Текст книги "Врата небес"

Автор книги: Антон Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Дальше, – ровно приказал Вельх.

– Она кричала и выла, царапалась и хрипела, плакала и судорожно стенала, но потом наконец-то умерла… – Пленный выдохнул с силой, и дрожь внезапно покинула его худое маленькое тело.

– Он положил передо мною ее окровавленный труп и сказал, что в нашем корпусе еще очень много таких вот несовершеннолетних детей…

– И тогда?.. – спросил Вельх, подавшись вперед.

Пленник открыл внезапно свои мокрые запавшие и полные подступающего безумия глаза и хрипло ответил:

– Тогда я согласился.

Наступило молчание, прерываемое лишь сухим и едва слышным шорохом падающего в песочных часах песка. Полурослик злорадно наблюдал за тем, как мало его осталось в верхней чаше часов. Он знал, что скоро кончится разговор и начнется болезненная неприятность, которая была ему гораздо интереснее и милее.

Маг молча сидел, уставившись в одну точку, которой была переносица связанного, обмякшего на своем отполированном до блеска кресле.

– Это была иллюзия, – наконец уверенно сказал Вельх, громкими словами разрывая тишину. – Это была направленная иллюзия, чертов придурок! Понимаешь ты, что через минуту после первого же крика в пределах стен Высокого Двора к тебе в комнату ввалилась бы по меньшей мере кварта?!

– Да, – одними губами прошептал пленный, – я понимаю…

– Тогда почему ты, – почти прошипел Вельх, лицо которого сделалось неузнаваемо страшным, – ты, который обучался в Императорском Университете на Семи Холмах, не смог сообразить, что имеешь дело с движущейся картинкой, а не с живым человеком?!

– Потому что… – слабым, полным безумия шепотом ответил распластанный на кресле секретарь, – он сделал это… совершенно бездумно. Привычно. И я знал, что в случае моего отказа… он сделал бы это на самом деле. – Эти слова окончательно вымотали его; он откинулся назад и замер, уставившись открытыми глазами в пустой каменный потолок.

– Ясно, – наконец молвил Вельх, потирая глаза и уставший от напряжения лоб. – Что он потребовал от тебя?

– Шутки Его Высочества. Его шутки, направленные против Его Высокой Сестры. Он считал, что я смогу незаметно от Дакрэ копировать письменные планы, которые обсуждает принц со своими приближенными.

– Но ты не смог.

Пленный молчал, не глядя на Вельха.

– Тебя обнаружили сразу же, с первой попытки. Ты не знал, что в комнате с бумагами всегда плавает невидимый магический глаз, и при первой же попытке скопировать документы был пойман, – медленно сказал Вельх, разглядывая помощника секретаря.

Тот едва заметно кинул.

– Нет, – негромко и чуть насмешливо сказал маг позади Вельха.

– Нет, – спокойно и мирно повторил тот. – Ты слышал, Джереми Гарс. Ты солгал мне. Вернее, не сказал всей правды. Это так?

– Так, – прошептал тот.

– Почему?

Пленник молчал.

– Я знаю почему, – вдруг, усмехнувшись, ответил за него сам Вельх. – Ты слишком мягкий человек, Джереми Гарс. Ведь ты действительно остался верен его высочеству принцу, несмотря на свое продиктованное ужасом предательство. – Он снова усмехнулся. – А потому поспешил попасться в первый же раз, рассчитывая на то, что твой хромой с ножом оставит девочку в покое, а ты так и не превратишься в настоящего предателя… Отвечай!..

– Да, – вымолвил помощник секретаря, словно выплевывая осколки зубов из разбитого этим окриком рта.

– Я понимаю тебя, – кивнул Вельх, разгибаясь и отходя в сторону. – Понимаю, но считаю слабым человеком. Если бы твоя верность была равна твоему страху, ты тотчас рассказал бы о случившемся Вану Дакрэ, тем самым снимая со своих плеч весь этот груз. Навсегда.

