Текст книги "Лиловый(СИ)"

Автор книги: Аноним Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

Леарза даже озадачился и спросил у Бела, правильно ли это слово переводится, но Морвейн только кивнул в ответ.

– То есть, – продолжала допытываться Волтайр, – если человек, допустим, заболел простудой... ну ладно-ладно, возьмем что-нибудь посерьезнее, например, менингит... – тут Беленосу пришлось объяснить Леарзе на его родном языке, что это за болезнь, – то это ничего, и темный бог тут ни при чем?

– Конечно, – в свою очередь недоумевал Леарза. – Это же болезнь тела.

– А сумасшествие – разве не болезнь тела? – спросила Волтайр.

– Нет, – возразил Леарза. – Это болезнь души.

Она потешно нахмурилась.

– Как может болеть то, что не существует? – сказала она.

Этому спору почти что неожиданно положил конец сам Бел Морвейн; он примирительно сообщил им:

– На Руосе несколько другое понятие о душе, Волтайр, так что не пытайся мерить нашими мерками, хорошо?

Она тут же согласилась с ним и покорно приняла разъяснения Леарзы за нечто само собой разумеющееся. На Леарзу, впрочем, ее вопрос произвел удручающее впечатление; ему было отчего-то мучительно жалко смотреть на это круглое живое лицо и понимать, что она даже не верит в существование души, не говоря уж о...

Должно быть, само это понятие их народу представляется чем-то ненужным и давно устаревшим.

***

Остаться наедине, без разговорчивой Волтайр, им удалось только совсем поздно, когда она, мило улыбаясь, пожелала им доброй ночи и ушла на второй этаж; Бел будто спать не собирался и все еще сидел с сигаретой на веранде, и Леарза, подумав, остался с ним.

– Ну что, – негромко заметил Морвейн, кажущийся еще огромнее в ночных сумерках. – Вот ты и познакомился с человеком, как можно более далеким от... всего, что связано с Руосом и нашими исследованиями. Волтайр никогда особенно не интересовалась чужими цивилизациями.

– Она... милая, – наконец принужденно выдавил Леарза. – Она твоя... жена?

– Сестра, – спокойно поправил Морвейн. – Мы, должно быть, не очень похожи, но у нас были разные матери.

Леарза задумался; только теперь он озадаченно осознал, что все-таки сходство между ними есть: у обоих тяжелая челюсть, хоть женские черты лица Волтайр как-то скрадывали эту черту, и совершенно одинаковый цвет глаз. В остальном, правда, брат и сестра были совсем разные. И особенно в манере вести себя.

Этот ответ, впрочем, решил сразу оба вопроса Леарзы: если уж Волтайр – действительно сестра Морвейна, то она не может быть андроидом.

Но тем не менее она вполне живая и улыбается очень даже по-человечески, пусть и самой обыкновенной улыбкой.

– ...У вас одинаковые глаза, – сказал Леарза. Бел на это ничего не ответил; потом уже негромко сказал, будто про себя:

– И большая разница в возрасте, для тебя, быть может, она покажется просто огромной. Мне было восемнадцать лет, когда она появилась на свет.

– Сколько же тебе сейчас? – вырвалось у Леарзы.

– Пятьдесят шесть.

Китаб обескураженно смолк. Потом уж ему пришло в голову: ну конечно, если цивилизация Кеттерле настолько развита, то наверняка они научились сильно продлевать человеческую жизнь, если не обрели бессмертие.

Будто прочитав его мысли, Бел добавил:

– Нет, бессмертия мы не открыли. Хотя средняя продолжительность жизни в Кеттерле несколько больше, чем ты привык, мы давно пришли к пониманию, что вечная жизнь окажется попросту скучной. Многие люди, дожив до таких лет, когда им уже становится неинтересно, что будет дальше, предпочитают закончить свою жизнь добровольно.

– Убить себя? – уточнил Леарза, немного удивленный.

– Ну да. В Кеттерле считается, что жизнь – личное достояние каждого человека, и он волен делать со своей жизнью все, что сочтет нужным. Выбросить в том числе.

