Текст книги "В клетке у зверя (СИ)"

Автор книги: Анна Юта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

23. ♀

Валерия

Я заметила, что на втором этаже есть лоджия, но не думала, что она такая уютная. И уж подавно не думала, что мне доведется на ней побывать. Она отгорожена стеклянной перегородкой от холла на втором этаже и имеет стеклянную наружную стену с дверью-купе и балконом снаружи.

По центру просторной почти квадратной комнаты накрытый к ужину стол под белоснежной скатертью. Вино, аппетитные кушанья – мясо, овощи, салат, все с пылу с жару. Бокалы.

Сбоку диван, у противоположной стены – два кресла. Это место, наверное, чаще используется для ведения светских бесед. В углу у наружного окна – декоративный камин, но с живым пламенем.

Стол накрыт, но я тут одна, поэтому подхожу к окну, смотрю в ночь. Черное небо затянуто тучами, звезд не видно. Они не хотят быть свидетелями того, что со мной происходит.

Делаю шаг и оказываюсь у камина. От него исходит ощутимое тепло. Гипсокартонный кожух, закрывающий пространство над стеклянным каминным модулем, нагрет. На лоджии не холодно, но тут, в живом тепле огня все равно приятно.

Сзади щелкает дверь – входит Волжский. Он неизменно статно выглядит, но переоделся в домашнюю одежду. На нем темно-синяя шелковая рубашка и черные такие же брюки.

– Почему не начала есть? Ты по-прежнему не голодная? – спрашивает по-свойски, будто ему есть дело.

Я не стала есть, потому что нет хозяина дома, нехорошо так делать. Это невежливо. Но смысл ему это говорить, если он задает такой глупый вопрос.

– Не позволили манеры приличия, – отвечаю, вставая спиной к камину. – Недостатки воспитания.

Волжский усмехается и садится за стол. Жестом указывает мне место напротив.

– Обычно обитатели этого дома едят в столовой, но я захотел провести время с тобой наедине, – бархатисто произносит он и вынимает нож с вилкой из мягкой салфетки.

Я и правда голодная. Ароматы и вид еды растравили аппетит, желудок вот-вот заурчит и выдаст меня с потрохами. Все же подчиняюсь и опускаюсь на стул напротив Волжского. Он отрезает ломтик мяса и кладет в рот. Очень эротично. Неприлично эротично он ест. Хотя, уверена, сам он ничего такого не вкладывает, и это вообще только в моем воспаленном мозгу. Тем не менее я не могу оторвать взгляд от его вилки, которая направляется наколоть новый кусок мяса.

– Ты так и не ответила на вопрос, что ты получишь за эту самоубийственную миссию, – ушей касается голос Волжского. Суть вопроса доходит не сразу. – За что же ты продала свою жизнь?

По коже пробегает дрожь.

– Вы нарочно пугаете меня, – произношу утвердительно. – Я думаю, вы меня отпустите, когда выясните, что нужно полковнику.

– С чего такая уверенность? – он искренне удивляется и поднимает уголки губ.

Никакой уверенности нет, конечно. И мне до дрожи страшно.

– Глаза у вас добрые, Вадим Романович, – вытягиваю губы в линию. Никак не могу взяться за вилку.

– Это я тебе зубы не показывал, куколка, – посмеивается Волжский в ответ. – Как покажу, сразу поймешь, что дело пахнет керосином. Что он тебе пообещал? – на этих словах он резко повышает голос, так что я подпрыгиваю на стуле. Руки дрожат, и я их прячу под попу.

– Не кричите на меня, – взвизгиваю больше от страха, но ещё и от обиды. – Я не продажная тварь, не потаскуха и не проститутка! Он обещал меня посадить, если я не выполню задачу!

Волжский удивляется так, что брови подлетают. Откидывается на стуле, отложив приборы, сцепляет пальцы на груди.

– И за что же? – выглядит заинтересованным.

– За торговлю наркотиками, – сдуваюсь. Мне стыдно это даже произносить. – Я не знаю, кто в моей клинике этим занимается и занимается ли, но он пришел с обыском в мою смену и…

Слезы душат. Больно вспоминать тот вечер и все дальнейшее, что привело меня к этому разговору. К человеку, который меня в бетон закатает и забудет.

– А ты сама… не банчишь? – тянет Волжский.

– Бан… что? – переспрашиваю. Слово незнакомое.

– Проехали. Ешь, остывает, – приказывает он и, вынув телефон, что-то набирает.

