Текст книги "Лиловый(СИ)"

Автор книги: Аноним Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

Это все было хорошо, однако помимо философских вопросов перед ним стояли проблемы насущного характера. Теодато нахмурился и вновь поднял взгляд на монастырь, а потом чуть не хлопнул себя по лбу.

Теперь, когда на востоке небо уже заливала тонкая алая полоса, стало заметно, что строение давно заброшено: крыша в одном месте провалилась, деревянные пристройки сгнили и представляли собой печальное зрелище. Никого там нет! Это обрадовало Теодато; значит, там можно будет укрыться хотя бы от ветра, если и не от дождя, а может быть, в развалинах монастыря еще сохранились какие-нибудь полезные вещи. Так он спешно поковылял вперед и в несколько минут достиг рассохшейся двери. Внутри действительно никого не было, и обстановка была самая жалкая, только древняя ржавая кровать без намека на матрас и кривой стол. Однако Теодато приметил, что за покосившейся дверцей стенной ниши виднеется что-то; когда он попытался открыть дверцу, та с ужасным скрипом отвалилась и едва не пришибла ему ногу, но его усилия вознаградились: видимо, когда-то в стенной нише хранилась одежда, и теперь здесь еще висели какие-то старые тряпки, которые он сгреб в кучу и ворохом бросил на полу. На такой импровизированной постели можно было лежать, и Теодато рухнул туда, не потрудившись даже снять свой единственный уцелевший сапог, и не прошло и минуты, как он уже крепко спал.

***

Холл был полон.

Свисавшая над центром круглого стола люстра сияла всеми сорока свечами; люди сидели за столом, избегая смотреть друг на друга, и слушали Наследника. Несмотря на то, что их положение было беспроигрышное, – так, по крайней мере, казалось с первого взгляда, – в холле повисло какое-то странное нервное напряжение.

Не последней причиной этого, – он знал, – был невозмутимый руосец, сидевший по правую руку от него самого.

Возвращение Леарзы многие из них приняли за дурной знак. Судя по лицу Тегаллиано, тот совершенно не доверял новому союзнику; с подозрением отнесся к нему и Гальбао, которого беспокоила судьба пропавшего без вести Дандоло (Фальер знал: хотя теперь и ясно было, что Дандоло – предатель, все-таки это был очень талантливый вычислитель, утрата которого дурно скажется на работе гильдии). Традонико выглядел рассеянным, даже будто принимался неслышно бормотать себе под нос, и тоже иногда косился на руосца. Только Зено, кажется, полностью доверился решению Фальера и не обращал будто бы на Леарзу особенного внимания.

Впервые за тысячелетия они держали военный совет.

О войне объявлено было несколько дней тому назад, прилюдно; планета буквально кишела. Аристократы записывались под начало Зено, готовились космонавты, – но никто толком не понимал, к чему именно, что же ждет их, как может происходить война с народом, который находится за миллионы световых лет отсюда. Объяснить им было бы невозможно. Первоначальный план Фальера оказался расстроен: он хотел схватить инопланетян живыми и показать их, как опасных гадюк в зверинце, чтобы у людей возник хотя бы примерный облик настоящего врага. Теперь все бесполезно, и необходимо как можно быстрее что-то предпринять...

Под его глазами залегли глубокие тени.

На этом совете вообще у многих были усталые, встревоженные лица; казалось, еще на несколько лет за неделю постарел Реньеро Зено, у Традонико в движениях проявилась какая-то болезненная лихорадочность, левое веко Тегаллиано дергалось, заставляя его время от времени растирать бровь. Один лишь Леарза оставался совершенно спокойным. Прищур его глаз не нравился Фальеру, хотя тот и не знал, почему. ...Все не нравилось в нем Фальеру; еще два с небольшим месяца назад, когда руосец только прибыл на Анвин, он выглядел еще глупым мальчишкой, не знающим ответа на самые главные вопросы в своей жизни. Теперь о руосце можно было сказать что угодно, но мальчишкой называть его уже было нельзя. С первого взгляда, всему виною была золотистая бородка, делавшая его старше, а может быть, и появившаяся на лбу еле заметная морщина. В самом деле у руосца был теперь слишком опасный взгляд.

