Текст книги "Убийство на дуэли"

Автор книги: Антон Бакунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава восьмая
ВЕРСИИ, ВЕРСИИ, ВЕРСИИ

Карта местности. – Опять бесшумный револьвер. – Возможны ли чудеса. – Вероятность в процентах. – Некто таинственный Икс. – Соответствие количества факторов и количества версий. – Селифан из гоголевских «Мертвых душ».

В продолжение того же дня после обсуждения первоначальных версий Бакунин долго изучал карту окрестностей Петербурга, а потом достал из одного из шкафов другую карту; масштабом в один километр, нашел на ней Касьянов луг и, рассмотрев ее, показал мне.

– Вот он – Касьянов луг. Место укромное. Но больно далеко…

– Наверное, Голицын не хотел преждевременной огласки, – высказал предположение я.

– Конечно, – кивнул головой Бакунин, – конечно…

И снова углубился в карту, затем отложил ее, улегся на своем кресле-диване и задумчиво произнес:

– Чувствую, князь, дело это очень не простое, не случайное, выстроенное…

– Что значит выстроенное?

– Возникает впечатление, что все это кто-то выстраивал, конструировал.

– Антон Игнатьевич, а почему у вас возникает такое впечатление? Спрашиваю потому, что, описывая все это, мне будет необходимо восстановить ход ваших мыслей и первоначальные толчки, которые их вызывают.

– Молодец, князь, думаю, ты на верном пути. Тебе важнее всего дать картину хода мышления. То, что все это подстроено, очевидно сразу. Промахнись Толзеев – все сошло бы за обычную дуэль. Ясно, кто-то знал о дуэли и попытался ею воспользоваться. И потом, точное попадание в лоб. Как сказал Полуяров – хоть линейкой вымеряй. Это не просто хороший стрелок. Такое впечатление, будто у него была возможность попасть именно туда, куда он хотел. А хотел он исключить малейшую возможность промаха. И потому целился не в сердце, а в лоб, и в лоб – тут уж, наверное, интуитивно – в самую середину. И место дуэли. Взгляни на карту. До Касьянова луга от ближайшей заставы почти три версты. По дороге и вот лесок, и вот лесок. На скорую руку можно было найти место и поближе. Значит, кому-то было нужно, чтобы дуэль состоялась именно здесь. Обрати внимание – Касьянов луг тянется вдоль крутого склона, поросшего лесом. Здесь легко укрыться. А имея бесшумный револьвер…

– Вы все-таки считаете, что применен бесшумный револьвер?

– Князь, голубчик, чудес не бывает. Раз есть вторая пуля, значит, был и выстрел. А раз его никто не слышал, значит, он был бесшумным. Бесшумным он может быть только благодаря некоему техническому приспособлению. Или кто-то создал такой патрон, в котором звук гаснет, как в звуконепроницаемой камере. Или выстрел произведен не из огнестрельного оружия, а, например, из чего-то вроде арбалета. Такое тоже возможно. Кстати, помнится, даже описано у Конан Дойла.

– А предположение о револьвере, заряженном двумя пулями, вы полностью отвергаете?

– Нет, голубчик, нет. Я не отвергаю ни одной из возникших версий. Даже версию о том, что это дело рук террористов.

– Но вы ведь сами…

– Версия, так сказать, террористическая маловероятна. Один процент из ста. Но один процент – этого достаточно. Если мне предложат версию, что вторую пулю, ту самую, которой и был убит князь Голицын, занесло ветром из расположения пехотного полка, где офицеры упражнялись в стрельбе, – эту версию я отвергаю. Она противоречит законам физики. Но террористы – другое дело. Почему среди них не найдется уникум, который вместо того, чтобы бросить Голицыну под ноги бомбу самой простейшей, примитивной конструкции, изобрел бесшумный револьвер, достиг совершенства в искусстве стрельбы, установил наблюдение за князем и, узнав о дуэли, воспользовался случаем? Возможно, но очень маловероятно. Возможно и то, что у Толзеева был револьвер особой конструкции, патроны которого имели две либо больше пуль. Но вероятность этого тоже невелика. Скажем так, не более десяти процентов из ста, а может, и того меньше. Откуда вдруг у Толзеева такой револьвер? Он занимается конструкцией оружия? Он страстный коллекционер необычных револьверов? Следит за всеми новинками, в курсе всех изобретений? Случайно одолжил у приятеля? И версию причастности германской разведки я тоже не исключаю. Князь Голицын, по сути дела, противник войны, сторонник сближения с Германией. Так все считают. Ну а вдруг, как это часто водится в дипломатии, все наоборот? Но и эта версия – один процент из ста.

