Текст книги "Чудовище (СИ)"

Автор книги: Аноним Саммара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Саммара
Чудовище

***********************************************************************************************

Чудовище

https://ficbook.net/readfic/3046958

***********************************************************************************************

Автор: sammara (https://ficbook.net/authors/816096)

Беты (редакторы): Black Guardian – Fantom

Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг: NC-17

Жанры: Ангст, Драма, Фантастика, Психология, Философия, Hurt/comfortПредупреждения: Насилие, Нецензурная лексика

Размер: Макси, 253 страницы

Кол-во частей: 77

Статус: закончен

Описание:

Аристократ с обожженным лицом из мести покупает себе красивого раба... Галактические войны. Маленькие планеты. И судьбы людей.https://vk.com/id293126173?z=photo293126173_358375012%2Falbum293126173_00%2Frev похоже фапаю на Алекса Петтифера))) А кадр из фильма – "страшно красив". Эрик https://pp.vk.me/c623621/v623621173/2d346/t0JvPKHawvQ.jpg Скай https://pp.vk.me/c623621/v623621173/2d33d/yBMijMAiObw.jpg

А вот еще Скай от К.Е.В. https://vk.com/photo293126173_364346057

Публикация на других ресурсах:

запрещено

========== Бал ==========

Зачем? Вот что странно было. Сколько раз Эрик давал зарок не принимать участия в этих встречах, вечеринках, балах... Что он там забыл, что не видел? Зачем душу в очередной раз на части рвать?

Знал же – боятся, ненавидят, испытывают отвращение и, самое страшное, – жалеют. Поэтому и приглашают во все аристократические дома Старой Галатеи. Поэтому конверты, тисненые золотом раз за разом шлют по пневмопочте – Лорду Вирру, с признательностью и надеждой. Ага, как же.

Надежда раньше была – четыре года назад. Когда, да – Эрик и самый завидный жених на Галатее, и потомственный аристократ (титул лорда от совсем недавно скончавшегося отца достался), и чемпион межпланетарных регат, и просто плейбой и красавец.

До взрыва. До того момента, когда, заигравшись вдвоем с Алексом – таким же перспективным, богатым и аристократом – на галактической яхте попытались хвост кометы подергать...

Алекса до сих пор безумно жалко. Любил же Алекса. По-настоящему. Даже думал бросить все – и наследство, и перспективы – всю эту развеселую жизнь, и рвануть только с Алексом на Золотые звезды прочь из Империи. Хорошо было бы. И у них могло получиться из этой, насквозь прогнившей снобизмом да цинизмом, системы сбежать. Может, назло всему обществу и косным, неизменяемым веками правилам и традициям, и хвост кометы дергать пытались – последний раз для публики невероятный эпатаж, чтоб запомнили.

А все и запомнили.

Яхта под метеоритный дождь угодила.

Как Эрик выжил – не понимал до сих пор. Но лучше б не выжил. Лучше б там и остался. Алексу вон как хорошо – уже четыре года ничего не чувствует. А Эрик... Сколько операций было?

Восемнадцать. Пересадка кожи, пересадка волос, борьба с осложнениями, борьба с отторжением плоти. Газовая гангрена. И ни медботы хваленые не помогали, ни обычные старые, еще довоенные способы лечения. Ожоги не затягивались. Раны нарывали и кровили долгих два года.

Досадным было, что только лицо да шея пострадали. В скафандре Эрик был, когда спасли, но без гермошлема. Алексу гермошлем достался. Так и хоронили того. Красивого... с обгоревшим до костей телом.

Может, лучше было, чтоб кому-нибудь из них двоих целый гермокомплект достался, может, жить проще бы было? Но не могли решить кому. На монете разыграли. Не потому, что жертвовали. Нет. Каждый жить хотел. Каждый уступить не мог. И когда скафандр Эрику достался, он выл от обиды и досады – думал, что умрет первым. Как дышать-то в огненном аду без шлема? Но... Судьба у каждого своя и странная. Выжил. Хоть и не помнил, почему. И позже не просил рассказать. Не до рассказов было.