Он помолчал, наблюдая за тем, как медленно меняется лицо пленника, и добавил:

– Но ты сделал по-другому. Это доказывает твое неверие в силы высокого наследника короны Империи Великого Дэртара. А значит, ты нуждаешься в наказании, которое принесет тебе боль. И в освобождении от своего места. Потому что слабых людей его высочество наследный принц рядом с собой не держит. Они оскверняют Его величие. – Он смотрел на пленника в упор.

Маг молчал, отпустив свой хрусталь, а полурослик следил за песочными часами, в которых оставалось лишь пара сотен крупинок.

Вельх еще пару секунд смотрел на связанного, глаза которого источали страх. Затем он похлопал его по плечу и сказал:

– Наказанием тебе будет отставка. Так решил я, личный телохранитель его высочества, и один из распорядителей его дел, – с этими словами он обернулся назад, к стене, и сделал полурослику знак отпустить пленника из его плена, а также открыть стену-дверь.

Кели не двинулся с места; рука его слегка нажала на один из многочисленных рычагов, и стена поползла в сторону.

Одновременно с тем, как Вельх перешагнул порог камеры пыток, он заметил внимательный, возбужденный взгляд полурослика, направленный в сторону кресла.

А затем пленный тихим, полным ужаса голосом закричал, и до мгновенно обернувшегося Вельха донеслось тихое шипение расплавленного металла.

Кислота наконец разъела крышку, которой был накрыт алхимический перегон, и первые медленные, кристально чистые капли сорвались с трубки на оголенный живот мягкого человека Джереми Гарса.

Он закричал, когда начала лопаться кожа и с шипением выплескиваться из безобразных дыр стремительно желтеющая испаряющаяся кровь; он завизжал, когда через несколько мгновений кислота хлынула вниз и оросила его тело прозрачной водой смерти.

Вельх, бледный и только начавший свой прыжок к стоящему креслу, которое содрогалось от движений стенающего секретаря, успел крикнуть охрипшим горлом: «Убери!!!», но полурослик даже не шевельнулся.

Он впился взглядом в распоротое тело содрогающейся жертвы, реберные кости которой выступили из алеющего мяса, растворяющегося в кислоте целыми пластами, и не мог отвести застывшего взгляда, в котором росло восторженное, бешеное безумие.

Вельх с размаху ударил кресло обеими ногами; любого, даже очень крепкого человека такой удар отбросил бы метров на пять назад, – но Кели с непостижимым проворством успел коснуться какого-то рычажка, и дополнительные стальные захваты обняли кресло снизу, так, что от удара кресло лишь качнулось, а сам Вельх отлетел назад.

Он мгновенно перекатился, приподнялся, намереваясь сорвать распятого с кресла его боли, но увиденное заставило его замереть.

Джереми Гарс уже не кричал и даже не визжал; он едва слышно сипел, вся нижняя половина его лица и верхняя часть груди были заляпаны выступившей пеной и перепачканы кровью, текущей из прокушенных губ и языка.

Последние капли кислоты упали в дыру его живота, и он перестал дышать.

Но еще несколько долгих, жестоких и раздирающих мгновений Вельх видел обращенный на него угасающий, полный муки и непонимания взгляд.

Затем младший секретарь наследного Высокого Принца великой Империи Дэртара умер.

Вельх поднялся, отряхнул свой черный с золотом костюм. Он прошел в комнату, не глянув на мага, которого рвало на пыль в углу, и, подойдя к полурослику, медленно взял его железной рукой за горло.

– Ты… – сказал он и добавил бы еще несколько слов, да и не только, но лицо Кели зло искривилось, он неожиданно сильно и больно лягнул воина ногой прямо в живот, а когда тот отпустил его, плюнул ему в лицо.

Вельх отшатнулся, не затратив на это ни излишнего времени, ни сил, и ровно сказал полурослику:

– Ты объяснишься, карлик. Объяснишься немедленно.

Тот скривился, затем насмешливо и зло ощерился, выхватил, как шпагу, небольшую свернутую трубочкой бумагу, протягивая ее телохранителю, и, не скрывая проступившего на лице презрения, прошипел:

– Прочти это, если можешь, урод среди великанов! И принеси извинения, иначе я хорошенько запомню твое безрассудство!

