355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анри Монфрейд » Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) » Текст книги (страница 1)
Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)
  • Текст добавлен: 30 января 2019, 02:00

Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)"


Автор книги: Анри Монфрейд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Анри де Монфрейд
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В КРАСНОМ МОРЕ
Книга 2
Человек, который вышел из моря
Контрабандный рейс




ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВЫШЕЛ ИЗ МОРЯ

Часть первая
I

Поскольку четыре плавания, которые я совершил в Красном море, доставляя для Ставро половину партии гашиша (см. «Злополучный груз. Шаррас» и «Погоня за „Кайпаном“»), захваченного с «Кайпана» на Сейшельских островах, принесли мне прибыль, превзошедшую все ожидания, следовало заняться помещением этого капитала, чтобы защитить его от уже наметившейся девальвации.

В то время правительство делало еще довольно робкие шаги на пути овладения ремеслом вора-карманника, которое в числе прочих достижений составит гордость Четвертой республики.

Я слишком хорошо изучил повадки грозных марионеток, оспаривающих друг у друга симпатии простодушного народа, чтобы сохранять хоть какие-то иллюзии относительно последствий проводимой ими политики так называемого государственного регулирования. Мы еще не дошли до практики изъятия финансовых средств и других проектов планомерного разрушения национальной системы накоплений, но циничная безнравственность некоторых высокопоставленных чиновников, которых я имел неосторожность застать в домашнем платье по ту сторону роскошного фасада, позволяла мне предвидеть грядущий государственный бандитизм и кляп для тех, кому уже жгли пятки.

Чтобы быть откровенным до конца, я должен признать, что мной двигала не только предусмотрительность, но и в общем-то тщеславное стремление выступить в роли капиталиста, и не потому чтобы я кичился деньгами, обладание коими, в моем представлении, является лишь средством достижения свободы, нет, мне просто хотелось посмотреть, как будут выглядеть джибутийские негоцианты, для которых обогащение – основная жизненная цель. Это был мой ответ на их презрительное отношение к моему почти первобытному образу жизни, желание показать им, что он не был вызван необходимостью, но что я избрал его по своей воле, ради собственного удовольствия, предпочтя их салонам с плетеной мебелью, их фортепиано, их аперитивам и канканам палубу своего судна и общество негров. Я хотел доказать, что я достаточно богат, чтобы пренебречь их мнением по поводу моего желания ходить босиком и путешествовать в каютах третьего класса.

Я не собираюсь оправдать эту браваду, которая может поначалу показаться смелым вызовом, тогда как она была всего лишь безрассудством, если отбросить заключенное в ней тщеславие. Я всего-навсего пытаюсь определить причины, которые в данных обстоятельствах вынудили меня поступить вопреки своей натуре, как если бы замысел Провидения заключался в том, чтобы я превратился в творца собственного несчастия.

И действительно, в Джибути, где возникла необходимость в восстановлении одного предприятия, мне представился случай поместить свой капитал.

Электростанция была создана итальянцем по фамилии Репичи, бывшим рабочим, который сумел выдвинуться благодаря своей работоспособности и дерзости, но он всегда метил выше, чем это было ему под силу. Он был скорее творческой личностью, нежели администратором. В электростанции воплотилась его мечта, но ценой кабального залога в пятнадцать процентов.

Поскольку руководство предприятием оставляло желать лучшего, Репичи крутился как мог и вынужден был прибегнуть к новым займам. Однако станция, освободись она от тяжких оков неумелого директора, стала бы весьма прибыльным делом, хорошее управление могло ее спасти.

Жил в то время один казначей, некий Ломбарди, представлявший собой зловещий тип жестокого карьериста, усугубленный крестьянской алчностью, с мстительной и завистливой душой корсиканца.

Как и большинство его соотечественников, он получил свою доходную синекуру благодаря тому, что не гнушался никакими политическими интригами.

На этом благословенном острове депутата избирают лишь для того, чтобы пользоваться его влиянием. Он должен пристроить всех своих избирателей на теплые местечки и выдвинуть их затем на самые высокие должности, а вернее сказать, поставить выше всех, ибо повсюду, где есть корсиканец, не являющийся начальником отдела, допущена несправедливость, требующая исправления.

