Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

XXVII
Дамба

Я условился с Джебели быть у дамбы в десять часов вечера, рассчитав время так, чтобы все успеть.

Место, где находится тайник, расположено более чем в шести милях, то есть почти в десяти километрах отсюда. Если море будет спокойно, все пройдет хорошо. В таком случае можно обернуться за четыре часа.

Днем я тщательно обследовал дамбу, длинную насыпь из каменных глыб, беспорядочно нагроможденных поперек рейда для будущего строительства, прерванного войной. Мне нужно запомнить все детали, чтобы не попасть ночью впросак: каменная глыба может сойти во тьме за часового, а палка – за ружье…

В пять часов я сажусь в лодку с Абди, Али Омаром и одним из данакильцев и отправляюсь туда, где спрятаны двенадцать мешочков с гашишем. Мы отходим потихоньку от «Фат-эль-Рахмана», делая вид, что ловим рыбу. Северный ветер крепчает; мы уже удалились от Порт-Тауфика на достаточное расстояние и можем прибавить ход. Лодка мчит вперед, подгоняемая ветром. Волнение моря усиливается, но не причиняет нам неудобства, так как волны движутся в одном направлении с нами.

Сумерки сгущаются слишком быстро. Я надеялся добраться до тайника до наступления темноты и боюсь, что его поиски теперь затянутся.

Внешний маяк Порт-Тауфика служит нам первым ориентиром на пути к тайнику. Из-за прилива мы подходим гораздо ближе, чем в первый раз, оставляем лодку на мелководье и бредем по колено в воде. Новорожденный месяц освещает нам дорогу. Впереди простирается пустыня. Я узнаю песчаный берег, где оставил свой товар, но железной бочки не видно. Али Омар, наделенный врожденным чувством ориентации, подобно большинству местных жителей, уверяет меня, что в прошлый раз мы высадились гораздо южнее.

Мы возвращаемся к Суэцу вдоль моря.

Внезапно Абди замирает, становится на четвереньки и подзывает нас, указывая на свежие следы, отпечатавшиеся на влажном песке. Любой пустяк приобретает для нас сейчас невиданные размеры, и мне приходится сдерживать готовую разгуляться фантазию. Это не наши следы, ибо мы никогда здесь не были. Я прихожу к выводу, что сюда заходили рыбаки: эти места не настолько пустынны, чтобы человеческий след был чрезвычайным происшествием.

Заметив некий черный предмет, мы разом припадаем к земле. Он напоминает неподвижного человека, присевшего на корточки. Возможно, это и есть наша бочка, но нужно убедиться наверняка. Если нас увидит какой-нибудь рыбак, завтра же по городу поползут слухи.

Я оставляю своих лежащих спутников и направляюсь вдоль берега, рассчитывая пройти в пятнадцати-двадцати метрах от таинственного предмета. Если это человек, он меня окликнет, я отвечу на его приветствие и проследую дальше.

Но вскоре я вижу, что наши тревоги напрасны. Это действительно наша бочка. Во всем виноват призрачный лунный свет, создающий в местах, изъеденных ржавчиной, странную игру теней.

Мы бежим к бочке со всех ног. О ужас! Кажется, сюда же ведут неизвестные следы. Меня прошибает пот. Неужели нас заметили с маяка, обшарили тайник и обнаружили гашиш?! Когда я наконец нащупываю заветные мешочки, то с трудом верю своему счастью, ибо я уже счел их потерянными. Я сложил свертки в бочке практически на виду, лишь слегка присыпав их песком, но неизвестный не догадался туда заглянуть. Это и спасло мой товар. Зато весь песок вокруг бочки перерыт. Я вытаскиваю мешочки и с удивлением вижу, что их только десять. Мне казалось, что я положил в бочку двенадцать партий, и Али, считавший мешочки, тоже в этом уверен. Значит, нет никаких сомнений: кто-то обнаружил тайник и похитил два мешочка, оставив остальные из предосторожности.

Это событие очень взволновало и расстроило меня. Али Омар может ошибиться, но сейчас не время строить догадки.

Мы набиваем три резиновых мешка, полученных от Джебели, галетами в качестве балласта и садимся в лодку с чувством некоторого удовлетворения.

Теперь ветер дует нам навстречу, и волны то и дело захлестывают лодку. Я облегчаю носовую часть, переместив балласт на корму, но, несмотря на это, мне приходится без устали вычерпывать воду.

По мере того как мы подходим к середине рейда, волны становятся все выше, а ветер все сильнее. Для баркаса средней величины все было бы нипочем, но для нашей изящной перегруженной пироги это самый настоящий шторм.