Вельх быстро развернул ее, и потрясение отразилось на его сдержанном и мрачном лице, потому что еще до того, как текст краткого приказа был воспринят его сознанием, он узнал почерк Краэнна дель Грасси и понял, что личный палач принца всего лишь исполнял его приказ.

Судорога исказила его лицо, но воин быстро справился с ней, продолжая изучать Высокий приказ.

– Извини мою грубость, Кели, – дочитав, все так же ровно попросил он, поднимая на полурослика белое лицо. – Но тебе следовало предупредить меня.

– Я думал, ты знаешь, – соврал полурослик, радушно улыбаясь. – Давай забудем о глупости мгновений и перейдем к делу… тем более что нашему другу, – он указал короткой волосатой дланью на встающего с колен бледного мага, черное одеяние которого было испачкано серостью привязчивой пыли, – как мы видим, уже несравненно лучше.

– Кто будет оживлять его, – спросил Вельх, усаживаясь на скамью, – и когда?

– Я, – ответил Кели, вынимая из нагрудного кармана вырезанный из бронзы и покрытый эмалью ярко-зеленый лист и почтительно целуя его. – Целительное Милосердие Элис будет со мной… – Он хихикнул. – Тем более что за него заплачено.

Маг посмотрел на него с брезгливой ненавистью и почтительно поклонился в сторону святыни, которую карлик небрежно держал к руках.

– Милосердная Элис, несомненно, ответит на призыв об оживлении, тем более что жрецы ее потрудились над этим листом жизни преизрядно. Им может пользоваться каждый, кто знает слова Истинной Молитвы, – пояснил Кели, посматривая на обоих стоящих перед ним мужчин. – Твое решение, Вельх-телохранитель, было в корне неверно. Я оживлю его прямо сейчас, когда вы оба уйдете, а затем проинструктирую насчет дальнейшей работы. Никто из людей принцессы не знает, что при попытке скопировать документы Вана Дакрэ он был пойман и допрошен, потому отныне он станет работать как надо, по-настоящему.

Вельх кивнул, выслушав это, и, не сказав ни слова, удалился. Следом за ним поспешил и маг, не желающий оставаться с карликом наедине.

Тот проводил их долгим, ничего не выражающим взглядом, и, помедлив, пока их шаги не стихли окончательно, с кряхтением слез с кресла на каменный пол, потирая до сих пор ноющую шею.

– Нож, – сказал он, входя в камеру пыток и приближаясь к развороченному телу секретаря, у которого неведомый зверь выел всю середину, – вылезайте.

Один из углов темной камеры оживился кратким и тихим, едва различимым движением, в результате которого на свет, движущийся от настенных факелов неровными бликами и волнами, показался очень невысокий, ростом меньше пяти локтей, сутулый, хрупкий и худой человек в темном.

В его руках не было видно ножа, но теперь стало ясно, что даже в положении мертвого у Джереми Гарса есть свои преимущества: он по крайней мере сейчас вновь не увидел бледное лицо убийцы соседской девочки, столь ужаснувшего его позавчера.

– Ну, – спросил Кели, подходя к человеку вплотную и, не поднимая и не опуская головы, всматриваясь в его темные тусклые глаза, – что вы думаете обо всем этом?

– Я думаю, – негромким, хрипловатым и неприятным голосом ответил Нож, – что в обоих случаях нам следует выбрать женщин.

– Вернее, – с пониманием поправил его полурослик, – женщину и девочку?

– Да, – ответил человек. – Убить девочку и возвести на трон женщину.

