Текст книги "Врата небес"

Автор книги: Антон Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Даниэль поднял голову, постепенно приходя в себя.

Он был жив.

Воспоминания о мощном, пронзившем все тело толчке, бросившем его сквозь стремительно мелькнувшие толщи пространства и межмировых пластов, все еще заполняли его. Они были очень ярки – он видел все это, запечатлел в краткий, безумно болезненный миг. Он прошел сквозь барьеры пространства, сквозь тени и свет, а они прошли сквозь его теперь разбитое, кровоточащее, ободранное тело.

Телепорт бросил его куда-то далеко на север, – судя по холодной, покрытой жухлой травой земле и по ледяному ветру, мчащемуся в темных, пронизанных призрачным светом звезд, небесах.

Встав, поморщившись от сковывающего движения холода и боли, юноша огляделся.

Во все стороны простиралась неровная, источенная ветрами, исполосованная ливнями, полумертвая равнина. Неподалеку полого вздымался небольшой холм. Даниэль решил взобраться на него и уж там, посмотрев, решить, куда ему идти.

Впрочем, по большому счету, ему теперь было почти все равно куда. Мастер Керби, принявший заказ, должен был телепортировать его далеко на юг, в Тальгду, одно из сильных независимых Баронств, где Даниэль хотел найти забвение, безопасность и покой. Обдумать происшедшее и решить для себя, стоит ли помнить об этом и мстить. Или лучше скрыться, тщательно и навсегда, чтобы дожить свой век обычным богатым отшельником, купив усадьбу неподалеку от побережья. Денег и ценностей в заплечной сумке, которую Даниэль держал в руках, было примерно тысяч на сто пятьдесят имперских фрагранов, ^{24} и практически везде имперские бумаги с изображением Дракона были в ходу.

Куда забросил его исковерканный телепорт, Даниэль пока не понимал. Он никогда не был особенно силен в географии материка, несмотря на хорошее образование, полученное из рук матери. Правда, подгоняемый холодом, он довольно быстро вспомнил, что огромных пустошей, тянущихся во все стороны на многие десятки и даже сотни миль, в пределах преподанного ему на уроках географии, было всего три. И все три имели свое название.

Одна, пустынная, расположенная далеко на юге с обратной стороны южных гор, вторая, Кочевничья пустошь, на западе от Империи, длинная, с юга на север пересекающая половину материка, и третья, северная, примыкающая к великой реке Иленн.

С трудом поднявшись на холм, чувствуя боль в слабых, избитых ногах и сдерживая рвущийся с губ постоянный стон, он увидел, что дальше на юг тянется изрытая ущельями и оврагами земля. И что не очень далеко, в дне или даже полудне пути отсюда, у самого горизонта темнеет, изредка посверкивая, линия текущей очень широкой реки.

Это могла быть только красавица-Иленн, матерь всех рек, отделяющая север от центра материка; и такая старая, безжизненная земля по течению Великой Реки была лишь в одном месте.

Даниэль со вздохом сел на каменистую землю, покрытую редкой желтеющей травой. Телепорт забросил его в Дикие Земли, в сторону, прямо противоположную направлению заказанному. По длинной диагонали от Баронств, наискось пересекающей континент.

Опустошение, и так гнездившееся в нем, теперь заполнило его полностью. Ему было все равно, идти теперь куда-то или не идти, абсолютно наплевать, что может случиться с ним и как ему добраться до Тальгды.

Потому что пройти Дикие Земли, даже с его кольцом и ножом, было практически невозможно. Для одиночки, который не знает, откуда ждать опасность и как избежать ее. Не имеющему нормального оружия, съестных припасов, воды…

Хотя, подумал Даниэль, к которому вместо первоначального злого страха возвращалось привычное здравомыслие, вполне возможно достигнуть берега Иленн, и, попытавшись найти там что-то, на чем можно отправиться вниз по реке вплавь, он недели за полторы-две доберется до вполне обитаемых земель… может быть.

Опустившись на подстеленную куртку, не слезая с холма, он тяжело вздохнул. Шансов на сплав не было практически никаких. Широкая, величественная, Иленн была в то же время стремительной, опасной, именно в этой части испещренной множеством мелей, впадин и порогов. Да и деревьев, годных для того, чтобы сделать из них плот, Даниэль, осмотревшись вокруг, так и не увидел.

