Текст книги "Лиловый(СИ)"

Автор книги: Аноним Ганнибал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

– И не забывайте: вы – душа этого общества, Витале, его движущая сила, – строго добавил Кандиано. – Я же побуду вашим советником, если вы нуждаетесь в советах.

– Это было бы... превосходно, – осторожно сказал тот.

***

Новость, конечно, разлетелась быстрее ветра. Говорили всякое; превалирующее мнение заключалось в том, что Кандиано, разумеется, тронулся рассудком. Он и раньше был эксцентричным человеком, но последние события!..

– Каждый сходит с ума по-своему, – философски пожал плечами Теодато Дандоло, глядя в темный зал театра. В ложе они были вдвоем; "Дети Арлена" шли не первый месяц, и посетителей было не слишком много. Черные глаза Теодато, уже бывавшего на этой пьесе, скользили по головам сидевших в партере людей, тогда как Моро будто бы наблюдал за актерами на сцене.

Разговор их, впрочем, содержания пьесы ничуть не касался.

– Мне не кажется, что это признак сумасшествия, – пробормотал Виченте, сидевший на своем стуле почти что в вальяжной позе, скрестив руки на груди. – Это больше похоже на хитрый ход.

– Чего ж в этом хитрого?

– Он хочет... спрятаться за Камбьянико, – пояснил тот. – Сделать так, чтобы окружающие недооценивали его самого. Вот увидишь.

Теодато лишь пожал плечами. Взглядом он следил сначала за девицами-близняшками Обелерио, потом отвлекся на вдову Барболано, а потом в одной из соседних лож различил знакомый ему крупный силуэт. Кандиано был здесь: самого его в темноте было не видно, однако зоркий Теодато признал в силуэте стоявшего человека закованного, которого ему доводилось встречать раньше.

– Да он здесь, – вполголоса заметил Теодато. Виченте не ответил, молча проследил за направлением его взгляда.

Нельзя было сказать, что все эти сплетни об обществе по защите прав бездушных так уж интересовали Дандоло, скорее наоборот; сама идея казалась ему довольно нелепой. Теодато считал, что вряд ли люди, живущие во многом за счет труда бездушных, будут всерьез пытаться это изменить, а значит, все это – пустая болтовня, и ничего более. Облик Камбьянико, стоящего во главе, только подтверждал это мнение. Но совсем оставаться в стороне от этой глупости у братьев не получалось: не далее, чем вчера на очередном званом вечере Камбьянико с апломбом приблизился к ним и официально приглашал вступить в ряды своего общества. Пришлось вежливо попросить времени на раздумья.

Отвлекшись, Теодато не сразу заметил, что фигура закованного исчезла, и оттого даже вздрогнул, когда дверь бесшумно приоткрылась, и в их ложу шагнул сам Орсо Кандиано, а за ним шел и его вечный спутник.

Моро, с другой стороны, их появление ничуть не удивило, он поднялся с места и пожал руку Кандиано, кивком головы пригласил его сесть.

– Вы меня почти напугали, господин Кандиано, – вполголоса признался Теодато. – Однако доброго вам вечера.

Тот коротко беззвучно рассмеялся в полумраке ложи, опустился на стул чуть позади. Закованный черной тенью замер в углу. Интересно, о чем он думал, оказавшись в сосредоточии аристократической культуры? Нравились ли ему пышные наряды актеров на сцене, а может быть, все это было для него непонятной нелепостью?..

– Прошу прощения, – мягко отозвался Кандиано. – И за то, что отвлекаю вас от пьесы, господа.

– Ничего страшного, лично я ее уже видел.

– В самом деле, я хотел переговорить с вами двоими. Я знаю... давеча к вам приближался Камбьянико, но могу предположить, что вы о нем думаете.

– То же самое, что и вы, – коротко ответил Моро. – Видимо, идеи Контарини оказались... не столь безопасны, как это виделось в самом начале. Я прав, господин Кандиано?

Тот помолчал.

