Текст книги "Турист (СИ)"

Автор книги: Антон Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, а я не буду врать о доверии и скажу проще, – ощерился я. – Связывайтесь с отцом Илларионом, сейчас же.

– Эй! – изобразив возмущение, Оля ткнула меня кулачком в бок. – Я не врала!

– Как скажешь, дорогая, – улыбнулся я в ответ и вновь перевёл взгляд на хмурого Тормашева. – Я жду, Пётр Алексеевич.

– Секунду, – буркнул освобождённый из эфирного «плена» хозяин кабинета и, заняв своё место за столом, вновь активировал вычислитель. И вновь пароли и идентификация…

– Спасибо за своевременный доклад, Пётр, – выслушав Тормашева, проговорил не видящий нас, но вполне видимый нами на экране вычислителя, отец Илларион. – Надеюсь, ты был вежлив с господами Обуховыми?

– М-м… – под нашими насмешливыми взглядами молодой эфирник явно стушевался, но уже через секунду взял себя в руки и, вздёрнув подбородок, отчеканил: – Я исполнил ваш приказ в точности.

– Да? – отец Илларион склонил голову к плечу, с холодным интересом рассматривая подчинённого, и медленно договорил: – Что ж, пусть так. Надеюсь, я не получу от них жалоб, поскольку в этом случае, дражайший, поверьте, я без сомнений законопачу вас за Полярный круг, считать белых медведей, если только это поможет загладить вашу вину перед Обуховыми.

– Я…

– Конец связи, Тормашев, – резко кивнув, произнёс отец Илларион и отрубил связь. Пётр поднял на нас злой непонимающий взгляд.

– Жалобы, да? – я повернулся к Оле. – Милая, как думаешь, стоит оно того?

– Вот уж вряд ли, – фыркнула она в ответ. – Мне ещё не хватало портить себе медовый месяц такой ерундой!

– Что ж, счастье ваше, господин Тормашев, – развёл я руками. – Скажите спасибо снисходительности моей жены и моей лени. Вы только что просквозили мимо увлекательной и, полагаю, весьма продолжительной экскурсии на остров Врангеля.

– Спасибо, – выдавил из себя Пётр, сжимая зубы так, что их скрип, пожалуй, и за дверью был слышен.

– Пожалуйста, – мило улыбнулась Оля, поднимаясь со стула. – Идём, дорогой. Нас ждёт интересная прогулка по Ярмарке. Всего вам доброго, Пётр Алексеевич. Пусть этот инцидент станет вам уроком о том, как слишком высоко задранный нос не даёт увидеть препятствий под ногами. Нет-нет, сидите, провожать нас не надо. Мы найдём выход.

Стоило двери закрыться за нашими спинами, как я открыл небольшое «окно» аккурат за стулом Тормашева. Интуиция? Хрен там плавал. Стопроцентная уверенность. Ну уж больно натянуто выглядела вся эта встреча, да и это пустое послание эфирника… м-да.

– Что ж, Пётр, будем считать, первый блин не вышел комом, – рядом раздался голос всё того же отца Иллариона. – Знакомство состоялось, профили Обуховых у тебя на руках. Буду ждать докладов от твоей агентуры по всему пути их следования. В зоне твоей ответственности, разумеется. С кем дело имеешь, ты понял, и об аккуратности агентов больше напоминать не нужно… Верно?

– Так точно. Сегодня же передам их по цепочке, – с готовностью ответил Тормашев. – А… он действительно гранд?

Глава 18
Учиться, учиться… и можно без хлеба

– Инкогнито, да? – с явно слышимыми нотками сарказма в голосе произнесла Оля, когда мы, вдоволь нагулявшись по территории монастыря, вышли на тенистый бульвар, кажется, окружающий всю территорию Ярмарки своеобразным зелёным кольцом.

– Ну, вот такое хреновое инкогнито, – вздохнул я, разведя руками. – Впрочем, чего ещё можно было ждать от этого клуба дилетантов?

– Хм, если смотреть с этой точки зрения… – протянула Оля, и, сняв с головы широкополую шляпу, подставила лицо яркому утреннему солнцу. Зажмурившись, словно кошка, она ещё пару секунд потянула паузу и весело улыбнулась: – а ты им в лицо это скажи.