Этот Ломбарди был человеком лет сорока, широкоплечим, массивным и тяжелым. Благодаря сангвинической комплекции его широкая физиономия была красной, и этот багровый цвет лица как нельзя лучше подходил к тому человеку, за которого он себя выдавал; на вид это был славный парень, жизнерадостный и добродушный, скрывающий под личиной неуклюжего медведя золотое сердце. Как говорится, цельная натура.

Ломбарди усвоил какой-то пошлый тон, когда начинал излагать демократические взгляды, которым был обязан своим доходным местечком. Он провозглашал республиканские принципы равенства, проявляя фамильярное отношение к тем, кого считал простонародьем, и воображал, что льстит этим людям, щеголяя неистребимой вульгарностью, принимавшей характер иронического презрения ко всему, что отличает образованного человека от грубого невежды.

Таким вот образом простодушный народ заставляют забыть о возмутительных привилегиях, которые обеспечивают положение паразита, безнаказанно эксплуатирующего его труд и наживающегося на его нищете.

Левая рука Ломбарди, всегда почему-то скрывавшаяся под перчаткой, казалась неподвижной, и эта особенность делала его облик еще более зловещим. Вспоминались герои полицейского романа, которые обрели популярность благодаря Морису Леблану.

Каждый вечер он собирал у себя дома несколько страстных любителей картежной игры, и они играли до самого рассвета, делая крупные ставки.

Репичи был там своим человеком и проигрывал, как говорили, большие суммы. Ломбарди оказывал ему знаки особого расположения, но исподволь, прикидываясь бескорыстным другом, дающим благоразумные советы, способствовал его разорению. Он страстно мечтал прибрать к рукам электростанцию, чтобы пристроить туда своего сына, двадцатишестилетнего бездельника, временно получившего стараниями отца должность в местной администрации.

Но Репичи, наделенный тонким чутьем, разгадал намерения престарелого корсиканца, когда тот предложил ему себя в качестве кредитора, посоветовав отказаться от услуг заимодавцев.

Конечно, они его обирали, но, будучи неспособными взять предприятие полностью на свой счет и опасаясь потерять возможность столь выгодно помещать капитал, они проявляли уступчивость и соглашались с отсрочками платежей. Кредиторы были заинтересованы в том, чтобы «топить» Репичи.

Самым крупным среди них был негус Тафари (будущий Хайле Селассье), которому Репичи задолжал триста тысяч франков; эта сумма была им получена для создания новых предприятий в Дыре-Дауа: цилиндрической мельницы и еще одной электростанции. Августейший кредитор также с вожделением поглядывал на электростанцию в Джибути, но не торопил события, а ждал своего часа, когда можно будет поставить должника на грань краха, неожиданно потребовав возмещения долга.

Угрожавшая ему опасность заставила Репичи искать другого ростовщика, чтобы избавиться от дамоклова меча. Тогда-то Ломбарди любезно предложил ему свои услуги, но подозрительный итальянец, почуяв недоброе, решил обратиться ко мне.

Он запросил у меня пятьсот тысяч франков с залоговой гарантией на завод в Джибути. Функции посредника исполнял Мэрилл; он испытывал большую гордость от того, что может всем показать, что его «друг Монфрейд», к которому до сих пор все относились как к полунищему искателю приключений, вдруг оказался могущественным капиталистом.

Поскольку мой образ жизни нисколько не изменился с тех времен, когда я торговал ружьями на аравийском побережье, жители Джибути недоумевали: как мог этот человек, который путешествовал в третьем классе, жил в Обоке почти как туземец, этот чудак, отправлявшийся неизвестно куда на своем паруснике, одолжить Репичи пятьсот тысяч франков? Это наводило на мысль о состоянии гораздо более внушительном, и вскоре возникла легенда о сокровищах Монте-Кристо. Простодушные люди, естественно, строили самые фантастические догадки о происхождении богатств, словно я был для них воплощением Арсена Люпена.

Как-то на молу меня повстречал Ломбарди (как он сказал, случайно), когда я только что приплыл из Обока. Он осыпал меня комплиментами и стал настойчиво приглашать к себе. При этом он говорил так таинственно, что, заинтригованный, я, невзирая на инстинктивную неприязнь, отправился к нему.