– ...Я не понимаю, – покачал головой Леарза. – Как можно добровольно отказаться от жизни?

– Легко.

Больше Морвейн ничего не сказал; тишина окутала их, но не та, неестественная, которая царила в спальне Леарзы в Ритире, а живая, полная стрекота кузнечиков, шелеста листвы и дуновений ночного ветра. Вся злость, которую Леарза тщательно копил прошлой ночью, ушла без следа; вместо нее на душе у него воцарилась странная усталость.

Он поднялся с места, уже собираясь идти к себе, но помедлил и все же сказал, уже без нажима в голосе:

– Но ведь это так? Все это время вы наблюдали за тем, как гибнут потомки ваших врагов, и только утверждались в правильности вашего пути? И на этом Венкатеше тоже?

– Если тебе нравится формулировать это подобным образом, пусть будет так, – чуточку сердито отозвался Морвейн.

– Тебе не кажется, что в чем-то прав был Тирнан Огг? Вы ужасно похожи на бездушные машины. Смерть вас не трогает, даже если умирают ваши же товарищи.

– Почему ты так думаешь?

– А Венкатеш?

– ...Мне кажется, тогда на побережье мне следовало меньше беречь тебя и оставить тебе парочку синяков.

Леарза немного обескураженно промолчал.

– Ты говоришь о том, чего не знаешь, – добавил Морвейн, отворачиваясь. – Ты не понимаешь нас и не пытаешься понять. ...Никогда больше не упоминай при мне о Венкатеше, иначе я все-таки разобью тебе морду, запомни это.

Он рассерженно пожал плечами и молча вышел в темную кухню, оставив Морвейна сидеть на веранде.

***

Возможно, если бы какой-нибудь досужий наблюдатель попробовал сравнить координационный разведческий центр с фантастической гильдией наемников, он нашел бы нечто сходное, хотя, пожалуй, это сходство было больше в атмосфере главного холла, нежели в чем-либо еще. Что ж, в силу специфики своей работы многие разведчики отлично владели холодным и огнестрельным оружием, а некоторые вдобавок и актерским искусством; как и в некоей гильдии, здесь тоже были свои ранги, свои старики и новички, и самые старые из разведчиков пережили на своем веку все столкновения с потомками проигравших в катарианском расколе, даже Норн. Норн, правда, был привилегией совсем немногих, и в основном младших: все-таки это было сто с лишним лет тому назад, и почти все выжившие с тех времен давно ушли в отставку.

Главный холл был просторным, но мрачным, и разведчики здесь часто собирались просто посидеть, словно в баре, к тому же, одна из стен была полностью занята табло с последними распоряжениями Лекса, а на противоположной высвечивались новости о текущих миссиях.

И теперь на одном из низеньких кожаных диванчиков устроились двое, оба далеко не новички, а один из них и вовсе пользовался славой на весь институт ксенологии. Они в ленивой тишине наблюдали за экраном с новостями; первый в руках вертел пластиковую бутылку, второй развалился, сунув в рот электронную сигарету.

Эохад Таггарт имел некоторый недостаток, о чем в большинстве его коллеги были прекрасно осведомлены: чрезмерное пристрастие к алкоголю, от которого он наотрез отказывался избавляться. Напиваясь, Таггарт становился непредсказуемым и временами даже неуправляемым, и если бы не его коллега, устроившийся ныне на диване рядом, многие инциденты, возможно, заканчивались бы куда более плачевно и для самого Таггарта, и для окружающих.

Каин, со своей стороны, давно уже привык. Он знал Таггарта много лет; впервые познакомился с ним при достаточно неординарных условиях, и, собственно говоря, первая их встреча прошла в несколько одностороннем порядке: Каин, у которого начал сбоить один из резидентных процессов, находился без сознания добрые сутки, когда разведчики из его отряда наконец отыскали кибернетика, и тот спас младшему жизнь.