– Запросто, – фыркнул я в ответ и, отыскав взглядом ближайшую кофейню, потянул жену к пустующей по раннему времени веранде. Устроив Олю за небольшим круглым столиком в затенённом углу, я устроился напротив и, покрутив головой, кивнул встрепенувшемуся при нашем появлении официанту в накрахмаленной до сияющей белизны сорочке и строгих чёрных брюках, о стрелки которых, наверное, можно было бы порезаться. Молодой человек… да, ровесник мой нынешний, не старше… он подхватил со стойки пару тонких папок с меню и уже через секунду возник рядом с нашим столиком с блокнотом и ручкой наперевес, готовый внимать и исполнять, ха!

Поскольку завтракали мы на борту теплохода и было это едва ли больше двух часов назад, то сейчас мы с женой ограничились заказом пары чашек кофе под маленькие, буквально на один укус пирожные. Я же запросил бумагу и ручку… и практически без промедления получил желаемое. Нет, можно было бы, конечно, написать отцу Иллариону письмо через коммуникатор, но, во-первых, я совершенно не желал делиться с представителем эфирного клуба своим нынешним идентификатором, а во-вторых… думаю, записка, появляющаяся перед ним из ниоткуда, произведёт на ушлого аркажца куда более глубокое впечатление. Демонстрация и напоминание.

Открыть небольшое окно к отцу Иллариону, сейчас, кажется, находящемуся в Москве, оказалось ненамного сложнее, чем недавнее открытие такого же окна в келью Тормашева. По крайней мере, какой-то серьёзной разницы я не заметил. Правда, спустя мгновение после его открытия, до нашего с Олей слуха донёсся пронзительный вой сирены, но… проблемы негров шерифа не волнуют. Если даже я и стал причиной включения тревоги в месте нахождения выкормыша Аркажской обители, совесть моя будет спать спокойно. А вот не фиг было нам с Олей отдых поганить! Тоже мне, серый кардинал нашёлся, понимаешь… Отец Жозеф московского посола.

– Сделал гадость – сердцу радость, – промурлыкала Оля, стоило мне захлопнуть открытую «форточку». Пригубив ароматного напитка из малюсенькой чашки, я довольно кивнул в ответ. – А что ты написал этому любителю подглядывать, если не секрет?

– Пообещал не церемониться с любыми личностями, что будут выказывать нам несвоевременный или чересчур назойливый интерес. Вплоть до отправки таковых любопытных на больничную койку, – честно ответил я и, потянувшись к тарелочке с десертом, обнаружил их полное отсутствие. А пирожные были вкусными, да… На мой печальный вздох жена ответила искренним недоумением во взгляде, в котором так и читалось: «не думаешь же ты, что в этом есть моя вина?» Эх. – Понравился десерт?

– Очень, – кивнула она после небольшой паузы, и я махнул официанту рукой. Миг, и тот материализовался у нашего стола.

– Будьте добры, упакуйте коробку вот этих пирожных и отправьте их на теплоход. В шестнадцатую каюту. И… – я покосился на Олю и та подтверждающе кивнула. – И рассчитайте нас.

– Сию секунду, – парень кивнул и исчез из виду, будто его и не было. Впрочем, уже через минуту он положил на стол передо мной счёт, и тут же отчитался о выполнении заказа: – Пирожные уже отправлены на судно.

– Благодарю, – расплатившись по счёту и накинув десять процентов сверх должного, я кивнул официанту и, поднявшись из-за стола, подал руку жене. Правда, она мой жест проигнорировала и, скороговоркой попрощавшись с печально вздохнувшим сотрудником кофейни, выпорхнула с веранды, только подол лёгкого сарафана хлестнул по её загорелым ногам.

– У меня предложение, – окинув взглядом стройную фигурку Оли, проговорил я, оказавшись рядом.

– Внимательно слушаю, – отозвалась она, в то же время рассеяно оглядываясь по сторонам, будто в поисках чего-нибудь интересного, происходящего на улицах Ярмарки.