Как только мы остались одни, Ломбарди взял в разговоре со мной покровительственный тон: по его словам, он хочет открыть мне глаза на Репичи, человека опасного в силу своего коварства и двоедушия. Обладая богатым опытом работы в сфере финансов (ведь как-никак он казначей), Ломбарди разгадал его подлые интриги и понял, что мне не по плечу вступать в схватку с этим хитроумным калабрийцем. Предоставление ему пятисот тысяч франков, заявил он, лишь начало, первый зубчик в системе шестеренок, жертвой которой я скоро стану. Потом мне придется одолжить еще одну сумму, чтобы спасти свой кредит, и это будет продолжаться и дальше, вплоть до полного истощения моих средств. Что касается залоговой гарантии, то она не более чем фикция, поскольку правительство обладает преимущественным правом на получение концессии обратно в том случае, если концессионер не выполняет подрядных условий. И Ломбарди подытожил:

– Лично я, мой дорогой друг (он принадлежал к той категории людей, которые всегда начинают свою речь словами «лично я»), имею опыт в делах, более того, у меня в руках губернатор, и он сделает все так, как я пожелаю… Вы деятельны, умны, я уверен в вашей порядочности, но вы ничего не понимаете в финансовых вопросах. Почему бы нам не объединиться? Каждый из нас мог бы вложить в дело половину своего капитала… А?

– Но тогда в чем будет заключаться наше сотрудничество? Вы всего лишь просите меня уступить вам половину помещения капитала.

Ломбарди улыбается, а улыбка подобных людей непременно вызывает тревогу: в ней есть что-то зловещее.

– Не стройте из себя простака, нам лучше играть в открытую игру. С таким человеком, как вы, вряд ли уместно усложнять реальность так называемыми угрызениями совести и сентиментами. Вы человек дела, который не дрогнет, а если понадобится, то употребит все средства, необходимые для достижения цели. А цель – завладеть предприятием Репичи.

– Позвольте! Но кто вам сказал, что я горю желанием завладеть фирмой Репичи? Меня интересует только помещение капитала.

– Нет, вы разоритесь, если предприятием по-прежнему будет руководить Репичи. В данном случае принудить его отойти от дел означает оказать ему услугу. К тому же у меня есть сын, способный руководить вместо него, слушая мои советы, и таким образом ваши деньги будут в полнейшей безопасности.

– Не сомневаюсь в этом, уважаемый господин Ломбарди, но Репичи отнюдь не расположен к тому, чтобы бросить то, что он создавал чуть ли не всю свою жизнь.

– Разумеется! Поэтому речь идет о том, чтобы дать ему полезный совет. Я же сказал «принудить его». Сегодня долг Репичи составляет почти миллион, поэтому достаточно какому-нибудь крупному кредитору потребовать от него немедленной уплаты, чтобы его примеру последовали все остальные ростовщики, что сразу же поставит Репичи на грань разорения. А при залоговой стоимости в пять тысяч франков, если за дело взяться так, как я это себе мыслю, иначе говоря, добившись скорой выплаты, сделать это несложно, если на словах пообещать возобновить кредиты, – предприятие окажется у нас в руках.

– Короче говоря, вы просите меня стать пособником в разорении Репичи?

– Да ведь он и так уже разорился. Не хочется ли и вам оказаться в том же положении?

– Что ж, мне не привыкать. Как бы то ни было, я предпочитаю подвергать себя опасности разорения, чем идти на такую сделку.

– Ах, ах! Понимаю, мой дорогой друг, понимаю! Мои поздравления! Вы, стало быть, хотите провернуть это дельце в одиночку. Но послушайтесь моего совета: не пытайтесь браться за игру, которая вам не по силам…

– Я не играю ни в какие игры, сударь. Я намерен оказать поддержку Репичи и спасти его от акул, резвящихся у него в кильватере. Благодарю вас за то, что вы приняли меня за рыбу-лоцмана, и спасибо за оказанное мне доверие. Я знаю, что с авантюристом и контрабандистом моей породы не стесняются, тут можно сбросить маску, что вы и сделали, и плюнуть на щепетильность.

– Дерзости вам, кажется, не занимать.

– Нет, мсье, лучше скажите – наглости, ибо люди, подобные вам, не заслуживают иного отношения.

– Да, я думал, что вы умнее, мой мальчик. Я здорово обманулся, и не только в этом смысле, но и во многих других, и если маска упала, то именно с вашего лица; я знаю теперь, чего вы стоите со всей вашей щепетильностью. Я часто вставал на вашу защиту, когда речь заходила о ваших печальных подвигах, и до сих пор не позволял администрации, которая, впрочем, не спускает с вас глаз, обращаться с вами так, как вы того заслуживаете. Тем хуже для вас! Ступайте на виселицу…

Затем, когда я уже выходил из двери, он с ухмылкой, в которой я почувствовал страшную угрозу для себя, добавил:

– …и это, быть может, не пустые слова.