Ем. Лучше есть, чем говорить. Еда вкусная, но я не могу насладиться ни нежностью мяса, ни свежестью овощей, ни пикантностью соуса. Краски жизни вдруг поблекли и омертвели. Жую и глотаю, смотрю в одну точку мимо плеча Волжского.

Когда на тарелке почти ничего не остается, он снова спрашивает:

– А теперь говори, как все было, – складывает руки на груди. – Уж больно интересные небылицы ты рассказываешь.

– Это не небылицы! – вскидываюсь возмущенно. – Он сказал, что уголовное дело завел, что я первая в списке подозреваемых, и он даст делу ход, если я не пойду к вам под видом специалиста из министерства.

Смотрю на Волжского и вижу, что не верит. Душу захлестывает отчаяние.

– Ну почему вы мне не верите?! – в переносице саднит. Это бесчестно, что один меня оболгал, а другой и вовсе записал в проститутки.

– Я тебе верю, – он кровожадно улыбается. – И мне нравится знать, что вариантов у тебя нет.

Что-то меня пугает его взгляд.

Волжский поднимается из-за стола, задергивает длинную плотную штору, отгораживая веранду от остального дома и с хозяйским видом поворачивается ко мне. Произносит кровожадно:

– На этот раз нам никто не помешает.

24. ♀

Валерия

Волжский пожирает меня взглядом несколько секунд, точно впитывая эмоции, которые из меня вот-вот брызнут слезами.

– Разденься, – приказывает. Нравится ему, что ли, выражение?

Подавленность сгребает волю в цепкие лапы. Хочу потянуть время.

– Зачем? – голос внезапно садится.

– Не думай, Валерия. Не анализируй. Просто исполняй, – недобрым тоном цедит Волжский. – Я хочу, ты делаешь. Только в таком виде у нас с тобой получится сосуществовать Ты моя любовница, если не забыла, а от любовницы я хочу покорности.

Да что он там не видел? Тем более, я совсем недавно перед ним уже раздевалась. Только вот сейчас все иначе. Я кожей чувствую его желание, и ужас того, что последует за раздеванием, меня душит, точно удавкой.

Встаю из-за стола. Тяну платье вверх и, сняв, откладываю на диван. Лифчик отправляется следом. Волжский подгоняет рокотливым голосом, вынуждая снять ещё и трусики. Исполняю. Стоит выпрямиться, руки сами норовят сцепиться внизу живота. А щеки начинают пылать.

– Руки, – хрипло тянет Волжский. – За спину убери.

Исполняю. И правда проще не думать. Зажмуриваюсь, чтобы не видеть его взгляда. По коже то и дело пробегает озноб, хотя тут не холодно.

Уши улавливают звук шагов. Волжский приближается. Я чувствую его тепло. Обходит меня по кругу. Кружит, как акула. Останавливается спереди, бережно убирает волосы мне за ухо.

– Открой глаза, – снова хриплый приказ.

Нехотя разлепляю веки. Ловлю на себе обжигающий взгляд Волжского. Он смотрит в глаза, и в его я читаю жажду.

– А теперь на чистоту, – он коварно улыбается. – Ты правда девственница?

Киваю и сжимаю губы, стараясь не заплакать. Кто не боится первого раза? А первого раза с незнакомцем, от которого зависит твоя жизнь?

Волжский хмыкает, оглядывает мою грудь. Ведет пальцем сверху вниз, задевая сосок. Не противно прикасается. В других обстоятельствах это могло бы быть даже приятно. Но это домыслы моего мозга. Тело реагирует инстинктивно. От прикосновения Волжского по коже разбегаются мурашки, и соски мгновенно твердеют.

– Ммм, какая ты чувствительная девочка, – довольным голосом мурлычет он, а затем указывает мне на диван. – Сядь на спинку и разведи ножки.

Не решаюсь спорить. К тому же хочется вырваться из его личного пространства. Но меня так штормит, что походка получается дерганой. Честно делаю как он сказал, но не могу пересилить себя, ноги ставлю чуть уже, чем на ширине плеч. Упираю ладони в колени.

Волжский напоминает мне хищника, аппетитно облизывающегося на пойманную жертву. Направляется ко мне и встает напротив. Берет за плечи и прислоняет меня лопатками к стене. А потом мягко кладет руки мне на колени и разводит в стороны. Мне жутко неловко. Стыдно. А ещё появляется затопляющее ощущение беззащитности. Опускаю руки между бедер, и Волжский снова приказывает убрать их. Жадно смотрит прямо туда. Скользит пальцами по внутренней стороне бедер, но останавливается на середине.

