Текст книги "Мрачные сны Атросити (СИ)"

Автор книги: Анна Крылоцвет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8. Безумие металла

Мир вокруг казался тихим, притаившимся, уставшим. Река наполнилась, стала совсем грязной и чуть вышла за берег после бури. Наверняка океан, куда она впадала, сейчас штормил.

Вдалеке над городом висело тяжелое облако дыма и пыли, след чудовищных разрушений. Ветер странным образом обходил это облако стороной, не желая прогнать его прочь. Марк наблюдал за ним, кутаясь в одеяло возле костра. Запястья до сих пор болели после наручников, которые с трудом удалось распилить.

– Преступники всегда возвращаются на место преступления, – задумчиво протянул он. – Не пора ли нам уходить?

– Пора. Только сил нет.

Марк покосился на Энигму. Красный костюм арестанта сильно выделял ее на фоне серых камней, взгляд был грустный и отрешенный. Пустой заброшенный лагерь нагонял уныние, и все же чувствовалось некоторое облегчение.

– Я боялся тебя потерять, – признался Марк и тут же смутился.

Энигма серьезно посмотрела на него.

– А ты сорвиголова. Могла ли я подумать, что тот шуганный горожанин в баре способен сунуться в цитадель?

– Ты все еще думаешь, что я поступил глупо?

– А ты нет? Святые небеса, Марк! Ты же самовольно сдался полиции, считай. Нужно было плыть на остров, без меня.

Он поник. Энигма, похоже, заметила это, потому что следующей ее фразой было:

– Ты очень смелый, правда! Этого не отнять. Даже самые отвязные мои знакомые ни шагу на территорию цитадели не ступили бы.

Но этим словам Марк уже не поверил. Он встал, медленно прошелся вдоль грязной речки, что-то тревожило его и не давало покоя. Он посмотрел на Энигму. Ее присутствие было крайне важным. И Марку вдруг подумалось, что он чересчур сильно цепляется за это. Между тем ему стало зябко, и он вернулся к костру.

– Эм… Энигма. Незадолго до всех этих бед ты согласилась помочь мне. Так… ты все еще в деле? Или я не вовремя завожу этот разговор?

– Друг мой, речь шла о чуде, которого в Атросити не бывало долгие годы. Да и как я могу отказать после твоего сегодняшнего поступка?

– Сегодняшнего… кажется, будто это случилось целую вечность назад, – Марк снова поглядел на Энигму, пытаясь понять, о чем она думает. – Это… радует. А странно, да, что Первородный Зверь забрался аж в центр города? Он никогда так далеко не заходил. Но хоть пользу принес – цитадели больше нет.

– Ты очень хочешь поговорить о произошедшем, м?

– Разве я этого не заслужил?

Энигма тепло улыбнулась.

– Конечно, заслужил, мой друг.

– Вы так похожи, – выпалил Марк, сбивчиво пытаясь завязать разговор. – Он что, твой брат?

Энигма вздрогнула. А потом засмеялась.

– Я уж подумала, ты все еще про Зверя говоришь. Ну, видимо, все альбиносы для тебя на одно лицо. Я вас, нормальных ребят, тоже не особо различаю. Смотрела на тебя и Щербатого во время ужинов и думала: уж не отец с сынишкой ли?

Марк тоже рассмеялся, но как-то нервно.

– И все же?

– Не брат.

От этого он испытал облегчение. И в то же время его что-то гложило, но он пока не мог понять, что именно.

– Тогда почему?

Энигма отвернулась, скрывая взгляд. Послышался тяжелый вздох.

– Ну, ты ведь уже понял, что мы с тобой живем в необычном мире, Маркус, – заговорила она. – И Атрокс – необычный правитель. Он – Разум Атросити. Прошу любить и жаловать. Другого капитана у нашего маленького корабля, увы, не будет.

Марк помрачнел. Такая перспектива его совсем не обрадовала.

– А что будет, если его сместить?

– Это невозможно. Ну, или наш мир погрязнет в безумии, а потом и вовсе… того.

– Несправедливо. Выходит, что мы обречены.