Второпях спускаясь по деревянной лестнице казначейства, я услышал, как он разразился хохотом, извергая корсиканские угрозы.

Когда я рассказал Мэриллу о результатах нашей встречи, он не стал скрывать своих опасений: с Ломбарди надо быть настороже, ибо он имеет влияние на губернатора Шапон-Бессака, которому беззаветно предан… Мстительная и горячая натура превращает Ломбарди в опасного соперника. Он обладает тайным могуществом, и я рискую набить себе шишки и т. д.

Вот так жулики, защищенные собственной низостью, которая страшит слабохарактерных людей, опасающихся потерять свой уютный покой, прокладывают себе дорогу в высокие правительственные сферы. «Только никаких историй», – говорят в Министерстве иностранных дел, в посольствах и консульствах, и, сообразуясь с этим принципом, Франция скоро перестанет быть… Францией.

Однако шло время, но ничто не подтверждало опасений, высказанных Мэриллом. Ломбарди, кажется, позабыл о моей выходке. Партии в бридж продолжались, и Репичи, хотя он и был уведомлен о намерениях своего «друга», не пропускал ни одного вечера. Он только пожал плечами, после того как я рассказал ему о предложении, сделанном мне казначеем-ростовщиком.

– Я давно знаю обо всем этом, – сказал Репичи, – Ломбарди жулик, но вы допустили ошибку, предприняв атаку в лоб. С такими людьми надо соблюдать осторожность, на надувательство надо отвечать надувательством и еще раз надувательством. Я презираю его, я знаю, что он способен на все, даже на убийство, разумеется, если при этом его персона останется в тени, но я остерегаюсь выдавать ему свои мысли… Такой, каков он есть, со всей его хитростью, понимаете… он может быть полезен…

Репичи был истинным итальянцем.

II

В повести «Шаррас» я рассказал о том, как мне удалось запутать следы и чудом уберечь шесть тонн гашиша сперва от нацелившихся на него с вожделением сеидов негуса, а затем и от добродетельной бдительности, проявляемой британским правительством, безжалостным по отношению к частным лицам, занимающимся торговлей наркотиками, на которую оно обладает монополией в Индии и других странах. После жестокой неудачи в Антверпене я был уверен в том, что англичане будут помалкивать, опасаясь попасть в смешное положение. Поэтому я мог преспокойно уложить драгоценный продукт в тайники, то есть в жестяные бидоны емкостью двадцать литров, где помещалось как раз по двадцать пакетов зелья весом в одну оку[1]1
  Ока – мера веса в Турции и Египте. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
каждый (примерно 1250 граммов). Каждый бидон, тщательно запаянный, весил, таким образом, более двадцати килограммов и, следовательно, мог отправиться на дно в том случае, если бы какая-то внезапная угроза вынудила меня сбросить груз за борт. Эта операция, осуществляемая преимущественно на малых глубинах, позволяет без особого труда выловить «вещественные доказательства» после устранения опасности.

Итак, у меня в запасе был надежно припрятанный под моим домом в Обоке склад гашиша, который надлежало перевезти за несколько плаваний с достаточно большими интервалами между ними.

В самом деле, я должен был дождаться, когда мой египетский клиент успешно завершит требующую деликатности контрабандную экспедицию через горный Египет, прежде чем начинать новые поставки. Таким образом, у меня была уверенность в том, что я опять увижу ясные пустынные просторы Красного моря, по которому буду плыть, имея перед собой цель, оправдывающую риск и окупающую все перипетии схватки со стихией и людьми.

Плавание без определенной цели, невинная морская прогулка – это все не для меня. Я не могу относиться к морю шутя, я чувствую себя нелепым в роли человека, плавающего ради своего удовольствия.

Великие мореплаватели, настоящие моряки, которые покоряли мир, сами того не зная, любили море. Они находили удовольствие в том, что проклинали его, и думали, что завидуют богатым судовладельцам, всегда остающимся на берегу, в то время как море было смыслом их существования. Они безотчетно поклонялись ему как всемогущему божеству, как грозному хранителю тайн еще неизведанных земель.

