое удовольствие?
e
Сократ.Но ведь и цвет, почтеннейший, как нельзя более подобен другому цвету, и именно потому, что всякий цвет есть цвет и один цвет нисколько не будет отличаться от другого; между тем все мы знаем, что черный цвет не только отличен от белого, но и прямо ему противоположен. Равным образом и фигура наиболее подобна другой фигуре; в самом деле, как род она есть единое целое, но одни части ее в отношении к другим частям то прямо противоположны друг другу, то содержат в себе бесконечное множество различий;
13
то же самое можно сказать и о многом другом. Поэтому ты не верь учению, которое все противоположности сводит к единству. Боюсь, как бы мы не нашли удовольствия, противоположные другим удовольствиям.
Протарх.Может быть. Но чем же это повредит нашему рассуждению?
Сократ.Тем, ответим мы, что несхожие вещи ты называешь чуждым им именем. В самом деле, по твоим словам, все приятное – это благо. Никто не станет, конечно, оспаривать, что приятное приятно;
b
однако, несмотря на то что многое из приятного, как мы сказали, дурно, а многое, наоборот, хорошо, ты называешь все удовольствия благом, хотя и готов согласиться с тем, что они несходны друг с другом, если кто-нибудь докажет тебе это при помощи рассуждения. Итак, что же есть тождественного в дурных и в хороших удовольствиях, позволяющего тебе все удовольствия называть благом?
Протарх.Как это ты говоришь, Сократ? Неужели ты думаешь, что кто-нибудь, признающий удовольствие благом, согласится с тобой и потерпит твое утверждение, будто одни удовольствия хороши, а другие дурны?
c
Сократ.Но ведь называешь же ты удовольствия несхожими друг с другом, а некоторые – даже противоположными?
Протарх.Нет, поскольку они – удовольствия.
Сократ.Мы снова возвращаемся к тому же самому месту, Протарх. Снова, следовательно, мы будем говорить, что все удовольствия схожи и не содержат никаких различий; нисколько не задетые приведенными сейчас примерами, мы поверим тебе и будем задавать вопросы как последние невежды и новички в рассуждениях.
d
Протарх.Что ты имеешь в виду?
Сократ.То, что, если, подражая тебе и обороняясь, я дерзну утверждать, что самые несхожие вещи наиболее между собою сходны, я буду утверждать то же, что и ты, и мы окажемся наивнее, чем следует, а наше рассуждение, вырвавшись, убежит. Так давай же пригоним его назад [6]6
Метафора из морской практики: мысль – это корабль, который сорвался с якоря и который надо пригнать назадв гавань.
[Закрыть]и, вернувшись на прежний путь, может быть, как-нибудь и придем к согласию.
e
Протарх.Скажи, как?
Сократ.Предположи, Протарх, что ты опять меня спрашиваешь.
Протарх.О чем же?
Сократ.Не постигнет ли разумение, знание, ум и все остальное, признанное мною благим вначале, когда меня спрашивали, что такое благо, та же участь, что и твое рассуждение?
Протарх.Как так?
14
Сократ.Все в совокупности знания покажутся многими, а некоторые – несходными между собой; будут среди них даже противоположные. Но разве был бы я достоин принимать участие в этом собеседовании, если бы, устрашившись подобного обстоятельства, стал утверждать, что нет такого знания, которое было бы непохоже на другое знание, и в результате рассуждение ускользнуло бы от нас как недосказанный миф [7]7
Недосказанный миф– букв. «прерванный», «исчезнувший», «погибший». Ср. о «спасенном» сказании в Государстве 621b.
[Закрыть], сами же мы спаслись бы с помощью какой-нибудь бессмыслицы?
Протарх.Этого не должно быть, хоть нам и нужно спастись. Во всяком случае мне нравится, что твое и мое рассуждения в равном положении: пусть будет много несходных удовольствий и много различных знаний.
b
Сократ.Итак, Протарх, не станем скрывать различий в моем и твоем [рассуждении], но, выставив их на свет, дерзнем провести исследование и показать, что следует называть благом: удовольствие, разумение или нечто третье. Ведь, конечно, мы сейчас вовсе не соперничаем из-за того, чтобы одержало верх мое или твое положение, но нам обоим следует дружно сражаться за истину [8]8
Здесь спор метафорически изображается как сражение. Ср. далее 15d, 16ab; см. также метафоры борьбы в Федре 236с, в Государстве VIII 544b и Законах III 682е.
[Закрыть].
Протарх.Разумеется, следует.
Сократ.Давай же подкрепим еще большим взаимным согласием следующее рассуждение.
c
Протарх.Какое именно?
Сократ.То, которое доставляет всем людям много хлопот, иным по доброй их воле, а иным и помимо нее.
Протарх.Говори яснее!
Сократ.Я говорю о том странном по природе своей рассуждении, на которое мы только что натолкнулись. Ведь странно же говорить, что многое есть единое и единое есть многое, и легко оспорить того, кто допускает одно из этих положений.
d
Протарх.Не тот ли случай ты имеешь в виду, когда кто-либо утверждает, будто я, Протарх, единый по природе, в то же время представляю собой множество противоположных друг другу Протархов, и считает, таким образом, одного и того же Протарха большим и маленьким, тяжелым и легким и так далее без числа?
Сократ.Ты, Протарх, привел распространенную сказку о едином и многом [9]9
Ср.: Парменид 128ab, где Парменид утверждает существование единого,а Зенон отрицает существование многого,т. е., собственно говоря, оба философа утверждают одно и то же.