– Значит, мы рассматриваем три версии?

– Три, чтобы исключить их. А главная версия пока неизвестна. Версия эта заключается в том, что за этим делом стоит таинственный Икс, преследующий непонятную нам цель. Этот Икс очень изобретателен. У него есть какое-то необычное оружие, он умеет блестяще использовать его. Когда мы узнаем больше фактов, возможно, нам станет яснее, кто он, этот Икс, или хотя бы где его искать. Но с увеличением количества фактов вырастет и количество версий. Кто займет место Голицына как руководителя государства? Кому достанется наследство? Не политическое, а земли, поместья, деньги? Была ли у него любовница? Кому он вольно или невольно мешал достичь желанных целей? Кого вольно или невольно обидел? Ответ на каждый из этих вопросов может породить новую версию или даже несколько версий. Версий может набраться десяток. Какие-то из них будут очень привлекательны, какие-то даже романтичны. И верной окажется только одна. Но чтобы найти ее, придется разобрать и исключить все остальные. Это и есть анатомия расследования.

Так впервые родилось это определение – «анатомия расследования», позднее превратившееся в «анатомию детектива».

В тот же день, захватив с собой Акакия Акинфовича, мы с Бакуниным отправились в сыскную часть к приставу Полуярову.

Не знаю, представится ли мне возможность когда-либо рассказать о выезде и о кучере Бакунина. Посему лучше сделать это сразу. Выезжал Бакунин в коляске на резиновом ходу с закрытым верхом, запряженной тройкой прекрасных серых лошадей. Быстроходную коляску Бакунин привез из Германии. Кучер, как и все, окружавшее и касавшееся Бакунина, был явлением необычным. Нашел его Бакунин по имени. «Уж сам не знаю почему, – рассказывал он мне, – вот придумалось, что кучер нужен по имени Селифан. Может, это как-то связано с Гоголем, не знаю, но никакого другого кучера ну просто не мог взять и все тут. А как попался Селифан – тут же и взял, и поверишь, ни разу не пожалел».

Селифан был здоровенным, упитанным мужиком. Один глаз его казался прищуренным, второй смотрел как-то дико. За барина он готов был сложить голову и только чудом не сложил ни свою, ни голову барина. Не часто, но им пришлось побывать в разных переделках, были и погони, и стрельба, и Селифан ни разу не подвел. Возвращаясь домой в сильном подпитии, особенно когда вез с собой целую ватагу цыган и цыганок, Бакунин обычно пытался отобрать у Селифана вожжи и править сам, так как в таких случаях любая езда казалась ему невыносимо медленной.

Но Селифан всегда оказывался на высоте – одной рукой он держал барина, другой правил тройкой. В отличие от барина, который мог загулять в любой день и по любому поводу, Селифан пил строго по воскресным дням и к утру понедельника неизменно бывал трезв как стеклышко. Не в пример капризному Василию, Селифан всегда был доволен жизнью, а дуться на барина ему не приснилось бы и в самом страшном сне.

Глава девятая
ПЕРВЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Перспектива остаться без обеда. – Пули из сейфа. – Деликатность Бакунина по отношению к Селифану. – Доктор Воронов. – Транспорт будущего. – Шестьдесят лошадей, запрятанных в мотор. – Слово «шофер» и что оно значит. – Как цена влияет на количество.

С Таврической улицы, где недалеко от городской водокачки находился роскошный с виду особняк Бакунина, подаренный ему императором Александром III, Селифан мигом примчал нас на Гороховую. Пристав Полуяров встретил нас с распростертыми объятиями. Бакунин перед выездом звонил ему, и Полуяров договорился с доктором Вороновым, присутствовавшим на дуэли, о том, что доктор покажет Бакунину место, где все и произошло.