Тогда они оба были совсем иными, нежели теперь. Таггарт едва закончил университет, и это было его первое задание в качестве разведчика; он в тот раз был лишь в команде поддержки, потому что посредственно владел клинком и вряд ли мог сойти за местного жителя. Каин был взрослым андроидом тридцати с хвостиком лет, временами не в меру самонадеянным и даже кичливым. Каин имел дурную привычку потешаться над людьми за то, что их тела менее совершенны, нежели тела младших, созданных их собственными руками; в тот раз, пожалуй, судьба посмеялась над ним и доказала, что без заботливых рук старшего ему, андроиду, суждено было бы пропасть.

С тех пор прошли десятки лет, оба они изменились, но по-прежнему находились в немножко диковинном симбиозе. Каин был твердо уверен, что, случись с ним что-то, Таггарт выручит его: с годами талантливый кибернетик еще обрел то, что только и может дать человеку время: опыт. С другой стороны, если Таггарт впадал в пьяное бешенство, Каин всегда был готов остановить его и уберечь от неприятностей.

Сегодня, впрочем, Таггарт был трезв, как стеклышко, и оттого его лицо превратилось в лед, будто посмертная маска, не искажаемая никакими эмоциями. Темные красивые глаза смотрели на экран. В преддверии нового задания кибернетик всегда был таков, и теперь вон, даже побрился, хотя обычно щеголял трехдневной щетиной, грозившей обратиться в бороду.

Они оба понимали, что скоро кратковременный отдых на родине закончится. Правда, нисколько не расстраивались по этому поводу: слишком давно ни у того, ни у другого не было ничего, что держало бы их на Кэрнане, потому что разведчики обычно не обзаводятся собственными семьями, а их родные давно превратились в незнакомцев.

– Уже добрых два часа, – пробормотал Таггарт, не сводя взгляда с экрана. – Не засекли ли их?

– Судя по отчетам Касвелина, планету окружает плотный радиационный пояс. Наверняка помехи, – невозмутимым тоном отозвался Каин.

– И тут радиация, – заметил кибернетик. – Все-таки излучение играет заметную роль в генезисе их способностей.

– Кажется, кто-то из профессоров даже писал диссертацию на эту тему.

Они помолчали. Экран с новостями обновился, и на стену резко высыпали двухмерные снимки планеты с разных ракурсов: видимо, капитан Касвелин, чей звездолет первым наткнулся на нее, прислал очередной отчет.

– Синенькая, – прокомментировал Каин. И действительно, планета была густого синего цвета, перемежающегося белым: очевидно, облака. Снимки принялись сменяться, планета становилась все ближе, наконец, очевидно, отправленный на разведку зонд опустился за облака и сделал финальный, самый важный снимок.

На этой картинке был настоящий человеческий город, пусть с высоты птичьего полета; кто-то из молодых разведчиков, новичков, ни разу не бывавших на серьезном задании, удивленно ахнул. Таггарт и Каин продолжали смотреть с таким видом, будто им показали фотографию их собственного разведческого корпуса, хотя на самом деле внимание обоих было приковано к снимку.

Город был явно велик и разделен на зоны: крупный холм весь оказался усеян красными крышами домов, и на его вершине, кажется, были наиболее богатые, чем ниже – тем беднее и меньше становились домишки, и наконец на самой окраине, у обрыва, за которым начиналась глубокая пропасть, высились трубы самых настоящих заводов, какими их на Кэрнане еще в школе показывали детишкам на уроках истории.

– Техники они, похоже, не слишком чураются, – сообщил Каин.

– Примитивной – наверняка, – согласился Таггарт. – Мне сдается, это промышленный район города, на окраине, у самого каньона.

– Голову даю на отсечение, вон та махина – сталелитейный завод.

Картинки убрались так же внезапно, как и появились; в следующее мгновение на экране появилось изображение самого капитана Касвелина.

Дэвин Касвелин был из тех ветеранов, что прошли Ятинг, Венкатеш и Руос и остались в живых. Оба, и Таггарт, и Каин, хорошо знали его; огромный, как буйвол, с вечно суровым лицом, он на всех смотрел свысока в силу своего немаленького роста, и казалось, что, если захочет, он может в любую секунду прихлопнуть тебя, как букашку. Менее всего этого человека можно было бы признать за ученого, с этой его бычьей внешностью, близко посаженными глазами, но на самом деле Касвелин был в высшей степени интеллигентен и образован, о чем прекрасно знали его коллеги.