– Ты очень красивая, – произносит почти севшим голосом, потом упирает дикий маслянистый взгляд мне в глаза. – Оближи пальцы и поласкай себя.

Почти дергаюсь от такого приказа. Смотрю на Волжского, как баран на новые ворота, не в силах и слова сказать. Он хочет, чтобы я при нем… занялась самоудовлетворением?! Я, конечно, это умею. Как не уметь, когда живешь одна и ни о какой личной жизни не думаешь? Но делать это под пристальным взглядом мужчины?

– Валерия, ты слышала, – подгоняет Волжский. – Давай, кончи для меня.

Сглатываю тяжелый ком.

– Я не могу… – все же пытаюсь воззвать к здравому смыслу. – Как вы это себе представляете?

– Красиво и соблазнительно, – он непреклонен. Берет стул от стола и усаживается у дивана, аккурат напротив моих разведенных ног. – Сделай это. Я хочу посмотреть.

Черт. Не хочу выводить его из себя. А ещё больше не хочу рукоблудить при мужчине. Но Волжский в гневе страшнее, чем сколько-то минут позора.

Подношу правую руку к лицу и облизываю три пальца. Опускаю ладонь между ног и глажу себя. Закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях. Нащупываю нужный нажим и ритм, и мне становится приятно. Щеки так и пылают огнем, но возбуждение уже схватило мое тело, логика ослабляет позиции, на первый план выходит животная часть, которая обычно плотно закупорена наслоениями правил и норм морали.

Последние недели я так нервничала, что у меня не было таких радостей, и изголодавшееся тело мгновенно отзывается на ласку. По бедрам бежит первая дрожь, которую я все ещё пытаюсь унять. На задворках сознания маячит красным мысль, что я делаю это при незнакомом мужчине, что он смотрит, что это стыдно и так нельзя… но постепенно становится все больше плевать. Нарочно вспоминаю красивых актеров, которые мне в свое время являлись в эротических снах.

Внизу живота уже печет, ноги вытягиваются на носочки, напряжение охватывает каждую клетку тела. Я забываю про Волжского, про стеснение и полностью отдаюсь процессу. Сексуальные мужчины в воображении сменяют друг друга, мускулистые тела, соблазнительно напряженные мышцы. Да, я была бы не прочь оказаться наедине с Чарли Хэннемом, например…

От фантазий о Чарли меня накрывает сладосный оргазм. Тело охватывает приятная истома, а между ног все мокрое и пульсирующее. Но возбуждение неуклонно уходит, и на смену ему приходит ужасный испепеляющий на месте стыд. Открываю глаза – Волжский сидит, откинувшись на спинку стула, а на его матерчатых штанах отчетливо виден бугор вставшего члена.

– Мне понравилось, Валерия, – рокотливо произносит Волжский. – Ты очень соблазнительная.

Хочется в голос стонать от его слов. Лучше бы ему не понравилось. Наверное. Но уже не изменить.

– Что дальше? – спрашиваю от безысходности, а Волжский втыкает в меня жесткий тяжелый взгляд.

Замираю и опускаюсь на сиденье дивана на корточки. Обхватываю колени руками. Хочется уменьшиться до размеров точки.

Волжский встает, возвращает стул к столу, садится на свое место, делает глоток вина и наконец произносит:

– Свободна!

25. ♀

Валерия

Частью души радуюсь, что он меня отпускает. Но есть и другая, которую такое пренебрежительное отношение обижает. Порывисто вскакиваю, напяливаю платье на голое тело, ошибаясь, где перед-где зад. Капюшон оказывается спереди – и плевать! Хватаю белье и почти бегу к двери. Чертов подол не дает быстро идти. А я спиной чувствую взгляд Волжского, и от него хочется скрыться особенно.

Вылетаю в холл второго этажа и нос к носу сталкиваюсь с Амелией, которая проходит к своей комнате. Что она теперь обо мне подумает? Ужасно! Хочется под землю провалиться. Девушка, выбегающая из комнаты, где остался её отец, в наоборот напяленном платье. Просто невыносимый позор. Хоть харакири делай.

А чертово платье даже идти быстро не дает! Подхватываю подол и ускоряю шаг, а в спину язвительно долетает:

– В следующий раз задирай, а не снимай, чтобы потом впопыхах не одеваться! – и с громким хлопком закрывается дверь.

