355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анри Монфрейд » Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) » Текст книги (страница 21)
Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)
  • Текст добавлен: 30 января 2019, 02:00

Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)"


Автор книги: Анри Монфрейд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

XXIII
Тайник

На рассвете тусклые огни Суэца меркнут в золотом свечении, предшествующем появлению солнца. А вот и само светило выплывает из-за горизонта, заливая светом пустыню.

Атакайские горы в северо-западной части бухты окрашиваются в нежно-розовый телесный цвет, и залив, застывший в прозрачной тишине, переливается словно жемчужина, отражая эту красочную феерию.

Мало-помалу небо и вода наливаются голубизной, а берега приобретают присущий им цвет охры. Поднимается северный бриз. Я вижу, как от азиатского берега отделяется белый парус – должно быть, это рыбацкий баркас, дожидавшийся попутного ветра.

До Суэца еще более тридцати миль. Матросы забираются на вершину мачты, пытаясь разглядеть чудесный город, о котором они столько наслышаны, – заветную цель нашего трудного путешествия.

Я давно решил не заходить в порт со своим грузом. Таможенный досмотр, которому меня подвергли в Кусейре, может повториться и в Суэце. Во всех странах с видимостью культуры власти надеются утвердить свой авторитет, изобретая все новые нелепые правила.

Поэтому я собираюсь последовать примеру благоразумных морских черепах: высадиться на берегу в каком-нибудь пустынном месте и спрятать там свои сокровища. Но мне мешает появившийся баркас. Я иду бейдевинд, поджидая, пока рыбаки удалятся на безопасное расстояние, но, видимо, мое судно возбуждает их любопытство; они приближаются и проходят мимо на расстоянии менее двух кабельтовых. Это обычный парусник, один из тех, что вьются вокруг пассажирских судов в Суэцком порту. Я вижу застывших на корме шестерых людей в белых чалмах и голубых джеллабиях[35]35
  Джеллабия (араб.) – длинная, доходящая до пят рубашка. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
, которые молча следят за нами.

Баркас удаляется на северо-запад, и, как только он скрывается из вида, я беру курс на азиатский берег. Благодаря попутному бризу я смогу спрятать там ящики до наступления темноты.

Вот уже показались огромные цистерны с нефтью Порт-Тауфика, а за ними вырастают мачты судов, стоящих на рейде. Белоснежный город вырисовывается на горизонте. Ближе подходить нельзя, и я поворачиваю на восток. До азиатского осталось не более десяти миль. Через полтора часа мы будем у цели.

Но с севера надвигается армада белых парусов, словно туча бабочек, принесенных ветром. Это суэцкие рыбаки, которые ежедневно около полудня отправляются ловить рыбу в заливе, удаляясь на пятнадцать-двадцать миль к югу от города. Они вклиниваются между нашим судном и азиатским побережьем и уже спускают паруса, приступая к лову.

Мой план высадиться в этом месте срывается. Рыбаки останутся здесь до следующего утра. Если бы мне вздумалось совершить задуманное, мой парусник, непохожий на местные суда, привлек бы их внимание, и на следующий день в кофейнях у моряков только и было бы об этом разговоров.

Следовательно, нужно вернуться назад и взять курс на запад – в том направлении, куда ушла замеченная утром шхуна. Только теперь мне приходит в голову, насколько она отличается от других рыбацких судов своей оснасткой, формой и водоизмещением. В этом крае, где царит рутина, все делается согласно незыблемым традициям, и любое нововведение принимается в штыки. Это касается и данного промысла, как я только что убедился: все местные суда похожи друг на друга как две капли воды.

Видимо, у того одинокого баркаса были другие задачи, помимо рыбной ловли.

Продвигаясь на запад, я размышляю: сегодня семнадцатое, а восемнадцатого я должен встретиться с Александром. Он знает, что я плыву с грузом по морю и, видимо, уже готовится к встрече.

Что мог задумать этот человек вместе с праздными завсегдатаями кофеен, которые плетут интриги от нечего делать? Они хорошо знают местность, повсюду у них – сообщники, и, если им известна моя тайна, какую же легкую добычу я для них представляю!

В конце концов я прихожу к выводу: баркас, конечно, был послан мне навстречу в разведывательных целях. Он приблизился, чтобы опознать меня, и, убедившись в правильности своего предположения, удалился. Предупредят ли эти люди береговую охрану? Нет, это невыгодно Александросу: таможня назначила премию из расчета талер за оку, а в случае покупки моего товара он может выручить три-четыре фунта стерлингов, то есть в двадцать-тридцать раз больше. Я начинаю строить различные гипотезы, не имеющие под собой почвы. Это опасное занятие, которое путем самовнушения обычно ведет к неминуемым промахам.

Я исхожу из следующих фактов: за мной следят, и только что разведывательное судно получило доказательство моего прибытия в залив. С этим уже ничего не поделаешь. Но на шхуне предполагают, что мой товар – на борту, и я должен как можно скорее от него избавиться.

Я продолжаю свой путь, держа курс чуть-чуть к северу, чтобы создать видимость, на случай, если за мной продолжают следить, что я направляюсь в Суэц. Но, как только темнеет, я лечу к египетскому берегу на всех парусах.

Я ничего не знаю об этой местности, но предполагаю, что она пустынна, по крайней мере ночью. Новорожденный месяц, помедлив немного в небе, скрывается за Атакайским массивом, и сумерки сменяются кромешной тьмой.

Я то и дело измеряю глубину, чтобы не налететь на невидимый берег. Дно постепенно повышается. Когда глубина достигает трех метров, мы спускаем паруса. Маневры производятся в полной тишине. Я тщательно смазываю все блоки, чтобы избежать скрипа при спуске парусов. Ахмед получает пощечину за восторженные восклицания, свойственные его жизнерадостной натуре.

Мы осторожно отдаем якорь, и он плавно ложится на песчаное дно. Шлюпка следует за нами на буксире: я спустил ее сегодня после обеда во избежание излишнего шума.

Я сажусь в шлюпку с Абди и Али Омаром, доказавшими свое мужество и хладнокровие. Смелость Абди проистекает от того, что он не подозревает об опасности и вдобавок чувствует себя рядом со мной неуязвимым. Али Омар смел от природы и к тому же всегда действует с умом.

Там, где мы оставили парусник, очень мелко, но до берега еще далеко, и земли пока не видно.

Внезапно Али Омар перестает грести и указывает мне на темный неясный силуэт, виднеющийся по левому борту в ста метрах от нашего судна. Я подношу ночной бинокль к глазам и вижу шхуну со снятой мачтой, видимо, для того, чтобы она не бросалась в глаза. Я узнаю реёк, выступающий за кормой. Это тот самый рыбацкий баркас, который мы видели утром. Он притаился здесь явно не для рыбной ловли.

Наш низкий ялик едва виднеется над водой, и его невозможно заметить с такого расстояния. Мы бесшумно скользим направо, и вскоре шхуна исчезает во тьме. Проделав еще полмили, лодка упирается в песок. Мы втыкаем в него весло, точно крюк, пришвартовываем лодку и осторожно выходим на берег.

Ядовитые скаты, чей сон мы потревожили, поднимаются со дна во взбаламученной воде. Эти плоские рыбы спят, наполовину зарывшись в песке, и могут поразить ядовитым жалом. Абди хочет идти первым, чтобы расчистить нам путь. Мы с Али Омаром уступили ему право на риск, ибо в худшем случае пострадает только один человек.

Наконец мы ступаем на твердую почву. Я не имею ни малейшего понятия, где мы находимся, ибо кругом темным-темно и горы, нависшие над берегом, закрывают часть неба.

Мы идем по гальке и колкому ракушечнику. Там и сям белеют небольшие песчаные холмы, а за ними – тьма, тишина и неизвестность… Я вижу в бинокль неясные очертания других, более удаленных дюн. Кажется, простирающаяся вокруг песчаная равнина безлюдна.

Мы разгребаем руками, проверяя, подойдет ли почва для нашего замысла. Я чувствую, что мои ноги немного увязают, как будто под галькой скрывается тина. Я прилагаю усилие, чтобы освободить одну ногу, а другая в это время проваливается еще глубже. Вскоре тина доходит мне до колен, и я продолжаю увязать. К счастью, дюны совсем рядом, и я могу добраться до твердой почвы прежде, чем меня засосет. То же самое происходит с Абди и Али Омаром. Надо возвращаться назад, ибо мы попали в зыбучие пески.