Говорил он мягким баритоном и складывал свою речь уверенней какого-нибудь институтского профессора языкознания.

– Мы поймали радиосигналы, – доложил капитан Касвелин. – Они ведутся на всех частотах и бесконечно повторяются. Сообщение составлено на нескольких языках, включая искусственные, мы раскодировали все. В сообщении говорится, что жители планеты Анвин, – так они, очевидно, называют ее, – желают выйти на связь с инопланетным разумом, поскольку уверены, что рано или поздно мы объявимся в их системе.

Таггарт присвистнул. Новички-разведчики негромко взволнованно переговаривались; Каин состроил малопонятную физиономию и обернулся, чтобы взглянуть на противоположную стену.

Лекс думал. Лексу обычно не требовалось слишком много времени для того, чтобы принять очередное решение; но на этот раз, видимо, вопрос был чересчур серьезным.

– Оставаться наблюдателями, скорее всего, будет сложновато, – хмыкнул Каин, улегшись на спинку дивана грудью и выжидая. – Эти перцы наверняка будут искать малейшие намеки на "инопланетный разум". Ха-ха, здорово они нас окрестили.

– И в чем-то справедливо, – заметил Таггарт. – Слишком много времени разделило нас, и теперь наше мировоззрение в корне отличается от их, мало того – даже строение мозга.

– Это мы еще наверняка не установили.

– Готов поспорить на литр коньяка, Каин. Та консервная банка, которую мы видели возле Руоса, не способна перемещаться в пространстве иначе как с помощью какой-то их особой способности. Можешь спросить мнение любого инженера, тебе всякий, разбирающийся в двигателях, подтвердит.

– Все-таки подождем... о.

Услышав восклицание Каина, и Таггарт обернулся к табло с указаниями Лекса.

"Начать исследование", – сообщил Лекс.

3,13 пк

Это были два ни с чем не сравнимых дня в новой жизни Леарзы, но им суждено было закончиться; надо сказать, большую часть времени Леарза проводил с Волтайр, которая мило улыбалась ему, задавала вопросы о Руосе и до потешного медленно старалась говорить, тогда как Белу постоянно кто-то звонил, и он подолгу сердито разговаривал, закрывшись у себя в комнате. В то утро, когда Морвейн должен был отвезти Леарзу обратно к профессору Квинну, выражение лица у разведчика было хмурое.

– Что-то случилось? – поинтересовался Леарза. Глаза его между тем смотрели на крыльцо поместья, где стояла Волтайр в легком светлом платье и беззаботно махала им рукой. Бел сестры будто и не замечал вовсе, молча курил свою электронную сигарету, пока аэро поднимался в воздух.

– Ничего особенного, – буркнул он. – Просто Лекс принял важное решение.

– Лекс?..

– Профессор еще не объяснял тебе этого? Ну вот и спросишь его, когда прибудем.

Леарза немного надулся.

Впрочем, надо признать, профессор Квинн действительно имел опыт в объяснениях такого рода. Позже тем днем Леарза привычно собрался к нему в кабинет, чтобы в очередной раз потренироваться языку Кеттерле (впрочем, этим он вполне успешно занимался в усадьбе Морвейнов все прошедшие дни) и заодно расспросить профессора о вещах, которые его стали интересовать.

Настроение у молодого китаба было на удивление мирное, даже почти что веселое; он шел по знакомым уже коридорам научно-исследовательского института, насвистывая что-то себе под нос, и раздумывал, а не позвонить ли Каину, не напомнить ли здоровяку-андроиду о том, что тот обещал ему показать какую-то там пустыню (на самом деле Леарзе было совершенно все равно, куда ехать и что смотреть – лишь бы не сидеть на одном месте). Он по-залихватски проехался по перилам движущейся лестницы, – это было непросто, поскольку перила двигались вместе с ней, – едва удержался, чтоб не упасть в самом конце, пришлось глупо проскакать сколько-то, ловя равновесие. Наконец Леарза достиг двери в кабинет профессора: он уже знал, что дверь реагирует на движение и тепло, и с идиотским видом хлопнул в ладоши, и дверь действительно распахнулась перед ним.

