Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

XXXI
Бедуины

Ранним утром меня будит Горгис. Мы садимся в автомобиль и отправляемся в южный пригород Каира. Там и сям разбросаны огороды, люцерновые поля, деревушки с землянками, окруженными кучами навоза и отбросов. Мы приезжаем на станцию Элуанской линии, где пересаживаемся на электричку, возможно, для того, чтобы запутать следы.

Через сорок пять минут мы сходим на маленькой станции в открытом поле. На пустынной платформе громоздятся кучи овощей и клетки с домашней птицей.

Мы идем пешком по извилистым тропинкам через сады и зеленые поля, переходим по деревянному мостику оросительный канал, и за ним внезапно начинается пустыня. Затем мы движемся вдоль пересохшего русла по направлению к виднеющимся вдали холмам. Я гадаю о цели нашего пути. Ставро, снявший куртку, обтирает лоб с жалобными вздохами. Меня мучат ботинки, которые приходится надевать при появлении признаков цивилизации. Только Горгис, возглавляющий шествие, чувствует себя прекрасно и легко шагает с тросточкой в руке, подбадривая грузного Ставро прибаутками.

Какое странное зрелище мы, должно быть, представляем в скалистой пустыне под палящим солнцем. Но кто может нас здесь увидеть? Какая еще живая душа забредет в этот забытый богом край? И тем не менее плодородная долина Нила совсем рядом; в двух шагах от нас раскинулись красные ковры распаханных полей с землей, принесенной Нилом с абиссинских плоскогорий. Оросительный канал, что мы незадолго перед тем видели, проводит границу между жизнью и смертью, между цветущими равнинами и бесплодными землями пустыни, к которой мы направляемся.

Мы идем молча, осторожно выбирая дорогу. Ставро тяжело дышит мне в спину, ворча и проклиная острые камни, попадающие под ноги.

Мы подходим к подножию скалы, возвышающейся посреди обширных плоскогорий. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться необъятной долиной Нила, простирающейся до самого горизонта в легкой дымке тумана, который поднимается от илистых вод великой реки. Величественный Нил раскинулся по равнине широкой, как лиман, длинной дугой.

Сотни белых треугольников – натянутые на реи паруса плоскодонок движутся вверх по течению мутной реки, другие порхают по невидимым каналам, точно бабочки среди полей, засеянных клевером.

Известняковая скала за моей спиной испещрена штреками бывших карьеров. Здесь рубили камень для пирамид. Должно быть, та же картина открывалась и рабам фараонов, катившим огромные глыбы по склонам холмов к берегу реки, где их поджидали такие же, как сегодня, плоскодонки, прибывшие с попутным северным ветром. И по тем же спокойным водам они возвращались обратно в Гизу…

В расщелине раскаленной, как печь, скалы зияет овраг, а за ним виднеется песчаный цирк, поросший сухой жесткой травой. Здесь пасется стадо верблюдов; и мы с удивлением смотрим на этих странных животных, гармонирующих с унылым пейзажем безводной пустыни.

Заросли колючего кустарника говорят о том, что в глубине впадины должна быть дождевая вода. Видимо, Горгис направляется к этому оазису.

Бедуин, одетый, как принято в Верхнем Египте, выходит из зарослей и спокойно приближается к нам. На плече у него болтается карабин «Ремингтон» с обращенным к земле стволом. Он почтительно приветствует моих спутников, которых, видимо, хорошо знает, и показывает жестом следовать за ним.

Мы входим в стойбище. Голые загорелые мальчишки разбегаются при нашем появлении и прячутся за скалами, провожая нас любопытными взглядами. Вот и дом, вернее, барак из досок, покрытый гофрированным железом. Вокруг разбросаны куполообразные хижины кочевников, сделанные из циновок на выгнутых сваях. Из хижин выходят заспанные люди; может быть, у бедуинов принято спать днем и бодрствовать ночью…

Барак представляет собой четырехугольник размером десять на четыре метра, разделенный перегородкой на две комнаты, в каждой из которых – по небольшому оконцу. Никакой мебели, земляной пол. В углу – несколько почерневших от огня камней и дырявые таники, видимо, заменяющие кастрюли. Один из бедуинов приносит старый стул и два пустых ящика вместо кресел.