Полурослик еще несколько секунд смотрел на него, ожидая еще каких-нибудь слов, а потом жизнерадостно ответил, потирая руки:

– Отлично! Ну так давайте же это выполнять…

3

Он брел по улице, желая лишь одного: скорее добраться до дома и, укрывшись сном, забыть. Полдень разгорался над его головой во всем великолепии: слепящее жаркое солнце искристыми лучами преодолевало нависший над городом невидимый Щит, проникая сюда лишь ласковым теплом и светом, приятным для глаз. На прямой и широкой центральной аллее, обычно заполненной прогуливающимися людьми, тем не менее сейчас не было ни души: знать, уставшая после второго малого праздника, последнего перед сегодняшним Днем рождения инфанты, отдыхала в раскинувшихся вокруг особняках, укрытых зеленью рощ и садов, набираясь сил для великолепной, сверкающей и грандиозной ночи.

Даниэль шел вперед, ничего не видя перед собой: он едва сдерживал слезы. Лишь редкие спешащие с поручениями слуги да регулярные пятерки императорских гвардейцев с грифоньими нашивками встречались у него на пути.

Первые не обращали на него никакого внимания, потому что не имели на это права и не хотели быть за это наказаны, а вторые лишь бросали краткие косые взгляды и начинали негромко переговариваться у него за спиной.

Даниэль знал, что крылатый слух, ярко сверкающий в потоке всевозможных повседневных вестей, разнесется по всей столице еще до заката: принцесса наконец-то сменила возлюбленного! Те, что в начале недели поставили на юного аристократа, потеряли свои деньги безвозвратно; другие же, наоборот, смогли хорошо на этом заработать.

Наследнику рода Ферэлли и на тех, и на других было наплевать; он справедливо считал их падальщиками. Сейчас он не думал и не помнил о них. Первые несколько кварталов он прошел прямо, со сдержанным показным спокойствием, но с каждым шагом тяжесть становилась все более невыносимой.

Рыдание рвалось из груди; на несколько мгновений он спрятался за ажурной решеткой, покрытой густым плющом, закрылся зеленью живой изгороди, отдался на волю чувствам – и сила этих неудержимых чувств испугала его.

Он не мог стоять, когда ему хотелось бежать, мчаться вперед изо всех сил, чтобы исчерпать их и забыться; слезы блестели в его глазах, неровная походка делала его похожим на пьяного или больного, по всему телу растекалась слабость; сердце его билось сильно и болезненно неровно; он несколько раз останавливался, руками закрывая лицо и едва сдерживая рвущийся наружу горестный плач, трудно и хрипло дышал; горло его пересохло, губы растрескались, словно он целый день шагал по пустыне и не пил уже несколько часов.

В сердце были обида, непонимание и огромная, довлеющая надо всеми чувствами тупая глубокая боль, постоянно принимающая облик любимой. Он вновь и вновь видел прекрасные серые глаза – с застывшим и навсегда въевшимся в память взглядом красивой хищной птицы.

Даниэль был слишком юн и никогда не испытывал ничего подобного. Чувства раздирали его, словно текущий по жилам яд, и он не знал противоядия от жестокой императорской любви.

Смех Катарины, ее призывный окрик все еще звучали в его сознании, как и последовавшие за ними жестокие слова. И юноша никак не мог понять, чем заслужил такое наказание, а разум его отказывался видеть в действиях принцессы жестокую шутку над надоевшим возлюбленным…

Он собрался с силами, вытянулся, как на марше, и снова пошел вперед, подставляя солнцу копну непослушных черных волос. Но надолго его не хватило. Презрение ко всему, что жило и процветало здесь, в пределах кварталов у Императорского Дворца, сегодня, питаясь его страданием и кровью, росло в нем подобно гневному валу морского шторма, надвигающегося на тихие припортовые улицы, полные привычного, размеренного покоя.

Казалось, еще немного, и буря разразится… но тихие, приближающиеся из-за поворота строевые шаги пятерых человек заставили Даниэля замереть.

Негромко позвякивали закрепленные на перевязях клинки: приближался еще один патрульный отряд, и Даниэль вспомнил, что он допущен к Высокому Двору, а значит, дворянин Империи, унаследовавший титул от отца, погибшего за Высокого Императора. Он вскинул голову, выпрямился и на взгляд капитана пятерки ответил холодным взглядом в упор.

Стражник тут же поклонился, делая своим людям быстрый знак ускорить ход; размеренно топая, стражники скрылись за аркой поворота.

