Текст книги "Убийство на дуэли"
Автор книги: Антон Бакунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Глава четвертая
СВИТА КОРОЛЯ
Отличие завтрака от обеда. – Что можно перенять у англичан, с небольшими оговорками. – Оспорить можно все. – Может ли лошадь из упрямства есть сено и овес. – Правильно ли Волга впадает в Каспийское море. – Хитроумные уловки.
Через полчаса пристав уехал, а все обитатели бакунинского дома собрались в столовой. Часы показывали четверть одиннадцатого. Конечно же, на часах Карла Ивановича было ровно на семь минут меньше. Завтрак у нас больше походил на обед, единственным отличием было то, что не подавали суп. Обычно съедали по два, по три блюда. Дядюшка выпивал рюмку коньяка, так как считал его действие лечебным.
Акакий Акинфович, которого по виду трудно было причислить к любителям плотно поесть, в дополнение ко всему съедал еще и тарелку овсяной каши вприкуску с осетриной. Обычай этот имел давнюю историю.
В годы молодости Бакунина и сам он, и Акакий Акинфович увлеклись чтением Конан Дойла и дело дошло до прямого подражания известному литературному герою. Бакунин научился часами играть на скрипке – что у него неплохо получалось, ходил в цирк к какому-то французу на уроки бокса и даже пробовал курить трубку.
Несмотря на молчаливое неодобрение Карла Ивановича и насмешки дядюшки, длилось это довольно долго.
Акакий Акинфович, не имевший музыкального слуха, избегавший бокса, как и любой другой драки, и не переносивший табака, англизировался с помощью овсяной каши. Несколько месяцев он стоически ел овсянку, поражаясь, как это такие вроде бы и неглупые люди, как англичане, могут питаться лошадиным кормом, и не реагировал на советы дядюшки ввести в свой рацион сено.
В конце концов Акакий Акинфович приловчился заедать овсяную кашу осетриной[13]13
Или иногда севрюжиной. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть], и это ему так понравилось, что вошло в привычку и потребность. Бакунин сначала бросил уроки бокса, сломав невзначай челюсть своему учителю-французу, а потом как-то незаметно забросил и скрипку, и трубку, и овсяную кашу, которую он тоже пытался распробовать.
А Акакий Акинфович остался верен приобретенной привычке. Кроме того, частенько за завтраком в дополнение ко всем блюдам съедал он и тарелку блинов – правда, разделяя ее с Бакуниным, который до блинов охотником не был, но, видя, с каким аппетитом ест Акакий Акинфоиич, часто присоединялся к нему.
К завтраку все, кроме дядюшки, переодевались. Дядюшка сидел за столом в халате – отчасти в пику Карлу Ивановичу, который одевался так тщательно, словно собирался на прием к губернатору.
Блюда подавали горничная Настя и Василий. Василий, не ставший всех звать к завтраку, был хмур и недоволен. Его «надутость» угнетала Бакунина. Карл Иванович не замечал ее. Дядюшке она поднимала настроение. Акакий Акинфович тоже радовался плохому настроению Василия – но тайно.
Завтракали мы в самое разное время. Иногда завтрака не было вовсе – и тогда обходились чаем вприкуску с чем-либо посущественнее, обычно бутербродами с ветчиной. Карл Иванович часто высказывал мысль о том, что завтракать следовало бы в одно и то же, раз и навсегда заведенное время, и даже называл это время – восемь часов. Но быстротекущие и часто непредсказуемые и непредвидимые события и разные обстоятельства постоянно мешали завести такой порядок, и за долгие годы жизни с Бакуниным Карл Иванович смирился с этим – смирился практически, но не в принципе и время от времени продолжал высказывать свое мнение на сей счет.
За столом обычно обсуждались все вопросы – от проблем переселения на другие планеты в связи с угасанием Солнца до погоды. Если Бакунин вел очередное расследование, то завтрак превращался в рабочее совещание, на котором выдвигались и обсуждались планы и так называемые версии – то есть предполагаемые варианты расследуемого преступления.
Здесь же, в ходе рассуждений и споров, рождались и знаменитые умозаключения Бакунина, определявшие и раскрывавшие убийцу или злоумышленника. Позднее я пришел к выводу, что умозаключения Бакунина рождались каким-то другим образом и совсем не в ходе рассуждений и споров. Как они рождались, я так и не понял. А что касается обсуждений во время завтрака, то, как я решил впоследствии, они были чем-то вроде репетиций и пробных вариантов.
Обсуждения обычно сводились к спору между Бакуниным и дядюшкой. Карл Иванович и Акакий Акинфович держались в этих спорах нейтралитета, хотя в общем-то поддерживали Бакунина. Дядюшка спорил отчаянно. В этом отношении дядюшка был уникальным человеком. Казалось, да, впрочем, не казалось, а именно так и было – он мог оспорить все, что угодно.
Стоило при нем сделать заключение или вывод о том, например, что Волга впадает в Каспийское море, он тут же доказывал, что великая русская река никоим образом не впадает в это море, а если его удавалось припереть точными сведениями и фактами, он тут же начинал утверждать, что Волга совершенно неправильно впадает в Каспийское море и что ей следовало бы течь в совершенно другом направлении и впадать в какое угодно море, но только не в Каспийское.
Когда же исходный тезис был несколько шире и давал возможность большего маневра, победить дядюшку было совершенно невозможно. Если, к примеру, речь заходила о том, что лошади едят сено и овес, он с блеском доказывал, что лошади в основном едят сочную траву, которую нельзя называть сеном, а также зерновую рожь и пшеницу, а также все, что угодно, но кроме сена и овса, которые вообще несъедобны. Угроза доставить в столовую лошадь и продемонстрировать, как она съест охапку сена и меру овса, не пугала дядюшку – он утверждал, что если лошадь и съест этот несъедобный для нее корм, то исключительно из глупого упрямства и желания опровергнуть мнение дядюшки.
Бакунин, обладая от природы ловким и сообразительным умом, в спорах с дядюшкой иногда начинал с опровержения того тезиса, который собирался отстаивать. Дядюшка, введенный в заблуждение таким коварным способом, тут же брал противную сторону, камня на камне не оставляя от опровержений Бакунина и приводя самые веские аргументы в защиту того, что, собственно, и собирался доказывать Бакунин. Когда Бакунин применил этот прием первый раз, дядюшка на полчаса лишился дара речи и тем самым единственный раз в жизни проиграл спор. Но когда ситуация повторилась, дядюшка не растерялся. «А, так ты нарочно наоборот», – воскликнул он и тут же опроверг свои же доводы.
Глава пятая
СЛОВО В ПОЛЬЗУ СТРАСТЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ
Чем не должен заниматься сыщик. – Дела политические и дела человеческие. – У кого больше философического опыта. – Чем легче управлять: паровозом, аэропланом или Россией. – Судьба человека. – Террористы. – Всепобеждающая сила лести.
Когда все уселись за стол, Бакунин сказал:
– Убит князь Алексей Андреевич Голицын. Убит во время дуэли. Точнее, ранен на дуэли своим противником – Толзеевым и тут же убит неизвестным. По-видимому, пуля Толзеева раздробила ключицу. Вторая пуля попала точно в лоб. Никто из секундантов не слышал второго выстрела. Убийство в высшей степени хитроумное. Полиция не знает, как и подступиться к решению этой задачи. Я считаю, наш прямой долг помочь в раскрытии преступления.
– А я думаю, нам не нужно ввязываться в это дело, – сказал дядюшка, наливая себе вторую рюмку коньяка.
– Помилуй, это почему же? – удивился Бакунин.