Горгис проявляет нетерпение, топает ногой и спрашивает властно не терпящим возражений тоном:

– Почему нет Омара? Он ведь знал, что мы придем сегодня утром.

– Успокойся, господин, он скоро будет, – невозмутимо отвечает бедуин, выметая мусор пальмовыми ветками.

Арабский язык, на котором говорят бедуины, значительно отличается от языка жителей Каира. Это верхнеегипетский диалект, и я понимаю его с трудом.

Наконец появляется Омар в окружении других бедуинов. Они подошли так незаметно, что невозможно понять, откуда они взялись. Омар – очень высокий, подобно многим египтянам, человек с широкими квадратными плечами. Несмотря на изящную фигуру, он крепок и силен, как верблюд. На нем – роскошное темное пальто тонкого сукна с очень широкими рукавами, под которыми виднеется шелковая джеллабия в желто-черную полоску. Омару от силы сорок лет; его черты отмечены изысканным благородством, спокойствием и некоторым высокомерием; нежные карие глаза, подведенные карандашом, напоминают грустные глаза верблюда, взирающего со смутной тоской на необозримые просторы. Его небольшие белые руки покрыты татуировкой в виде странных знаков. Ногти, а также часть ладоней окрашены хной в красный цвет, на мизинце надето толстое серебряное кольцо с камнем из Нила величиной крупнее лесного ореха.

Голубая татуировка на щеках указывает на принадлежность к определенному племени.

Все в нем выдает вождя, богатого человека, бесчисленные стада которого пасутся в горах и на равнинах. Нетерпение и властные замашки Горгиса тут же сменяются любезными улыбками и приветственными возгласами.

Меня представляют вождю и усаживают на единственный стул как гостя и благородного иностранца. Во дворе уже режут барана в нашу честь. Горгис раздевается, и, засучив рукава, собирается самолично взяться за стряпню. Его морское прошлое снова дает о себе знать. Пока баран жарится на вертеле, мы обсуждаем план поставки моего товара.

Одногорбые верблюды, пасущиеся на тесной равнине, обладают выдающимися качествами. Цена этих могучих мускулистых животных доходит до пятисот фунтов. Они могут проходить восемьдесят – сто километров за ночь. Все они кастрированы и приучены не издавать криков. Последнее особенно важно для контрабандистов и еще больше повышает ценность животных.

Стойбище, где мы находимся, представляет собой своеобразный караван-сарай, куда пригоняют с гор верблюдов, навьюченных козьими и бараньими шкурами и топленым маслом, чтобы загрузить их здесь тканями, глиняной посудой, керосином, зерном и другими продуктами, которые могут потребоваться горным кочевникам и зачастую служат лишь прикрытием для других, но столь невинных грузов, вроде моего товара.

Омар возглавляет все племена бедуинов от Красного моря до Нила и на севере до Рас-Гариба. Южные племена подчиняются другим вождям. Когда по морю доставляют какой-то груз, нужно договариваться с местным вождем, а он в свою очередь испрашивает разрешение на транспортировку товара до Каира. Преимущество Омара состоит в том, что он владеет территорией, примыкающей к Каиру, и таким образом ничего не проходит без его ведома. Он получает товар в условном месте на побережье и за плату, меняющуюся в зависимости от состояния дел и природы груза, берется доставить его в любой пункт по желанию клиента. Он может привезти товар в Каир или в другой египетский город, но не сразу, а частями, по мере надобности. У Омара есть также надежные, только ему известные тайники в горах. На этих адских плоскогорьях немало недоступных из-за отсутствия воды районов. Чтобы добраться до них, надо взять с собой значительные запасы еды и питья. В пустынных местах, куда ведут непроторенные дороги под палящим солнцем, бедуины прячут товары. По пути они закапывают в песок воду и зерно. После каждой экспедиции эти склады перемещаются, и только проводник знает об их местонахождении, что исключает возможность измены.

