Текст книги "Колдовская сила любви (СИ)"
Автор книги: Аристарх Нилин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Глава 3
Полгода спустя.
По прошествии трех месяцев, которые отделяли её от того дня, когда она окончательно поняла, что все эти годы, попусту жила в плену иллюзий и Анатолий никогда не любил её, она получила официальный развод от Василиса. Всё это время было для неё одним нескончаемым ожиданием, когда это произойдет. Она не пыталась просить прощения, клясться, что совершенный ею поступок, был полным безрассудством, что она любит Василиса. Ничего этого не было. Она понимала, что по-настоящему, она никогда не любила его. Да ей было с ним хорошо, спокойно. Он был добр к ней и внимателен. И год, проведенный в Афинах, были самыми спокойными и беззаботными в её жизни. Но не было одного. Любви. Большой, настоящей, окрыляющей любви, которая захлестывает человека через край. Заставляет делать глупости и безрассудные поступки. Всепоглощающая любовь, к мужчине, мысли о котором, заставляют не спать ночами, звонить и думать двадцать четыре часа в сутки. Изменять своим привычкам, делать не то что надо, а то, что нужно, чтобы добиться его взгляда, слова, жеста.
Таким была любовь Маши к Анатолию. Она длилась до того момента, когда она услышала вместо слов признания в любви, банальную новость о назначении по службе. И в этот миг его образ высветился, словно всё это время был в тени, и всё стало ясно и четко, встало на свои места. Уже позже, она не раз сидела за столом в кабинете отца и, смеясь над собой, удивлялась, как могла она все эти годы не видеть очевидного. Как права была мать и Зоя, когда говорили ей еще тогда, в студенческие годы, что он никогда не сделает ей предложение руки и сердца, но она вопреки всему верила, что это не так. Верила, потому что любила. Даже когда вышла замуж, она продолжала верить, что Анатолий, когда узнает, что она вышла замуж, начнет ревновать её и поймет, наконец, кого он потерял, начнет умолять её вернуться и она, конечно же, бросит все и побежит к нему. Впрочем, она так и поступила, не дожидаясь, когда он скажет ей эти слова. Настолько глубока была её любовь и вера, что так и произойдет.
Но вышло совсем иначе. Мир снова подставил ей подножку, и она поняла, что в жизни есть место радости и горю. И чего больше в нем, не знает никто. Сейчас, было больше горя. Она потеряла того, кого любила и одновременно, того, кто её любил.
Василис, как и обещал, положил после развода в банк на её счет деньги, и она могла некоторое время не думать о том, как ей жить дальше. В последний вечер, перед отъездом на родину, он зашел к ней проститься. Как всегда сдержанный, но уверенный в себе, каким он был, когда они только познакомились, он стоял в коридоре, держа в руках плащ. На дворе была весна, но тепла еще не было. Он забыл зонт, и потому с плаща стекали струйки воды. Она стояла в глубине коридора, боясь подойти, словно нашкодившая девчонка, ждущая взбучку от матери. В домашнем халате, она стояла, потупя взор и смотрела, как растекается лужицей вода на полу, и не знала что сказать. Он тоже молчал, потом заметил, что под ногами собралась целая лужа, и произнес:
– Извините, я, кажется, принес вам целую лужу воды. Прошу извинить.
– Ничего, это просто вода. Вытру и все.
– Тогда я, пожалуй, пойду. По-моему, все вопросы решены.
– Да, конечно.
– Если какие-то будут проблемы, мой телефон прежний. Звоните домой, – он неожиданно перешел на вы, и это сразу возвело между ними барьер, который Маша не в состоянии была переступить. Ей хотелось по-бабьи прижаться к нему, зареветь и просто сказать, – прости и прощай. Я знаю, что ты меня любишь, но что сделать, если я такая стерва. Ведь любить надо обоим, а я думала, что у меня получится.
Она ничего этого не сказала, только молча кивнула и добавила:
– Спасибо, если что позвоню.
Он повернулся и вышел. Она закрыла за ним дверь и только после этого оперлась об неё руками и завыла. Нет, не заплакала, а именно завыла, от той пустоты, которая вдруг нахлынула на неё, после всего того, что произошло, так необъяснимо быстро. Весь мир был для неё сосредоточен в этом непонятном, диком хороводе жизненных хитросплетений которые сплелись для неё в полотно жизни.
