Текст книги "Убийство на дуэли"
Автор книги: Антон Бакунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Все уже поужинали – кто как и кто чем, не дожидаясь нас. Мы разделись – я снял свою куртку, Бакунин отдал Никифору котелок, и мы прошли в столовую. Тут же явился Василий. Лицо его казалось заспанным. Прежнее недовольство прошло – он никогда не дулся на своего любимого барина больше одного дня.
– Кушать будете? – позевывая спросил Василий.
– А как же, – ответил Бакунин, – не обедали, покушать нужно, да и за работу пора.
– Как же, за работу, – довольно миролюбиво проворчал Василий. – Третий день ни страницы.
– Видишь, Василий, какое тут дело. Князя Голицына убили. Он, можно сказать, управлял государством…
– Найдется на его место кто-нибудь, – строго сказал Василий, – а за вас пристав Полуяров главу не допишет.
– Это, конечно, так, – согласился Бакунин, – однако тут нужно помочь…
Бакунин хотел развить свою мысль, но Василий махнул рукой.
– Суп нести? – спросил он уже безо всякой тени недовольства.
– А как же, а как же, – обрадованный его тоном, воскликнул Бакунин. – Князь, супу?
Я отрицательно покачал головой.
– Чая, князь, хоть попьете? – приветливо спросил Василий.
– Чая попью, – согласился я.
– Напрасно, напрасно, князь, ты не хочешь супа. Неси, неси, Василий, и мне еще рюмку коньяка.
Рюмка коньяка означала, что Бакунин в самом деле намеревается проработать всю ночь. Причем эту рюмку коньяка он выпивал не перед едой, а после еды. Я не первый раз наблюдал, как Бакунин работал по двадцать четыре часа подряд. После сегодняшней поездки на автомобиле и размышлений о количестве лошадиных сил, упрятанных в моторе, мне подумалось, что Бакунин тоже чем-то похож на автомобиль. Только мотор питается бензином, получаемым из нефти, а Бакунин – супом и отбивными котлетами.
В моторе находится шестьдесят лошадиных сил, и они начинают работать, когда в него поступает керосин. В Бакунине – две, либо три, может и четыре человеческие силы. Эти дополнительные силы включаются, как только пища, поступившая в желудок Бакунина, сдабривается рюмкой коньяка. Я уверен, что если бы Бакунин не пообедал на ночь, он не смог бы до утра работать. А если бы пообедал, но не запил еду рюмкой коньяка, сил хватило бы только на пару часов и он уснул бы за своим письменным столом.
Съев тарелку картофельного супа, две отбивные котлеты с гречневой кашей и запив все это рюмкой французского коньяка, Бакунин направился в один из своих кабинетов. А я, выпив стакан чая, поднялся к себе в комнату. Я хотел сделать заметки, чтобы уже завтра с утра подробно записать все произошедшее за весь день. Но потом, преодолев сонливость, втянулся в работу. И записал все события дня, чтобы после не делать это по памяти.
Глава одиннадцатая
ЗОЛОТАЯ ПУЛЯ
Жить в ритме Бакунина. – Четвертый кабинет, предназначенный для сыскной работы. – Пули под микроскопом. – Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. – Пуля с отпечатками пальцев. – Опять о ветре, который может переносить пули. – Вот она, анатомия детектива.
Записи второго дня. Я проснулся, как и обычно, в шесть часов утра, несмотря на то что вчера лег спать в половине первого вместо привычного для себя времени в десять часов вечера. Приняв душ и побрившись, я обратил внимание, что недосыпание нескольких часов никак не отразилось на моем самочувствии. Точно так же как и то, что вчера мне не пришлось пообедать.
Такое положение вещей в дальнейшем будет неизбежным. Для того, чтобы подробно, протокольно записать расследование дела, не упуская ни малейшей детали, мне придется жить в ритме Бакунина. А Бакунин непредсказуем, тем более что его непредсказуемость перемешивалась с непредсказуемостью ситуации и неожиданностью событий. В чем я тут же и убедился. Так как вчера Бакунин засел за работу над своими трактатами или над одним из них, чтобы успокоить Василия, требовавшего от барина постоянного увеличения количества страниц и глав очередного сочинения, то по обычной практике он должен был сегодня спать до обеда.
Но едва я успел принять душ и побриться, Бакунин, привыкший, что в это время я уже не сплю, вошел в мою комнату. В общем-то он даже не вошел, а только переступил одной ногой порог и с заговорщицким видом кивнул мне, приглашая следовать за собой.
Мы тихо, стараясь не шуметь, прошли по коридору в кабинет Бакунина, предназначенный для сыскной работы, в тот самый, в котором находился телефон и где мы вчера утром получили от пристава Полуярова известие о гибели князя Голицына. Я уже упоминал, что у Бакунина было четыре кабинета – этого требовало разнообразие дел, которыми он занимался[23]23
Чтобы проиллюстрировать это утверждение, достаточно перечислить сочинения, над которыми Бакунин работал в тот год, когда состоялось мое знакомство с ним. Во-первых, он заканчивал две книги по научной криминалистике. Во-вторых, писал философско-космологический трактат об обратном течении времени. В-третьих, работал над книгой по химии «Периодическая система Менделеева как материалистическое зеркало Вселенной». В-четвертых, заканчивал фундаментальнейшее литературоведческое исследование о поэзии Фета. В-пятых, Бакунин работал над трактатом «Математические основы воздухоплавания», в котором были заложены основные принципы авиа– и ракетостроения, развитые в дальнейшем К. Э. Циолковским. Кроме того, Бакунин готовил материалы для биохимического трактата о перестройке обитателей Земли и превращении их в разумные «животно-растения», непосредственно перерабатывающие солнечную энергию. Впоследствии эти материалы были утеряны, и следы их можно обнаружить только в работах К. Э. Циолковского на эту же тему. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]. Три кабинета, в которых он писал свои трактаты, отличались между собой только библиотеками, в них сосредоточенными. Четвертый кабинет имел совершенно иной вид. Книжные шкафы занимали в нем всего четверть одной из стен, все остальное больше напоминало физико-химическую лабораторию. Письменный стол не был завален рукописями и книгами. На нем гордо возвышался телефонный аппарат. Одинаковыми во всех четырех кабинетах были только кресла-диваны, на которых можно было и сидеть, и лежать, отдаваясь на волю мыслительных процессов.
Бакунин подвел меня к небольшому столику у окна, на котором стоял необычного вида микроскоп. Он состоял из двух микроскопов с единым окуляром.
– Посмотри, – сказал мне Бакунин.
Я приложил глаз к окуляру и увидел серое поле с продольными рваными бороздками.
– Что это? – спросил я.
– Это пули, которые извлекли из тела и головы князя Голицына. Видишь бороздки на их поверхности?
– Да, вижу.
– Это следы от нарезов стволов, из которых эти пули выпущены. Та, что угодила князю в голову, прямо в лоб, – слева, другая, раздробившая ключицу, – справа. Обе попали в кость, и обе слегка сплющены, деформированы, но сплющена только передняя часть, боковые части имеют первоначальный вид. Обрати внимание, расстояние между бороздками нарезов, так называемые «поля», имеют разную ширину. У левой нули они узкие, у правой значительно шире. Значит, эти пули вылетели из разных стволов.
– А разве у всех стволов разная ширина нарезов?
– Конечно же, разная. Даже у стволов, выточенных на одном станке, она чуть-чуть отличается – под микроскопом, при большом увеличении, это легко заметить. А кроме того, у разных стволов обязательно разная форма краев бороздки нареза. Ведь каждый раз при нарезке резец идет по металлу, который чуть-чуть по-разному поддается резцу. Рука токаря каждый раз чуть-чуть по-другому ведет резец. Металлическая стружка то отскакивает в сторону, то попадает под резец, он чуть-чуть подпрыгивает на ней. Иногда стружка режется плавно, ровно, иногда крошится, места обломов всегда разные. Одним словом, бороздки – это отпечатки ствола на пуле, выпущенной из него, – они подобны отпечаткам пальцев, они свои у каждого ствола.
– А это достоверно, что отпечатки пальцев у всех разные? – перебил я Бакунина.
– Это доказанный факт. Вероятность совпадения отпечатков пальцев, вероятность «повтора» матушки-природы – одна на миллион. А нарезать два одинаковых ствола вообще невозможно, даже если это кто-то захочет сделать специально. В мире нет двух одинаковых стволов.
– Нельзя дважды войти в одну и ту же реку?[24]24
Замечание, сделанное одним из самых наблюдательных древнегреческих философов – Гераклитом. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]
– Да, князь, голубчик! Прекрасное сравнение! Как это философично! Нельзя нарезать два одинаковых ствола, нельзя скрыть след, любая пуля будет опознана!
– В самом деле в этом есть высшая философия, даже какая-то мистика – пуля с отпечатками пальцев…
– Итак, ты видишь, князь, этими двумя пулями стреляли из разного оружия.
– Значит, версия о том, что Голицына убил Толзеев из пистолета особой конструкции, стреляющего двумя или несколькими пулями, отпадает.
– Отпадает предположение относительно того, что у Толзеева был такой револьвер. Имел ли отношение Толзеев к убийству – это по-прежнему вопрос.
– Но откуда взялась эта вторая пуля? Знаете, о чем я вспомнил, когда доктор рассказал о необычном ветре в день дуэли?
– Князь, голубчик, ты вспомнил мои слова о том, что я не поверю, что эту пулю, угодившую князю Голицыну прямо в лоб, занесло ветром?
– Да, именно это я и вспомнил.
– Князь, ты идешь по стопам дядюшки. Петр Петрович – язва. А ты – иронист. А я – физик.
– То есть?
– Физик и естествоиспытатель. Присмотрись к бороздкам на пулях.
Я опять наклонился к окуляру и внимательно рассмотрел бороздки, оставленные нарезами стволов.
– Ну, очевидно, что стволы разные. Расстояния между бороздками совершенно не совпадают. Это видно даже без измерений.
– А еще на что-нибудь ты обратил внимание?
Я еще раз рассмотрел обе пули, но ничего не заметил.
– Присмотрись к самим бороздкам. Они очень сильно отличаются по глубине. На левой пуле бороздки намного глубже.
Мне пришлось снова обращаться к окуляру, и я убедился, что Бакунин прав. На левой пуле, той, которая поразила князя Голицына, бороздки врезались достаточно глубоко. На правой они были только слегка прочерчены.
– О чем это говорит? – спросил я Бакунина, поднимая голову от микроскопа.
– Баллистика, князь. Это есть физика. Представь себе пулю, которая движется по нарезному стволу. Сильнейшее давление пороховых газов толкает ее вперед. Пуля плотно прижата к нарезам ствола. Она движется по нарезам, ввинчиваясь в ствол, нарезы оставляют на пуле бороздки – и они тем глубже, чем сильнее давление и чем длиннее ствол. Слабее взрыв пороховых газов – мельче бороздки. Это рисунок выстрела револьвера. А пуля, которой убит князь Голицын, выпущена из винтовки. Дальность боя револьвера – сто метров. Его прицельная дальность и юго меньше. А из винтовки можно точно поразить цель и за километр. Думаю, есть винтовки, которые бьют и на два километра. И звук выстрела на таком расстоянии можно не услышать.
– Но на таком расстоянии не то что точно в лоб – вообще в человека не попасть.
– Как видишь, попали. Что тем более достойно удивления, если принять в расчет то, что из винтовки стреляли револьверной пулей. Ведь она легче винтовочной. Здесь, князь, опять же законы баллистики. Винтовочный патрон содержит больше пороха. Давление на пулю пороховых газов намного больше. Пока она движется по стволу, ей деваться некуда. Но вот оказавшись за пределами ствола, легкая пуля, получившая сильный толчок, может отклониться от обычной траектории, да и вообще может пойти кувырком. Оттого винтовочная пуля тяжелее. Я взвесил обе пули – та, которая попала князю Голицыну в лоб, оказалась тяжелее.
– Но ведь они одинаковые?! – удивился я. – По крайней мере на первый взгляд.
– Да, на вид одинаковые. Злоумышленник надеялся, что Толзеев промахнется. И все сойдет за смерть на дуэли. Поэтому и не стал стрелять винтовочной пулей. А смастерил себе особую пулю. Под микроскопом, князь, – половинка пули. Вторая, вот она, – Бакунин взял со стола половинку пули и протянул мне, – я распилил ее пополам – посмотри на разрез.
Я взял половину пули, присмотрелся и увидел, что внутри она не серая, а желтая.
– Серединка из золота, князь.
– А зачем?
– А чтобы была тяжелее. Золото имеет почти вдвое большую плотность, чем свинец. Но и этой прибавки в весе оказалось недостаточно. Видишь, золотая серединка имеет форму головастика. Передняя часть такой пули тяжелее, она как стрела с наконечником и оперением. Она и кувыркаться не станет и полетит по точной траектории. Так что этот выстрел готовился серьезно, тут целое исследование.
– Ну, хорошо, предположим, убийца стрелял издалека. Предположим, за два километра от места дуэли. Даже предположим, что он чудо-стрелок и сумел с такого расстояния попасть князю Голицыну в лоб. Но как он мог узнать, в какой момент нужно стрелять, чтобы его выстрел совпал с выстрелом Толзеева?
– Молодец, князь. Логически рассуждаешь. Правда, ответа на этот вопрос у меня пока нет.
– Но все-таки дело сдвинулось с мертвой точки.
– Сдвинулось. Появились факты. Факты дают пищу логическому мышлению, опирающемуся на знание баллистики в данном случае. Вот она – анатомия детектива.
Глава двенадцатая
О ПОЛЬЗЕ И ВРЕДЕ ГАЗЕТ
Мнение Василия о печатном слове. – Роль добротного кожаного переплета. – Терпение Василия к неизбежному злу. – Изречение в духе знаменитой книги «В мире мудрых мыслей». – Феноменальные способности Василия и поразительные свойства его памяти.
Опять зазвенели, запели часы во всех кабинетах – восемь часов. Через семь минут ударят часы Карла Ивановича. Дверь отворилась, и в кабинет вошел Василий. Он принес газеты. Бакунин читал газеты только тогда, когда вел расследование. Василию не нравилось ни то, что барин занимается расследованием, ни то, что он читает газеты. Заниматься расследованием убийств, по мнению Василия, должна полиция и конкретно пристав Полуяров, который вместо этого мешает работать Бакунину. В газетах, опять же по мнению Василия, писали исключительно глупости, и уважающий себя человек читать их не должен. Печатные слова Василий признавал только под добротным кожаным книжным переплетом.
Но Василий понимал, что если уж Бакунин взялся за расследование, то обязательно доведет его до конца. И чем раньше, тем лучше. Поэтому, когда работа над гениальными сочинениями все-таки продвигалась, Василий терпел расследование как неизбежное зло и даже старался помочь побыстрее закончить его. А то, что он сам сходил и купил газеты, свидетельствовало, что за прошедшую ночь Бакунин одолел не одну, а как минимум две, а то и три главы очередного трактата.
Василий положил газеты на стол, но не удержался от замечания, достойного внесения в книгу афоризмов под названием «В мире мудрых мыслей», изданную недавно в Москве книгоиздателем Сытиным и пользующуюся огромным успехом у читателей.
– Ежели б газет было поменьше, так было бы получше.
Сам Василий газет никогда не читал. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть хотя бы кратко о необычном качестве Василия как читателя. Дело в том, что Василий, по поручению барина, читал различные книги, в том числе сложнейшие философические трактаты, исторические сочинения, и потом своими словами пересказывал их Бакунину, что экономило время и помогало ему в работе. Когда я узнал об этом, а потом убедился, что все это не шутка и не выдумка, я, признаюсь, был поражен[25]25
Помнится, меня потрясла глава «Критики чистого разума» Канта в дословном пересказе Василия с небольшими сокращениями. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]. Еще больше меня удивило то, что спустя два-три дня Василий забывал все прочитанное – и не только содержание и смысл, но и название и автора книги. Когда я высказал ему свое удивление, Василий ответил: «А мне ни к чему. Барину – нужно. Что барин велел, то я и доложил». Словом, Василий читал как гоголевский Петрушка, но, в отличие от него, еще мог и пересказать прочитанное, впрочем, видимо, не понимая того, что он пересказывает.
