Текст книги "Убийство на дуэли"

Автор книги: Антон Бакунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава тридцать вторая
ПОЭТИЧЕСКИЙ САЛОН

Французский посол. – Париж, долги, Европа и монгольские орды. – Княгиня Долгорукая. – Скромный собиратель фактов. – Факты, которые фантастичнее выдумки. – Эпизод, достойный поэмы. – Литературные чтения в духе века.

Часы показывали только половину десятого, когда я дернул ручку в парадном подъезде квартиры Югорской. Швейцар впустил меня без вопросов. Я отдал ему верхнюю одежду. Судя по вешалкам в прихожей, гости уже собрались. Без всяких докладов, у Югорской так было принято, я вошел в гостиную, наполненную людьми. Я не сосчитал их, как следовало бы сделать, но, думаю, там собралось человек двадцать – в основном женщин. Почти никто не обратил на меня внимания. Большая часть гостей и сама хозяйка сидели вокруг человека во фраке. По его лицу, одежде легко было догадаться, что он принадлежит к высшему свету.

– Кто это? – шепотом спросил я у одного из гостей, небольшого человека в блузе художника с козлиной бородкой.

– Французский посол, – шепотом ответил он мне.

Все внимательно слушали посла, который говорил очень тихо, и поэтому все тоже притихли и прислушивались к каждому его слову. Такая обстановка показалась мне непривычной, салон Югорской, помнится, оглашался воплями поэтов, а иногда и пьяными криками. Сегодня все напоминало салон Анны Павловны Шерер из известного романа графа Толстого.

– Русские войска спасли Париж, – важно говорил посол, – Франция в вечном долгу перед Россией. Когда-то Русь спасла Европу от нашествия монгольских орд. Теперь она спасает Европу от натиска тевтонских полчищ.

Такими словами посол закончил свой рассказ. Это были последние новости с фронтов только что начавшейся войны. Тогда никому не приходило в голову, что эта война, в первые дни которой русская армия спасла Париж, закончится, по сути дела, гибелью России, а все присутствующие в тот вечер в салоне Югорской либо обретут смерть, либо окажутся в изгнании. Не думал тогда об этом и я.

Югорская сидела рядом с послом. На ней было черное платье с легкими блестками, очень шедшее ей, она казалась каким-то демоном, вампиром. В ее огромных темных глазах вспыхивали голубые искры. Единственное, чего не хватало для полноты демонической картины, так это запаха серы в воздухе.

– Господин посол, мы вместе с вами радуемся победе, – улыбнулась Югорская. – Мы, женщины, готовы вдохновлять наших воинов на подвиги.

– Поверьте, господин посол, – вступил в разговор светловолосый человек лет тридцати в офицерской форме, – Александра Алексеевна способна вдохновить мужчину на самые сверхъестественные поступки.

Фамилия этого офицера была Милев. Его считали любовником Югорской, бессменно остававшимся при ней во время всех ее романов с другими поклонниками. Милев производил странное, неприятное впечатление. Высокий, стройный, подтянутый, с насмешливым взглядом холодных глаз, он обращал на себя внимание и казался каким-то вкрадчиво-жестоким. Его лицо – слегка вытянутое, с правильными чертами – было словно железным, мертвым.

Признаться, я бы побоялся стать на дороге такого человека.

– Охотно верю, – ответил Милеву посол.

– Но, господин посол, вы обещали прочесть нам из своего романа о княгине Долгорукой, – напомнила Югорская.

– Я рад выполнить свое обещание, если не утомлю присутствующих.

– Ну что вы. История княгини Долгорукой вызывает трепет сердца любой женщины.

– Я не могу похвастаться даром писателя. Мои записки – совсем не роман.

– Все, что касается судьбы женщины, – всегда роман, – игриво сказала Югорская.

– Я скромный дипломат. Удел всех дипломатов – мемуары. Нам не присущи откровения поэтов или глубины мысли господина Достоевского или графа Толстого. Мы свидетели времени. Ведь я своими глазами видел, как княгиня Долгорукая стояла на коленях перед телом покойного императора.

– Но ведь вы описываете роман императора и княгини, который происходил до вашего приезда в Россию?

– Да. Я слышал много интересных рассказов об этом. Я беседовал со многими, кто имел отношение к тем событиям. Мною двигало не только любопытство. Княгиня Долгорукая не сама, но связанные с ней люди оказали очень сильное влияние на ход политических событий. Кто знает, как бы сложились обстоятельства, не случись смерти императора… И хотя о многом я пишу с чужих слов, все-таки моя повесть – это изложение исторических фактов.

– Говорят, что иногда реальные факты увлекательнее и фантастичнее самой смелой выдумки, – сказал Милев.

– Возможно, – согласился посол, – и тем не менее я не художник, а скромный собиратель фактов. Мне кажется, что самый трогательный и романтический эпизод в моей повести – это описание, как во время похорон княгиня Долгорукая положила в гроб императора венок из своих чудесных волос, которые очень нравились ему. Но это факт. Так было на самом деле.

– Этот эпизод достоин поэмы, – сказала Югорская.

На том беседа закончилась, и начались приготовления к чтению. Посла усадили за небольшой изящный столик, он начал раскладывать рукопись, все поудобнее устроились вокруг него.

– Князь, вы тоже хотите послушать историю любви императора и княгини Долгорукой? – услышал я голос и, обернувшись, увидел княжну Голицыну.

Глава тридцать третья
А ВЫ МОГЛИ БЫ ВЛЮБИТЬСЯ?

Странны дела человеческие. – Как это романтично. – Английский Бакунин. – Зачем писать романы без любви и без героинь. – Женская судьба всегда загадка и тайна. – Бывают ли у аристократов незаконнорожденные дети.

Княжна была в черном платье, но оно не имело траурного вида. «Как странно, – вдруг подумалось мне, – убит князь Голицын. Фактический правитель страны. Если не правитель, то управитель. Четверть миллиона русских солдат двигаются на запад, чтобы остановить движение мощной германской армии, готовой захватить Париж. Посол Франции сидит в салоне законодательницы новой поэзии Югорской и собирается читать отрывок из своей повести о романе императора Александра II и княгини Долгорукой тридцатипятилетней давности. А дочь убитого князя Голицына стоит передо мной в черном траурном платье, совсем не похожем на траурное. Лицо ее сияет. Она влюблена – может быть, в меня. А я пришел сюда по настоянию Бакунина, которому нужна зацепочка для умозаключения, которое позволит раскрыть тайну убийства ее отца, тайну, которую я положу в основу романа в духе Конан Дойла, романа, который я решил написать, чтобы успокоить свое уязвленное самолюбие, а уязвлено оно было Югорской, холодно и безразлично прервавшей наш не успевший начаться роман».

– О чем вы задумались, князь? – продолжала княжна Голицына (видимо, моя задумчивость длилась дольше, чем это показалось мне самому, со мной такое часто случается). – Скажите, вы приехали, потому что я сказала, что буду здесь?

– Да, – торопливо ответил я и, как будто спохватившись, поправился: – То есть нет… – и, наверное, я покраснел.

Княжна мило улыбнулась мне и спросила:

– Вы будете слушать чтение посла?

Я пожал плечами.

– А вы?

– Я бы лучше поговорила с вами, князь. Давайте сядем вон там.

Княжна показала глазами на небольшой диван, стоявший в другом конце гостиной. Мы подошли к нему и сели. И в ту же секунду я почувствовал мгновенный укол – это был короткий взгляд Югорской, брошенный с другого конца комнаты. И в тот же миг посол начал чтение. Глаза Югорской исчезли.

– Посол читает по-французски, – сказала княжна.

– Я совсем плохо понимаю по-французски, – ответил я. – Я ведь не заканчивал никаких учебных заведений. Я получил скромное и отрывочное домашнее образование.

– У вас был гувернер?

– Нет. В нашей глуши не водились такие редкости. Наукам меня обучал отчим по своему разумению.

– Вас воспитал отчим?

– Да. Мой отец был убит на каторге.

– Как интересно, князь! За что же он попал на каторгу? – с интересом спросила княжна.

– Он был разбойником, – спокойно ответил я.

– Разбойником? – восхитилась княжна.