Люди сидели молча и ждали, что он скажет им. И он понимал, что обязан говорить, потому что они во всем на него полагаются, привыкнув, что он всегда бывает прав.

– Нам необходимо выждать, – сказал он. – Теперь у нас есть время. Нужно подготовиться как следует. Тегаллиано, продолжайте тренировки с разрушителями. Традонико, очень многое зависит от гильдии космонавтов, вы все должны это отлично понимать. В любом случае, ожидание пойдет нам на пользу; выжидая, мы ничего не теряем. С каждым днем наша воля влияет на врага, подтачивает его исподтишка, и чем дольше это будет длиться, тем более хрупкими окажутся ноги колосса под названием Кеттерле. Время на нашей стороне.

Они осоловело молчали, только один Зено согласно кивнул в ответ. Молчал и руосец, но в его темно-серых глазах мерцал какой-то недобрый огонек.

Закончив свою речь, Фальер не удержался и устало потер лицо ладонями. Столь многое в этой войне зависело от него лично; вот уже две ночи подряд он почти не спал, а если дремота овладевала им, то ему снились дурные, пугающие сны. Две ночи подряд Фальер погружался в сияющие пучины времени, но безрезультатно: он видел длинные тонкие нити будущего, соединенные узелками решений, однако не понимал, куда они ведут. Такое и раньше не раз случалось с ним, он знал: нужно просто ждать и продолжать смотреть. Но теперь!.. Теперь это было так некстати. И хуже всего было присутствие руосца рядом. Леарза недвусмысленно дал понять ему, что тоже видит будущее, но насколько, каким образом он это делает? Точно так же перебирает паутинки времени? Что, если его видение грядущего... надежнее? Эти мысли терзали Фальера едва ли не хуже бессонницы и кошмаров; и, уж конечно, он не мог даже поговорить об этом с самим руосцем, напрямую спросить его. Хотя все было за то, что Леарза не солгал и действительно сейчас принял их сторону, что-то останавливало Фальера. Признаваться в собственном бессилии (даже если временном) было вообще тяжело, а признаться руосцу – невыносимо!

И тот тоже, как специально, молчал, ни словом еще не обмолвился о будущем, даже если в самом деле видел его, а если Наследник осторожно пытался навести его, Леарза тонко улыбался и отвечал:

– Ведь вы и сами прекрасно это знаете, Фальер.

На это возразить было совершенно нечего.

Все-таки он предпринял еще одну попытку.

– Таково мое решение, – сказал он потом, опуская руки. – Однако Леарза тоже в состоянии предугадывать грядущее. Может быть, я что-то упускаю? Что скажете, Леарза?

Настороженные взгляды советников обратились к руосцу; тот помолчал, лицо его оставалось по-прежнему невозмутимым.

– Действительно, мой Дар таков же, как и талант уважаемого Наследника, – ответил он. – Однако он пробудился лишь недавно, и у меня мало опыта. Я сомневаюсь, что я могу добавить что-то новое... это решение хорошо, господа. Время на нашей стороне.

В холле повисла тяжелая тишина.

– Да будет так, – наконец подытожил Фальер.

Люди разошлись: у каждого были свои заботы.

Покинул холл совещаний и Леарза, он шел по длинным коридорам дворца, пересекал многочисленные гостиные, пока в одной из них не встретил другого человека, сидевшего в обитом парчой кресле.

Мераз был угрюмей тучи; на его коротко остриженной голове все еще белела повязка, хотя удар был далек от смертельного, все-таки голова у него по-прежнему болела. И к тому же это бездействие!.. Когда он пришел в себя, он был готов раскидать в стороны окруживших его людей и броситься вслед за сбежавшими инопланетянами лично, но вместо него послали проклятого Виппону, от которого (так считал Мераз) толку было не больше, чем от тухлой помидорки, а ему велели лежать на месте и не слишком дергаться, потому что все-таки рану пришлось зашивать.

Он думал, бездействие теперь – лишь его кара, но вот прошло время, Мераз уже поднялся на ноги и бродил по дворцу Наследника, будто злой дух, и оказалось, что все остальные тоже сидят и ничего не делают. Точнее говоря, все они были чем-то страшно заняты, – но, как казалось Меразу, все это была лишь имитация бурной деятельности. Инопланетяне, как ему сказали, сумели бежать; это вводило его в бешенство. Впрочем, хотя бы клятый Моро умер: ему подтвердили это оба аристократа, бывшие вместе с ним в особняке Дандоло. Судя по всему, его тело сгорело в пожаре, который устроил негодный хозяин особняка. Погибла и женщина, ударившая Мераза бутылкой, – ее нашли в брошенном доме старого Веньера. Инопланетяне оставили ее позади, что для Мераза лишний раз подтвердило их бессердечие. Если бы не ее удар, между прочим, он успел бы уничтожить машину и в голове второго инопланетянина.

Были, впрочем, вещи, бесившие его и помимо бездействия.

Например, этот руосец, с невозмутимым видом вошедший в комнату. Мераз резко вскинулся на своем месте, подобрался, будто готовый к прыжку зверь. Он нутром чуял, что этот человек опасен, и не понимал, почему: на вид это был жалкий доходяга, которому он мог свернуть шею щелчком. Хотя походка у него была уверенная.

Леарза только равнодушно взглянул на Мераза и хотел пройти мимо, но Мераз перегородил ему путь и еще растопырил руки, оскалившись.

– Чего тебе? – ровно спросил руосец.

– Ты, дрянь, – сказал Мераз. – Не думай, что я не знаю. Если попробуешь причинить господину Фальеру вред – я своими руками задушу тебя.

Руосец наконец остановился, не пытаясь больше проскользнуть мимо закованного; он стоял в свободной позе, хотя ему пришлось поднять голову, чтобы заглянуть Меразу в глаза, взгляд его Меразу нравился еще меньше прежнего.

– Временами я думаю, – спокойно заметил Леарза, – какой же вы обиженный народ. Хуже было бы, только если б они ставили открытые эксперименты над вами. Этот твой Фальер... что он тебе?

– Он сильный человек, – набычился Мераз, которому странные слова руосца были непонятны, но уже этим бесили его. – Сильнее тебя, не сомневайся.

– А ты, Мераз? – спросил Леарза.

– Что я?

– Что ты думаешь о себе? Что для тебя главное в жизни?

Вопрос оказался столь неожиданным, что Мераз всерьез задумался. Он чувствовал, что ответ должен быть хитрым, ответ должен быть таким, чтобы чертов руосец заткнулся и сделал шаг назад, но он понятия не имел о том, каким же все-таки должен быть ответ.

– Свобода, – наконец медленно сказал Мераз. – Главное в жизни – свобода. А для того, чтобы ее получить, нужна сила. У меня есть сила, руосец. Хочешь, я размозжу тебе череп?

Леарза насмешливо приподнял уголок рта.

– Ты действительно сильный человек, Мераз, – согласился он. – Но свободы у тебя нет, и никогда не будет. Знаешь, почему?

– Почему это? – мышцы на плечах Мераза вздулись: ему нестерпимо хотелось исполнить свою угрозу, еще одно слово...

– Потому что ты – раб, – сказал Леарза, и не думая отступать. – Свобода и не нужна тебе, к чему она тебе? Ты не будешь знать, что с ней делать. Ты – раб, и ты нашел себе сильного господина, и будь счастлив этим.

Тогда Мераз грязно выругался. Он нанес удар в мгновение ока, он уверен был, что никто не успел бы увернуться, да еще и на таком маленьком расстоянии, до ненавистного лица проклятого руосца было так близко!..

Кулак его не нашел цели, а Леарза остался стоять, лишь немного наклонившись, – ровно настолько, чтобы удар миновал его. Мераз потерял равновесие и врезался в жесткие ладони руосца грудью, тот с силой отпихнул его, поднырнул у него под локтем и пошел прочь.