Не может быть, подумал он, тяжело поднимаясь, глубоко и медленно дыша, словно собравшийся в долгий и опасный путь старик, не может быть, чтобы вокруг не было ни одного нормального дерева. Лучше мертвого и сухого.

Взгляд его, пытливый, после нескольких минут наблюдения наконец-то поймал пару таких, сухих и черных, замерших напротив друг друга, будто рыцари, волей проклятия или волшебства прервавшие неоконченный поединок. Но они были не так уж и далеко. То есть довольно близко отсюда. А значит, даже если он сможет вырезать или выломать из черных тел хоть одно нормальное бревно, его придется тащить к берегу с пару тысяч шагов. Через неровные холмы и частые овраги.

– Даниэль против воли рассмеялся, хрипло и каркающе, потому что в горле уже пересохло. Фляги он с собой не взял, не подумав о возможности неточного телепорта, как не взял ни крошки еды. После смерти матери он вообще ничего не ел, и теперь, когда юноша в общем-то пришел в себя, сжавшийся, ноющий желудок требовал своего.

«Это наказание, – подумал Даниэль. – Боги Тьмы наказывают меня. Смеются надо мной. Но какова ирония!..»

Именно в этот момент он и заметил движущийся в его сторону маленький, несильно мерцающий красный огонек.

Казалось, он плывет сам по себе в темноте блеклой, серой ночи, никто и ничто не несет его вперед. Но медленно передвигающийся огонек явно петлял. Обходил светлые проплешины лысых холмов, огибал темные, изломанные и неровные трещины оврагов. Он продолжал приближаться, но очень медленно. Словно несущий его шел пешком.

После пяти минут наблюдения Даниэль уверился, что носитель огня направляется примерно в его сторону, а значит, если это не чудовище или неупокоенный, с ним вполне можно поговорить. Даже если это преступник и убийца… теперь ведь он сам был таким. Воистину, усмехнулся Даниэль, Боги смеялись, бросая его в Дикие Земли, прибежище изгнанников и беглецов…

Однако, судя по скорости передвижения, шагать неизвестному оставалось еще около полутора часов, если он вообще не свернет куда-нибудь. Даниэль решил, что лучше всего было бы идти к нему навстречу, затем подумал, что еще умнее было бы за ним проследить, после вспомнил, что в Диких Землях самое безопасное – сидеть на месте, не двигаясь, чтобы не привлекать ничьего внимания, и, наконец, тяжело вздохнул и понял, что данным ему временем лучше всего воспользоваться, чтобы отдохнуть.

Он расстелил на земле свой плащ, сложив его вдвое, достал из сумки и надел на руку боевое отцовское кольцо, покрепче сжал рукоять кинжала, обнажив его и положив рядом с собой. Несколько мгновений раздумывал, выпить ли содержимое маленького зеленого пузырька, на котором каллиграфическим почерком варившего было написано: «Зелье против холода», – таких пузырьков было всего три, – затем, все-таки решившись, выпил.

Дешевое и в общем-то совершенно несложное в изготовлении магическое зелье, стоящее всего фрагранов пять, подействовало мгновенно. Приятное тепло тотчас разлилось по всему телу. Даниэль знал, что в ближайшие восемь – десять часов о холоде беспокоиться не нужно. Даже несколько часов пролежав обнаженным на голой земле, он не смог бы простудиться и почувствовать озноб; попав под ливень, он бы отделался лишь мокрой одеждой и неудобствами, которые причиняет стекающая по телу вода; даже ощутив на себе холодное прикосновение неупокоенного, ^{25} обычно несущее ледяную боль, он почувствовал бы только, как оно отзывается краткой холодной дрожью во всем теле.

Правда, после первого-второго такого касания, как и после первого же заклинания ледяной магии, действие напитка прекращалось, хотя и слегка снижало причиняемые ими шок и боль.

Опустив пустой пузырек в сумку, закрыв ее на замок и уложив на землю, Даниэль лег и попытался навести в усталой, гудящей голове хоть какой-то порядок.