Сидящий напротив меня данакилец вынужден отложить свое весло и вместе со мной вычерпывать воду. Несмотря на это, ялик уже наполовину заполнен водой. Мы не доберемся до берега!

Волны дважды обрушиваются на бак и затопляют лодку. Резиновые мешки уносит течением, но Абди успевает подхватить балласт, когда все прыгнули в воду.

И все же мы вновь садимся в лодку. Абди говорит:

– Отправляйтесь без меня. Я вернусь вплавь, пирога и так перегружена.

И, не дождавшись ответа, он резко толкает лодку сзади и погружается в воду. Вскоре он растворяется во мраке, но еще некоторое время до нас доносится его излюбленная песня, единственная, которую он знает и распевает в минуты опасности с беспечностью маляра, балансирующего на лесах. Пирога, ставшая легче, движется лучше, и мы зачерпываем меньше воды. Красный маяк позади нас удаляется. На рейде появляются первые огни пароходов.

Меня бьет озноб, и я стучу зубами от холода, несмотря на то, что усиленно работаю веслами. По мере того как мы приближаемся к рейду, волны успокаиваются.

Проплутав немного, мы наконец находим черную линию дамбы, которая плохо видна из-за береговых огней, отражающихся в воде. Я огибаю ее на большом расстоянии. Теперь гребет только один из нас, пригнувшись, а мы с Али Омаром, лежа на дне лодки, следим за берегом, где, быть может, притаился часовой…

Поравнявшись с местом, где должен находиться Джебели, мы поворачиваемся носом к дамбе и держим на нее курс. Наша лодка всего лишь точка в море, но как жаль, что у нас нет шапки-невидимки!

Внезапно неяркий свет вспыхивает и гаснет во мраке. Можно подумать, что кто-то чиркает спичкой. Видимо, это Джебели. Мы прибавляем ход. Свет снова призывно вспыхивает.

В двадцати метрах от нас белеет длинная рубаха Джебели. Мы молча передаем ему товар. Он шепчет мне на ухо, указывая на край дамбы:

– Осторожно, там аскеры. Возвращайтесь в море и не отвечайте, если он вас окликнет. Мне ничего не будет, я его знаю.

Но все проходит благополучно, и в час ночи я поднимаюсь на борт фелюги. Абди еще нет, и его отсутствие омрачает нашу радость от успешно проведенной операции. Я спрашиваю себя с тревогой, что стало с несчастным, которому пришлось вплавь бороться с волнами, если нашей быстрой пироге потребовалось целых три часа, чтобы проделать этот путь.

Никто не ложится, все вглядываются в непроглядную тьму ночи, в которой мерцает неровный свет бакенов. Мимо проходят огромные пароходы, направляющиеся в канал или выходящие из него; юрко снуют катера, оставляя за собой пенистый след. На рассвете ветер стихает, но Абди все не возвращается.

XXVIII
Поединок

Меня не радует ни аромат кофе, ни великолепие утренней зари: золотисто-розовый свет, заливающий окрестные горы и пустыню, кажется мне жестокой насмешкой природы над скорбью и печалью, поселившимися в моей душе.

Солнце уже взошло над горизонтом. Спокойное сияющее море расстилается безнадежно ровным ковром, и тщетно я смотрю в бинокль, пытаясь разглядеть в воде голову пловца. И все же я не могу поверить, что Абди так глупо погиб. Неужели он утонул? Это невероятно. Как-то раз он пробыл в воде пятьдесят шесть часов как ни в чем не бывало. Мы утешаем друг друга, взвешивая шансы Абди на спасение; солнечный день и бурная жизнь порта также отвлекают нас от черных мыслей.

Нужно подождать следующей ночи… И все же мне не по себе, и неясная тревога омрачает все мои думы предчувствием беды. Сиеста только усиливает мой пессимизм: я лежу без сна, устремив взгляд в пустыню, простирающуюся к югу, на азиатском берегу. Около тех унылых берегов, начинающихся на другой стороне канала и исчезающих за горизонтом, прошлой ночью исчез Абди.

Я замечаю черную точку на фоне пустынного берега. Не мираж ли это? Я хватаю бинокль, но далекая картина расплывается из-за перегретого воздуха. Наконец обозначается человеческий силуэт. Это Абди! Я уверен в этом, хотя и не могу как следует его разглядеть.

Через час у меня не остается никаких сомнений. Человек идет вдоль берега моря, наклоняется, останавливается, гоняется, вероятно, за крабами. Поравнявшись с нашим судном на другой стороне канала, он не спеша входит в воду и плывет, держа голову в воде. Через четверть часа он приближается к паруснику.