Море, полагали они, было для них средством, и они смело шли навстречу опасностям, плывя вслепую, терпели лишения, боролись со штормами, чтобы проникнуть в загадку морских далей и открыть новые континенты. У них была цель, ради которой они готовы были пожертвовать своей жизнью в этом враждебном или дружественном, но всегда властном и великолепном море, ибо оно заключало в себе их мечты и их химеры.

Конечно, цель моя была не столь грандиозна, но она вполне оправдывала риск приключений и позволяла опять испытать в этом чересчур древнем мире радость, которую дает человеку чувство освобождения от рабской зависимости, чувство, возникающее среди пустынных морских просторов, где обнажаются кораллы.

Эти открывшиеся великолепные перспективы очень скоро, возможно, даже слишком скоро, заставили меня забыть зловещий облик Ломбарди. Он смешался с другими лицами и исчез в клоаке, заполненной отвратительными для меня существами.

Птица, парящая в небе, не знает, что скрывается там внизу, в трясине болота. Впрочем, это опасная иллюзия, присущая тем, кто высоко возносится в мечтах, упуская из виду уродства земной жизни и забывая о том, что враждебная толпа следит за их полетом и терпеливо ждет, когда они упадут вниз и разобьются…

Наконец пришло письмо от Ставро, в котором мне назначалось свидание в том месте залива, где мы уже как-то встречались. С учетом северо-северо-западных ветров, дующих с мая по сентябрь вдоль оси Красного моря, следовало рассчитывать самое меньшее на пятнадцать дней сложного плавания под парусом и с мотором вблизи берегов Аравии. Предстояло пройти сто миль против ветра, лавируя среди рифов, с целью избежать катящихся вплотную друг за другом высоких волн в открытом море и прежде всего течений, направленных к югу.

Известно, что под воздействием сезонных ветров уровень Красного моря понижается летом более чем на восемьдесят сантиметров. Ежегодное изменение уровня воды соответствует северному или южному течениям, в зависимости от того, прибывает или убывает вода. Обычный парусник, как бы хорошо он ни шел бейдевинд, не может плыть против ветра в открытом море. Он должен держаться аравийского побережья, где по утрам дуют благоприятные береговые ветры, то есть направленные либо в ту, либо в другую сторону, и где банки рифов защищают судно от сильных течений. Но при этом моряки вынуждены плыть в светлое время суток, чтобы видеть подводные камни, поэтому приходится каждый вечер вставать на стоянку. Вспомогательный мотор в определенной степени избавлял меня от медленного прибрежного плавания, но характер груза вынуждал избрать именно этот опасный маршрут, позволяющий, однако, не опасаться каких-либо неприятных встреч.

Когда до назначенной даты оставалось три недели, я отправился на восток в Джибути, чтобы запастись мазутом, питьевой водой и наполнить свой камбуз продовольствием на два месяца, так как за время плавания мы не зайдем ни в один порт. Я смогу делать остановки только на пустынных островах и в некоторых ненаселенных районах побережья.

Разумеется, в свое непродолжительное пребывание в городе я жил на судне, несмотря на неудобство, возникавшее каждую ночь, когда моя каюта наклонялась под углом сорок пять градусов в часы отлива, так как я посадил корабль на песчаной отмели Булаос, чтобы очистить подводную часть корпуса.

Моя команда из десяти человек осталась неизменной, и все матросы принимали ранее участие в упаковке «шарраса», ставшего теперь настоящим гашишем. Бывший мой боцман Али Омар, наполовину сомалиец, наполовину араб, чьи мужество и решительность я имел возможность оценить не один раз, год назад расстался со мной, променяв полную приключений жизнь на тихую службу в таможне. Зная его характер, я посоветовал ему принять предложение от господина Югоннье, когда Али Омар пришел рассказать мне о нем. Администрация воображала, что получила теперь прекрасную возможность осуществлять за мной слежку, так как в число ее сотрудников вошел человек, который плавал вместе со мной в Индию, на Сейшельские острова, принимал участие в преследовании пиратского судна «Кайпан» и во многих других загадочных для нее путешествиях по Красному морю. Конечно, Али Омара допросили, и благодаря его воображению арабского сказочника родились истории, достойные «Шахерезады». В каждое из моих кратковременных посещений Джибути он тайно навещал меня и ставил в известность о замышляемых администрацией бредовых планах.

