Текст книги "Хочу тебя жестко (СИ)"
Автор книги: Анна Шварц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 7
– Может, вы сами? – интересуюсь с сомнением я. – Руки-то у вас еще двигаются.
Не хочу я его трогать лишний раз. Его вообще следовало бы пометить как “опасный объект” и посадить в какой-нибудь герметичный контейнер под круглосуточное наблюдение.
Черт, кажется, я рою себе могилу под табличкой “отчисление”, судя по взгляду профессора. Но он молча начинает возиться под пледом и спустя пару секунд на свет показывается часть руки с зажатой между пальцами карточкой и паспортом. Я было тянусь к ним, но профессор разжимает немного пальцы и в последний момент все падает на пол.
– Аккуратнее, Цветкова.
“Ой, блядь, все!” – вспыхивает в сознании. Он сделал это специально. Было бы умным сказать “Какая незадача, поднимете ,профессор?” и остаться стоять, но будь я такой смелой – никогда бы не повелась на Светину игру, в которой нужно дарить профессору член, и просто послала бы ее к черту. Поэтому я молча наклоняюсь, поднимаю карточку с паспортом и кидаю их девушке на стойку.
В этот момент на телефоне играет мелодия, поставленная на членов семьи, поэтому я перестаю мысленно материть профессора разными словами, и, бросив взгляд на экран, принимаю вызов, отходя на пару метров в сторону.
– Да?
– Эй, где ты шляешься? Время вообще видела? – звучит в динамике голос моего брата, а я прикрываю глаза.
– Я буду только утром. Тут возникли небольшие проблемы с транспортом и я не могу вернуться домой. Переночую у кого-нибудь из друзей. – про грядущую ночевку на диване в секс-шопе, я, понятно дело, не говорю. Брата хватит удар.
– Какого черта? Скажи, где ты находишься, и я приеду за тобой.
– Ты не проедешь. Дорогу залило.
– Там всего лишь одна дорога? В какую деревню, прости, ты умотала? Говори адрес. Одолжу внедорожник у знакомого.– я слышу шорох в трубке, словно брат уже начинает одеваться. – Я видел, в каких шмотках ты вышла из дома со своими идиотками, и хрен я тебя отпущу шляться всю ночь. Знаешь, сколько извращенцев ходит по улице?
“Да я в курсе. С одним из них я сейчас стою рядом” – мелькает мысль.
– Внедорожник тебе не поможет. Тут на дороге... обвал. – я устало прикасаюсь пальцами к вискам, вспоминая нужное слово, но от усталости голова работает плохо. – В общем, тебе придется ехать ко мне пару часов, так что мне проще вернуться утром.
– Какой, на хрен, обвал?!
– Как же ты меня бесишь! Я скину тебе координаты. – обрываю его я. Пусть убедится сам, ткнется в дорожные работы и вернется обратно домой. – Напишу в мессенджер.
– Давай. – недовольно произносит брат и я сбрасываю вызов.
– Второй этаж, ваш номер – восьмой. – слышу я голос девушки, и возвращаюсь обратно к стойке, на которую она положила ключ-карту и документы. – И вот канцелярский нож. Подойдет?
– Конечно, если не сломается. – бормочу я, забирая все, и делая вид, что не чувствую подозрительного взгляда напротив. Развернувшись, я было топаю в сторону лестницы на второй этаж, как слышу за спиной голос профессора:
– Этот “обвал” называется оползнем, Цветкова.
– Ох, ну спасибо за подсказку. Повесьте себе медаль на грудь. – выхожу я из себя, огрызнувшись. – За эрудицию и за хороший слух.
Черт, ему ведь даже не сорок и не тридцать пять, откуда такое занудство? Девушки из института пытались узнать его возраст, но ни страницы Вконтакте, ни каких-либо данных в интернете не нашли. Кстати... у меня ведь его паспорт в руках.
Я украдкой открываю документ и смотрю на год рождения.
Тридцать семь!
Какого черта?! Это что, какой-то обман или ошибка?
Если только часть своей жизни он не провел в криокамере. Я прекрасно отличу тридцатисемилетнего мужчину от молодого. Как ты не молодись, чем ни питайся, со временем та же кожа на лице начинает сдавать свои позиции. Я еще ни разу не ошибалась, определяя чужой возраст, и была уверена, что профессору максимум тридцать, а скорее и еще меньше.