Таким образом, караван может отправляться в дорогу налегке, взяв с собой только самое необходимое. Кто способен угнаться за быстрыми верблюдами, отважно шагающими по смертоносной пустыне? После трех-четырех часов погони преследователям, лишенным запасов воды, придется подумать о возвращении.

Обсудив все детали, мы назначаем срок поставки на ближайшую пятницу, то есть через три дня. За это время верблюды успеют добраться до побережья.

Покончив с делами, бедуины приносят барана, зажаренного на вертеле, и кладут его на глиняное блюдо с гречневыми лепешками. Горгис достает свой великолепный нож, который он носит за поясом, как заправский моряк. Я захватил с собой перочинный нож. Ставро роется в карманах и наконец извлекает из жилета крошечный ножик с перламутровой рукояткой. Я ожидал увидеть у этого разбойника грозный кинжал и не могу сдержать улыбки. Горгис тоже хохочет при виде смущенного гиганта, вооруженного лезвием, годным лишь для зачинки карандашей. Один из бедуинов милостиво передает ему свою джамбию[37]37
  Джамбия (араб.) – нож. (Примеч. пер.)


[Закрыть], и все приступают к трапезе.

Я восхищаюсь Горгисом, снова превратившимся в простого матроса. Он держит в руке огромную кость и обкусывает ее со всех сторон прекрасными зубами, и великолепный бриллиант на его перстне ослепительно сверкает сквозь жир, текущий по пальцам.

Я с наслаждением уплетаю поджаристое, горячее и сочное мясо, которое так и тает во рту. Остатки доедают слуги и погонщики верблюдов, сидящие вблизи барака. Все они – родственники Омара. Подросток лет четырнадцати, в длинной голубой рубахе, прекрасный, как бог, поливает нам на руки воду, затем приносит Омару медаху, а мы с Горгисом предпочитаем сигареты.

– Вы убедились, – говорит мне Горгис, – что бедуины ничем не походят на арабов, живущих на равнине. Они – дикари и останутся ими еще долго. Я не бог весть какой ученый, но думаю, что это другая раса. Бедуины настолько же воинственны, честны и надежны, насколько трусливы, ленивы и подлы феллахи. Человеческая жизнь для бедуинов ничего не значит… Они могут напасть на караван, чтобы ограбить его, и безжалостно всех перерезать, но им даже в голову не приходит, что это преступление. Если же вы доверили им свое добро и они обещали его беречь, то будут защищать его до конца, даже ценой собственной жизни.

– Примерно то же самое я наблюдал у йеменских арабов, – говорю я. – Не удивлюсь, если окажется, что у этих горцев общие с ним корни.

– Возможно, ведь у Омара множество родственников в Йемене и южнее. Люди его племени часто заключают браки с представителями неджских, уагабитских и шамарских племен.

– Это родина моего верного Джебели, – откликается Ставро, который слушает наш разговор, покуривая наргиле.

При звуке этого имени Омар улыбается и интересуется делами Джебели.

– Вы обещали мне рассказать его историю, – говорю я Ставро. – По-моему, момент для этого настал.

– О! Это не история, а всего лишь обычный случай, одна из тех неведомых драм, о которых знают лишь пустыня да море.

XXXII
История Джебели

– Прежде чем его окрестили Джебели, он звался Муссой. Он рыбачил в море вместе с братом и маленьким сыном – единственным ребенком, который остался в живых от жены, умершей вдали отсюда, на арабском побережье. Она умерла от оспы, и, ухаживая за ней, он заразился этой страшной болезнью и ослеп на один глаз. Мусса и его брат, будучи бережливыми, как все арабы племени омранов – это своего рода аравийские овернцы, – сумели накопить денег на покупку в кредит рыбацкого баркаса. Они отправились в Суэц, где рыба идет лучше всего, и все лето работали в поте лица; улов выдался знатным, и в начале зимы все их долги были уплачены. Перед братьями, связанными узами крепкой дружбы, и ребенком, ибо они оба его нежно любили, открывалось прекрасное, ничем не омраченное будущее. Они решили продолжать рыбачить в Суэцком заливе, а затем вернуться в родные края.