Все эти дни, недели и месяцы, после развода, она жила как бы по инерции. Вставала, завтракала, ходила в магазин, занималась делами, которые раньше можно было отложить на неопределенно долгое время, а то и вовсе не делались годами. Так, она вдруг, перебрала шкаф в коридоре, забитый старыми вещами, затем разобрала все вещи на антресоли и пересмотрела, что там лежит, и снова убрала всё на место.
Отношение с матерью тоже изменились. Вместо прежних доверительных, они стали односложными. Они разговаривали, и даже не ссорились и не ругались, но все разговоры касались чисто бытовой стороны их существования. Что купить, что приготовить, как чувствуешь себя и все в том же духе. И ни разу за всё это время, Маша не сделала шаг, чтобы поплакаться матери, поговорить по душам, обсудить все то, что произошло и как ей жить дальше. А Мария Андреевна и хотела бы поговорить с дочерью и пожалеть и посоветовать, но боялась, что если заведет разговор на эту тему, то разрушит и без того хрупкий мир в их доме и еще больше отдалит дочь от себя. Вот почему, ложась спать, она, хотя и не была верующая, мысленно молилась, чтобы в их доме наступил мир и покой, и чтобы её дочь смогла снова обрести свое счастье.
– Ну почему жизнь так больно обошлась с её любимой дочерью? – думала она, – Почему её судьба, так резко отличается от спокойной, пусть порой и трудной и суровой на первых порах, её собственной? Может быть, права Маша, что любовь не выбирают? Это она входит в наши сердца, рвет его на части, заставляет быть счастливым или наоборот несчастным? Все эти вопросы Мария Андреевна не одну ночь задавала себе, прося у Господа одного, сделать её дочь счастливой.
Незадолго до майских праздников, в Москву вернулась Зоя. Они не виделись почти полтора года, да и переписка совсем прекратилась. Зоя позвонила в день приезда и, услышав в трубке, знакомый голос подруги, была рада и в тоже время удивлена, что она в Москве:
– Какими судьбами? Ты одна или с Василисом?
– Одна.
– Слушай, у меня тут гора новостей.
– У меня тоже.
– Правда? Вот здорово. Ты надолго в Москве?
– Насовсем.
– В смысле, Василиса опять в Москву назначили?
– При встрече поговорим.
– Ты меня пугаешь.
– Брось, всё нормально, просто мы разошлись.
– Как разошлись?
– Молча, просто взяли и разошлись.
– Ну, вот этого я никак от тебя не ожидала. Хочешь, я прямо сейчас к тебе приеду?
– Конечно, я буду рада тебя видеть.
– Тогда жди, через час буду.
Зоя приехала через полтора часа, нагруженная рюкзаком, загорелая, повзрослевшая и располневшая. Скинув рюкзак, она поставила его перед собой и, посмотрев на Машу, неожиданно произнесла:
– Ну, горе ты мое луковое, тебя совершенно нельзя одну оставить. Опять учудила невесть что.
В этот момент в коридоре показалась Мария Андреевна. Завидев Зою, она слегка повела бровью и произнесла:
– Здравствуй Зоенька, рада тебя видеть.
– Ой, Мария Андреевна и вас так рада видеть, – они обнялись и расцеловались.
– И сколько уже месяцев?
– Четыре, целых четыре, – и она погладила себя по животу. Маша, наконец, поняла, что Зоя ждет ребенка, и только теперь увидела её слегка увеличившийся живот.
– А я-то думаю, что это ты так поправилась.
– А ты что, думала я отъелась на вольных хлебах в экспедиции. Да там вкалываешь так, что не до жиру.
– Ну, Зоенька, проходи, расскажешь, как вы там, в Монголии.
– Ой, да мы где только не были с Леней. И в Монголии и на Алтае. Столько разных мест посмотрели и интересного увидели, на всю жизнь хватит.
– Что ты говоришь, как интересно.
– А вы-то тут как?
– По-разному. Союз вот развалился. Живем теперь в другой стране.
– Ну, это еще до нашего отъезда произошло.
– Я так давно тебя не видела, что мне казалось, что бог весь, когда ты уехала.
– Да время летит быстро. Не успеешь оглянуться, раз и полевой сезон заканчивается. Не успел собранный материал систематизировать и снова вперед. Да что мы, как вы, как самочувствие?
– Да вроде ничего. Живы пока и, слава Богу. А что дальше, кто его знает, – она вдруг засуетилась, видя, что Маша молчит, видимо хочет наедине поговорить с Зоей, и потому сказала:
– Знаете, вы тут поговорите пока, а я пойду, полежу, а как понадоблюсь, позовете. Хорошо?
– Хорошо, мам.