Может, это паспорт его брата? Вроде бы, имя правильное... По фото не очень похож, но и я в своем паспорте больше похожа на алкоголичку в запое, чем на нормального человека. Послушайте, неужели ему реально под сорок, и оттого он такой зануда?
Я на автомате перелистываю странички в самый конец. Графы “Семейное положение” и “Дети” девственно чисты.
Что ж, у сотен студенток появился призрачный шанс. Если только их не смутит разница в возрасте, но когда человек откровенно выглядит на двадцать семь вместо тридцать семь – это ведь и не такая проблема?
Задумавшись, я прикладываю ключ-карту к черной штучке у двери номера, и, по-прежнему держа в руках открытый паспорт захожу в интимную полутьму маленькой прихожей. Увидев выключатель, я делаю шаг, и в этот момент обо что-то спотыкаюсь, полетев вниз, а заодно выпустив из рук и документы, и свои туфли.
– Вы что делаете?! – издаю вопль я, поняв, кто подставил мне подножку. Я пытаюсь встать, но к полу меня внезапно прибивает нога, которую профессор ставит мне на бедро.
Обернувшись, я смотрю на эту темную скалу, возвышающуюся надо мной. Единственные цветные пятна на ней – та самая красная веревочка, которая опутывает руки профессора.
– Захлопнись, Цветкова. – глаза профессора в этот раз выглядят реально бешеными, словно он сейчас полоснет меня, и все на этом. Поэтому все возмущения встают поперек моего горла. – Лучше ответь на вопрос – кто тебе разрешал совать нос в мой паспорт?
Вот черт. Он заметил?
– Я случайно. Обещаю никому не говорить, что вам тридцать семь и вы не женаты.
Господи, неудивительно, кстати, что он не женат. Какая женщина его выдержит? Наверняка от кандидаток в жены он требует носить ему тапочки в зубах.
Похоже, мои извинения не делают лучше, а еще сильнее бесят профессора, судя по тому, как он на меня смотрит.
– Если я услышу, как ты болтаешь об этом – можешь забыть про диплом.
– Я не стану. Расслабьтесь. – хмурюсь я. Боже, вот так тайны Мадридского двора. Будто бы я в паспорт звезды заглянула, скрывающей свой возраст и семейное положение. Чего он так взбесился?
– Режь веревки, Цветкова.
– Хорошо, хорошо. – я поднимаю с пола ножик, доставая лезвие и, поднявшись, наклоняюсь к рукам профессора. Кожа кажется еще холоднее, чем прежде. Мне даже становится стыдно. Похоже, когда он просил достать меня из кармана карточку и документы – ему действительно было сложно, потому что руки попросту онемели. На его месте я бы тоже начала нервничать и срываться по пустякам.
– Простите, пожалуйста. – произношу я под гнетом чувства вины. Ножик достаточно уверенно пилит веревку, и она расходится во все стороны пушистыми ниточками. – Я думала, там, внизу, вы надо мной издеваетесь ,а у вас правда руки не двигались. Простите меня. – повторяю я в отчаянном раскаянии и в этот момент мой нож резко срывается, пропилив остатки веревки и с мерзким звуком задевает профессору руку.
***
После я в ужасе роняю нож на пол, глядя как кровь, кажущаяся из-за полутьмы черной, начинает бежать из пореза.
– Это твои извинения, Цветкова? – судя по тихому, но смертельно угрожающему тону профессора, он хочет меня убить. Пошевелив кистями, он распутывает часть веревок, а оставшиеся натягивает между руками. – Будешь продолжать стоять и трястись? Поднимай нож.
– Я... я случайно. – находясь в предобморочном состоянии выдавливаю я, быстро наклоняясь, и дрожащими руками освобождаю профессора от плена окончательно. В последнюю секунду меня начинает мутить, я снова роняю нож из рук, и, пошатнувшись, падаю вперед лицом.
От встречи с полом меня спасает сильная рука, на которой я висну, словно тряпка. Из-за того, что я упала немного правее, профессор ловит меня порезанной рукой, и я чувствую сквозь шок, как намокает тоненький топ в районе груди.
– Идиотка. – подводит итог профессор.
Будто бы я это специально сделала. К сожалению, мне досталось тельце, которое отчаянно боится вида крови.
Глава 8
В чувство меня приводит достаточно ощутимая и обжигающая пощечина. Не знаю, специально ли профессор хотел мне сделать больно, или у него просто рука тяжелая, но дурнота отступает, когда тело встряхивает порция адреналина.
Я вздрагиваю, схватившись за лицо. Щека начинает гореть.
– Вы... – начинаю я, а профессор просто без всяких церемоний сбрасывает меня с руки на пол, и я шлепаюсь на зад, что вводит меня в еще больший шок. – Вы специа...
Он молча перешагивает через мои коленки, которые стоят у него на пути, и уходит в комнату отеля, заставив меня замолчать и недоуменно моргать.
Он что?...
Он дал мне пощечину?...
Мне? Девушке?
– Ах ты!... – издаю я тихий рык, схватив лежащие на полу обрезки веревки и сжав их в руках. – Да что ты за психопат хренов?
Задушить его, что ли, вот этим? Вот это пренебрежение. Мне действительно было плохо, неужели нельзя как-то нежнее привести меня в чувство? Я уже не говорю о том, чтобы взять меня на руки и отнести, хотя бы, на диван. Если бы профессор так поступил – земля бы налетела на небесную ось, не меньше. Но достаточно было просто легонько похлопать по щекам!
Пока внутри медленно закипает ярость, словно вода в чайнике, я нервно отдираю от груди топ с уже подсыхающим пятном крови, которое оставил на память мне этот псих. Хорошо хоть Света подогнала мне для этого безобразия еще более безобразную вещь – силиконовые наклейки на грудь, скрывающие соски. Потому что иначе бы мне пришлось отдирать это от нежной кожи.
Черт, с этим пятном на топе я точно не выйду на улицу. Его нужно отмыть. А еще...
Я ощупываю идиотский аксессуар, все еще обхватывающий мою шею, пытаясь найти ремешок. Но, похоже, его нет. Есть некое подобие замочка. Вот сволочь профессорская.
Поднявшись с пола, и потирая ушибленную задницу, я решительно иду искать ванную в номере. Возле нее я сталкиваюсь с профессором, который, похоже, тоже направляется туда.
Он бросает на меня пренебрежительный взгляд, а я обгоняю его на пару шагов и становлюсь поперек входа. Подняв коленку, я упираюсь ею в косяк, преграждая профессору путь, и мысленно матерюсь, чувствуя, как занозы в деревянном косяке рвут мне колготки.
– Здесь будет занято. – сообщаю я. – Мне нужно отстирать топ. И снимите с меня, наконец, этот хренов ошейник!
– Отойди, Цветкова.
– Нет. – я набираюсь смелости. – Я больше вам не подчиняюсь. Вы можете перевязать руку и в комнате, а мне еще какое-то время придется потратить на стирку и на дорогу обратно из отеля. Так что я первая в очереди.
Я наблюдаю, как профессор отводит в сторону взгляд. Его красивые, зеленые глаза – единственная вещь, которой можно любоваться, совершенно забыв про дерьмовый характер, – из-за освещения будто бы желтеют.
– Последний раз говорю – отойди.
– Идите к черту. Если вы профессор в институте, это не дает вам права прика-а!...
Он продевает пальцы под мой ошейник и грубо дергает на себя, что я едва не падаю, оказавшись лицом к лицу с этим садистом. О, боже. Еще немного – и я бы влетела в его красивый, прямой нос, испортив его навсегда.
– Похоже, я забыл одну вещь. – произносит медленно он, глядя на меня из-под опущенных ресниц. Его взгляд холодеет. – При дрессировке дурных собак ни на секунду нельзя расслабляться. Иначе они начинают показывать зубы.
– Да ну пошли вы к черту. – нервно усмехнувшись, сообщаю я этому наглому, красивому лицу. – Мне кажется, это вам надо поставить укол от бешенства, а не меня дрессировать. Психопат. – я вцепляюсь ему в запястья, сжимая их. – Отпустите.
Он отстраняется от меня и в первую секунду мне кажется, что я победила своим острым языком. Но вместо этого я чувствую, как меня куда-то тянет, и спустя секунду я с размаху падаю на белоснежное постельное белье номера, а профессор нависает сверху, опираясь всего одной ладонью на кровать, а второй рукой все еще цепляя меня за ошейник.
