Текст книги "Убийство на дуэли"

Автор книги: Антон Бакунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава восемнадцатая
КНЯГИНЯ МАРИЯ АНДРЕЕВНА

Сестра князя Голицына. – Странное происшествие. – Григорий Васильевич Кондауров, ангел-хранитель князя Голицына. – Что хотел похитить ночной гость. – Тайные бумаги. – Промашка дворника. – Шпингалеты балконной двери. – Ключ от сейфа и револьвер. – Сейф, из которого ничего не пропало.

Без пяти минут одиннадцать, конечно же без учета часов Карла Ивановича, мы вошли в особняк князя Голицына. Нас встречал дворецкий.

– К их светлости? – спросил он, явно догадавшись, какие посетители пожаловали, так как вчера Акакий Акинфович заезжал предупредить о визите. – Как прикажете доложить?

– Бакунин Антон Игнатьевич и князь Захаров, – ответил Бакунин, передавая швейцару цилиндр и плащ. Я тоже снял пальто и кепку. Дворецкий удалился и через две минуты вернулся.

– Пожалуйте в гостиную. Их светлость ждет вас.

Мы последовали за дворецким. Он открыл дверь, и мы вошли в гостиную. Это была просторная, большая комната в четыре окна, обставленная светлой мебелью орехового дерева, видимо очень дорогой. У мраморного белого камина стояла родная сестра князя Голицына – Мария Андреевна. Я знал, что она моложе своего пятидесятилетнего брата. Высокая, стройная, строгая, с продолговатым лицом, она не казалась красавицей. Внимание сразу же привлекали ее добрые глаза. Едва увидев ее, я тут же вспомнил теорию Карла Ивановича и решил, что литературным прототипом княгини нужно считать княгиню Марию Болконскую из «Войны и мира» графа Льва Толстого. Ее черное, траурное платье без всякой отделки почему-то показалось мне серым.

– Добрый день, княгиня, – приветливо поздоровался Бакунин.

– Добрый день, Антон Игнатьевич, – низким грудным голосом ответила княгиня. – Мы не знакомы, но я, разумеется, слышала о вас.

– Разрешите представить вам князя Николая Николаевича Захарова.

Я поклонился княгине.

– Очень приятно, князь.

– Мария Андреевна, мы с князем выражаем вам самые глубокие соболезнования. Ваш брат погиб, служа отечеству.

– Да, – просто сказала княгиня. – Государь приезжал на панихиду.

– Мария Андреевна, я прошу извинить нас с князем. Я понимаю ваше состояние. Но мы должны найти убийцу. И прошу вас собраться с силами и ответить на наши вопросы. Это имеет огромное значение для расследования.

– Я понимаю. И готова помочь всем, чем могу. Я знаю, что брат был бы недоволен, если бы я проявила малейшую слабость. И к тому же события побуждают меня просить помощи. Я не обратилась в полицию, потому что ждала вашего визита. Дело в том, что этой ночью кто-то проник в кабинет Алексея Андреевича.

– Вот как? – Бакунин бросил взгляд на меня. – Что-то пропало?

– Ничего. В кабинете в сейфе хранились важные бумаги. Я позвонила Григорию Васильевичу Кондаурову – нашему дальнему родственнику и ближайшему сотруднику брата. Он накануне дуэли вывихнул ногу и не смог быть секундантом. Мне кажется, если бы Григорий Васильевич присутствовал на дуэли, убийства бы не произошло.

– А почему вы так думаете?

– Григорий Васильевич был хранителем брата во всех случаях жизни. Когда я позвонила ему, он тотчас приехал – в гипсе, на костылях, проверил сейф.

– У него есть ключ от сейфа?

– Нет, но он знал, где этот ключ хранится.

– И где он хранится – в кабинете?

– Нет, в спальне князя, в потайном месте.

– А вы знали об этом потайном месте?

– Да. Но я сама не стала открывать сейф. Князь и Григорий Васильевич готовили очень важные бумаги. Это были какие-то тайные бумаги дня подписи Государю.

– И что же, эти бумаги пропали?