Слабость сковывала его мятущиеся мысли, волнами накатываясь на разбитое тело, на измученный совершенным разум. Совесть жгла его раскаленным железом изнутри, в сердце росли и крепли недавно рожденные презрение и ненависть к самому себе.

«Что же мне делать? – подумал он. – Что же делать?..» – и именно в этот миг ощутил, что не в состоянии сопротивляться мощным, властно накатывающимся на него волнам расслабляющего сна, погружающего тело и душу в темный, теплый и зовущий покой.

– Боги, – прошептал он, – что же мне делать?..

«Спи, – сказала темнота, раскрываясь над ним оранжевым контуром тонкого портала, пульсируя успокаивающе и нежно. – Спи, человек. Впереди у тебя долгая дорога. Укрытый плащом непроницаемой Тьмы, ты пройдешь по ней и обретешь отдохновение и покой… Лишь несколько дел тебе предстоит перед этим совершить. Лишь несколько…

– Что? – беззвучно спросил Даниэль. – Что за дела?

Ему вдруг стало очень покойно, интересно, тепло.

– Дела эти, – тут же ответил исполненный достоинства, мудрый и ласковый голос, – важны для тебя и для судеб, связанных с тобою. Та, чье внимание ты заслужил, ждет твоих дальнейших действий… – Голос замолчал, создавая весомую паузу, затем продолжил объяснять, говоря спокойно, уважительно, доброжелательно, тихо: – И ты должен взять в руки судьбы зависящих от тебя людей. Должен стать сильнее и крепче, чтоб не сломаться в опасный момент.

– Катарина, – сказал Даниэль, – она действительно чего-то от меня ждет?

– Она? Да, твоих деяний ждет Она. Та, что внимает тебе и наблюдает за тобой. Та, что восхищена твоими решительностью, смелостью и умом. Та, что смотрит.

– А ты?

– Я? Что я?

– Кто ты? Ты – тот, кто укрыл меня Тьмой, кто спас меня? В тебе Сила, которой подчинена Вечная Ночь?

Молчание. Затем снова исполненный достоинства, уверенный, одновременно с тем внутренне чувственный ответ:

– Да.

– Ложь, – ответил Даниэль, чистый, незамутненный разум которого с печальной насмешкой смотрел на сон, в который был погружен. – Вечная Ночь подчинена кому-то другому, не тебе. Ты слишком спокоен, слишком конкретен. Слишком вкрадчив. Ты – Тармаамрат.

Оранжевое сияние погасло, портал, в котором клубилась ватная темнота, исчез. Даниэль ощутил одиночество, еще большую печаль.

– Но ты говорил о Ней, – прошептал он, закрывая глаза, – и вот это – правда.

Он почувствовал присутствие. Чье-то Присутствие здесь, рядом. И инстинктивно понял – не стоит открывать глаз.

– Я ожидаю тебя, человек, – ответил Голос, могущественный, сдержанный и прекрасный.

Плавная, искусная речь Катарины в сравнении с ним была робкой, срывающейся девической болтовней; в Голосе чувствовалась мудрость, сила, жестокая, властная, зовущая сила. Уже сейчас пронизывающая его, бросающая его в дрожь.

– Кто ты? – спросил он, уже зная ответ. – Чего ты от меня ждешь?

Она молчала.

Даниэль внезапно увидел, как наяву, юношу с красивым, но скованным ненавистью и злобой лицом, застывающего у закрытых узорных ворот, напротив двенадцати стражников, и сжимающего в руках гладкую, полированную кость. Лицо его искажала странная злая усмешка. Он стоял прямо у закрытых ворот, и через изогнутые прутья черной решетки смотрел на них.

– Хорошо, – прошептал красивый юноша, и от этого нерасслышанного „хорошо“ у Даниэля прошел по коже мороз; остальные тоже что-то почуяли, но сделать не успели: юноша поднял левую руку и, кинув на Даниэля предупреждающий взгляд, сломал пальцами тонкую полированную кость.

Огонь взметнулся, как рожденная взрывом небес заря, сметая все на своем пути, захлестнул Даниэля, бросая его на камни, неся с собой странную, обжигающую боль, – и он хорошо увидел, как бесследно, мгновенно обугливаются, сгорают, исчезают, тают в огне те, кто осмелился противостоять юноше с красивым и страшным лицом.

Даниэль скорчился на камнях, чувствуя растекающийся вокруг него жидкий огонь, и тяжело вздохнул.

Огонь исчез.

– Ты станешь сильнее, или навеки останешься рабом?

– Чьим?

– Жизни. Обстоятельств. Страстей.

– Я стану сильнее, – четко и громко подумал он, – я обязательно стану сильнее. Но для этого не придется никого убивать. Никем жертвовать.

– Придется. Поверь мне. Я знаю. Без этого сильнее не стать.

– Я… верю.

– Ты плачешь?

– Да. Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Тебя.

Она молчала.

– Я боюсь тебя… Ардат. Боюсь, что Ты прикажешь мне открыть глаза и посмотреть… Пожалуйста!.. Не надо!.. – Его била страшная, раздирающая, неумолимая дрожь, и ужас давил со всех сторон. Он согнулся, сжался, лежа на холодных, до боли ледяных камнях… и молча просил: „Не надо. Не надо. Не надо“.

– Открой глаза, – сказала Она. – Посмотри.

И он посмотрел. Увидев, задохнулся, словно мальчишка, нашедший мать, которую всегда искал. Словно мужчина, стоящий перед символом, сгустком жгучей, жестокой и потрясающей красоты. Краткое мгновение взирал только на Ее глаза и пламенеющее, сильное и прекрасное лицо. Затем несколько гулких, раскатистых ударов сердца не мог дышать, и ничего не видел слепыми, слезящимися глазами…

– Вот видишь, – спокойно сказала Она, – тот, кто укрыл тебя темнотой ночи, бессилен. Или не желает вмешаться. Ты не нужен ему. Но ты нужен мне. Ты нравишься мне… – Он застыл, привстав, безумными глазами взирая на открывшийся Облик, всеми силами желая запомнить, запечатлеть его в раскаленном, измученном, затуманенном мозгу, – и верил, что никому не нужен, всеми оставлен… Кроме Нее.

– Отправляйся к реке, – приказала Она, – течение вынесет тебя к цели. Скоро ты встретишь человека, который служит мне. Узнаешь его. И пойдешь вслед за ним.

Она говорила не сомневаясь. Она видела его страсти, боль, несчастия и желания насквозь, глядя через него, словно через чистое, покрытое слезами стекло. Он задыхался, захлебывался в крови, которая текла сквозь него к подножию тронного алтаря, был слеп и одновременно прозревал… А Она была уверена, потому что знала, и знала всегда.

– Нет, – прошептал он, – нет.

Ветер стих. Деревья истаяли в огне. Огонь поглотила тьма. Непроницаемая, вековечная Тьма, в которой не стало ничего. Лишь стих, истаял отдаленный Голос, сказавший тихую, значительную фразу:

– Ты будешь наш. Не важно чей – меня, брата или нашего слуги. Но ты будешь Наш.

И наступило молчание. Только колыхалась повсюду густая, мертвая темнота. И чуть заметно блестели в ней умные круглые глаза. Драконьи глаза».

Затем Даниэль проснулся.

29

– Вставайте, господин хороший, – молвил грузный, старый дядька, тряся его за плечо. Даниэль распахнул полные боли и тумана глаза, стер слезы рукой и разглядел странное, мертвенно-бледное, заплывшее жиром лицо. С тремя подбородками. Серое от темноты и красное от неровного, неяркого, несильно мерцающего алого огонька.

– Ну? – вопросил хозяин светильника, поднимая его повыше, да так и оставляя висеть из темноты (он был сделан так, что светил только вниз, и лишь немного – в стороны). – Проснулся, что ли, наконец?

– Да, – хрипло сказал Даниэль, – проснулся. Здравствуйте.

– Это навряд ли, – усмехнулся человек, поднимаясь с колен и кряхтя, – скоро уж мне-то. С могилой не шутят… А тебе, – добавил, уже встав и повернувшись, – привет, господин хороший. Только вот чего ж ты сюда забрел? И главное, как невредимый добрался аж досюда?.. – Он смотрел с интересом, пошмыгивая забитым красным, выдающимся носом, подергивая масляной от пота щекой. – Если б не вопрос, убил бы тебя, это точно. Клянусь мамой, – сказал он, подбочениваясь одной рукой, другой вытирая пот с лица грязным платком.