Закрываю дверь в свою комнату и, прижавшись к ней спиной, опускаюсь на корточки. Рыдания рвутся из груди и душат. Отзываются ноющей болью в ребрах, пробегают по телу судорогой. Я чувствую себя невообразимо грязной и развратной.

Волжский ещё не трахнул меня, а его дочь уже меня в шлюхи записала. И теперь издеваться будет. Можно я вообще не буду выходить из комнаты? Замуруйте меня тут, пожалуйста.

Но этому не бывать. Я должна играть роль двойного агента, а ещё лошади! В воскресенье очередная инъекция. Чтобы курс витаминов правильно усвоился, лучше не пропускать. Интересно, меня подпустят к ним? Хотелось бы. В этом доме только они относятся ко мне по-человечески.

Справившись с рыданиями, снимаю платье и иду в душ. Долго сижу под горячими струями прямо на полу, привалившись спиной к стене. Кажется, вода должна меня очистить, но легче не становится. Я на эмоциональном дне. Похоже, все предыдущие стадии я уже прошла. Теперь депрессия. А это значит, однажды случится принятие. И что, мне перестанет быть настолько плохо? Я увижу в варварской экспансии Волжского что-то положительное?

Выбираюсь из душа и выуживаю из чемодана пижаму. Можно лечь спать.

Наутро меня будит Светлана. Аккуратно треплет по плечу, просит одеться и спуститься к завтраку. Встаю, умываюсь, одеваюсь в любимую удобную одежду – джинсы и худи, заправляю постель, но завтракать не иду. Не ровен час, я встречусь там с Волжским или с Амелией и снова буду умирать от стыда. Хотя голой уже понимаю, что вообще не есть мне не удастся.

Спустя какое-то время в комнату снова заглядывает Светлана.

– Валерия, спуститесь, пожалуйста. Вадим Романович велел передать, если вы не придете завтракать в течение двух минут, он поднимется сюда сам, и вам это не понравится, – она говорит ровно и без эмоций, будто ей вообще плевать, что передавать.

А я содрогаюсь от простоты, с которой она преподносит мне угрозу Волжского. Нет. Я не стану доводить до того, чтобы он за мной поднялся. Спускаюсь-таки в столовую. Во главе стола, накрытого к завтраку, сидит только Волжский. Выдыхаю и сажусь с соседней, длинной стороны. Светлана приносит мне тарелку с нежно поджаренной яичнией-глазуньей, щедро посыпанной свежим укропом. Выглядит бомбически и пахнет так же.

– Я бы хотел, Валерия, чтобы ты выполняла правила, которые действуют в этом доме, иначе ты тут не задержишься, – цедит Волжский, запивая самопечный круассан кофе. – Обитатели этого дома едят в столовой. Вместе.

– И Амелия тоже? – я знаю, что дергаю тигра за усы, но обидно, что все равны, но она равнее.

– Амелия уже поела, ты слишком долго шла, – отрезает Волжский. – В следующий раз не опаздывай.

Я принимаюсь есть яичницу, он какое-то время молчит. Не поднимаю взгляд и не вижу, чем он занят. Потом он снова меня окликает:

– У меня свободное утро, хочу покататься верхом. Составишь компанию? – спрашивает таким добродушным тоном, что я теряюсь.

Он говорит и держится так, будто вчера ничего не произошло. Видимо, тот ужин – нечто экстраординарное только в моей голове. Это сугубо мое восприятие. А для него норм, ничего необычного. Черствый. Жуткий сухарь!

– Это вопрос или приказ? – спрашиваю с опаской.

– Если так будет проще, считай это приказом, – устало отвечает Волжский. – Доедай, пойдем покатаемся. Запрягать умеешь?

Мне от таких приказов кусок в горло не лезет. Я каталась на лошадях в детстве. Но это было давно. А запрягать, конечно, умею. Руки помнят.

– Умею, – бурчу оскорбленно.

С кем он вообще разговаривает? Специалист я по лошадям или погулять вышла?

– Ну вот и прекрасно, – Волжский поднимается из-за стола и направляется в гостиную. Напоследок добавляет: – Жду тебя в конюшне.

Выбора нет. Но, наверное, покататься на лошади мне бы хотелось. Тем более на Орловских рысаках, они считаются самыми грациозными в мире.

Когда я прихожу в конюшню, вижу, что Алмаз и Агата уже выведены из денников и даже оседланы.

– Проверишь качество седловки? – Волжский с довольными видом ведет обеих лошадей на огороженную площадку и показывает мне на Агату.

Киваю. Побоялся дать мне оседлать свою красавицу, я могу его понять. Но можно же не оскорблять меня такими проверками?