Тяжело дыша, закованный медленно оглянулся. Дверь уже закрылась за руосцем.

– Ублюдок, – пробормотал Мераз, не до конца понявший, что только что произошло. – Ублюдок!..

Он осознавал только, что слова Леарзы попали в точку; Фальер – сильный господин, сильнее его на Анвине никого нет... не было.

***

Дневной свет свободно проникал в широкое окно, заливал собой чистый пол, выбелил постельное белье, падал на лицо сидевшей на кровати женщины. Она поставила цветы в вазу, и теперь они медленно роняли пыльцу на поверхность тумбочки; тоже белые, с крупными загибающимися лепестками, они неуловимо шли ей теперь, особенно когда ее лицо казалось будто выцветшим.

Корвин чувствовал себя неловко. Теперь, когда многие его друзья и коллеги выбыли из строя, черный рок каким-то непонятным образом миновал его, и у него по-прежнему было много работы, даже больше, чем всегда. Корвин находился в самом сосредоточии вихря из вестей, вся новейшая информация поступала к нему, и они постоянно его спрашивали...

Он потому почти боялся идти к ней, но не прийти не мог, к тому же, и обещал. Он принес ей эти цветы, она мило улыбалась ему и благодарила его, но ее глаза смотрели на него с затаенным ожиданием.

Он знал уже: ей сообщили о гибели брата, и хотя теперь она делала вид, что ничего не случилось, все же ясно было, что так легко ей это не далось. Волтайр заметно похудела, сделавшись совсем тонкой, и особенно хрупкими казались ее пальцы поверх больничной белой простыни. Под глазами ее были синяки.

Другая новость, он знал, тоже потрясет ее, но понимал, что кто-то должен же рано или поздно сообщить ей об этом; он и шел сюда, уже собравшись с духом, готовый рассказать ей правду, но теперь, когда увидел ее, понял, что в горле что-то болезненно сжимается.

Ни о Беленосе, ни об Анвине они сначала не говорили.

– Они оба на самом деле лучше себя чувствуют, чем говорят, – рассмеялся Корвин, стремясь и ее развеселить своими разговорами. – Сет ноет, будто он лежит при смерти, но никаких серьезных неполадок у него не нашли, если не считать сезонного воспаления хитрости, а Тильда продолжает работать даже в моменты, когда ее обследуют, у нее только временами начинает сбоить голосовой модулятор, и она хрипит.

– А ты? – мягко спросила его Волтайр. – Как ты себя чувствуешь?

– Жив, – бодро ответил он. – Работы выше крыши. Можешь представить себе, в системе все просто гудит из-за этой эпидемии. К счастью, случаев с летальным исходом еще пока не было, все заболевшие находятся под присмотром. Врачи буквально на ушах стоят, что ни день, то у них конференции.

– Будут удалять биокарты? – она взглянула на него. Лицо ее хранило ровное выражение, но в глазах была тихая грусть.

– Пока сделали такую операцию только одному человеку, – возразил Корвин, – там все было очень серьезно. Заново ввести биокарту не получится, и так ее удаление ведет к негативным последствиям... потому Лекс дал рекомендацию тянуть с этим как можно дольше. Ничего!.. Может быть, наши исследователи не зря просиживают в лабораториях сутками, что-нибудь еще придумают. Или...

Он хотел было привычно уже высказаться насчет "ситуация на Анвине изменится, фокусировка их массового бессознательного собьется", но вовремя опомнился; Волтайр все равно поняла, что он хотел сказать.

– Есть новости со станции, Корвин? – сама спросила она. – Как они там?

Корвин отвел взгляд.

– Держатся. В последний раз капитан Синдрилл передавал, что аппаратура продолжает выходить из строя, но пока они со всем справляются. У них уже восемнадцать человек лежит в медицинском крыле с такими же симптомами...

– А... Леарза?

Она доверчиво смотрела на него и ждала ответа; ее лицо внешне было ровным, но он хорошо понимал, что она чувствует. Набрав воздуха в легкие, Корвин решительно произнес:

– Лучше тебе забыть о нем, Волтайр.

– Почему?

– Ну, потому что он сейчас на Анвине.

Она так вскинулась, что он перепугался: зря он ей сказал такое!..

– Почему... ему не удалось бежать? Но в новостях передавали, что спаслись все, кроме погибших, и его имени в числе убитых не было...

– Он сам пожелал остаться, Волтайр, – пришлось признаться Корвину. – Сказал что-то вроде, "я вам больше ничего не должен", и остался. Надо отдать ему должное, – он по крайней мере помог спастись профессору и остальным.

Волтайр замолчала и осталась сидеть; руки ее безвольно легли обратно на простыню.

– Он с самого начала недолюбливал нас, – горько сказал Корвин. – Боялся. Неудивительно, что, когда он встретил этих людей, таких же, как он, он предпочел их сторону.

– Может быть, нет, – мягко возразила ему женщина, подняла на него взгляд. – Вдруг он пытается таким образом помочь нам.

– Волтайр, – удивился журналист, – о чем ты говоришь!

Она грустно улыбнулась.

– Я верю в него, Корвин. Может быть, это глупо, но позволь мне и дальше глупо верить, хорошо? Леарза... человек со своими сложностями, но он не такой. Неуравновешенный и нелогичный, – это да, но вот так вот менять стороны... это не в его духе. Я все же думаю, он действительно хочет нам помочь и даже знает, как именно это сделать.

Корвин покачал головой.

– Конечно, если тебе так легче, – сказал он. – Никто не знает наверняка. Время покажет...

***

Над степью повисла глухая ночь. Было новолуние; в темноте невозможно было разглядеть ушей лошади. Всадники полностью положились на животных и отпустили поводья, а про себя ругали начальство, поручившее им такую скучную и очевидно бессмысленную работу.

Однако Зено был непреклонен, и два патруля, в каждом по три человека, днем и ночью ездили по опушке леса, задачей этих людей было не выпускать никого из чащи, и у них даже были с собою ружья, хотя ружья им нужны были больше для защиты от диких зверей: в этих краях обитали бурые медведи. В распоряжении всадников были и собаки.

– У них там, наверное, жизнь кипит, – бросил один конник второму, когда они в очередной раз медленно пробирались вдоль лесной опушки. Лошади шагали неспешно, фыркали, мотали головами; собаки отстали, и лишь изредка, бывало, донесется до них гавканье где-то к западу: должно быть, ошалевшие со скуки псы погнались за зайцем.

– Да, – протянул другой всадник. Штык ружья еле заметно поблескивал за его плечом. – А мы даже не знаем, поймали они инопланетян или нет. Так начнется серьезная каша, а мы прохлопаем ее.

– Ну, в чем-то это и хорошо, – буркнул третий, ехавший впереди них. – Целее будем.

Они помолчали. Далеко в лесу ухала сова.

– Этот там ноги еще не протянул, интересно? Окажется, что мы караулим труп.

– Да ладно, если только его медведи не загрызли, все с ним должно быть в порядке. Лето, в конце концов, да и время близится к сбору урожая, с голоду точно не помрет.

– Бр-р, как подумаю, что нам тут и зиму куковать...

– И не напоминай...

Путь их продолжался; вообще говоря, эти трое должны были по приказу ехать поодиночке, на большом расстоянии друг от друга, но сделали себе такую поблажку, чтобы было не так скучно.

Никто из них не знал, что в темноте скрывается четвертый всадник.

Этот человек уверенно направил собственного жеребца в сторону леса и спокойно проехал мимо лежавших в траве собак; одна из них забрехала, но не потрудилась даже подняться с места. Под этим всадником был вороной жеребец, в темноте ночи превращавшийся в неразличимое пятно, и сам он накинул на плечи черный плащ. Тенью он углубился в лес. Он ничего, казалось, не боялся, если и знал о медведях, и направлял свою лошадь с такой уверенностью, будто ездил здесь каждый день.

Орсо Кандиано между тем находился в щекотливом положении. Давеча он рискнул довольно далеко отойти от своего жилища и нашел дикий улей; золотистые пирамидки сотов выглядели соблазнительно, и он решился добыть немного меда, собрал сухих и отсыревших листьев, поджег их. Эффект даже превзошел его ожидания, ему удалось отломить несколько больших кусков, хотя две пчелы пребольно укусили его в руку.

Ничто не предвещало беды; он наслаждался лакомством, а оставшиеся соты положил на окно. Кто ж знал, что запах привлечет другого любителя дикого меда!

Медведь был небольшого размера, однако у Кандиано не было из оружия ничего опасней мотыги. Стекла в окнах его убежища давно отсутствовали; зверь почуял человека и заинтересовался, принялся ходить кругами, время от времени поднимаясь на задние лапы и будто бы проверяя стены на прочность. К счастью, в окно влезть он бы не смог. Кандиано между тем сидел в темноте возле старой печки и лихорадочно соображал, как бы отогнать его.

И тогда в глубине леса послышалось далекое ржание лошади.

– Господи, если ты есть, – пробормотал Кандиано, – пошли мне помощь.

Судя по звукам, медведь напрягся, заурчал. Уши Кандиано различили топот копыт; лошадь напуганно заржала, очевидно заметив зверя. Не удержавшись, Кандиано осторожно подобрался к одному из окон. В темноте ночи мало что можно было различить, но он видел силуэт хищника, слышал, как захрапел конь, потом что-то тускло блеснуло. Медведь взревел, поднялся на задние лапы, стремясь напугать противника. Кем бы ни был этот всадник, но он не испугался, и Кандиано запоздало сообразил, что в руке у него был меч; животное с рыком кинулось вперед, человек не отступил, и они столкнулись.

Только потом уже, когда звуки борьбы стихли, Кандиано обнаружил, что все это время задерживал дыхание. Легкие шаги раздались у самой двери его убежища. Друг или враг?.. Только теперь это пришло ему на ум.

Он замер, готовый, если что, защищаться, – хотя чем он мог защититься? Дверь открылась со скрипом, и вдруг ясный свет почти ослепил не ожидавшего такого Кандиано. Он не сразу различил силуэт стоящего перед ним человека.

Он никогда раньше его не видел; это был худой мужчина, одетый в кожаную жилетку, какие часто носили стражи порядка в Централе, на ногах его были высокие охотничьи сапоги, на поясе висел самый настоящий меч. В поднятой правой руке ночной гость и спаситель держал обыкновенный электрический фонарик.

– Господин Кандиано? – со странным акцентом окликнул он. Обитатель убежища выпрямился, пытаясь хотя бы смотреть с достоинством, хотя вид у него, – он это знал, – был жалкий.

– Это я, – ответил Кандиано. – Кто вы такой? Что вам нужно?

– Это теперь не имеет значения. Я пришел, чтобы освободить вас. Надо поспешить; вы и сами наверняка знаете, что вас здесь караулят.

– Да... конечно, – растерялся Кандиано, но долго думать было уж точно некогда, и он понимал: такой шанс упускать нельзя. Кем бы ни был этот загадочный незнакомец!.. – Сейчас... одну секунду...

Он бросился к старому сундуку, в котором хранил свои немногочисленные вещи, и принялся лихорадочно копаться. У него оставалась здесь та одежда, в которой он некогда отправился в ссылку, он благоразумно хранил ее и теперь, вытащив наконец из сундука искомое, спешно принялся переодеваться. Незнакомец за его спиной молча ожидал, увидев, что Кандиано готов, повернулся и вышел.

– Садитесь на коня, – негромко сказал он. – Сейчас я проведу вас через лес, а потом, когда я крикну, пустите его галопом и не останавливайтесь, пока он будет в состоянии скакать. В седельных сумках есть припасы, вам должно хватить их... Тонгва находится строго на юге, держитесь таким образом, чтобы солнце с утра было по левую сторону. В кварталах закованных вы будете в сравнительной безопасности.

– Спасибо... – растерянно отозвался Орсо Кандиано и послушно пошел за своим спасителем к фыркавшему в темноте жеребцу. – Но все-таки кто вы? Ради чего вы спасаете меня?