Даниэль встал. Все вещи были здесь, нетронутые. В руке он по-прежнему сжимал подаренный Императором кинжал.

– Меня час назад телепортнуло сюда, – ответил он, – по ошибке.

– Всего час, – раздумчиво удивился толстый человек, который, на поверку, оказался еще и выше Даниэля на полголовы, – а чего ж тогда гужом лежал? Пришибся при падении, что ли? ^{26} Не сломал чего?.. – Он говорил, не останавливаясь и, в общем, не ожидая ответа. – Ну, пошли, что ли, в приют…

Он смотрел озабоченно и в общем-то вполне доброжелательно. Собственно, из важного у Даниэля осталась с собой только душа, и, если незнакомец не вознамерился отобрать ее, опасаться юноше было нечего.

Лишь одна мысль, неоформленная, глубинная, никак не желавшая всплывать на поверхность, все-таки не давала ему покоя.

«Ты будешь Наш», – сказала Она. Ардат-Величайшая. Одна из Троих, творивших мир. Слугою ее был вкрадчивый, искусный и безмерно подлый Тармаамрат. А единственным братом – Властитель Ночи, Бог царства мертвых. Владыка Tapeг.

Отец темноты, непроницаемой, нерушимой стеной которой Он оградил Элиду от Лордов Хаоса, по сей день рвущихся уничтожить мир, – кто, как не Он даровал юноше одеяние Ночи, невидимости и неслышимости, кто защитил его от беснующегося убийственного Огня?.. Теперь, после пробуждения от давящего, оставившего в груди лишь пустоту и страх, сна, Даниэль отчетливо понимал – это мог быть только Он.

Но Владыка не звал Даниэля к себе. В отличие от Тармаамрата и Ардат, он не пытался завладеть им, заставить служить себе – ни посулами, ни Силой, ни искушением, ни жестокой угрозой.

Почему?..

– Ты спишь опять, что ли? – с удивлением встревожился толстяк, пухлой ладонью легонько хлопая Даниэля по лбу, – или вознамерился прямо здесь пнуть бревно? ^{27}

– Нет, – слегка отшатнувшись, шагнув от него назад, сказал Даниэль, – нет. Я уже иду. Просто сильно ударился, милостивый хозяин, очень сильно.

– Милостивый хозяин, надо же, – с усмешкой пробормотал толстяк, разворачиваясь к нему спиной, – прям в точку попал. Дьярви, больше света! Выше фонарь!.. Ну, господин хороший, пошли.

Даниэль резко, прерывисто вздохнул. Потому что фонарь действительно приподнялся выше, боковые железные створки его раскрылись, подобно лепесткам темного цветка, и теперь красные отсветы, разбросавшие в стороны клочья темноты, открыли его взгляду висящее в воздухе гибкое, черное, чешуйчатое чудовище. Маленького, метра полтора от носа до хвоста, Дракона. С умными, блестящими круглыми глазами.

«Бред, – подумал Даниэль, отшатываясь назад, инстинктивно сжимая кинжал. – Боги, все это бред. Нет никакого старого толстяка, нет этого крошки-Дракона. Драконов вообще нет, они давным-давно были убиты или ушли… Tapeг, сотворивший их, оставил своих детей!.. Я уснул здесь, на каменной пустоши, и во сне сошел с ума, Дикие Земли проникли в мою голову и медленно сводят меня с ума. Сначала ко мне спустились Темные Боги, а затем я встретил этого старика. Но я не нужен Темным Богам, потому что теперь я не нужен никому. И старика этого с его маленьким драконом просто нет, потому что я только сплю!..»

– Мать твою, да ты идешь, дружок? – изумился толстяк, обернувшийся и увидевший, что Даниэль все еще стоит на месте. – Или тя хорошенько пнуть пониже спины, чтоб подлетел? Нам, между прочим, еще шаркать и шаркать… А у меня основательно больное сердце.

– Иду, – безнадежно ответил Даниэль. Ему показалось, что обернувшийся, едва различимый в ночной темноте черный Дракон рассмеялся взглядом умных круглых глаз.

Они спустились с холма, и неровная, почти безжизненная равнина приняла их прямо в темный покров редкой пожухлой травы.