Однако я был слегка встревожен хвастливыми побасенками, которыми он угощал «шефа»: Али не только приукрашивал рассказы о сражениях в открытом море, когда я брал на абордаж огромные корабли с богатым грузом, но и смаковал описания моих сокровищ, якобы спрятанных на одном из далеких островов Красного моря, благодаря коварным течениям недоступным для тех, кто не посвящен в тайну некоего прохода, к тому же мной заминированного!.. Там, под дюнами, таились горы золота – в турецких фунтах, добавлял он. Еще немного, и он присочинил бы дракона, извергающего из пасти языки пламени.

Не знаю, верили ли эти господа восточным сказкам Али Омара, но слушали они его охотно в надежде приобрести однажды с их помощью оружие против меня. Эти легенды способствовали созданию образа человека вне закона, которого им хотелось бы предъявить общественному мнению в тот день, когда я наконец попаду в какую-нибудь ловушку. Таким образом, эти наивные сказки были пропущены через сознание европейцев, гораздо менее поэтическое и, следовательно, менее терпимое. Сказочный остров превратился в египетский банк, где я хранил тысячи фунтов. Я стал членом международной шайки, может быть, даже ее таинственным шефом, Фантомасом, меняющим свое обличье, и т. д. и т. п.

Восточную легенду заменил полицейский роман. В конечном счете подобные нелепицы были мне безразличны. Чрезмерное неправдоподобие делало эти истории губительными скорее для их авторов, нежели для меня.

В то время я еще заблуждался относительно того, до каких пределов может доходить людская подлость, когда речь идет об утолении безрассудной ненависти, в которой человек проявляет себя как жестокое, безжалостное и тупое животное, чей инстинкт овладевает вдруг умами толпы и вызывает вспышки варварства у так называемых цивилизованных народов. Но не будем забегать вперед: продолжение этого рассказа покажет, какие монстры таятся рядом с нами под благочинной и добродетельной наружностью и каких преступников можно порой обнаружить под судейской мантией.

Но я увлекся и даже получил какое-то изысканное удовольствие от того, что позволил догадаться о большем, нежели могли представить люди с очень богатым воображением…

III

Однажды ночью, когда я наблюдал за очисткой подводной части судна, меня навестил Али Омар и сказал, что мое предстоящее плавание вызвало живейший интерес у властей и что некоему Жозефу Эйбу поручено за мной шпионить. Этот негр, в прошлом раб, с примесью сомалийской крови, пользовался покровительством Ломбарди, который втайне использовал его для слежки то тут, то там. Он обратился к Али Омару с просьбой раскрыть ему цель моего путешествия, намекнув, что его информация будет хорошо оплачена. Жозеф Эйбу был христианином и обнаруживал лицемерие, достойное Тартюфа. Более того, получив в миссии начальное образование, что позволило ему занять довольно высокую должность в конторе, он важничал и пренебрежительно относился ко всем, у кого была черная или хотя бы смуглая кожа. Араб, каковым являлся Али Омар, не мог мириться с презрением раба, особенно когда тот стал назареянином (то есть христианином). Я посоветовал своему бывшему матросу прикинуться, что он согласен взять на себя роль осведомителя, и подсказал ему, какие сведения можно было предоставить Жозефу, а лучше сказать, во что следовало бы заставить его поверить.

После ухода Али Омара Абди – он, разумеется, присутствовал при нашем разговоре – напомнил мне, что Жозеф Эйбу – это, скорее всего, тот самый заключенный, которому я помог когда-то бежать из тюрьмы Асэба (одна дана-килька пришла тогда вечером к тому месту, где стояло на двух якорях мое судно, и попросила пилочку для ногтей).

Несомненно, речь шла также о типе, который явился на борт моего корабля в Суэце, сказав, что он находится там проездом («Шаррас»).

Все мои люди подошли поближе, и каждый из них выразил свое презрение к этому предателю. Мола добавил, что как-то видел его в обществе одной молодой француженки, о которой ходили странные слухи, и, хотя я не просил его об этом, он передал мне все, о чем говорилось в кофейнях. Торопясь закончить работы по очистке корпуса до прилива, я слушал его рассеянно: Жозеф Эйбу меня не волновал, однако его общение с Ломбарди должно было бы меня насторожить. Хотя я чувствовал себя лучше на открытом воздухе на палубе «Альтаира», сидя под тентом полуголый, мне пришлось принять приглашение от моего друга Мэрилла и выдержать несколько аперитивов, за которыми обсуждаются происшествия местного значения. Так, я выслушал захватывающую и таинственную историю об одной девушке, недавно сошедшей с роскошного пакетбота, приплывшего из Франции. Она находилась в госпитале, кажется, на обследовании, так как, несмотря на ее протесты, ее считали сумасшедшей, по крайней мере таково было мнение агента Управления почтово-пассажирских перевозок Африки. Пассажирка, которая плыла в каюте «люкс», а потом сошла на берег и уединилась в отдаленном месте, недоступном для любопытных взглядов, давала повод для самых невероятных предположений.