Все очень просто: покинув нас, Абди не смог, или, вернее, не захотел, плыть против ветра, добрался до берега и отправился в Суэц пешком вдоль моря. По дороге он встретил трех мужчин, которые шли на юг. Абди нырнул под воду, чтобы его не заметили, и, когда люди прошли, пошел за ними следом ради забавы. Они сделали остановку у железной бочки, перерыли весь песок вокруг тайника, заглянули внутрь бочки и даже опрокинули ее. Затем они отправились дальше на юг.

Мы с Абди пришли к единому мнению: наш тайник был открыт человеком, следы которого мы видели на песке. Он не смог в одиночку унести весь товар и, сочтя тайник надежным, вернулся позже с двумя сообщниками. Мы опередили их всего лишь на час-два.

Абди улегся за песчаным холмом и прождал целый день, но бродяги больше не появились.

Я спрашиваю себя с тревогой, не примутся ли теперь грабители обследовать все укромные уголки на берегу. Я опасаюсь за ящики, ведь найти их ничего не стоит. Нужно лишь прощупать землю металлическим стержнем, и, учитывая близость моря и характер почвы, это нетрудно будет сделать. На берегу совсем немного песчаных пляжей, и они не очень обширны.

Придя в волнение, я горю желанием немедленно сняться с якоря. Но мы находимся в порту, где предстоит еще множество формальностей, и столь внезапное отплытие показалось бы подозрительным.

Придется посоветоваться со Ставро. Он один может мне что-то подсказать. Сегодня вечером он должен рассчитаться со мной за первую партию товара, и у меня будет возможность поделиться с ним своими опасениями.

После ужина я отправляюсь в Суэц, взяв с собой Абди и Али Омара, чтобы они узнали, где находится дом Ставро. Они следуют за мной на некотором расстоянии.

Сумеречный свет еще брезжит над улицами арабского квартала. Земля и стены медленно, со вздохом, облегченно отдают дневное тепло. Наступает ночная передышка после иссушающего зноя.

Улица, ведущая к морю, безлюдна, все разошлись по домам. Окна, увитые растениями и отгороженные решетками деревянных балконов, зажигаются одно за другим. Из окон доносятся гул голосов, звон посуды, звуки фонографа; в глубине комнаты надрывается от крика ребенок; женщина спорит с кем-то резким голосом; взрывы смеха сливаются с приступом кашля больного и яростным стрекотом швейной машинки. Женщина появляется на балконе, напевая романс, и изящным жестом швыряет вниз пакет с отбросами, которые разлетаются в разные стороны. Мужчины, сидя верхом на соломенных стульях, покуривают у дверей, блаженно вдыхая свежий воздух, пропитанный запахами свалки.

По мере того как я приближаюсь к краю улицы, шум становится все тише и наконец смолкает у большого немого дома, застывшего над сонной водой залива.

Мне открывает знакомая женщина в черном платке. Она встречает меня с улыбкой, как старого знакомого, и ведет в комнату, где мерцает лампада перед иконой. Она говорит что-то по-гречески, затем, видя, что я не понимаю, со смехом добавляет несколько арабских слов. Ставро нет дома, но он скоро вернется. Мои люди остаются в прихожей.

Наконец появляется хозяин. На сей раз его размеры кажутся мне еще более внушительными. Он снимает шляпу выразительным жестом и весело приветствует меня. Он зовет свою невестку грозным голосом, который, похоже, никого здесь не пугает, и сурово вручает ей пакетик шелковой бумаги с двумя тонкими свечками для алтаря.

Я передаю контрабандисту рассказ Абди. Он задумчиво качает головой, и я вижу, что он скорее смущен, чем озадачен.

– Меня не очень-то волнует это происшествие, – говорю я, – ибо вы наверняка знаете тех людей, и я удивляюсь, что они еще не доложили вам о результатах проведенной ими операции, как это было с рыбацким баркасом…

– Откуда вы это взяли? Неужели вы считаете меня настолько неосторожным, чтобы вести двойную игру, рискуя провалить дело? В нашем ремесле надо быть честным и оказывать доверие без всяких задних мыслей. Обыкновенная торговля строится на взаимном обмане. Хороший коммерсант – это тот, кто умеет схитрить или выгадать на сроке выплаты, не выходя за рамки игры, беспощадной игры, какой является коммерческая конкуренция. У нас все по-другому. Наша игра – вне закона. Ее единственная заповедь – это верность своему слову. Поверьте, когда люди принимаются создавать условности, это значит, что они хотят снять с себя ответственность перед собственной совестью и свалить вину на несправедливые законы. Но не вздумайте ставить контрабандистов на одну доску со всякими ничтожествами, промышляющими контрабандой. Я отослал Александроса, потому что он неким образом принадлежит к людям такого сорта. Это неплохой, но безвольный человек, который умер бы с голоду, если бы мы не подбрасывали ему крошки. Но его окружают всякие темные личности, которых вы видели на террасах кофеен. Иногда можно воспользоваться их услугами, но при этом следует соблюдать крайнюю осторожность.