Мария Андреевна вышла, и Маша прикрыла за ней дверь в кухню. Это не ускользнула от внимательного глаза Зои.
– Видно многое изменилось в вашем доме, с тех пор как я в нем не была?
– Все мы Зой меняемся. Время неумолимо над нами.
– Чего? Ты, с каких это пор философией занялась?
– С чего ты вдруг так решила?
– Так говоришь, словно Конфуция с утра до ночи читаешь.
– Какой к лешему Конфуций.
– Ладно, рассказывай, что с тобой стряслось.
– Да ничего, просто прожили год с хвостиком, и развелись. Не я первая, не я последняя.
– Ой, скажите, пожалуйста, не она первая, не она последняя. Ты мне давай не юли, говори, как есть.
Маша, присела за стол напротив Зои и, посмотрев на неё, загорелую, обветренную жаркой пустыней, жизнерадостную, вдруг по-хорошему позавидовала подруге и уже спокойно ответила:
– Знаешь, Зойка, права ты была насчет Анатолия. Столько лет любила его, верила и ждала, когда он в любви объясниться, а он оказался обычным, как мать говаривала в свое время, карьеристом. Любит одного себя, а на мою любовь плевать он хотел, – и Маша помимо своей воли пустила слезу.
– Нашла о чем вспоминать и о чем горевать. Козел он и в Африке козел. Знаешь, сколько их по миру ходит. И все симпатичные между прочим, бородой кивнут, по козлиному вякнут, и ты готова за ним бежать, как на привязи. Думаешь, вот он, любимый, избранный, а ему от тебя кроме как потрахаться, ничего и не надо. Грубо, но справедливо. Я права?
– Права.
– Только я не пойму, а при чем тут Анатолий?
– Так ведь приехала я в Москву, встретила случайно его на Смоленской, прямо у МИДа, где он работал и всё.
– Что всё?
– То и все, пошло поехало. Все вернулось. Короче стала с ним любовь крутить, встречаться, целоваться и всё такое прочее. Приехала на пару недель, а чувствую, что без него не могу. Застряла на месяц. А Василис видно почувствовал, что что-то не так, прилетел и с порога, говорит, готов к разводу. Я согласилась. А Анатолий мне в тот же день и говорит, что получил назначение в Бельгию и так сказать счастливо оставаться.
– Ну, подлец. Нет, я всегда говорила тебе, держись от него подальше, а ты…
– Да нет, Зой, никакой он не подлец, а вот я дура набитая, это точно. Ведь главное смотрю на него, и словно другой человек. Вот только что один был, а теперь другой. Я уже потом, когда домой приехала, сижу и думаю, как, я могла вот так втюриться и не видеть, не понимать, что он за человек. Хотя, что я говорю. Видела я все и понимала. Только видно правда в народе говорят, любовь так ослепила меня, что я черное за белое принимала. Все что ни скажет, я, словно переиначивала, оправдывала, доказывала самой себе, что это не так. Ой, да что теперь говорить. На ошибках учатся, вот и я учусь.
– Маш, а что Василис, не простил тебя?
– Да нет, мы с ним вообще на эту тему не разговаривали. Он как сказал мне насчет развода, я сразу согласилась. Ну что я буду оправдываться, когда я в это время любовью ослеплена была. Ну а позже, я и сама не стала, и потом… Понимаешь, Зоя, ведь его, если честно сказать, никогда и не любила. Да интересный, образованный, культурный, и любит меня и всё такое, только, ну не знаю, как тебе сказать. Вот, помнишь, как ты мне говорила, ты за своим Леней, хоть на край света готова была побежать.
– Так я и побежала.
– Вот именно, побежала, а почему, потому что полюбила, всем сердцем, всей душой. А я между прочим, когда решилась сказать ему, что согласна выйти замуж, до последней минуты колебалась, да какой там колебалась. Прямо хотела сказать, что не люблю его и замуж не выйду, а потом вдруг возьми и передумай. И ведь почему, назло Анатолию. Дескать, пусть помучается, пусть поревнует.
– Да, Машка, ты конечно даешь. Вот чего-чего, а такого я от тебя никак не ожидала. И главное, когда в Загсе расписывались и потом, я и представить себе не могла и даже догадаться, что не по любви замуж выходишь.
– Сама знаю, но что сделано, того не вернешь.
– Это точно.
– Да что мы всё обо мне. Я вроде как уже оклемалась, собираюсь на работу устраиваться. Правда, вот с матерью у нас напряг. Заметила наверно.
– Да вижу. Впрочем, ты зря, у тебя мать такая классная.