Неровная, бесплодная земля обдавала шагающих по ней мертвенным холодом. Ветер дул, не прекращая, рваный и злой, тащил по небу сизые и черные перистые облака; луна то показывалась из-за обрывочных, полупрозрачных кружев, то исчезала за ними. Толстяк что-то бормотал себе под нос – что-то, касающееся Даниэля и его неожиданного появления здесь. Временами он грузно кряхтел, с трудом наклонялся, чтобы подобрать тот или иной пожухлый стебелек, выдергивал его с корнем и укладывал в заплечную сумку. Дракон летел молча, очень спокойно и ровно, едва-едва взмахивая крыльями. Держаться на высоте, планировать и парить он явно мог и без них. Впрочем, все Драконы могли. Магия, переполнявшая самых древних в мире, великолепных хищников, являлась их существом. Но никто из смертных Магов, насколько Даниэль знал, так и не смог разобраться в ней. В основном потому, что в мире не осталось истинных Драконов. Только такие вот умные, гибкие, неразговорчивые и полудикие крохи.

Юноша, в первый раз встречавший отпрыска Драконьего племени, искоса наблюдал за ним, пытаясь понять, почему гордое, очень красивое, исполненное изящества и силы существо прислуживает толстяку.

– Кто вы такой? – наконец спросил он.

– Кто? – удивился тот, кряхтя и разгибаясь после очередного стебелька. – Я?

– Да. Как считаете, я могу это знать?

– Определенно можешь, – фыркнул толстяк, утирая текущий по лицу пот и прерывисто, с хрипом дыша, – почему нет-то?

– Так кто вы?

– Хозяин здешний, ой, бож мой, мать твою под ребро!.. Колет, недоброе, колет!.. Последнего приюта хозяин.

Даниэль взглянул на него с изумлением.

– «Последнего Приюта»? – спросил он. – Того самого «Последнего Приюта»?! ^{28}

– Того самого, вернее, того, что от него осталось, – не оборачиваясь, кивнул толстяк, и задумчиво добавил: – Мать твою за ногу.

– Надо же, – задумчиво выдохнул Даниэль, вспоминая сон; что-то во всем этом было очень странное, быть может, какая-то почти нитяная закономерность, словно кто-то вел его, незрячего, по очень тонкому пути, с которого легко сорваться.

– Что ты там бормочешь? – спросил толстяк.

– Как вас зовут, спрашиваю?

– Очаровательно, – тут ведущий соизволил повернуться к Даниэлю. – Может, тебе рассказать, как я жопу мою? – с очаровательной непосредственностью осведомился он.

– Извините.

– Ладно… Глянь вперед. Видишь, там уже огни. Вон те, маленькие, как светлячки. Видишь?

Даниэль всмотрелся вперед, куда указывала пухлая, покрытая редкими волосьями рука, и действительно увидел на далеком светло-сером холме едва заметные звездочки окон. Таверна была не так уж и далеко. Примерно в двух часах не очень быстрой ходьбы.

Но на кой черт толстому, неуклюжему человеку, которому каждый шаг дается с некоторым трудом, отправляться в ночь шастать по Диким Землям, где любого – будь он хоть Высокий Мастер, смогут найти многочисленные убийственные твари, жаждущие его крови? Зачем хозяину таверны было покидать толстые стены; а уж если он покинул их, к чему отправляться в такую даль? Неужели, чтобы поднабрать из мерзлой земли побольше жухлых корешков?

– Это и есть наш «Приют», – довольно сказал толстяк. – Давай ускоряйся. Неплохо бы дойти дотуда часа через полтора. А то приближается дьяволова полуночь, хотя хрен разницы. Все равно не успеем. Дьярви, лети, шевели перепонками, бес тя возьми! Не на что тут смотреть!..

– Почему сегодня вы ушли так далеко от дома? – напрямик спросил Даниэль, желая тотчас расставить все точки над «i». Если перед ним был жрец Ардат, задачей которого было привести юношу к вере или уничтожить его, выяснить это лучше было именно сейчас.

– Почему? – недоуменно отозвался толстяк. – Что за «почему»? Я тебе что, больная клуша перед здоровым петухом?.. – Он, кряхтя, вырвал из земли еще один корешок и добавил, едва оглянувшись и косо взглянув на Ферэлли: – Траву собираю, ослеп, что ли?