Точно известно было только то, что таинственная пассажирка должна вернуться во Францию следующим пароходом. Говорили, что девушка сказочно богата; видевшие ее утверждали, что она не очень хороша собой, но что выражение смиренной печали на ее лице способно взволновать. Очевидно, речь шла о белой женщине, о которой мне рассказал Мола.

IV

Признаюсь, эта странная история не возбудила у меня интереса, я, конечно, забыл бы о ней, выйдя в море, и морской ветер унес бы все воспоминания о суше с ее канканами и досужей болтовней, так никогда и не узнав о готовившейся ужасной драме. Но накануне моего отплытия из Сайгона возвратился «Нептун», и я отправился на этот пароход, чтобы запастись продуктами, раздобыть которые в Джибути было невозможно. Там я случайно встретил метрдотеля, с которым не раз путешествовал. Мне всегда нравилось общаться с персоналом пассажирского парохода, это позволяло увидеть оборотную сторону жизни так называемой элиты, которая нежится в комфортабельных каютах. Сколько невероятных историй довелось мне услышать, и карьеристы или нахлебники, путешествующие за счет налогоплательщика в роскоши, сводящей их с ума и действующей опьяняюще, внушают мне теперь безграничную жалость.

Но я отвлекся и поэтому возвращаюсь к своему метрдотелю, в подробностях изложившему мне часть таинственной истории молодой девушки, собиравшейся, по его словам, занять забронированную для нее каюту на «Нептуне». Мне тут же вспомнилась обитательница госпиталя, которая несколькими днями раньше сошла с «Воклюза». Коллега моего друга, тоже метрдотель, но служивший на «Воклюзе», рассказал ему, будучи проездом в Адене, о странном приключении, случившемся с девушкой. Я привожу историю целиком, добавляя то, что мне удалось узнать из других источников.

В результате несчастной любви или по каким-то другим причинам Агата Вольф – назовем ее так – отбыла на комфортабельном пароходе Управления почтово-пассажирских перевозок Африки «Нептун» в туристическое плавание.

Ее отец, богатейший промышленник Севера, жил исключительно заботами о своем единственном ребенке, чье здоровье, увы, всегда было хрупким. Хотя девушка могла составить выгодную партию (ее приданое, по слухам, составляло более двух миллионов), в двадцать один год она все еще не была замужем. Своенравная и властная, Агата не терпела никаких препятствий на пути осуществления прихотей своего романтического, а чаще всего болезненного воображения. Вероятно, мечта о каком-то сказочном прекрасном принце, явившемся ей однажды в бессонную ночь, заставляла девушку отвергать вполне достойных претендентов на ее руку и сердце, пока наконец она не повстречала в казино Монте-Карло своего избранника в образе русского танцора.

Само собой разумеется, он был по меньшей мере великим князем, изгнанным из своего дворца революцией. Несчастный отец, уведомленный вскоре полицией о подлинном лице этого авантюриста, сумел добиться его выдворения за пределы княжества, но тот похитил его дочь. На следующий день ее разыскали в отеле «Мажестик» в Ментоне: великий князь бросил Агату и пересек границу вместе с ее драгоценностями и деньгами, которые прихватил для того, чтобы финансировать это галантное приключение. В записке он в патетических выражениях объяснял свой жест отчаяния и всю ответственность возлагал, понятно, на отца девушки.

Незадачливый великий князь писал, что поднявшийся вокруг его имени скандал привлек к нему внимание Москвы, поэтому князю ничего не оставалось делать, как бежать, и что отныне за ним будет устроена охота, но он, не колеблясь, пожертвовал своей любовью во имя спасения той, неизгладимое воспоминание о которой он уносил в своем сердце. Уносил он, правда, еще и драгоценности, но исключительно в интересах своей возлюбленной, дабы мысль о том, что именно благодаря ее средствам он осуществил этот побег, служила ей утешением…

Была ли это единственная причина, побудившая отца Вольфа отправить свою дочь в путешествие? Мы никогда не узнаем об этом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю