Текст книги "Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс)"

Автор книги: Анри Монфрейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

XXIX
Чудесный улов

Наконец я выхожу на улицу со своими спутниками. На прощание Ставро решил умаслить обоих матросов, которые смотрели на него с недоверием, ожидая, что придется вступить в бой с гигантом. Чтобы сгладить дурное впечатление, он подарил Абди трубку, сделанную из кокосового ореха, как принято в этой местности. Абди не курит, но подарок его растрогал и обрадовал. Он готов тотчас же усесться на мостовой и опробовать свою трубку. Вернувшись на судно, он растолкал спящих матросов и, невзирая на их ругательства, не унимался до тех пор, пока они все не перепробовали трубку. Накурившись до одурения, он наконец успокоился.

Утром я отправляюсь в консульство. Сегодня воскресенье, но Спиро, как всегда, на месте. Я предлагаю ему заняться вместе со мной после обеда поиском жемчуга в заливе. Я хочу преподнести консулу в дар первую найденную жемчужину в знак моего глубокого почтения.

Спиро приходит в восторг. Консул сейчас в церкви на десятичасовой мессе, и, безусловно, он с радостью примет мое предложение.

– Можно мне позвать друзей? – спрашивает он.

– О! Мне бы хотелось, чтобы наш эксперимент прошел как можно незаметнее. Зачем объявлять всем, что в Суэцком заливе водится жемчуг? Я намерен просить концессию на добычу перламутра, и, возможно, подобное желание покажется властям чрезмерным.

– Вы правы, это очень серьезно, – отвечает Спиро шепотом, озираясь по сторонам, как будто кто-то подслушивает под дверью. – Но у меня есть близкий друг, офицер полиции, который был бы счастлив нас сопровождать. Я говорил ему о вас, и он жаждет с вами познакомиться. Он дружит также с помощником начальника таможни, которому рекомендовал вас инспектор из Кусейра. Этот человек был бы очень рад присоединиться к нам…

– Хорошо, – говорю я, – раз это ваши близкие друзья, я согласен, но только два человека, не больше. Не мне учить вас осторожности.

– О! Будьте покойны.

Осознавая, какая важная тайна ему доверена, Спиро ведет себя как заговорщик: ходит на цыпочках и говорит только шепотом.

Мы условились, что он позвонит мне в Порт-Тауфик и сообщит ответ консула и время нашего отъезда. Он также свяжется с одним из своих близких друзей из портовой службы, чтобы моему судну разрешили покинуть рейд без всяких формальностей.

Направляясь к вокзалу, я прохожу мимо лавки Ставро, который в мирное время торгует овощами. Я заглядываю в магазинчик под видом покупателя. Ставро выходит мне навстречу с перепуганным видом. «Какая неосторожность!» – видимо, думает он. Но, понимая, что мой визит не случаен, он проходит в глубь лавки, жестом приглашая меня следовать за ним. Я скрываюсь за грудой ящиков с помидорами, а Али Омар тем временем делает покупки.

– Вот что привело меня к вам, – говорю я без всяких вступлений. – Ваш друг Спиро и, возможно, французский консул должны отправиться со мной сегодня на морскую прогулку в сторону Атакайских гор. Я не могу отказаться и, кроме того, надеюсь, это поможет мне приобрести вес в глазах местных чиновников. Но мне неловко сажать столь важных особ в мою скромную пирогу. Мне нужна пяти-шестиместная лодка, которая доставит их на мое судно. Я возьму ее на буксир на случай, если мои гости захотят высадиться у подножия Атакайских гор.

– В самом деле, великолепная прогулка. Я отправлю Джебели за подходящей лодкой. Чтобы не терять времени, пошлите кого-нибудь из ваших людей в арабскую кофейню у железнодорожного переезда, он должен быть там. Пусть он скорее ко мне придет. И, умоляю вас, не заходите больше в лавку, так как, несмотря на невинную торговлю овощами, моя репутация всем известна. Господа из консульства будут удивлены, узнав, что мы с вами успели подружиться за эти два дня, ведь, как гласит пословица: скажи мне, кто твой друг…

– Решено, я возьму пример со Спиро и тоже не буду узнавать вас на улице.

Али Омар быстро разыскал Джебели, и мы возвращаемся на судно.

Я собираюсь подарить моим гостям то, что мы найдем в море, в благодарность за честь, которую они окажут мне своим посещением. Но боюсь, что мои надежды на улов не оправдаются, как это обычно случается, когда делят шкуру неубитого медведя. А что, если, не ожидая милости от природы, преподнести им оставшиеся у меня жемчужины? Самое главное, что они будут найдены у них на глазах. Для этого нужно заранее разложить жемчуг по раковинам. Думаю, что такая невинная ложь вполне простительна.

Я тотчас же посылаю двух матросов в Суэцкий порт, стенки причалов которого при отливе всегда облеплены огромными двустворчатыми раковинами. Вскоре они возвращаются с полной корзиной ракушек. Я осторожно приоткрываю их створки и кладу в них жемчуг. Теперь я уверен, что в любом случае мои гости не будут разочарованы.

В одиннадцать часов к моему причалу подходит посыльный из консульства. Он сообщает, что консул сегодня занят, очень сожалеет и просит перенести прогулку на другой день. Я отвечаю, что это возможно в любое время, а сегодня в два часа я по-прежнему жду Спиро и его друзей.

Я вздыхаю с облегчением, ибо моя совесть восстает против того, чтобы впутывать славного консула в это дело. Он показался мне таким чистым и честным человеком и оказал столь открытый и теплый прием, что недостойно было бы вводить его в заблуждение. Как же выйти из столь щекотливого положения?.. Тот, кто пускается на подобные авантюры, теряет власть над своими поступками и должен зачастую жертвовать самолюбием. Это трагедия для мыслящего самокритичного человека, и любой другой риск, даже ставящий под угрозу жизнь, не идет с ней ни в какое сравнение. Конфликт с совестью, который разрешается благодаря моей счастливой звезде, послужил мне уроком на будущее. Воспоминание о нем впоследствии неизменно помогало мне избегать двусмысленных ситуаций, ведущих в тупик, из которого можно выбраться лишь ценой потери собственного достоинства. Правда, остается еще Спиро, но это не консул, и почему-то, возможно, оттого, что у него душа ребенка, я не испытываю из-за него таких угрызений совести, как из-за дю Гардье.

Обещанная лодка прибывает с двумя арабами-гребцами. Я накупил пива, пирожных, мороженого и шампанского; после того как я заработал тридцать фунтов, я могу пожить на широкую ногу.

Вот и мои гости. Впереди, под легким зонтиком, шагает Спиро в черной куртке. На нем – соломенная шляпа, теннисные брюки, в петлице у него красуется цветок, а на лице сияет широкая улыбка, заметная за версту. За ним следуют двое молодых эфенди в фесках – таможенник и полицейский. Их сопровождают двое берберов, нагруженных множеством свертков. Я настаиваю, под предлогом соблюдения секретности, чтобы слуги остались на берегу, так как их присутствие может повредить моим планам. Спиро поддерживает меня с загадочным видом.

Гости поднимаются на борт, и «Фат-эль-Рахман» отходит от причала, волоча за собой на буксире лодку с уснувшими гребцами. На корме парусника раскинут шатер с прекрасным персидским ковром, который Спиро догадался захватить с собой.

Судно летит на всех парусах, подгоняемое попутным ветром, по спокойной воде. Я вижу большой таможенный катер, производящий досмотр прибывшего с юга парохода. Таможенники узнают эфенди, развалившегося на полуюте, и почтительно приветствуют наше судно, что наполняет меня чувством удовлетворения. То же самое происходит с катером полицейской службы.

Мы быстро удаляемся от порта. Спиро ложится в тени и проявляет поэтические наклонности: он сравнивает надутый ветром парус с крыльями бабочки, а морскую лазурь с изумрудом, восхищается полетом чаек и т. д.

Эфенди принесли с собой портативный фонограф, ибо без музыки наслаждение природой было бы неполным. Они заводят арабские песенки и подшучивают над моими матросами, которых считают дикарями, восхищаются их более чем легким одеянием (всего лишь одна набедренная повязка) и сравнивают их кожу с кожей молодых берберов. Затем все пьют пиво и курят сигареты с позолоченным мундштуком, а Фиран и двое данакильцев тем временем паясничают и изощряются в самых невероятных танцах своего края. Я ничего им не говорил, они не знают о моих планах, но, увидев, как я раскладываю по ракушкам жемчуг, поняли, что готовится какой-то розыгрыш. Они развлекают гостей по собственной воле, и увеселительная прогулка проходит на славу.

Цель нашей экскурсии, конечно, ясна: добраться до места, где сложены ящики, проверить, все ли в порядке, и попытаться либо перепрятать их, либо поднять на борт. Я веду судно вдоль берега, как бы выискивая место, благоприятное для поиска жемчуга. Суэц уже не виден. Вот и знакомый пляж. Я рассматриваю его в бинокль, и мое сердце готово вырваться из груди. Мне с трудом удается скрыть свое волнение, и все матросы маскируют те же чувства песнями и неуемным весельем. Я подвожу судно как можно ближе к берегу и отдаю якорь на глубине двух метров. На берегу, под сенью скалы притаились двое субъектов, которые поднимаются при нашем приближении.

Мой склад находится совсем рядом, всего в нескольких метрах от них. Али Омар толкает меня, указывая на далекий парус, который держит курс на берег, где мы находимся. Я без труда узнаю баркас, повстречавшийся нам в заливе в день прибытия. Значит, его дожидаются те двое? Тем более нужно унести мой товар подальше. Но прежде необходимо прогнать подозрительных типов. Впрочем, завидев фески моих влиятельных пассажиров, они ретируются.

– Взгляните на этих двух арабов, – говорю я Спиро. – Я не горю желанием, чтобы они разносили слухи о том, как мы ловили устриц.

– Не беспокойтесь, мой друг скажет им пару слов, если они не уйдут, и поверьте, им не захочется больше упорствовать.

Но неизвестные, заметившие свой баркас, уже спешат к нему по берегу.

– Если солнце вас не страшит, – заявляю я гостям, – мы начнем поиск на рифах позади этого мыса. Мне уже попадались здесь любопытные находки, и, быть может, удача улыбнется нам и на сей раз. Вы можете понаблюдать за работой ныряльщиков.

Спиро, не расстающийся с зонтиком, и эфенди усаживаются на корме лодки, которую мы тащили на буксире вместе с двумя гребцами, и мы направляемся к рифу. За нами следует пирога, в которой сидят данакильцы-ныряльщики. Они взяли с собой все необходимое: мурайю – застекленный ящик для осмотра дна, арпу – гарпун на случай встречи с опасными животными и картум – резец, который они носят обычно на шее в качестве амулета. Разумеется, я припрятал в лодке раковины с жемчужинами. Мы огибаем мыс, и «Фат-эль-Рахман» исчезает из вида, только верхушки мачты виднеются вдали.

После традиционной молитвы ныряльщики делают глубокий вдох, чтобы набрать побольше воздуха, и бросаются в море.

Кругом полным-полно ракушек, и данакильцы быстро собирают богатый улов. Полчаса спустя ялик подплывает к лодке. Один из ныряльщиков принимается открывать створки моллюсков. Это очень увлекательное и азартное занятие. К моему великому изумлению, мы сразу же находим несколько превосходных жемчужин, и гости приходят в восторг. Один из данакильцев умело открывает следующую раковину, и, раздавив пальцами тело моллюска, извлекает великолепную круглую жемчужину.

Спиро не верит своим глазам.

– Боже мой, истинное чудо! Я и не чаял увидеть когда-нибудь такое диво своими глазами. Сколько стоит этот жемчуг? – вопрошает он, любовно поглаживая его.

– Вы спросите об этом у своего ювелира, – отвечаю я с улыбкой.

– Нет, нет, что вы, мои друзья больше заслуживают этот подарок…

– Не спешите, мы еще не закончили, может быть, найдутся и другие, даже лучше.

Поиск продолжается. Мои зрители настолько вошли во вкус игры, что позабыли о времени.

Когда настает черед следующей партии, улов оказывается весьма скудным, и эфенди не скрывают досады. Мне не хочется портить им настроение, и я готов пожертвовать остальным жемчугом.

Матросы ныряют в третий раз.

Время бежит быстро для зрителей, но не для меня; я то и дело посматриваю на мыс, отделяющий нас от «Фат-эль-Рахмана». Али Омару приказано показаться на холме, как только погрузка и укладка ящиков будет закончена.

Данакильцы ныряют уже в течение полутора часов… Наконец на вершине мыса появляется Али. Слава Богу!..

Египтяне ждут вскрытия последних раковин, затаив дыхание, словно игроки в карты, уповающие на последний шанс, чтобы взять реванш. Они встречают появление еще двух жемчужин восторженными возгласами. Какое красивое кольцо! Какая замечательная булавка для галстука! И главное, что за волнующее воспоминание – жемчуг, выловленный своими руками!..

Никогда еще я не раздавал жемчуг с таким удовольствием.

Мы возвращаемся на судно уже на закате. Али Омар подмигивает мне, у его спутников довольные лица – значит, все восемь ящиков уже покоятся в трюме. Никто, кроме меня, не замечает царапин на плечах сомалийцев и окровавленную тряпку, обмотанную вокруг ноги Абди.

У матросов не было лодки, и они тащили ящики на себе.

Мы открываем консервы, весело пьем шампанское, и прогулка завершается ко всеобщему удовольствию.

Уже за полночь я возвращаюсь к своему привычному причалу напротив санитарной службы.

Теперь я могу продолжать поединок со Ставро. И пусть он прощупывает все побережье сколько ему угодно!

XXX
Магистр Ордена контрабандистов

И все же на душе у меня неспокойно. Я оказался в положении человека, вынужденного покуривать, сидя на пороховой бочке. Я решил отказаться от мелких поставок, согласно желанию Ставро. Малейшая помеха во время столь рискованных операций может привести к неминуемой катастрофе. В тот же вечер я отправляюсь к Ставро, чтобы договориться с ним о новых условиях сбыта товара.

Я чувствую себя уверенно, ибо мне теперь некуда спешить.

Невестка Ставро говорит, что его нет дома; причина его внезапного отъезда кажется мне придуманной специально для того, чтобы испытать мое терпение. Подозрительно, что Джебели тоже исчез. Али Омар тщетно разыскивает его по всем арабским кофейням.

Мне остается лишь смириться с вынужденным ожиданием.

Три дня проходят в бездействии, и я начинаю волноваться. Непостижимо, что в момент заключения столь важной сделки, которую он так ждал, Ставро уезжает куда-то без уважительной причины.

Мои матросы получили от наших воскресных гостей щедрое вознаграждение и, изнывая от скуки, пустились в загул. Они приходят в восторг от кинематографа, который никогда раньше не видели, и без устали предаются всевозможным уличным забавам. Кадижета поддался на уговоры дантиста-армянина, который уже собрался было заменить его превосходные резцы шикарными золотыми зубами, но я появился вовремя и помешал этой затее. Зато Абди, попавший в лапы другого расфуфыренного шарлатана, успел расстаться с коренным зубом. Зуб был совершенно здоров и не причинял ему никакой боли, но беднягу ослепили позолоченное убранство кабинета и роскошный костюм врача. Он очень гордится своим подвигом и без конца рассказывает о дорогостоящей операции. Но со вчерашнего дня матросы ходят как в воду опущенные и не рвутся больше в город.

Что с ними? Только Абди по-прежнему пребывает в благодушном настроении и напевает, покуривая свою трубку из кокосового ореха. Видимо, они потратили все деньги, и к ним вернулось благоразумие.

Но оказалось, что дело вовсе не в этом: Абди привел ко мне юнгу Фирана, который со вчерашнего дня валяется на полубаке, точно дохлая крыса. Его приятели, решив лишить юношу невинности, повели его в отдаленный район, где потасканные сирийские и армянские шлюхи, старые развалины без возраста, продают матросам за гроши остатки былых прелестей. Но все же это белые женщины, «мадамы»! Будет чем потом похвалиться перед друзьями!

Все вернулись из борделя в плачевном состоянии, только Абди, находившийся в это время у шарлатана, избежал всеобщей участи. К счастью, болезнь не смертельная и лечится марганцовкой. Я мысленно благодарю Венеру за своевременное вмешательство, которое надолго отвратит матросов от погони за удовольствиями.

Наконец появляется Джебели. Я вижу, как он небрежно забрасывает удочку на краю набережной со своим всегдашним сонным видом. Он передает мне приглашение Ставро на сегодняшний ужин.

В большой комнате, где алтарь соседствует с баркасом, на круглом столе расставлены два прибора. Вдова в черном платке усаживает меня, и тотчас появляется свежевыбритый Ставро в белой рубашке. Он расстегивает жилет, являя взору свой извечный шерстяной пояс, обтягивающий его большой живот.

– Ну, что нового? – спрашивает он игривым тоном.

– Ничего особенного, – отвечаю я, – разве что я заскучал и начал серьезно подумывать об отъезде…

– Ах! Что за спешка! Кажется, ваша морская прогулка удалась на славу. Спиро поведал мне об этом у цирюльника, а таможенник только и делает, что хвастается своим подвигом и показывает всем найденную жемчужину. Поздравляю вас, весьма недурно для начала…

Толстуха приносит белую фарфоровую супницу из старого фамильного сервиза с оловянным половником.

Мы со Ставро садимся друг против друга. Согласно восточной традиции, женщины едят отдельно и сначала обслуживают мужчин. Я вспоминаю о своей прабабке, которая жила в Лангедоке. Она никогда не садилась со всеми за стол и только по праздникам, когда собиралась вся семья, соглашалась присесть за краешек стола во время десерта, быстро съедала что-нибудь и спешила скрыться на кухне.

В доме Ставро тоже чтут древние традиции. Его племянницы живут затворницами и в лучшем случае лишь раз в неделю выходят за порог, чтобы посетить с матерью церковь. Мужчины не бывают в этом доме, и лишь для меня делается исключение.

Великолепное самосское вино пенится в двух графинах в виде женщин, одетых в античные туники. В руках у одной из них, олицетворяющей весну, – охапка цветов, а у другой – осени – связка плодов. Наливая мне вино, Ставро вновь бросает на меня лукавый взгляд. Если бы товар не лежал у меня в трюме, я бы подумал, что он сыграл со мной какую-то шутку.

– А где Абди, что вы с ними сделали? – спрашивает Ставро, питающий к нему слабость.

– Он на борту, вместе со всеми, и здоров в отличие от других.

И я рассказал ему о злоключении моих матросов.

– Да, так-то лучше, – заключает он наставительным тоном. – Это отучит их шляться где попало, ведь они не пропускают ни одной арабской забегаловки. Я знаю, что ваши люди вам преданы, но некоторые хитрецы сумеют вытянуть из них все, что надо, да так, что они и не заметят. Они и так уже наболтали лишнего о вашей воскресной прогулке. Мне передавали их неосторожные речи… Нет, ничего конкретного, но для знающих людей достаточно некоторых деталей, чтобы призадуматься. Поверьте, с этим пора кончать. Вы твердо решили отдать мне все?

– Да, конечно, но, как я уже говорил, половина суммы должна быть уплачена вперед.

– Ах! Вы опять за свое… Естественно, теперь вы успокоились…

– Я и раньше не волновался…

– Что ж, ладно, вы правы, к тому ж мне нравятся люди, которые умеют за себя постоять.

Мы лакомимся сыром рокфор, и живописные графины быстро пустеют, хотя Ставро пьет только воду. Я слишком рьяно принялся за дело и чувствую, что мои мысли начинают путаться. Нужно взять себя в руки.

– Я был в Каире, – продолжает Ставро, – по вашему делу. Я должен представить вас человеку, который купит все. Он – земляк Петроса Караманоса, и ему принадлежит ферма, на которой вы были. Он разрешил своему фермеру продать вам четыреста ок, чтобы посмотреть, что вы будете делать дальше…

– Да, знаю, ему даже послали телеграмму.

– Как? Вы знали об этом? – изумляется Ставро.

– Да, знал, – отвечаю я с многозначительной улыбкой, намекающей на то, что мне известно еще очень многое…

– Впрочем, – откликается Ставро, – это вполне естественно, поскольку он является владельцем товара. Во всяком случае, он мог уничтожить вас, как только вы сюда прибыли, если бы вы попытались вступить в переговоры с кем-нибудь другим. Кроме того, то, что вы до сих пор делали, настолько возвысило вас в его глазах, что он хочет познакомиться с вами лично и стать вашим другом. Думаю, что в ваших интересах назначить умеренную цену, чтобы разом, без всякого риска, сбыть ему весь товар.

Несмотря на то что вино ударило мне в голову, я еще не утратил здравого смысла. Я убедился, что телеграмма, отправленная из Стено, касалась меня лично, и слова Ставро подтверждают очевидное: он должен представить меня метру, главе их организации, и я во власти этих людей. До сих пор они предоставляли мне свободу действий, ведя за мной тайную слежку; теперь, когда я повязан по рукам и ногам и не могу отступать, им остается только продиктовать мне свои условия. Если бы они нашли спрятанный товар, вопрос бы отпал сам собой. Они были уверены, что сумеют завладеть ящиками с гашишем, зная, что единственный путь для меня – зарыть их в песке. Но они ничего не нашли, и, значит, борьба еще не окончена. Догадывается ли Ставро, что товар у меня на борту? Не думаю, ибо, судя по его двусмысленным улыбкам и расплывчатым намекам, ничего определенного ему не известно. Если бы он знал правду, то одним словом заставил бы меня согласиться на любые условия. Нет, он ничего не подозревает и полагает, что я лишь перепрятал ящики в другое место.

Мне следует продолжать борьбу. Ставро и его сообщники – отнюдь не злодеи, они вели честную игру, пытаясь взять надо мной перевес, и убедились, что мы можем сражаться на равных.

Решено, что завтра мы вместе отправимся в Каир на встречу с магистром контрабандистов.

Мы садимся в поезд в семь часов утра. Ставро едет в другом вагоне и присоединяется ко мне только на вокзале в Каире. Кучер подъехавшего экипажа везет нас куда-то, не спрашивая адреса.

Вскоре мы оказываемся на улице, где тянутся вереницей магазины похоронных принадлежностей. Такое изобилие можно встретить лишь в египетских и греческих городах. Экипаж останавливается перед одной из лавок, в огромной витрине которой выставлена коллекция гробов. Одни из них занимают вертикальное положение и раскрыты, точно шкатулки, являя взору свою шелковую изнанку нежного оттенка. Два-три самых красивых гроба, лежащих горизонтально на подставках, украшены позолоченными барельефами и резными ручками. На фоне траурного убранства движутся оживленные, весело болтающие или попивающие кофе за столиком люди.

В глубине лавки за большим министерским письменным столом сидит энергичный человек лет сорока, выправкой напоминающий военного. Это хозяин заведения, который сейчас беседует с двумя дамами в трауре.

Ставро здоровается за руку с посетителями, пьющими кофе, окрестными лавочниками и местными жителями, которые забежали сюда на минутку. Некоторые из них говорят по-французски. Ставро представляет меня как туриста, приехавшего поглядеть на пирамиды.

Наконец хозяин оставляет своих клиенток, препоручив их заботам приказчика, который поможет им выбрать гроб для усопшего родственника, и подходит к нам с протянутой для приветствия рукой и любезной улыбкой. Он говорит мне как старому приятелю:

– Давайте поедем ко мне, жена будет счастлива с вами познакомиться и поговорить по-французски, ведь она воспитывалась во Франции.

К двери подъезжает катафалк, запряженный двумя великолепными черными рысаками. Он словно поджидает нас, и я бы не удивился, если бы мой новый знакомый пригласил нас в этот странный экипаж. Но катафалк приехал всего лишь за похоронными принадлежностями. Мы садимся в роскошное ландо, видимо, тоже предназначенное для траурных церемоний. Коляска привозит нас в новый район и останавливается перед домом с розовыми мраморными балконам. Мы поднимаемся по мраморной лестнице, обрамленной бронзовыми статуями с шаровидными светильниками. Сторож-бербер, одетый в длинную рубаху с голубым поясом, приветствует нас почтительным поклоном и ведет в покои.

В Египте нет консьержей, их заменяют сторожа, которые выполняют различные поручения – от покупок до передачи любовных посланий.

Поднявшись на третий этаж, мы входим в роскошные апартаменты, где уже в прихожей теряешься среди бесчисленных отражений зеркальных дверей. Пол устлан медвежьими шкурами, бухарскими коврами и уставлен кадками с пальмами и другими деревьями.

Меня вводят в гостиную, обставленную с вызывающей роскошью. Хозяин усаживает меня в кресло с позолоченными ручками, обитое желтым шелком, напротив огромной витрины, в которой, точно в лавке ювелира, красуются серебряные блюда, ковши и кубки.

Горгис – так зовут хозяина дома, наслаждается впечатлением, произведенным на меня его дворцом. Я сразу же разгадываю сущность этого чудом разбогатевшего выскочки, который по-прежнему остается человеком действия. Я подмечаю в нем сходство с Петросом Караманосом. Он показывает мне свои сокровища с такой наивной и естественной гордостью, точно хвастаясь: «Я сам все это заработал», что симпатия к нему невольно возрастает. Мы говорим о моей поездке в Стено, о Папаманоли и госпоже Смирнео, и я рассказываю ему новости о родственниках, ибо Петрос – двоюродный брат хозяина.

Ставро чувствует себя в пышной гостиной не в своей тарелке. Он мнет в руках свою фетровую шляпу, которую поначалу забыл снять, и наконец удаляется под предлогом какого-то дела, оставив меня наедине с Горгисом. Вскоре появляются другие члены семьи – трое чудесных детей, младшего из которых держит на руках аккуратно одетая няня. Старший – мальчуган лет восьми – отвешивает мне изысканный поклон, как заправский англичанин. Чувствуется, что утонченная вежливость этих детей соответствует дорогостоящей обстановке.

За ними входит мать – красивая, полноватая по восточной моде, очень элегантная женщина. Она безупречно говорит по-французски, и ее манеры свидетельствуют о хорошем воспитании. Она заводит разговор о Франции и Париже, рассказывает о своих любимых книгах и современной музыке. Горгис не принимает участие в этом светском разговоре, и чувствуется, что ему не по себе.

Затем подают обед в величественной столовой, где на полках из хрусталя выставлена всевозможная серебряная посуда. Стол заставлен бокалами различной величины, букетами цветов и т. д. Обед, доставленный из ресторана, включает традиционных лангуст и фигурный торт. На десерт подают пирожные и прочие сласти, которые дети крошат и бросают под стол собакам.

После обеда возвращается Ставро, и мы отправляемся втроем в кабаре, где Горгис заказал роскошную ложу рядом с ложей хедива. Горгис веселится, как ребенок, выдавая свою простую матросскую натуру. Великан Ставро, похожий на разбойника даже в городском костюме, выглядит гораздо изысканнее своего друга, видимо, благодаря некоторым понятиям о культуре, которыми он обязан брату.

Тайная зависть, которую внушает ему великолепный дом Горгиса, читается в его легкой презрительной усмешке при виде бурного восторга бывшего матроса, хохочущего над грубыми шутками клоунов. Время от времени он бросает на меня скучающий взгляд умудренного опытом человека, которому претят ребяческие забавы.

В той же ложе мы говорим о делах, и Горгис сразу же перевоплощается. Он ведет себя подчеркнуто благородно, что выгодно отличает его от мелочного Ставро. Он соглашается на все мои условия и готов сразу же заплатить мне половину стоимости товара. Несколько раз он обрывает Ставро, который пытается торговаться и скряжничает по мелочам, по мнению Горгиса, не стоящим обсуждения, и прямо в этой ложе он запросто вынимает из кармана огромную пачку банкнот, откуда очень небрежно извлекает 500 египетских ливров. Мне с трудом удается распихать их по карманам.

Завтра мы покончим с деталями плана, по которому будет проводиться поставка.

Для меня была забронирована комната в довольно невзрачном с виду греческом отеле, где хозяином был друг Горгиса. Прежде чем расстаться, Ставро долго рассказывает мне о своем компаньоне с некоторой долей иронии, поскольку считает его любовь к роскоши неуместной и смешной. Они оба начинали матросами на гребном судне, потом Горгис понемногу организовал их собственное дело и через десять лет он разбогател.

– Мне доставались одни кости, – с горечью говорит Ставро. – О! Он знает толк в делах, но прежде всего думает о себе. Если бы вы знали, как все «счастливы» в его доме! Жене он отказывает во всем, она настоящая мученица, он обращается с ней, как с рабыней, но если нужно, может с безумной расточительностью сорить деньгами. Ну, вы помните, как было сегодня? Порядочности он лишен начисто. Все счета ведет он сам, и ни разу по его вине никто не потерял ни сантима, так что на этот счет вы можете быть спокойны, тем более, что ему очень льстит иметь с вами дело, поскольку он чувствует в вас светского человека. Ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем окружать себя людьми, на которых он хочет походить.

Действительно, все это время, пока я общался с двумя компаньонами, я чувствовал, что заправляет всем Горгис. У него есть та уверенность, которую дают деньги и которая вызывает уважение, несмотря на отсутствие изысканных манер. Где бы мы ни были, повсюду его узнавали. Он разговаривает, как хозяин, и рядом с ним великан Ставро кажется маленьким мальчиком.

Он, бесспорно, относится ко мне как к такому же дельцу. Эти отношения устанавливаются обычно через некоторое время совместной работы, наподобие того, как уравновешиваются чаши весов. И потом я действительно интересный человек, который владеет четырьмястами ок и не позволяет себя облапошить.

Оставшись один в номере, я считаю и пересчитываю полученные банкноты, не в силах поверить своим глазам, поскольку опасался, что мое дело провалится. Теперь будущее предстает передо мной в розовом свете.