– Разбойником. Он грабил местных помещиков, которых считал виновниками смерти своей матери и своего собственного положения. Одним из виновников был мой дедушка. А моя мать – дочь моего дедушки – сбежала к этому разбойнику, а потом последовала за ним в Сибирь на каторгу.

– Князь, ваш рассказ потряс бы слушателей куда больше, чем повесть французского посла о романе княгини Долгорукой и императора.

– А я не стал бы рассказывать им эту историю.

– Но, князь, а чем же все-таки закончилась эта история? Мне вы ее расскажете?

– Вам – да, – сказал я.

Вся моя неловкость и смущение словно испарились. Мне казалось, что я давным-давно знаком с княжной и между нами давно существуют такие отношения, которые позволяют поверять друг другу любые тайны, в том числе и сердечные.

– История закончилась тем, что моя мать вышла замуж за князя Захарова. Но вскоре после того, как появился на свет я, – умерла. А князь воспитал меня, дал мне свою фамилию, титул и оставил вконец разоренное имение. И вот после его смерти я и решился уехать в столицу.

– А как же вы оказались в салоне Александры?

– Как автор лирической повести.

– В ней описана история, которую вы только что рассказали мне?

– Нет. Это повесть о моем детстве и отрочестве, о людях, среди которых я жил.

– Мне кажется, в наше время об этом даже не пишут.

– Моя лирика была принята за сатиру. И только поэтому повесть заметили.

– И как вы к этому отнеслись?

– Перестал писать о том, что мне близко и дорого.

– Наверное, вы правы.

– Тогда я и решил писать романы в духе Конан Дойла.

– Почему?

– Мне кажется, они не требуют души. Романы в духе Конан Дойла – это что-то вроде игры в шахматы. И я поступил к господину Бакунину в докторы Ватсоны.

– Докторы Ватсоны? Что это значит?

– Вы не читали Конан Дойла? О Шерлоке Холмсе?

– Нет.

– Шерлок Холмс – это английский Бакунин. Сыщик, распутывающий самые сложные преступления. А доктор Ватсон его приятель, от лица которого и ведется повествование. Оба они и есть два главных героя Конан Дойла.

– А главная героиня? – с оттенком легкой игривости спросила княжна.

– Главная героиня? – на секунду я задумался. – Кажется, главной героини у него нет. Женщины есть в его книгах, но главное – это распутывание преступлений.

– То есть в его романах нет любви? Но, князь, согласитесь, это ведь неинтересно. Скажите, вы верите в судьбу?

– В судьбу? Да.

– Я имею в виду женскую судьбу. Отношения мужчины и судьбы – проще, определеннее. А отношения женщины и судьбы – всегда загадка, тайна.

– Княжна, вы спрашивали, почему я приехал сегодня сюда. Не потому ли, что… что вы утром спросили меня об этом. Я приехал… Я приехал потому, что мне хотелось просто повидать вас. А еще потому, что меня настоятельно просил об этом Бакунин. Ему кажется, что и вы, и салон Югорской окружены какой-то тайной. Он думает, что эта тайна поможет ему раскрыть убийство вашего отца.

Княжна мило склонила набок головку и, улыбнувшись, пристально посмотрела на меня.

– Ваш господин Бакунин настоящий сыщик. Он прав. Я вся словно в облаке тайны. И Югорская тоже. Но это не имеет никакого отношения к убийству моего отца. Хотя к самому князю, конечно же, имеет. Александра Югорская – моя сводная сестра. Незаконнорожденная дочь князя Голицына.

Я удивленно посмотрел на княжну.

– Вы удивлены? – улыбаясь спросила княжна.

– Удивлен.

– Что же тут удивительного. Незаконнорожденные дети есть у очень многих знатных аристократов. Даже у царей.

– Да, конечно, – смутился я. – Однако как тонко почувствовал Бакунин эту тайну! Мне бы и в голову такое не пришло.

– Господин Бакунин – сыщик. Видимо, он – талант.

– Скажите, а какие отношения были между князем и Югорской? Князь встречался с ней?

– Нет. Он даже не знал о ее существовании.

– Не знал?

– Не знал.

– А кто, кроме вас, знает это?