Даниэль двинулся вперед, сдерживая себя и стараясь обо всем позабыть, но через несколько шагов в нем родилась и выросла, подобно взрыву, ненависть к принцессе, которая надругалась над ним и его чувствами, над его преданностью, так унизила его, и до сих продолжала унижать, сама не зная того, не чувствуя и не понимая ничего.

Он остановился посреди квартала и едва сдержался, чтобы не вернуться во Дворец… Но тут же сознание, что он уже не может управлять своими чувствами, а значит, и самим собой, резко охладило его.

Шаги гвардейцев стихли. Даниэль не смотрел им вслед, он шел вперед, думая о Катарине и о своем будущем, постепенно успокаивая себя и свои чувства, и с детства привитое, а затем развитое до степени гордыни благородство сейчас давило на него, обязывало его, приказывало ему… он не сопротивлялся, и в нем не возникало желания отомстить, причинить боль в ответ на боль: только лишь безмерная, заполнившая все его существо, холодная, жестокая печаль.

Он любил ее, любил по-прежнему, и даже еще сильнее; минуя особняк первого советника по делам безопасности, окруженный слегка мерцающей магической стеной, Даниэль решил, что уедет отсюда, все продаст и уедет, – как можно дальше, заберет с собою мать и отправится на побережье, лечить ее вечный недуг. Там они будут одни, и постепенно он научится скрывать свою боль, или сможет побороть ее навсегда.

В конце концов можно, наконец, заняться делами семьи – ему ведь уже восемнадцать, а он до сих пор не вникал ни во что, привычно доверяя управляющему…

Вдали показался дом: красивое каменное здание светлых тонов, с высокими окнами и барельефами, украшающими парадную стену и вход; с дельфинами, резвящимися на белой стене.

Даниэль вспомнил улыбку матери, которая не покидала домашних садов вот уже шесть лет с момента смерти отца, и улыбнулся против воли, отвечая ей.

Он знал, что сегодня мать отпустила слуг на дневной праздник полюдья и осталась дома одна, ожидая его возвращения. Она ждала его рассказа о принцессе – сегодня, когда он наконец-то должен был заглянуть к ней перед праздником, ей хотелось узнать, какова же она, любимая всей Империей выросшее дитя, – и Даниэль, шедший домой совсем не с тем, чего ожидал раньше, вплоть до этого злосчастного утра, уже придумал подходящую сказку для матери, которая, единственная из всех приближенных к Высокому Двору, так и не узнала, что он был любовником ее высочества.

Даниэль улыбнулся еще раз, и снова, и снова; слезы покинули его глаза, высохли под легким солнечным ветром, а в груди вместо тяжелого ледяного камня теперь медленно волновалась пронизанная солнцем зеленая талая вода.

– Мама, – громко позвал он, входя на украшенную цветами террасу, где она обычно любила отдыхать, – я вернулся, мама!..

4

Посланник нашел принцессу и мадам Венри там же – в комнате для развлечений; неторопливая полуденная игра Катарины все еще продолжалась.

– Кажется, Венри, к нам пожаловал твой крот, – усмехнулась она, когда по лестнице вверх дробно застучали частые шаги.

Мадам обернулась и встала, встречая своего подопечного, когда аккуратным торопливым вестником он влетел в просторную светлую комнату.

– Отдышись сначала, – насмешливо улыбнулась она, взъерошив его светлые волосы и медленно подводя к столу.

Невысокий полненький паренек, с цветами Танваров, одного из влиятельных родов Империи, на узком шелковом плаще, точнее – племянник главы семьи, поспешил опуститься на одно колено перед Высокой, и та едва заметно усмехнулась, разглядывая его с ног до головы.

Сегодня, отметила Венри, посланник был очень задумчив и слегка бледен. Она знала, что холодная сердцем и изощренная в обольщении принцесса отчего-то благоволит этому толстенькому безобидному мальчишке, с которым в среднем детстве провела два холодных лета на севере, у самой границы, в фамильном замке Танвар, – когда ей было лишь двадцать два, а ему – шесть.