Даниэль молчал. Если толстяк и был жрецом жестокой и властной Богини, он явно предпочитал выбирать время их разговора сам. Или уже готовился убить Ферэлли. В знак наказания от Ардат.

Юноша пожал плечами, направляясь вслед за стариком, и подумал, что терять-то ему в любом случае нечего. А в случае чего, еще неизвестно, кто выйдет из воды сухим.

Потом он вспомнил мертвую мать, и ему внезапно до одури захотелось кричать, бить кулаками в невидимую стену, которая окружила его, сдвигаясь все теснее и теснее, – так, что становилось нечем дышать; он вспомнил Вельха и пожалел, что сейчас воина нет с ним: его мощное, непревзойденное мастерство вселяло уверенность, отрезвляющее спокойствие; было бы очень хорошо, подумал Даниэль, если бы меня перенесло вместе с ним, пусть бы нас обоих сожрала эта чертова Гончая… разве впереди меня ждет жизнь?

Земля шагала назад под его усталыми, размеренно шаркающими ногами. Я один, думал он, отныне и навсегда один. Я был хорошим, воспитанным, благородным и добрым. Но теперь я очень хочу стать сильным, как сказала Она. И отомстить. Даже нет, не отомстить, а обрести уверенность. Знать, что никто не в силах вредить мне… Значит, нужно забыть о том, кем я был, и спокойно рассмотреть того, кем я стал. Вернее, кем я становлюсь.

Он ускорил шаг, бросив еще один взгляд на Дракона. Тот почувствовал его, повернул голову на длинной гибкой шее и внимательно уставился на Ферэлли.

«Что?» – спрашивали его глаза.

Даниэль усмехнулся, подмигивая ему.

Таверна выросла перед ними полтора часа спустя. Они не разговаривали, потому что не было причин. Холод все еще обтекал Даниэля, защищенного магическим зельем, а постоянно потеющему толстяку все казалось нипочем. Он был довольно тепло одет.

Шагов со ста Даниэль очнулся от тяжких, сковывающих душу мыслей, и принялся разглядывать «Последний Приют», о котором слышал столь много. Сказки не лгали: приземистая каменная домина «спиной» примыкала к возвышающейся черной скале, защищенная с тыла и с боков; раньше здание было шире, но боковые пристройки кто-то уничтожил.

Неподалеку виднелись развалины некогда очень высокой дозорной башни и примыкающих к ней двух боевых.

Теперь сравнительно целым осталось только центральное здание таверны, больше похожей на укрепленную цитадель. Темнели на сером монолитном фоне узкие бойницы в самом верху третьего этажа, светлели несколько ярких огней под скатом каменной крыши, из фонарей, освещающих никак не защищенный, огороженный покосившимся забором двор.

Двери, уже на вид примерно полуметровой толщины, были закрыты. Вокруг «Последнего Приюта» не было заметно ни одного движения. Здесь не было ничего живого.

Хозяин на подходе к дверям неожиданно ускорился, проявив пыхтящую прыть, и, оказавшись у сомкнутых створок секундами раньше слегка удивленного Даниэля, что-то прошептал и тут же оглянулся, проверяя, не стоял ли юноша слишком близко. В ответ на его немного извиняющийся взгляд Ферэлли пожал плечами.

Ворота заскрежетали, расходясь в разные стороны. Даниэль, слегка знакомый со схемами простейшей гномской механики, представил, как сейчас внутри крутятся на каменных или металлических колесах старые цепи, тянущие двери в боковые пазы, как поднимается одна пара мощных засовов, отодвигается в стороны другая, как щелкают четыре или пять внутренних замков…

Двери распахнулись. Впереди был пустой и короткий коридор. А за ним – еще одни такие же.

«Разумно, – подумал Даниэль, – очень даже разумно. В высшей степени!»

– Это велел сделать мой прапра, когда была осада, и их пытались травить… Коридор замкнутый, не пропускает даже воздух. – В голосе его не было положенной по ситуации гордости, он просто констатировал факт.

Даниэль кивнул, входя вслед за ним.