Уродцем стал Эрик. Живым разваливающимся гниющим трупом. Два года в регенерирующих повязках. Два года с жуткой вонью от распадающейся своей собственной кожи.

А в добавок к медицинскому аду еще и судебный подключился. Родители Алекса, барон и баронесса Гарроут на Эрика Вирру в суд подали, обвинив в преступной халатности при управлении яхтой. И выиграли суд. Но... Сына-то выигранный суд так и не вернул.

Когда начались бесконечные суды, Эрик даже не особо сопротивлялся. На адвокатов не тратился. Признал вину. И почти половина отцовского наследства ушла, чтоб конфликт уладить. Памятник Алексу сам поставил. Комплекс мемориальный сделал. И простили Эрика. Может, потому, что без жалости на бывшего первого лорда Галатеи и не взглянуть было.

А после того, как обвинения сняли, после реабилитации, как раз тогда, когда разрешили без лечебной маски появляться, первые приглашения на череду весенних баллов и посыпались. Как насмешки. Хоть не насмешкой письма были. Долгом.

Каждый представитель пятнадцати аристократических родов отношения наладить пытался. А чего не пытаться, если состояние Эрика, даже после откупного, все равно одним из самых больших на Галатее оставалось.

И приходилось принимать приглашения. И видеть, какими глазами на тебя смотрят. Как разглядывают, как жмурятся от страха и отвращения, сочувствуют. И это больше всего раздражало и... заставляло сердце черной тоской полниться. В глазах каждого видел – «избавь, бог, от такой участи, не заслужил я», как будто Эрик заслужил.

И уже даже специально, для большего эффекта не надевал маску. Пусть видят. Пусть привыкают. Пусть знают, что каждый из красивого и успешного может цирковым уродом стать.

Сам просто долго выдержать такие взгляды не мог. Трусило после приемов. Любой легкий шепоток из себя выводил – думал, над ним смеются, его обсуждают... И уходил быстро – после первого танца и до фуршета.

А вот сегодня опоздал уйти, не попрощавшись. Задержался. И напрасно.

Надо было уходить после гавоя, когда, соблюдая традиции, в темноте, при свете электросвечей, медленно оттанцевали обязательные па. Когда еще не так в глаза его облик бросался. И хоть как-то в полумраке себя прежним человеком чувствовать мог.

Но остался. Мария-Луиза виновата была. Миленькая маленькая наследная герцогиня, которая Эрика хоть и жалела, но как-то правильно. Легко. И с ней он мог хоть первый обязательный танец на всех приемах танцевать без особого напряга.

А вот сегодня не повезло – на натертом до зеркального блеска паркете ножку в хрустальной туфельке Мария-Луиза неудачно подвернула, и Эрик, распереживавшись, что это он мог быть виноват в таком несчастье, ждал и вызванного медика, и сидел после рядом, по руке гладив девочку, утешая, пока медбот растяжения мышц лечил. Откланяться пытался позже. И неудачно. То министр экономики его углядел и стал требовать подтвердить обязательный взнос, то старый герцог Гроу пытался об отце рассказать. А Эрик уже задыхаться от такого внимания начал.

И больше всего на воздух выйти хотел из этого огромного слишком людного бального зала.

Уже даже к двери дорогу нашел – так, чтоб не через толпу людей, танцующих странный, привезенный из столицы новый танец, больше похожий на конвульсии. Но буквально в нескольких шагах от такого спасительного выхода был остановлен. Нахально. Быстро. Резко.

За плечо его хватанули, заставляя обернуться. А когда обернулся, увидел, кто такой непочтительный был. Не привык Эрик, что к нему даже кто-то просто прикасается. Все ж в стороны, как от прокаженного разбегались.

А этот наглец не ушел и даже, похоже, не испугался, когда Эрика во всей красе разглядел. Стоял напротив и улыбался – слишком, правда, натянутой улыбкой, но тем не менее. Стоял и в лицо Эрику откровенно смеялся.

– Вы что-то хотели, дон? – спросил Эрик, свирепея. Не был готов к откровенной насмешке.

