Текст книги "Колдовская сила любви (СИ)"

Автор книги: Аристарх Нилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Не те масштабы?

– Нет, дело не в масштабах.

– А в чем?

– В подходе к делу. Самое главное, найти партнера, который твердо знает, что он хочет именно у себя дома построить фирму, которая будет работать и приносить ему доход. Найти клиентов, рабочих, помещение, первичный капитал и крутиться, двадцать четыре часа в день крутиться, чтобы фирма росла и приносила прибыль. А иначе это все пустые хлопоты.

– А если помочь?

– Мы этим и занимаемся.

– Нет, я имею в виду деньгами?

– Пробовали, пустой номер. Деньги уходили в никуда, и вернуть их потом невозможно. Поэтому сейчас наша политика такова. Помогаем всем чем можем, кроме денег.

– Оригинально.

– Иначе не получается.

– И все же открываете, раз ездите в командировки?

– Конечно. За прошлый год восемнадцать точек, из них треть моя.

– Это много или мало?

– Для нашего бизнеса нормально.

– Понятно.

– А вы?

– Что – я?

– Вы, простите, чем занимаетесь?

– Я, – она секунду помедлила и произнесла, – я просто мать своих детей или попросту домохозяйка.

– Понятно, жена при муже.

– Я в разводе, – просто ответила она.

– Простите, я не знал.

– Ничего, просто ношу кольцо по привычке на правой руке, поэтому вы так и решили, – и она покрутила обручальное кольцо, усеянное по всему периметру мелкими бриллиантами.

– Воспитывать детей, не такое легкое занятие, как может показаться со стороны, тем более, если дети в таком возрасте, как ваши, – произнес я, чтобы как-то сгладить неловкость, которую допустил.

– Не все это понимают.

– Это точно. Помню, как тяжело было, когда дочь была совсем маленькая. Пеленки, распашонки, клизьмочки. Своего рода круговорот мочи в природе. Ох, и доставалось тогда жене, хорошо, хоть теща иногда помогала.

– А сколько вашей?

– Скоро двадцать.

– О, уже совсем большая. Учится или работает?

– Учится, но большого энтузиазма не проявляет. Вот сходить на дискотеку или прошвырнуться по магазинам, это другое дело.

– А учится как?

– Серединка на половинку, правда, хвостов вроде нет, по крайней мере, так утверждает.

– И то хорошо.

– Это точно.

– Ну что же, у вас тоже проблемы. В этом возрасте начинают появляться мальчики, так что глаз да глаз за ними.

– И не говорите. Уже.

– Уже есть?

– Целых два.

– Даже так!

– Увы.

– Почему увы?

– Мне, как мужчине, этого не понять. Сразу представляю свою жену, в период, когда за ней ухаживал.

– И что же?

– Как что же? Представляю, что я за ней ухаживаю, а помимо меня еще кто-то.

– И что же?

– Нет, не знаю, мне не понять, как это так можно.

– А что супруга по этому поводу думает?

– Она со мной согласна, но как-то не вполне однозначно, так бы я выразился.

– Иными словами, она частично на стороне дочери?

– Если честно, то да.

– И правильно делает.

– Вот, и вы туда же. Но почему?

– Ой, ну вы прямо из какого-то средневековья, честное слово. Ей всего двадцать. Она ищет свою любовь, а вы сразу, почему? Чем больше мужчин её окружает, тем больше шансов, что она сделает для себя правильный выбор.

– Извините, но выбор всегда за обоими.

– Безусловно. Я говорю в данном случае, что лучше видеть разные стороны мужского характера и выбрать тот, с которым потом можно связать свою судьбу.

– И все же.

– Знаете, такая позиция свойственна не только вам, но большинству мужчин. Так что не думайте, что вы одиноки в своих размышлениях на сей счет.

– Да!?

– Уверяю вас. Это ревность. Она автоматически распространяется на других мужчин, когда дело касается такого вопроса, и они встают на защиту себе подобных.

– Ну, может, не стану спорить, хотя, честно скажу, не одобряю, когда вечерами звонит то один, то другой, а дочь, в зависимости от ситуации, кричит: – Пап, если это Василий, то скажи, что я ушла, а мобильник забыла дома.

Мария Викторовна рассмеялась.

– Значит, вам не нравится, что дочь ставит вас в неловкое положение и заставляет врать? Смиритесь, это участь многих родителей. Что вы хотите, двадцать лет, золотые годы. Они так быстро пролетят, раз – и они уже позади. Это гораздо интереснее, чем когда вас попросят погулять с коляской или утром сбегать на домашнюю кухню.

– Это да, но об этом я стараюсь как-то не думать.

– И зря, не успеете оглянуться, как станете дедом.

– Нет, нет, я морально еще не готов.

– А вас что, спрашивать будут? В лучшем случае, сообщит, что ждет ребенка, когда будет уже на четвертом месяце.

– Слушайте, вы меня совсем огорчаете.

– Огорчаю, чем?

– Ну, всем этим.

– Разве так плохо стать дедом? Это же так здорово, продолжить род, увидеть первые шаги внука или внучки. Вы меня удивили.

– Нет, вы меня не так поняли. Рано или поздно это произойдет. Это я прекрасно понимаю. Я просто морально не готов, что при встрече с друзьями, меня хлопнут по плечу и вместо того, чтобы сказать, – как дела? – скажут, – поздравляю с внуком, ну дед, ты молоток, – словно я родил младенца.

– Это еще раз говорит, что мужчины очень любят себя, гораздо больше чем женщины. Надо же, не нравится быть дедом. Точка зрения, о которой не вы первый, кто так утверждает, и каждый раз, она не перестает меня удивлять. Нет, положительно, мне не понять этой философии.

– И не надо. Мы по разную сторону.

– В смысле?

– Вы женщина, я мужчина. Мы должны думать по-разному, иначе и не должно быть.

– Я так и знала, что вы нечто подобное скажете.

– Может быть.

В этот момент нашу беседу прервали Маша и Катя, вошедшие в купе с возгласами:

– Мам, там тетенька идет и конфеты разносит, давай купим.

– Какие еще конфеты? – и она хотела было выглянуть в коридор. В этот момент в проходе появилась дама, которую назвали тетенькой и, опустив тяжелую сумку на пол и тряся буквально перед моим носом разноцветными пакетиками, произнесла заученную фразу:

– Грильяж в шоколаде, конфеты Бон-Пари, Чупа-Чупс и другие, миндаль в сахаре, орешки на выбор, семечки жаренные, шоколад молочный, горький, с орехами. Что-нибудь будете брать? – и, видя горящие детские взоры, специально потрясла манящими пакетиками, делая при этом милую улыбку, словно говорящую, – мамаша, давай раскошеливайся, если не хочешь, чтобы твои детки после моего ухода закатили тебе рев минимум на полчаса.

Видя, что трюк сработал, я оценил ситуацию и произнес:

– Миндаль, Бон-Пари и плитку молочного шоколада.

– Так, папаша, с вас за все семьдесят пять целковых.

Я отсчитал деньги и тут же закрыл дверь в купе.

Девочки захлопали в ладоши и хором закричали ура.

– Как мало надо маленькому человеку для счастья, пакетик леденцов и плитка шоколада, впрочем, взрослый человек тоже порой радуется безделушке. Каждому возрасту свое, – подумал я и, улыбнувшись, положил купленные сладости на стол.

Прошло минут десять, и за дверью послышался голос проводницы, проходящей по коридору:

– Так, стоим десять минут, если кто-то хочет выйти на перрон, пройдите к выходу, через пять минут остановка.

– Вы оставайтесь в купе, а я посмотрю, с вашего позволения, вдруг что-то будет из молочного.

– Спасибо, – произнесла она.

Я поднялся и направился к выходу.

Когда поезд, наконец, остановился, дернувшись напоследок, словно в судорогах, и проводница открыла дверь и опустила ступени, я выскочил в числе немногих на перрон. Неподалеку стояли три палатки. Беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить ассортимент продаваемого товара. Мне повезло, в одной из них лежали несколько видов йогуртов. Я взял две упаковки, предварительно внимательно посмотрев на дату.

– Гражданин, веселее, поезд стоит всего десять минут, а вы не один, – услышал я недовольный голос продавщицы. Я протянул деньги, так и не разобрав степень годности продукта. Вернувшись в купе, передал их Марии Викторовне со словами:

– Посмотрите на срок годности, я не успел проверить.

Она повернула пакеты вверх дном и, посмотрев, произнесла:

– Нет, все в порядке, еще двое суток до окончания.

– Ну и хорошо, а то жаль выбрасывать. Жутко боюсь просроченных продуктов.

Она посмотрела в мою сторону, но ничего не сказала, просто положила продукты на стол и, откинувшись на спинку, задумалась о чем-то своем. Девочки притихли, рассматривая купленные баночки и не решаясь без разрешения матери открыть сразу все, отважившись только на то, что взяли еще по кусочку ранее купленной шоколадки.

– А что, милые девчушки, и вовсе не такие уж капризные, как мне показалось в самом начале, – подумал я. В купе воцарилось молчание, которое нарушил лишь паровозный гудок проехавшего мимо старенького локомотива, с прицепленным к нему вагоном, на котором большими буквами было написано «Лаборатория». Интересно, что означала сия надпись, – подумал я.

Незаметно пролетело время, и наступил вечер. Поезд продолжал с перестуком катить по рельсам, приближая меня к дому. Я стоял в тамбуре и ждал, когда Мария Викторовна уложит детей спать. За дверью слышались их голоса, но вскоре они затихли. По коридору изредка проходили пассажиры из других вагонов, видимо направляясь в вагон-ресторан или наоборот, возвращаясь из него. Почти все двери в купе были закрыты. Пассажиры устраивались на ночлег и только я и еще один, в дальнем конце коридора, вроде меня ожидал, когда в его купе улягутся спать. Наконец дверь тихо отодвинулась и Мария Викторовна шепотом произнесла:

– Заходите, кажется, заснули.

– Ничего, я постою здесь еще немного, а то ненароком разбужу.

– Ну, смотрите, – и она осторожно задвинула дверь.

В суматохе дня я как-то забыл о своей попутчице. Видимо сказалось, что она едет с детьми и потому интерес к ней с точки зрения того, какой проявляет мужчина, оказавшись в обществе красивой женщины, угас. А сейчас он снова проявился, и я подумал, – значит, она не замужем. Интересно, с чего это, такая интересная, с детьми и вдруг без мужа? Видимо вышла за состоятельного, а потом развелись из-за измены мужа. Он оставляет ей квартиру и дачу, естественно обеспечивает существование детей и отчаливает к любовнице. Или нет, она бизнес леди. Имеет свой магазин или салон. Развод с мужем, как эхом отозвался в делах и привел к банкротству. Ну и выдумщик же я, вечно люблю придумывать то, что в конце концов не имеет ничего общего с реальностью. Может она, еле сводит концы с концами, откуда мне знать. И вообще, какого черта я зациклился на ней. Женщина, как женщина, мать одиночка, вот и все.

Дверь снова отъехала и Мария Викторовна вышла в коридор, накинув поверх халата шаль.

– Замерзли?

– Да, я вообще-то теплолюбивое существо. Чуть что, сразу мерзну. Обогреватель круглый год стоит в комнате.

Мне хотелось сказать ей, – такая красивая женщина и не нашлось достойного мужчины согреть? – но понял, что такая бестактность была бы совсем непростительна с моей стороны.

– Пойдемте в купе, а то здесь так дует.

Мы вошли в купе. Свет был потушен, и горели только ночники.

– Не хотите перекусить? – обратилась она ко мне, – Я любительница перед сном всегда что-то поесть.

– Подождите, я посмотрю, нет ли в титане кипятка, можно кофе заварить, у меня с собой есть растворимый.

Я взял два стакана, которые остались у нас еще с обеда, и вышел в коридор. Градусник показывал, что в титане кипяток. Я ополоснул стаканы и, налив оба, вернулся в купе.

– Отлично, а то, честно говоря, сама не своя без кофе. Как с утра наскоро выпила чашку, так все. А я привыкла к трем-четырем чашкам за день как минимум.

– Сказали бы, я давно достал бы, – произнес я, извлекая из сумки банку с растворимым кофе.

– «Кофейня на паях», это что-то новенькое?