Да будет вам известно, чтобы вы поняли продолжение этой истории, что в Египте контрабандой гашиша кормятся, и неплохо, таможенники и береговая охрана. Я говорю о начальниках, о тех, кто сидит в конторах. Все прочие – солдаты, которые бродят по берегу или бороздят море, большей частью берберы, всего лишь грубые животные, бывшие рабы, исполняющие приказы, не задумываясь. Они довольствуются несколькими талерами, но к их услугам лучше не прибегать…

Горгис убежденно кивает головой, подтверждая слова Ставро.

– Однако для того, чтобы иметь возможность поживиться контрабандой, надо доказать, что служба организована как следует, особенно с тех пор, как в Египте появился этот чертов англичанин майор Ингран. С ним шутки плохи. Поэтому таможня хватает всякую мелкую рыбешку и обращается с ней безжалостно. Когда конфискуют каких-нибудь двадцать ок, все газеты прославляют бдительного начальника полиции или местных таможенников, которым раздают награды и новые чины. Если нарушителей мало, то есть эти хитрые ищейки не могут ничего разнюхать, тогда они нанимают какого-нибудь бедолагу на роль контрабандиста. Ведь несчастных, предпочитающих тюрьму с полным довольствием нищенскому прозябанию, кругом хоть отбавляй. Им дают контрабанду, которую таможня всегда держит в запасе, и ловят их в условленном месте.

Теперь вы понимаете, какое значение приобретает для чиновников, обязанных бороться с контрабандой, факт конфискации гашиша, даже в самом незначительном количестве. Наши газетчики знают свое дело, и в Египте, как, впрочем, и повсюду, умеют из мухи сделать слона.

Каждый день пограничники на мегари[38]38
  Мегари (араб.) – верховой верблюд. (Примеч. пер.)


[Закрыть] объезжают оба берега залива в поисках подозрительных следов или других знаков. Два пограничника с соседних постов, расположенных в пятидесяти километрах один от другого, движутся навстречу и, встретившись на полпути, рассказывают о том, что им удалось заметить. Затем они следуют дальше, а на следующий день проделывают тот же путь в обратном направлении.

Мы с Горгисом проворачивали в ту пору мелкие делишки с командами некоторых пароходов. Мы получали от них товар в Суэцком заливе. Незадолго до событий, о которых пойдет речь, мы потеряли в море мешок с гашишем. Такие вещи случаются порой в плохую погоду, когда ночи особенно темны. Помнится, в тот день, когда груз был уже сброшен в море, мы были вынуждены отойти подальше из-за маленького парохода, подплывавшего к нашему буксиру. Это был белый пароход с очень высокими мачтами, и мы были напуганы его странным видом. Но это оказалась всего лишь прогулочная яхта, державшая курс на юг. Она приблизилась к нам только для того, чтобы получше разглядеть рыбацкий баркас. Видимо, эти туристы впервые оказались в Красном море и надеялись встретить здесь дикарей или людей с песьими головами. Под тентом на корме собралась веселая компания: элегантные дамы в светлых нарядах и джентльмены в адмиральских фуражках смеялись, глядя, как наша лодка подскакивает на волнах. Они не подозревали, что их веселье станет прелюдией к душераздирающей драме: из-за их прихоти мы не успели подхватить мешок вовремя и тщетно проискали его целую ночь и все следующее утро. Решив, что он утонул, мы вернулись в Суэц.