– Нет, господин. Но мне показалось, что вы слишком рано покидаете бал, – начал отвечать парень. И говорил он неправильно. Со слишком большой наигранностью в голосе. Как клоун, пытающийся на ярмарку публику завлечь.

Эрик нахмурился, надеясь, что на изуродованном лице по мимике все же понятно будет, что недоволен.

– Это мое дело, когда уходить. Я сам буду решать. Оставьте меня в покое.

У парня в глазах что-то странное вспыхнуло – то ли страх какой-то, то ли... скрытое издевательство.

– Ну, пожалуйста, останьтесь. Для такого сиятельного господина приготовлено так много развлечений. Сегодня будет самый красочный бал в истории весенних праздников. Останьтесь. Именно вы сможете, приняв участие в развлечениях, стать ярчайшей звездой и осветить своим присутствием это мероприятие.

– Что? – Эрик, слушая обращение, если бы мог покраснеть, уже пунцовым бы стал.

– Вы сиять будете... как красивейшая жемчужина, – запнулся все же парень.

Он говорил, как под действием наркотика, словно бы не понимая и не замечая уродства Эрика.

Хотя должен был заметить. Просто не мог не заметить. Сам же слишком красивым был. Даже для этого великосветского бала. Как актер или модель рекламы. Эрик таких вот, с правильными, точеными чертами лица, видел в столице и на киностудии, и в Доме мод. Но не здесь. Все-таки родственные связи среди аристократии и постоянные перекрестные браки отложили свою печать на облик представителей высшего света. И барончики, графья, мелкие дворяне были по большей части своей низкорослые, темноволосые и похожие между собой, как братья.

А парень, одетый в костюм средневекового герольда, совершенно не вписывался в эту публику.

И говорил совершенно немыслимые для Эрика вещи. Издевался. Насмешничал.

Может, это тоже задело.

Ладно, если б еще свои насмехаться пытались, а тут... залетная яркая пташка, а туда же...

И не сдержался Эрик. Первый раз за все четыре года. Оттолкнул незнакомца, перчатку лайковую с руки своей стянул и пощечину звонкую со всего размаха отпустил. Не боялся, что на дуэль вызовет. Даже сам захотел этой дуэли...

Дуэли не было.

Парень на колени упал. Согнулся в три погибели. И попытался ноги Эрика обнять, прощения прося.

И только тут Эрик заметил на руке у незнакомца злополучный браслет – рабский, стандартный, с полным контролем... И понял. Все понял.

Обида черным цветком сразу в душе́ расцвела...

Даже не аристократ! Даже не человек! Вещь! Скотина говорящая посмела насмехаться!

Отпихнул в сторону. К выходу, к дверям тяжелым дубовым, сквозь публику, не разбирая дороги, пробился. Но не пошел к стоянке с карами. Нет. Слишком большой обида была. Душа мести требовала. Рабу. За насмешку, за то, что тот издевался, за то, что был слишком красивым и дразнил этой красотой.

Поэтому, чуть остыв, прикинув, что никто, кроме хозяина бала дона Орвина Дега, и не мог раба к аристократам пустить, сразу же решил действовать.

========== Покупка ==========

Дон Орвин даже не возражал. Вообще. Едва только увидел Эрика, едва только странную просьбу услышал, как тут же согласился, будто хотел, чтоб Эрик, пусть такой ценой, но как можно быстрее из его дома исчез.

Бросовой цена оказалось. Одиннадцать галлаксов. Дорогое андалузское вино стоило в два раза дороже. Эрик даже ухмыльнулся с осознания разницы. Ну а что? За эту шваль, за эту мерзость со слащавой мордой платить состояние, что ли?

Эрик себе явно не наложника покупал и не украшение для личных покоев. Спокойствие покупал Эрик. Возможность отыграться. Игрушку.

Через два часа все документы были проведены по инстанциям, нотариально заверены, и Эрик получил в свое полное распоряжение новую собственность.

«Собственность» не сопротивлялась совершенно. Вообще.

Когда дон Орвин раба к Эрику вывел, тот даже не дернулся. Не глянул. Ничем не выказал ни любопытства, ни волнения. Глаз от пола не отрывал. И Эрик снова завелся.

Дураку становилось понятно, что дразнится парень. В покорность играет. Чтоб отстали и простили. Конечно, нашкодил, а теперь смирение разыгрывает.

Зубами Эрик скрипнул, браслет у раба включил и велел за собой к кару идти. И специально так браслет настроил, чтоб больнее, чем обычно было. Чтоб готовился раб к новой веселой жизни. Чтоб понял, как над вольными издеваться. Не забывался. Место свое знал.

Эрик к кару шел и прислушивался к звукам за спиной. Обернуться хотелось и посмотреть на парня, гримасу боли увидеть, раскаяние увидеть. Но сдержался. Просто вслушивался.

Не было ни стонов, хоть браслет работал почти на полную, и рабу было действительно больно, даже шаг шоркающим не стал. Раб шел за Эриком, как заведенный, не останавливаясь. Эрик не слышал даже, как тот дышит. Словно, действительно, куклу механическую купил.

И даже не по себе стало. Не выдержал, уже у кара так, чтоб раб не заметил, на него из-за плеча глянул и... выключил браслет.

Потому, что парень совершенно белый был, потому что шел, губу закусив так, что по подбородку струйка крови бежала, а глаза с расширенными от боли зрачками полубезумными уже были. Но молчал. Звука лишнего, неположенного не было.

И дернулся, и с шага сбился лишь тогда, когда боль вдруг исчезла, даже замер на полмгновения, не понимая. На Эрика посмотрел и тут же снова глаза в бетонное покрытие стоянки.

Надо было уже тогда заподозрить, что не все так просто будет, как Эрик себе придумал.

Но пока не хотел. Пока еще собирался по плану своему действовать. Отомстить. Сломать и расправиться с насмешником.

И головой Эрик замотал, прогоняя мысли о том, что сейчас, в потрепанном тахе – костюм герольда, расшитый золотом и серебром в комплект к рабу не попал, – не выглядел парень таким уж насмешником, каким показался.

Дверь кара Эрик рабу открыл, рукой на заднее сиденье указал и больше ни слова до самого дома говорить не собирался. О чем с рабом разговаривать?

Парень в кар забрался, но отчего-то не на сиденье сел, а вниз, на пол на колени опустился, голову к коленям поджав. Эрик, такую картину наблюдая, только хмыкнул – если так привык ездить, то пусть, конечно. Но понимал, почему раб именно так устроился – выдрессировали, чтоб тем, кто сзади едет, чтоб ноги не затекали от слишком долгого путешествия, можно было ступни как раз на сгорбленную спину устроить, как на удобный пуфик. Видел такое Эрик раньше. В столице. И не понравилось тогда. Казалось, что слишком уж неправильно так себя вести. Все-таки не мебелью раб был. Живым существом. Хоть и вещью.

И снова по сердцу покорность пацана шкрябанула. Но молчал молодой лорд, как и планировал, до дома. Думал.

Комментарий к Покупка

От беты: проверено.

========== Улыбка ==========

А раб улыбался.

Эрик его за эту улыбку чуть сразу и не возненавидел. И так злой был, а тут. Смотрит тебе в лицо и улыбается. Чему улыбаться – шрамам? Рубцам да ожогам, что словно сложным необъяснимым узором все лицо Эрика покрывали? Бояться должен был, а не улыбаться.

А раб... На коленях стоя, лицо на Эрика по приказу подняв, без эмоций лыбу давил.

Эрика трясло всего, когда он эту улыбку видел. Сам же до сих пор улыбаться не мог – не слушались поврежденные мышцы – жуткая гримаса получалась вместо улыбки.

Каким же он красивым был – раб, только что купленный. Даже там, на балу, Эрик до конца этого не понимал.

Совершенством, на колени поставленным.

Эрик сам приказал, чтоб без команды на ноги не поднимался. А раб и слушался – куда ж ему деваться. Обязанность у него такая – хозяина слушать.

Уже дома Эрик задумался, а что он именно с покупкой делать собирается? Хотел же вначале просто как можно больше боли доставить, но не будешь же действительно, как законченный садист, – иглы под ногти загонять или раскаленным железом плоть прижигать. Грубо, пошло, некрасиво и... тупо.