– Нет, Григорий Васильевич сказал, что все в полной сохранности. Он вызвал курьера и отослал бумаги во дворец, Государю.

– Значит, грабитель ничего не взял?

– Ничего.

– А как же стало известно, что он побывал в доме? Остались какие-то следы?

– Следов не осталось. Его поймал наш дворник Никита, когда тот спускался с балкона второго этажа, прямо из кабинета князя.

– И где он сейчас?

– Никита? В дворницкой. Грабитель избил его. Врач осмотрел Никиту и сказал, что ничего страшного.

– Мария Андреевна, нам нужно поговорить с вашим дворником. Это очень важно. Мы продолжим разговор чуть позже.

– Конечно. Скажите швейцару, он проводит вас.

Швейцар отвел нас в дворницкую. Увидев Никиту, лежащего на кровати, оба мы удивились. Это был гигант почти двухметрового роста, лет тридцати пяти, с такими огромными ручищами, что, казалось, и подкопу сломать, и кочергу завязать узлом для него не составит большого труда.

– Ну, так что же такое, братец, с тобой приключилось? – спросил Бакунин.

Никита взглянул на нас, потом на швейцара. Швейцар в ответ на его взгляд сказал:

– Барыня прислали. Рассказывай, все как есть.

– Да вот оно, барин, – начал Никита, – под самое утро вышел я, значит… Вижу, с балкона спускается… Я тихонько к нему, сзади хвать его за шиворот, обернул, а у него морда черная, глаза – в маске, значит. Обернулся – раз мне под дых! Тут у меня все дыхание остановилось – ну, не продохнуть, глаза чуть на лоб не вылезли.[32]32
  Вот он, английский бокс, мелькнула у меня в голове мысль. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)


[Закрыть] А он раз – и под зубы – у меня только искры, словно молния сверкнула. Когда очнулся – поднялся, челюсть не двинуть. Светло уже. Я в дом – вот к Федору, – Никита кивнул головой на швейцара. – А слова сказать не могу.

– Только мычал, истинно все так, – подтвердил швейцар. – А я не знаю, что с ним делать. Может, думаю, с какого перепоя. Он-то мужик аккуратный, только по праздникам. А так ведь не балует. Когда барыня проснулись, они доктора и вызвали. Он ему челюсть и вправил.

– Да, – Никита потрогал рукой челюсть. – Вроде как ничего. Опухло только немного. Я ведь, бывало, ходил на кулачки-то. Против меня устоять не всякий мог. А чтобы с ног сшибить – такого ни разу не случалось. А чтоб вот так звездануть… Ума не приложу.

– А какой он из себя, этот в маске?

– Да не сказать, чтобы какой уж силач. Поджарый.

– А в чем одет?

– Весь в черном. А на голове шапочка круглая, тоже черная.

– Ладно, Никита, поправляйся.

– Да я здоров, – Никита подвигал челюстью. – Только немного вот…

Мы вышли из дворницкой. Бакунин подошел к балкону. Он поддерживался двумя треугольными металлическими опорами, по ним и спускался ночной посетитель. Мы вернулись в дом. Княгиня ждала нас в гостиной.

– Мария Андреевна, разрешите нам осмотреть кабинет, – попросил Бакунин.

Княгиня молча отвела нас в кабинет князя Голицына. Сейф стоял в углу, за письменным столом. Вдоль стен располагались книжные шкафы. Два окна выходили на одну сторону. Балконное окно и дверь – во двор. Бакунин подошел к балконной двери. Она запиралась большими медными шпингалетами. Шпингалеты оказались отпертыми.

– Не помните, шпингалеты были заперты? – спросил Бакунин княгиню.

– Не помню. После Алексея Андреевича в кабинет никто не входил до сегодняшнего утра, пока не приехал Григорий Васильевич.

– А князь когда был в кабинете последний раз?

– Наверное, перед тем как ехать на дуэль. А может, нет. Точно не скажу.

– А где князь хранил револьвер?

– В спальне.

– Ключ от сейфа тоже в спальне?

– Да.

– А где находится спальня?

– Через коридор от кабинета.

– Можно взглянуть?

Княгиня провела нас по коридору в спальню князя. Она располагалась почти напротив кабинета.

– Ночной посетитель мог неслышно пройти в спальню? – спросил Бакунин.

– Кабинет был заперт на ключ, – ответила княгиня.

– Князь всегда запирал кабинет?

– Да. Но обычно он оставлял ключ в замке.

– Сегодня утром ключ тоже был в замке?

– Да.

Спальня была большая, с какой-то помпезной, огромной кроватью под балдахином. Перед одним из трех окон стоял небольшой, довольно простой канцелярский стол с настольной лампой. Вся обстановка, видимо, не менялась со времен молодости князя Голицына.

– Князь часто работал по ночам, – сказала княгиня. – Ключ от сейфа и револьвер в верхнем ящике стола.

Бакунин подошел к столу и выдвинул верхний ящик. В нем действительно лежал ключ от сейфа. Взяв ключ, Бакунин обратился к княгине:

– Вы позволите осмотреть сейф?

– Да, пожалуйста. Григорий Васильевич, правда, объяснял мне, что никому не нужно рассказывать ни о ночном визите, ни о том, что в сейфе лежали секретные документы, – они ведь не исчезли, и он передал их с курьером во дворец, как я понимаю, самому Государю. Григорий Васильевич просто не хотел, чтобы возникали ненужные разговоры, связанные со смертью Алексея Андреевича. Я сказала ему, что жду вашего визита. По мнению Григория Васильевича, вы можете ознакомиться со всем, что вам потребуется для расследования.

Мы вернулись в кабинет князя Голицына. Бакунин подошел к сейфу – это был обычный несгораемый шкаф с простым замком, – отпер его ключом, взятым в спальне князя. В сейфе лежали несколько пачек бумажных денег и больше ничего. Судя по внешнему виду сейфа, хранение в нем каких-либо секретных документов не очень волновало князя.

– Спасибо, княгиня, – поблагодарил Бакунин хозяйку, – если вы не устали, я прошу продолжить наш разговор.

– Конечно. Перейдемте в гостиную.

Глава девятнадцатая
КНЯГИНЯ МАРИЯ АНДРЕЕВНА
(Продолжение)

Ни следов, ни догадок. – По стопам Петра Аркадьевича Столыпина. – Сколько врагов может быть у спасителя отечества. – Ответ, достойный Ларошфуко. – Романтическая история Кондаурова. – Завещание. – Кто наследники. – Снова мысль о германской разведке.

В гостиной княгиня предложила нам сесть в кресла.

– Мария Андреевна, – начал Бакунин, – я считаю споим долгом сделать все возможное, чтобы найти убийцу князя. Случай в моей практике исключительный. Убийца всегда оставляет следы. Очень часто можно сделать какие-то предположения, догадки. В этом случае – ни следов, ни догадок. Убийство очень хорошо подготовлено. Судя по некоторым деталям, оно готовилось долго и тщательно. Правда, я до сих пор не могу понять, с какой целью. Мне окажет помощь любой самый незначительный факт. Какая-нибудь мелочь может подтолкнуть к догадке.

– Я, право, не знаю, стоит ли мне высказывать свое мнение, – ответила княгиня.

– Я прошу вас.

– Я так далека отдел брата… Я простая женщина… После того как умерла княгиня Ксения – жена Алексея, я осталась за хозяйку в доме. Но домом и ограничился круг моей жизни. Даже в воспитании княжны Анны я принимала самое ограниченное участие. Брат был… Я очень люблю его. В нашей семье рано умерли отец и мать. Родственники – только дальние. Алексей всегда был строг… И даже суров. Поэтому я совсем мало знаю о его делах и даже о жизни вне дома. С тех пор, как он сблизился с Петром Аркадьевичем Столыпиным, и последние полгода, когда он стал ближайшим человеком при Государе, он жил только служением Государю и отечеству. Я думаю, его убили террористы. Как и Петра Аркадьевича.

– Возможно. Но, расследуя это дело, я должен взвесить абсолютно все. Нельзя исключать ничего. Даже случайность. Даже нелепость. Какие-то мои вопросы могут показаться нескромными или даже вызывающими. Но я все равно прошу вас ответить на них.

– Я ведь сказала, что готова помочь всем, чем смогу.

– Скажите, у Алексея Андреевича была… э-э… привязанность… Ну, то есть дама сердца… Поверьте, я спрашиваю только для того, чтобы исключить этот вариант…

– То есть вы спрашиваете, была ли у брата женщина? – спокойно переспросила княгиня. – Нет. Не было. Князь был человеком не вашего склада, – вдруг приветливо улыбнулась Бакунину княгиня.

– О, Мария Андреевна, слухи о моем донжуанстве преувеличены.

– Вот как? – в голосе княгини даже послышались игривые нотки. – Неужели и это обман или напрасные надежды наших светских дам?

– Были грешки, но в молодости, – делая смущенный вид, ответил Бакунин, с трудом удерживаясь от присущего ему желания похвастать своими успехами, уж больно не подходила для этого случая ни ситуация, ни собеседница. – А скажите, кого князь мог бы назвать в числе своих врагов?

– Всех, кроме Государя. И, может быть, кроме Витте.

– Очень философический ответ, – сказал Бакунин. – Если бы вы не дополнили про Витте, его можно бы записать в книгу афоризмов на манер Ларошфуко. А были у князя преданные люди?

– Нет, хотя мой ответ может показаться неверным – ведь очень многие уважаемые люди поддержали Алексея Андреевича. Тогда даже говорили, что он возглавил несуществующую, но самую влиятельную партию – партию родовитой знати. Казалось бы, все, причисляемые к этой партии, должны бы стать его друзьями. Но так могло только показаться. Как только стало ясно, что князь занял решающее место при Государе, всем близким его сподвижникам не хватило сил даже на лицемерие. Он остался совершенно один. Если не считать Григория Васильевича, впрочем человека далекого и от светских и от государственных кругов.

– Мария Андреевна, расскажите подробнее о Григории Васильевиче.

– Это ближайший друг Алексея Андреевича. Он, может быть, не разделял его идеалы. Но как человек, как друг он был, я уже говорила, его ангелом-хранителем.

– Он ваш родственник?

– Очень дальний. Князь и Григорий Васильевич воспитывались вместе с юношеского возраста. Они имеете воевали, и Григорий Васильевич однажды спас князя – он обязан ему жизнью в прямом смысле этого слова. Григорий Васильевич одних лет с князем, но во всем был ему старшим братом. Но он по-другому относился к жизни. Десять лет провел в Париже. Ведь он обладает очень многими талантами. В том числе и научными. Григорий Васильевич был богат. Но все свое состояние растратил на одну известную парижскую актрису.

– М-да, – не удержался от возгласа Бакунин.

– Да, – улыбнулась княгиня. – Был у Григория Васильевича такой эпизод в жизни. В Россию он вернулся совершенно без гроша. Алексей Андреевич предложил ему половину своего состояния. Вот какие у них были отношения. Григорий Васильевич, конечно же, отказался. Однако он получил небольшое наследство и хотел опять уехать в Париж. Князь отговаривал его, но не смог убедить. В день отъезда Григорий Васильевич встретил на улице гадалку и после ее гадания переменил свое решение и остался в России. А последний год – он ближайший сотрудник князя. Брат доверял только ему одному.

– Скажите, Марья Андреевна, князь написал завещание?

– Нет.

– Это точно известно?

– Да, я это точно знаю, потому что некоторое время назад князь говорил, что нужно бы было написать завещание, но так и не написал его.

– А как давно он говорил об этом?

– Несколько месяцев тому, помнится, перед самым началом войны.

– Может быть, он написал завещание перед дуэлью?

– Думаю, что нет.

– Ну хорошо. В таком случае кто может претендовать на наследство?

– Только дочь.

– А вы?

– У меня свое, выделенное состояние.

– А кто-либо из дальних родственников? Ну хотя бы Григорий Васильевич?