– Как насчёт небольшой фотосессии на берегу Волги, под стенами древнего монастыря? Думается мне, ты будешь просто потрясающе выглядеть на фоне сияющей бликами воды. Так и вижу тебя, стоящей на берегу реки… тёплые волны плещут о прибрежные валуны, подкатываются к твоим босым ножкам и, робко коснувшись их, откатываются прочь, А лёгкий ветер играет блестящей гривой твоих волос и пытается сорвать с головы шляпу…

– Р-романтик! Поэт! Пиит! – изобразив совершенно девчачий восхищённый вздох, Оля легкомысленно захлопала в ладоши и, сверкнув озорными искрами в глазах, решительно кивнула. – А пойдём! Посмотрим, какой из тебя фотохудожник, милый.

Что я могу сказать? Фотосессия удалась, хотя для её завершения нам всё же пришлось отойти подальше от монастыря, чтоб не смущать его насельников своей нескромностью. Зато поправили настроение, несколько подпорченное Тормашевым, и на теплоход вернулись довольными и… голодными. Пообедать на берегу мы попросту не успели. Впрочем, судя по тому, сколько народу набилось в ресторан нашего колёсного «лайнера», не мы одни решили отобедать под звук шлёпанья плиц по воде… Хотя, что Лебедевы, что Славцевы компанию нам за столом не составили, оказавшись среди тех немногих, что к обеду в ресторан теплохода так и не вышли.

– Кстати о Лебедевых, – протянул я, убедившись, что ни Ивана Еремеевича, ни его супруги поблизости не наблюдается. – Утром, сразу после завтрака, когда вы с Ириной Фёдоровной отправились на верхнюю палубу, мы с Лебедевым немного поговорили… о всяком. Например, о наших с тобой планах, и Иван Еремеевич, отговаривая меня от затеи с охотой на аномалии за Урал-камнем, обронил интересную фразу. Цитирую: «Опасно это. Очень. Не для новика и слабого воя дело». Я хотел было его расспросить подробнее на тему такой осведомлённости о наших нынешних статусах, но в этот момент теплоход подошёл к Макарьево и… дальнейшую беседу пришлось отложить. А оказавшись на берегу, Лебедевы ушли так быстро, что я просто не успел об этом заговорить.

– Интересно, – в задумчивости Оля постучала пальцем по губе. А я, увидев, как нахмурилась жена, мысленно отвесил себе подзатыльник. Только-только ведь расслабились! – Думаешь, он узнал о нашей нынешней «легенде» из третьих источников? Ещё один любопытный, вроде Тормашева?

– Нет, – я мотнул головой. – Предполагаю, что в распоряжении Ивана Еремеевича имеется некая техника, позволяющая ему довольно уверенно определять уровень сил собеседника. Или артефакт… но, всё же, ставлю на технику. Было у меня, знаешь ли, вчера за ужином такое ощущение… будто эфирная волна по ресторану прокатилась. Лёгкая, практически незаметная, но я её всё же учуял. Правда, подумал тогда на вышедшие в рабочий режим судовые системы безопасности, но после утреннего разговора с Лебедевым… полагаю, это и была та самая техника. Нашу маскировку она, конечно, пробить не смогла, но ведь дело не в этом, понимаешь? Если существует возможность уверенно определять уровень сил окружающих без использования тяжёлой бандуры стационарного артефакта, энергоёмкой и чересчур заметной техники Илоны или неприемлемо долгих многоступенчатых тестов, я бы хотел о ней знать. Это может быть очень полезным в моих исследованиях.

– Хочешь выманить её у Ивана Еремеевича? – откинувшись на спинку кресла, предположила Оля. В ответ я пожал плечами.

– Обменять, купить, получить в дар… Меня устроит любой из этих вариантов, – проговорил я. – И, надеюсь, ты мне в этом поможешь. Ведь вполне может оказаться так, что сам Лебедев мне откажет, особенно, если техника принадлежит его семье. А ты, кажется, нашла общий язык с его замечательной супругой, м?

– Вот ты хитрый, – успокоившись после моих объяснений, Оля вернула себе игривое расположение духа и тут же ткнула в мою сторону пальцем, как пистолетом. – Я, значит, буду уговаривать Лебедеву, а ты – пожинать плоды моих трудов⁈ Хорошо устроился.

– Стоп-стоп-стоп! Не надо грязи! – я поднял руки в жесте сдающегося. – Просто назови свою цену, красавица!

– Я подумаю, – медленно протянула жена и, демонстративно отвернувшись, уставилась на проплывающие мимо волжские красоты, изображая тяжкие размышления. Столь же медленно она поднесла чашку к губам, сделала маленький глоток крепкого ароматного чая и, лишь поставив её на стол, соизволила вновь повернуться ко мне лицом. – Маршрут прогулок по Казани за мной. На весь день.

– Как скажешь, солнце моё, – вздохнул я. – Как скажешь.

– Уговорил-таки, чёрт языкастый, – деланно сердито хлопнув ладонью по столу, фыркнула Оля и, прищурившись, погрозила мне пальцем. – Но учти! Я возьмусь за дело только в том случае, если Иван Еремеевич откажется поделиться с тобой этой своей техникой.

Заметно увеличивший ход, наш теплоходик дотелепался до Козьмодемьянска аккурат к закату, так что пассажиры имели возможность полюбоваться Чебоксарским водохранилищем, раскрашенным во все оттенки красного. И алый закат только добавлял сюрреализма этому зрелищу. Впрочем, окружающие нас сногсшибательные виды остались, пожалуй, единственным зрелищем, достойным внимания. Сам уездный город не смог поразить ни архитектурными изысками, ни деревенской пасторалью. Просто небольшой городок на излучине Волги. Чуть пыльный, совсем не «чуть» провинциальный и начисто лишённый туристической привлекательности, даже несмотря на несколько имеющихся здесь вполне себе старинных церквей.

– Прибудь мы сюда днём, можно было бы наведаться в Троицкий стан, – задумчиво протянул Лебедев, когда наша небольшая компания разместилась на просторной деревянной веранде одного из выходящих на набережную доходных домов. Настроение у нас было… не минорным, но умиротворённым. И атмосфера небольшого кафе, где мы устроились, не пожелав ужинать на борту теплохода, тому только способствовала. Еле слышно наигрывала какая-то ненавязчивая музыка, звуки которой едва долетали до нас через распахнутые настежь высокие окна заведения, а с улицы, из сгустившейся вечерней темноты за кругом оранжевого света, заливавшего веранду, раздавался тихий плеск воды и стрекотание каких-то ночных насекомых, а налетающий с водохранилища прохладный ветерок изредка трепал лёгкие полупрозрачные занавеси. Тихо, спокойно… лениво.

– А что там? – поинтересовалась Ольга, с хрустом разломав очередного волжского рака.

– Тоже ничего особенного, но… – Иван Еремеевич неопределённо пожал плечами. – Виды замечательные, церковь прекрасная и расположена хорошо, есть чем полюбоваться. А местные жители старательно поддерживают исторические традиции, для чего восстановили старый острог и порой устраивают в нём интересные представления, да и своё поселение они держат в должном виде и порядке. Красиво там, в общем.

– И уж всяко интереснее, чем в вечернем Козьмодемьянске, – поддержала мужа Ирина Фёдоровна. – Здесь-то совсем скучно. Одно слово, деловой городок. Рыба, баржи, грузы… всё это, конечно, нужно, важно и достойно уважение, но таким, как мы, туристам здесь делать решительно нечего. Должно быть, оттого и маршрут нашего «круиза» предусматривает лишь вечерний заход в Козьмодемьянск.

Так, за лёгкими разговорами ни о чём, перескакивая с темы на тему, мы всё же подобрались к интересующей меня теме. И каково же было моё удивление, когда в ответ на все мои заходы с хитрецой да подвыподвертом Иван Еремеевич лишь весело рассмеялся.

– Да полно вам кружить, Кирилл, – махнул он рукой. – Признайтесь, вы просто желаете выучить эту технику, верно?

– Как стихийник, я однозначно ноль. Но как эфирник, всё же, надеюсь стать серьёзным профессионалом, – признался я. – Так что, да, любые эфирные техники я собираю и учу. Кто знает, что может пригодиться в будущем?