Другого унижения для раба хотелось – чтоб понял и прочувствовал, как это, когда лицо обожжено, и ты даже сам себя в зеркале боишься, как это, когда любой нормальный человек на тебя без дрожи и не взглянет. Не то, что на вот этого раба, с его идеально красивым лицом. Правильным.

Хотелось поступить так, как с Эриком судьба поступила – уничтожить красоту, которая оскорблением стала. Пусть бы попробовал хозяевам служить, когда пластмассовая карнавальная маска и то больше эмоций передает, чем твоя живая плоть.

А вот как организовать все это, так и не понял. Специально взрыв яхты устроить и раба башкой вперед в темритовое пламя сунуть? Угу... тот вариант.

Не знал, что делать – это правда.

И... Уже устал от общения. За те несколько часов владения живой игрушкой и устал. Отвык от общества даже близких друзей за четыре года. Только врачи и медботы рядом были. А в последнее время вообще никого. Сам по себе жил. Сам и процедуры проводил, и одежду выбирал, и от тоски с ума сходил сам. Благо дом практически полностью автоматизированным был. Никто и не нужен оказался Эрику. А для общения выездов и балов выше крыши хватало. Неделями успокоиться не мог после пристального внимания к своей персоне.

А тут раб. Твоя собственность. Постоянно рядом. Ждет чего-то. Каждый жест ловит. Еще и в глаза смеется.

Поэтому за хлыстом Эрик и пошел. Или за ремнем, или за любым предметом, лишь бы только бил хорошо.

Не мог больше на улыбку смотреть.

Собственно, ремень под руку и попался. Тонкий, кожаный. Эрик несколько раз для пробы стеганул воздух и остался доволен.

Когда рабу под нос ремень сунул, думал, страх увидит, думал, включится что-то в этой живой, но такой механической кукле. А раб ничего. Вообще ничего – не испугался, отодвинуться не попытался. И продолжал улыбаться.

И Эрик стеганул уже не воздух, а плечи.

Раб на секунду глаза закрыл, а когда открыл, Эрик абсурдное услышал:

– Спасибо, господин. Один.

– Что? Что ты делаешь? За что? – растерявшись, спросил Эрик.

Парень губу облизал, прежде чем ответить.

– Считаю, господин. И благодарю за урок, хозяин.

И снова попытался улыбнуться. Хоть в глазах слезы были.

Только сейчас понял Эрик, что парень не насмешничает. Что это тоже привычка, что приучили его улыбаться даже сквозь боль. Что улыбка для раба, это как страшная гримаса для Эрика – и рад был бы убрать, а не может. Прикипела к лицу улыбка. Шрамом стала. Ожогом.

Комментарий к Улыбка

От беты: проверено.

========== Статуя ==========

Болью осознание кольнуло. Но не остановило.

К рабу подошел ближе, руку протянул, пальцами к губам дотронулся.

– Не смей улыбаться, запрещаю!

И снова эмоций на красивом лице никаких. Только в глазах, как крылом черной птицы Роо, чуть ли не животный ужас мелькнул. Улыбка, правда, пропала. Через силу. Видно было, как непросто стало справиться.

Но как только улыбку прогнал, сразу, словно определившись, что делать, к руке Эрика потянулся, губами осторожно целовать начал. Но с вопросом смотрел – правильно ли поступает и разрешает ли господин. А господин не разрешал. Не хотел, чтоб как животное, как собака, ему руки слюнявили. Противно стало. Хлопнул ладонью по щеке, прекратить велев. Но не убрал руку.

Осторожно кончиками пальцев по лицу водил, словно пытаясь понять, как природа такой шедевр создала. Слишком уж правильные черты лица получились, слишком красиво прорисованные – и брови вразлет, и разрез глаз, и цвет радужки, и высокие скулы, и тон кожи – не рабу должно было все это богатство достаться. Оболочка для вольного была, для аристократа по крови.

Захотелось посмотреть и на тело. Помнил же, как раб в костюме герольда смотрелся. И даже сейчас в дрянном тахэ, вот так, стоя на коленях, и то статуей, вырезанной из лучшего лирийского мрамора, выглядел. А без тахэ?

– Разденься, – приказал, может, грубее, чем следовало.

Парень не удивился приказу. Кто его знает, сколько раз вот так его рассматривали, разглядывали, ощупывали. Красивая вещь все-таки так и просилась в руки.

Тахэ стянул сразу.

С шароварами пришлось повозиться – Эрик с колен вставать не разрешил. Но не стеснялся. Вообще механически освобождаясь от одежды.

Обнаженный, стоя на коленях, казалось, вообще неловкости не чувствовал.

А Эрик с растущим интересом разглядывал то, что он за так дешево купил.

И понял, почему дон Орвин отдал раба, не торгуясь. Слишком плохой раб попался. Строптивый. Судя по количеству шрамов, не раз и не два хозяева наказывали. И не только плетью. Все тело в уродливых отметинах было. Только лицо и осталось красивым. Словно в насмешку.

– Поднимись, – попросил. Не приказал. Забыл, разглядывая раба, о той роли жесткого господина, которую играть собирался. Вон сколько у парня жестких и жестоких было.

Каждый старался под себя его тело переделать. Кто-то татуировки наносил, кто-то безжалостно вытравливал, кто-то под кожу игрушки вживлял для модификации, другие выдирали, пытаясь вернуть в человеческий вид. В соски даже сейчас стальные колечки вставлены были, но и рядом Эрик увидел еще несколько точек от проколов.

И не выдержал – тоже руками к шрамам. По спине, по груди, по животу и ниже. И везде находил следы неправильного обращения с такой совершенной вещью. Везде натыкался на шрамы, ожоги, проколы. Порезы. Будто кто-то из прежних хозяев цель себе поставил – изуродовать совершенство.

И руку отдернул. Потому что парень, действительно, каменной статуей стоял, даже когда задевал Эрик и не до конца зажившие раны, и воспаленные места от проколов. Даже когда действительно чувствовал причиняемую, пусть и ненамеренно в этот раз, боль. А не только стыд или неловкость. Должен был стоять неподвижно. Вбили в него это послушание. Все эмоции и чувства, как кислотой с поверхности вытравив.

Муторошно Эрику стало. Страшно. Показалось, что если он сейчас этой вот рукой не просто бы тело трогал, а точно так, как и прежние господа, – бил, жег, резал – то все равно и звука не было бы. Не добился бы от раба.

– Одевайся, – сказал Эрик и отвернулся. И пока парень с вещами возился, все думал о том, что делать с тем планом, который наметил изначально.

Больше смысла не было унижать и наказывать. За него, за Эрика, эту работу уже сделали. И перестарались. Слишком перестарались.

Комментарий к Статуя

такс... ну, почти уже по заявке получилось... надо ли продолжение или хватит того, что в заявке описывалось?

От беты: проверено.

========== Вина ==========

– Не надо меня жалеть, – вдруг услышал то, что ну никак хозяин от раба слышать и не должен был. Повернулся резко, ладони в кулаки снова сжались – неужели таки издевается? Неужели игра такая...

Раб на Эрика быстро глянул, съежился, сразу голову вниз опустил и на колени...

– Простите, господин... – сказал уже с почтением и смирением, и не было в голосе того упрямства и... боли.

– Не забывайся, – Эрик пока не понимал, как себя вести и как реагировать. Не было у него никогда персонального раба. И у отца не было. Со слугами еще до аварии может не совсем как с ровней привык общаться, но, во всяком случае, самодура и требовательного хозяина никогда не разыгрывал. Отец же всегда подчеркивал, что «любого человека в любом положении прежде всего уважать надо, потому что слишком уж переменчиво в жизни каждого колесо фортуны». А Эрик не верил про переменчивость – слишком велико наследство было, слишком известен род их был на Галатее, чтоб в одно мгновение потерять все. А оказалось, зря не верил – и ни знатность, ни богатство не спасли.

Но это уже, понятное дело, после понял.

А с рабом надо было решать, что делать. И срочно.

В любом случае не оставишь же стоять на коленях посреди гостиной раба вечно?

Только сейчас, глядя на парня, сидящего у его ног, до Эрика дошло, что он, собственно говоря, сделал.

Хлопоты лишние он купил, обузу, незапланированные заботы и... общение. То, чего так тщательно избегал все это время.

И главное – зачем? Кому и что хотел Эрик доказать? Рабу, что ли? Вольным рты закрыть за все это время так и не смог, а тут на существе совершенно бесправном, конечно, проще было отыграться.

Но стоило ли такое удовлетворение потраченных денег и усилий?

Раб молчал, раб не шевелился – так и сидел у ног. И Эрик уже понимал, что если не прикажет, тот даже несмотря на неудобства и потребности, не двинется.

– Почему ты смеялся? – спросил Эрик. Это важным было сейчас. От ответа зависело, что делать дальше. – Почему на балу ты надо мной смеялся?

– Я? – раб даже голову от пола поднял и с удивлением, огромным, как небо над Галатеей, на Эрика глянул.

– Я не смеялся! Я не посмел бы, господин. Мне приказали улыбаться. Мне приказали веселить гостей, развлекать и... дон Орвин сказал, что если хоть кто-то останется недовольный и уйдет раньше, чем он представит свою новую покупку – абиссинского скакового жеребца, он... он меня накажет. Я должен был улыбаться. Я должен был каждому говорить, что его присутствие – самое важное на балу. Я же целую ночь учил все эти красивые слова... И, если вы подумали, что я специально, что я... Простите меня, господин. Простите, я не хотел сделать вам неприятно. Я не понимал, что могу разозлить вас. Я делал только то, что приказали!

Эрик выслушал, пытаясь понять, насколько правдивым выглядит такое объяснение и, глядя в темно-зеленые, почти как императорские изумруды, глаза, не видел ни капли наигранности. Только искреннее раскаянье. И страх, что не поверят.

Но Эрик не остановился, злость-то внутри жила. Никуда ж не делась, чуть притихла, да и только.

– А сам ты не понимал, что мне может быть неприятно и неуютно? Глаза же у тебя есть... Или ты считаешь, что с таким лицом, как у меня, я смогу быть... Как ты там говорил -"красивейшей жемчужиной"?

Раб дернулся от слов. Раб попытался что-то ответить, задышал тяжело и через силу, через какие-то внутренние уже конвульсии, выдавил:

– Мне приказали это говорить всем. Если бы я не сказал... Если бы я не послушался... Меня и так за каждое неправильно произнесенное слово... хлыстом. Полночи... перед балом. Понимаете? Я знаю, что виноват. Но... что мне оставалось делать?

А после как-то уж слишком обреченно, слишком смирившись с той виной, которая даже виной не его была, добавил, снова к полу пригибаясь, тихо, еле слышно произнес:

– Накажите, господин. Если я виноват, если так будет правильно, накажите.

Комментарий к Вина

От беты: проверено.

========== Имя ==========

Не наказал. Хоть и мог. Хоть и ремень этот чертов под рукой был. И хотелось хоть на ком-то досаду выместить. Но как ты будешь его наказывать, если у него и так на теле живого места нет... Да и не за что... За свою же собственную боль чужого наказывать неправильно.

Так и не придумал тем вечером, зачем раба купил. Но поздно уже было другое решение принимать. Сам устал. День, вон, какой длинный да неприятный выдался. Хотелось отдыха – хорошего ужина и крепкого сна. И рабу, теперь уже своему персональному, отдых бы тоже не помешал. Видел, что измотан всем – и очередным поворотом судьбы, и волнениями, и переживаниями, и просто обычной усталостью. Под зелеными глазами уже темные тени залегли. Сам бледный был, лишь щеки лихорадочным румянцем горели. И от этой усталости, от переживаний, как ни странно, еще краше становился. Как такого наказывать?

С колен встать рабу приказал, за собой позвал. Комнату показал со своей спальней рядом. Пусть отдохнет, выспится, а там...

Что именно «там» Эрик тем вечером так и не придумал. Но понимал – не оставит в доме. Самому жилось привычнее в одиночестве. Проще. Не надо было ни оглядываться на кого-либо, ни... стесняться. Помнил же, как когда-то секретаря в этой вот комнате поселил и, хоть платил дону Мааре больше, чем положено для провинциальной должности личного помощника, сбежал секретарь достаточно быстро – не смог рядом с Эриком быть – со шрамами, с ожогами, с криками и истериками по ночам, потому что до сих пор Эрику этот чертов взрыв яхты снился, и снилось как он горит там, в каюте.... Но и это не самые страшные сны были – хуже было другое, когда видел себя нормальным, красивым, а с утра оказывалось... И не смог секретарь привыкнуть к тому Эрику, который в такие моменты по утрам появлялся.

А запах... даже сейчас, когда уже и перевязок особых не было, когда уже весь уход – регенерирующая маска на ночь, и то в доме запах лекарств и... сладковато-острый, раздражающий – воспаленной плоти. Как жить в таком доме? Как в глаза человеку смотреть, который вынужден так вот существовать?

И после ухода секретаря – хоть привык к нему Эрик, хоть думал, что за деньги может компаньона себе купить, больше и не пытался никого нанять.

Невыносимо брезгливость видеть было.

Год в одиночестве прожил. И тут надо же... Не секретаря, не вольного своей судьбой распоряжаться, а раба, который обязан рядом находиться всегда. Который шага без приказа лишнего сделать не сможет. И кто Эрика умным бы назвал?

Когда комнату показывал, когда парня устраивал, по сердцу и обстановка цепанула, и воспоминания волной нахлынули. Секретарь-то тоже красивый был. И нанимал его Эрик с дальним прицелом. Думал, если привыкнет, если вместе быть захочет, то тогда не только деловые вечера проводить можно будет. А и более личные встречи. Понравился дон Мааре Эрику. Хоть и звучало это странно, особенно в том положении, в каком Эрик был (ну, какое право имел уродец на это самое «нравиться» – тут хоть не плюют в спину, и уже хорошо), а тело требовало разрядки. Секса требовало. А после Алекса – первой своей и большой любви, именно на парней и заглядывался Эрик. Тем более, что ничего предосудительного и зазорного в таких интересах на Галатее не было. Половина дворянства с любовниками жила.

А секретарь после признания Эрика и не возражал особо. Согласился на оказание определенных услуг быстро. Платил-то Эрик щедро. И был секс с доном Мааре, и Эрик на седьмом небе от блаженства был, получив то, о чем так долго мечтал... Правда, до тех пор, пока в глаза секретарю не посмотрел и не увидел там и брезгливость, и жалость, и боязнь отказаться, и... алчность... Настолько деньги дон Мааре любил, что, чувствуя отвращение, все равно в одну постель ложился... Как после такого общаться, как после такого в доме одном находиться? Не смог простить Эрик.

В комнате, открытой впервые после побега любовника, как ни странно, пахло до сих пор слишком знакомо и волнующе. В комнате все выглядело как и тогда, когда Жиль, на белых простынях расположившись, Эрика в свои объятья завлекал.

Даже замер Эрик от этих воспоминаний. Нахмурился. На раба оглянулся... И, преодолевая груз воспоминаний, в комнату шагнул.

Все равно больше негде было поселить. Дом же – не отцовский особняк с шестьюдесятью тремя спальнями и целой двухэтажной пристройкой для прислуги... Там-то Эрик уже давно не появлялся, имение на управляющих оставив.

В этом доме – маленьком двухэтажном здании на побережье, всего-то пять комнат было. Гостиная, библиотека, столовая, спальня Эрика и одна единственная гостевая комната. Дом раньше матери Эрика принадлежал. В нем она до свадьбы жила. И после развода до смерти... Эрика не пускали из замка в этот дом. Его вообще к матери после развода родителей не пускали. Отец запретил. Говорил, что не хочет, чтоб наследник одного из первейших родов со шлюхой общался. А Эрик слушать не мог, когда так о матери, хоть знал, что виновата, хоть понимал, что измена действительно была. Но любил ее намного больше, чем отца. Потому что добрее намного она была, потому что к Эрику, как к сыну относилась, а не как абстрактному наследнику, которому все нельзя и он только должен.