[Закрыть], а ведь все уже, по правде сказать, согласились, что подобных вещей не стоит касаться: это детская забава, хоть и легкая, но она – большая помеха для рассуждений.
e
Далее, не стоит опровергать также и того, кто, разделив при помощи рассуждения каждую вещь на члены и части и согласившись с собеседником, что все они – та самая единая вещь, стал бы, насмехаясь, доказывать необходимость диковинного утверждения, будто единое есть многое и беспредельное, а многое есть одно-единственное.
15
Протарх.Но что иное, Сократ, имеешь ты в виду относительно этого рассуждения, что не стало еще ходячей истиной?
Сократ.Друг мой, я имею в виду не тот случай, когда кто-либо полагает единство возникающего и гибнущего, как мы только что говорили. Ведь такого рода единство, как мы сказали, не нуждается, по общему признанию, в опровержении; но если кто-нибудь пытается допустить единого человека, единого быка, единое прекрасное и единое благо, то по поводу разделения таких и им подобных единств возникают большие споры и сомнения.
Протарх.Как так?
b
Сократ.Во-первых, нужно ли вообще допускать, что подобные единства действительно существуют? Затем, каким образом они – в то время как каждое из них пребывает вечно тождественным, прочным, непричастным ни возникновению, ни гибели – все-таки пребывают в единстве. Ведь это единство следует признать либо рассеянным в возникающих и бесконечно разнообразных вещах и превратившимся во множество, либо всецело отделенным от самого себя, – каким образом (ведь это невероятно!) единства эти остаются едиными и тождественными одновременно в одном и во многом?
c
Вот какого рода единства и множества, Протарх, а не те, о которых говорилось ранее, суть причины всяких недоумений, если относительно них хорошенько не столковаться; если же достигнуть здесь полной ясности, то, напротив, все недоумения рассеются.
Протарх.Не над этим ли, Сократ, нужно нам теперь прежде всего потрудиться?
Сократ.Я по крайней мере так полагал бы.
Протарх.Будь уверен, что и все мы, конечно, согласны в этом с тобой. Филеба же, пожалуй, лучше не беспокоить теперь вопросами, чтобы не тревожить того, что хорошо лежит [10]10
Пословица, которую, по словам схолиаста, произносили жители Родоса, не желавшие поднимать упавшего Колосса, причинившего массу разрушений. Здесь имеется в виду твердое, хотя и неверное, убеждение Филеба в превосходстве удовольствий. Затронув это убеждение, Сократ разрушит всю концепцию Филеба до основания.
[Закрыть].
d
Сократ.Итак, с чего же начать длинный и сложный бой по поводу спорных вопросов? Может быть, с этого…
Протарх.А именно?
Сократ.Мы утверждаем, что тождество единства и множества, обусловленное речью, есть всюду, во всяком высказывании; было оно прежде, есть и теперь. Это не прекратится никогда и не теперь началось, но есть, как мне кажется, вечное и нестареющее свойство нашей речи. Юноша, впервые вкусивший его, наслаждается им, как если бы нашел некое сокровище мудрости;
e
от наслаждения он приходит в восторг и радуется тому, что может изменять речь на все лады, то закручивая ее в одну сторону и сливая все воедино, то снова развертывая и расчленяя на части. Тут прежде и больше всего недоумевает он сам, а затем повергает в недоумение и всякого встречного, все равно, попадется ли ему под руку более юный летами, или постарше, или ровесник;
16
он не щадит ни отца, ни матери и вообще никого из слушателей, и не только людей, но и животных; даже из варваров он не дал бы никому пощады, лишь бы нашелся толмач.
Протарх.Разве ты не видишь, Сократ, что нас тут целая толпа и все мы юны? Разве ты не боишься, что мы вместе с Филебом нападем на тебя, если ты будешь бранить нас? Впрочем, мы понимаем, что ты имеешь в виду; поэтому если есть какой-нибудь способ и средство мирно устранить из нашей беседы такую распрю и найти для нее иной, лучший путь, то об этом ты порадей.
b
Мы же последуем за тобою по мере сил: немаловажное ведь, Сократ, предстоит рассуждение!
Сократ.Конечно, немаловажное, дети мои, – как обращается к вам Филеб. Нет и не может быть лучше пути, чем мой излюбленный путь, хоть он нередко уже ускользал от меня и оставлял в недоумении.
Протарх.Какой это путь? Пожалуйста, скажи!
Сократ.Указать его не очень трудно, но следовать им чрезвычайно тяжело. Между тем все, что когда-либо было открыто в искусстве, появилось на свет только этим путем. Смотри же, о чем я говорю!
c
Протарх.Так говори.
Сократ.Божественный дар, как кажется мне, был брошен людям богами с помощью некоего Прометен вместе с ярчайшим огнем [11]11
Под божественным даромподразумеваются искусства и наука. О Прометеесм.: Протагор, 320d – 322а.
[Закрыть]; древние, бывшие лучше нас и обитавшие ближе к богам, передали нам сказание, гласившее, что все, о чем говорится как о вечно сущем, состоит из единства и множества и заключает в себе сросшиеся воедино предел и беспредельность [12]12
О пределеи беспредельномсм.: Парменид, прим. 26. Подробную трактовку беспредельного у Платона, а также предела в толковании Аристотеля дает Р. Бёри в приложении к своему изданию «Филеба» (Bury R. G.The Philebus of Plato. Cambridge, 1897). См. также: Лосев А. Ф.История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 254—274. Здесь беспредельное определяется как непрерывное становление, являющееся общим фоном для устойчивых структур. Предел – это принцип устойчивости, ограниченности, оформленности. Беспредельное можно также понять как материю, а предел как форму, что и было сделано впоследствии Аристотелем.
[Закрыть]. Если все это так устроено, то мы всякий раз должны вести исследование, полагая одну идею для всего, и эту идею мы там найдем.