Подхожу, проверяю, как надета уздечка и внутренне радуюсь. Волжский, похоже, гуманист, узда без капсуля, ничего в рот лошади не вставляется. Прямо бальзам на мое сердце. Просовываю кулак под подбородочный ремень – проходит. Проблем с дыханием не будет. Веду ладонью под подпругой, вдоль живота лошади, не так чтобы плотно, можно было бы плотнее. Вставляю пальцы под мягкую накладку под седло, которая называется вальтрап – слишком свободно.

– Седло съедет под весом седока, – заявляю с серьезным видом.

– Правильно, – улыбается Волжский. – Я решил не затягивать подпругу, пока ты не придешь.

Подходит, отгибает мягкую часть седла и подтягивает ремни подпруги так, что пальцы под неё проходят с трудом. Теперь не страшно сесть в это седло. Волжский опускает стремена и взглядом приглашает меня забраться. Придерживает седло, позволяя мне забраться. А я уже понимаю, что поездка дастся мне нелегко – ребра отвечают болью на каждое движение.

– А ты бодро это делаешь для человека, который ни разу не ездил на лошадях! – отмечает он и легко запрыгивает в седло Алмаза.

– Я не говорила, что ни разу не каталась верхом, – поправляю его. – В детстве ходила в секцию ещё в Петрозаводске. Там меня всему научили.

И умалчиваю о том, что когда папы с нами не стало, деньги закончились, и катания на лошадях накрылись медным тазом. Зато с тех пор я поняла, чем хочу заниматься в жизни.

Я чуть сдавливаю бока Агаты бедрами и так же почти невесомо натягиваю уздечку. Мне страшно, что она может меня сбросить. Мало ли все-таки не приняла? Но она подчиняется и идет вперед. Волжский гораздо настойчивее управляет Алмазом, но все равно это гораздо гуманнее, чем если бы он носил шпоры или вставлял лошадям между зубов металлическую скобу.

Мы успеваем проехать пару кругов по манежу, пока со стороны ворот не доносится шум въезжающего на территорию автомобиля. Он тормозит у дома, и оттуда выпрыгивает Тоха. Размашистой походкой направляется к нам. Что-то мне не нравится его настроение. Волжский тоже напрягается.

Тоха подходит к манежу, облокачивается на заграждение и не глядя на меня спрашивает разъяренным тоном:

– Вадим, какого хуя ты ещё не прикончил эту крысу?!

26. ♂

Вадим

Тоха в своем амплуа.

– В своем доме я никого не убиваю, если ты забыл, – цежу сквозь зубы. – И сам решаю, кому жить, а кому нет. Ты сейчас на моей территории. С чем пожаловал?

Тоха набирает в грудь воздуха. Кивает коротко и порывисто. Вперивает в меня яростный взгляд.

– Ща я тебе скажу, с чем пожаловал! – его голос рычит агрессией. – Твоя шавка слила полиции мою поставку. Партию вчера накрыли.

Это действительно неприятно, но Валерия вряд ли знала об этом, да и полковник не за Тохой охотится, а за мной.

– Твой след есть? – спрашиваю сдержанно, хотя у самого внутри поднимается волна яда на брата.

Меня задолбали его противозаконные авантюры, из которых регулярно пытается его вытаскивать. И вот сейчас снова шмонит жареным Тохой.

– Нет, конечно! Накрыли рано. Не успело доехать даже до первого склада, – более тихо отвечает брат.

– Ты понимаешь, о чем речь? – спрашиваю у Валерии.

Она активно качает головой. Побледнела до бумажной белизны. Бляха. Мне не нравится, что Тоха её пугает. Но он её подозревает, у него с доверием в разы хуже, чем у меня, а я, к слову, считаю себя параноиком.

– Что ты вчера сказала полковнику? – добавляю нажима в голосе, чтобы Тоха услышал. Сам-то я и так знаю, что. Валерия не стала бы признаваться, что я её спалил. Слишком боится, а полковник слишком крепко держит её за горло, чтобы она стала рисковать.

Валерия едва не с заиканиями пересказывает их разговор. Выходит, полковник любит жену и чтит память о ней, но они развелись, и оттого рана ещё болезненнее. Да насрать, насколько болезненная рана. Избивать девчонку, которая раза в два меньше тебя весит – полный зашквар.

– Он про мои поставки вообще не спрашивает, что ли? – изумляется Тоха. – Нахуй ты ему сдалась тогда?