Незнакомец молчал; Кандиано взобрался в седло, и тот повел лошадь в поводу, светя фонариком себе под ноги.

– Вы нужны в Тонгве, господин Кандиано, – наконец сообщил он. – Дело всей вашей жизни еще не закончено; нельзя, чтобы вы бесцельно состарились в этом лесу.

– Я... польщен подобной оценкой, – пробормотал Кандиано. – Неужели у идей Контарини есть и другие последователи, кроме меня самого и кузенов Моро и Дандоло?

– Можете считать, что есть. Сейчас, к счастью, Наследнику не до вас, но, когда доберетесь до города, будьте все же осторожны. Оставайтесь в тени. Дандоло сам найдет вас. Он теперь тоже в опале...

– Где он? – не утерпел Кандиано. – Что сейчас происходит в Тонгве? Я совсем ничего не знаю.

– В Тонгве военное положение, – негромко сказал незнакомец, не оглядываясь. – Наследник и его советники объявили, что отыскали инопланетян... однако никто до сих пор не видел этих инопланетян, ни их самих, ни их космического корабля. Бездушные все чрезвычайно напуганы такими новостями. Из-за военного положения им увеличили длину рабочего дня, а плату оставили прежней... они так боятся, что не сделали и попытки возразить. Что до кузенов... Дандоло, я уже сказал, сам найдет вас и все расскажет. Моро убит.

– Виченте убит!.. – ахнул Кандиано, вцепившись пальцами в луку седла. – Как!

– Люди Зено сделали это, – был ответ. – Они заявили, что он – инопланетянин.

– Что за ерунда! Виченте Моро был действительно замкнутый и молчаливый, – воскликнул Кандиано. – Но он совершенно определенно был человек, точно такой же, как я или любой аристократ в Централе!..

На это незнакомец ничего не сказал.

Лес между тем редел; спаситель Кандиано выключил фонарик и продолжал пробираться в темноте, время от времени останавливаясь и будто прислушиваясь. Кандиано тоже умолк и даже старался дышать как можно тише, понимая, что на опушке их может ожидать кто угодно.

Вот уже стало возможно различить ровную линию горизонта. Степной сухой ветер повеял в лицо Кандиано; рука незнакомца мягко вложила поводья в его пальцы.

– Теперь, – еле слышно сказал тот. Тишина; вдруг поднялся собачий лай, а потом стало слышно и человеческие крики. – Галопом! – крикнул незнакомец; лошадь, кажется, была приучена к голосовым командам и оттого без понуканий со стороны своего всадника резко пустилась вскачь. Кандиано вынужден был припасть лицом к ее шее и ничего не мог разобрать, но, кажется, жеребец перескочил через одну из собак, гавканье раздалось совсем близко, да оказалось быстро заглушено свистом в ушах. Потом прозвучал выстрел... другой, третий.

Орсо Кандиано не мог видеть происходившего за его спиной; трое всадников вылетели из темноты, в руке у одного из них тоже был фонарь, выхвативший из мрака спокойно стоявшего человека в плаще, небрежно наброшенном на одно плечо.

– Стоять! – рявкнул другой конник, а чужак равнодушно сделал шаг вперед, и еще один. – Стоять, стреляю!

Неизвестному будто было совершенно все равно; собаки заливались лаем, и один из патрульных действительно вскинул ружье и выстрелил. Странный человек продолжал идти точно на них, и они отчего-то испугались; второй патрульный опустил ружье и выстрелил над самой головой чужака, тот и не вздрогнул, не остановился. На ходу сунул левую руку под полу кожаного жилета. Третья пуля цвинькнула мимо, едва не задев вьющиеся волосы неизвестного, а тот вскинул руку, и раздался четвертый выстрел.

Ни вскрика; двое патрульных не сразу обратили внимание, что третий их спутник покачнулся и сполз из седла, перепуганная лошадь попятилась от тела, захрапев. Один человек обернулся, это сгубило его: чужак не мешкал, прежде чем нажать на курок. Оставшийся последним патрульный перепугался, пришпорил коня и попытался сбежать, позабыл о том, что тоже вооружен; пуля нагнала его и вонзилась ему в основание черепа.