Связывало их что-нибудь, кроме одностороннего обожания, или нет, она не знала; однако мальчишке, который не входил в свиту принцессы, а по безмолвному приказу ее высочества являлся любовником одной из подопечных мадам, сейчас доверялись весьма важные тайны, а порой и очень щекотливые задания.

Возможно, инфанта ценила развитый ум, широкие знания и безошибочную грамотность юноши, слабые глаза которого украшали толстые насмешливые линзы. Медлительный, нерешительный и робкий, в делах принцессы он всегда был стремителен, порывист, но точен, до странного упорен, и находчив необыкновенно.

Зная это, Венри не удивилась, когда двумя месяцами ранее именно Клари Танвар был назначен на роль неофициального секретаря принцессы, который занимался сбором белых – и не очень – новостей столицы, начиная от принятых только что законов и заканчивая слухами о намечающейся очередной главе в бесконечной игре Высоких брата и сестры.

Коротыш взялся за свою работу мало сказать со старанием – нет, даже с каким-то остервенением, словно голодный пес, неделю поджидающий мясного хозяйского куска.

Он неожиданно стал изобретателен и хитер, совершенно не похож на себя прежнего, проявляя порой удивительные дипломатичность и знание человеческого характера: он разыгрывал и прикидывался дурачком, подслушивал и подглядывал, уговаривал и убеждал, угрожал и заставлял, иногда прибегая и к другим методам давления, – разнообразие и тщательность делали плоды его работы неизменно спелыми и, главное, поспевающими своевременно.

Кроме того, мало кто не знал, во-первых, о дружбе принцессы с отпрыском Танваров, а во-вторых, о мягком характере и воле последнего; это ставило его вне подозрений во многих важных делах, о причастности к которым мальчишку никто и заподозрить не мог, даже когда он до странного часто посещал Беломраморный Дворец.

Принцесса до сих пор с милой улыбкой вспоминала один из первых случаев – с двумя дюжими молодцами, избившими плотника: кто из столичных жителей мог подумать, что это был не кулачный разбой и наглый грабеж, а охранники и сопровождавшие Танвара, в тот день выбившие из ремесленника тайну заказа, поступившего к нему от одного из представителей Двора, – тайну, которую тот упорно не хотел выдавать хлипкому Коротышке?.. Несколько дней после того стражники упорно искали одетых в зеленое преступивших закон, изыскивая, кто бы мог организовать банду в самом центре столицы…

Иногда казалось, что в делах инфанты для Клари Танвара не существовало никаких моральных ограничений и запретов, никакой силы не имел для него Закон. Именно поэтому, насколько знала Венри, принцесса подумывала о том, чтобы расширить список поручений для Клари и снабдить его новыми силами, полномочиями и людьми.

Поначалу эта прихоть принцессы была слегка непонятна для мадам: она, как одна из приближенных ее высочества, из редких, малопонятных намеков сложила семью восемь и решила, что знает о реальной тайной службе, поставляющей инфанте информацию и выполняющей для нее необсуждаемые приказы; у Краэнна, кстати, такой, неизвестной даже главам Совета, службы не было.

Лишь потом Венри поняла, что, подталкивая приказами и финансируя действия Танвара, принцесса ненавязчиво афишировала его деятельность с тем, чтобы не привлекать возможное внимание слишком проницательных чиновников, жрецов и придворных к делам ее реальной опоры во мраке закулисных столичных сражений и игр.

Венри, однако, и знать не знала, насколько службы принцессы разветвлены, какова их численность, организованность, крутость и экипировка…

Теперь же инфанта сидела, освещенная сияющим шлейфом солнечных лучей, улыбаясь в императорском умилении, и смотрела на коленопреклоненного Коротышку.

– Вставай, Клари, – немного спустя сказала она, с непривычно-серьезным выражением обычно смешливого при виде юного Танвара лица. – Вставай и расскажи, с чем ты пожаловал к нам на сей раз. Уж не о самоубийстве ли ты пришел доложить?..