Доктор ожидал нас в три часа пополудни в своей клинике. Как только Полуяров объявил нам об этом, я понял, что мы опять останемся без обеда, но промолчал. Увидеть место преступления мне хотелось не меньше, чем Бакунину, который, увлекаясь, часто забывал об обеде, но всегда поправлял такую оплошность поздним ужином, иногда за полночь, но обязательно с супом или щами, я же, несмотря на уговоры Бакунина, всегда довольствовался только чаем.

Бакунин забрал у Полуярова обе пули, которые тот хранил в сейфе, завернул в платок и положил в карман. Потом бегло просмотрел протоколы допросов доктора и секундантов. Читать протоколы остался Акакий Акинфович. Кроме того, он получил от Бакунина задание съездить к княгине Марье Андреевне Голицыной, сестре князя, жившей при нем и считавшейся хозяйкой дома после смерти жены Голицына, и известить ее и дочь князя о визите Бакунина, который он намеревался нанести ей завтра же.

Селифан отвез меня и Бакунина на Литовскую, к доктору Воронову. На место дуэли Бакунин решил ехать на автомобиле. Автомобиль стоял в гараже недалеко от Царскосельского вокзала. Бакунин никогда не пользовался автомобилем так, чтобы об этом мог узнать Селифан. Он, конечно же, расстроился бы, а то и запил горькую, увидев железного конкурента.

Отправив Селифана назад на Гороховую в распоряжение Акакия Акинфовича, которому нужно было еще съездить на Офицерскую, в особняк князя Голицына, мы с Бакуниным отыскали приемный кабинет доктора Воронова. Доктор оказался довольно молодым человеком невысокого роста, с округлым лицом, с бегающими глазками. С первого взгляда он произвел неприятное впечатление, впрочем ничем впоследствии не подтвердившееся. Как только мы вошли в кабинет, Воронов тут же поднялся навстречу.

– Антон Игнатьевич? – спросил он, приветливо и льстиво улыбаясь. – Очень рад, очень рад. Никогда не думал, что доведется познакомиться с самим Бакуниным.

– Князь Захаров, он вместе со мной расследует дело, – представил меня Бакунин.

Доктор согласно кивнул головой.

– Воронов Родион Спиридонович.

– Вы можете показать нам место, где произошло убийство?

– Как изволите.

– Тогда собирайтесь. Мы возьмем извозчика до Царскосельского вокзала. На Касьянов луг поедем на автомобиле.

Уже усевшись в коляску извозчика, Бакунин спросил доктора:

– Родион Спиридонович, а как вы попали в эту историю?

– Дело обычное, – ответил Воронов. – Павел Григорьевич Карпищев – секундант господина Толзеева – мой давний пациент. Он и пригласил меня.

– Скажите, он пригласил вас заранее или в день дуэли?

– В день дуэли. Они изволили заехать за мной уже по дороге.

– А знакомы ли вы с Толзеевым?

– Не имею чести быть знакомым, но наслышан.

Приехав к гаражам, устроенным за Царскосельским вокзалом, мы отпустили извозчика. В гаражах, под постоянным наблюдением механиков, находились машины немногих тогда владельцев автомобилей. Бакунин сказал вышедшему к нему служителю, чтобы тот подал его авто, и через несколько минут мы увидели этого красавца – автомобиль «Руссо-Балт». Бакунин еще раньше рассказывал мне о нем. Это была одна из последних моделей. Он мог мчаться со скоростью восемьдесят километров в час! По словам Бакунина, во время испытаний, а также во время соревнований «Руссо-Балт» развивал скорость до ста тридцати километров в час. Если бы между Петербургом и Москвой построили Трамову дорогу – шоссе, покрытое асфальтом, – из одной столицы в другую можно бы было доехать за шесть часов!

Бакунин с большим интересом относился к автомобилям. Он считал их транспортом будущего. Перед началом войны Бакунин собирался выписать из Англии автомобиль «Принц Генри» – мощность его мотора была равна семидесяти пяти лошадиным силам, скорость – ста пятидесяти километрам в час, а стоил он почти семьсот фунтов стерлингов (с доставкой по железной дороге). Однако с началом в Европе военных действий покупку пришлось отложить.

– Замечательный мотор, – сказал доктор.