Но мешок не утонул… Он долго плыл по морю, как вестник беды, гонимый неведомой силой, управляющей человеческой судьбой. Затем его прибило к берегу, где его обнаружили два охранника с поста на мысе Зафрана. Пролежав долго в воде и под солнцем, товар испортился. Если бы он был пригодным, охранники сбыли бы его через какого-нибудь посредника, но он потерял всякую цену. Однако фабричная марка на мешке была еще видна, и по запаху можно было определить характер продукта.

Доблестные пограничники решили разыграть спектакль. Они высушили мешок на солнце и зарыли его там, где часто бывали рыбаки. Несколько дней спустя они увидели лодку, бросившую якорь неподалеку от берега из-за сильного волнения.

Это была лодка Муссы.

Мусса и его брат спали, устав от ночных трудов. Мальчик тем временем готовил скромную трапезу на слабом огне. Он пел и смеялся, пребывая в счастливом неведении, свойственном юности. Когда я вижу новорожденного ягненка, радостно вскакивающего на ножки, то тут же вспоминаю о мяснике, который вскоре его зарежет… Но счастливый ягненок об этом не подозревает.

Солдаты заметили издали своих жертв и погнали к ним верблюдов. Завидев их, мальчик разбудил отца и дядю. Рыбаки знают, что береговая охрана способна на все, и предпочитают с ней не сталкиваться. На борту баркаса Муссы не было ничего предосудительного, но они с братом давно покинули Суэц, и срок их патента уже истек. Испугавшись возможных осложнений, братья решили, что лучше не встречаться с солдатами. Верблюды были уже близко. Мусса с братом быстро снялись с якоря и подняли паруса, но в спешке забыли отвязать линек, которым парус был прикручен к рее. Мальчик ловко вскарабкался на мачту. В тот же миг раздался выстрел, и ребенок упал в воду. Стрелявший охранник жестами приказывал лодке подойти к берегу. Мусса бросился за борт, чтобы спасти ребенка. Его брат от страха спрятался на дне баркаса. Пограничники открыли огонь по дрейфующей лодке, стараясь попасть в фал и сбить полуразвернутый парус. Мусса подхватил потерявшего сознание сына и подплыл к баркасу со стороны, скрытой от глаз солдат. Брат взял у него из рук мальчика и положил его на дно. Но в тот миг, когда он хотел помочь брату забраться в лодку, он упал с пробитой головой.

Мусса, обезумевший от ужаса и ярости, поднялся во весь рост, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, и поднял руки в знак того, что сдается. Солдаты прекратили огонь, и он повел баркас к берегу не оттого, что испугался пограничников, а в надежде, что ребенку, который был еще жив, окажут помощь.

Как только Мусса причалил, оба зверя набросились на него и связали ему руки. Они бросили рыбака на песок вместе с ребенком, все еще не приходившим в сознание. Другие пограничники услышали стрельбу и побежали им на подмогу. Один из них, старший по званию, сразу же принялся расследовать дело. Ему рассказали, что рыбаков застали на берегу, когда они прятали в песок какой-то подозрительный сверток. Нарушители пытались бежать, и поэтому охранникам пришлось, как положено в таких случаях, применить оружие. Четверо солдат сговорились подтвердить показание.

Затем из песка вырыли гашиш, спрятанный несколько дней назад. Напрасно Джебели повторял, что он невиновен, и указывал на абсолютную непригодность товара, по закону качество контрабанды не служит смягчающим обстоятельством. Улики были налицо, а труп и раненый ребенок говорили о попытке сопротивления. Дело было состряпано превосходно.

Несчастный рыбак молил спасти его сына. Пуля прошла навылет под правой лопаткой ребенка, который хрипел и задыхался с кровавой пеной у рта. Солдаты небрежно бросили его на песок рядом с мертвым дядей, которому пуля разнесла полчерепа. Они набросили на труп и раненого ребенка пальто, и один из них отправился в гарнизон за офицером, чтобы составить протокол по форме и придать этому страшному преступлению законный характер.