С кратким пыхтением Коротышка встал, не смея отряхивать колена, и, быстро поклонившись, ответил:

– Да, ваше высочество, я пришел к вам с вестью о смерти.

Принцесса внезапно побледнела. Взгляд ее метнулся к окну, но тут же, усмиренный; вернулся назад, обратился к мальчишке, ждущему знака, чтобы продолжить свой доклад.

Венри поняла, что произошло что-то недопустимое, неожиданное, а оттого страшащее и странное.

– Продолжай, – твердым голосом велела принцесса.

– Сегодня, меньше получаса тому назад, в пределах столицы была убита Элена Вести, дочь императорской модистки Велер Вести, девочка двенадцати лет. Убийца воспользовался кинжалом или ножом, и нанес ребенку… восемнадцать косых резаных ран. Как он смог сделать это незаметно и почему ребенок не кричал – непонятно. Единственное объяснение этому, с моей точки зрения, – заклинание тишины. – Он замолчал, как-то неуверенно переступил с ноги на ногу и не очень уверенно добавил: – Причины убийства мне пока абсолютно неясны.

Венри, хорошо знавшая принцессу, мгновенно почувствовала облегчение, снизошедшее на нее при этих словах.

– Интересно, – задумчиво произнесла Катарина, – наверное, этим случаем уже занимаются люди моего отца?

– Да, ваше высочество, – ответил Клари, тут же низко склонившись. – Хотя, насколько мне известно, его величеству, императору Великого Дэртара Эйрканну Среброокому никто не докладывал об этом… достойном сожаления происшествии.

– Он так и пребывает в своей скорби? – спросила Катарина, продолжая думать о чем-то своем.

– Он не покидал Галереи, ^{4} ваше высочество, – ответил Танвар, снова склоняясь при упоминании об императоре. Мальчишка, как и все придворные, во всем, что касалось Короны, был вышколен чрезвычайно.

– Хорошо, – вдруг с силой сказала принцесса, поднимая на пришедшего ясные сверкающие глаза. – Что еще, мой юный друг?

– Даниэль Ферэлли направляется домой пешком, и окажется там не меньше чем через полчаса. Он идет медленно.

Она кивнула.

– Собравшийся утром Совет все еще продолжает заседать. Основным вопросом советников является вопрос о Гилларе и существовании ОСВ. Как и следовало ожидать, они готовят пакт о независимости Дэртара и хотят, чтобы диктатор собственноручно написал бумагу об отречении.

– Это ясно, – заметила Катарина. – Что еще?

– Больше ничего из того, что заслуживало бы ваше внимание, принцесса, – ответил молодой Танвар, кланяясь.

Несколько мгновений Катарина дель Грасси думала. Мадам Венри показалось, что для кого-то захлопывается смертельная ловушка. Она решила, что это молодой и наивно-недалекий Даниэль, которого, по ее мнению, давно следовало выставить на посмешище и наказать…

– Клари Танвар, – медленно произнесла инфанта, глядя на мальчишку в упор, впиваясь в него внимательным и сосредоточенным взглядом, от которого он очень быстро и очень густо покраснел, а очки его на мгновение запотели, – я хочу, чтобы отныне и до следующего указания ты бросил все прежнее и сосредоточил свое внимание на делах и решениях Совета. С этого дня забудь обо всем остальном и следуй за законниками, словно тень. Советники Дэртара творят новые Законы, по которым будет жить новая Империя, – они создают себе лазейки, затягивая петли на шее моего отца. Если он предпочитает бездействовать и желает позволить им опять свести все могущество Императора к званию и регалиям сражений старины, мне, наоборот, нужно знать каждую мелочь в задуманных или творимых ими изменениях.

Я знаю, что они идут путем хитрости. И я избрала тебя – для того чтобы ты стал тем оком справедливости и правосудия, которое нужно твоей будущей императрице. – Она поднялась, и даже Венри дрогнула, невольно склоняя голову; мальчишка попятился, кивая и неловко придерживая свои очки рукой, не пытаясь утереть выступивший на висках пот, поспешно кивая инфанте; руки и губы его дрожали, во взгляде смешались неуверенность, изумление и восхищение, растущее стремительно, как набегающая на берег приливная волна.