– У него спросите! – огрызается Валерия.

– Тебе представится возможность лично спросить его, Тох, – добавляю я многозначительно. Валерия мне вроде никто, но ощущение неправильности от травм, которые он ей нанес, заставляет кровь вскипать в жилах. – Если это все, дай нам покататься.

– Это не все, Вадим, – ворчит Тоха. – Товар накрыли, партия была под заказ. Мне надо отдать бабло, иначе… сам понимаешь. Это даги.

Вздыхаю. Нет, я не обеднею дать брату десяток миллионов, хотя сейчас у него дела помельче. Но меня бесит сам факт, что он лажает, а покрывать его приходится мне, хотя я давно понял, что работать надо в легальном поле.

– Подожди в кабинете, – приказываю строго. Когда он уходит, обращаюсь к Валерии: – Готова кататься?

Она все ещё бледная и качает головой. Но вслух не отказывается.

– Тогда поехали, – добавляю и дергаю Алмаза за узду.

Я купил их с Агатой уже обученными понимать направление без мундштука. Я за гуманное обращение с лошадьми и заводчиков выбирал таких же. Ох и дорого мне встали эти лошадки из-за эксклюзивности фермы, на которой их «произвели».

Валерия следует моему примеру и вскоре догоняет меня. Агата отлично её слушается, хотя она у нас девочка привередливая. Они оба. Алмаз тоже тот ещё придира, но он возит только меня, а меня он знает и принимает.

– В конце недели, в пятницу, встретишься с Трифоновым, – произношу с твердой интонацией, показывая, что решение обжалованию не подлежит. – Привезешь ему подарок.

Взгляд Валерии становится затравленным.

– Что ещё? – рычу. Злит уже.

– Я… Мне страшно с ним встречаться, – выговаривает Валерия одеревенело. – Что он снова меня ударит.

Могу её понять. Не подумал об этом.

– Встретишься в кафе. Под присмотром моего человека, – отрезаю и смотрю на реакцию. Ничего не меняется. Валерию от упоминания Трифонова почти трясет. – Потерпишь, не сломаешься.

Наконец кивает. Ещё какое-то время катаемся по манежу. Молчим. Не понимаю, о чем с ней говорить. Не то чтобы она мне совсем неинтересна, как человек. Просто из-за того, с чего все началось, она не может воспринимать меня как обычного мужчину. Я для неё такой же тиран, как Трифонов. Если не хуже. Наверное, это не изменится, но роль любовницы ей выполнять придется. Я не откажусь от её тела и плевать мне, что она там чувствует.

Заканчиваю кататься, велю Валерии расседлать лошадей, а сам отправляюсь в дом. Поговорить с Тохой.

– Ты греешь змею за пазухой, брат! – укоризненно цедит он, когда мы заканчиваем про деньги. – Валить её надо, как только узнаешь, что надо тому упырю.

– Я сам решу, что с ней делать, – слышу в своем голосе раздражение. – Ты лучше за своими делами присматривай. И своих ребят проверь. Партию твою точно не Валерия слила.

– Ты ещё помянешь мое слово! – Тоха резко поднимается и направляется к двери. – Но я все сказал. Умываю руки.

Следом за ним я вызываю к себе Виктора.

– Наша птичка сказала мне, что Трифонов её подставил, – произношу задумчиво, когда Виктор усаживается напротив меня в кресло для посетителя. – Пробей, что там с уголовным делом. И, наверное, надо наведаться к руководству той клиники, где работала Валерия. Мало ли записи с камер сохранились.

– Ты уверен, что тебе это надо, Вадим? – проникновенно спрашивает Виктор. Он мало говорит. Но если говорит, то всегда по делу. – Чего тебе не хватает? Она ж малолетка ещё. Четырнадцать лет разница.

– Ещё один, кому охота подумать за меня, – зло улыбаюсь. – Вить, сделай что прошу. Для тебя это ничего не стоит. Я бы понял, если бы ей Трифонов квартиру пообещал. Или машину подарил. Тогда без вопросов списал бы девку в утиль. Меня настораживает другое. Если этот гад сфабриковал улики, чтобы её ко мне подослать, какой же у него зуб на меня.

– И чего будешь делать, когда выяснишь? – Виктор трет лоб. – Ты же понимаешь, что он полицейский. Считай, неприкосновенный.

– Посмотрим, кто за всем стоит, – упорно стою на своем. – Давай, потряси деревце, Вить.

Виктор уходит, а я собираюсь по делам. Свободное утро закончилось, и нужно браться за работу.