– А потому, что дело это политическое. Без сомнения, Голицына убили террористы. Оттого и дело – политическое. Сыщик должен расследовать хищения. И убийства тоже. Но убийства, проистекающие из страстей человеческих. Убийства, которые есть суть преступления. Преступления закона человеческого, а не закона политического. Расследовать и получать за это соответствующую плату – как это заведено в европейских странах и в Северных Штатах также. – Дядюшка выпил рюмку коньяка, закусил соленым грибком и, вооружившись ножом и вилкой, взялся за отбивную котлету.
Слова об оплате работы сыщика все мы слышали не в первый раз. Это была одна из любимых идей дядюшки. Она проистекала, во-первых, из его твердой уверенности в том, что все расследования Бакунина были успешны только благодаря подсказкам и советам, которые давал дядюшка, а во-вторых, из желания при каждом удобном случае сказать что-либо наперекор Бакунину.
– Позволь не согласиться с тобой, – миролюбиво и даже как-то ласково сказал Бакунин.
Он уже закончил отбивную котлету, и Василий поставил перед ним чашку душистого чая. Миролюбие и ласка в голосе Бакунина адресовалась более не дядюшке, а Василию, который сурово забрал у барина блюдо и вышел из столовой.
– Ну, конечно, где уж тебе соглашаться со стариком, – деланно покладисто отозвался дядюшка, – ты как всегда очертя голову готов, не обдумав, лезть куда попало – а ведь потом прибежишь за советом. Да, я не умею делать умозаключений, но житейского опыта и опыта философического у меня побольше твоего. Побольше, милый мой, – запальчиво закончил дядюшка.
– Но это дело чрезвычайно важное – оно может оказать влияние на судьбу России. Такова фигура князя Голицына. – Бакунин принялся за чай.
– Вот как? – Дядюшка отодвинул стул и вышел из-за стола. – Я и забыл, ведь князь Голицын хотел управлять судьбой России. Это ведь так просто. Дай князю Голицыну управлять паровозом или аэропланом – откажется: мол, не умею. А судьбой России – пожалуйста! Ведь и младенцу известно – судьба России в руках князя Голицына. Только никто не знает – в чьих руках судьба одного маленького человечка по фамилии Голицын. А она в руках другого маленького человечка. Этот человечек даже университетский курс не окончил, у него ни поместий, ни денег. Он даже голоден, но он тоже решил управлять судьбой России, и у него бомба в кармане.
Монолог дядюшки произвел впечатление. Я был поражен образностью сказанного. Мне представились необозримые просторы России, и посредине этих сумрачных просторов два маленьких человека – один в расшитой золотом одежде придворного, важный, холодный и надменный, совсем как муж Анны Карениной из известного романа графа Толстого, а второй – плохо одетый, мерзнущий на холодном ветру студент с бомбой в руке. Карл Иванович тоже задумался – вполне возможно, ему привиделась такая же картина[14]14
Следует заметить, что во время завтрака Карл Иванович не произнес ни слова. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]. Акакий Акинфович даже опасливо прикрыл рукой рот.
– Помнится, – продолжал дядюшка, довольный эффектом своей краткой речи, – как-то Александр Македонский решил было управлять судьбой всего мира. А судьба возьми и выпусти навстречу ему – всего-ничего – маленького такого комарика…[15]15
Как описывалось во многих гимназических учебниках, Александр Македонский умер в Вавилоне от лихорадки, подобной малярии, которой заболел от укуса одного из комаров, во множестве обитавших в болотах Месопотамии. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]
– Ах, дядюшка, – Бакунин тоже поднялся из-за стола, – Голицына убили не террористы. Они в самом деле бросили бы бомбу. На это много ума не нужно. Голицына убил очень умный, очень изобретательный человек. И мы найдем его. Почему я так уверен в этом? Потому что надеюсь, Петр Петрович, на твою помощь. Еще никогда не было случая, чтобы твои советы не выручили всех нас. Дай я тебя обниму.