– Нечасто встретишь столь сообразительного молодого человека, господин Моро, – наконец произнес он. – Да, это так. Что же вы сами думаете насчет этих идей?

– Если и не брать в расчет человеческие идеалы, – отозвался тот, облокотившись о спинку стула, – нынешнее положение вещей вполне может привести к гражданской войне. Обездоленным людям нечего терять, в один прекрасный момент они просто возьмутся за оружие. Это очень опасно... тем опаснее, что среди открывающихся нам способностей нет ни одной, которая позволила бы... противостоять им. Ни наши вычислители, ни искажатели, ни телепаты, – никто из них ничего не противопоставит обычному ружью. Есть щит, но нет меча.

– ...Любопытная точка зрения, – пробормотал Кандиано. – На это и возразить нечего. Что же, меня не слишком беспокоит отсутствие этого пресловутого меча, меня беспокоит то, что наше общество негармонично. К сожалению, – как вы правильно предположили, господин Моро, – Наследник не одобряет этих идей.

Дандоло только переводил взгляд с одного на другого в некоторой озадаченности; порою ему начинало даже казаться, что люди перед ним говорят на каком-то ином языке. Но они-то друг друга великолепно понимали.

– Потому мне и нужен Камбьянико, – добавил Кандиано. – Но мне нужны и другие. Кто-то вроде вас. Желаете ли вы присоединиться ко мне, господин Моро?

– Почему нет, – спокойно ответил тот. Дандоло раскрыл было рот, потом задумался и закрыл его.

– Учтите, – это все может оказаться даже более серьезным, чем вы предполагали, – предупредил Кандиано. Виченте на это лишь пожал плечами; тогда Кандиано обернулся к Теодато.

– Вы так и не высказали своего мнения, господин Дандоло.

Теодато помедлил, взглянул сначала на своего кузена, потом вновь посмотрел в темные глаза Кандиано. Наконец он негромко весело сказал:

– Действительно, почему бы и нет. Кажется, это будет интересно.

– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, каковы могут быть последствия этого решения, – несколько сухо заметил тот.

– Плохой бы из меня был вычислитель, если бы я не мог просчитать этого, господин Кандиано.

Кандиано нахмурился, однако молча кивнул; негромко распрощавшись с братьями, он покинул их ложу, следом за ним шагнул за дверь и закованный.

Тогда только Теодато, все еще посмеиваясь про себя, посмотрел на Виченте и даже изумился, потому что впервые на этом каменном, бесстрастном лице было что-то донельзя похожее на удивление.

– Я думал, ты откажешься, – потом произнес тот. Теодато фыркнул и беспечно отозвался:

– Ты же для чего-то согласился.

– У меня были свои причины.

– А ты думаешь, у меня не было их?..

***

"Я видел будущее.

Многие вещи по-прежнему сокрыты от меня и ускользают от восприятия, но человеку просто невозможно окинуть взглядом целую вселенную. Будущее не похоже на прямую линию, не похоже на дорогу. Будущее еще не наступило и не обрело полновесной истинности; оно зависит от миллионов, миллиардов решений людей, которые живут теперь и которые только еще будут жить. Предопределены ли эти решения, мне не известно. Предопределено ли будущее?

Я не единожды вглядывался в него. Понять это до конца – означает действительно сойти с ума. Не сойти с ума – "выйти из ума", если так можно сказать. Мы, люди, прикованы к нашей реальности и не можем взглянуть на мир за пределами собственного восприятия, потому и не можем наверняка знать об определенности грядущего. И это хорошо.

Я знал тогда одно: от решения одного человека зависело все. Его решение было словно гигантская огненная звезда, мерцавшая перед моим внутренним взглядом. Я знал и то, что если он изменит это решение, будущее перестанет быть таким, каким я видел его, а я лишусь рассудка. Я готов был пожертвовать собственным рассудком, жизнью, чем угодно: лишь бы изменить это. Я обратился к Эль Масуди, чтобы заставить его передумать, пусть и понимал, что вряд ли он поверит мне на этот раз, слишком многое стояло на кону.