– Клари Танвар, – продолжала Катарина, приближаясь к нему, решительно и вместе с тем ласково касаясь рукой его пунцовой щеки, – я избрала тебя для того, чтобы ты стал моим судьей. Суди для меня тех, кто считает себя умнее Грасси, кто возомнил, будто может отнять у нас то, что принадлежит нам от века!.. – Она помедлила, рассматривая его напряженное, внимающее лицо, и сказала: – Я хочу, чтобы каждая мелочь, каждое их движение, каждый создаваемый ими приказ, акт или закон немедленно рассматривались тобой с точки зрения юридических, политических и экономических выгод, хитростей, возможностей и ограничений, которые они с собой несут, и чтобы я знала обо всех выдумках Совета дотого, как они предложат бумаги на подписание отцу!.. Ты понял меня, Клари Танвар?

Он снова поспешно кивнул.

– Тогда иди, – велела принцесса. – Иди и возвращайся с новым докладом, как только, по твоему мнению, он будет готов. Помни, я жду тебя, – с этими словами Катарина шагнула назад, словно теряя к мальчишке интерес.

Неофициальный посланник инфанты вздрогнул всем телом, понимая, что нужно поспешно удалиться, но всей его выдержки не хватило на то, чтобы промолчать.

– Благодарю вас! – с жаром прошептал он и бросился из комнаты вон.

– Лара, – повернувшись в сторону Венри, сказала инфанта, – я жду тебя в десять. Джоанна принесет украшения и выбранное платье… Будем облачаться.

Мадам Венри тотчас сделала глубокий реверанс, приподнимая полы темно-красного платья с глубоким декольте, и быстрым шагом покинула комнату для игр.

Принцесса помедлила, пока шаги ушедших стихли окончательно, и место их заняла негромко колеблющаяся тишина. Затем она подошла к высокому узкому окну, крытому светло-сиреневым стеклом, которое было прозрачным только изнутри, и застыла на несколько долгих спокойных секунд, прижавшись к холодной поверхности лбом.

После недолгой паузы инфанта поднесла к губам левую руку, украшенную тяжелым платиновым кольцом с бриллиантом, количество граней которого превышало количество складок на ее платье, и негромко сказала:

– Убийство Элен Вести… Она не могла не кричать, даже если бы он заткнул ей рот. Почему Хранитель не услышал ее крик?.. Использовал ли убийца заклинание Тишины?.. – Не прошло и десятка ударов сердца, как ей ответили, и этот ответ заставил принцессу нахмуриться.

Если не было заклинания, даже безмолвный крик о помощи был бы услышан Хранителем. Это значит, что убийца нашел способ заставить девочку молчать. Или…

Катарину дель Грасси внезапно передернуло. Несколько мгновений она стояла, раздумывая и глубоко, взволнованно дыша, а затем вновь поднесла кольцо к губам и отдала несколько тихих, решительных и отрывистых приказов:

– Подготовьте Камень Верности. Немедля пришлите Лагера и его пятерку ко мне. Отыщите Ножа и передайте ему приказ: тотчас явиться ко мне. Кодовое слово: «Стрела». И… – тут она помедлила, словно еще раз прикидывая все «за» и «против», – …пошлите к магам Ордена мое рубиновое колье. Они поймут.

Она опустила руку и устремилась, шурша платьем, в свои покои, отделенные от остального мира непроницаемой магической стеной.

5

Лагер с телохранителями, встревоженные и готовые к действиям в любой момент, появились у ее дверей полторы минуты спустя; Катарина усмехнулась и мысленным приказом растворила высокую дверь; они вошли.

– Ваше высочество?.. – вопросительно начал Лагер, с трудом делая вид, что в сверкании окружающей роскоши совсем не замечает ее обнаженное тело, просвечивающее через тонкий гипюр, сплетенными лепестками белых цветков облегающий бедра и торс, – инфанта меняла одеяние.