Бакунин прожил с Петром Петровичем Черемисовым многие годы. Он знал, что сразить его можно только прямой и неожиданной лестью. И лесть, не подводившая никогда и никого, не подвела и на сей раз. Бакунин шагнул к дядюшке, и они заключили друг друга в нежнейшие объятия.
Глава шестая
ПО ЗАКОНАМ И ПРАВИЛАМ
Убийство как основа романа. – Правильно поставленные вопросы как начало пути. – Открывать, обнаруживать, раздевать, застигать. О необычайной точности слов, пришедших к нам из древности. – Роль сыщика и роль рассказчика.
Итак, я начинаю запись первого дела Бакунина, которое будет положено в основу романа в духе Конан Дойла – «Убийство на дуэли». По законам и правилам написания подобных романов, они должны начинаться описанием убийства или изложением его сути. Злоумышленник, оставаясь неизвестным, убивает свою жертву, чтобы достичь какой-то определенной цели – чаще всего обогатиться за счет жертвы, или получить иные выгоды, или скрыть прошлые свои преступления, которые известны жертве. Ну а далее сыщик раскрывает убийцу, находя его скрытые следы, или логически вычисляет его, исходя из возможных мотивов всех тех, кто имеет прямое или косвенное отношение к убийству.
Убийство, расследование которого станет основой романа, обратило на себя внимание всей России, так как убит был человек, фактически стоявший у руля государства. Князь Алексей Андреевич Голицын на тот момент по сути дела заменил в государственной жизни убитого ранее Петра Аркадьевича Столыпина.
Не приняв никакой должности, пользуясь только уважением и согласием влиятельнейших людей страны и благосклонностью монарха, Голицын взял в руки управление в тот момент, когда катастрофа мировой войны стала неизбежной.
Это обстоятельство и побудило императора довериться уму и опыту Алексея Андреевича, а лучших представителей общественной жизни поддержать такой выбор. Первый же год деятельности Голицына подтвердил, что он в состоянии удержать Россию на краю пропасти, к которой ее вела судьба и толпа обезумевших негодяев, воспользовавшихся стечением роковых обстоятельств и тем, что общество и его руководители растерялись перед грядущими потрясениями.
И вот князь Голицын убит во время дуэли с членом Государственной думы Толзеевым, дворянином, преступившим задолго до описываемых событий все мыслимые и немыслимые границы порядочности, чести и, возможно, здравого смысла – многие считали его если не сумасшедшим, то, по крайней мере, невменяемым.
Поясню – князь не был убит противником на дуэли. Пуля, выпущенная из револьвера Толзеева, раздробила князю левую ключицу, и он, без сомнения, остался бы жив. Успей князь сделать свой выстрел, смерть скорее всего настигла бы Толзеева, поскольку князь был прекрасным стрелком. Толзеев же до этой дуэли даже не держал в руках револьвера.
Князь Голицын был убит другим выстрелом. Этого выстрела никто из присутствующих на месте дуэли – ни секунданты, ни доктор, ни оба кучера – не слышали. Убийца, по-видимому, знал, что Толзеев практически не умеет стрелять, и надеялся на его промах. Случись так, никому и в голову не пришло бы подозревать злонамеренное убийство, все решили бы, что князь погиб на дуэли от руки Толзеева, случайно попавшего в своего противника. Пуля Толзеева, раздробившая князю ключицу, по сути дела обнаружила злоумышленника.
Как и откуда был произведен этот необычный, таинственный выстрел? Какую цель преследовал злоумышленник? Кто этот злоумышленник?
Задать эти вопросы – дело вроде бы простое. Куда труднее дать ответ на них. Но правильно задать вопросы тоже очень важно. Правильно поставленные вопросы – это и начало пути, и указатель направления движения.