– Нет. Дальних родственников по нашей линии тоже нет. А Григорий Васильевич – это ведь мы считаем его родственником. На самом деле родственных связей между нами не существует, то есть они очень далекие.

– Мария Андреевна, мы уже утомили вас, но еще один вопрос…

– Нет, нет. Спрашивайте все, что нужно.

– Вы не знаете подробностей этой истории с вызовом? Ведь вызов сделал князь?

Княгиня на секунду закрыла глаза, казалось, ответ на этот вопрос требует от нее дополнительных усилий.

– Да, вызов сделал князь… – княгиня опять замолчала, но снова взяла себя в руки. – Дело в том, что мало кто знает… Дело в том, что князь был чрезвычайно вспыльчивым.

– Помилуйте, все знали князя как очень сдержанного и хладнокровного человека, – искренне удивился Бакунин.

– Он был очень сдержан. Он всегда держал себя в руках. Но огромным усилием воли. И были вещи, которые выводили его из себя. Это касается и господина Толзеева.

– Вы имеете в виду выступления в Думе?

– Нет. Отец Толзеева в молодости служил вместе с князем. Они дружили… И имели несколько приключений не совсем романтического свойства. Воспоминания о них были очень тяжелы обоим. Сын Толзеева, узнав об этом и будучи человеком, несомненно, подлым, довел своего отца до самоубийства. Встреча князя с Толзеевым могла закончиться только так, как она и закончилась. Даже Григорий Васильевич не смог ничего сделать. Если бы он не повредил ногу, то вызвал бы Толзеева и стрелялся бы с ним до этой дуэли.

– Он сам говорил вам это?

– Так однажды уже было. Год назад он вызвал человека, который за глаза оскорбил князя и которому князь послал вызов.

– Я не слышал об этом.

– Тогда дуэли были запрещены и все удалось сохранить в тайне.

– А каков же был результат дуэли?

– Григорий Васильевич ранил подлеца и заставил дать слово покинуть Россию.

– Мария Андреевна, мы в самом деле утомили вас. Скажите, мы могли бы поговорить с дочерью князя?

– Думаю, что да. Я предупреждала ее о вашем визите. Посидите здесь, я схожу за ней.

Княгиня вышла из гостиной. Я вопросительно посмотрел на Бакунина.

– Ухватиться как будто не за что. Но общая картина куда как полнее. Особо заметь: ночной посетитель. Чувствую, все в нем.

– Но ведь из кабинета ничего не исчезло.

– Сказать с уверенностью этого нельзя. Он приходил и, по-видимому, сделал то, за чем приходил.

– Но Кондауров подтвердил, что из сейфа ничего не пропало.

– И тем не менее… Открыть такой сейф не представляет особой сложности. Быть может, ночной посетитель хотел только ознакомиться с секретными бумагами.

– Все это похоже на работу германской разведки.

– Возможно.

Глава двадцатая
АХ, ЧТО ЗА ПРЕЛЕСТЬ ЭТА КНЯЖНА![33]33
  Нечто подобное есть у графа Льва Толстого, насколько мне помнится, в его романе «Война и мир». (Прим. князя Н. Н. Захарова.)


[Закрыть]

Красавице в семнадцать лет к лицу даже траурное платье. – Без маски и костюма на маскараде. – Салон Югорской. – Характеристика террористов. – Очень странный случай с Иконниковым. – Науке такие случаи известны. – Какая женщина! – Два типа роковых женщин.

В гостиную вошли княгиня и княжна – дочь князя Голицына Анна Алексеевна. На вид ей было лет семнадцать. Прекрасно сложенная юная красавица в черном траурном платье с необычайно выразительным лицом. Траурное платье ей шло, как, наверное, любой другой наряд. Живые черные глаза, высокий лоб, маленький, четко очерченный, чуть выступающий вперед подбородок – все характеризовало натуру если не страстную, то по крайней мере решительную. Ровным счетом ничего от знаменитых тургеневских барышень. Мы поднялись навстречу вошедшим дамам.

– Бакунин Антон Игнатьевич, князь Захаров Николай Николаевич, – представила нас княгиня.

Княжна чуть наклонила голову в знак приветствия.

– Садитесь, господа, – продолжала княгиня. – Анна, это тот самый господин Бакунин, о котором я рассказывала тебе вчера. Он хочет поговорить с тобой. Это необходимо для расследования убийства князя.

– Да, я понимаю, – сказала княжна, присаживаясь на стул у камина.

Мы с Бакуниным сели в свои кресла.

– Я покину вас на несколько минут, – княгиня вышла из гостиной.

– Княжна, – сказал Бакунин, – мы выражаем вам глубокое соболезнование. Наш долг – найти убийцу вашего отца. Мы просим вас ответить на наши вопросы.

– Конечно, господин Бакунин, – ответила княжна и вдруг спросила, обращаясь ко мне: – Скажите, князь, а вы тоже сыщик?

– Князь помогает мне расследовать это дело, – ответил за меня Бакунин.

– Да, – немного растерявшись от неожиданного вопроса и живости, с какой его задала княжна, подтвердил я.

– Я встречала вас у Югорской, – княжна мило улыбнулась мне. – Вы ведь поэт?

– Нет, – смутился я, – правда, я опубликовал повесть… И бывал на вечерах у Югорской…

– Вы очень сильно выделялись из литературной публики, я запомнила вас. Вы были похожи на человека, без маски и костюма попавшего на маскарад. Вы не будете там сегодня?

– Я давно не посещаю Югорскую…

В салон поэтессы Югорской меня ввел редактор журнала, в котором я когда-то опубликовал свою повесть, так странно воспринятую в литературной среде. Княжны Голицыной я не помнил – скорее всего не обратил на нее внимания, хотя с уверенностью могу сказать, что нас не представляли. Видимо, она наблюдала меня со стороны. В салоне появлялись и мелькали многие люди, совершенно не знакомые друг с другом.

Вспомнив салон Югорской, я смутился еще больше – княжна могла принять меня за одного из многочисленных поклонников Югорской. И не без основания: я едва не попал в их число.[34]34
  Такая уклончивая формулировка говорит не столько о скрытности князя, сколько о его застенчивости. Как можно догадаться из дальнейшего, отношения князя и Югорской были не столь невинны. (Прим. издателя.)


[Закрыть] Правда, я не успел влюбиться в Югорскую. Она привлекала какой-то холодной, демонической силой. Но это влечение возникало только в ее присутствии. Как только я перестал посещать ее салон, я сразу же забыл о ней. Напоминание о Югорской – собственно, не само напоминание, а то, что о ней заговорила княжна, – привело меня в сильное смущение. Мне показалось, что княжна заметила это. Она повернула свою чудесную головку к Бакунину и сказала:

– Извините, господин Бакунин, я отвлекла вас. Вы хотели расспросить меня?

Я взглянул на Бакунина и заметил, что он тоже как будто смущен.

– Да-да, конечно, – пробормотал он и продолжил, уже взяв себя в руки и скрывая смущение: – Я говорил, убийство князя… Мы должны найти убийцу. Скажите, вы не заметили ничего подозрительного или необычного накануне этой дуэли?

– Нет, господин Бакунин. Я редко виделась с отцом. Особенно последнее время. Он был занят государственными делами.

– Скажите, а в кругу ваших знакомых никто не интересовался делами вашего отца?

– Круг моих знакомых – это Вальтер Скотт, Александр Дюма и Майн Рид. И еще наши домашние. Да, я бываю у Югорской – мы с ней когда-то были очень близки. Поэты и художники из ее окружения тоже не интересуются государственными делами.

– Мне не приходилось посещать салон мадам Югорской, но я слышат о нем. Там ведь бывают не только поэты и художники.