– Сама знаю. Ничего, время все перемелет, и всё в порядке будет. Просто мне еще немного надо времени, чтобы свои чувства в порядок привести.
– Э нет, тут ты не права. Чувства свои ты в порядок, конечно, можешь привести, а вот взаимоотношения надо налаживать, потому что чем дальше ты будешь это откладывать, тем сложнее тебе будет, да и Марии Андреевне тоже.
– Может быть, но не могу, понимаешь, не могу.
– А ты через не могу. Поплачься в жилетку и все в порядке будет. Ты, небось, такую стену воздвигла, что выше Кремлевской будет. А для чего? Сама не знаешь. Главное, вас только двое и ближе и роднее чем ты да мать нету. Я права?
– Зой, ты всегда права, даже противно становится.
– А, правда, всегда глаза колит. Слушай, ставь чайник, я, между прочим, всего три часа, как из Аэропорта, есть хочу, сил нет. И потом, мне теперь надо за двоих есть, между прочим, – и она снова погладила свой живот.
– Елы палы, я совсем тут нюни распустила, а про чай и еду забыла, – Маша вскочила, и начала быстро накрывать стол. Потом обернулась, и произнесла:
– Слушай, Зой, позови мать, сейчас отпразднуем твой приезд.
– Ага, а заодно подарки получите, которые я вам привезла.
– Подарки? Какие подарки?
– А вон те, что в рюкзаке, – загадочным голосом произнесла Зоя.
– Так тем более, зови мать и открывай свой рюкзачок, я уже горю от нетерпения узнать, что в нем такое.
Они просидели за столом на кухне до позднего вечера. Зоя привезла Маше и её маме кучу подарков. Какие-то восточные амулеты, красивый полудрагоценный камень, две кофты из верблюжьей шерсти, тапочки и что-то еще. Потом, она долго рассказывала и показывала фотографии, которые были сделаны в разных местах, где они работали и просто бывали с Леней.
Перед Машиным взором открывались неописуемо красивые места. Пески, барханы, горы, солнце, встающее над землей и облака, плывущие над бескрайней песчаной равниной. Глаза змеи, готовой к смертельному броску и веселые и улыбающиеся лица членов экспедиции. Леня, проводники, разнорабочие и, конечно же, Зоя, сфотографированная мужем в самых неожиданных моментах. Такие фотографии обычно получаются, когда ты не просишь приготовиться к съемкам, а просто щелкаешь, поймав в объектив в совершенно неподходящий для тебя момент. Зато именно на таких снимках можно увидеть и разглядеть истинные, неподдельные чувства, эмоции, мимику человека, во всей красе передать его внутренний мир и красоту жизни.
Маша и Мария Андреевна рассматривали фотографии, а Зоя поясняла и комментировала. Смеялась и ругалась, что Ленька заснял её в таком неприличном виде. Особенно над той, где она по пояс голая, в шароварах стоит на двух камнях и умывается в речке и, видя, что Леня пытается её сфотографировать, машет ему полотенцем и одновременно улыбается.
Они вместе смеялись, рассматривая их веселые лица, и по-настоящему радовались и завидовали такому простому человеческому счастью.
Мария Андреевна попрощалась с Зоей и пошла спать, и подруги вновь остались вдвоем.
– Так что ты теперь собираешься делать? – спросила Зоя.
– Не знаю, но на работу точно хочу устроиться.
– Обратно в музей?
– Может быть. Кстати, была у них, зовут обратно и даже место вакантное есть. Сотрудников за это время много уволилось. Зарплата маленькая, инфляция сумасшедшая, вот и уходят. Помнишь Веру Леонидовну, я тебя с ней знакомила, когда тебя какой-то вопрос интересовал по археологии?
– Помню, и что?
– Тоже ушла. Теперь занимается каким-то бизнесом, не поверишь, костями торгует.
– Какими костями?
– Ну не совсем костями, а бивнями, мамонтов.
– Да ты что, где же она их берет?
– Что ты, это такое дело, расскажу, не поверишь. Оказывается, в Заполярье есть большие кладбища этих животных. В вечной мерзлоте они отлично сохранились. Так вот они оттуда их возят, а потом за кордон переправляют. Сумасшедшие деньги.
– Все ясно. Это мне знакомо. Вокруг нас тоже эти падальщики, как мы их называем ходят. Особенно, как в Союз вернулись, тут же объявились, не успели мы палатки поставить.
– Зой, я только одного не пойму, как им удается все это вывозить, ведь это контрабанда чистейшей воды?
– Ха, сейчас это плевое дело. Кости они наверняка вывозят на какой-нибудь склад на один из военно-транспортных аэродромов, что разбросаны по всей стране, а потом договариваются сделать якобы транзитную посадку и попутно забирают груз. Досмотра нет, а груз прямым ходом в Подмосковье. Там его развозят и где-нибудь в гаражах или на складах хранят, а потом потихоньку вывозят из страны.
– Ты так думаешь?
– Не думаю, а знаю. Мы тоже с этим сталкивались. Нам прямо говорили, хотите заработать, пожалуйста, включайтесь в цепочку, и будете получать проценты. Таковы ныне нравы.
– А вы что?
– Ну, у нас знаешь руководитель экспедиции какой. Классный мужик. С мировым именем. Он свой авторитет, ни на какие бабки не променяет. Он их сразу отшил и они больше к нам ни ногой.
– Понятно.
– Слушай, а ты вообще как сейчас живешь-то?
– В смысле?
– В прямом, ты же не работаешь.
– А в этом смысле. Нет, здесь как раз у меня проблем нет. Василис оказался порядочным человеком. Оформив развод, открыл счет на мое имя. Оставил мне двадцать пять тысяч долларов.
– Сколько?
– Двадцать пять.
– Ничего себе. Да, вот это действительно молодец. Уважаю таких. Может, конечно, для него и не очень большая сумма, но всё же.
– Так что в этом плане все нормально.
– Ладно, деньги деньгами, а по жизни, что думаешь?
– Ничего. Знаешь, на душе так хреново. То волком выть хочется, то смеяться. Хочется все бросить и всё с нуля начать.
– Это ты брось. Все равно, все что было, при тебе останется. От прошлого не убежишь. А вот изводить себя совершенно не к чему. Жизнь, она ведь остается, какие бы подарки нам судьба не преподносила. И потом, Маш, тебе всего ничего, встряхнись, выйди в свет, покажи себя, а мужики, как мухи на мед на тебя слетятся. Ты вспомни, какая ты была на курсе. Знаешь, я ведь честно скажу, как я тебе тогда завидовала, – Зойка облокотилась о стол рукой и мечтательно посмотрела на Машу.
– Нашла чему завидовать.
– Нет, было чему. Ты ведь была первая красавица не то что курса, факультета, а уж как парни на тебя смотрели. Того и гляди, слюни изо рта польются, – Зойка рассмеялась, а вслед за ней и Маша.
– Скажешь тоже. Была и сплыла твоя красавица расписная.
– Сама ты сплыла. Вовсе нет. И не смей так про себя говорить. Была и остаешься самой красивой девахой, которую я знаю. Поняла?
– Поняла, – и они соприкоснулись лбами и рассмеялись.
– Слушай Зой, я так рада, что ты приехала. Ты как, надолго?
– Пока не рожу, а там видно будет.
– А Леня где?
– Как где, дома, шмотки разбирает. Ой, кстати, надо позвонить, а то, небось, волнуется. Мать честная время уже десятый час.
– Так ты чего бросила его и сразу ко мне?
– Ну, ты же сама сказала, что у тебя проблемы и по голосу поняла, что надо бросать всё и к тебе ехать. Я так Лене и сказала, если что заночую, не жди.
– Зойка, ты…
– Знаю, чудесная подруга и все такое прочее. Пойду, позвоню, что выезжаю.
Маша проводила Зою и попросила ее, как приедет домой, позвонить. Вскоре та перезвонила и сообщила, что уже дома. Маша попросила её передать привет Лене и повесила трубку. Она почувствовала, как у неё полегчало на сердце, и она обернулась, так как ей показалось, что в дверь заглянула мать. Так оно и оказалось. Мария Андреевна стояла в дверях и смотрела на Машу влажными от слез глазами.
– Мам, ты чего?
– Нет, ничего, это я так.
Маша вскочила и, подбежав к матери, обняла её, прижала к себе и тихо произнесла:
– Мам, прости меня.
– За что же мне тебя прощать?
– За все, за те слезы, бессонные ночи, за все глупости, которые я натворили в этой жизни.
– Что ты, Машенька, в жизни еще так много будет испытаний. Лишь бы тебя они обошли стороной. А слезы и бессонные ночи, это удел всех матерей. Станешь ей, сама узнаешь и поймешь, как болит сердце, когда видишь, а помочь не можешь, потому каждый сам решает свою судьбу, а уж правильно или нет, одному Богу известно.
Обнявшись, они стояли и молчали, мать и дочь, объединенные горем и радостью прожитых лет.