К счастью, мы находим свои следы, которые благополучно приводят нас к морю. Судьбе было угодно, чтобы мы пристали к высокому мысу, возвышающемуся над окружающей топью. Если бы мы оказались в другом месте, не защищенном дюнами, не представляю, как бы мы выбрались оттуда.

Мы с трудом отыскиваем во тьме свой ялик.

В час ночи мы возвращаемся на борт. У нас еще есть время отойти на безопасное расстояние, пока не рассвело, ибо соседство таинственного судна очень меня тревожит.

В семь часов утра, пройдя через залив, мы бросаем якорь у азиатского берега, в трех кабельтовых от пустынного пляжа, к югу от мыса Рас-Судр. Вчерашние рыбацкие лодки исчезли. Должно быть, они вернулись на рассвете в Суэц и появятся здесь опять только после полудня.

Пляж покрыт плотным сухим песком; берег отлого поднимается к невысокой скале, замыкающей пустынную равнину. У подножия этой скалы я приказываю вырыть яму, чтобы спрятать в ней ящики.

Пока мои люди трудятся, я обозреваю в бинокль всю равнину, вплоть до горной цепи, простирающейся далеко на востоке.

Оставив одного из матросов на холме в качестве часового, я возвращаюсь к «могильщикам», продолжающим копать яму. Во время работы юнга подбирает в воде несколько двустворчатых ракушек, необычная величина которых указывает на то, что в этих краях их добыча не ведется. Естественно, я принимаюсь открывать их одну за другой и, к своему удивлению, вскоре нахожу в теле моллюска несколько маленьких жемчужин. Видимо, местные жители не подозревают о сокровищах, таящихся в раковинах. Но сейчас не время продолжать поиски жемчуга, у нас есть другое занятие – как можно скорее переправить на берег груз.

Ялик не может вместить больше одного ящика за раз. Таким образом, наша работа продлится очень долго. Но зачем грузить ящики в лодку, если все они оцинкованы? Не лучше ли бросить их в море, чтобы они приплыли сами с помощью волн и ветра?

И вот весь мой груз летит за борт, и матросы с хохотом подталкивают ящики к берегу.

Готовясь спустить ящики в приготовленную яму, я с удивлением ощущаю исходящий от них запах гашиша. Приглядевшись, я замечаю, что отовсюду обильно сочится вода. О ужас! Ящики прохудились! То ли они были плохо запаяны, то ли разошлись от перепада температур, когда очень холодный воздух Стено сменился страшной жарой Джибути.

Весь мой товар теперь испорчен, ведь Петрос наказывал: «Главное – берегите ящики от воды!» Медлить нельзя, нужно как можно скорее спасать товар.

Мы с трудом вскрываем крепкие ящики. Только один из них остался невредимым, а во все остальные проникла вода. Мы выкладываем четыреста мокрых свертков на горячий песок, и солнце начинает высушивать их своими лучами. Рассматривая разложенный товар, я представляю, какой эффект он произвел бы на таможенный патруль, если бы он забрел в эти места…

Я принял решение и теперь пожинаю плоды. Но я скорее умру, чем дам себя задержать. Мешочки будут сохнуть не менее часа. Если за это время кто-нибудь явится сюда и попробует нам помешать, я готов пустить в ход хитрость либо силу и даже поставить свою жизнь на карту.

Будучи уверенным, что сдержу данное себе слово, я успокаиваюсь. Я оставляю с собой лишь Абди, Али Омара и двух данакильцев, а также беру все наше оружие. Мухаммед Муса возвращается на борт «Фат-эль-Рахмана» с остальной частью экипажа. Ему приказано сняться с якоря и отплыть сначала на юг с попутным ветром, а затем, лавируя, повернуть в северном направлении. Пирога остается на берегу, чтобы доставить нас на судно, как только мы закончим работу… если Богу будет угодно, чтобы мы ее закончили!..

Я отсылаю судно, чтобы оно не бросалось в глаза. Солдаты береговой охраны или прохожие ходят вдоль моря по тропинке, вьющейся над скалами метрах в пятидесяти от моря. Стоящее на якоре судно неизбежно привлечет их внимание, и они подойдут ближе, чтобы получше его разглядеть. Но если ни в море, ни на берегу ничего не видно, – а наш товар скрыт от глаз нависающей скалой, – зачем им сворачивать с дороги?

Я прячу также лодку под скалой. Наш парусник уже исчез, и море пустынно до самого горизонта, если не считать грузовых судов, спокойно следующих вдалеке своим курсом.

Мы переворачиваем сохнущие мешочки на другую сторону. Али Омар озирает местность, лежа на вершине скалы. Внезапно он поднимается и соскакивает к нам с озабоченным видом. Мое сердце подпрыгивает от волнения.

– Ты что-то видел?

– Не здесь, а там, в море: какой-то пароход – не сухогруз – движется от Суэца вплотную к берегу.

Я вижу только дымок парохода и поднимаюсь на скалу. Сам пароход еще не виден, лишь его желтая труба блестит на солнце да торчит верхушка передней мачты. Похоже, это сторожевой корабль, обследующий берег. У них наверняка имеются мощные подзорные трубы…

Я приказываю сложить пустые ящики на дно ямы и, поскольку времени совсем мало, слегка присыпать разложенные на земле пакеты тонким слоем песка, чтобы замаскировать их от биноклей. Мы кое-как пристраиваемся возле ящиков, почти не оставивших пустого места, на дне ямы.

Корабль быстро приближается, и его белый корпус убеждает меня в правильности моей догадки. Я вижу также огромный прожектор на фок-мачте и военный флаг на гафеле. Корабль движется в миле от берега.

Какое счастье, что я отослал наш парусник! Задержись он здесь еще на полчаса, и все было бы испорчено, ведь бессмысленно затевать бой с военным кораблем. Поравнявшись с нами, он словно замедляет ход. Мое сердце готово вырваться из груди, и мне кажется, что я слышу стук сердец моих спутников. Но белая пена по-прежнему бурлит у форштевня, рассекающего волну. Корабль проходит мимо и удаляется… Они ничего не заметили.

– Эль хамду лилла![36]36
  Слава Аллаху. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
– вздыхают матросы.

Я пережил страшную тревогу, но теперь, когда опасность уже позади, наше везение кажется мне неслучайным. Что-то подсказывало мне, что все обернется хорошо. Должно быть, в глубине души я не допускал мысли о другом исходе. Я вспомнил о чудесном ящике, ниспосланном мне судьбой.

Это ли не доказательство того, что я родился под счастливой звездой? Спасительный оптимизм, в котором в тяжелые времена черпает силу мой дух!..

Но спокойствие продолжается недолго. Я смотрю на наш парусник, виднеющийся далеко в море на юге. Сторожевой корабль тоже его заметил и как будто направляется к нему. Не вздумает ли он произвести досмотр «Фат-эль-Рахмана»? В таком случае отсутствие капитана и четырех матросов покажется весьма странным. Как же выйдет из положения Мухаммед Муса? Даже если он скажет, что мы умерли от холеры, все осложнится, и я не знаю, как мы тогда выпутаемся.

Однако самая грозная опасность уже миновала. Надо воспользоваться этим преимуществом и припрятать получше проклятые пакеты. Они уже совсем высохли. Мы быстро укладываем их в ящики и засыпаем яму песком. Но, как обычно случается при переупаковке или от того, что товар разбух, двенадцать пакетов никак не умещаются. Я беру их с собой. Они послужат мне образцом при заключении сделки о продаже всей партии. Этот небольшой сверток легко будет выбросить в случае опасности.

Между тем сторожевой корабль приближается к моему судну. Мухаммед Муса только что поднял французский флаг и приспускает его три раза в знак приветствия, что является, на мой взгляд, неслыханной наглостью.

Я предпочел бы, чтобы он спокойно продолжал свой путь, как самая обыкновенная арабская фелюга. Французский флаг и традиционное приветствие могут возбудить любопытство скучающего патруля, и он наведается на галантный парусник ради развлечения.

Но сегодня, видимо, корабль спешит. Он лишь отвечает на приветствие и продолжает свой путь в сторону юга. Я бросаю бинокль и даю волю своей радости. Мы отплясываем на берегу бешеную сарабанду, которая заканчивается всеобщим купанием и шуточной борьбой. Эта разрядка необходима после почти часового нервного напряжения. Пирога, которую мы спускаем на воду, кажется нам легче перышка, и вот она уже летит стрелой к «Фат-эль-Рахману».

Мухаммед Муса говорит, что решил салютовать сторожевому кораблю, вспомнив, как я проделал аналогичной маневр с английским крейсером, когда мы везли оружие.

Избавившись от опасного груза, мы с легким сердцем идем к Суэцу. На закате мы огибаем красный маяк Порт-Тауфика – тяжелую конструкцию посередине бухты с жилищем смотрителя и огромным прожектором.

На рейде, заполненном судами, зажигаются зеленые и красные огни сигнальных мачт, а в воде отражается свет городских фонарей. Безмятежное спокойствие Суэцкой бухты внушает нам тревогу. Моя команда обеспокоена тем, что двенадцать мешочков с гашишем, находящихся на борту, омрачат им радость прибытия в большой незнакомый порт, и, следуя их советам, я соглашаюсь на время закопать партию товара в землю. Я видел сегодня по правому борту на азиатском побережье песчаные дюны, где легко будет спрятать компрометирующий нас груз. Следующей ночью, когда таможенный досмотр будет окончен, мы сможем забрать гашиш. Я отправляюсь с Абди и двумя данакильцами выполнить эту последнюю миссию. Судно ложится в дрейф, чтобы не отдавать якорь.

Два часа спустя мы возвращаемся. Я нашел на некотором расстоянии от моря невысокий холмик, который легко будет опознать по обломкам старой железной бочки, полузанесенной песком. Я спрятал мешочки под этим холмом.

Утром восемнадцатого числа мы наконец бросаем якорь в Порт-Тауфике перед желтыми строениями санитарной службы у входа в канал.

XXIV
Суэц

Я оказался прав, избавившись от груза. Местные таможенники обшарили судно сверху донизу, не забыв заглянуть даже в компас. Дело не в том, что у них возникли какие-то подозрения, они проделывают это ради забавы или скорее всего надеются получить от меня бакшиш, чтобы ускорить дело. Я мог бы прибегнуть к этому средству, если бы товар остался на борту, но взятка навлекла бы на меня подозрения и дала бы повод для повторного досмотра.

В полдень я наконец-то схожу на египетский берег и отправляюсь в город. Порт-Тауфик – это новый современный город, построенный к моменту открытия канала. Он населен служащими и рабочими, обслуживающими канал. Семьи рабочих ютятся в клетушках с крошечными палисадниками, где матери семейств могут болтать и переругиваться через перегородку, пока их мужья клепают жестянки или выпивают в кабаках.

Я пытаюсь отыскать какой-нибудь ресторан, чтобы как следует пообедать, но тщетно брожу по бульварам, окаймленным фонарями, лужайками и бронзовыми статуями. Нужно идти в старый Суэц, расположенный в четырех километрах отсюда.

Поезда курсируют между Порт-Тауфиком и Суэцем. Вокзальная платформа заполнена местными рабочими и служащими, возвращающимися из доков, – очень красивыми, прекрасно сложенными арабами в длинных рубашках. Но все они грязны, как и подобает местным жителям.

Новые впечатления всецело поглощают меня, и я вздрагиваю, когда кто-то хлопает меня по плечу. Я узнаю Александроса.

– Я приехал сегодня утром, – говорит он в ответ на мой немой вопрос и удивление, – я приехал в Порт-Тауфик, чтобы вас встретить, поскольку вы назначили мне свидание на восемнадцатое. Как вы добрались?

– Спасибо, неплохо… А вы?

Он ничуть не удивлен моим появлением и находит мою точность вполне естественной, как будто я проделал обычное путешествие по железной дороге, и это приводит меня в замешательство. Если бы не счастливый случай, мне пришлось бы приложить нечеловеческие усилия, чтобы поспеть вовремя. Но безмятежная улыбка грека, его сонный взгляд, легкое подрагивание желтых от табака пальцев, перебирающих янтарные четки, – все это оживляет в моей памяти кофейню в Порт-Саиде с ее завсегдатаями. Откуда этому бедняге с уже помутившимся разумом знать, что такое борьба со стихией!..

Мы молча садимся в вагон, и поезд отправляется. Я вижу озера на морском берегу, мимо которых проходит железная дорога, соединяющая Порт-Тауфик с континентальной частью, где находится Суэц. Глядя на море, я думаю о том, что вскоре мне придется доставить в город мой груз, и сосредоточенно ищу какую-нибудь лазейку, чтобы проникнуть в крепость. Когда мной овладевает какая-нибудь идея, я подчиняю все осуществлению этой цели. Она словно отгораживает меня от внешнего мира, не допуская посторонних ощущений и впечатлений. Это почти болезненное состояние.

Поезд идет по длинной дамбе, где отгороженная насыпью дорога вьется вдоль железнодорожного полотна. Путь занимает всего семь-восемь минут.

Суэц – это арабский город с европейскими кварталами, древний город, в который купеческие суда некогда привозили восточные пряности и кофе.

Европейская часть соседствует с вокзалом. Улица Кольмар напоминает главную улицу провинциального городка. Чего тут только нет: модный магазин с вывеской «Дешевые товары», ателье с швейной мастерской, где закройщик одет, точно к первому причастию; большие часы над мастерской часовщика; бакалейная лавка, пропахшая треской; галантерейщица, сморщенная старая дева с котом, красующимся в витрине лавки, дверь которой открывается с музыкальным звоном… Ни единой коляски на мостовой, кругом только пешеходы.

Мы направляемся в кафе, почти такое же, как в Порт-Саиде, но здесь сидят мирные торговцы и служащие, коротающие время перерыва. Впрочем, они похожи на праздных порт-саидовских завсегдатаев, как братья, и точно так же прожигают жизнь за стаканом воды, чашкой турецкого кофе или игрой в триктрак.

Александрос увлекает меня в самый темный угол зала с видом заговорщика, совершенно неуместным в этом заведении, где никто меня не знает и не обращает на меня внимания. Но, может быть, он здесь – человек известный? Нет, скорее всего, эта ребяческая игра доставляет ему удовольствие.

Хозяин заведения, естественно грек, здоровается с Александросом за руку. Они быстро переговариваются, и хозяин отправляет зачем-то официанта – греческого мальчишку, который выбегает в боковую дверь, предварительно сняв белый фартук. Александрос засыпает меня вопросами.

– Да нет, на борту у меня ничего нет, подумайте только, надо быть сумасшедшим, чтобы так рисковать. Но не волнуйтесь, все – в моем распоряжении и прибудет в город, когда я только пожелаю!

Моя уверенность и загадочные недомолвки производят большое впечатление на моего собеседника. Я рассказываю ему также о паруснике, замеченном в заливе, и о встрече со сторожевым кораблем и вижу по его уклончивым ответам, что он и вправду очень плохо знает Суэц. Зато он твердит без умолку о Порт-Саиде, который меня совершенно не интересует.

Я спрашиваю себя с тревогой, зачем я связался с таким олухом и что можно ожидать от несчастного пьянчужки. Между тем посыльный возвращается. Пошептав что-то Александросу на ухо, он вновь надевает фартук и принимается сновать между столиками с подносом, заставленным «алики» и «метриос» (кофе с сахаром и без сахара).

Александрос отвечает на мой немой вопрос:

– Сегодня в восемь часов вечера мы пойдем к человеку, который может все у вас купить.

– Значит, вас это больше не интересует? – спрашиваю я.

– Ну что вы, вы шутите! Но я ничего не могу предпринять, не поговорив с этим человеком. Он держит в своих руках всю торговлю в Суэцком заливе.

– Он занимается контрабандой?

– Да, речь идет о товаре, поступающем из канала. Моряки, официанты и метрдотели бросают в море товар в резиновых пакетах, не пропускающих воду, а затем лодки подбирают его в условленных местах.

Это открытие проливает свет на недавнюю встречу с загадочной шхуной, бросившей ночью якорь у берега с зыбучими песками. Видимо, она передавала контрабанду сообщнику. Это вполне возможно, хотя и не доказано.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю