Текст книги "В клетке у зверя (СИ)"

Автор книги: Анна Юта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

43. ♀

Валерия

Денис и второй, имени которого я не знаю, везут меня в тот же ресторан с верандой на Невском. На мне привычные узкие джинсы, простое темное худи, сверху ветровка. На ногах кроссовки. Я одета точно не для этого пафосного места. Хорошо, что там нет фейсконтроля на входе.

Виктор, как я поняла, с другими охранниками поедет на второй машине. Я так волнуюсь по поводу того, как все пройдет, что меня тошнит. Я снова отказалась от обеда. Светлана выкинула мою порцию и сделала вид, что я все съела. Пошла мне навстречу, чтобы Волжский снова не высказывал мне по поводу того, что я не ем.

Да откуда аппетит, когда он только и делает, что увеличивает мою нервозность? Я еду на встречу со страшным человеком, с Олегом, а у самой мысли только о маме и о тете Зине, которая не стала бы просто так звонить мне. Наверняка с мамой что-то случилось. И дай Бог, чтобы она просто занемогла. Мало ли что могло там произойти? А я тут и не знаю. Мне не позволяют узнать!

На веранде ресторана прохладно. Никакого тента нет. Гостям выдают пледы, чтобы они могли с комфортом сидеть за столиками на свежем воздухе. Я тоже беру плед и кутаюсь в него. Денис в прямой видимости через стол от меня. А ещё я знаю, что где-то за бортом стоит вторая машина, в которой прихода Олега ждет Виктор со своими ребятами. И все это меня дико нервирует. Что нужно сказать Олегу, чтобы он безропотно пошел с людьми Виктора? А если не безропотно, значит, будет драка? Сюр какой-то лютый. Скорее бы все закончилось! Уже хоть как. Лишь бы выпутаться из этой истории.

Олег опускается на стул напротив меня в начале пятого. Почти вовремя пришел.

– Где брошь? – спрашивает с рыком.

Вынимаю из рюказчка завернутую в салфетку стрекозу. Она вся из стекляшек. Ни одного камня в неё не инкрустировано. Совершенно простая, ничем не выдающаяся заколка, но Олег светлеет, видя её. Подлинная, похоже.

– Спасибо, – произносит он на удивление тепло. – Я проведу экспертизу. Если это та самая заколка, мы прижмем Волжского!

Киваю с сочувственным видом, видя, как за его спиной вырастают несколько человек в кожаных куртках и темных джинсах.

– Олег? – спрашивает один из них, подойдя справа.

– Поедем прокатимся, – добавляет второй, стоящий у Олега за левым плечом.

Олег оборачивается к ним, взгляд так и пышет яростным пламенем.

– Давай без шума. С дочерью повидаешься, – басит первый.

Не знаю, что случилось с Олегом после этих слов, но он сдувается и сгорбливается. Прямо ощутимо сжимается. Медленно встает из-за стола, делает несколько шагов в сопровождении мужчин, а потом пытается рвануть прочь с веранды, провожатые тут же его скручивают. Происходит возня-борьба. Переворачивается чей-то стол. Раздается возмущенный крик. А потом все стихает.

Я остаюсь за столиком, наблюдая, как мужчины во главе с Виктором дотаскивают Олега до внедорожника и запихивают в салон. Прибегают официанты, кое-как принимаются убирать беспорядок…

Следом ко мне подходит Денис и велит тоже идти в машину. Я не успела ничего заказать, так что сразу подчиняюсь и ухожу из ресторана. Колени ватные. У меня ощущение, что мне осталось жить час, может, два. После того, как Олег «повидается с дочерью», которая давно коптит загробное небо, туда же отправлюсь и я.

Дорога проходит мучительно. Трудно осознавать, что едешь в один конец. Туда, откуда уже не выберешься. Глаза предательски намокают. В душе клочьями мокрой ваты тяжелеют сожаления. Не повидалась с мамой. Не наслаждалась рассветами. Не гуляла по Питеру в белые ночи. Ни разу не побывала на открытии фонтанов в Петергофе. Я столько всего не успела, потому что просто ленилась, потому что было проще сидеть дома и смотреть ютуб, что кажется, и не жила вовсе. Жизнь прошла мимо.

Внедорожники въезжают на территорию поместья Волжского. По идее, это должно меня обнадеживать, ведь он гордится тем, что никого не убили в этих стенах. Но я понимаю всю дикость этих мыслей. Острое слово «убийство» само собой вошло в мой обиход, его употребление стало нормальным. Будто я говорю про покупку круассана с шоколадом в местной кондитерской. Наверное, так и происходит, когда ходишь по лезвию и висишь на волоске.

Волжский встречает гостей, выйдя из дома. Стоит, сунув руки в карманы брюк. Черная сорочка соблазнительно облепляет спортивный торс и мощные бицепсы. Взгляд жесткий, таким зверь смотрит на противника. Я на расстоянии чувствую его решимость. Интересно, зачем он привез Олега сюда? Почему именно сюда?

Денис подает мне руку и помогает вылезти из машины. Олега вытаскивают. Его руки скованы за спиной, но он все равно сопротивляется, пытается вырываться. Крепкие мужчины волокут его в дом.

Я думала, всыплют пару раз для проформы, но нет. Обращаются вежливо почти. Двое усаживают его на кресло в гостиной, ещё двое встают по краям, контролируя, чтобы он никуда не рванул.

– Сдала меня, сука? – выплевывает Олег, найдя меня ненавидящим взглядом. – Гори в аду, тварь! Потаскуха!

Вдыхаю поглубже, чтобы не наброситься на него и не расцарапать лицо. Нехорошо нападать на связанных людей.

– Прекрати оскорблять девочку, Олег, – вмешивается Волжский, проходя мимо меня и усаживаясь на соседний диванчик, стоящий неподалеку от кресла, в котором сидит Олег. – У неё не было шансов. Ты толкнул её в пекло, она пыталась выжить.

– Заткнись, подонок! Ты бы убил её так же, как и мою дочь! – брызжет слюной Олег. – А так она хотя бы послужила на благо. Зачем ты меня сюда привез?

Холодею. Олег ведь говорил, что я во вкусе Волжского. Только я не придала значения. Сейчас все становится на места. Поэтому Олег выбрал меня. Ветеринар по лошадям, похожая на его дочь. Да ему сами звезды благоволили!

– Тебе разве не сказали? – невозмутимо переспрашивает Волжский. – Устроить тебе свидание с дочерью.

Тот вытягивает лицо в удивленной гримасе, хотя в глазах мелькает страх. Да-да, Олег, умирать всем страшно.

– Я вроде не брюнетка двадцати трех лет, которую ты бы захотел трахнуть и придушить, – скрипит он. – Пристрелишь?

– Нет, – Волжский добродушно улыбается и кликает на пульте от плазмы.

Она запускается и показывает стартовый экран рабочего стола андроидной операционки. Виктор кликает по планшету, включая Зум, на плазме появляется интерфейс конференции, а потом подключается связь с… девушкой чуть старше двадцати пяти. У неё короткая стрижка на почти черных волосах. Она сидит в светлой гостиной, а за спиной на стене висят фотографии, которые из-за размытия не разглядеть. Во втором окне вид со стороны Виктора, как бы снимала камера планшета. Показывает Олега крупным планом.

– Привет, отец, – произносит девушка. – Давно не виделись.

_______________

Дарина Олеговна Титова (Она же Дарья Олеговна Трифонова)

Пропавшая без вести пять лет назад дочь Олега. Проживает в Черногории с мужем и маленькой дочкой.

44. ♀

Валерия

Я в таком шоке, что теряю дар речи. Выходит, дочь Олега жива? Не убита? Все это время он гонялся за собственным хвостом? Он изумленно смотрит на неё. Не верит глазам. А когда все-таки свыкается с осознанием, сконфуживается по-настоящему.

– Почему ты подстроила свою смерть? Я ведь… я думал… – он выглядит растерянно-взбудораженно. – Я был уверен, что тебя… Зачем, Даша?

Девушка обретает озадаченное выражение. А потом лицо искажает ярость.

– Я пять лет пыталась прятаться от тебя в России, ублюдок! – она сводит брови у переносицы, становясь похожа на хищную птицу. – Пять лет менять место жительства и документы! Ты сам не понимаешь? Как возвратный тиф! От тебя не избавиться! Вадим помог разорвать этот порочный круг, но ты и тут меня достал! Ненавижу!

Кажется, для Олега сейчас всё окружающее теряет всякий смысл. Он не замечает стяжки на руках, настороженных охранников вокруг кресла, Волжского, меня, ничего, кроме плазмы, которая сейчас показывает ему дочь.

– Что я подарил тебе на первое первое сентября? – спрашивает он строго. – Я должен убедиться, что это ты. Скажи!

– Это я, пап, – мрачно отвечает Даша. – Пылесос для насекомых с емкостью из зеленоватого стекла.

Олег опускает плечи, сереет.

– Я знаю, что был не лучшим отцом…

– Ты был не отцом, а садистом и насильником! – выкрикивает Даша. – Надеюсь, Вадим скормит тебя свиньям!

Виктор переводит камеру с Олега на Волжского.

– Спасибо, Дарина, – произносит тот бархатисто. – Прости, что пришлось заставить тебя через это пройти.

У Даши на фоне появляется такая же черноволосая девчушка лет трех в розовом костюмчике кофта-штаны. Замечает себя в камере и принимается гримасничать.

– Это… моя внучка? – почти со слезами в голосе спрашивает Олег.

– Milane, uzmi Jasminu! (С сербского/черногоского: «Милан, забери Ясмину!» – прим. автора) – кричит Даша, повернув к кому-то голову. А потом снова направляет взгляд в камеру. – Покажите мне Олега, пожалуйста. – Виктор поворачивает планшет. – Это моя дочь, но твоей внучкой ей никогда не быть. Ненавижу тебя, отец. Прощай.

Камера снова показывает Волжского, и он благодарит Дашу за участие в видеосозвоне. Она отключает связь в тот момент, когда высокий плечистый мужчина за её спиной приходит забирать дочку с собой.

В гостиной повисает гнетущая тишина. Виктор выходит из Зум, и плазма снова показывает андроидный рабочий стол.

– Ну что, теперь ты скормишь меня свиньям? – Олег явно бахвалится, пытаясь придать голосу язвительности, но я слышу в нем дрожь.

– Нет, Олег, – Волжский снова выглядит добродушным. – В этом доме ещё никого не убили и, надеюсь, так и продолжится в дальнейшем. Но ты ответишь за свои действия.

Олег вскидывает на него пропитанный ядом взгляд.

– Ты, упырь, который лишил меня дочери, ещё и наказывать меня собрался?! – ревет несвоим от злобы голосом. – Ты, часом, не охуел?

Волжский поднимает руку с растопыренными пальцами и принимается их загибать:

– Во-первых, ты подставил невиновную женщину, во-вторых, шантажом принудил её шпионить для тебя, в-третьих, заставил её отдаться незнакомому мужчине, в-четвертых, избил её, девчонку, которая в два раза меньше и слабее тебя, и наконец, в-пятых, ты копал под меня. Твое присутствие в моей жизни добавляло адреналина, но отнимало время. А с ним у меня напряженка.

– И что? Я понял, что разгневал такого царька, как ты, – фыкает Олег. – Чё ты мне сделаешь?

– Я уже все сделал, – ухмыляется Волжский.

Виктор снова отправляет что-то на плазму, и теперь я округляю глаза. Это видео из клиники, где я работала, снятое, похоже, скрытой камерой, потому что в том углу, откуда она смотрит, никакого оборудования я не замечала.

– На этом видео, Олег, – продолжает Волжский, – свидетельства того, что ты прибегнул к запугиванию и побросил улики. К тому же обыск был проведен в нарушение всех норм и протокола, без понятых.

– В суде эта запись бесполезна, – Олег бахвалится.

– Зато полезна моему знакомому прокурору, который будет рад разоблачить оборотня в погонах! – отбривает Волжский.

В дверь звонят, и Света впускает в дом наряд полиции.

– Я вызвал настоящих стражей порядка, чтобы тебя арестовали по всем канонам, – добавляет Вадим. – Так что теперь ты сможешь жить на зоне с радостным чувством, что знаешь правду.

Олег молчит. Видит, что проиграл. Это конец. Он точно сядет. И Волжский сделает все, чтобы это произошло. В какой-то момент, несмотря на то, что Олег подставил меня и вообще поступил со мной плохо, я начала сопереживать ему в его горе с потерей дочери. Но после их видеоконференции сочувствие улетучилось напрочь. Олегу не место в обществе среди нормальных людей. Дочь ли он изнасиловал или ещё кого, бил ли жену, это уже неважно. Её мнения мне достаточно, чтобы желать ему гнить в тюрьме. И Волжский, похоже, воплотит это мое желание.

Никто не зачитывает Олегу права, полицейские заменяют пластиковую стяжку на руках на металлические полицейские наручники и выводят из дома Волжского. Вадим отпускает ребят, благодаря за работу.

Волжский расслаблен, как человек, который сбросил тяжелый груз с многострадальных плеч. Раздает команды своим людям, а потом подходит, кладет руку мне на плечо и поглаживает, сжимая пальцы. Прикосновение обжигает сквозь ветровку и худи. Вроде жест ни к чему не обязывающий, но я считываю настроение Волжского. Он меня хочет. И, похоже, теперь видит во мне трофей? Не собирается убивать – я уже поняла. Но и отпускать, похоже, тоже.

Замираю и цепенею. Спина против воли вытягивается, плечи деревенеют. После всего, что Волжский уже сделал, я вроде как не имею морального права сказать ему нет сейчас, когда он очистил мое имя и официально освободил от обвинений, можно сказать, спас. Да и глупо – мы ведь уже не незнакомые люди. Но это не перестает быть насильственной экспансией.

Будто считав мое настроение, он убирает руку и бархатисто произносит:

– Идем, дипломированная Лера, – протягивает мне ладонь. – Маме позвонишь.

Опешиваю. Сам напомнил. Я хотела попросить, но боялась нарваться на отказ или торг. Волжский не перестает меня удивлять. Хотя где мыши понять игры кота?

Берусь за его ладонь, и он помогает мне подняться с диванчика. За талию направляет в кабинет. Там указывает на кресла за журнальным столом и ставит на него два бокала и виски.

Усаживаюсь в одно из кресел, как на иголках. Нетерпение сейчас из ушей польется, но я ведь знаю, что будет так, как хочет Волжский. А сейчас он хочет спокойно налить себе и мне выпить, видимо, чтобы отметить свою победу. Степенно дожидаюсь, когда он разольет бронзовую жидкость по бокалам.

Он протягивает мне телефон, и усаживается напротив. Салютует бокалом. Я не пью, а сразу набираю мамин номер. Идут длинные гудки, никто не отвечает.

– Включи громкую связь, – Волжский бесцеремонно вторгается даже сюда.

– А если это личное?! – восклицаю возмущенно.

– У тебя нет ничего личного, – отвечает он рокотливо. – Особенно теперь, Лера.

Не хочу вдумываться, почему именно теперь. Снова набираю маму и ставлю на громкую связь. Те же длинные гудки. Беспокойство охватывает всецело, начинают дрожать пальцы. Я предчувствую очень плохие известия. Звоню тете Зине так же по громкой связи, нависая над столом. Гудки наконец прерываются, и её старческий, сквозящий виной голос произносит:

– Лерочка, привет…

45. ♂

Привет, прекрасные! С последним месяцем осени! Внеочередная глава в подарок ) С вами Анна )

________________

Вадим

– Мы до тебя дозвониться не могли, – кудахчет старушечий голос из телефона.

– Я знаю, что не могли, – нетерпеливо, хотя и стараясь выдерживать благожелательный тон, произносит Лера. – Мама… – она трет лоб, нервничает. – Мама не отвечает. Вы знаете, что с ней?

– Так я ж потому и звонила, милочка моя, – доносится из трубки укоризненно. – Мама твоя в больнице. У неё опухоль обнаружили.

Спокойно так говорит. Интересно, все старики так безучастны, потому что знают, что доживают свои годы?

Лера бледнеет до белого. Сжимается. Трет переносицу и придавливает пальцами уголки глаз. Шумно втягивает носом воздух.

– А вы… знаете, в какой она больнице? – спрашивает, едва сдерживая слезы.

– У нас тут одна больница, Лер, – отвечает трубка. – Ты бы приехала. Маме твоей операция требуется.

В голосе этой старухи столько укора, что даже мне удавиться хочется. Вот что за тварь? Зачем так на психику-то давить?

Выхватываю телефон и отрубаю звонок. Лера вскидывает на меня полные слез глаза, замирает на мгновение, а потом вскакивает и с криком: «Отдайте!» со всей силы толкает меня в плечо. Закономерно теряет равновесие, перевесившись через подлокотник. Падает на меня. Обхватываю её двумя руками и крепко прижимаю к себе.

Она исступленно пытается вырваться, но я держу крепко. У неё истерика, и я её не виню. Она потом спасибо скажет, а сейчас надо просто её успокоить.

– Отдайте телефон… – сквозь рыдания скулит Лера и слабо постукивает меня кулачком по груди. – Надо узнать… в какой больнице… мама!

– Ты уже все узнала, – тихо говорю ей на ушко.

– Мне надо поговорить с тетей Зиной… – она безутешна.

– Не надо с ней говорить, – парирую так же невозмутимо.

Попытки вырваться слабеют и через несколько минут Лера, обессилев, просто лежит, свернувшись клубочком у меня на коленях, положив голову на плечо. Горько всхлипывает.

– Я хочу к маме – произносит жалобно.

– Я знаю, – киваю, хотя она и не видит. – Сейчас хочешь поехать?

Валерия упирается мне в грудь и отстраняется, недоверчиво заглядывает в глаза. Щеки мокрые от слез, веки припухли. Больно такой её видеть.

– Издеваетесь? – спрашивает она с подозрением.

– Ни в коем случае, – отвечаю на полном серьезе. – Иди в свою комнату и собери вещи, которые могут тебе понадобиться в поездке.

Валерия не верит. Ошалело качает головой.

– Выпей сейчас, – протягиваю-таки ей бокал с виски. – Отпустит. И иди собери вещи. Выдвигаемся через пятнадцать минут.

Валерия снова не двигается, только глаза округляет.

– Вы поедете со мной?

– А что такого? – пожимаю плечами. – Быстро пей.

Она подчиняется, но скорее как робот. Плохо соображает. Морщится от виски. Не её напиток, похоже. Но градус ей сейчас жизненно необходим. Когда она отставляет пустой бокал на стол, отправляю её собирать сумку, а сам вызываю Виктора.

– Я уеду на неопределенный срок, – произношу по-деловому. – Позаботься об Амелии. И… как продвигается поиск крысы у Тохи?

– Пробиваю пока, – отвечает Виктор. – Медленно, потому что ребята умеют шифроваться. У него много серых лошадок.

– Как найдешь, посади под замок. Приеду – добьюсь признания и Тохе покажу, чтобы на Леру думать не смел, – добавляю и тру переносицу. Мама Леры не идет из головы. – А ещё… найди поставщика медицинского оборудования для дома и посмотри рынок сиделок.

– Вадим, – Виктор втыкает в меня тяжелый взгляд. – Ты уверен, что тебе оно надо?

Произносит вопрос с расстановкой, точно пытаясь меня предостеречь. Он не знает наверняка, но догадывается, к чему идет. А я не понимаю, зачем мне перевозить маму Леры сюда, зачем селить в своем доме, зачем искать ей сиделку, но уверен, что это правильно. Что мне необходимо это сделать.

– Надо, – отвечаю прямо. – По сути, я делаю то же самое, что и для Даши Трифоновой. Помогаю там, где могу. Восстанавливаю справедливость.

Виктор кивает с понимающим видом, хотя, думаю, он хотел бы фыркнуть, мол, блажь это все. А я кристально четко осознаю, откуда ноги растут. Но это откровение я, пожалуй, придержу. О той части моей истории мало кто знает. Точнее, не знает почти никто.

– Все, время не ждет, – поднимаюсь из-за стола. – Нам предстоит длинная дорога.

Мы с Виктором выходим в гостиную, и я вижу, как Амелия обнимает Леру, сочувственно похлопывая по спине. Света застыла в дверях в столовую и сокрушенно смотрит на эту картинку. Удивительная Лера. Проняла же чем-то Амелию, что та вон даже зубы спрятала!

Я подхожу и обнимаю Леру за плечи. Она поднимает на меня заплаканный взгляд и ничего не говорит, но я чувствую, что она благодарна. И с одной стороны мне приятно, а с другой, душу гложет чувство вины. Она ведь просила позвонить раньше. А я не давал. И хотя знание ничего бы не изменило, мне все равно не по себе.

Тим уже подогнал машину к дому. Я помогаю Лере забраться в салон и вручаю ей телефон, который она оставила у меня в кабинете.

– Больше я не буду его забирать, – добавляю бархатисто.

Лера с удивлением смотрит на меня, а потом кивает и благодарит. Благодарит за простое действие. Становится гадко от себя. Что я за изверг, который довел девушку до того, что она благодарит меня за нормальное поведение!

Машина трогается и выезжает с территории поместья. В дороге предстоит провести около шести часов, но я уверен, что Лере дадут повидаться с мамой, при условии, что та в сознании. А если откажутся, у меня хватит красных флаеров купить всю эту больницу.

46. ♀

За окном мелькают деревья, перемежающиеся просветами, в которые заметно неуклонно темнеющее небо. Мы выехали в районе обеда, в дороге на машине, если верить гуглу, пройдет часов пять. Значит, окажемся в Петрозаводске в районе семи-восьми вечера. Кто меня в такую поздноту к маме пустит?

На Волжского не смотрю. Внутри жжется обида и горечь. За черствость. За жестокость. За упрямое выгибание только своей собственной линии. А где-то на дне булькает и пенится безысходность. Если бы хотел отпустить, уже бы сделал это. Нет, ему по душе ручная собачонка, которая не может ответить «нет».

– Как ты, Лера? – сбоку раздается его голос.

Звучит мягко и ласково. Я такого тона от него даже в адрес Амелии не слышала.

Мне нечего ему ответить. Я подавлена. Все душевные силы ушли на вспышку в кабинете, сейчас я кусок желе под дождем на мокром асфальте. Неуклонно расползаюсь в кашу.

– Прости, если бы я дал тебе позвонить раньше, ничего бы не изменилось, – произносит он следом. Более виновато. – Я не мог больше откладывать разоблачение и арест Трифонова. К тому же договорился с Дариной. Это должно было произойти сегодня днем.

Вспоминаю о сломанных ребрах и рваной ране на голове – да, я рада, что Олег отправится в тюрьму. Но все равно не позволить мне позвонить маме, когда я просила, было жестоко.

– Лера, – уже более нетерпеливо произносит Волжский. – Ну сама посуди, если бы ты узнала эту новость утром, всю операцию бы сорвала на нервах.

К глазам подступают слезы. Молчать! Ничего не говорить. Ничего хорошего из моего рта не вылетит.

– Я для тебя старался, чтобы Трифонов наконец перестал тебя кошмарить! – добавляет наконец Волжский, и это становится последней каплей.

Поворачиваюсь к нему, смотрю прямо в глаза, все силы направляя на лицо, чтобы оно не кривилось от слез.

– Чтобы Олег перестал кошмарить? – переспрашиваю шипящим голосом. – А ты не кошмарил? Ты не насиловал меня? Не угрожал? Не пугал? Не использовал? Вы, два напыщенных индюка, затеяли пляжный воллейбол моей жизнью! Олегом двигала жажда узнать о судьбе дочери! А ты? Зачем это делал со мной ты? Потому что мог! Хвалишься, что спасаешь других девушек от таких вот «Олегов», а сам… ничуть не лучше. Только для меня не нашлось никого вроде тебя, чтобы спасти! Ты проехался по мне танком, раскрошив кости, а теперь спрашиваешь, как я? Я плохо! Я никак!

Выдыхаюсь после этой тирады. Слезы душат и больше не дают сказать ни слова. Отворачиваюсь к окну. Волжский, к счастью, молчит. Не знаю, что сделаю, если сейчас услышу его голос.

Проходит сколько-то времени, и меня немного отпускает. Щеки стягивает тугая соленая корка, в желудке ворочается тошнота.

– Мне нужно подышать воздухом, – произношу не поворачиваясь.

Видимо, Волжский сделал знак водителю, машина вскоре притирается к обочине и тормозит. Я выхожу из салона не дожидаясь, пока кто-то из мужчин откроет мне дверь. Здесь прохладнее, сумерки наступают на пятки. Зябко, хотя я и в ветровке. Скрещиваю руки на груди и бреду вперед вдоль обочины, вглядываясь в темнеющий за канавой лесок. Под деревьями ещё лежит снег, и оттуда веет замогильным холодом.

На воздухе становится легче, тошнота уходит, оставляя едва заметную муть. Но начинает болеть голова. Поворачиваюсь, чтобы отправиться к машине, но обнаруживаю, что все это время она кралась за мной в нескольких метрах. Волжский выходит, чтобы помочь мне сесть, но я не опираюсь на его руку. Не смотрю на него. Во мне плещется слишком много этого человека, и он выпадает в осадок. В мыслях, в душе, в воздухе.

Больше мы не говорим, и я даже умудряюсь немного подремать. Просыпаюсь от мягкого прикосновения к плечу. Волжский стоит за открытой дверью машины, с тревогой смотрит мне в глаза и подает руку. Демонстративно вылезаю из машины самостоятельно и обнаруживаю, что мы остановились аккурат у здания больницы. Она светит огнями из окон на этажах, у приемного покоя покуривает в затишье пара скорых. В фойе сквозь стеклянные двери видно, как суетятся люди.

Волжский кладет руку мне на талию и уверенно подталкивает к входу, а мне вдруг становится так страшно, что я едва не упираюсь ногами. Тетя Зина почти ничего не сказала, может же быть что угодно… А вдруг маму оперируют? Или она умерла, пока мы ехали? Да и кто меня к ней пустит?

Мы входим в фойе через простую стеклопакетную дверь, и Волжский направляет меня к стойке со стеклянной загородкой, сверху светится надпись «Регистратура». У меня леденеют ладони. Паспорт с собой, так что я смогу доказать, что родственница, но…

– Здравствуйте, – обходительным голосом произносит Волжский, облокачиваясь на стойку локтями. – Нам нужно повидаться с Людмилой Сергеевной Незабудкиной. В какой она палате?

– А вы вообще кто, мужчина? – толстая женщина в обтягивающем халате за стеклом выпячивает вперед нижнюю челюсть и делает агрессивное лицо.

– Я сопровождаю её дочь, – я слышу изменение в тоне, он становится чуть жестче, но это заметно только тем, кто знает Вадима близко. Администратор не чувствует надвигающуюся беду.

Волжский обнимает меня за плечи и притягивает к себе в подтверждение своих слов. Я вынимаю паспорт и протягиваю женщине в халате.

– Я её дочь, скажите, пожалуйста, как мне повидаться с мамой? – добавляю мягким тоном.

Она раскрывает мой паспорт, сверяется с лицом, возвращает мне документ и фыркает.

– Приемные часы давно закончились, – недовольно выговаривает она. – Вы бы ещё ночью пришли!

– Когда бы ни пришли, – жестко отрезает Волжский, администраторша аж вздрагивает. Поднимает на него испуганный взгляд, а он невозмутимо кладет на стойку пятитысячную бумажку, но придерживает пальцем. – В какой палате мама девушки?

Администратор называет номер и этаж, и Волжский убирает руку.

У меня ноги становятся ватными. От стресса снова поднимается тошнота.

Мы поднимаемся на третий этаж и подходим к нужной палате.

– Иди, – Волжский давит на ручку и приоткрывает дверь. – Я подожду здесь.