Потом Леарза смутился и даже растерялся, потому что профессор был не один, он сидел на низенькой кушетке, стоявшей под страшной картиной, а сбоку к нему прижималась тоненькая девушка, совсем почти девочка на вид. При звуке раскрывшейся двери девушка резко отодвинулась от него; ее щеки заалели немного, а профессор Квинн поднялся на ноги, будто так и надо было, и спокойно обратился к Леарзе на своем родном языке:

– А вот и мой ученик. Надо же, юноша, я полагал, ты задержишься у Беленоса еще на несколько дней. Неужели Лекс вызвал его на задание?

– Н-нет, – брякнул Леарза. Девушка тоже вскочила и стояла рядом с толстяком-профессором, у нее были длинные светлые волосы и выразительные глаза под изящными бровями.

– Заходи, заходи, – благодушно предложил Квинн. – А это Эннис.

Девушка кивнула.

– Леарза, – сам представился ей китаб, чувствуя себя нелепо. – О-очень приятно.

– Ну раз уж Эннис здесь, я думаю, будет прекрасно, если она кое-что расскажет тебе о том, чем занимается, – сказал профессор Квинн; он единственный будто не замечал неловкости, возникшей в кабинете. Со спокойным видом отошел в сторонку, опустился в кресло за своим письменным столом. – Эннис, говори, пожалуйста, помедленнее, Леарза еще не до конца освоился с нашим языком.

Девушка, явно нервничая, села было на стол, потом спохватилась и резко выпрямилась; Леарза покосился на профессора и устроился на кушетке, где он подолгу сиживал и раньше, слушая лекции своего учителя. Эннис прокашлялась и выразительно посмотрела на Квинна; тот подмигнул ей.

– Конечно, у вас ведь тоже были... люди, которые лечили других людей, – неловко сказала она. Леарза кивнул.

– Я знаю это слово на вашем языке, – ответил он. – Врач.

– Д-да, врачи. Я недавно закончила учиться на врача, – пискнула Эннис. – Н-ну, я... не знаю, как это у вас было... принято, но могу рассказать, чем я занимаюсь... и буду заниматься.

– Я думал, у вас все это делают машины.

Эннис снова покосилась на Квинна, потом неуверенно произнесла:

– Если ты об этом, то... ну, профессия врача пользуется популярностью у младших...

– Я имею в виду, совсем... машины, – возразил Леарза. – Ну... неговорящие.

– Нет, нет, что ты! Конечно, мы используем машины, без них трудно поставить правильный диагноз, и на операциях без них не обойтись... но... – она нервно рассмеялась. – У моей профессии есть небольшая особенность. Ты должен понять. Если человека... правильно настроить на выздоровление, то он выздоровеет быстрее. Поэтому важно общение.

– Никогда бы не подумал, – с каменным лицом произнес Леарза и посмотрел на профессора Квинна. – Разве ваш народ не утратил способности к...

– Слово "душа" давно вышло из обихода в Кеттерле, – спокойно пояснил тот, – и наши ученые объясняют психологические процессы, – то, что ты привык называть душой, – с физиологической точки зрения. Тем не менее сами процессы никуда не делись. Положим, они слабее выражены, чем у твоего народа, и, уж конечно, не вызывают... катаклизмов.

– Когда человек радуется, – Эннис всплеснула руками, – в его мозгу выделяется... особое вещество, которое хорошо влияет на организм. И наоборот... я понятно объясняю?

– Вполне, – буркнул Леарза. – А безумие ты тоже лечишь?

– Я, ну... – удивилась будто она. – У меня своя... специализация. Но у нас есть врачи, которые этим занимаются. Только в Кеттерле... нечасто люди сходят с ума.

– Надо думать. ...А сколько лет у вас обычно живут люди?

– До ста пятидесяти лет, – ответила Эннис. – В среднем. Некоторые уходят из жизни раньше. Младшие живут иногда дольше, самый старый на свете андроид прожил почти четыреста...

– Долго, – протянул китаб. Профессор Квинн будто усмехнулся в бороду. Он сидел за своим столом позади Эннис, а она стояла, по-детски как-то сложив руки, и Леарзе вдруг пришло в голову, что эти двое, должно быть, родственники: что-то было смутно общее в их глазах, даже манере держать себя, какое-то одинаковое благодушие, хотя Эннис заметно волновалась, будто школьница на уроке.

Может, она – дочь профессора?..

...Точно, и волосы у них были совершенно одинакового цвета. Леарза наконец улыбнулся себе под нос.

Он как-то раньше и не задумывался о том, что у бородатого профессора может быть своя семья и дети.

Эннис еще немного сбивчиво рассказывала о том, что она делает как врач, наконец смущенно покосилась на часы и сообщила, что ей пора идти; профессор легко отпустил ее. Девушка ушла, и Леарза остался с Квинном наедине.

– Она ваша дочь, профессор? – спросил китаб.

– Внучка, вообще-то, – добродушно возразил Квинн. – Немногим старше тебя, юноша. Могу предположить, ты гадаешь, сколько мне лет?.. Сто семнадцать, не утруждай себя. Эннис – дитя моей младшей дочери. Ну что же, а теперь, пожалуй, стоит поговорить о том, как ты провел эти дни, Леарза. Понравилось ли тебе у Морвейнов?

Леарза, немного обескураженный, кивнул.

– Дан Улад совсем не такой, как Ритир, – признался он. – Там все куда понятней и ближе. Наверное, я именно так и представлял себе... будущее, – Леарза криво улыбнулся. – Еще когда и знать не знал о том, что...

Он осекся. Профессор Квинн молчал; только чтобы разрушить эту странноватую тишину, Леарза резковато спросил его:

– А что это за Лекс?

– О, Бел упомянул при тебе Лекса? – хмыкнул профессор. – Что ж, давно пора наконец объяснить тебе это, юноша. Для начала только скажи мне, что ты сам думаешь по этому поводу; насколько мне известно, у племен не было единого лидера, если не считать Эльгазена в самом начале их бытия. Их государственность распадалась точно так же, как и... хм, впрочем, это неважно. Я знаю, что во главе каждого селения оседлых племен стояли старейшины: небольшая группа наиболее уважаемых людей. То же самое и с кочевниками, их вели мудрейшие члены племени. Но когда перед лицом племен встала опасная угроза, старейшинам в Ангуре пришлось встать во главе всего и организовывать оборону. Как ты полагаешь, что могло бы из этого выйти, если б вы одолели темного бога?

Леарза сердито нахмурился.

– Я понимаю, к чему вы клоните, профессор, – наконец пробормотал он. – Когда нет единого лидера, врагу проще захватить нас врасплох. Так Лекс – это ваш... старейшина?

– Не совсем, – мягко возразил Квинн. – Лекс – это грань между властью и безвластием, юноша. Лекс никому не приказывает, но ведает всем. Лекс дает советы, которые обычно исполняются.

Холодная догадка пришла на ум китаба.

– Лекс – это машина, – сказал он.

– Лекс – это сложный комплекс машин, – ответил профессор. – Которые не обладают личностью, в отличие от андроидов, но обладают способностью к обучению. Области, которые регулирует Лекс, можно перечислять долго. К примеру, ты заметил уже, что у нас отсутствуют деньги?

– Да, – буркнул Леарза.

– Деньги – это лишь способ регулировать потребление и производство вещей, необходимых человеку, – пояснил Квинн. – В Кеттерле этим регулированием занимается Лекс, поэтому деньги нам не нужны. То же самое касается многого другого.

– Лекс руководит и разведчиками, да? Это он приказал не вмешиваться в нашу жизнь? Чтоб на Руосе все шло так, как шло?

– Лекс не приказывает, – напомнил Квинн. – Все его указания носят рекомендательный характер.

– Но это ваша проклятая машина!..

Профессор резко поднялся с места; Леарза от неожиданности осекся, но Квинн лишь отошел в сторону, к широкому окну, за которым сияли небоскребы Ритира, и остановился, заложив пухлые руки за спину.

– Тебе сейчас не понять этого, юноша, – сказал он. – Возможно, поймешь когда-нибудь... потом. Лекс не просто приказывает: ведь Лекс – не человек. Прежде чем дать какое-то указание, Лекс тщательно просчитывает все возможные варианты развития событий. Учитывает прошлый опыт. У нас был... опыт.

– Каин рассказывал мне, – буркнул Леарза, отвернувшись. – О том, что уже четыре планеты погибло, а вы наблюдали все это время.

– Если так, то он должен был рассказать, что мы не были только пассивными наблюдателями, – своим благодушным голосом возразил профессор Квинн.

– О да, он говорил, что на Венкатеше погибло много ваших же людей.

Квинн обернулся, заглянув в худое лицо китаба; Леарза отвечал почти строгим взглядом, брови его были нахмурены.

– Лекс тогда порекомендовал ни в коем случае не вступать в открытый контакт с аборигенами, – произнес толстяк. – Потому наши люди внедрились в их общество, изучали его изнутри. Но мы тогда не имели никакого понятия о массовом бессознательном, тогда как их темный бог уже исподволь разрушал планету; мы никак не могли взять в толк, отчего это происходит. Тогда один из наших же разведчиков нарушил рекомендацию Лекса и сообщил венкам о нашем присутствии, попытался в открытую помочь им. Все закончилось тем, что действительно многие из наших людей погибли, как и тот разведчик.

– Хотите сказать, Лекс всегда прав.

– Нет. Никто не может гарантировать, что все это закончилось бы лучше, если бы все послушали Лекса, и мы остались нераскрытыми до самого конца. Пусть, скорее всего, крови тогда пролилось бы меньше.

– Вот почему, – пробормотал он. Профессор хранил тишину; дневной свет заливал его крупную фигуру. – Вы не вмешивались в наши дела, потому что боялись. И этот ваш Лекс запретил спасать людей, потому что счел, что все равно не имеет смысла... Но Бел пошел наперекор ему? А вы не боитесь, что я... ну, сойду с ума или еще что-нибудь такое?

– Нет, – коротко сказал Квинн.

– Но почему Бел?..

– Беленос неуравновешенный, – пояснил профессор. – Его не сразу приняли в разведчики, Лекс настойчиво рекомендовал ему избрать другой жизненный путь. Юному Морвейну не хватает хладнокровия, Леарза. Но он все равно пошел в разведческий корпус, вопреки всему, а почему – это, я думаю, лучше тебе спросить у него самого.

***

Морвейн, глядя на которого, ни за что нельзя было бы сказать о нем "юный", в это время стоял в темном холле, сунув пальцы под ремень брюк, и хмурился. Рядом с ним беззаботно притопывал в такт одному ему слышимой мелодии Каин; здесь же присутствовал и Таггарт, с каменным лицом куривший сигарету.

Лекс со свойственной ему машинной педантичностью расписал задания едва ли не по минутам, составил списки людей, которые должны будут отправляться на эти задания, и собравшиеся в корпусе разведчики деловито сверялись со списками, отыскивали свои фамилии (или просто имена), негромко обсуждали детали.

Каин и Таггарт хладнокровно ждали, пока появится последний список, самый важный; в нем они себя и нашли, наряду с капитаном Касвелином и несколькими другими опытными разведчиками.

Фамилии Морвейна не нашлось ни в одном списке.

– Ожидаемо, – наконец буркнул Бел, когда осознал, что глаза его не обманывают. – Я еще удивлен, что он не отправил мне рекомендацию сменить род деятельности.

– Да ты никак злишься на Лекса, – хохотнул Каин. Андроида издавна забавляла эта неуравновешенность Морвейна, и он никак не мог удержаться, чтобы не поддеть товарища. Морвейн сердито опустил голову.

– Я понимаю, что он прав, – возразил он. – ...Ничего, быть может, просто Лекс считает, что я должен заниматься руосцем, раз уж я приволок его в Кеттерле.

– Это верно, – заявил андроид. – Ты же понимаешь, Бел, а?.. Ты приволок его сюда и этим самым навсегда повесил его на свою шею. Мальчишка никогда не станет полноценным гражданином, не станет самостоятельным. Рано или поздно вы возненавидите друг друга, ты его – за то, что он висит у тебя на шее, он тебя – за то, что ты притащил его сюда.

– Ты мне что, вздумал пересказывать лекцию профессора Квинна? – разозлился Морвейн. – Так я и тебе повторю...

– Заткнись, – перебил Каин и расхохотался. – И я сейчас точно так же, как и он, после своей лекции благодушно предложу свою помощь. По словам Гавина, мальчишка значительно повеселел после визита в Дан Улад! Нужно, чтоб он больше общался с обычными жителями Кэрнана, и с младшими тоже. Со временем, может быть, попривыкнет.

– Да, под обычными он имеет в виду себя и свою компанию, – заметил Таггарт, глядевший в сторону. – Но, в общем, наше задание начнется точно еще очень не скоро, и у нас есть время.

– Что, даже ты будешь в этом участвовать?

– Почему нет. В бар же пойдете?

Они обменялись насмешливыми взглядами.

– А то.

***

Он проснулся с запахом пустыни на губах. С ним иногда такое бывало; во сне он был в Саиде, в родных местах, и не сразу, проснувшись, сообразил, что Саид остался по-прежнему во сне.

Комната была наполовину залита голубоватым ночным светом. Ночной свет никогда не затухал здесь, в Ритире, и Леарзе снова вспомнились ночи в усадьбе Морвейнов: шумные из-за сверчков, полные шелестом ветра и чужим дыханием.

Но, в общем-то, и здесь неплохо. Так он решил, поднялся с постели и подошел к широкому окну.

Все-таки этот вид ослепителен, думал Леарза, положив ладонь на стекло. Ладонь налилась призрачным светом, который испускал город. Звезд здесь никогда не было видно, но в Ритире свои звезды, они снуют между гигантскими сияющими небоскребами, ныряют в золотистую бездну к самой поверхности планеты, поднимаются в багровую высь.

И даже если всем великолепием управляет всего лишь машина, эта машина создана людьми, равных которым не было.

В последние дни Леарза перестал испытывать отвращение к Лексу и принципам жизни в Кеттерле; просто принял это, как должное. Какая, в конце концов, разница?.. Разве люди, управляемые другим живым человеком, – если их очень много, – не чувствуют точно такое же безразличие и космическую отдаленность от своего правителя? Кто из них видел его живьем, кто с ним разговаривал? Есть какое-то существо, которое принимает решения, – и ладно. Особенно если эти решения устраивают всех.

Поначалу, конечно, он не мог удержаться и задавал подчас смешные вопросы профессору Квинну.

– Ведь я ничего не произвожу полезного, – сказал он как-то, – значит, я не имею права пользоваться тем, что производят остальные. Я дармоед?

– Не думай, юноша, будто необходимые вещи производятся строго в количестве, нужном для тех, кто их производит, – посмеялся профессор. – А если уж тебя это так интересует, то можешь считать, что живешь здесь за счет Морвейна: это ему вполне подходящее наказание за необдуманный поступок.

– ...Вы считаете, что Бел поступил необдуманно?

– Первое впечатление его поступок производит именно такое, – Квинн пожал плечами. – Действительно ли он поступил во вред себе и тебе, – это покажет время.

Время.

Думая о времени, Леарза испытывал странное ощущение, будто легкую обиду и разочарованность, и в то же время страх.

Рыжий помощник профессора Квинна как-то рассказывал ему о времени.

– ...Как это сказать-то, – он тогда долго пытался сообразить, как бы лучше выразить свои мысли, чтоб Леарза понял его, – все упирается в скорость света. Свет быстрее всего.

– Свет? Но разве свет движется? – удивился Леарза.

– Конечно! Свет из маленьких частичек, фотонов, – пояснил Гавин. – Фотоны движутся от источника света. Фотоны быстрее всего во вселенной.