Сердце резко ускоряет бег. В животе начинает трепыхаться неприятное волнение, и я ненароком вспоминаю, как кто-то говорил, что “бабочки” внутри живота при встрече с мужчиной – это не внезапная влюбленность, а сигнал об опасности. Наверное, этот человек был прав.
– Пора тебя посадить на цепь. – произносит профессор, рассматривая, как я то краснею, то, судя по холодку на лице – бледнею. Его глаза выглядят сейчас ярче, чем обычно, словно где-то в глубине загораются огоньки.– Если принесешь в зубах веревку – так и быть, сделаю ее подлиннее.
– Да вы... – я вскидываю руку, упираясь ладонью ему в грудь. В носу почему-то становится мокро. Вероятно, это пошла кровь из-за шока, потому что сиськи у этого садиста психованного эталонные. Я там чувствую мышцы. Без всякого тщательного прощупывания и “погоди, сейчас я напрягу и ты заценишь, как я потренировался сегодня в зале”, и бесконечного чувства разочарования после унылых мешочков кожи.
Моя рука на автомате сжимается вокруг его груди, а потом я будто бы опоминаюсь, покраснев еще сильнее, и вместо пальцев вонзаю в эту твердыню ногти.
Профессор даже не дергается. Любой другой бы уже отстранился бы, или поморщился от боли, но этот просто опускает взгляд вниз, на мою руку.
Глава 9
Какое-то время назад.
– Слышала, наш Петр Василич уволился? – произносит Алена, нанося перед зеркалом женского институтского туалета на губы мазь. – Вроде как у него сын заболел, и пришлось ему отчалить в Новосиб, чтобы за ним ухаживать. Говорят, кого-то нового на его место уже взяли. Блин.
Она убирает от губ блестящий от мази палец и, нахмурив бровь, рассматривает себя со всех сторон.
– Я только подколола губы, и они все в синяках. Что, если он симпатичный, а я с таким лицом, а?
– Боже. – вздыхаю я. Я единственная, кто скучающе ждет всю эту бабскую толпу, которая внезапно решила навести марафет, словно впереди не три пары, а конкурс “Мисс Институт”. – Где ты видела симпатичных преподавателей, кроме женщин? Мужики поголовно предпенсионного возраста.
– У моей знакомой в колледже есть симпатичный препод. – отзывается с другой стороны зеркала Лиза. Она поправляет колготки, заколов длиннющие блондинистые волосы на макушке, и задрав юбку по самые уши, и ее даже не смущает, что в любой момент может открыться дверь и выставить на всеобщее обозрение ее зад в трусиках “танга”.
– Это редкость...
– У моего друга тоже есть симпатичный препод по физкультуре, так что не такая уж редкость.
– Это тебе друг рассказал? Он гей?
– Ты нормальная? Он не гей, просто обмолвился как-то.
– И какой нормальный парень будет говорить о другом мужике, что он симпатичный? Стопудов дрочит в кармашке во время урока на бицепсы физрука.
– Господи, Света, ты озабоченная кретинка...
– Блин. – Алена хмуро закручивает тюбик с мазью. – Лиз, дай свою помаду. Она ведь хорошо перекрывает?
– С ума сошла? – вздрагивает блондинка. – Тебе же сказали, что нельзя помаду, пока губы заживают!
– Дай сюда! – Алена выдирает у Лизы сумочку и начинает в ней рыться, под дикие вопли подруги, которая бросается на нее, забыв поправить юбку. – Лучше я попаду в больницу, чем появлюсь перед симпатичным преподом с такими жуткими губами.
– Это мамина Живанши! Отдай, у тебя герпес, дура!...
– Боже, не толкай меня своей жопой в трусах! Извращенка!
Вздохнув, я забираю с подоконника свой рюкзачок и бормочу, понимая, что в этом дурдоме долго не выдержу:
– Пойду пока, займу места в аудитории.
– А-а, давай. – летит мне вслед, когда я направляясь к двери. Судя по их болтовне и дракам, они зависнут тут еще минут на двадцать, а я хоть спокойно поем булочку, не слушая стоны подруг “Господи, это же так калорийно, это же быстрые углеводы, Катя, да у тебя жопа вырастет больше глобуса в ректорском кабинете”.
Распахнув дверь, я выхожу в коридор и тут же с силой влетаю в кого-то. В первый момент мне кажется, что меня сбил грузовик – настолько твердым было мое столкновение. Ахнув, я хватаюсь за плечо, которое пронзает резкая боль.
– Черт, придурок. Смотри куда идешь! – выпаливаю недовольно я. Он что, выбил мне плечо? Этого еще не хватало. Мне завтра сдавать нормативы по физкультуре, которые я пропустила из-за месячных. Гребаная дылда!
Я поднимаю взгляд и замираю, увидев, в кого влетела. Похоже, это один из старшекурсников. Выглядит взрослее, чем наши парни. Но я его впервые вижу. Кажется, девушки знают всех симпатичных парней в институте, начиная от зеленых пугливых абитуриентов и заканчивая мажорами на папиных БМВ, приезжающих в институт от силы раз в месяц, чтобы дать взятку, и я, невольно, была вынуждена тоже запомнить эти смазливые рожи.
И как этого они пропустили? Такого высокого брюнета с зелеными глазами и симпатичным лицом? Мне хочется потыкать пальцем в его лицо, чтобы убедиться, что это чудо с каменной рожей не манекен, на атлетически сложенное тело которого натянули черную рубашку и брюки.
Но что делает старшекурсник в этой части института? Здесь две аудитории, одна из которых закрыта на ремонт, и женский туалет.
– Что вылупился? – грубо бросаю я в ответ на его внимательный до дрожи взгляд, ощупавший меня с ног до головы. – Тут женский туалет. Извращенец, ты подглядывал?
– Скажи свою фамилию. – произносит он, и я выпадаю в осадок от его голоса. Это что, шутка? Откуда у нас в институте обладатель такого завораживающе мягкого, подавляющего тембра, от которого у меня чувство, что под ногами не твердый пол, а зыбучие пески?
– Еще чего тебе сделать? В ножки поклониться? – фыркаю я и нервно дергаю сползшую из-за удара лямку рюкзака на плече, отчего он подпрыгивает, и из раскрытого чертовой Аленой кармашка, в котором она рылась в поисках влажных салфеток, вылетает розовая ручка с ламой, ключи на цепочке с бабочками и студенческий в милой обложке с единорогами. – Придурок, это все из-за тебя!
Я нагибаюсь, начиная сгребать все с пола и слышу усмешку.
– Ну, ты, все же, поклонилась. Цветкова Екатерина.
– Заглохни. – советую ему я, хватая раскрытый студенческий на полу. После я запихиваю все в сумку, и, резко развернувшись к студенту спиной, бросаю на прощание: – И сотри ухмылку со своего смазливого лица, а то все в институте узнают, что ты извращенец, трущийся возле женских туалетов.
Я ухожу, чувствуя между лопаток до дрожи пристальный взгляд. Брр. Мне нравятся симпатичные парни, за исключением избалованных и наглых мажоров, но этот из другого теста. После него остается тсранное ощущение, словно я чудом сбежала из террариума. Может он и впрямь извращенец? Я людское нутро хорошо чую.
В аудитории я занимаю сразу шесть мест, разложив на них тетради, и, достав из рюкзака булку, с удовольствием вгрызаюсь в нее, унимая урчащий от голода живот. Господи, люблю своего брата, который запихнул мне с утра эту плюшку в рюкзак. Он самый заботливый брат в мире.
– Катя, опять булки жрешь? – звучит над головой недовольный голосок Светы, и я поперхиваюсь от неожиданности. Черт, явились, не запылились. Быстро же они. – Жопа не влезет в двери института.
– Отстань ты уже. – огрызаюсь я.
– Бове, у мевя вубы бволят. – шепелявит рядом Алена, и я, удивленно обернувшись, лицезрю эту дуру с кроваво-красными варениками, накрашенными далеко за контур. Она плюхается рядом со мной на стул, растопырив перед лицом пальцы. – Я фоть новмально вывляву?
– Отвратительно. – выдаю я. – Похоже на жопу мартышки. Еще и слюна стекает. Тебе же сказали, что нельзя красить губы после процедуры? Что, если они у тебя сгниют?
– Но нофый фрефод...
– Ой, забей. – мрачно произносит Лиза, у которой, все-таки, умудрились, похоже, отобрать мамину “Живанши”. – Отрежут ей вареники, оставив на лице дырку – будет знать. Тупица тупая. У нее они уже опухли больше, чем надо.
– Эфо тфоя франая фомада!