Ответить на поставленные вопросы должен сыщик, или, как теперь принято говорить, детектив. Слово «детектив» вошло в употребление сравнительно недавно и обрело свое нынешнее значение скорее всего в Северных Штатах Америки. Конечно же, попало оно туда из английского языка, как говорят, искаженного в Северных Штатах до неузнаваемости, а по мнению великого Диккенса, до безобразия. В собственно английском оно тоже означает «сыщик» и происходит от глагола «открывать», «обнаруживать», восходящего, как это часто выясняется, к языку древних римлян, где слово это означало «раскрытие», «обнаружение», «раздевание», «обнажение» и употреблялось даже в значении «поймать», «застигнуть». Достойно удивления, как иной раз точно и глубоко отражают суть древние слова!
Роль сыщика в романе в духе Конан Дойла чрезвычайно важна. Его действия, ход его мыслей двигают повествование. На эту первостепенную роль у меня назначен Антон Игнатьевич Бакунин – личность замечательная во всех отношениях, удивительная и парадоксальная, как и многие гении.
Очень важна и роль рассказчика, повествующего обо всех событиях, – в этой роли выступаю я сам.
Об убийстве князя Голицына Бакунин узнал ровно в восемь часов или без семи минут восемь, если исчислять время по часам, находящимся в комнате Карла Ивановича[16]16
Далее князь Захаров фактически кратко пересказывает все то, что в нашем издании изложено в первой, второй, третьей, четвертой и пятой главах. Так как эти события уже описаны нами (по «мемуарной», а не по «протокольной» части записок), мы получили возможность значительно сократить главу шестую с целью приблизить нетерпеливого читателя к главе седьмой Подробнее о характере записок князя Н. Н. Захарова смотри в послесловии и еще более подробно – во второй книге «Архива Бакунина», которая в настоящее время готовится к выходу в свет. (Прим. издателя.)
[Закрыть].
Глава седьмая
ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ ВЕРСИИ
Во всем виноваты террористы. – Политика дело опасное. – Бесшумный револьвер. – Что такое звук и как его можно не услышать. – Есть ли у немцев такой револьвер? – Метод требует фактов, как лошадь овса. – А может, германская разведка?
После завтрака все мы: Бакунин, дядюшка, Карл Иванович, Акакий Акинфович и ваш покорный слуга – собрались в кабинете Бакунина, предназначенном для сыскной работы. Мне следовало бы подробно описать кабинет и еще подробнее всех собравшихся в нем. Но я сделаю это чуть позже, так как хочу как можно скорее перейти к изложению первоначальных версий или хотя бы догадок и предположений, высказанных о причинах и поводах убийства.
Итак, о причинах и поводах убийства: дядюшка из упрямства настаивал на том, что князь Голицын убит террористами. Причина ясна – она та же, что и причина убийства Петра Аркадьевича Столыпина. Тем более, что князь Голицын взял на себя руководство страной, даже не заняв официального поста премьер-министра. Это вызвало раздражение, но как раз не в среде террористов, а среди тех, кто сам добивался власти, но в законных формах. Одним словом, обосновать свое мнение логически у дядюшки так и не получилось.
Возражая дядюшке, Акакий Акинфович сказал, что уж скорее убийство организовал Толзеев – и слово за слово родилась довольно убедительная версия. Получив вызов – почему и за что князь Голицын вызвал Толзеева на дуэль, еще предстояло выяснить, – Толзеев, никудышный стрелок, призвал или нанял хорошего стрелка, выстрел которого, произведенный из засады, и решил исход дуэли. Это, кроме всего, соответствовало и политическим целям Толзеева и его сторонников в Думе, которые требовали отстранить Голицына от управления страной, доказывая, что он не имеет на это никаких оснований и прав.
В эту версию не укладывалось то, что Толзеев ранил князя – по логике он должен был стрелять так, чтобы исключить даже малейшую возможность попадания. Но человек, впервые взявший в руки револьвер, мог выстрелить на промах и случайно попасть.
Конечно же, всех интересовала версия Бакунина. Но он высказывался очень неопределенно. Не принимая первой версии – террористической, практически полностью отвергая и вариант с Толзеевым, Бакунин только развивал мысль, что убийство очень необычное и, следовательно, за ним должен стоять очень умный, очень изобретательный злоумышленник, преследующий очень важную, очень значительную цель.