– Я совершенно с вами согласен и отнюдь не имел в виду, что вы способны меня обмануть. Но не могли бы вы сказать свое мнение о людях, слоняющихся вокруг моего товара? Вы как будто находите это вполне естественным!

– Да, вам грозила опасность. Если бы они завладели товаром, вы бы ничего не смогли поделать. Благодарите Бога, что потеряли только две порции. Боюсь, что тайник, где вы спрятали остальную часть, не слишком надежен…

Мне кажется, что этот человек ведет поиски моего богатства и, быть может, уже раскрыл мою тайну. Я говорю ему с улыбкой:

– Почему вы скрываете от меня, что сегодня утром получили два пропавших мешочка?

– Разве вы поручили мне охранять ваш товар или спросили совета, где лучше его спрятать?

– Нет, но я обращался к вам, чтобы его продать.

– Но вы советовались также с электриками, работающими на канале… Да, вы говорили с одним из них о ваших планах, и он сам мне об этом рассказал… Следовательно, я обязан платить лишь за то, что вы мне принесете.

Я готов расплакаться от досады, и мне с трудом удается сдержать свой гнев. Я действовал неумно, и этот человек воспользовался моими промахами. Он будет неумолимо отстаивать свои интересы, и мне не стоит упорствовать.

– Я вижу, – говорю я, продолжая улыбаться, – что в вашем… нашем ремесле тоже свои правила игры. Спасибо, что преподали мне урок. Но давайте все же рассчитаемся, мне нужно идти, так как прошлой ночью я спал куда меньше вашего…

Моя улыбка, видимо, выглядит натянутой, ибо Ставро смотрит на меня лукаво и говорит с добродушным видом:

– Ладно, не сердитесь, к чему это? Вы напрасно меня подозреваете. Если бы я плутовал, я мог бы завладеть всем, не заплатив вам ни гроша. Достаточно было бы лишь сыграть на страхе, который нагнал на вас часовой. Этот охранник, как вы можете предположить, сделал вид, что вас не заметил. Джебели с ним знаком и время от времени дает ему талер-другой, чтобы поддержать знакомство. Мы могли бы симулировать конфискацию пакетов при передаче их Джебели. Вам бы пришлось спасаться бегством, и вы бы благодарили Бога за то, что остались в живых. Но это был бы чистый грабеж, ведь вы мне доверяли. Однако не забывайте, что бездельники, промышляющие контрабандой, ни перед чем бы не остановились и могли бы запросто отправить вас к праотцам, видя, что ничем не рискуют.

Я все больше чувствую себя во власти этого человека. Я попал в хитроумную паутину, которая того и гляди опутает меня с головы до ног, и бьюсь в сетях, словно рыбка, которую рыбак утешает следующими словами:

 
Рыбка, мой дружок прекрасный, философствуешь напрасно:
Быть тебе на сковородке. И не трать красивых слов;
Этим вечером тебя съест счастливый рыболов.
 

– Я не сержусь, – отвечаю я после небольшой паузы, – на что мне сердиться, мы разговариваем, вы меня просвещаете. Скажите-ка откровенно: что бы вы сделали на моем месте?

Я знаю, что это звучит признанием в собственной слабости и дает ему надо мной перевес. Но, поскольку сейчас невозможно овладеть ситуацией, лучше пойти на попятную, хотя бы для вида, заставив его поверить, что я сдаюсь. Небольшая уступка, польстив его самолюбию, ослабит бдительность, что, возможно, приведет его к промахам. В подобной ситуации, когда дело кажется безнадежным, главное – выиграть время и уверить противника в его победе. Во время передышки можно отыскать его уязвимое место.