Иногда случалось, что, дав Василию задание прочесть главу какого-либо серьезного сочинения, Бакунин пускался в очередной загул и к тому времени, когда он возвращался к работе, Василий забывал то, что читал, и ему приходилось читать то же самое второй раз. Это очень смущало Бакунина – его всякий раз смущал и сам загул, отрывавший от работы и вызывавший недовольство Василия, а тут еще получалось, что по вине гуляки-барина Василию нужно повторно читать одно и то же. Но потом, сообразив, что Василий-то ведь напрочь забывает все тексты, что читал, Бакунин давал ему повторное чтение как новое, и это позволяло легче переживать конфликт.
Василий ушел распоряжаться по поводу завтрака, а мы стали просматривать газеты. «Санкт-Петербургские сенатские ведомости» поместили огромную статью, посвященную в основном той роли, которую играл князь Голицын в управлении государством и во внешней политике. О дуэли писалось кратко. О факте убийства ни слова. «Думская газета» довольно сдержанно сообщала о смерти одного из своих самых сильных и откровенных противников. О дуэли, о Толзееве и о факте убийства тоже ничего сказано не было. «Патриот» разразился гневной статьей под названием «Доколе?!!!». Смерть князя сравнивалась с гибелью Пушкина и Лермонтова. Несколько абзацев посвящалось бичеванию Толзеева. Но о том, что князь Голицын не просто погиб на дуэли, а был вероломно убит, – этой информацией «Патриот» еще не располагал.
«Утренняя почта», «Русское обозрение», «Собеседник», «Новая газета», «Петербургская газета» тоже ничего не сообщали об убийстве. И только малоизвестная «Недельная хроника» все-таки писала, что произошло убийство. Правда, никаких подробностей. Кроме того, что за расследование взялся знаменитый мастер сыскного дела господин Бакунин.
– Очень похоже, что репортер этой «Недельной хроники» имеет доступ к Полуярову. Ну да ладно, того, что произошло, не спрячешь. Пошумят два-три дня и забудут – на то они и газеты, – сказал Бакунин.
«Недельная хроника» высказывала предположения и о мотивах убийства. Писалось и о том, что князь Голицын игнорировал Думу и не однажды пренебрежительно высказывался и о самой Думе, и о принципах избирательного управления, и о том, что князь Голицын как деятельный и твердый руководитель, сменивший по сути дела, если не юридически, то фактически, П. А. Столыпина, не мог устраивать террористов, и о том, что в наше военное время нельзя забывать и о германской разведке.
– Шум об убийстве поднимется завтра, – Бакунин сел за стол, а потом улегся в своем кресле-диване. – Завтра и репортеры налетят. А сегодня нужно успеть встретиться с сестрой и дочерью князя Голицына и с секундантами. За завтраком послушаем Акакия Акинфовича: что там у него, и поедем.
Глава четырнадцатая[26]26
Захаров был суеверен и всегда пропускал в своих записках тринадцатую главу. (Прим. издателя.)
[Закрыть]
СПАСИБО ЗА КУРИЦУ
Неожиданный визитер. – Курица как залог успеха свободной прессы. – «А ты, братец, не дурак». – За что иной раз можно получить повышение жалованья. – Сведений пока никаких. – А если германская разведка? – Завтракать подано.
Только мы закончили читать газеты, как дверь кабинета открылась и, озираясь, вошла баба в платке, надвинутом на глаза. Увидев Бакунина, баба сдвинула платок, и перед нами предстал молодой человек лет тридцати, в котором по каким-то присущим всем газетчикам чертам легко было угадать репортера.