Неизвестный убийца передвигался легко, будто тень, поймал поводья одной из потерявших всадников лошадей, успокоил ее немного и вскочил в седло. Собаки надрывались где-то вдалеке: в отличие от своих хозяев, они погнались за верховым, но сами по себе были не слишком опасны. Жеребец под Кандиано вынослив, его хватит на добрый час быстрого галопа, и животные без приказа так долго преследовать его не будут.

Но оставались другие трое стражей, которых наверняка переполошили уже далекие выстрелы. Неизвестный убрал пистолет в кобуру, пристегнутую на ремне с правой стороны его груди; ненадолго, сейчас оружие понадобится ему снова.

Бросив короткий взгляд в сторону, в которую умчался Кандиано, он нахмурился и направил трофейную лошадь вперед, туда, откуда уже доносились человеческие крики.

***

Сияние окружало его. Привычная дорога; привычные тонкие струны под пальцами. Вселенная тихо, еле слышимо звучала, и мелодии мириадов жизней обволакивали его, и он сам мог вплести собственный звук в эту симфонию.

Серебристые нити уводили вперед, в будущее; бесконечные их потоки лились вокруг него, и одного он никак не мог различить: что там, в конце?

Это начинало серьезно беспокоить его.

Марино Фальер тревожился и мог проверить собственное беспокойство только одним образом. Оставив нити человеческих решений, он принялся углубляться в собственное сознание. Он всегда, почти с рождения, кажется, считал, что подобным умением наделил его Господь Бог; что бы там ни утверждали проклятые инопланетяне, хотя он внимательно слушал их разъяснения в свое время...

Возможно, в эти мгновения его мозг всего лишь просчитывал миллионы вероятностей, а возможно, Бог вел его.

Темнота становилась все необъятнее. Гасли звезды; что-то шевелилось во мраке, вызывая у него омерзение. Здесь, глубоко внутри, все было совсем по-другому. Талант Фальера позволял ему не просто видеть вероятности грядущего; видеть самих людей, стоящих за этим грядущим, и понемногу даже влиять на них. Эти люди были наги и слепы, для будущего они были подобны безвольным, ничего не видящим куклам, потому это было возможно.

Но один конкретный человек теперь интересовал Марино Фальера, и он погружался еще глубже, он искал.

Он чувствовал уже, что что-то изменилось раз и навсегда.

Он помнил это место; хотя описать его в привычных человеческих понятиях не удалось бы. Миллионы тончайших паутинок здесь стягивались к одному человеческому существу, опутывая его с ног до головы. Фальеру ясно было: от этого человека зависит даже слишком многое. Этот человек...

Будто кокон гусеницы, который вот-вот разрушится и выпустить из себя что-то новое.

Одна паутинка скользнула мимо него. Вторая... третья. Он приближался; он знал, что сейчас увидит его, и боялся. В последний раз, когда Фальеру хватило храбрости явиться сюда, этот человек уже не был таким неподвижным.

Паутинок становилось все больше. Казалось, само пространство в этом месте начинало искажаться, и...

Острая боль пронзила ему висок; ослепительный свет ударил в глаза, больше невозможно было терпеть, оставалось только бежать, как можно скорее!..

Он не выдержал и закричал, слепо хватаясь за что-то, потом с огромным трудом взял себя в руки. Сердце колотилось, как бешеное. Мокрые, трясущиеся пальцы нашарили расшитое покрывало постели; Фальер сидел на собственной кровати, сгорбившись, и пытался опомниться. Не сразу у него удалось открыть глаза.

Темнота была вокруг, но его зрачки все еще помнили безумную боль от ослепительного неземного света.

Все было безрезультатно, и он неслышно, одними губами выругался.

Он в самом деле понимал: ожидание опасно. Чем дольше длится бесполезное ожидание, тем сильнее устают люди. Самая горячая ненависть остывает со временем. Необходимо предпринять что-то, потому что люди слабы духом и не в состоянии долго преследовать даже самую важную жизненную цель.