– Понимаю, что вы хотите спросить. Принимает ли у себя Югорская террористов? Принимает. Она примет кого угодно, если это позволит ей извлечь хоть тень острых ощущений. Знакома ли я с кем-либо из них? Нет. Я только издали наблюдала за этими людьми. Жалкие и ничтожные. Впрочем, жалости они не вызывают. Потому что опасные, очень ущербные и опасные. Искали ли они знакомства со мной? Нет. Они упоены собой, все ищут знакомства с ними. Когда князь стал близок к Государю, все мы – и он сам, и я, и тетя – знали, что его убьют, как убили Столыпина.

– Вы предупредили все мои вопросы, – сказал Бакунин. – Но скажите, вы ведь общались с теми людьми, которые помогали князю в работе?

– Вы имеете в виду Григория Васильевича? – На лице княгини отразилось легкое беспокойство, она почему-то перевела взгляд на меня. – Григорий Васильевич ближайший помощник отца, хотя… хотя он не разделял его взгляды… Но он всегда был готов отдать жизнь за отца… Право, я не знаю, что еще сказать о нем.

– А секретарь князя – Иконников? – спросил Бакунин.

– О, это странный молодой человек, – как будто с облегчением ответила княжна.

– В чем же его странность?

– Отец очень хорошо отзывался о нем. Хвалил его прилежание и исполнительность. Он часто обедал у нас в доме, часто работал в кабинете. Он всегда был как будто сонный, скорее не сонный, а какой-то словно отсутствующий. А что касается странности… Однажды я зачем-то, уже не помню зачем, зашла в кабинет. Отца в кабинете не было. Господин Иконников сидел за столом на его месте. У него был такой вид, будто он не Иконников, а сам князь. Я что-то спросила его – не помню что – он ответил голосом князя. Голос был, конечно, другой, то есть голос Иконникова. Но манера, интонация – отца. И потом… разговаривая со мной, он назвал меня дочерью. Я была поражена. Когда я услышала это слово – дочь, то почувствовала, что это говорит мой отец. Но он никогда не называл меня дочерью. Он называл меня только княжной и Анной, иногда Анной Алексеевной. Но дочерью – никогда. Я сначала приняла все это за шутку. Она показалась мне неуместной, но видя, с каким актерским мастерством господин Иконников играл роль князя, я даже заинтересовалась. Но потом я поняла, что он не играет, он в тот момент верил в то, что он – князь. Мне почему-то даже стало жутко. Я вышла из кабинета, спустя некоторое время – час, не больше – увидела Иконникова в коридоре. Это был обычный робкий полусонный Иконников. Я попыталась поговорить с ним и убедилась, что несмотря на то, что все произошло час назад, он совершенно не помнит об этом и даже не понимает, о чем речь.

– Очень странный случай, – заинтересовался Бакунин. – А вы рассказы нал и кому-либо об этом?

– Да, совершенно случайно, Григорию Васильевичу. Григорий Васильевич сказал мне, что Иконников счастлив работать у князя и что он его чуть ли не боготворит и, вероятно, от такого благоговения перед князем вообразил себя им.

– Вы считаете, такое возможно? – спросил Бакунин.

– Не знаю… Григорий Васильевич, наверное, лучше знает Иконникова, это он определил его на место секретаря к князю.

– Странно, очень странно, – задумчиво произнес Бакунин.

Он на несколько секунд словно ушел в себя и обхватил левой рукой подбородок – этот жест, как я убедился впоследствии, означал, что у него появилась догадка и происходит тот процесс, в результате которого рождаются его знаменитые умозаключения. Но обычно это происходило в его кабинете, в кресле-диване, хотя иногда случалось и в самом неподходящем месте. Василий как-то рассказал мне, что однажды все началось во время загула, чуть ли не в момент танца с цыганками[35]35
  Василий мог преувеличить. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)


[Закрыть], и Бакунину пришлось прервать веселье – он мгновенно протрезвел, и загул закончился плодотворной работой над очередным гениальным сочинением к радости и удовольствию Василия. На этот раз Бакунин оставался во власти могучего мыслительного процесса всего несколько секунд.

– А впрочем, ничего странного, – сказал Бакунин, выходя из задумчивости, причем сказал как-то торопливо, словно стараясь скрыть какую-то невольную проговорку. – В науке известны подобные случаи. К примеру, одна девица вообразила себя, представьте, беременной. От пылкого чувства к своему возлюбленному. Врачи даже роды у нее начали принимать, так правдоподобно все было.