– Понимаю и полностью поддерживаю вас в этом стремлении, – покивал Лебедев и, огладив свою «докторскую» бородку, переглянулся с женой. – Думаю, я смогу вам помочь, но… Кирилл, поймите меня правильно. Я не учитель, не преподаватель, так что гарантированно научить технике определения сил обещать не могу.

– Кирилл у нас обладает высокой чувствительностью к эфирным проявлениям, так что, думаю, здесь проблем не будет, – расправившись с очередным членистоногим на своей тарелке, проговорила Оля.

– Хм, интересно, – протянул Лебедев. – Но, тогда зачем вам эта техника, друг мой? Тренируйтесь, развивайте природную вашу чувствительность, и я уверяю, уже через полгода целенаправленных занятий вы сможете определять уровень сил окружающих без всяких техник, на одной лишь сенсорике!

– Я и тренируюсь, – пожал я плечами. – И у меня даже кое-что уже получается. Но в том-то и дело, что даже развивая природную чувствительность, я испытываю довольно большие проблемы с интерпретацией ощущаемого. То есть, уже сейчас я могу сказать, что вот тот, сидящий у окна господин, довольно силён как огневик, что позволяет предположить его статус гридня… Но, что если в его семье просто имеется определённая предрасположенность к этому эгрегору и на самом деле он не гридень, а вовсе даже младший вой? Понимаете, в чём проблема, Иван Еремеевич?

– Понял-понял, – закивал он. – По сути, вы предполагаете, что моя техника сможет помочь вам верно интерпретировать собственные ощущения. Что ж, это верно. Техника достаточно точна для подобного использования. Решено! Дорогая, ты не возражаешь, если сегодня я приду попозже? Попробую научить Кирилла нашей технике… скажем, на кормовой площадке.

– Ой, да делай что хочешь, Иван Еремеевич! – отмахнулась его жена и подмигнула Оле. – А мы тогда, аккурат после вечернего концерта, устроим небольшие посиделки на верхней палубе, только для нас, для девочек. Что скажешь, Оленька? Или же останешься с мужчинами на урок эфирного мастерства?

– Согласна на посиделки, Ирина Фёдоровна, – стрельнув взглядом в мою сторону, кивнула та. – А этой вашей технике Кирилл меня после и сам научит. У него хорошо получается, между прочим. Проверено.

– Кстати, об учёбе, – я вопросительно взглянул на довольного Лебедева. – Иван Еремеевич, а что вы хотите за свою технику? Может быть, я смогу предложить что-то взамен?

– Ой, Кирилл, полно вам! – отмахнулся тот. – Техника-то не секретная, так что просить за неё что-то взамен я считаю себя не вправе.

– Хм… – мой взгляд сам собой остановился на развалившемся на широком подоконнике сером пушистом коте совершенно необъятных размеров. – Придумал! Ирина Фёдоровна, Иван Еремеевич, что вы скажете, если я взамен обучу вас технике, позволяющей чувствовать эмоции животных и птиц и транслировать им свои? Только должен предупредить, лучше всего устанавливать связь с хищниками. Эмоции травоядных слишком блёклые. Да и с птицами там всё непросто. Хотя, чем больше «реципиент», тем лучше связь. Уж почему это так, не знаю. Но поверьте, установить канал эмоциональной связи с тем же вороном или филином куда проще, чем попытаться связаться с голубем или воробьём. На более крупных птицах мне этот навык испробовать не удалось. Не было возможности.

– Кирилл, вы всерьёз? – изумился Лебедев, переглянувшись с женой.

– Более чем, – кивнул я. А что? В своё время ветеринар Тодт легко поделился со мной этой техникой… ну а то, что я доработал, право, такие мелочи. Вот, кстати, хороший эксперимент. Посмотрим, насколько закостенелы обычные эфирники. Сможет ли тот же Иван Еремеевич воспользоваться моей техникой во всей её вариативности или будет как и Тодт долбить дурной мощой?

– Знаете, я был бы полным идиотом, если бы отказался от такого обмена знаниями, но… должен честно вас предупредить, он не равноценен, – построжев, произнёс Лебедев. – И мне кажется, именно моя техника куда менее ценна, чем то, что предлагаете вы.

– Каждая техника ценна ровно настолько, насколько она необходима в тот или иной момент времени, – пожал я плечами. – Потому не вижу здесь никакой нечестности.