– Никто. Видите ли, князь, это в самом деле тайна. И не очень хорошая тайна. Югорская грозила разоблачить эту тайну. И я платила ей за молчание.

Глава тридцать четвертая
А ВЫ МОГЛИ БЫ ВЛЮБИТЬСЯ?
(Продолжение)

О необязательности знания французского языка. – Судьба фамильных драгоценностей. – О вере в загробную жизнь. – На каком языке скучнее. – Догадка Кондаурова. – Исчадие ада. – А могли бы вы влюбиться? – «Евангелие» от французского посла. – Утром, в девять, у причала.

Я не удержался и посмотрел в другой конец зала, но Югорская внимала чтению посла и не заметила моего неосторожного взгляда.

– Вы обратили внимание, с каким интересом она слушает посла? Александра не понимает по-французски ни слова, – пояснила княжна.

Она помолчала минуту и продолжила:

– Вся эта роскошная квартира, все эти салоны, вечера последние два года – все на те деньги, которые я отдала за ее молчание. Я продала все фамильные драгоценности – свои и моей матери. Заменила их простыми стекляшками. Об этом никто не знает. Вы первый, кому я рассказываю об этом. Я должна была оградить отца – если бы он узнал… это перевернуло бы его жизнь. Я уж не говорю о том, как бы этим воспользовались его враги. Но теперь отца нет. Вам покажется странным, но я как будто и не сожалею о том, что он убит.

– Как не сожалеете?

– Видимо, раньше я была влюблена в своего отца. Как дочь. И готова была все сделать для него. А последнее время я как-то удалилась от отца. Меня словно уносит каким-то потоком. А он стоит на берегу и не видит меня. Вернее, стоял. Ведь теперь его нет. Князь, вы верите в загробную жизнь?

– Не знаю. Скорее нет. Хотя я как-то не задумывался об этом.

– И я не знаю. Тот поток, который уносит меня, в него я верю. Мне интересно. А после смерти, если и есть что-то, оно, наверное, неинтересно. Вы читали Дантовы «Ад» и «Рай»?

– Читал. И «Чистилище».

– Как скучно, правда?

– Да. Говорят, нужно читать по-итальянски.

– Думаю, по-итальянски еще скучнее.

– Скажите, княжна, а вы уверены, что Югорская – дочь князя?

– Нет никаких сомнений. Я читала письма отца, в которых он пишет об этом. Ее мать скрыла от него, что дочь жива. Мать и дочь, видимо, очень разные.

Княжна опять умолкла. Мне показалось, что она хочет говорить о чем-то другом, а я своими вопросами увожу наш разговор в сторону. Но я не мог не задать еще один. Бакунин не просил меня задавать вопросы. Но они вытекали из того, что он говорил, да и из того, о чем думал я.

– Княжна, вы сказали утром, что должны быть здесь сегодня по просьбе человека, которому не можете отказать.

– Да. Вы хотите знать, по чьей просьбе? Это вопрос господина Бакунина?

– Нет, но… – я запнулся.

– Не смущайтесь, князь. Я скажу, по чьей просьбе я пришла сюда. Это тоже касается отца. Но не имеет отношения к его убийству. Хотя и связано с убийством. Я приехала по просьбе Григория Васильевича Кондаурова.

– Кондаурова?

– Да.

– А о чем он просил вас?

– Побыть сегодня на приеме у Югорской. Григорий Васильевич ставит смерть князя себе в вину. Это не так. Отца все равно убили бы. Бросили бы бомбу. Он занял место Столыпина, а всех, кто на этом месте, убивают. Это такое место. Но Григорий Васильевич убежден: будь он рядом с отцом, князь не погиб бы. И еще он убежден, что знает, кто убил отца. То есть он не убежден, а догадывается. А убежден он в том, что этот человек связан с Югорской. Но это не так. Ведь теперь мне незачем платить Югорской. Отец был для нее источником ее дохода.

– А если за смерть князя ей заплатили или заплатят столько, что это превысит все то, что могли ей выплатить вы?

– Кто? Нищие террористы?

– А если она участвует в этом из убеждений?

– У нее только одно убеждение – деньги.

– А если ей заплатила германская разведка?