Верблюды присели на песок, трое солдат вытащили из седельной кобуры свои трубки и принялись мирно покуривать. Стоны ребенка становились все тише. Он захрипел в последний раз и расстался с жизнью… Связанный Мусса уронил голову на грудь и замер. Он не плакал, смирившись со своей участью.

Его приговорили к двум годам тюрьмы, отобрали лодку и все имущество. Газеты трубили о мужестве храбрых пограничников, о бдительности офицеров, которые, рискуя жизнью, захватили двух опасных преступников и таким образом восстановили справедливость…

Выйдя из тюрьмы десять лет назад, Мусса пришел ко мне. Я помог ему устроиться кочегаром на пароход, отплывавший в Америку, так как полиция еще следила за ним и он не мог найти работу. Через четыре года о нем забыли. Он появился вновь среди кули, трудившихся на канале, под именем Джебели. Даже я не сразу признал его, когда однажды вечером он постучался в мою дверь, чтобы сказать, что хочет со мной работать. Я понял, что две заброшенные могилы на берегу моря между мысами Зафрана и Джебель-Абу-Дередж будут связывать его с этой страной до тех пор, пока не свершится Божий суд…

– И Божий суд свершился? – спрашиваю я.

– Как знать!.. Джебели об этом не говорит. Может быть, он еще надеется отыскать убийцу сына и брата? Может быть, он их уже нашел? Он хранит молчание и не отвечает ни на один вопрос по этому поводу.

– Он же родом с Антарских гор, – говорит Омар, не впервые слышавший этот рассказ, – жители тех мест никогда ни о чем не забывают, и память у них как сорная трава: ее вырывают, сушат, но, пройдет дождь, и она снова зазеленеет.

Джебели рассказал мне как-то раз в ответ на мои расспросы о смерти сына легенду о старом короле. Его захватили в плен солдаты Антара, и один из них выколол ему глаза и сделал своим рабом. Король смирился с Божьей волей, как подобает верующему, и вертел мельничный жернов, к которому был привязан, без единого стона. Вернувшись с войны, Антар узнал об этом диком случае. Он приказал отрубить солдату руки и отправил его умирать в пустыню. Он освободил старого короля из плена и окружил его почетом. Но слепец не верил в справедливость и был убежден, что Антар был виновником его несчастья, ввергнувший его навеки в кромешную тьму. Двадцать лет он упражнялся в стрельбе из лука, научился опознавать цель по малейшему шороху и разить ее без промаха. Когда его бесшумная стрела стала попадать в горло голубки, обрывая ее нежную песню, старик сказал себе, что его час пробил…

Однажды вечером Антар обходил свое племя и стада, что паслись среди гор. Вражеское войско было недалеко, но боялось подойти ближе, ибо доблестный вождь внушал ему страх.

Той же ночью слепой старик услышал, как тот, кого он считал своим палачом, поет тихую песнь. И смертоносная отравленная стрела полетела на этот звук и поразила воина.

– Теперь ты можешь отнять у меня жизнь, ты, что лишил света мои глаза. Я отомщен, но поторопись, ибо стрела, которую я берег для тебя двадцать лет, пропитана быстродействующим ядом и тебе осталось жить лишь четверть часа. И скоро придут враги, ибо они знают, что сегодня вечером я должен тебя убить.

– Да простит тебя Бог, несчастный старик. Ты – дважды слепец. Если Всевышний дарует мне еще четверть часа жизни, я не стану тратить время на то, чтобы карать тебя за ошибку, из-за которой ты стал предателем и преступником.

С этими словами Антар прыгнул на коня, спустился в глубокий овраг и доехал до горловины ущелья. Он воткнул в землю копье, прислонился к скале и, выпрямившись в седле, встретил смерть в этой боевой позе.

Враги, собравшиеся захватить поселение, увидели в ночи грозный силуэт застывшего всадника и в ужасе обратились в бегство, а собаки бежали за ними следом и выли от страха.

После обеда мы отправляемся в обратный путь. На сей раз мы идем по тропинке, ведущей прямо на вокзал, садимся в пригородный поезд, переполненный арабами, и выходим в Каире.