– Тогда… – Иван Еремеевич покрутил головой, оглядываясь по сторонам, и ухмыльнулся. – Чего сидим-то? Идёмте меняться!

Глава 19
Покой… а что это?

Ворвавшиеся в кабинет, затянутые в ЛТК гвардейцы, мгновенно взяв под прицел единственного присутствовавшего в помещении человека, замерли по углам комнаты, а просочившиеся за ними следом бойцы во вполне обычных комбезах тут же принялись за методичный обыск-осмотр выделенных его преподобию апартаментов, не обращая ни малейшего внимания ни на гвардейцев, застывших по углам кабинета, ни на его временного хозяина, восседающего эдакой соляной статуей в кресле за рабочим столом. И лишь когда один из сыщиков, выглянув в коридор, проронил «чисто», обстановка в кабинете в очередной раз резко изменилась. Вновь распахнулись нараспашку высокие дворцовые двери, и в выделенные отцу Иллариону апартаменты шагнул государь в окружении тройки настороженных бойцов личного конвоя. А следом за ним в кабинет «вплыл», иначе не скажешь, человек совершенно непримечательного облика. Седой, среднего роста, в среднем сером костюме, с неопределённым выражением какого-то очень усреднённого лица. В общем, личность сверхподозрительная, и, что ещё более подозрительно, его присутствие в непосредственной близости от правителя не вызывало даже намёка на настороженность не только у гвардейцев, но и у государева конвоя. Впрочем, кое-кто внимание на последнего вошедшего в комнату всё же обратил.

– Что скажете, господин Иванов? – государь кивнул в сторону застывшего статуей временного хозяина кабинета, умудрившегося проигнорировать не только визит гвардейцев, но и тот факт, что он самым наглым образом попирает все нормы этикета, сидя в присутствии монаршей особы. И ведь не труп, и даже в бессознательном состоянии отец Илларион не пребывает. Глаза моргают, дыхание ровное… Впрочем, насчёт бессознательности можно было бы и поспорить. Вперивший взгляд в бумагу, зажатую в ладонях, эфирник явно потерялся… где-то.

– Хм, – «серый» одним плавным движением обогнул охранников Романа Третьего, остановился перед столешницей, за которой пребывал безмолвный отец Илларион, и, склонив голову к плечу, внимательно всмотрелся в бедолагу. – Занятно… Забавно… м-да… – «специалист» обошёл стол и, уставившись на лист бумаги в руках недвижимого эфирника, неожиданно протянул с нотками уважительного удивления, весьма странно прозвучавшими с его-то невыразительным голосом: – Вот оно ка-ак⁈ Вот же пакостник…

– Господин Иванов, – голос государя построжел и седой, вздохнув, отвёл взгляд от объекта своего наблюдения.

– Прошу прощения, государь мой. Увлёкся, – повинился, склонив голову перед правителем, Иванов.

– Итак? – проигнорировав извинения подданного, требовательно произнёс Роман.

– Кхм… секунду, – седой ещё раз присмотрелся к листку в руках отца Иллариона и… отвесил эфирнику мощнейший подзатыльник, от которого тот впечатался лбом в тяжёлую дубовую столешницу. Всхрюкнув, бедолага отключился, а листок из его рук тут же перекочевал в ладонь серого, который тот, предварительно чуть не обнюхав, протянул правителю. – Вот, государь, изволь ознакомиться.

Конвойные было напряглись, но седой покачал головой и они отступили. Впрочем, возможно, виной тому был не он сам, а лёгкий отстраняющий жест государя, противиться воле которого конвойные могли только в экстренных случаях, а его-то как раз и не было.

– Ловушку я снял, ваше величество, – заметил Иванов. Роман Третий кивнул и, приняв из его руки записку, быстро пробежал по ней взглядом. Замер, нахмурился, вновь перечитал короткий текст, после чего поднял взгляд на уже очухивающегося и еле слышно постанывающего отца Иллариона, распластавшегося лицом по рабочему столу. И одобрения во взоре государя не было вовсе.