– Григорий Васильевич говорит, что если к смерти отца причастна иностранная разведка, то скорее французская, чем германская.

– Да, он так говорил.

– Вы встречались с ним?

– Вместе с Бакуниным. Если в смерти князя замешана французская разведка, это не меняет роли Югорской. Какая ей разница, от кого получать деньги. Югорская могла знать о времени и месте дуэли?

– Не знаю. Думаю, нет. Французский посол выразил мне сегодня свои соболезнования. Он даже подарил мне «Евангелие». Но Григорий Васильевич подозревает в убийстве другого человека. Его фамилия Милев. Он верный рыцарь Югорской. Правда, он не похож на рыцаря.

– А что это за человек?

– Темная личность. Я как-то спросила Александру, откуда он взялся. Знаете, что она ответила?

– Что?

– Такие люди, как Милев, сотканы из теней ада. Она ведь поэтесса. Князь, скажите мне о другом.

– О чем?

– Скажите, вы могли бы изменить свою жизнь ради женщины?

– Не знаю.

– Но вот ваша мать изменила свою жизнь ради вашего отца.

– Да.

– Князь, а вы бы могли, например, влюбиться? Ну, скажем, в меня? Выйти сейчас из дома, взять извозчика, поехать на вокзал, а потом уехать куда-нибудь, чтобы никто и никогда в этом городе не узнал и не услышал о вас и обо мне?

Признаюсь, я растерялся. Растерянность моя, видимо, отразилась на моем лице. Княжна рассмеялась. Но в ее смехе мне почудилась какая-то грусть.

– Князь, я очень рада, что вы приехали. Даже если только потому, что вас послал господин Бакунин. Ведь я все равно увидела вас. А мне так хотелось увидеть вас в последний раз.

– Я приехал не только потому, что меня попросил Бакунин. Я тоже очень хотел увидеть вас. И тоже очень рад, что мы увиделись. Но почему в последний раз?

– Такова судьба, князь. Мы с вами видимся в последний раз. Хотя нельзя быть уверенным в этом. А вдруг мы встретимся через год, пять лет спустя? Спустя двадцать лет? Князь, мне очень хочется, чтобы вы помнили обо мне. Погодите.

Княжна раскрыла маленькую сумочку и стала доставать из нее разные вещи: пудреницу, платок, еще что-то – сейчас не могу вспомнить, Акакий Акинфович запомнил бы все предметы.

– Мне очень хочется, чтобы у вас осталось что-то на память обо мне, о нашей встрече. Возьмите хотя бы это «Евангелие».

Княжна протянула мне маленькую книжицу, размером с небольшой портсигар. Я взял ее, раскрыл – это было «Евангелие» на французском языке.

– Его передал мне французский посол. Но это не подарок. Он что-то говорил мне, кажется, это редкое издание, и оно почему-то предназначалось моему отцу. Пусть оно останется у вас. Взяв его в руки, вы будете вспоминать нашу встречу. И сожалеть, что не увезли меня отсюда на извозчике неизвестно куда.

Я еще раз раскрыл книгу. На титульном листе стоял год издания 1648.

– Князь, – продолжала княжна, – я хочу попросить вас… Обещайте, что выполните мою просьбу.

– Обещаю, – торопливо заверил я.

– Я прошу вас… Послезавтра придите на набережную, в порт. Утром. В девять часов. И постойте у причала. Ровно полчаса. А потом уходите. Придете?

– Если вы просите – приду.

– Очень прошу.

– А зачем?

– Мне будет очень приятно знать, что вы в это время стоите на пристани. Обещаете?

– Обещаю.

– Не забудьте. Послезавтра утром. Ровно в девять. А теперь прощайте, князь. Я никогда не забуду вас.

Княжна поднялась, прошла через весь зал и, ни с кем не прощаясь, вышла за дверь.

Глава тридцать пятая
ОТКРОЙТЕ ФОРТОЧКУ

Откройте, пожалуйста, форточку. – Как быть дальше. – Повесть о любви русского императора, написанная по-французски. – Лет на десять раньше. – Известно как. – Вот тебе и цепочки для умозаключений. – Убийцу всегда нужно определять по глазам.

В тот же момент Югорская неожиданно прервала чтение посла.

– Извините, господин посол. Мне кажется, у нас душно. Откройте, пожалуйста, форточку, – Югорская повернулась к одному из мужчин. Высокий, худощавый молодой человек подошел к окну, рукой отодвинул штору и, открыв форточку, отпустил штору.

– Прошу вас, продолжайте, господин посол, – обратилась Югорская к послу, и тот взял со столика очередной лист рукописи.

Я встал с дивана, подошел поближе и сел на один из свободных стульев. Посол читал медленно, и даже я, со своим совсем плохим французским, мог понять отдельные слова и уловить общий смысл, особенно когда часто упоминались известные имена. Но чем дальше читал посол, тем почему-то меньше я понимал, о чем идет речь. Мелькали одни и те же имена, а ход событий терялся за ускользающими фразами.

Я размышлял не над тем, что слышал, а над тем, что мне делать – уйти, так как чтение могло затянуться далеко за полночь, или остаться и попытаться поговорить с Югорской. Но как с ней вести разговор? Спросить ее о том, знала ли она о дуэли князя? Сказать ей, что я знаю, кто она: незаконнорожденная дочь князя Голицына? И потом мнение Кондаурова Григория Васильевича о Милеве?.. Почему в убийстве князя он подозревает именно Милева? Я поискал глазами Милева среди присутствующих. Его нигде не было. Мой разговор с Югорской мог только спугнуть ее. А вдруг она не дочь князя Голицына? Даже мне вся эта история показалась невероятной. А вдруг княжну ловко обманывали, чтобы выуживать из нее деньги? Мог ли Милев быть убийцей? Да, мог бы. Если судить по его лицу и глазам. По манере говорить. По холодному презрению, которое сквозило в каждом его жесте. По тому ощущению, которое возникало во время разговора с этим человеком.

Нет, лучше посоветоваться с Бакуниным. Ведь узнав обо всем, что стало известно мне, он обязательно захочет поговорить с Югорской и с Милевым. Мой разговор только даст им возможность подготовиться.

Обдумав все это, я поднялся и, не привлекая внимания, вышел из зала, прошел в прихожую, оделся и вышел на улицу. Была половина одиннадцатого. Сырой влажный воздух казался прохладным, на небе висели какие-то обрывки мрачных облаков. Но полная луна сияла во всю силу и заливала мертвенно-бледным светом улицы северной столицы. Пройдя несколько шагов вдоль дома, я оказался под окном второго этажа.

Через открытую форточку было хорошо слышно, как французский посол читает свою повесть о любви княгини Долгорукой и Александра II, написанную по-французски. Все эти события произошли давным-давно. Может быть, в то время, когда моя мать, влюбленная в главного героя романа «Дубровский», сбежала к похожему на него молодому офицеру, превратившемуся, то ли по воле судьбы, то ли по предначертанию автора романа, в разбойника.

А впрочем, нет. Александра II убили в 1881 году. Значит, все эти события, связанные с любовью княгини Долгорукой и императора, произошли намного раньше. Лет на десять раньше, чем моя мать, повинуясь своей женской судьбе, воплотила в реальность роман нашего знаменитого поэта. И я, часть этой реальности, стою под окном и слышу, как французский посол на своем французском языке повествует о тайнах любви, случившейся в те далекие времена.

– Садитесь, князь, пора домой, – услышал я вдруг за спиной голос.

Оглянувшись, я увидел извозчика. Но нет, это был не извозчик, а Селифан в коляске с поднятым верхом.

– Селифан! – обрадовался я. – Как ты здесь оказался?

– Известно как, – ответил Селифан, но в дальнейшие объяснения пускаться не стал.

Я влез в коляску и, к еще большему удивлению, увидел в ней Бакунина.

– Антон Игнатьевич! А как вы…

– Известно как, – шутя повторил слова Селифана Бакунин. – Ну, брат, гони, улицы что твоя скатерть, гони, Селифан.

Селифан не заставил себя упрашивать, хлестнул лошадей, и мы помчались. Помчались со страшным шумом и стуком – так по крайней мере казалось, по-видимому из-за ночной тишины.