Вечер завершается ужином в кафе, или скорее в ресторане с разнообразным выбором закусок. Горгис, как видно, знаком с хозяином, и тот всячески старается ему услужить. Магистр контрабандистов вновь демонстрирует свою щедрость и заказывает полкило икры – икры особого качества, припасенной специально для него.

Я приглядываюсь к людям за соседними столиками. Никто из них не напоминает порт-саидских головорезов.

– Здесь, – поясняет Горгис, – вам не грозит встреча с шайкой голодных бездельников, промышляющих чем придется во всех восточных портах. Они поджидают моряков, получающих увольнение, и покупают у них тонкие пластины гашиша в форме подошвы, которые прячут в башмаках или проносят другими известными контрабандистам способами.

И Горгис рассказывает мне множество забавных анекдотов на эту тему, например, о бродячем музыканте, игравшем в ресторанах больших пароходов, вызывая жалость публики своей деревянной ногой и незрячими глазами. Как оказалось, деревянная нога служила тайником, а глаза были залеплены прозрачной пленкой. В конце концов он попался. Музыкант упал, спускаясь с трапа, и кто-то из пришедших ему на помощь подобрал скрипку, удивился ее необычной тяжести и заглянул внутрь. Обманщик таким образом провозил контрабанду, а затем передавал ее завсегдатаям кофеен.

В Каире вы не встретите ничего подобного. Скупщики гашиша приезжают сюда из провинциальных городов и приобретают наркотики в большом количестве. Это патентованные коммерсанты, серьезные деловые люди. Они снабжают гашишем мелких торговцев, а те, в свою очередь, поставляют наркотики феллахам.

– Значит, потребление гашиша в Египте столь велико?

– На мой взгляд, двадцать-двадцать пять тонн в год.

– И кто же потребляет такое количество?

– Крестьяне, рабочие, простые люди. Молодые эфенди брезгуют гашишем и предпочитают ему кокаин. Этот яд все сильнее отравляет страну.

– Как вы объясните то, что феллахи и другие люди из народа употребляют наркотики без ущерба для здоровья?

– Как сказать. Труженики – крестьяне, земледельцы или кули употребляют их для поднятия тонуса и как средство борьбы с наследственной ленью. Их предки тоже еще сотни лет назад принимали наркотики и не чувствовали себя от этого хуже. Но те, кто ведут праздный образ жизни и прибегают к наркотикам, чтобы развеять скуку или испытать дотоле неизведанные наслаждения, быстро деградируют и в конце концов обычно сходят с ума. Это связано с возбуждающим действием наркотика, которое усугубляется традиционным для мусульман многоженством. Под влиянием сильной дозы гашиша обычно короткий половой акт растягивается на несколько часов. И с каждым разом излишества все больше расшатывают нервную систему. Вы понимаете, как это подрывает здоровье. Но такие люди все же исключение, и тем лучше, если они занимаются саморазрушением.

– Вероятно, именно из-за этого разволновались филантропы, и египетское правительство было вынуждено запретить гашиш?

– Если это так, то несчастные выродки принесли хоть какую-то пользу, ибо благодаря запретам гашиш поднялся в цене. Возможно, сначала протестантские пасторы и старые девы-благотворительницы ратовали за мораль и кричали о губительных свойствах индийской конопли. Но когда гашиш запретили, цены подскочили настолько, что правительство увидело, какую выгоду сулит это повышение. Сегодня порция наркотика стоит за границей пятнадцать шиллингов, а у нас ее стоимость доходит до тридцати фунтов. Половину дохода от прибавочной стоимости получают правительство и чиновники, облагающие штрафом конфискованную контрабанду, но еще чаще вступающие в тайный сговор с торгашами.

– Но как же вы, – спрашиваю я, – можете противостоять армии таможенников, полицейских и шпионов, не выплачивая им дань?