– Это ты сраная, а помада – Живанши!
– Возьми салфетку и сотри, пока не поздно. – советую ей я, протягивая бумажный квадратик, который брат заботливо закинул в пакет вместе с булкой.
– Она фто, ф фаренье? – подозрительно смотрит на нее Алена. Кажется, адекватная часть ее личности начинает побеждать, и она, все же, нехотя тянется к салфетке. Конечно. Ее губы будто бы на глазах растут. Похоже, помадой она спровоцировала еще больший отек.
В этот момент дверь справа в аудитории с тихим стуком открывается, и большая часть студентов дружно поворачивают головы в ее сторону.
– Только уголок запачкался в варенье. – продолжаю я, не обращая внимания. Краем глаза я вижу темную фигуру, спускающуюся к преподавательскому столу, но я не Алена или Света, надеющиеся узреть Аполлона вместо препода, и уверена, что там нет ничего интересного. – Алена! Ты... – я смотрю, как она выпускает салфетку из руки и та планирует на грязный пол. – Ты дура?
– Ф жопу тфою салфетку! – подруга даже меньше начинает шепелявить. Она сидит, уставившись широко открытыми глазами вдаль, в сторону электронной доски. – Ты только пофмотри на него! Новый пфрефод! Вот это экфемфляр!
Что?
Я резко оборачиваюсь, чувствуя, как взлетает громкость и напряженность шепотков во всей аудитории. Что они там увидели, что...
Я даже не успеваю додумать мысль, как пересекаюсь с пронзительным и пристальным взглядом знакомых зеленых глаз. Так и замерев с недоеденной булкой в руке, я пялюсь шокировано на того самого извращенца, встреченного возле туалета.
Он небрежно кидает какую-то папку на преподавательский стол. Обычно, человек, оказавшийся под пристальным вниманием десятков студентов, немного смущается, и нервничает. Все по-разному: кто-то слишком лучится дружелюбием, начиная подыгрывать студентам, кто-то спешно пытается начать вести урок, даже не познакомившись как следует.
Но этот, кажется, вообще чувствует себя отлично. По крайней мере, быстрый взгляд, которым он окидывает аудиторию, показывает, что мы для него не больше, чем глупые мартышки в клетках.
И он снова смотрит на меня!
– Создайте тишину. – его голос звучит так, словно он не сомневается, что ему все повинуются – ну, так и происходит. Разговоры тут же становятся ниже и превращаются в едва шелестящие шепотки. – На ближайшее время – я ваш новый преподаватель по информационным технологиям.
“Блин” – мелькает в сознании. Я что... Я наехала на своего будущего препода? Боже мой. Катя, ты идиотка. Я чувствую его давящий взгляд, который по-прежнему направлен на меня. Он все запомнил.
– Катя, спрячь булку, дура! – шикает Света, и я растерянно опускаю руку.
– Она сражена наповал. – хихикает Таня слева от меня. – Кажется, мы нашли экземпляр, которому Катькина девственность, наконец, будет принесена в жертву.
– Пошли вы. – шепчу я.
– Скафите, фто я ф бфольницфу. У феня фейфяс фуфы ффорфуффя. – совсем неразборчиво стонет рядом Алена, и, резко смяв в руке бумажку, поднимается и выбегает из аудитории, прикрывая рукой лицо.
– Тупица. – хмыкает Лиза, вытирая салфеткой свою дорогую помаду. – Все-таки, ей ампутируют ее жуткие губищи.
Мне сейчас плевать на Алену – сама виновата. У меня другие проблемы. Я в шоке держу под столом булочку, чувствуя, как сахар на ней подтаивает в руке. Что мне теперь делать? Подойти после пар и извиниться? Он такой молодой, может и не воспринять извинения. Только взрослые преподаватели милостивы к глупостям студентов.
Как я его обозвала? Извращенцем и придурком? Боже...
– Цветкова Екатерина. – словно топор палача, обрушивается на меня его голос, и я вздрагиваю, подняв растерянный взгляд. О, нет. Он реально меня запомнил. Теперь я это точно знаю. На его лице мелькает тень издевательской усмешки. – Верно?
– Ага... – бормочу я.
– Отлично. Именно вы расскажете мне последнюю тему, которую вы проходили на последней паре.
Вот так и начались мои бесконечные мучения в институте.