Пока Селифан вез нас до дома, – а гнал он так, будто мы или спасались от погони, или сами кого-то преследовали, – я едва успел кратко, отрывочно пересказать Бакунину все, что узнал во время посещения Югорской. Конечно же, самое главное: Югорская или незаконнорожденная дочь князя Голицына, или ловко выдает себя за таковую, чтобы шантажировать княжну. На вечер к Югорской княжна пришла по просьбе Григория Васильевича Кондаурова, который убийцей князя считает Милева. Послезавтра княжна, судя по ее словам, покинет Петербург, уплывет на пароходе.

– Да, братец ты мой, – сказал, выслушав все это, Бакунин. – Вот тебе и зацепочки для умозаключений. И не одна или две, а даже больше, чем надо.

– Княжна убеждена, что князь убит террористами. И ни Милев, ни Югорская не имеют к этому никакого отношения.

– Княжна наивна, – ответил Бакунин.

– А что думаете вы?

– Все то же: и княжна, и Югорская, и, вероятно, этот Милев так или иначе имеют отношение к делу.

– Ну, а что в ресторане «Век»?

– Ничего нового, все, как рассказал Акакий. Я больше всего хотел посмотреть на панораму у окна, перед которым сидел Толзеев. Поблизости удобных мест для засады нет. И потом этот ветер…

– А что ветер?

– Все в один голос твердят о том, что налетел шквальный ветер. Так невольно начинаешь думать, что эту пулю носит ветром.

– Вопреки законам физики?

– Нет, князь. Я все-таки больше полагаюсь на законы физики.

В этот момент коляска остановилась у крыльца особняка Бакунина. Мы отпустили Селифана, Бакунин довольно щадяще стукнул медной треуголкой по голове императора всех французов, и Никифор впустил нас в дом. Мы отдали ему верхнюю одежду, и Бакунин нарочито громко, так, чтобы, может быть, услышал Василий в своей комнатке, расположенной здесь же на первом этаже, сказал:

– Ну, князь, после такого обеда, что мы с тобой съели сегодня, ужин не нужен. Спокойной, братец, ночи, а у меня как раз созрела мысль – мне еще нужно дописать главу.

Я понимающе взглянул на Бакунина и следом за ним поднялся по ступеням лестницы.

– Антон Игнатьевич, а каким образом вы оказались у дома Югорской? Вы специально дожидались меня?

– Я, после того как мы с Акакием съездили в ресторан «Век», посетил кое-каких важных сановников. Нам ведь нужно узнать, какие секретные бумаги находились в сейфе князя Голицына. Ну, а потом, думаю, дай заеду – вдруг ты уже закончил свой визит.

– А мне показалось, что вы специально дожидались меня. Скажите, вы опасались, что со мной может что-то случиться? По крайней мере, мне так показалось.

– Ну, как тебе сказать…

– Вы знаете этого Милева?

– Нет.

– И не слышали о нем?

– Нет, но, князь, ты, по-моему, знал его раньше?

– Да, встречал у Югорской. Знал, что он какая-то темная личность. Причем он близок с Югорской… От него исходит какая-то опасность. У него глаза убийцы.

– Это очень важно, князь. Поверь мне – убийцу нужно определять по глазам. Это не всегда удается. Если по глазам определить невозможно, то – либо да, либо нет. Но если ты понял, почувствовал глаза убийцы – это всегда верно.

– Так значит, Югорская и Милев…

– Я думаю, что они завязаны в нашем деле. Как – это вопрос. С кем вместе, с какими целями – вопрос. Ну да ладно, обсудим все позже.

Бакунин приложил палец к губам, сделал мне знак рукой, по-видимому означавший – «погоди», повернулся и пошел к двери одного из своих кабинетов, где его ожидала недописанная глава очередного гениального трактата.

Я отправился в свою комнату. Сытный обед в самом деле позволял не думать об ужине. Усталости я тоже не почувствовал, охваченный мыслями, проистекавшими из всей той информации, которая собралась за сегодняшний день. Сначала я набросал план и заметки для записей, чтобы не забыть главного и каких-либо деталей. А потом как-то невольно начал писать – вместо того чтобы лечь спать после такого насыщенного событиями дня.