– Задумать такое убийство на глазах у всех и выполнить, оставшись недосягаемым, незаметным, неуслышанным, мог только человек чрезвычайной смелости, решимости и ловкости, – уверенно сказал Бакунин. – Куда уж тут Толзееву. А кроме того, этот человек должен был решить задачу технически. Я уверен, он применил какое-то новое изобретение. Я слышал, что в Германии ведутся работы по созданию бесшумного револьвера.
– Ну, это глупости, – возразил дядюшка, – где же здравый смысл? Порох не может взрываться бесшумно.
– Шум есть звук. А звук – это колебание волн воздушного пространства, окружающего нас[17]17
Все, подмеченное Бакуниным, несомненно восходит к «Учебнику русской грамматики» П. Смирновского, в котором сказано: «Всякий звук образуется посредством колебаний какого-либо тела (например струны). Колебания тела заставляют колебаться и окружающий воздух. Колебание же воздуха, достигая человеческого уха, производит в нем впечатление звука. Если колебания тела совершаются быстро и равномерно, напр, по 100, по 1000 размахов в секунду, то ухо получает впечатление звона или музыкального тона; в случае же медленности и неравномерности этих колебаний мы слышим не звон, а смутный шум или шорох». (Прим. издателя.)
[Закрыть]. Если выстрелить в соседней комнате, мы услышим звук выстрела. Звуковые волны достигнут наших ушей по воздуху, проникая через тонкие стены, через всевозможные щели, даже незаметные, маленькие трещины, сквозь недостаточно плотно закрытые двери и окна. Но если соседнюю комнату превратить в герметическую камеру – запаять ее, скажем, свинцовыми листами, не оставив ни единой щели, выстлать пол, потолок и стены толстыми ватными одеялами, а потом произвести выстрел, то мы его не услышим. Волны звука захлебнутся внутри комнаты и не выйдут наружу. А если патрон револьвера превратить в такую звуконепроницаемую камеру, то получится бесшумный выстрел. Практически это сделать очень трудно, может, даже невозможно… Но все, что возможно теоретически…
Лекция Бакунина о звуке имела успех. Мне так и представились убийцы, разгуливающие по городу с бесшумным оружием и бесшумно и незаметно убивающие всех, кого вздумается.
– И ты думаешь, у немцев есть такой револьвер? Сомнительно. – Дядюшка не уставал черпать из своего неиссякающего источника противоречия. – Уж если и говорить о каком-либо техническом приспособлении, которое могло быть использовано в этом случае, то проще предположить, что Толзеев стрелял из какого-то нового револьвера, в патронах которого по несколько пуль. Как в патроне с дробью. Выстрел один, а пуль несколько. И вероятность поразить противника во много раз больше.
– Теоретически такое, наверное, возможно, – согласился Бакунин, – хотя тоже не просто. О подобной новинке обязательно появились бы сообщения. Мне кажется маловероятным, что Толзеев ставил цель убить Голицына и предпринимал для этого какие-то шаги или использовал какие-либо хитроумные приспособления.
– Ну помилуй, – развел руками дядюшка, – может, Толзеев и не собирался убивать Голицына, пока тот не вызвал его на дуэль. Голицын не сделал бы вызов из-за пустяка. Или из-за глупых и беспардонных заявлений Толзеева в Думе. Тогда бы ему пришлось всю Думу на дуэль вызывать. И не такой Голицын человек – уж если он вызвал, значит между ними произошло что-то серьезное. И уж если тебя вызвал такой человек, как князь Голицын – человек решительный и серьезный и к тому же прекрасный стрелок, тут уж подлец вроде Толзеева на что угодно пойдет, чтобы спасти свою шкуру. А как тут спастись? Где выход? А выход только один – опередить, самому убить князя. И тут уж для подлеца Толзеева все средства хороши.