Створки с негромким скрежетом сошлись, и вокруг воцарились глухая темнота и тишина. Почему-то на миг Даниэлю показалось, что сейчас спереди из камня брызнет яркий, пульсирующий белый свет, но ничего подобного не произошло. Лишь хозяин снова что-то неразборчиво пробормотал, и начали бесшумно расходиться внутренние двери. Толщина у них действительно была не меньше двух локтей.

В глаза ударил яркий, трепещущий свет масляных ламп и простейших магических светильников, в уши – неразборчивый, спокойный гомон толпы, стук кружек и скрип стульев, в нос – яркое смешение совершенно различных запахов. Большинство из которых не были приятными.

Люди и нелюди, которых здесь, за расставленными подковой столами большого округлого зала, было примерно три десятка, встрепенулись и начали поворачиваться в сторону дверей. Разговоры стихли, как только щель между створками стала достаточной, чтобы ее заметить. По их лицам Даниэль понял, что никто из них о возвращении хозяина не знал. То есть не знал до того, как он шагнул вперед.

– Привет, курвины дети, – бросил толстяк, входя, обернулся к Даниэлю, схватил его рукой за плечо и сильным движением ладони вытащил вперед.

– Этого видите? – спросил он.

Полтора десятка людей, полдюжины гоблинов, хобгоблинов, четверо полуросликов и двое собакоглавых гноллей, возвышающихся над остальными даже сидя, – все посмотрели на него. Ни в одном из взглядов не было и намека на приязнь. Даниэля прошиб внезапный холодный озноб.

Он понял, что в любой момент его могут просто зарезать. И почувствовал, что лаже с кинжалом и кольцом он не просопротивляется больше минуты. В конце концов на столе перед каждым из шести кряжистых, уродливых лицами и фигурами гоблинов лежал, со связкой прикрепленных к нему болтов, небольшой ручной арбалет.

Осмотрев юношу, многочисленное собрание снова обратило взгляды в сторону хозяина. Некоторые кивнули.

– Нет, уроды, – как-то очень жестко сказал толстяк, – я спрашиваю, вы меня поняли?

– Да.

– Поняли.

– Ясно.

– Видим.

– Х’харк. Сагот-рра.

– Ну и что?..

– Этого – не трогать, – сверкнув глазами, ответил Хозяин.

Они пожимали плечами, усмехались, кривили лица в улыбках, гоблины с гортанным смешком переговаривались на своем резком, полном вдохов-выдохов, языке, гнолли взлаивали со смехом, ощеривая пасти, в которых блестели увлажненные слюной клыки.

– Вы с ним в любовниках, что ли? – поинтересовался дородный детина из людей, ростом примерно с Вельха Гленрана, абсолютно лысый, одноглазый и к тому же похожий на безобразную обезьяну.

– Не троньте его. Хозяин его на жаркое растит, – неожиданно тонким голосом пропищала куча вонючего тряпья из угла, разворачивая крылья и оказываясь гарпией, – глядишь, и нам чего перепадет!

– Ррагх-вар! – насмешливо залаял один из собакоглавых; второй казался спокойным и мрачным, Даниэль встретился с ним взглядом и быстро отвел глаза. Юноше показалось, что у собакоглавого глаза убийцы.

– Шхи’м хайс-с-с, ланзан грачшх-х-х. Ншо-о-о!.. – зашипели гоблины.

– Хвир-кви, – деловито добавила гарпия, снова складывая крылья и становясь похожей на кучу смешанного с объедками и тряпками дерьма.

– Садись давай, – сказал Толстяк, указывая Даниэлю на пустое место у стойки – одно из четырех пустеющих мест, – сейчас накормлю.

За стенами снова взвыл ветер. Отозвался в сложной системе вводящих и выводящих воздух труб, становясь слышным для сидящих в «Приюте» существ.

– Буря, – проворчал один из людей, отворачиваясь от Даниэля и продолжая начатый ранее разговор, – надвигается буря. Точно тебе говорю, кости у меня так и ноют.

Голос у него был скрипучий, как несмазанное тележное колесо, он говорил, словно вещал, равнодушно, чуть глуховато, небрежно.

– Точно, – согласился кто-то басом, – буря будет, и еще какая. Как бы она нас со всей доминой прямо в ад не унесла.

– Не унесет, – возразил третий, – Хозяин-то ей запретит.