– Антон Игнатьевич, – тихо, с надеждой только и успел проговорить он.
Рука Василия схватила его за шиворот, вытащила за порог кабинета, дверь захлопнулась, в коридоре раздались крики.
– А-а, – это, по-видимому, кричал репортер.
– Вот уж я тебя! – это, конечно же, пробасил Василий.
Василий был на вид ленив и медлителен, но силой обладал недюжинной. Бакунин вскочил из-за стола и выбежал в коридор. Минуты через две он вернулся с незадачливым нарушителем границ.
– Хорош, хорош, – представил гостя Бакунин.
– Антон Игнатьевич, два слова, – умоляюще сложил руки репортер.
– Как же ты в дом пробрался?
– Через кухню.
– Через кухню? Каким образом?
– Купил на рынке курицу. Переоделся. Швейцару вашему сказал, что принес кухарке курицу. Он отвел меня на кухню. Там никого не было. Я сказал, что подожду, а потом потихонечку к вам… Я ведь был у вас раньше, где кабинет, знаю…
– Ну, а курица где?
– Курица на кухне.
– Ну, братец, спасибо.
– За что?
– За курицу.
– Антон Игнатьевич. Два слова!
– Вот тебе три слова: спасибо за курицу.
– Кого вы подозреваете?
– Вас.
– Меня?
– Конечно. Ведь это же вы переоделись доктором, отвлекли секундантов и потихонечку убили князя Голицына. С вашими-то талантами устраивать маскарады.
– Антон Игнатьевич! Меня редактор со света сживет! «Недельная хроника» достала сведения, а мы нет! Антон Игнатьевич! Два слова!
– Ты, братец, из какой газеты?
– Из «Утра». Неужели вы меня не помните?
– Не помню. Ваш брат репортер как насядет – что рой пчел. Где уж вас всех упомнить.
– Ну как же, Антон Игнатьевич! Вспомните! Убийство баронессы фон Мей! Вы давали пояснения для газет, и я еще сказал тогда, что перстенек, мол, был поддельный, а вы в ответ сказали: «А ты, братец, не дурак».
– Друг мой, – Бакунин картинно обнял репортера, – ведь даже я иногда ошибаюсь…
Репортер, выпучив глаза, отпрянул от Бакунина.
– Помилуйте, Антон Игнатьевич, как можно. Мне тогда редактор даже жалованье повысил.
– Ты думаешь, я ввел в заблуждение вашего редактора? Шучу, шучу, братец, щучу. Ну конечно же, ты, братец, не дурак. Твои собратья еще спят, о том, что князь Голицын убит, а не погиб на дуэли, и не слыхивали, а ты уже бежишь на рынок, курицу покупаешь. Но помочь тебе ничем не могу. Сведений пока нет никаких, а пикантных подробностей и подавно. Князь Голицын убит. Убит злоумышленником, который хитроумно и подло воспользовался дуэлью. Выстрела убийцы никто не слышал. Кто-то предполагает, что убийца стрелял из бесшумного револьвера. Очень сложное, можно сказать, таинственное дело.
– А не террористы ли здесь постарались?
– Трудно сказать. Ведь они обычно норовят бомбу бросить. А здесь даже выстрела никто не услышал.
– А если германская разведка? А вы, Антон Игнатьевич, не начинали делать умозаключений?
– Нет, братец, не начинал. Сегодня вторник, а по вторникам умозаключений я не делаю, так что уж извини.
– Это вы меня извините за вторжение.
– Ну что ты, братец, можно сказать, развеселил своим маскарадом. Внес разнообразие.
– До свидания, Антон Игнатьевич.
Репортер направился к двери, открыл ее и даже перешагнул через порог, но потом вдруг остановился, повернулся и тихо, почти шепотом произнес:
– А если…
– Ни-ни, братец, ни-ни, – замахал руками Бакунин, репортер понимающе кивнул и, наконец, перешагнул порог кабинета, нос в нос столкнулся с Василием, ловко юркнул в сторону и скрылся.
– Завтракать подано, – бесстрастно объявил Василий и закрыл дверь кабинета.