Изложив этот научный факт[36]36
  Характернейший пример хронологической ошибки в записках князя Н. Н. Захарова. Описание мнимой беременности известно в научной литературе конца сороковых годов, то есть на тридцать лет позже описываемых событий. (Прим. издателя.)


[Закрыть], Бакунин несколько смутился, так как ему, видимо, показалось, что рассказывать эту историю молодой княжне было не совсем деликатно.

– Княжна, – сказал он самым учтивым тоном, – огромное спасибо за все, что вы рассказали. В расследовании такого сложного дела иной раз самая незначительная деталь или какая-либо странность может оказать неоценимую услугу. Благодарю. Разрешите нам с князем откланяться.

Княгиня встала со своего стула, мы с Бакуниным тоже поднялись с кресел.

– Князь, – обратилась ко мне княжна, – так вы решительно не будете сегодня у Югорской?

– Я… я не знаю, – запнулся я.

– Я там буду сегодня вечером, – сказала княжна таким тоном, будто в это мгновение принимала решение, идти ей вечером к Югорской или нет.

– Вы? – удивился я.

– Да, у нас траур, – ответила княжна на мое удивление. – Я пойду туда без ведома тетушки… Мне необходимо выполнить просьбу одного человека, которому я не могу отказать.

Наступило неловкое молчание. Первым нашелся Бакунин.

– Мы бы хотели проститься с вашей тетушкой.

Княжна прошла вперед, мы следом за ней вышли в прихожую. Княжна скрылась в одной из комнат и вернулась с княгиней.

– Княгиня, еще раз благодарим вас за содействие. Очень рад был познакомиться, хотя, к сожалению, по такому печальному поводу. Надеюсь, нам удастся найти убийцу князя и воздать ему по заслугам.

Княгиня и княжна наклонили головы в знак прощания. Мы взяли шляпы и верхнюю одежду из рук швейцара и вышли на улицу.

Едва закрылась дверь парадного входа, как Бакунин тут же воскликнул:

– Какая женщина!

– Княгиня? – робко спросил я, предчувствуя продолжение.

– Княжна, князь, княжна! Влюбилась в тебя по уши.

– Антон Игнатьевич! – взмолился я. – У них траур.

– Э, братец ты мой, жизнь сильней траура. Но какова! И что важно – решительна, чрезвычайно решительна!

– Вы преувеличиваете. Да, она заинтересовалась, вспомнив меня на этих сборищах у Югорской.

– Не заинтересовалась, а влюблена, князь, влюблена!

– Вы ошибаетесь, – краснея, пытался отговориться я.

– Я ошибаюсь?! Князь, голубчик, скажи мне, сколько у тебя было женщин?

– Право, Антон Игнатьевич, перестаньте.

– Нет, скажи, князь, скажи.

– Ну, ведь я… Не знаю… Я не считал.

– Ах, ты не считал! Так ты сосчитай! Это не составит больших трудов. Это если я начну считать свои романы, то выйдут затруднения – собьюсь на первой сотне. И после этого я ошибаюсь?! Поверь, князь, мне, старому донжуану. Княжна влюбилась в тебя еще тогда, в салоне этой Югорской. Ты запал ей в сердечко. Запал случайно, незаметно. И вдруг раз – и вот ты. И поверь, у нее есть и другой. Но ты милее, князь, милее. Но женщина она роковая. Причем роковые женщины, брат ты мой, бывают двух типов. Роковая женщина для тех, кто в нее влюблен, либо для тех, кого любит она, – тут важно, что губит она других. И роковая женщина для себя. Рок витает над ней и губит ее, именно ее. Роковая женщина для других – бездеятельна, даже равнодушна, притягивая к себе; все гибнут вокруг нее, а она и пальцем не пошевельнет. А второй тип – роковая для себя – всегда решительна. Княгиня решительна. Уверен, князь, отчаянная женщина!