– Занятно, – невольно повторив первые слова седого, протянул правитель, покрутив в руках листок дешёвой бумаги. – Весьма. А ваш… протеже знает толк в извращениях, господин Иванов. Так подставить несчастного отца Иллариона, это ж додуматься надо!

– Злой волчонок, государь, – развёл руками седой. – Тяжёлое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу…

– Оно и видно, – фыркнул Роман Третий и, одним взмахом руки удалив из кабинета гвардейцев и охрану, прошёл к окну, за которым, к сожалению, можно было увидеть лишь стену стоящего рядом Теремного дворца. – Тем не менее, сыграл он весьма изящно. Вроде как выдал предупреждение отцу Иллариону, но позаботился о том, чтобы тот не смог скрыть его от моего взгляда. И ведь как ловко-то, а? Передать записку окном именно в тот момент, когда преподобный будет находится во дворце, под контролем наших систем безопасности – это ведь только полдела! А вот догадаться устроить из самой записки ловушку, которая не позволит преподобному скрыть причины тревоги – это… это уже что-то. Кстати, не пояснишь, что именно сотворил с этим письмом твой… протеже?

– Руны, государь. Взгляни внимательнее на листок. По углам обозначены «феху» и «иса», в центре листа – «наутиз». Первая – руна первородного огня, вторая – вечного льда. «Наутиз» – нужда, принуждение. Кирилл закачал их под завязку эфиром и подсунул «окном» отцу Иллариону. Получилась трансовая ловушка. Взялся преподобный за листок, и влип. Руна «феху» качает в него первородное пламя, «Иса» жжёт руку вечным льдом, и тут… либо уравновешивать своей волей раздирающие потоки энергий, либо отбросить прочь чёртову бумажку, и пусть хоть взрывается. Но вот последнего-то…

– Последнего не позволяет сделать руна «Наутиз», принуждая к чтению текста, – понимающе кивнул государь. – Ловко. Просто, без лишних витийств и затейливых многоходовок. Но изящно и эффективно. Растёт мальчишка, а?

– Уже вырос, – отозвался Иванов, и его усреднённое лицо так же усреднённо скривилось. Впрочем, почти тут же оно вернуло себе прежнее бесстрастное выражение, – И что с этим чудовищем делать теперь, совершенно непонятно.

– Ну уж точно не пытаться контролировать так, как это нынче попытался вновь провернуть наш преподобный, – отмахнулся государь. – Кстати, как он там, взгляни?

– Жиыыой, – прокряхтел в ответ отец Илларион, отрывая голову от столешницы. Обвёл мутным взглядом помещение, споткнулся на фигуре Иванова и, с силой втянув в себя воздух, попытался подняться на ноги при виде стоящего у окна Романа Третьего, с любопытством наблюдавшего за его трепыханиями. Наконец отцу Иллариону удалось водрузить своё ватное тело на дрожащие ноги, и тут же попытался отвесить короткий приветственный поклон государю. Но непослушное после жуткой передряги, устроенной ему мстительным Скуратовым, тело повело и Илларион чуть снова не хряпнулся мордой в стол. Едва успел руками в столешницу упереться.

– Что ж вы, ваше преподобие, так себя не бережёте, а? – в голосе Романа послышались обманчиво-ласковые нотки, от которых отца Иллариона словно холодом по спине продрало. – Здоровье-то у вас, чай, не казённое. И голова на плечах всего одна, а вы так этими дарами Господними расшвыриваетесь. Жить надоело? Так вы бы сообщили о том, да вот, хотя бы совету клуба, и мы решили бы этот вопрос без всяких… Скуратовых. Ну, право, отче, к чему такие сложности⁈ Или в вас тщеславие со скупостью взыграли, что вы решили не просто помереть, а уйти в мир иной за чужой счёт, да так, чтоб о вашей смерти во всех салонах судачили? Так то грех, отче. Помните?

– Ва-ва… Государь! – справившись со слабостью, отец Илларион нашёл в себе силы выпрямиться, но вот как оправдаться, придумать не успел. Впрочем, судя по злому взгляду Романа Третьего, оправдания здесь не помогут.