– Да, хороший автомобиль, – поправил его Бакунин. Ему не нравилось, когда автомобиль называют «мотором», так как, собственно, мотор – это только часть автомобиля.

– Сейчас становится модным передвигаться на автомобилях, – продолжил разговор доктор.

– Через некоторое время автомобили вытеснят извозчиков, – сказал Бакунин, – большие города задыхаются от конского навоза и мочи, атмосфера городов перенасыщена аммиаком. Автомобиль же не имеет отходов.

Автомобиль был похож на роскошный рессорный экипаж на резиновом ходу. Специальные фонари – фары, установленные спереди, – могли в вечернее время освещать дорогу. Перед сиденьями крепилось высокое стекло, защищавшее водителя. Над сиденьями на металлическом каркасе был натянут тент из прочной толстой кожи. Главная часть автомобиля – мотор, или, как еще говорят, двигатель – помещался перед сиденьем, он напоминал большой металлический короб – в этом коробе и находилось устройство, создававшее силу движения, сравнимую с усилием шестидесяти лошадей. В общем и целом автомобиль можно считать подобием паровоза. Но топливом для паровоза служит уголь, а топливо для автомобильного двигателя – бензин, получаемый из нефти. Паровая машина в автомобиле заменена двигателем, который приводится в действие не силой пара воды, а силой паров сгораемого бензина. Кроме того, для автомобиля не нужен рельсовый путь.

Открыв лакированную дверцу, Бакунин пропустил меня и доктора на заднее сиденье, а сам уселся за руль на место водителя. Кстати, водителя автомобиля часто называют французским словом «шофер» – это слово довольно широко вошло в употребление, хотя оно больше подходит для названия того, кто управляет паровозом, так как в переводе с французского означает «истопник», «кочегар».

– Говорят, Государь тоже купил себе несколько автомобилей, – сказал, желая продолжить беседу, доктор.

– Да, – повернулся к нам Бакунин, – Государя к автомобилям пристрастил князь Орлов. У него элегантный «Делопе-Бельвилль». После автопрогулок на нем Государь решил завести собственный автомобильный парк.

– А какова цена автомобиля? – спросил доктор.

– Это зависит от модели. В Американских Штатах промышленник Форд наладил выпуск автомобилей, которые стоят всего триста долларов, позволить себе купить такой автомобиль могут очень многие. Вообще, в Северных Штатах выпущено уже более миллиона автомобилей.

– Миллион автомобилей… – покачал головой доктор.

– Каждый по пятьдесят лошадиных сил – итого: табун в пятьдесят миллионов лошадей – столько и у Чингисхана не было, – Бакунин повернулся, поудобнее уселся на водительском месте и завел мотор. – А у нас вот шестьдесят лошадок.

Глава десятая
НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Топография Касьянова луга. – Где кто стоял, как кто стрелял. – Где мог спрятаться убийца. – Следственный эксперимент. – Вопрос о странностях. – Авторское тщеславие. – Ветер. Голландия. – Экзамен на наблюдательность. – На чем стоит мир. – Рюмка коньяка вместо бензина.

Пока мы ехали по улицам Петербурга, я никак не мог оторвать взгляда от черного урчащего ящика. Мне казалось, что в нем спрятано не шестьдесят лошадей, а какой-то зверь, помесь медведя с тигром. Выехав из города, Бакунин повернул налево, увидев это, доктор воскликнул:

– Погодите! Нам направо! Касьянов луг недалеко от Иванова села…

– До Касьянова луга я сам доеду. А там на месте покажете где, – не оборачиваясь, ответил Бакунин.

Мы проехали по проселочной дороге с полкилометра и уперлись в Трамову дорогу. Бакунин сделал крутой поворот, и мы оказались на гладком, ровном как стрела, уходящем к горизонту шоссе. Вот тут-то я и вспомнил о шестидесяти лошадях. Вам приходилось когда-либо мчаться зимой по накатанной дороге на разудалой тройке? По Трамовой дороге на автомобиле мы неслись, если исходить из расчета, в двадцать раз быстрее. Поистине ошеломляющее впечатление! Этот стремительный полет длился не более десяти минут. Бакунин убавил скорость и опять повернул на проселок, и еще через пять минут мы выехали на плоскую безлесую возвышенность.

