Текст книги "Клетка ангела (СИ)"

Автор книги: Анна Зайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Анна Зайрес
Клетка ангела
Одержимость Молотовым: Книга 2

Перевод группы t.me/maryhotbooks

1

Хлоя

Я вернулась. Снова в логове дьявола.

Эта мысль крутится в моем ослепленном болью сознании, когда машина подъезжает к ультрасовременному горному особняку Николая. На подъездной дорожке нас ждут с каталкой мужчина и две женщины в больничной форме – предположительно, бригада медиков, о которой упоминал Николай. За ними Алина, сестра Николая, ее красивое лицо бледное и озабоченное.

Все это я регистрирую только мимоходом. Все мои чувства поглощены мужчиной, который собственнически держит меня на коленях.

Николай Молотов.

Сам дьявол.

Его сильные руки обвивают меня, прижимая к своему большому телу, и хотя я только что видела, как он убил двух человек, я не могу не чувствовать утешение от его прикосновения, его тепла, его знакомого кедрового и бергамотового запаха. запах. Его вкус остается на моем языке, мои губы пульсируют от его поцелуя, и, как бы мне ни хотелось отрицать это, страх – не единственная эмоция, наполняющая мой желудок при мысли о том, что он держит меня здесь против моей воли.

– Еще несколько секунд, зайчик, – бормочет он, приглаживая мои волосы, и по мне пробегает дрожь, когда мои глаза встречаются с его ярким тигриным взглядом.

Я вижу монстра под его красивым фасадом. Теперь ясно как божий день.

Павел выпрыгивает из машины первым, открывая нам дверь, и волна головокружения обрушивается на меня, когда Николай вылезает наружу, прижимая меня к своей груди. Хотя он и осторожен, это движение вызывает приступ тошнотворной боли в моей руке, и далекие горные вершины кружатся в моем поле зрения, пока он осторожно кладет меня на каталку.

Зажмурив глаза, я сосредотачиваюсь на дыхании и не теряю сознание, когда меня вкатывают в дом, а Николай отдает приказы бригаде медиков в перерывах между разговором по-русски с Алиной и Людмилой. Я полагаю, он объясняет, что произошло, но мне слишком больно, чтобы волноваться в любом случае.

В меня никогда раньше не стреляли, и это не весело.

Когда я открываю глаза в следующий раз, я уже в своей спальне, а доктор и его команда суетятся вокруг моей каталки. Через несколько секунд к моей левой руке прикрепляют капельницу, и я подключаюсь к нескольким мониторам. Я понятия не имею, откуда взялось все это медицинское оборудование, но моя спальня, похоже, превратилась в больничную палату.

Доктор, уже в халате и хирургической маске, спрашивает, нет ли у меня аллергии на латекс или какие-либо лекарства, натягивая пару перчаток.

«Нет», – хриплю я, и одна из медсестер прикрепляет пакет с жидкостью к верхней части стойки для капельниц. Мгновенно меня охватывает приятное утомление, от которого тяжелеют веки.

Последнее, что я вижу перед тем, как мир исчезнет, это Николай, стоящий в углу комнаты, его золотые глаза устремлены на меня с яростной напряженностью. На его скуле все еще темное пятно – кровь человека, которого он пытал, чтобы получить ответы, – но сладкое облегчение от анестезии растекается по моим венам, и я не могу сдержать кривую улыбку, которая искривляет мои губы.

Я защищу тебя , сказал он, и, поскольку тьма поглотила меня, я ему верю.

Он защитит меня от всех, кроме себя.

2

Николай

Моя сестра перехватывает меня, как только я выхожу из комнаты Хлои. Должно быть, она все это время стояла в коридоре.

"Как она?"

– Она будет жить, не благодаря тебе. Мой тон суров, но мне плевать.

Это Алина виновата, что мы в этой неразберихе. Она сказала Хлое, что я убил нашего отца. Она дала ей ключи от машины, что позволило ей сбежать.

При моих словах Алина вздрагивает, но стоит на своем. Ее лицо по-прежнему бледное и одутловатое, но зеленые глаза ясны, и от нее уже не пахнет коктейлем с наркотиками. – Я имею в виду, каково ее состояние? Что сказал доктор?"

Я вздыхаю, проводя рукой по волосам. «Ей повезло. Пуля прошла прямо через руку, едва задев кость. Она потеряла много крови, но недостаточно для переливания. У нее также вывихнута лодыжка. Кроме того, она вся в синяках и царапинах.

«Коля…» Моя сестра выглядит такой несчастной, какой я ее никогда не видел. "Мне правда жаль. Я не знала о…

"Остановись." Я не в настроении выслушивать ее извинения и оправдания. Возможно, она не знала об убийцах, охотящихся на Хлою, но это не оправдывает того, что она сделала. Как и тот факт, что она была под действием лекарств. Прежде чем сказать что-то, о чем потом пожалею, я спрашиваю: «Где Слава?»

«Людмила водила его в гости к охранникам. Я попросила ее пока держать его подальше от дороги, учитывая… ну, знаешь. Она машет рукой в сторону двери Хлои.

"Хорошая мысль." Я знаю, что не должна нянчиться со своим сыном, но мне странно не хочется подвергать его жестоким реалиям нашей жизни, как это делал со мной наш отец. Охота и рыбалка – это одно, я рад, что Павел учит Славу этому наряду с другими важными жизненными навыками, но я бы не хотел, чтобы он видел своего наставника в крови.

Со временем он узнает, что значит быть Молотовым, но не сейчас.

Алина вздохнула с облегчением от моей похвалы. "Так что же случилось?" – спрашивает она, следуя за мной, пока я иду в свою комнату. – Кто послал за ней убийц?

"Это долгая история." Один я все еще перевариваю себя. – Достаточно сказать, что она все еще в опасности.

Алина хватает меня за рукав, и я останавливаюсь. – Значит, ты не…?

"Я это сделал." Я всадил пулю в мозг одному из убийц, а другого ранил так сильно, что вскоре после этого он умер, но не раньше, чем я узнал от него имя.

Имя, с которым я все еще пытаюсь разобраться.

Моя сестра смотрит на меня с хмурым взглядом на лбу. – Но ты думаешь, что их будет больше.

"Я в этом уверен."

"Почему? Кто она, Коля?

– Вот что я намерен выяснить.

Вырвавшись из ее объятий, я захожу в свою комнату и закрываю дверь.

Хотя Хлоя все еще в постели, мне не терпится вернуться к ней, поэтому я быстро принимаю душ и переодеваюсь. Затем я отправляю сообщение Константину, сообщая ему о том, что я узнал, и прошу его команду хакеров изучить человека, которого убийца назвал своим работодателем.

Том Брансфорд.

Кандидат в президенты, который может быть отцом Хлои.

Она еще не знает, что последняя часть, и я не знаю, должен ли я сказать что-нибудь о своих подозрениях, пока у меня нет более конкретных доказательств. Прямо сейчас улики в лучшем случае косвенные, и если я ошибаюсь, у Хлои будет еще больше причин думать, что я извращенный монстр.

Который я есть. Я просто не хочу, чтобы она так думала обо мне.

Моя грудь сжимается, когда я представляю милую, сияющую улыбку, которую она подарила мне до того, как подействовали лекарства внутри капельницы. Я хочу большего, а не того пустого, испуганного взгляда, который был у нее в лесу, когда я подошел к ней с пистолетом в руке, убив одного из нападавших и ранив другого.

Я никогда больше не хочу видеть это выражение на ее лице.

Алины уже нет, когда я выхожу в коридор и спешу обратно в комнату Хлои. Я знаю, что с ней все в порядке, когда за ней наблюдают врач и медсестры, но я не могу избавиться от беспокойства, которое гложет меня каждый раз, когда она исчезает из поля моего зрения. Она была чертовски близка к смерти. Если бы я появился через несколько минут, если бы команда Константина не смогла взломать спутник АНБ, чтобы определить ее точное местонахождение, если бы пуля пробила ее тело в нескольких дюймах левее – существует бесконечное количество способы, что это могло оказаться по-другому.

Бесконечное количество способов, которыми я мог потерять ее.

«Она должна прийти в себя через несколько минут», – сообщает мне доктор, когда я вхожу в ее палату. Он один из лучших хирургов-травматологов в штате; Павел доставил его и его команду на вертолете из Бойсе за непомерную плату, на которую можно купить как их услуги, так и их свободу действий.

"Хороший. Спасибо." Не обращая внимания на взгляды двух медсестер, я приближаюсь к Хлое, болезненная боль сжимает мою грудную клетку, когда я замечаю сероватый оттенок ее бронзовой кожи. Они смыли кровь и грязь с ее лица и рук и одели ее в больничный халат, но ее волосы все еще спутаны, и в золотисто-каштановых прядях застряла пара веточек и листьев.

Я убираю обломки и бросаю их на столик рядом с ее каталкой. Я ненавижу видеть ее такой, такой маленькой, хрупкой и раненой. Я бы все отдал, чтобы принять эту пулю за нее, или еще лучше, чтобы проснуться на несколько часов раньше, чтобы остановить ее от ухода.

Протянув руку, я нежно поглаживаю костяшками пальцев ее изящную челюсть. Ее кожа мягкая и теплая. Не в силах удержаться, я провожу большим пальцем по ее слегка приоткрытым губам. Плюшевые, кукольные губы, верхняя чуть полнее нижней. Грешные уста, способные соблазнить святого – не то, чтобы я им был и когда-либо был.

Отдергивая руку, пока мое тело не успело отреагировать неадекватно, я подхожу к стулу в углу комнаты и сажусь ждать, пока доктор исчезнет в ванной. Медсестры упаковывают припасы; как только Хлоя придет в сознание и станет стабильной, они уйдут.

В соответствии с обещанием доктора, прошло всего несколько минут, прежде чем Хлоя пошевелилась, слабый звук сорвался с ее губ, когда ее веки распахнулись. Я тут же вскакиваю на ноги и иду к ней через комнату.

– Привет, – сонно бормочет она, моргая. – Они уже…

– Да, зайчик. Я осторожно сжимаю ее левую руку, стараясь не сместить капельницу в ее руке. Ее нежные пальцы холодеют в моей хватке, несмотря на простыню, прикрывающую ее до груди. "Как ты себя чувствуешь? Хочешь что-нибудь выпить?

Она снова моргает, все еще явно ошеломленная, поэтому я нажимаю кнопку, чтобы поднять головку ее каталки в полусидячее положение, а затем подношу чашку с водой через соломинку к ее губам. Она жадно сосет его, заставляя меня улыбаться.

Доктор суетится, и я отступаю, позволяя ему и его команде делать свое дело. Медсестры перевязывают правую руку Хлои, пока он задает ей несколько вопросов и берет ее жизненно важные органы; затем они удаляют капельницу и все оборудование для мониторинга.

Она считается бодрствующей и стабильной.

«Принимай это от боли по мере необходимости», – говорит ей врач, ставя на стол пузырек с таблетками. – И постарайся не намочить повязку. Его нужно будет менять каждые двадцать четыре часа. Он смотрит на меня, и я киваю.

У меня достаточно опыта работы с огнестрельными ранениями, и я была бы более чем счастлива сыграть роль медсестры Хлои. Что меня не устраивает, так это обезболивающие, но я знаю, что они ей понадобятся.

Ее травма может быть не опасна для жизни, но все равно будет чертовски больно.

«Вот, я понял», – говорю я, когда медсестры поднимают Хлою, предположительно, чтобы перенести ее на кровать. Отгоняя их, я осторожно беру ее на руки и сама несу туда – задача несложная, ведь она едва ли тяжелее Славы. Хотя она ела как дровосек всю неделю, что провела здесь, мой зайчик все еще слишком худой после месяца беготни.

Она вздрагивает, когда я укладываю ее, и я чувствую это как удар в живот. Я никогда раньше не был настолько интуитивно настроен на другого человека, что ощущаю ее боль как свою собственную. Если у меня и были какие-то сомнения относительно того, что она для меня значит, они исчезли, как только я увидел, что ее «Тойота» ушла из гаража.

Я никогда не испытывал такой ярости и ужаса, как когда узнал, что убийцы в этом районе – когда я подумал, что могу не найти ее вовремя.

Мои кишки скручиваются, и я отбрасываю эту мысль, пока не возник соблазн задушить Алину. Сейчас важно, что Хлоя в безопасности здесь, со мной. Я уже сказал Павлу усилить нашу охрану на тот случай, если убийцы выяснили, кто нанял Хлою, и передали эту информацию своему работодателю до того, как я их найду. Сомневаюсь – тот, кого я пытал, похоже, понятия не имел, кто я такой, – но я не рискую.

Кроме того, всегда существует угроза Леоновых. Алексей еще больше разозлится, когда мы украли выгодный таджикский контракт на ядерный реактор у его семейного «Атомпрома».

Отбрасывая и эту мысль, я сосредотачиваюсь на том, чтобы положить Хлою на пару подушек и накрыть ее одеялом, пока доктор и его команда вывозят каталку и все свое оборудование из комнаты.

Через минуту мы, наконец, одни.

Я сажусь на край ее кровати и беру ее маленькую ручку. – Тебе удобно, зайчик? – спрашиваю я, потирая ее холодную ладонь. "Принести вам что-нибудь? Что-нибудь попить, поесть? Я думаю, вы, должно быть, проголодались.

Она сглатывает и кивает. “Немного еды было бы здорово.” Теперь она выглядит более настороженной, ее большие карие глаза явно насторожены. Ее страх действует на меня обоюдоострым образом, заставляя мою грудь болеть, даже когда он пробуждает ту примитивную, извращенную часть меня, которая хочет преследовать ее и отметить ее, заявить права на нее самым жестоким из возможных способов.

Подавив темный инстинкт, я подношу ее руку к своим губам и целую костяшки пальцев. – Я принесу тебе. Хотите что-нибудь, чтобы развлечь вас, пока вы ждете? Книга или…

– Я просто посмотрю телевизор.

Я улыбаюсь и протягиваю ей пульт. "Хорошо. Я скоро вернусь."

Наклонившись, я быстро целую ее в лоб и выбегаю из комнаты.

3

Хлоя

Сердце бьется неровно, я смотрю, как за высокой широкоплечей фигурой Николая закрывается дверь. Мой лоб до сих пор покалывает там, где его губы коснулись моей кожи, даже когда в голове прокручиваются грубые, полные агонии крики человека, которого он пытал.

Как безжалостный убийца может вести себя так заботливо и нежно?

Что-то из этого реально, или это просто маска, которую он носит, чтобы скрыть психопата внутри?

На самом деле я не голоден – от анестезии меня слегка подташнивало, – но мне нужно несколько минут побыть одному. Все произошло так быстро, что у меня не было возможности сформулировать свои вопросы, а тем более попытаться найти какие-либо ответы. В один момент один из маминых убийц оседлал меня, в его плоских темных глазах блестела похоть, а в следующий момент мозги его напарника были разбросаны по лесной подстилке, а Николай разрезал нападавшего на меня и угрожал вырвать ему кишки.

Сглотнув приступ тошноты, я отбрасываю воспоминание. Какими бы жестокими ни были методы допроса Николая, они все же дали некоторые результаты, и, когда сильнейший шок прошел, а мой разум очистился от тумана анестезии, я наконец-то могу подумать о последствиях того, что узнал.

Они были там, чтобы убить вас обоих , сказал мне Николай в машине, прежде чем спросить, говорит ли мне что-нибудь имя Том Брэнсфорд.

Что он и делает.

Потому что это было во всех новостях в последнее время.

Дрожащей рукой я поднимаю пульт и включаю телевизор, настраиваясь на новостной канал.

Разумеется, они освещают первичные дебаты, в которых Брэнсфорд, похоже, побеждает, что ставит его впереди во всех опросах.

Мои внутренности бурлят, когда я изучаю его изображение на экране. Если Николай говорит мне правду, это человек, ответственный за убийство моей мамы.

Молодой и подтянутый в пятьдесят пять лет сенатор от Калифорнии источает обаяние и харизму. Его густые золотисто-светлые волосы едва тронуты сединой, глаза ярко-голубого цвета, а улыбка достаточно яркая, чтобы осветить склад.

Неудивительно, что они сравнивают его с Кеннеди; он мог бы быть еще более красивым братом покойного президента.

Я ищу признаки зла на его ровных чертах лица и не нахожу. Но опять же, зачем мне? Каким бы красивым ни был Брэнсфорд, он не может сравниться с темной магнетической привлекательностью Николая, и я знаю, на что он способен. Я не единственная, кого ослепил Николай. Даже одурманенная анестезией, я не могла не заметить жадных взглядов медсестер, исподтишка бросавших на него.

Я никогда не была на публике со своим работодателем, но я представляю, как трусики спадают налево и направо, когда он идет по улице.

При этой мысли меня пронзает странный приступ ревности, и я понимаю, что отвлекаюсь от ключевого вопроса.

Почему?

Почему ведущий кандидат в президенты хотел убить меня и мою маму?

Это не имеет никакого смысла. Никак нет. Мама не могла бы быть дальше от политики, если бы жила в амазонских джунглях, а Бог свидетель, я не слежу за этими вещами. Как ни неловко это признавать, я даже не голосовала на последних выборах, потому что была слишком занята поступлением в колледж и всем остальным. Я никогда не встречала Брансфорда ни в каком качестве; У меня хорошая память на лица, а его запоминается лучше, чем у большинства.

Может быть, мама как-то с ним столкнулась? Может, в ресторане, где она работала?

Это возможно, теоретически. Высококлассный отель, к которому примыкает ресторан, посещают всевозможные VIP-персоны. Может быть, Брансфорд останавливался там во время визита в Бостон, и мама видела, как он делал то, чего не должен был делать.

Но тогда почему он хотел убить и меня? Если только… он не боялся, что мама рассказала мне все, что знала о нем?

Святое дерьмо. Может, она спрятала какие-то улики в своей квартире, и он думает, что я знаю, где они.

Взволнованный, я сажусь и со стоном падаю на груду подушек. Анестезия определенно проходит, потому что это движение причиняло боль . Много. Мне казалось, что в мою руку вонзаются горячие ножи, и остальное мое тело чувствует себя не намного лучше.

Как будто меня сбил с ног настоящий грузовик, а не убийца размером с одного человека.

Прежде чем я успеваю отдышаться и сосредоточиться, дверь открывается, и входит Николай с подносом с накрытой посудой.

Мое сердце начинает бешено колотиться, и то немногое, что я успел восстановить, опорожняет мои легкие.

Без завесы шока, притупляющей мои чувства, и суетящегося вокруг меня медицинского персонала, его воздействие на меня разрушительно, ужасающе мощно. Я никогда не встречала мужчину, который мог бы заставить мое тело реагировать, просто войдя в комнату. И дело не только в его внешности; это все о нем, от грубой животной силы в его поразительном янтарно-зеленом взгляде до ауры власти, которую он носит так же удобно, как один из его костюмов, сшитых на заказ.

Сейчас он одет более небрежно в темные джинсы и голубую рубашку на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. Я понимаю, что он, должно быть, переоделся и принял душ, пока я была под наркозом; Мало того, что его одежда отличается от той, что он носил в машине, но и пятно на его скуле исчезло, а его волосы цвета воронова крыла влажно зачесаны назад, обнажая резкую симметрию его поразительных черт.

Мои глаза жадно скользят по его лицу, от толстых черных линий его бровей до полных, чувственных очертаний его рта. На этот раз она не изогнута в его темной, циничной манере; вместо этого улыбка на его губах теплая, с оттенком тревожной нежности.

«Я попросил Павла разогреть остатки и приготовить разные закуски», – говорит он, пересекая комнату и приближаясь ко мне, пока я рефлекторно выключаю телевизор. Его глубокий, шероховатый шелковистый голос ласкает мои уши, он гораздо приятнее, чем резкий тон диктора. Поставив поднос на мою тумбочку, он садится рядом со мной и начинает открывать тарелки одну за другой. «Я подумал, что ты, возможно, имеешь дело с некоторой тошнотой, поэтому у меня есть простой тост».

Ух ты. Мог ли он быть более внимательным? Если бы я своими глазами не видела, как он убивает и пытает, я бы никогда не поверила, что он способен на такую жестокость – даже с той мрачной, опасной атмосферой, которую я продолжала исходить от него.

– Спасибо, – бормочу я, стараясь не думать о его руках, держащих лезвие, разрезавшее человека, когда он протягивает мне поднос, позволяя мне выбрать то, что я хочу. Там есть все, от нарезанных фруктов до фаршированных блинчиков, мясного ассорти и различных сыров, но меня все еще тошнит, особенно когда ужасные образы отказываются покидать мой разум, поэтому я просто хватаю простой тост и горсть винограда.

Он наблюдает, как я ем с одобрительной полуулыбкой, и я стараюсь не думать о том, какое теплое чувство вызывает у меня эта улыбка – и не только в сексуальном плане. Это иллюзия, это чувство безопасности и комфорта, которое он дает мне, пережиток того времени, когда я думал, что он был хорошим человеком, у которого были проблемы с общением со своим маленьким сыном.

Я начала влюбляться в этого человека.

Нет. Я лгу себе. Я действительно влюбилась в него, настолько сильно, что даже с ужасающими разоблачениями Алины, которые звенели в моих ушах, я развернула свою машину и направлялась сюда, когда убийцы устроили мне засаду.

Его собственная сестра сказала мне, что он чудовище, и я ей не поверил. Я не хотел ей верить.

Я все еще не знаю.

«Где Слава? Как он?" – спрашиваю я, выбирая самую безобидную тему, какую только могу придумать. Нам нужно обсудить так много вещей, от мотивов Брэнсфорда до того, нахожусь ли я здесь в плену, но я еще не готов идти туда.

Последний вопрос, в частности, слишком тревожен, чтобы обдумывать его в данный момент.

– Он только что вернулся с прогулки с Людмилой, – отвечает Николай. – Алина заставила его забрать его до нашего приезда.

"А, хорошо." Я беспокоилась, что ребенок мог увидеть нас из своего окна. – О чем ты ему расскажешь… знаешь? Я машу своей праще левой рукой.

– Мы просто скажем, что ты упала на ветку. Его челюсть сжимается. – Я бы предпочел, чтобы он не знал, что ты его бросила.

– Я не… – я останавливаюсь, потому что я это сделал. Я возвращалась, но Николай этого не знает. И я не собираюсь говорить ему.

Я не хочу, чтобы он знал, как легко он меня одурачил, как даже сейчас часть меня отказывается верить, что он такой же безжалостный убийца, как и те, кто убил мою маму.

Его тигриные глаза сужаются от спекулятивного интереса. – Что ты не сделала?

"Ничего такого." Слово выходит неубедительно быстро. Я изо всех сил пытаюсь скрыть это. – Я просто имела в виду, что не оставлял его .

Словно по лицу Николая проходит грозовая туча, заслоняя собой весь свет и тепло. Его взгляд закрывается, его великолепные черты приобретают каменную твердость, как у статуи. "Верно. Ты оставил меня . Из-за того, что сказала тебе Алина.

Я тяжело сглатываю. Я тоже не уверена, что готов пойти туда, но, похоже, у меня нет выбора. Не обращая внимания на пульсирующую боль в руке, я выпрямляюсь. – Она солгала? Мой голос слегка дрожит. – Она все выдумала?

Он смотрит на меня, тишина растягивается на мучительно долгие секунды. – Нет, – наконец говорит он. – Она этого не сделала.

Что-то внутри меня увядает. До этого момента я все еще надеялся, что его сестра была неправа, что, несмотря на то, что я видела, как он сделал с двумя убийцами, он не виновен в ужасном преступлении отцеубийства. Но сейчас нет места для сомнений.

По его собственному признанию, мужчина передо мной убил своего отца.

"Что случилось? Почему… – мой голос срывается. "Почему ты это сделал?"

Он не отвечает в течение еще одного долгого нервного момента. Лицо у него чужое, темное и замкнутое. – Потому что он это заслужил. Его слова падают, как молот, тяжелые и жестокие. «Потому что он был Молотовым. Как я."

Я увлажняю пересохшие губы. "Я не понимаю." Мое сердце колотится о грудную клетку, каждый удар эхом отдается в ушах. Часть меня хочет прекратить это и с криком убежать, в то время как другая, бесконечно более глупая часть жаждет согнуть мою ладонь над резкой, бескомпромиссной линией его челюсти, предлагая утешение моим прикосновением.

Потому что под этим жестким, лишенным эмоций фасадом скрывается боль.

Там должен быть.

Он открывает рот, чтобы ответить, когда кто-то стучит в дверь. Звук тихий, неуверенный, но он убивает момент так же верно, как выстрел.

Вскочив на ноги, Николай шагает к двери, чтобы открыть ее.

«Константин разговаривает по телефону», – говорит Алина с порога. «Его команда кое-что нашла».