Текст книги "Клетка ангела (СИ)"
Автор книги: Анна Зайрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
18
Хлоя
Мы со Славой стоим перед домом и наблюдаем, как три белки гоняются друг за другом от дерева к дереву, когда по подъездной дорожке выкатывается черный пикап. Окна не так темно тонированы, как в машине покойных убийц, но я все еще замираю на месте, застигнутая врасплох воспоминанием настолько сильным, что меня покрывает холодный пот.
«Хлоя? Хлоя, кто это? Кто это, Хлоя?
Я моргаю, глядя на Славу, который настойчиво дергает меня за рукав, и прогоняю ужасные воспоминания о том, как моя «Тойота» разбилась о дерево. Я думала, что справляюсь с тем, что произошло – даже мои кошмары стали меньше в эти безмятежные дни, – но, похоже, я обманывал себя.
Я оправилась от своей травмы не больше, чем Алина от своей.
"Это кто?" – снова спрашивает Слава, раскачиваясь взад и вперед на каблуках, когда грузовик останавливается в десятке футов от нас. По мере того, как улучшались и его знания английского языка, и его отношения с Николаем, он, к моему большому удовольствию, стал гораздо более напористым, а иногда и надоедливым маленьким мальчиком.
Мне удается тепло улыбнуться в его сторону. «Я не знаю, дорогой. Посмотрим."
Мы вдвоем пристально смотрим на машину, когда водительская сторона открывается, и миниатюрная молодая женщина, одетая в джинсы, обтягивающую белую футболку и потертые походные ботинки, выскакивает из сиденья. Худощавая, но слегка пышная, с тонкими симметричными чертами лица и густыми светлыми волосами, собранными в небрежный пучок, она выглядит на семнадцать или восемнадцать и напоминает мне нечто среднее между Сиршей Ронан и Мэрилин Монро, если обе из них были взъерошенными. на скорости.
Как вихрь, она обрушивается на нас. "Привет! Ты должно быть Хлоя. Прежде чем я успеваю ответить, она хватает меня за руку и с энтузиазмом машет ею. Затем она опускается на колени и лучезарно улыбается Славе. – А ты Славочка, да ?
Ее внезапный переход на русский застает меня врасплох; она говорила со мной на чистом американском английском. Слава, кажется, тоже озадачен. Никто из окружающих его взрослых обычно не бывает таким игривым и энергичным.
– Привет, – говорю я, когда она снова вскакивает на ноги. Буквально прыгает, как ребенок. Может, она даже моложе, чем я думал? «Я Хлоя . И вы?"
Ее широкая улыбка покрыта ямочками, серые глаза призывно блестят. – Можешь звать меня Машей.
«Приятно познакомиться, Маша. Ты.."
– Где Николай? – прерывает она. – Я здесь, чтобы увидеть его.
Что-то ущипнуло меня глубоко внутри, в голове зашевелилось ужасное подозрение. – Он должен быть в своем кабинете. Хочешь, я отвезу тебя туда?»
– Не надо, – беззаботно отвечает она и бежит к дому.
Ощущение пощипывания превращается в откровенное бурление в животе. Эта девушка красивая, более чем красивая. Она ослепительна даже в повседневной одежде. Наденьте на нее одно из платьев Алины, и она сможет расхаживать по подиуму или, по крайней мере, по красной ковровой дорожке, поскольку она даже ниже моего роста. И пока она молода, она далеко не детская; на самом деле, ее самоуверенность заставляет меня думать, что она вовсе не подросток. Глядя, как она исчезает в доме, я не могу не вспомнить, что до встречи со мной Николай имел обыкновение налетать на всяких красивых женщин, в том числе, насколько мне известно, и на эту Машу.
Откуда еще она знает, куда идти? Или слышал о Славе?
Или я?
Должен признать, что последний фрагмент не соответствует этой теории. Если она любовница Николая, настоящая или прошлая, зачем ему рассказывать ей обо мне? Если, конечно, у них не происходит какой-то странной ситуации с друзьями с привилегиями, и, в отличие от меня, у нее нет ревнивой кости в теле.
– Ты когда-нибудь видел ее раньше? – спрашиваю я Славу, изо всех сил стараясь сохранять непринужденный тон. – Я имею в виду, до сегодняшнего дня?
Слава моргает, глядя на меня. Он понимает кое-что из того, что я сейчас говорю, но не все.
Вздохнув, я хватаю его за руку и веду к дому. Я не понимаю, почему мне так хочется узнать, кто эта молодая женщина, – если Николай теряет ко мне интерес, то это может быть только к лучшему. И все же, что бы ни говорил мой рассудок, от одной мысли о нем с Машей мне хочется сломать каждую косточку в ее крошечном теле, похожем на Мэрилин Монро.
19
Хлоя
Оставив Славу с Людмилой на кухне, я иду в кабинет Николая, напрягая грудную клетку, пока поднимаюсь по лестнице.
Глупо ревновать. Иррациональный. Но я не могу помочь зеленому монстру, вцепившемуся мне в грудь. Что, если я совершенно неверно истолковала то, как Николай избегал меня последние две недели? Может быть, вместо того, чтобы бороться со своим желанием меня, он просто перестал меня хотеть. В конце концов, забота о моих травмах могла заставить его посмотреть на мое тело в другом свете.
Я никогда не была особенно неуверенна в этом теле, но у меня также никогда не было отношений с таким безбожно красивым мужчиной, как Николай.
Подожди, нет, мы не в отношениях. Это могло случаться и раньше, когда я считала его нормальным, законопослушным, хотя и неприлично богатым человеком. Я не знаю, как это теперь назвать. Если человек, с которым вы переспали, держит вас в плену, а также защищает от того, кто хочет вас убить, считается ли это отношениями? Хотя бы не стокгольмского синдрома? Не говоря уже о том, что технически он по-прежнему мой работодатель – конверты с деньгами прибывают в мою комнату каждый вторник, как часы.
Отложив пока эти размышления, я подхожу к двери его кабинета. Он закрыт, и когда я прижимаю к нему ухо, я слышу голоса, говорящие по-русски. Слушая, я различаю яркий, женственный тон новоприбывшего, а также глубокий, мягкий, опасно соблазнительный тон Николая.
"Что делаешь?"
Вздрогнув, я резко оборачиваюсь к Алине, которая стоит в коридоре, вопросительно склонив голову набок. «Эм…»
В ее глазах мелькает веселье. – Ты шпионишь за моим братом?
"Нет, конечно нет." Я чувствую, как мое лицо горит, пока я пытаюсь найти хорошее объяснение. – Я просто…
"Подойди." Она хватает меня за локоть и тащит по коридору в свою комнату, где чуть не толкает меня внутрь, прежде чем повернуться ко мне лицом. – Хорошо, теперь скажи мне. В чем дело?"
"Ничего такого."
Она выгибает бровь, смущающе похожая на своего брата.
Я пещера. "В порядке Хорошо. Вот эта молодая женщина, которая только что приехала, и…
– Ты имеешь в виду Машу?
Мое сердце замирает. "Ты знаешь ее?"
– Это новейшая находка Валери. На мой непонимающий взгляд она говорит: «Мой младший брат собирает людей с разными полезными навыками. Я понятия не имею, какие у нее, но я ненадолго столкнулся с ней у него дома, прежде чем мы уехали из Москвы, и, в отличие от других его домашних животных, она представилась».
– Его питомцы?
Она кивает. «Вот как я их называю. Он внушает этим людям почти патологическую преданность».
Ха, ладно. Может быть, она не любовница Николая – или, по крайней мере, не только это.
– Николай тоже встречался с ней? Как в Москве? Или же.."
«Хлоя…» Алина колеблется, затем мягко говорит: «Я не думаю, что тебе стоит так о ней беспокоиться».
Мое лицо снова горит. "Я не…"
– Ты такой, и я понимаю. Она необычайно хороша. Но она здесь не для того, чтобы согреть Николаю постель.
– Так ты знаешь, зачем она здесь? Мое облегчение быстро затмевается любопытством с оттенком беспокойства. Почему-то приезд этой Маши кажется знаменательным, как дурное предзнаменование.
Алина снова колеблется, потом качает головой. "Не совсем. Обо всем этом надо поговорить с Николаем.
«Все что? Это связано с твоим отцом?
Ее вздрагивание почти незаметно, как и быстро скрываемое удивление. – Не могу сказать, – говорит она, тщательно скрывая выражение лица. «Мой брат знает ответы на все вопросы».
Я смотрю на нее, мой разум переворачивается. Если дело не в ее отце… «Это как-то связано со мной ?»
Она вздыхает. «Просто поговори с Николаем, Хлоя. Пожалуйста."
И прежде чем я успеваю надавить на нее дальше, она выводит меня из своей комнаты.
У меня не будет возможности поговорить с Николаем до позднего вечера. Весь день он проводит в своем кабинете с Машей – я знаю, потому что десятки раз прохожу мимо его двери. В какой-то момент к ним присоединяется Павел, и бормотание двух голосов превращается в три, а рычание человека-медведя легко узнать.
К обеду Маша уходит – мы со Славой смотрим, как ее пикап уезжает из окна его спальни, – но семейный обед – не лучшее время, чтобы мучить Николая по поводу потенциально взрывоопасной проблемы, поэтому я проглатываю свои животрепещущие вопросы и жду.
Мой момент наступает после обеда, когда Людмила убирает со стола и все встают, чтобы пойти по своим комнатам. Весь обед я чувствовала на себе пристальный тигриный взгляд Николая, чувствовал в его взгляде задумчивость.
Что бы ни происходило, меня это беспокоит. Теперь я почти уверена в этом.
Словно угадав мой план, Алина хватает Славу и с рекордной скоростью исчезает вверх по лестнице, оставив нас с Николаем наедине в столовой.
– Можем ли мы взять ночной колпак? – спрашиваю я, когда он тоже поворачивается, чтобы уйти. Мой голос ровный, хотя сердце бьется неровно. Это опасно во многих отношениях. Мало того, что я рискую покончить с миром и спокойствием, царившим в моей жизни за последние две недели, так еще и мое огнестрельное ранение почти полностью зажило.
Если Николай все еще заинтересован во мне таким образом, мало что может помешать ему действовать в соответствии с этим желанием.
Он поворачивается ко мне лицом. Его челюсти напряжены, глаза блестят, как древний янтарь. «Ночной колпак? Я думал, ты не сильна в дижестивах, зайчик.
Я сглатываю от сухости в горле. – Я в настроении выпить немного коньяка.
По крайней мере, я мог бы использовать это, чтобы укрепить свою храбрость.
Голос Николая грубеет. "Хорошо. Дай мне минуту." Он исчезает на кухне и появляется с подносом хрустальных графинов, окруженным стаканами. Сегодня вечером Павел должен быть не на службе у сервера, иначе Николай тоже хочет уединения.
Пока он наливает нам по стакану, я снова сажусь, тайком вытирая влажные ладони о юбку вечернего платья. Он сделан из шелкового материала кораллово-персикового оттенка, который, по словам Алины, делает мой цвет лица «золотым и сияющим». Интересно, Николай тоже так думает, или все, что он видит сейчас, когда смотрит на меня, – это воспитателя своего сына.
Что было бы хорошо. Удивительно, правда. Я не хотел бы, чтобы такой опасный человек зациклился на мне, делая всевозможные нервирующие заявления о нитях судьбы и…
– Что ты хотела обсудить, зайчик? Голос Николая снова становится бархатным, когда он опускается на сиденье напротив меня. Помешивая коньяк в своем стакане, он смотрит на меня через край, приспустив крышки. – Я предполагаю, что тебя здесь нет, потому что тебе вдруг захотелось моей компании.
Моя кожа вся краснеет. На самом деле я жажду его компании, как бы неохотно это признавал. После нашей экспедиции по сбору цветов мы мало времени проводили вместе – по крайней мере, наедине. Во время еды Алина и Слава служат буфером, а Людмила и Павел всегда рядом на заднем плане. Даже смена повязки, когда он один раз вошел в мою комнату, прекратилась, как только моя рана заросла и больше не нуждалась в повязке.
Правда в том, что я почти не общался с ним в последние дни, и я скучал по этому. Я скучал по нашим разговорам, по его непоколебимой сосредоточенности на мне… даже по тому, как он заставляет меня чувствовать себя мышкой, с которой играет страшно горячая кошка. Конечно, я не могу позволить ему узнать об этом. Не тогда, когда у меня все еще есть крупица надежды на то, что когда-нибудь моя жизнь вернется в нормальное русло – нормальное, в котором не будет опасных людей, пытающих и убивающих.
Сделав вдох, я бросаюсь прямо в нее. «Почему она была здесь? Кто она?"
Он молчит несколько мгновений, изучая меня своим пристальным взглядом, в то время как коньяк остается нетронутым в его руке. «Она ценная вещь», – наконец говорит он. – Мой брат Валерий прислал ее, когда я объяснил твою ситуацию.
Мое сердце подпрыгивает, во рту пересохло. После моего разговора с Алиной я задался вопросом, может ли это быть правдой, но услышать, что это так прямо подтверждается… С дрожью я тянусь к своему коньяку и делаю глоток, позволяя ему прожечь огненный путь по моему пищеводу. «Что за актив?» – спрашиваю я, когда позывы к кашлю стихают.
«Первоначально правительственный вид. Теперь наша».
Значит, шпионка или какой-то другой оперативник – и далеко не так молода, как я думал, если у нее такое прошлое. Я полагаю, я могу это видеть. Если бы я встретил Машу на улице, я бы никогда не заподозрил ее в каком-то «активе», но, наверное, в этом все дело. Эта игривая, юношеская внешность делает эффективную маску.
Прежде чем я успеваю спросить, какова именно ее роль в моей ситуации, снова заговорил Николай. – Зайчик… – Его тон снова стал смущающе нежным. "Это подтверждается. Брансфорд – твой биологический отец.
Мое сердцебиение учащается еще больше, кожа на руках покрывается мурашками. "Ты имеешь в виду…"
«Маша получила образец ДНК из Брансфорда. Он совпадает с вашим.
Совпадает с моим. Мой желудок тошнотворно скручивает, холод распространяется по всему телу. Я знала, что так и должно быть, с тех пор, как Николай рассказал мне о том, что обнаружил его старший брат, но какая-то часть меня, должно быть, все еще питала крупицу надежды.
Надежда, которая теперь раздавлена и обращена в пыль.
– Почему ты… – я останавливаюсь, чтобы откашляться от хриплого горла. – Почему ты хотел это подтвердить?
Я не хочу думать о том, как эта Маша получила образец Брансфорда или мой. На самом деле, последнее, должно быть, было легко: моя зубная щетка, несколько выбившихся волос на подушке, чашка, из которой я пил… Кандидат в президенты со всей сопровождающей охраной, однако…
– Потому что мне нужно было быть уверенным.
Я моргаю, понимая, что отвлекся от ключевого вопроса. "Но почему? Я имею в виду, не поймите меня неправильно, я благодарен». По крайней мере, я так думаю. Лучше знать, что ты отпрыск убийцы-насильника, или просто сильно подозревать это?
Николай ставит свой стакан, жидкость внутри остается нетронутой. – Я обещал защищать тебя, зайчик.
Холод снова пробегает по мне, мой разум отваживается пойти по пути, по которому я бы хотел, чтобы он не пошел. "Ты сделал это. У тебя есть я. Здесь я в безопасности, не так ли? По крайней мере, из Брансфорда.
Он наклоняется вперед, его большие теплые ладони накрывают мои замерзшие руки. "Ты. И ты будешь в еще большей безопасности, когда он больше не будет для тебя угрозой.
Я смотрю в его гипнотизирующие радужки, эти насыщенные, насыщенно-золотые с зеленоватыми крапинками. – Как это не угроза? Я избегала думать о будущем именно по этой причине: я не могу представить себе будущее, в котором Брэнсфорд не будет представлять угрозы. Как черепаха, я довольствовалась тем, что пряталась в своей скорлупе, выжидая день, час за раз, все время говоря себе, что в конце концов я во всем разберусь и предам маминого убийцу правосудию.
Но не Николай. Он не прятался от реальности – он планировал. И природа этих планов заставляет ледяные пальцы скользить по моему позвоночнику.
У меня такое ощущение, что представление Николая о справедливости резко отличается от моего.
Он улыбается, как будто я наивный ребенок. – Тебе не о чем беспокоиться, зайчик. Я справляюсь с этим».
На короткое трусливое мгновение я испытываю искушение сделать именно это: не волноваться, оставить дело в его умелых, безжалостных руках… тех, кто так собственнически, так нежно держит мои.
Те самые руки, которые без колебаний забрали две жизни прямо передо мной.
Именно это воспоминание, это живое воспоминание о криках измученного убийцы решает все за меня. Возможно, я развил в себе способность избегать реальности, но даже я не могу закрыть глаза и притвориться слепым.
– Что ты собираешься с ним сделать? Мой голос такой же неустойчивый, как и мой пульс. «Николай, пожалуйста, я должна знать. Чем ты планируешь заняться?"
Крошечные мышцы вокруг его глаз напрягаются – единственное изменение в его выражении. «Нет ничего, чего бы он не заслужил».
Я отстраняюсь, вырывая свои руки из его хватки. – Ты не можешь убить его.
"Почему бы и нет?" Голос у него ровный, тон такой мягкий, как будто мы говорим о вечеринке. Откинувшись назад, он снова берет свой коньяк, и на этот раз делает неторопливый глоток, прежде чем поставить его на стол.
Я недоверчиво смотрю на него. – Потому что он человек . Как это не самоочевидно? – Злой человек, конечно, но ты не можешь просто убить любого, кто…
«Кто пытается тебя убить? Я могу и я буду."
Мое сердце пропускает удар. Он имеет это в виду, я вижу это, и это осознание наполняет меня всевозможными долбаными эмоциями: благодарность, смешанная с ужасом, надежда, граничащая со страхом, и, что самое тревожное, мстительное ликование.
Я хочу, чтобы Брэнсфорд умер за то, что он сделал с моей мамой. Я хочу этого так сильно, что чувствую вкус. И себе тоже хочу. Я хочу вернуть свою жизнь, свою свободу, свой душевный покой. Я хочу спать всю ночь без кошмаров и ходить по улице без страха. Я хочу перестать видеть опасность в каждом пикапе, в каждом незнакомом лице.
Я хочу, чтобы Брансфорд был на глубине шести футов, и если Николай сделает это, я буду свободна… и такой же убийца, как и он.
Именно эта последняя мысль подавляет мою темную тоску. Как бы я ни хотела свободы и мести, мы говорим об убийстве – хладнокровном, преднамеренном убийстве. Одно дело, когда Николай расправился с двумя вооруженными убийцами в лесу; каким бы тревожным ни было это свидетельство, то, что он сделал, в конечном счете ничем не отличается от того, что мог бы сделать полицейский в его ситуации, за исключением части пыток. То, что мы сейчас обсуждаем, – это совсем другой уровень пиздеца, и хотя какая-то часть меня не может не радоваться готовности Николая защитить меня до такой степени, я не могу оставаться в стороне и позволить этому случиться.
Поскольку апелляция к здравому смыслу морали не сработала, я пробую другой подход. – Николай, пожалуйста. Будь благоразумен. Он видный политический деятель. Ты не можешь просто убить его. Это будет убийство, имеющее серьезные глобальные последствия. ФБР, ЦРУ, СМИ…
"Я знаю. Вот почему я должен был убедиться в его вине.
Еще один холодок пробегает по моей спине. Его лицо неумолимо, голос все еще тревожно ровный. Он все обдумал; это не какой-то импульс с его стороны.
Чтобы защитить меня, он собирается устранить кандидата в президенты, и я ничего не могу сделать, чтобы изменить его мнение.
Я все равно стараюсь, хотя бы для того, чтобы защитить его . "Что на счет твоей семьи? Жизнь, которую ты строишь здесь со Славой? Если они узнают, что за этим стоит ты…
«Они не будут».
«Как ты можешь быть так уверен? Будет глобальная охота, какой не было с тех пор…
– Зайчик… – Наклонившись вперед, он снова накрывает мои руки, заставляя меня понять, что я ломала их об стол. Его голос мягок, его тон устрашающе спокоен, когда его взгляд держится на мне. "Я знаю, что я делаю. Брэнсфорд умрет, и это будет по естественным причинам. Его партия будет оплакивать, нация будет оплакивать, а потом они перейдут к другому блестящему новому делу, какому-нибудь другому красноречивому политику».
"Естественные причины? В пятьдесят пять?
«Порок сердца, до сих пор не диагностированный. Это будет по-настоящему трагично». Он откидывается назад, поднимая свой стакан. «Там, где есть воля, есть способ – и мы, Молотовы, превосходно находим эти пути».
20
Николай
Она неуверенно встает, глядя на меня, и я борюсь с желанием обнять ее. Я борюсь с этим, потому что за потребностью в утешении скрываются более темные, более опасные побуждения, рожденные голодом настолько глубоким и диким, что пугаю даже меня.
Как только я поддаюсь этому, как только я выпущу зверя, рычащего внутри меня, пути назад уже не будет.
Две недели я дал ей. В течение двух столетних недель я делал невозможное и оставался в стороне. Ну, не совсем. Я провел десятки часов, наблюдая за ней через камеры в комнате Славы и в ее спальне, но это и наши краткие разговоры за едой только добавили мне мучений.
Я никогда не считал себя мазохистом, но я должен им быть, потому что я добровольно принял утонченную пытку держать ее на расстоянии вытянутой руки, но не позволять себе владеть ею.
И сегодня вечером, кажется, последнее испытание моего самоконтроля. Потому что она, наконец, разыскала меня, хотя и не по тем причинам, по которым я хотел. Часть меня надеялась, что она будет скучать по мне, что она придет ко мне, потому что хочет меня с таким же отчаянием, как я хочу ее.
Потому что она готова быть моей, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Мне пора спать, – говорит она дрожащим голосом, и мне приходится сдерживать прилив разочарования. Чего я ожидал? Она в шоке, и на то есть веская причина. Немногие обычные граждане понимают, как легко сделать убийство похожим на что-то другое – если это желаемый результат. Все громкие убийства и отравления радиацией, которые попадают в новости, должны быть заслуживающими освещения в печати. Это послание, предупреждение другим, кто может попытаться пойти против истеблишмента.
На каждый экзотический яд, кричащий о тайном вмешательстве правительства, приходятся десятки неудач со здоровьем и обычных несчастных случаев, которые расчищают препятствия на пути могущественных, безжалостных людей… таких, как моя семья.
Это не первое тайное убийство, которое мне приходится планировать.
Изначально я не собирался рассказывать об этом Хлое. Она бы узнала о смерти Брэнсфорда из новостей, как и все остальные, и какие бы подозрения она ни питала в тот момент, они были бы далеко не такими обременительными, как знания, которые она несет сейчас. Но сегодня вечером она пришла ко мне, требуя ответов, и я не мог заставить себя солгать ей. В какой-то степени в этом виновата и моя сестра. Хотя Алина держала рот на замке в отношении Хлои, она почти каждый день приходила ко мне, настаивая на том, что Хлоя имеет право знать, что я планирую, что это должно быть ее решение.
Я категорически не согласен с последним, но я пришел к выводу, что в первом есть некоторые достоинства. Я не хочу, чтобы мой зайчик переживал из-за ее положения, беспокоясь о том, что в любой момент на нашем пороге могут появиться новые убийцы. Не то чтобы они прорвались, но все же сознание того, что кто-то хочет ее смерти, должно давить на нее.
Что ее биологический отец хочет ее смерти.
Нет, это к лучшему, что я ей сказал. Маше нужно как минимум несколько недель, чтобы выполнить свою миссию, и таким образом Хлоя знает, что я позабочусь об этом, и ей не о чем беспокоиться.
Выдвинув свои возражения, она может расслабиться с чистой совестью. Это мое решение, мой грех, а не ее.
Вставая, я улыбаюсь ей, надеясь, что она не видит искривленного голода в моих глазах, темной потребности, которая кипит в моих венах, как свежая лава. "Конечно. Если ты устал, иди спать, зайчик.
Как бы я ни хотел претендовать на нее, сегодня не ночь. Я слишком голоден, слишком близок к краю, и хотя ее раны почти зажили, она все еще далеко не там, где должна быть, чтобы справиться со мной.
Она отступает, словно прочитав мои мысли, но затем ее плечи расправляются, а тонкий подбородок поднимается. – Нет, – твердо говорит она, шагая ко мне из-за стола. – Я не уйду, пока ты не пообещаешь найти еще один из этих «способов».