Слева от нее мы и увидели Касьянов луг – он лежал в неширокой долине, по которой весной, видимо, стекали талые воды, помнится, на карте где-то здесь была изображена река Воронка – к ней и примыкал Касьянов луг, ограниченный довольно крутыми склонами. Северный склон спускался от плоской возвышенности, на которой мы остановились. Он был совершенно лишен растительности и в нескольких местах прорезан старыми и свежими оврагами. Один из оврагов – самый дальний – зарос кустами ольхи. Зато противоположный склон, поднимавшийся к такой же безлесой возвышенности, как и та, на которой находились мы, был покрыт густым лесом.

Доктор попросил Бакунина проехать немного вперед, потом вылез из машины, походил вдоль склона и махнул нам рукой. Бакунин заглушил мотор, мы выбрались из машины и подошли к доктору.

– Вот здесь мы спускались на луг, – показал он нам едва приметную тропинку, наискосок тянувшуюся по склону.

Спустившись на скошенный вторым укосом луг и немного походив по нему, мы вместе с доктором без особого труда отыскали барьеры – две воткнутые в землю ветки.

– Вот здесь оно и произошло, – сказал доктор.

– Покажите, где стоял князь, а где Толзеев, – попросил Бакунин.

– Толзеев вон там. Князь напротив, у того барьера.

– А секунданты?

– Секунданты и я с той стороны.

– Спиной к лесу?

– Да.

Таким образом, князь Голицын стоял спиной к изгибу луга, где он поворачивал прямо к реке Воронке.

У него за спиной оставался и овраг, заросший кустарником, и еще два оврага. Толзеев стоял спиной к той части луга, которая, сужаясь, уходила к голой холмистой гряде, замыкавшей километрах в двух горизонт.

Если кто-то и выстрелил Голицыну в лоб – а по-иному и быть не могло, – укрыться он мог только на лесистом склоне за спиной Толзеева. Бакунин достал из кармана револьвер и передал его мне.

– Вот что, Николай Николаевич, отойди-ка вон туда, повыше, шагов сто, поднимись по склону – только так, чтобы видеть меня. И как только я сделаю выстрел, тут же выстрели в воздух.

Я выполнил просьбу Бакунина и, пройдя вперед сто шагов, поднялся между деревьями по склону. Бакунин встал на то место, на котором, по словам доктора, стоял князь Голицын. Увидев, что я занял указанную мне позицию, Бакунин достал второй револьвер, махнул мне рукой – я приготовился, поднял руку вверх, и как только Бакунин выстрелил, тотчас нажал на спусковой крючок. Один за другим грянули два выстрела, отдавшиеся громким гулким эхом. Я спустился на луг и подошел к Бакунину и доктору.

– Вы слышали два выстрела? – спросил Бакунин доктора.

– Два, – ответил доктор.

– А в тот раз?

– А в тот раз – один.

– А эхо тогда было?

– Было.

– Но ведь и тогда было два выстрела. Может, вы второй выстрел приняли за эхо?

– Как же можно, – покачал головой доктор. – Выстрел был один.

– Хорошо, расскажите все подробно. С самого начала. Вы приехали в коляске с Толзеевым?

– Да.

– Голицын приехал позже или раньше вас?

– Съехались у заставы. И поехали вместе. Коляска князя впереди, мы следом. Ехали другой дорогой. Ехали долго.

– А что же, поближе не нашлось подходящего места?

– Уж не знаю. Только, помнится, Карпищев говорил, место определено было заранее. Я не спрашивал, но вроде как место определил сам князь. Они – кучер их – вроде как дорогу знал, ехали не останавливаясь, не приглядываясь.

– Хорошо, рассказывайте дальше. Только постарайтесь поподробнее, ничего не пропуская.

– Ну, значит, ехали… Следом за коляской князя. Ну и вот, приехали, коляска князя остановилась. Князь и секунданты его – молодой человек и граф Уваров – вылезли из коляски. Молодой человек вроде как секретарь князя. А что второй – граф Уваров, это мне Карпищев шепнул. Мы тоже остановились, вылезли из коляски. Молодой человек, секретарь князя, сказал: «Здесь». Ну, спустились, вот как и мы, на луг.