Ставро хмурится и качает головой, напуская на себя озабоченный вид, словно врач, столкнувшийся с тяжелым случаем. Видимо, это помогает ему скрыть свое глубокое удовлетворение от того, что он добился желанной цели. Затем он принимается наставлять меня, поглаживая усы:

– На вашем месте, раз вы хотите знать мое мнение, если вы спрятали ваш товар в песке где-нибудь на берегу, я бы вырыл его как можно скорее, желательно сегодня ночью, и отнес подальше. Но я знаю, вы скажете, что невозможно отправиться туда на вашем судне по тысяче причин, хотя бы потому, что формальности еще держат вас в порту. Это неважно, дайте мне человека, который знает место, где спрятан товар, и я снаряжу судно.

– Значит, вы заберете весь товар?

– Естественно, иначе зачем мне вмешиваться в это дело?

– Логично… И какой же задаток вы мне дадите?

– Гм… Вы требуете задаток! Не значит ли это, что вы мне не доверяете?

– Кто из нас кому не доверяет? – спрашиваю я. – Я следую вашему примеру, ибо вы боитесь выплатить мне аванс. Чего же вы ждете от меня после этого?

– Вы ошибаетесь, дело тут не в недоверии, я нисколько не сомневаюсь в вашей честности. Но не так-то просто тотчас же отыскать такую сумму. Вы думаете, что у меня денег куры не клюют? Тридцать фунтов, которые я вам дал за партию, доставленную прошлой ночью, мне одолжила невестка.

– Это меня не волнует. Если уж вы – покупатель и считаете себя вне конкуренции, значит, вы в состоянии заплатить. Если вы мне не верите, не будем торговаться, подобно арабам или армянам. Говорю вам напрямик: дайте мне пятьсот пятьдесят фунтов, и я укажу вам место, где лежат оставшиеся триста восемьдесят восемь ок.

Наш бесплодный спор продолжается уже полчаса. Я делаю вид, что готов уступить, чтобы отделаться расплывчатыми обещаниями и остаться в хороших отношениях с контрабандистом.

– Ладно, пусть будет по-вашему, – говорю я с притворной покорностью. – Но сейчас уже поздно, и нужно, чтобы найти судно…

– Судно? – прерывает меня Ставро. – Да вот же оно, уже готовое к плаванию, с парусами, веслами, ящиком сухарей и бочонком воды.

И он указывает на баркас, пылящийся перед иконой.

Я смотрю на этот склад щеток, метелок и старых коробок и спрашиваю со смехом:

– Он что, на колесах?

Вместо ответа Ставро отворяет ставни большого окна, расположенного позади баркаса. Окно выходит на залив и снабжено толстой железной решеткой, подобно всем окнам первого этажа в доме. Я гляжу на него озадаченно.

– Вас смущает решетка, – говорит Ставро с улыбкой. – Глядите, как это делается.

Теперь я вижу, что две поперечные перекладины, соединяющие вертикальные прутья, не прикреплены к стенке, и решетка открывается, словно калитка. К балкам потолка приделаны два крюка для лебедки, и таким образом четыре человека (а Ставро один стоит двоих) могут поднять и спустить легкое судно в море быстрее чем за минуту.

– Вот это да! – смеюсь я. – И часто вы пользуетесь этим причалом?

– Нет, только в экстренных случаях, вроде сегодняшнего.

– И он этого заслуживает, – вставляю я. – Превосходно придумано, вы все предусмотрели, но отложим дело до завтра: подобно евреям, я ничего не начинаю в субботу. Завтра вечером будьте готовы, я пришлю к вам человека, который укажет место.

– Но суббота кончилась, когда зашло солнце, – пытается возражать Ставро.

– Возможно, по арабскому обычаю это так, но я не араб и не еврей, и для меня суббота продолжается до полуночи. К тому же я валюсь с ног от усталости.

Провожая меня к дверям, он все еще уговаривает меня, надеясь сломить мое упорство.

– Послушайте, вы привели с собой еще двоих, и это не случайно. Вчетвером мы вмиг спустим баркас. Сейчас нет и одиннадцати, луны не видно, дует попутный северный ветер. Через три часа мы будем у тайника.

Признаться, меня безумно привлекает романтика неожиданного отплытия через потайное окно, и я готов уступить, чтобы пережить приключение, достойное пера Александра Дюма.

Но внутренний голос подсказывает мне, что опасно открывать тайну человеку, который так жаждет ее узнать. Бог весть, до чего может довести жадность. Несмотря на то, что я питаю симпатию к Ставро, который считает себя благородным контрабандистом, человеком слова, не следует забывать, что он прежде всего деловой человек… Сумеет ли он устоять перед искушением при виде такого богатства? Не стоит искушать судьбу… И потом… Мне кажется, я нашел лазейку, чтобы ускользнуть. Мне пришла в голову одна мысль.