– Государь, государь, – покивал тот, и неожиданно сменил тон на отстранённо-холодный. – Вы, отец Илларион, должно быть, за делами своими забыли мой приказ по клубу о прекращении каких-либо игр вокруг младшего Скуратова. Или, уверившись в своём исключительном положении первого советника клуба, решили, что этот приказ вас не касается? Так я напомню, что не так давно другой советник уже был мною отстранён от активной деятельности клуба и отправлен фактически в ссылку за нарушение этого же приказа. Имя напомнить? О, вижу, сами вспомнили. А цесаревич Михаил, в отличие от вас, действительных членов клуба под молотки не подставлял, – кивнул государь. – По крайней мере, целенаправленно. Вы же, зная, с кем придётся иметь дело, бесстрастно толкаете весьма перспективные кадры на верную смерть. И ради чего?

– Контроль, – хрипло выдавил из себя отец Илларион.

– Контроль? – Роман Третий смерил преподобного долгим, полным неподдельного удивления взглядом, и неверяще покачал головой. – Отче, вы это серьёзно? Желаете контролировать человека, способного в любой момент переместиться на две-три сотни вёрст? Умеющего скрываться от любых средств наблюдения и оставаться незамеченным даже в пустом освещённом зале? Может быть, вы и других грандов попытаетесь контролировать, а?

– Ты… в своём уме, Севастьян? – поддержал государя седой. От упоминания своего мирского имени преподобный передёрнулся, но тут же взял себя в руки. В конце концов, он вошёл в совет клуба не за красивые глаза и не по протекции. Так что силы воли Иллариону-Севастьяну было не занимать.

– Кирилл Николаев-Скуратов слишком молод и неопытен, – тихо заговорил он. – Он нуждается в контроле и наставлении. Иначе велик шанс, что мы его упустим. Стоит кому-то другому получить над ним влияние, и ещё одним грандом в стране станет меньше.

– Пока только ваши собственные действия ведут к такому исходу, – процедил государь. – И доказательство тому не далее как четверть часа назад чуть было не отправило вас на тот свет. Я уж не говорю про содержание полученного вами письма, отче.

– Что же до молодости и неопытности… – Иванов внезапно оказался в шаге от отца Иллариона. – Ты, росший в достатке, любви и заботе, повзрослел в двадцать пять лет, после первого боя. Семь лет назад, помнишь? Кирилл повзрослел после смерти родителей, десять лет назад. И все эти десять лет он выживал. С тобой сюсюкались, его убивали. Тебя мамки закармливали ватрушками в награду за пятёрки, а он не вылезал из библиотеки, только чтобы найти ещё один способ выжить. Он старше тебя, Севастьян.

– Ничего не могу сказать о прошлом Кирилла, это его личное дело, но в одном соглашусь с господином Ивановым, – насмешливо произнёс государь. – Судя по действиям боярина и вашему поведению, взрослый из вас двоих именно он. Судите сами, отче. Пока вы закатываете истерики, как малое дитя, желающее во что бы то ни стало вернуть себе понравившуюся игрушку, боярин Скуратов приводит вас в чувства лёгким шлепком по заднице. И смею заверить, если этот шлепок не подействует, Кирилл примет куда более крутые меры. В угол поставит, например. Или на горох… Я же, честно говоря, даже препятствовать ему в этом не буду. Но! – голос правителя построжел и налился яростью. – Если по твоей вине от руки моего опричника пострадает хоть один член клуба или кто-то из людей членов клуба… Твоё имя окажется в моём поминальном синодике. Я ясно выразился?

– Да, государь, – отец Илларион склонил голову. А что ещё ему оставалось⁈ – Я всё понял.

– Надеюсь, – обронил Роман Третий и, кивком указав седому на дверь, первым покинул кабинет. Тяжёлые двойные двери мягко закрылись за их спинами, и рядом с государем тут же оказалась тройка личного конвоя. Впрочем, это не помешало охраняемому лицу перекинуться ещё парой фраз с моментально отставшим от него на два шага Ивановым. – Думаешь, он поймёт?

– Не дурак же, – безразлично пожал плечами седой. – Схлопочет ещё пару раз, проедет мордой по грязи, осознает. Так-то, толковый паренёк, дело делает рьяно, с головой дружит… в основном. Ну а огрехи… с опытом и их меньше станет.