– Секундочку, а кто спускался первым?

– Секретарь князя.

– А за ним?

– Сам князь. А за ним граф Уваров.

– А Толзеев?

– Толзеев позади всех.

– Это точно?

– Прекрасно помню – позади всех. Граф Уваров сказал, мол, надобно поставить барьеры. Второй наш секундант, Кучумов Петр Федорович, пошел к деревьям – вон туда, принес две ветки, граф Уваров воткнул одну ветку – вот она еще торчит, – отмерил тридцать шагов. Условие было – на тридцати шагах. Отмерил и воткнул вторую ветку – второй барьер, значит…

– Сколько времени было? – спросил Бакунин.

– Времени? Приехали мы – я внимание обратил – в половине четвертого. А пока собрались, наверное, четыре.

– Когда разметили барьеры, где стоял Толзеев и где князь Голицын?

– Толзеев вон там, а князь вон там, – доктор указал рукой.

– Ну хорошо, дальше. Только как можно подробнее.

– Значит, разметил граф барьеры, ветки воткнул. Секунданты стояли вот здесь, где мы сейчас стоим. Карпищев, значит, и говорит: «Нацо бы о примирении спросить». Он, как мне кажется, переживал за Толзеева – друзья они. Все были уверены, что Толзееву несдобровать. Как мне потом Карпищев говорил, он, Толзеев то есть, стрелять не умеет, не приходилось до этого случая. Вызвал его князь в понедельник. В среду – дуэль. Так он во вторник отправился к господину Протасову научиться стрелять, но где там за один раз научишься – разве что попробовать.

– Вот как? – Бакунин насторожился. – А кто такой господин Протасов?

– Заведение. Обучаются все желающие. Из револьвера стрелять, а кто хочет – из винтовки. И даже из пулемета. Сейчас у него народу много – в основном, кто намеревается в добровольцы.

– И что же, он за плату обучает?

– Раньше за плату обучал – господ офицеров. А как началась война – бесплатно. Из патриотических побуждений. Сам он отставной офицер. Личность уникальная.

– М-да, – задумчиво протянул Бакунин. – Хорошо. Значит, Карпищев предложил спросить о примирении?

– Да. Граф Уваров пожал плечами. Второй – молодой, секретарь – он какой-то вроде как отсутствующий, меланхолический юноша. Карпищев и говорит: «Предложить противникам помириться – это обязанность секундантов согласно правилам». Тогда, значит, граф пошел к князю, а Карпищев к Толзееву – Толзеев-то совсем рядом стоял. Я слышал, как Карпищев сказал Толзееву: «Как секундант я обязан спросить вас, Лаврентий Дмитриевич, согласны ли вы примириться со своим противником?» Толзеев выглядел как будто растерянным. Он покачал головой, мол, нет, но посмотрел в сторону Голицына. Князь стоял подальше, я не слышал его слов, но по лицу было видно, что ответил отказом, причем решительно. И тогда и Толзеев сказал: «Нет, нет, никаких извинений». Потом граф и Карпищев вернулись обратно и граф сказал: «По правилам надобно осмотреть оружие».

– Голубчик, вот здесь поподробнее.

– Граф достал револьвер князя и продемонстрировал, что он заряжен. Револьвер, из которого стрелял Толзеев, был у Кучумова. Он тоже показал его графу.

– Скажите, доктор, вы ведь стояли совсем рядом?

– Да.

– Вы успели разглядеть револьвер, из которого стрелял Толзеев?

– А что его разглядывать? Самый обыкновенный револьвер. У Толзеева своего револьвера не было. Кучумов по просьбе Карпищева этот револьвер ему на время и предоставил.

– Граф осматривал, заряжен ли он?

– Да, осматривал.

– Вам не показалось, что револьвер великоват, может, чуть больше обычного?

– Самый простой револьвер.

– А вы сами хорошо стреляете?

– Особо похвалиться не могу, но владею.

– Хорошо, рассказывайте дальше.

– Ну, дальше – известное дело. Граф скомандовал: «Прошу противников в исходную позицию. На счет три сходиться. Раз, два, три». Князь двинулся к барьеру. Шел он медленно, спокойно. Руку с револьвером опустил. Толзеев же торопился. Широко так шагал, руку с револьвером вытянул вперед и все целился. Князь и пяти шагов не успел сделать, а Толзеев уже подошел к барьеру, прицелился и выстрелил. И вдруг видим – князь взмахнул эдак руками, и словно его кто ударил – опрокинулся.

– Князь упал на спину?

– Да, на спину.

– Второго выстрела вы не услышали?

– Нет. Второго выстрела не было. Как только князь упал, мы все тут же бросились бежать к нему. Подбежали, видим: князь лежит, руки раскинул, рубаха на груди кровью набухла. А во лбу… Во лбу дыра, и кровь маленькой струйкой сочится. Мы все застыли как вкопанные. Как же так могло получиться? Пока мы стояли, подошел Толзеев. Увидел – глаза вытаращил, револьвер уронил, смотрит на нас: «Господа, господа», – бормочет. Оно, конечно, дуэль дело такое. Каждый может и промахнуться и попасть. Но чтоб вот так – двумя пулями… Такое и в голову не придет.

– Ну, а потом?

– Я осмотрел князя. Одна пуля раздробила ему ключицу. Вторая – в лоб, мгновенная смерть. Отнесли князя в коляску. И поехали назад в Петербург.

– Толзеев что-нибудь говорил?

– Нет. Очень поражен был произошедшим. Ехали молча. Никто не ожидал. Уже когда приехали в город, Толзеева отвезли к нему в гостиницу, Карпищев спросил меня, кто должен сообщить в полицию. Как врач сообщить, конечно, должен был я. Я и сообщил. На другой день. Составили протокол.

– Скажите, а у кого остался револьвер, из которого стрелял Толзеев?

– У Кучумова. Это ведь его револьвер.

– Ну что ж, – закончил расспрашивать Бакунин, – идемте в автомобиль.

Мы поднялись наверх по той же тропинке, по которой спускались, и сели в автомобиль.

– А кстати, – обратился Бакунин к доктору, – какая в тот день была погода?

– Прекрасная. Солнечный теплый денек. Ветреный только очень.

– Скажите мне еще, любезный, – Бакунин на секунду задумался, – а вам не показалось что-нибудь странным?

– В тот день? Нет, в тот день не показалось.

– А в какой день показалось?

– Сегодня что-то показалось, только я понять не смог.

– Вот как? И что же это такое? В каком хотя бы роде?

– Когда мы стояли там, внизу, на лугу, я как-то осмотрелся… Я как-то привык все запоминать… И вот, когда мы там стояли, я осмотрелся… И как будто чего-то не хватает, как будто что-то не так, как в тот раз, третьего дня.

– Если вспомните, обязательно позвоните, – Бакунин достал из внутреннего кармана визитную карточку и протянул ее доктору.

Карточка была отпечатана на глянцевом золотистом картоне и украшена красивыми виньетками. Надпись на ней гласила: «Бакунин Антон Игнатьевич» – крупными буквами. И ниже буквами помельче: «Литератор». На обратной стороне, по-видимому, находился адрес и телефон. Визитную карточку Бакунина я видел первый раз. То, что на ней значилось «Литератор», бросилось мне в глаза, и позже я долго размышлял об этом. На доктора визитная карточка Бакунина произвела сильное впечатление.

– Благодарю вас, Антон Игнатьевич, за оказанную честь. Я ведь, знаете ли, читал ваше сочинение «Раскрытие преступления посредством логических умозаключений»[21]21
  Книга Бакунина пользовалась тогда огромной популярностью. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)


[Закрыть]. Прелюбопытная книга.

– Вот как? – Бакунин, как все авторы, был скрыто тщеславен и чрезвычайно отзывчив на лесть.

Но доктор говорил искренне, он оживился, ему хотелось высказать свое мнение. Судя по всему, в книге Бакунина он нашел для себя много интересного.

– Что же вам в ней показалось любопытным? – спросил Бакунин.

– Тонко написано. Увлекает очень. Я знаю, даже многие дамы читают.

– Ну, голубчик, – лицо Бакунина расплылось в довольной улыбке. – Сугубо профессиональное сочинение. Для господ сыщиков, хотя они читать ленятся.

– Не скажите. Глубоко написано. Я ведь тоже, позвольте заметить, склонен к анализу, и логика меня привлекает. И вот то, что называется наблюдательностью. Иной раз и не хочешь, а примечаешь всякие детали. И каждый раз по поводу замеченного думаешь: «Странно как-то это». И в тот раз, в день дуэли, стоим мы на лугу и мне, помнится, тоже на ум пришло, что, мол, странно как-то все это…

– А что именно странно? То, что два человека стреляются? – спросил Бакунин.

Его отношение к доктору изменилось. Суетность и угодливость доктора, его лицо, показавшееся вначале и мне, и, наверное, Бакунину не очень приятным, как-то сразу определили к нему несколько пренебрежительное отношение. Теперь же, когда выяснилось, что он читал книгу Бакунина и имел о ней весьма лестное для автора мнение и, кроме того, самому ему не чужды кое-какие размышления, доктор показался в несколько другом, более выигрышном для него свете.

– Ну, то, что два человека стреляются, – это вопрос философический, это не удивительно, – ответил доктор.

И тут уж я сам не удержался от мысли об удивительной насыщенности нашей жизни философами.

– Мне что-то другое показалось странным, – продолжал доктор. – Ветер, что ли?

– Ветер?! – не удержался я.

– День был теплый, но очень ветреный. А когда мы спустились на луг, там, внизу, ветра никакого. Лес на склоне – верхушки деревьев качаются, шумят. А деревья пониже – не шелохнутся. А сегодня вот тихо, и как будто чего-то не хватает. А на ум приходит – не возьму в толк почему – Голландия…

– Голландия?! – удивился Бакунин. – В каком смысле Голландия?

– Просто так, Голландия – и больше ничего. Сам не знаю, каким образом.

– М-да, странная ассоциация… – задумался Бакунин. – Живописью не увлекаетесь? Может быть, вспомнилась мрачная философия Рембрандта?

– Нет. Господином Рембрандтом не интересуюсь, – ответил доктор.

– Ну да ладно, Родион Спиридонович. Если что вспомнится – позвони, голубчик. Князь Голицын человек государственной важности. Случай редкостный – расследование затруднительно, зацепиться даже не за что. Не с неба же упала эта пуля прямо в лоб.

– А может, и с неба, – задумчиво проговорил доктор, – террористы, они все из студентов, и профессора с ними заодно. Может, и придумали какую-либо научную оказию.

Бакунин не стал отвечать доктору и объяснять ему, что, по его мнению, террористы не имеют отношения к этому убийству. Он запустил мотор, и через пять минут мы уже въезжали на Трамову дорогу. Потом опять десять минут полета над мчащейся навстречу прямой серой лентой шоссе – и опять невольные мысли о табуне из шестидесяти лошадей.

Вернувшись в Петербург, Бакунин подвез доктора до его клиники на Литовской. Доктор попрощался с нами, но Бакунин вдруг остановил его и задал вопрос:

– Скажи-ка, голубчик… Когда я брал машину из гаража, там был шофер-служащий, который подавал машину, помнишь его?

– Как же, помню.

– Перстень у него на правой руке, с изображением…

– Перстень у него с простым черным камнем, квадратным, без рисунка[22]22
  Как станет известно несколько позже, шофер-служащий был карточным шулером, среди которых такие перстни носили очень многие. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)


[Закрыть], – услужливо пояснил доктор.

– Без рисунка… – задумчиво повторил Бакунин и кивнул доктору на прощанье. – Ты вот что, братец, если вспомнишь или поймешь, что за странность тебе показалась, немедленно ко мне, хоть днем, хоть ночью. Очень, брат, важно. На странностях стоит мир.

– Как изволите приказать, – наклонил голову доктор.

Доставив автомобиль в гараж, мы взяли извозчика и отправились домой. Я обратил внимание, что извозчик вез нас вдвое дольше, чем Селифан. У крыльца особняка Бакунин расплатился вдвое против того, что запросил возница. Едва только я шлепнул Наполеона по голове его медной треуголкой, Никифор тут же отворил нам дверь и впустил в дом. Уже стемнело, войти с вечерней прохлады в теплую прихожую было приятно.