Увлекшись, дядюшка не заметил, как от своей версии о террористах перешел на версию Акакия Акинфовича.
Карл Иванович молчал на протяжении всего разговора, но внимательно выслушивал все, что говорили другие.[18]18
И на этот раз при обсуждении версий Карл Иванович ничего не сказал. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]
Наконец Бакунин сделал вывод:
– Построить умозаключение невозможно.
– Это почему же? – спросил дядюшка.
– Очень много неизвестного.
– Но так ты же гений раскрытия преступлений с помощью ума. У тебя есть твой знаменитый метод, – наигранно простодушно, но довольно-таки язвительно сказал дядюшка.
– Метод требует фактов.
– Как лошадь овса, – неожиданно изрек Карл Иванович, – замечательная русская поговорка, нет, приговорка: «Погоняй овсом»[19]19
Поговорка, приведенная Карлом Ивановичем, не имела отношения ни к одной из версий убийства князя Голицына. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть].
– Это вы, Карл Иванович, верно подметили, – повернулся к нему Акакий Акинфович, – лошади, они любят овес.
Хотя Акакий Акинфович отвернулся от дядюшки, словно желая показать, что слова свои адресует именно Карлу Ивановичу и никоим образом дядюшке, но и дядюшка и все остальные поняли намек на недавний спор, когда, пользуясь тем, что дядюшка возражает на любой довод, его ловко подвели к отрицанию того, что лошади едят сено и овес. Я давно заметил, что Акакий Акинфович не менее язвителен, чем дядюшка, но язвительность его особого рода, мягкая, эдакая исподтишка, как будто простецкая, вызывающая улыбку, а иногда и хохот. От такой язвительности трудно защищаться. А язвительность дядюшки – колючая, атакующая напрямик, с наскоком, и потому чаще всего легко отражается.
Первое обсуждение версий закончилось в час пополудни или без семи минут час, если измерять протекшее к тому моменту время по часам Карла Ивановича. Прошло оно в общем бестолково и результата не имело, если не считать пояснений Бакунина о природе звука и вывода о возможности существования бесшумного револьвера.
Бой, звон и музыка часов, возвестивших час пополудни, отвлекли нас от бесплодных споров, и все, кроме меня и Бакунина, покинули кабинет. Буквально спустя минуту дверь приоткрылась и в кабинет проскользнул дядюшка. Он подошел к столу и, покосившись на меня, вполголоса сказал:
– А если у немцев есть эдакий бесшумный револьвер… чего я не исключаю, немец что хочешь придумает, особенно по части механической… так вот, если у немцев есть бесшумный револьвер… Я уж не хотел при Карле Ивановиче… Не германской ли разведки это проделка?
Война с Германией только началась. Карл Иванович, считавший себя истинно русским человеком, болезненно переживал все, связанное с этой войной. И сам Бакунин, и Акакий Акинфович, и дядюшка, и я старались при Карле Ивановиче не затрагивать эту тему.
Бакунин на минуту задумался и ответил:
– Насколько мне известно, Голицын был противником вступления в войну[20]20
События первой мировой воины (так называемой империалистической), как известно, закончившейся для России роковым октябрьским переворотом 1917 года и страшной гражданской войной, показали правоту А. А. Голицына, придерживавшегося в этом вопросе мнения П. А. Столыпина. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
[Закрыть]. По его мнению, Россия должна была объявить себя союзницей Франции и Англии, но фронт не открывать. Войска придвинуть к границам, в Сербию отправить добровольцев. А военные действия начинать только в том случае, если немцы, как в предыдущую войну, окажутся в предместьях Парижа. Голицын это свое мнение не афишировал, но в высших круг ах оно было хорошо известно, и немецкая разведка должна бы все это знать.
Дядюшка состроил недовольную гримасу, развел руками, словно хотел сказать: «Ну, тебе, брат, не угодишь», – повернулся и вышел из кабинета.