– Какой там, уже пару лет как пью. Вполне приличный. Цена-качество, как сейчас принято говорить. Я не особо большой гурман, мне нравится.

– Понятно, ну что же попробуем, – она положила ложку и, размешав, сделала глоток.

– Ну, как?

– Вполне. Пить можно.

– Ну и отлично, – и, положив кофе в свой стакан, помешал и тоже сделал несколько глотков.

– Давайте по бутерброду, – тихо произнесла она.

– Пожалуй.

Она вынула из целлофанового пакета кусок хлеба, положила на него колбасы и подала мне.

Кофе приятно согревал и бодрил. Теперь точно до часу ночи не усну, – подумал я, – да еще днем вздремнул.

Хотите яблоко? – она достала яблоко, вытерла его салфеткой, и протянула мне.

– Пополам.

– Нет, я после кофе обычно ничего не ем. Чтобы подольше сохранить вкус и аромат выпитого напитка.

– Вы гурман.

– Не то чтобы, но кофе могу пить целый день.

– С вами все ясно.

– И что же вам ясно?

– Вы начинающий наркоман.

Она улыбнулась, и в ответ произнесла: – все бы были такими, наркомафия по миру пошла бы.

– Почему, она бы занялась кофейными плантациями.

– Ах да, точно, – и снова её лицо окрасила улыбка.

Я крутил яблоко в руке, а самого так и подмывало задать вопрос, как такая симпатичная, точнее красивая женщина, вдруг в разводе и с такими маленькими детьми. Размышляя, чуть не прослушал вопрос, обращенный ко мне.

– Может быть, вы хотите лечь спать?

– Нет, это я вас хотел об этом спросить, я-то выспался днем, да еще кофе, теперь вряд ли быстро усну.

– Тогда расскажите что-нибудь.

– Я? – не ожидая подобного вопроса, я растерялся и неожиданно сказал:

– Это лучше вы расскажите что-нибудь. В моей жизни все настолько просто, что и рассказывать нечего. Учился, женился, работа, дом, семья. Летом дача, зимой Новый год и встреча с друзьями однокашниками. Вот, пожалуй, и все. Ни взлетов, ни падений. Плавный переход с работы на государство в частную фирму при смене эпох и тихое ожидание старости.

– И все?

– Конечно.

– Вот уж не поверю, что в жизни человека нечего вспомнить, что было бы интересно другим. Наверняка есть что вспомнить, только не хотите или стесняетесь?

– Да нет, что вы. Я постоянно общаюсь с людьми, говорю, объясняю, уговариваю, пытаюсь что-то объяснить, доказать. Нет, стесняться мне нечего, да и потом, завтра мы расстанемся и, возможно, не увидимся больше никогда. Случайные попутчики на перекрестке пути.

– Как в песне.

– В какой?

– Вот и встретились два одиночества…

– Почему одиночества? У вас дети, у меня семья. Я не считаю себя одиноким.

– Я не это имела в виду. Это я так, образно.

– Значит, я не понял, извините.

– Нет, право, я совсем другое имела в виду. Мне кажется, что человек, как бы не был он обременен семейными узами, детьми, родственниками, друзьями, по большому счету, часто бывает одинок. Вы так не считаете?

– Не знаю, я как-то не задумывался.

– И хорошо, что не задумывались, значит, вам легче живется.

– А вам?

– Что мне?

– Вам, что, плохо живется?

– Почему, и мне хорошо, сейчас, во всяком случае.

– А раньше?

– По-разному бывало.

– Даже так?

– Представьте себе. В моей жизни столько всего было, романы писать можно, – и она мечтательно откинула голову на спинку дивана. Её волосы разметались в разные стороны, и она поправила их рукой. В её жестах была неуловимая элегантность, грация, и я невольно залюбовался, глядя на неё. Она взяла со стола яблоко и посмотрела на его глянцевую поверхность, словно хотела в ней что-то рассмотреть. Потом положила обратно.

– Так расскажите, если это не тайна за семью печатями.

– А вы думаете, вам это будет интересно?

– А почему нет?

– Вы так считаете?

– Безусловно.

– Хорошо, тогда слушайте, – и она, поправив подушку, поудобней устроилась в самом углу дивана, стала рассказывать…

Глава 3

Я родилась в Москве, но мои детские годы по большей части прошли вдали от дома. Отец работал в МИДе и к тому времени, когда я родилась, перешел на дипломатическую работу. Прага, Лиссабон, Стокгольм – города, где я познавала первые шаги в жизни, пошла в школу. Английский, шведский, португальский звучали для меня наравне с русским языком. Это было время, когда приезд на родину, во время папиных отпусков, казался чем-то необычным, праздничным, подобно Новогодним каникулам, когда ты ждешь с нетерпением праздников, в предвкушении многочисленных подарков и новогодних представлений. Все, что для других казалось серым и будничным, мне виделось совсем иначе. После унылых узких улиц Стокгольма с его своеобразной архитектурой, Москва поражала своими масштабами, площадями и проспектами. В Москве мы были большей частью проездом, так как отпуск родители стремились провести на море, в санатории или пансионате. Так что в Москве удавалось побывать лишь несколько дней в году. Но и этих дней хватало, чтобы, бродя под руку с мамой по тихим улочкам в центре, почувствовать себя дома.

Смешно, подумаете вы, и будете правы, но не забывайте, мне тогда не было и десяти. Детские ощущения совсем другие, особенно, когда родные места посещаешь так редко.

Первые школьные годы я провела с родителями за границей. Школа при посольстве, классы по несколько человек, учеба без шпаргалок и отлынивания от уроков. Дисциплина и, конечно же, ориентация на то, что после школы ты пойдешь как минимум в иняз. Впрочем, это было понятно.

Когда я училась в пятом классе, отца направили на работу в Исландию, а спустя два года мы неожиданно вернулись в Москву. Я не знала тогда еще, что отец тяжело заболел, и этим было обусловлено его возвращение на родину. Он по-прежнему работал в МИДе, был большим начальником, но часто лежал в больнице. Это потом, повзрослев, я узнала, что у него рак. Ему сделали операцию, но врачи лишь на время приостановили болезнь. Ежегодная химиотерапия сильно изменили облик отца. Он стал больше времени проводить дома.

Школу я заканчивала уже в Москве. Как раз начиналась перестройка. Отец, несмотря на свою болезнь, очень внимательно следил за всеми происходящими в стране процессами и во многом поддерживал позицию Горбачева. А мне в это время некогда было задумываться над происходящим. Я входила в новую жизнь, взрослела, и все происходящее вокруг воспринимала, как естественный процесс отмирания чего-то старого и становления нового и светлого.

Как вы сами понимаете, моя жизнь во многом отличалась от жизни моих сверстников. Да это и понятно, столько лет прожить с родителями за границей. Мы жили на Кутузовском проспекте в четырехкомнатной квартире, отлично обставленной, и для нас многие из тех проблем и трудностей, которые окружали большинство людей, были неведомы. Все, что было нужно, мы покупали в «Березках», валютных магазинах, в которых были товары зарубежного производства. Мама даже продукты умудрялась иногда покупать там. Валютный продовольственный был как раз неподалеку от нас.

Одним словом, я оканчивала школу, и вопрос стоял так, или МГИМО или иняз. А мне к тому времени вообще было все равно куда поступать. Я жила и радовалась жизни. Во мне все бурлило. Вокруг меня стаями ходили мальчишки и, хотя я не вела богемный образ жизни, иными словами, не бегала на танцы или дискотеки, коих тогда не было в том понимании, как это выглядит сейчас и не любила шумные компании у кого-то из друзей в квартире, и все же. Какие-то вечера в школе, у друзей на днях рождении, всегда вызывали у меня чувство, что я, если и не в самом центре внимания, то, по крайней мере, рядом.

Поэтому, когда я получила аттестат, отец прямо спросил меня, куда я собираюсь поступать.

Я честно сказала ему, что не знаю.

Отец очень любил меня. Я была поздним ребенком в семье. Мама родила меня в тридцать пять, а отцу к тому времени было сорок четыре. Так что к моменту, когда я окончила школу, отец был уже на пенсии, но продолжал работать, несмотря на тяжелую болезнь. Правда, он перешел на должность консультанта или советника, не знаю точно, как это называется, но постоянно работал, сидя у себя в кабинете, и к нему то и дело приезжали домой люди, и он часами занимался с ними, решая какие-то вопросы.

Когда отец был не занят делами, я любила с ним беседовать. Мы разговаривали с ним на самые разные темы. Как сейчас помню, отец сидел в кресле за столом, я рядом на стуле у окна. Он смотрел на меня и о чем-то говорил, а я слушала его и думала совсем о другом. Глупая, детская наивность. Я думала так будет всегда, не понимая, что детство проходит, и приходит пора взросления, а вместе с ней взрослая жизнь, к которой я, по сути, была еще не готова. Я очнулась от грез, когда отец, подытоживая, сказал:

– Пойми, Маша, мы с мамой не вечны, рано или поздно ты станешь самостоятельно жить и образование – это залог твоей будущей жизни. То, что происходит сейчас в стране, это только начало. Трудно сказать, что будет дальше, но сейчас тебе надо не растерять те знания, которые ты имеешь, получить диплом и стать специалистом.

– Пап, но какой из меня дипломат, или преподаватель шведского или английского языка?

– Хорошо, но хоть что-то тебя влечет?

– Я не знаю.

– Плохо, возможно я что-то упустил в твоем воспитании, не знаю.

– Ничего ты не упустил, все нормально пап. Хочешь, я пойду и поступлю в твой МГИМО или еще куда-нибудь?

– Куда именно?

– В университет, например.

– И кем ты станешь?

– Я не знаю, например историком или филологом.

– Против университета я ничего не имею против.

Я поцеловала отца. Он обнял меня и тихо добавил, – тебе жить в этом мире, постарайся не разочароваться в нем.

Эти, странные на первый взгляд, слова я поняла много лет спустя, когда после смерти отца, а он умер спустя два года после того памятного разговора, прочитала его записи. В них он писал свои размышления, хотел написать книгу, но не успел. Многое из того, что я узнала об отце, было в этих записях. Он прожил, в общем-то, короткую жизнь, но успел много повидать и очень много сделать. И при этом он в конце жизни испытал чувство разочарования от многих сделанных им вещей. Читая рукопись, я поняла для себя, что отец был, как он сам написал, винтиком большого механизма, который развалился из-за того, что у основания всего механизма стояли за редким исключением, тупые, некомпетентные люди. Именно они виновны в том, что наша жизнь стала такой серой и нищенской. Идеи, которые были заложены в систему, были выхолощены и превратились в догму, которая рано или поздно привела к своему неизбежному концу.

А я в это время училась на третьем курсе историко-архивного факультета МГУ и, поняв свои женские достоинства, вертела однокурсниками как мне вздумается. Золотая пора молодости совпала со временем зарождения первых кооперативов, уличных демонстраций, свободы, которая людям старшего поколения даже не снилась. Мы восприняли это вполне естественно, да иначе и быть не могло. Но вместе с тем, я не понимала тогда еще, какие трудности ждут меня впереди, в том числе и на бытовом уровне.

Когда отец умер, мы остались с мамой вдвоем. Она только что вышла на пенсию. Деньги, которые были заработаны за время пребывания за границей, начали быстро обесцениваться. Валютный счет использовать было можно, но крайне сложно, а вскоре он и вовсе оказался заблокированным. Единственным выходом, оставалось продавать из того, что у нас было нажито до начала перестройки, что собственно и выручало нас.

Я перешла на четвертый курс и зимой повстречала его, мою первую любовь. Как сейчас помню тот день, – Мария Викторовна прервала свой рассказ и задумалась. Я понимал, какие тонкие струны души затронула она у самой себя, и потому, не смел ничего спрашивать. Она умолкла, видимо вспоминая минувшие дни, а потом продолжила свой рассказ.

Пятнадцать лет назад.

Раздался телефонный звонок, и Мария Андреевна подняла трубку:

– Алло, квартира Зотовых. Что? Машу? Одну минуту.

– Маша, тебя к телефону.

– Мам, кто?

– Не знаю, по-моему, кто-то из твоих подруг.

– Алло. А Зой, это ты, привет. Представляешь, мама не узнала тебя по голосу. Что? Когда? Завтра? Буду. Во сколько? Половина восьмого? Нет, обязательно приду. А кто еще будет? Все, договорились. Пока.

– Кто звонил?

– Это Зоя. Завтра у Люды день рождения. Она приглашает всех к себе. Зоя спрашивает, пойду я или нет.

– Как ты можешь пойти, если тебя не приглашали?

– Да нет, мам, Зоя спрашивала, пойду я или нет, потому что Люда ей уже звонила и пригласила, а мне будет звонить, – в этот момент снова раздался звонок телефона. Маша подняла трубку и произнесла:

– Алло. Да. Привет. Конечно, буду. Спасибо за приглашение. Да, в половине восьмого. Ну, все, пока.

– Вот и приглашение.

– А Люда, это высокая блондиночка в очках, которая была у нас?

– Совершенно верно.

– Приветливая девочка. Она, кажется, с тобой в одной группе учится?

– Да, наша староста.

– Даже так.

– Надо же кому-то отдуваться, когда мы прогуливаем лекции.

– Маша, о чем ты говоришь?

– О Люде, конечно.

– Ты лучше подумай, что ты ей подаришь на день рождения.

– Это не проблема. Я знаю, на чем она помешана.

– И на чем же?

– Ни за что не поверишь. Она собирает собак.

– Каких еще собак?

– Всех подряд. Плюшевых, фарфоровых, деревянных, железных. Короче, любые фигурки, изображающие собак.

– Очень мило.

– Может быть, зато никакой проблемы в части подарка. Так, у нас есть какая-нибудь вещь в образе собаки?

– Надо подумать. По-моему, у тебя была игрушка в виде собачки на колесиках и у нее рот помню, открывался.

– Мам, ты гений, главное вспомнить, где она лежит.

После получасового рытья в огромной квартире деревянная собака была найдена. Это была игрушка, которую можно было возить за веревочку, и при этом она непрерывно открывала и закрывала рот. Внимательно осмотрев и не найдя в ней особо больших дефектов и придав ей слегка обновленный вид, Маша решила, что это вполне достойный подарок, который займет место в коллекции Люды.

– Ну, вот и отлично. К этому можно приложить цветы и коробку конфет.

– Цветы – да, но где ты возьмешь конфеты? Это не так просто.

– Ты думаешь?

– Уверена.

– Придумаем что-нибудь.

– Тебе виднее.

На следующий день, опоздав всего на несколько минут, Маша поднялась на третий этаж и нажала кнопку звонка Людиной квартиры. Именинница, нарядная и счастливая от подарков, полученных от друзей, открыла дверь.

– Поздравляю, подруга, – и Маша протянула ей коробку конфет, цветы и пакет с собакой.

– В твою коллекцию.

– Правда?

– Клянусь.

Люда не выдержала и, сунув нос в пакет, увидела в нем деревянную собаку на колесиках, засияла от счастья, что в её коллекции прибавилась очередная собачка.

– Спасибо, такой у меня точно нет.

– Слава Богу. К следующему дню рождению напиши список, что есть, чтобы не продублировать твои «раритеты», – и подруги рассмеялись.

– Проходи, уже кое-кто пришел.

Маша прошла в комнату и сразу увидела знакомые лица. Зоя, Валера, Костя из параллельной группы, с которым Люда дружила, и Лена, двоюродная сестра Людмилы, которую Маша один раз видела. Поздоровавшись со всеми, она подошла к Зое.

– Давно пришла?

– Не очень.

– Не знаешь, кто еще из наших будет?

– По-моему, Ольга и кто-то еще.

– Понятно. А где Людкины предки?

– На кухне и в большой комнате, стол накрывают.

– Понятно, пойду, поздороваюсь.

Родители Люды суетились, накрывая праздничный стол. Несмотря на проблемы с продуктами в магазинах, Маша увидела, что они ко дню рождения дочери постарались на славу, раздобыв даже деликатесы. Поздоровавшись и перекинувшись парой фраз с Татьяной Матвеевной, которую она немного знала, поскольку не раз бывала у Людмилы дома, она вернулась в комнату, где в ожидании, когда гостей пригласят к столу, стояли и сидели, пришедшие. Пока Маша отсутствовала, гостей прибавилось. Пришла Ольга, розовощекая девочка, внешний вид которой, просто как нельзя больше подходил к облику архивиста или библиотекаря. Также пришел Николай, еще один двоюродный родственник Люды вместе с приятелем Анатолием. Маша вошла в комнату, её беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что гостей прибавилось. В этот момент он повернулся в её сторону, и их взгляды встретились.

Нет, стрела амура не пронзила в тот момент её сердце, но что-то неуловимое проскользнуло в этот миг, и, словно испугавшись, она отвела взгляд. Подошедшая к ней Люда зашептала ей на ухо:

– Слушай, пойдем, я тебя представлю.

– Потом, неудобно.

– Ты чего, пойдем, – и она, взяв Машу за руку, подвела её к молодым людям, стоящим как бы особняком от основной группы собравшихся.

– Знакомьтесь, Мария Зотова, моя подруга. Мы учимся в одной группе; самая красивая девушка во всем институте.

– Скажешь тоже.

– Говорю как на духу. А это мой двоюродный брат Николай и его друг.

Стоящий перед Машей молодой человек неожиданно протянул руку и, поздоровавшись, произнес, – Анатолий.

– Маша, – произнесла та, и пожала руку. Наэлектризованная рука одного из них, как это иногда бывает, разрядом пробежала в рукопожатии, и оба, почувствовав это, расцепили руки и одновременно рассмеялись к удивлению рядом стоящих Люды и Николая.

– Нет, нет, все в порядке, – произнес Анатолий и улыбнулся.

Вскоре гостей пригласили к столу и когда рассаживались, как-то так получилось, что Маша оказалась рядом с Анатолием.

Вскоре родители Люды незаметно вышли на кухню, а молодежь продолжала веселиться. Заиграла музыка, и веселье начало набирать обороты. Маша любила и умела танцевать, и потому партнеры сменялись один за другим, но все же Анатолий уже в который раз пригласил Машу на танец. К концу вечера, когда кто-то пил чай с тортом и конфетами, кто-то вел беседу или ел взятый из вазы апельсин, Маша сидела в кресле и вела беседу с Анатолием:

– Так значит, вы учитесь в МГИМО?

– Да, заканчиваю.

– И собираетесь стать дипломатом?

– Да, это очень интересная профессия. Я с детства о ней мечтаю. Страны, города, представляете себе?

– Очень даже. Мой папа был дипломатом. Мы много лет прожили за границей.

– А сейчас он работает в МИДе?

– Нет, он умер в прошлом году.

– Извините, не знал.

– Ничего. Мы с мамой потихоньку свыклись с мыслей, что его нет. Он до этого долго болел, рак. Пока наука бессильна в его лечении.

– А почему вы с такими, извините, связями, и вдруг в МГУ на историко-архивном?

– Разве я похожа на дипломата? И потом, кроме Александры Коллонтай, я что-то не припоминаю, кто из женщин активно работал бы на ниве дипломатии. А если и работают, то на должностях, которые, в целом, с успехом можно найти где угодно.

– Не буду вас переубеждать.

– И не надо. Мне вполне нравится учеба, и то, чем я собираюсь заниматься.

– А чем, если не секрет, вы хотите заниматься?

– Работать.

Он рассмеялся и добавил: – это понятно, я имел в виду – где?

– Где угодно. В архиве, библиотеке, музее, да мало ли где можно работать.

– С вашим обаянием и красотой только в архиве работать, – неожиданно произнес он.

– В каком смысле?

– Ну, я не знаю, мне кажется, вы достойны гораздо большего.

– Может, посоветуете принять участие в конкурсе красоты?

– А что в этом плохого?

– Да нет, ничего, но мне этого не надо.

– Я понял.

– И что вы поняли?

– Что вам этого не надо.

– Все правильно, – и чтобы несколько смягчить создавшуюся ситуацию, добавила:

– А вы сами москвич?

– Нет, я из Петрозаводска.

– Из Петрозаводска? – с удивлением произнесла Маша, – А где это?

Анатолий рассмеялся, – На севере. Между Ленинградом и Архангельском.

– Как интересно.