– Но ведь эта, как вы выразились, армия – всего лишь армия дураков, бездарей и трусов. Во главе ее стоят всего несколько дельных людей, и, разумеется, это не египтяне, а англичане. Их мало, уверяю вас, и что они могут сделать вместе со своими тупыми трусливыми агентами, которые надевают военную форму только для того, чтобы не думать о хлебе насущном. Многие из них кончили бы жизнь на виселице, если бы правительство не использовало их как гнусных ищеек.

– И все же не все таможенники и полицейские – идиоты?

– В Европе возможно, но здесь все иначе. Наша полиция – такое гнилое болото, что вам трудно это представить. Я так же, как, видимо, и вы, не люблю англичан, но, если бы они не держали под контролем нашу администрацию, Египет давно бы стал разбойничьим вертепом под маской цивилизованной нации. Сюда стекаются всякие сомнительные личности, изгнанные из своих стран. Сначала они занимаются разными махинациями – почва для этого здесь благоприятная. Через некоторое время, создав репутацию в своем кругу, они поступают на службу в полицию в качестве тайных агентов. Среди них можно встретить мальтийцев, греков, итальянцев, турок, высланных с родины, либо дезертиров. Эти люди соглашаются на любую зарплату, втайне надеясь использовать служебное положение в своих интересах. Они готовы на все и ни перед чем не остановятся. В один прекрасный день они возносятся в административные сферы, натягивают полицейскую форму, и их блистательная карьера берет старт.

Понятно, что только сумасшедший может довериться этим проходимцам. Если вас не предадут, что вам не грозит, если вы работаете в одиночку, то вы ничем не рискуете. Наши красавчики полицейские, щеголяющие у трапов пароходов, способны лишь мучить бедных пассажиров, прибывающих в Египет, паспортной волокитой.

Я думаю про себя, что Горгис преувеличивает. У меня еще сохранились иллюзии на этот счет. Несколько лет спустя я узнал, что нарисованная им картина далеко не полна. В свое время я поведаю о своих наблюдениях.

Ставро прощается с нами. Я понимаю, что ему не хочется еще раз возвращаться в дом, роскошь которого его угнетет, и Горгис не пытается его удержать.

– По правде сказать, – говорит он мне, – у Ставро слишком живописный вид. Когда мы проходим по улице, все оглядываются на этого свирепого разбойника, точно сошедшего с экрана кино!

– Вы правы, он очень бросается в глаза, – отвечаю я, – его трудно спрятать в шкафу, но тем не менее для вас это неоценимый помощник.

– Разумеется, от него есть толк, но часто он действует мне на нервы. Он не любит рисковать и без гарантии не вложит в дело ни гроша. Мне приходится брать на себя все расходы, включая его долю. Если операция не удастся, он ничего не теряет. Смотрите, даже когда он вытаскивает деньги из кошелька, то невольно заслоняет их от соседа.

– Да, – говорю я, – я заметил, и это меня позабавило. Такой же жест у крестьян на ярмарке. Это инстинктивный страх человека, боящегося быть ограбленным.

– И кроме того, – продолжает Горгис, – он не может устоять перед соблазном и всегда проворачивает какие-то делишки, чтобы заработать несколько фунтов за моей спиной. Мы с ним поругались из-за двух ваших пропавших мешочков. Надеясь их отыскать, он без вашего ведома перерыл все побережье, рискуя привлечь внимание именно тогда, когда нам больше всего следовало соблюдать осторожность. Ничего ему не доверяйте и не заводите с ним никаких дел, не предупредив меня. Что вы хотите? Это крестьянин, как вы сказали, скупой, хитрющий и подозрительный. Надо принимать его таким как есть. В остальном это храбрый человек, на которого я могу положиться. Он держит в кулаке всех суэцких арабов. Он в курсе всего, что делает полиция, и знает то, что творится в таможне.

– Вы говорите, что он послал искать пропавшие мешочки, но сказал ли он вам, что его люди пытались также найти мой тайник?

– Почему вы так решили?