Он не поверил мне, хоть мы знали друг друга с самого детства, он решил, что я просто трус и испугался собственных видений. Что ж, не буду скрывать, я действительно боюсь своих видений, – но именно теперь они должны будут воплотиться в жизнь. Сейчас уже поздно что-либо менять. Мир останется таким, каким я видел его, Асвад (да, я не стесняюсь этого имени) будет набирать силу, народ, который мы, как нам это кажется, навсегда одолели, вновь воспрянет. Погибнет несказанно много людей. Дар Хубала будет просыпаться в моих потомках все реже и реже: он все равно не будет нужен им, вплоть до последнего Одаренного. Череда событий запущена.

Тебе, мой далекий потомок, я адресую это послание. Язык мой будет давно утрачен для тебя, и ты будешь проклинать меня, как проклинали многие другие до тебя. Знай одно. Я не был уверен в том, возможно ли все изменить, и все же попытался. Более того, даже если бы я наверняка понимал, что ничего не смогу исправить, я все равно не остался бы безучастным наблюдателем, потому что в несмирении – наше бытие, это и означает быть человеком. Проклинай меня, ненавидь меня; но никогда не сиди сложа руки. Ты сам поймешь это, когда твои глаза откроются".

– Пошел ты к черту, – пробормотал Леарза, опуская планшет, запрокинул голову, упершись затылком в стену.

Жизнь его опять перевернулась, пусть на этот раз не столь значительно; он немного привык уже к уютному небольшому дому в Беаннайте, к тому, что светловолосая женщина спит рядом с ним по ночам. Все же понимал, что это ненадолго. Сомнения продолжали мучить его. Когда с ним связался Гавин Малрудан, Леарза в первый момент перетрухнул: он и сам не заметил, что уже очень давно не звонил ни рыжему, ни профессору, и ему казалось, что они откуда-нибудь прознали про его состояние. Но Гавин был совершенно беспечен и только немного пожурил его за то, что Леарза к ним не заглядывает.

– Между тем, профессор перевел писанину Эль Кинди до конца, – сообщил Малрудан. – Он вспомнил, что ты хотел почитать, так что вот, я пересылаю тебе ее.

И так Леарза остался наедине с книгой Эль Кинди, которую сперва вовсе не желал читать, но все-таки любопытство в нем победило.

Теперь он сидел, глядя в потолок, и глухая злость напополам с растерянностью поднималась у него в душе.

Что думал профессор, переводя эти строки? "Мой далекий потомок"... Догадался ли, к кому они обращены, или, может быть, решил, что это поэтический оборот речи?

Самому Леарзе это все было до страшного очевидно.

Эль Кинди, – действительно, будь он проклят, – уже тогда предвидел это все. "Последний Одаренный"... Эль Кинди совершенно точно знал, о ком писал. "Когда твои глаза откроются"...

Лучше умереть во сне, подумал Леарза.

Это все пугало и бесило его одновременно; он по-прежнему не находил себе покоя.

Тильда уехала по работе на Эмайн и должна была уже вернуться, да задерживалась. Ему было все равно; ненависть охватывала его, и он, собравшись едва ли за пять минут, сбежал по ступенькам крыльца, плюхнулся на сиденье аэро. Раньше машина эта принадлежала Белу, но, черт побери, она ему еще нескоро понадобится. То же самое и насчет сигареты, которую он выудил из нагрудного кармана кожаной куртки и уже привычным движением сунул в рот. Кончик сигареты вспыхнул синим огоньком, аэро тронулся с места.

Ему было все равно, куда; в каждом городе непременно найдется хоть один кабак, где можно будет напиться и хотя бы на время позабыть о своих сомнениях.

Ему казалось, что ничего иного и не остается.

***

В Ритире жизнь продолжала идти своим чередом, и ничто не говорило случайному посетителю о том, что в недрах главного корпуса научно-исследовательского института теперь принимаются чрезвычайно важные решения, и данные из далекой чужой системы поступают едва ли не каждый день.

Доктор исторических наук, специалист по ксенологии с мировым (может быть, лучше было бы сказать: галактическим) именем, профессор Айнсли Квинн от участия в научном совете Ритира некоторое время назад отказался, когда решил лично отправиться на Руос, но и теперь его мнение всегда учитывалось, даже для Лекса, кажется, оно имело особенное значение. Профессор Квинн большую часть своей долгой жизни посвятил изучению цивилизаций типа Катар, очарованный ими еще с детства, и перед многочисленными коллегами у него было одно ощутимое преимущество: Квинн никогда не гнушался лично принять участие в экспедиции и еще на Ятинге находился в инфильтрационной группе, пусть и недолго (Лекс тогда довольно быстро принял решение вступить в открытый контакт), а пару десятков лет спустя, когда открыли Венкатеш, он присутствовал на орбитальной станции и вплотную наблюдал за развитием конфликта между Ману и Виджалом.

Некоторые его коллеги удивлялись тому, что на сей раз профессор предпочел остаться на Кэрнане, хотя продолжал работать с материалами, присылаемыми с Анвина, однако сам Квинн коротко пояснял: "я уже слишком стар для этого". Его ассистент Малрудан, впрочем, подозревал, что у профессора есть и иная причина для того, чтоб оставаться в Ритире, а именно спасенный Морвейном руосец. Сам Гавин планировал в скором времени отбыть на космическую станцию "Анвин-1", но сперва желал защитить кандидатскую.

Таким образом, в тот день, ничем не отличавшийся от тысячи других, профессор сидел в своем просторном кабинете, обложившись древними книгами, вывезенными с Руоса, между которыми где-то затерялся и его планшет, но мысли Квинна витали далеко, а взгляд устремился на волосы страшной женщины на картине. Руосец, которому эта картина никогда не нравилась, не знал, что профессор вывез ее с Ятинга в свое время и что ей уже очень много лет.

В этот день к профессору явилась нежданная гостья, однако он ничуть не удивился ей и благодушно предложил сесть. Волтайр Морвейн была строго одета и выглядела старше из-за того, что стянула свои вьющиеся волосы в тугой узел на затылке, а может быть, и из-за своих слишком серьезных глаз. Она опустилась на предложенный стул и взглянула на профессора. Он с первого момента знал уже, из-за чего она пришла, однако продолжал смотреть на нее с прежней благожелательностью.

– Я... колебалась, профессор, – нехотя произнесла женщина, опустила голову. – Но все-таки я считаю, что вы должны знать. Я очень беспокоюсь... с Леарзой творится что-то неладное, ему снятся сны...

И она в подробностях принялась рассказывать; Квинн молча выслушал ее.

– Я понимаю, чего он боится, – завершила Волтайр. – Что его запрут в ксенологическом, будут изучать, словно какую-то букашку. Он по-прежнему считает нас бездушными машинами, не доверяет нам. Но если это действительно так, если Беленос был прав, и...

– Возможно, что все не так просто, – возразил Квинн, когда она осеклась и замолчала, коротко всплеснув руками. – Во всяком случае, вам ничего не остается, госпожа Морвейн, как отпустить его. Только время покажет нам, чего ждать. Конечно, мы должны присмотреть за ним, но никогда не следует забывать об осторожности.

– Кажется, именно наша осторожность так злит его, – вздохнула женщина. – Он такой импульсивный, часто ведет себя совершенно нерационально; он думает, что это просто трусость.

– Конечно, именно так на это смотрели и остальные люди его расы.

– Профессор... – неуверенно сказала она, – вы... тоже считаете, что его необходимо взять под контроль? Держать его в ксенологическом?

– Вы, я вижу, опасались такого решения, госпожа Морвейн, – добродушно отозвался он, – но все-таки предпочли рискнуть. Что ж, пожалуй, в большинстве члены научного совета именно так и подумают, однако здесь я с ними не соглашусь. Мы совершенно не знаем, что случится с ним: эти сны начались у него лишь теперь, когда его народа больше не существует. К тому же... Да будет вам известно, я лишь недавно закончил переводить одну книгу, написанную человеком с Даром Хубала: способностью, позволявшей этому человеку предвидеть будущее. Во многих ее местах автор выражается довольно туманно, даже двусмысленно; я обратил внимание на эти отрывки и вскоре понял, что они были написаны не просто так. Этот человек знал о том, что когда-то последний из его потомков будет читать эти строки. Ничего слишком определенного вынести из них нельзя, но... я полагаю, мы просто обязаны наблюдать.

Губы ее дрогнули; Волтайр видимым усилием вернула над собой контроль, крепко стиснула пальцы одной руки в другой.

– Я понимаю, я теперь не имею прямого отношения к нему, профессор, – тихо произнесла она. – Но не могли бы вы... ставить меня в известность?

– Конечно, конечно. Я думаю, я должен обсудить эти новости с Лексом, о результатах же нашей беседы я оповещу и вас. У меня, впрочем, есть основания считать, что Лекс согласится с моим мнением.

Распрощавшись с профессором Квинном, она поднималась наверх, на площадку для аэро, ничего не видела вокруг себя, и лицо ее было в те минуты каменным, как у ее брата. Ледяной ветер ударил ей в лицо, заставив пошатнуться; Волтайр остановилась и постояла какое-то время, вбирая холод собой. Она до сих пор не была уверена, правильно ли она поступила, и понимала, что Леарза боялся именно этого, но рассудок просто кричал ей о том, что так и надо было. Более того, иной подспудный страх привел ее сюда сегодня.

Волтайр уже однажды потеряла близкое ей существо из-за того, что промедлила и не обратилась за помощью.

11,43 пк

Виченте Моро с самого начала полагал, что это глупая затея, о чем прямолинейно сказал своему двоюродному брату; однако на Теодато будто что-то нашло, и переубедить его оказалось невозможно. Он смеялся и вообще вел себя как мальчишка, заявил, что если уж они теперь официально состоят в дурацком обществе Камбьянико, то должны повторить подвиг Кандиано, – тогда Виченте не выдержал, прищурившись, поинтересовался у него: что, и какого-нибудь бездушного взять к себе домой в качестве акта милосердия? Теодато был невыносим и с деланно-важным видом покивал головой, тогда Виченте буркнул, что в случае с ним, Теодато, это непременно окажется хорошенькая женщина. А тот и возражать не стал.

Когда разговор все же стал более серьезным, Теодато заявил, что не просит брата следовать за собой, но он для себя твердо решил выполнить задуманное, а Виченте только тяжко вздохнул в ответ. Как будто он мог оставить этого беспомощного идиота в одиночестве! Глупый Теодато ни разу в жизни, кажется, не покидал Централа, окружен был заботой родителей, потом почетом и уважением остальных, потому что он был вычислителем, и не самым плохим. Откуда ему было знать, что в кварталах бездушных совсем не так безопасно?

Таким образом, на утре оба брата собрались и отправились в путь. Теодато же настоял и на том, чтобы перемещаться пешком, тогда Виченте, возведя глаза к небу, строго ответил, что придется выйти на рассвете, иначе они и к ночи не вернутся. На это упрямый брат согласился; и то его поведение в тот день выводило из себя обычно каменнолицего Моро, потому что Теодато вел себя так, будто они отправились на прогулку, беспечно болтал и смеялся, размахивал руками и вообще вызывал у кузена желание отвесить ему плюху.

– Еще немного, и я поверю, что тебя покусал Кандиано, – буркнул наконец Виченте. – А может, и его личный закованный. Во всяком случае, содержимое твоей черепушки находится в воспаленном состоянии.

– Может, и так, – легкомысленно согласился Теодато. – Но согласись, если мы состоим в этом дурацком обществе по защите закованных, то, значит, и вести себя должны по-дурацки!

– Это нелогично.

– Вот и логично! В конце концов, а тебя он что, не покусал?..

Моро вынужден был только вздыхать и качать головой. Так, время от времени пререкаясь, братья действительно миновали врата Централа и принялись спускаться по шедшей под уклон улице, а дома вокруг них становились все меньше и бедней.

– Ты хоть это понимаешь? – сказал Виченте, сердито хмурившийся последние полчаса, – Наследник не одобряет эту затею. Сам Наследник, по всей видимости, тонко намекнул Кандиано, что лучше бы ему оставить свои альтруистические замашки.

– С чего ты взял? – удивился Теодато.

– Иначе стал бы Кандиано вступать в общество Камбьянико! Он что, показался тебе выжившим из ума в нашу последнюю встречу? Ничуть. Камбьянико – хорошее прикрытие для него, потому что безволен и труслив, в его тени сам Кандиано может спокойно действовать.

Теодато наконец озадачился.

– Я вообще-то понял, что он не безумен, – пробормотал он, – но насчет Наследника мне не приходило в голову.

– Идиот, – буркнул Виченте. – Теперь понимаешь, во что ввязался? Это уже не глупые шуточки. Более того, я уверен, что и Фальер легко раскусит уловку Кандиано, еще проще, чем это сделал я. А значит, весь вопрос в том, сколь долго он будет закрывать на это глаза. Неделю, месяц? До первой серьезной акции? Потом у нас могут возникнуть неприятности, и они возникнут, попомни мое слово.

– Фальер то, Фальер се, – неожиданно разозлился Дандоло, – а я делаю, что хочу! Где это написано, что я не имею права, вот, подружиться с закованным и приходить к нему в гости? Никто не станет отрицать, что они такие же люди, как мы.

– Не строй из себя слабоумного.

– И, наконец, что сделает мне Фальер? Лично явится ко мне и погрозит пальцем?

– Теодато!

Тот гневно выдохнул, но замолчал. Какое-то время они шли молча, оба взъерошенные и встревоженные. Попадавшиеся им навстречу люди с любопытством взглядывали на них, но быстро прятали глаза. Началась промышленная зона; домишки в этом месте были совсем уже убогие и вот окончательно сменились высоким каменным забором, из-за которого видно было только бетонные стены без окон.

– Это же завод? – спросил Теодато, делая вид, что никакого спора между ними не было. Виченте пожал плечами.

– Вестимо. Похоже, металлургический. Ты никогда не видел заводов?

– Нет, – удивился тот. – А что, ты видел?

– Доводилось пару раз, – нехотя как-то отозвался Виченте.

– И как там?

– Мрачно.

Теодато смолк, хотя немного надулся: ему хотелось, чтобы Виченте подробней рассказал о своих впечатлениях, но тому, кажется, не нравилась эта тема. Они миновали длинный угрюмый забор металлургического и оказались в переулке между двумя другими, казавшимися Теодато просто бесконечными; но вот заборы закончились, и кривая улица вывела их на крохотную площадь, окруженную со всех сторон двух– и трехэтажными зданиями, возле одного из которых (на стене его над крыльцом была какая-то выцветшая от времени вывеска) обнаружили настоящую толпу. Люди стояли будто бы в очереди, в основном это были угрюмые, широкоплечие рабочие заводов, одетые в грубую одежду, с мрачными грязными лицами.

– Зачем они тут стоят? – шепотом спросил Теодато, а Виченте вполголоса ответил ему:

– Не видишь, что ли? Это магазин. Они пришли купить еды.

– А почему на улице?

– Потому что внутри слишком много народа, они все туда не помещаются.

Теодато, напугавшийся поначалу, вновь набрался своей дурацкой решимости и без предупреждения направился прямо к стоявшим закованным; брат его, витиевато выругавшись про себя, вынужден был поспешить за ним. Рабочие начали понемногу оглядываться на них, наконец все заметили двоих чисто одетых аристократов, невесть что делающих здесь, посреди квартала закованных. Совершенно стихли и без того редкие, негромкие разговоры; на площади воцарилось гробовое молчание. По спине у Теодато побежали мурашки: это действительно было непередаваемое ощущение, на него смотрели десятки настороженных глаз, и в какой-то момент ему даже показалось, что они сейчас набросятся на него и убьют.

И вот один из рабочих, стоявший чуть в сторонке и сворачивавший цигарку, негромко обратился к ним:

– Кажется, вы потерялись, господа?

Даже Виченте, которого ничем было не смутить, будто бы вздохнул про себя с облегчением; остальные люди понемногу отвернулись от чужаков, сделали вид, что не замечают их, пусть и неправдоподобно: на площади по-прежнему была неестественная тишина. Теодато почти обрадовался, и все его внимание оказалось сосредоточено на заговорившем человеке.

– Нет, не совсем, – ответил он. – Мы просто хотели побывать в кварталах закованных. Скажи, отчего в магазине такая огромная очередь?

– Так ведь сегодня выдали плату, господин, – ровным голосом пояснил закованный, будто это должно было все объяснить. Теодато был по-прежнему растерян, и до него не дошел смысл этих слов.

– А ты тоже работаешь на заводе?

– Конечно, господин, – тот будто немного насторожился, припрятал незажженную сигаретку в карман замызганной куртки; должно быть, пожалел, что связался со странными аристократами. – Отчего вас это интересует? Вы что-то опять проверяете?

– Проверяем?.. – удивился Теодато. – Нет, нет... мы просто... черт возьми, Винни, это и вправду даже как-то некрасиво с нашей стороны... видишь ли, – он снова обратился к рабочему, – нам действительно просто было интересно, как вы живете. Некоторые... среди нас думают, что мы слишком мало знаем о вас, слишком плохо вас понимаем.

Рабочий молчал и просто смотрел на него своими черными глазами.

– Только теперь дошло до него, – еле слышно пробурчал Виченте, потом поднял взгляд на закованного. – Мы не отвлекаем тебя?

– Никак нет, господин, – ответил тот. – Я в очереди стоял с самого утра и уже купил все, что мне было нужно. Может быть, вас проводить?..

– Да нет, мы только пришли, – возразил Теодато. – ...А кем ты работаешь, что делаешь?

– Я механик, господин. Ремонтирую машины на комбайновом заводе.

– Там собирают зерноуборочные комбайны? – оживился Теодато.

– Да, господин...

– Всегда хотел посмотреть...

– Тео, – коротко одернул его брат. Это немного привело Дандоло в чувство, он оглянулся, озадачившись. Стоявший перед ними механик продолжал угрюмо смотреть перед собой, возле его грязных кирзовых сапог притулилась очевидно тяжелая тряпичная сумка.

– У тебя есть семья? – спросил Теодато, которому не пришло в голову в тот момент, что это может быть не лучший вопрос. Закованный как-то замялся, не зная, как ответить, чего хотят от него странные люди; наконец неуверенно сказал:

– Я живу с женщиной, господин. Она ждет меня...

– Чего ты задерживаешь человека, Тео, – вполголоса произнес Виченте, немедленно воспользовавшись этим, но Теодато пропустил его слова мимо ушей и спросил:

– А где вы живете?

– Мы снимаем комнаты у часовщика, господин...

– А можно посмотреть?

– Тео, это невежливо.

– Как вам угодно, господа.

– Тогда пойдем, – обрадовался Теодато, и механик покорно тронулся с места, подхватив свою сумку. Братья последовали за ним; Виченте по-прежнему сердито косился на Теодато, а тот игнорировал все взгляды. – Ах да! Меня зовут Теодато, а это мой брат Виченте. Тебе нет нужды называть нас "господами".

– Хорошо, – не сразу отозвался закованный.

– А как твое имя?

– Уло, – ответил тот.

Это было довольно нелепое путешествие; лицо закованного никак не меняло своего выражения, Виченте принял бесстрастный вид, хотя ругался про себя, должно быть, а Теодато то и дело задавал глупые вопросы, обрадовавшись, что его идиотская выходка удалась. Вопросы его приводили в замешательство то закованного, то Моро.

Вот они подошли к ничем не примечательному зданию, нижний этаж которого был выложен из грубо обтесанных камней, а верхний покрыт истрескавшейся штукатуркой; поднялись по скрипучей крутой лестнице, Уло первым открыл дверь, и братья уловили донесшийся из глубины помещения женский голос.

– У нас гости, – коротко предупредил механик. Женщина будто удивленно воскликнула, но слишком тихо.

И вот Теодато перешагнул через порог жилья закованного; в голове у него в тот момент была одна дурацкая мысль: "мы сделали то, до чего не додумался Кандиано!"

Это была длинная, но узкая комната, чисто убранная, пусть бедно обставленная. Центром ее, кажется, был электрический обогреватель (цели которого Теодато, никогда раньше не видевший подобных штук, не понял), возле него стоял покрытый дешевенькой скатертью стол. Женщины нигде не было видно: должно быть, она спешно убежала в соседнее помещение.

– Нина, – позвал ее Уло. – Нина, чего ты там возишься!

Снова какой-то невнятный звук, и наконец она высунулась из-за межкомнатной двери. Братья с любопытством посмотрели на нее; она была похожа на любопытное животное, одновременно и испугалась их, и оказалась очарована видом самых настоящих аристократов, невесть как очутившихся в ее маленьком темном мирке.

– Ну чего жмешься, – будто рассердился на нее механик, – иди, чаю налей.

– Это ни в коем случае не нужно, – спохватился Теодато. – Мы и так чересчур обременяем вас. Мы только хотели поговорить...

Уло оглянулся на него, как-то нахмурился; Виченте, бдительно следивший за братом, приметил, что взгляд того подозрительно задержался на тонкой фигуре женщины, и будто бы случайно стукнул того носком сапога по щиколотке. Теодато спешно повернул голову.

– Как вам будет угодно, господа, – угрюмо произнес механик.

Это был самый странный день в жизни Теодато Дандоло, пожалуй; они втроем, а потом вчетвером (когда Уло нехотя позвал свою женщину) сидели на обшарпанных скрипучих стульях, сам механик отвечал на вопросы прежним ровным тоном, но немногословно, а Теодато интересовало буквально все. Наконец темноволосая Нина опустилась на краешек стула возле своего мужа и присоединилась к разговору, сначала очень нерешительно, то и дело поглядывая на Уло, потом осмелела.

– Скажите, господин Теодато, – спросила она уже под конец, – а правда, что наши космонавты видели инопланетян?

Тот уже совершенно освоился и весело рассмеялся в ответ.

– Правда, – сказал он. – Но ты не думай, будто в космосе все точно так же, как на земле. Они увидели только чужой корабль, страшно перепугались и убежали, как трусы. Может быть, инопланетяне ищут нас, но никак не найдут, а ведь уже больше года прошло с тех пор.

– А вы их не боитесь?

– С чего бы их бояться? Говорят, они такие же люди, как и мы. А ты?

Нина закраснелась, снова покосилась на своего угрюмого мужа.

– Нет, – сообщила она. – Мне интересно.

Они возвращались в Централ значительно позже, уже даже начинало темнеть; небо затянуло холодными тучами, поднялся ветер. Теодато замерз, однако настроения ему это ничуть не испортило.

– Ну, ты доволен? – хмуро спросил его Виченте, поднявший воротник пальто. – Клянусь, ты так на нее пялился. Этот Уло не разбил тебе голову лишь потому небось, что ты чертов аристократ.

– Да будет тебе, – рассмеялся Теодато. – Я не имею на нее никаких видов.

Виченте только что-то неразборчиво буркнул себе под нос. Какое-то время они шли в молчании. Мир вокруг них окончательно потемнел, и в воздухе запорхали редкие белые снежинки.

– В самом деле, Фальер прав, – потом негромко и совершенно серьезно произнес Дандоло, сунув руки в карманы, глядя перед собой. – Этим людям не нужно, чтобы какие-то идиоты из Централа боролись за их права. Жизнь для них такая, какая она есть... они не знают иной и потому спокойны. Но, как я уже говорил тебе, мне плевать на закованных, меня интересуют другие вещи. И я думаю, что Кандиано и его сумасшествие могут здесь быть полезными.