Энигма ободряюще погладила его по плечу, от чего Марк весь встрепенулся. Ее внимание было приятным, даже слишком. Из-за этого он занервничал.

– Ну а ты, Энигма, кто у нас такая? – со всей серьезностью спросил он, игнорируя собственный конфуз.

– А ты еще не догадался? – вздохнула она. – Я – Сердце Атросити.

Энигма произнесла это с каким-то особым и неожиданным отчаянием, заставив Марка дрогнуть. Он сам не понял, почему ему вдруг так сильно стало жаль подругу. Он подсел к ней ближе и обнял в надежде приободрить.

Дружеское объятие – хорошее лекарство от печали, но самому Марку вдруг стало дурно. Он поспешно отстранился и отвернулся в сторону – туда, где тень сгущалась под мостом.

– Все с тобой ясно, Энигма, – сказал он не оборачиваясь. – Сердце многое на себя берет, верно?

– И не говори.

– Понятно теперь, почему ты у нас вне закона, – Марк решил повернуться. – Вернее, это и раньше было ясно, с твоими-то истинами. Но теперь – совсем ясно. Где сердцу раздолье, там разуму тесно.

– В юности мы неплохо ладили. Но это было совсем другое время. А тут, видишь, не повезло. Жизнь не сложилась, много плохого случилось там – по ту сторону нашей реальности. Вот и ожесточился Атрокс, желая спасти нас. А мы его ненавидим за это. Ну, потому что на войне не все средства хороши.

– Только не говори, что оправдываешь его, – с неприязнью сказал Марк.

– Оправдание ближнего – добродетель, доступная немногим. И губящая многих тех, кому она доступна. Но здесь я не могу промолчать. Все дело в том, Марк, что можно иметь самые светлые понятия о жизни и при этом поступать самым скверным образом. Он вечно жаждет блага и вечно творит зло. Но так было не всегда.

Из воды выпрыгнула рыбешка, охотившаяся на комара. Речной воздух был холодным, свежим, но Марку почему-то стало невероятно душно.

– Сердце, значит… А порой сердце – штука обманчивая, да?

– Ну, скажем так, я тоже могу ошибаться.

– И как же понять, где ошибка?

Она внимательно глянула на Марка. Ему стало не по себе, вдруг она заметит? Заметит в нем нечто странное?

– Сердце повелевает чувствами, но порой некоторые ему нужно отбросить в сторону, – Энигма сказала это очень серьезно.

Марк ощутил себя несчастным. Как будто он заболел, причем по своей вине, и теперь сидел, как прокаженный. Она столько всего сделала для него. Спасла от комендантского часа. Подарила надежду. Стала единственной его опорой и другом. Вокруг был враждебный мир, неизвестность, неуверенность в завтрашнем дне. Образ Ивы стал растворяться во всей этой круговерти новой жизни, которую познал Марк.

– Я запутался.

– Это точно, – Энигма смерила его суровым взглядом. Сейчас на ее лицо, такое величественное, как у царицы, падал закатный свет. Марк почувствовал себя жалким рядом с ней – но не возникни этой неуместной симпатии, все было бы по-прежнему. – Я всегда очень строго относилась к подобным вещам. И все мое существо противится тому, что сейчас происходит. Марк, вспомни о своей любви к Иве.

– А кто говорил мне забыть ее? Кто говорил бросить затею со спасением и жить в свое удовольствие, пока не схватят?

– Я не говорила забывать о ней.

– Ага, – Марк встал, не выдержав напряжения. – Значит, помнить, но не спасать? И страдать в одиночестве, так, что ли?

Энигма промолчала и отвернулась. Последнее, что он успел заметить в ее лице – смятение.

– Ну что, теперь я плохой человек?

Она не ответила. Марку стало пусто и противно. Он устыдился самого себя и ушел спать в самодельную палатку, сделанную из остатков тряпья, хотя сна не было ни в глазу. Провалявшись там с часу, он выбрался наружу. Небо переливалось закатными красками, на нем проступило несколько вечерних звезд, но даже они, внезапно вернувшиеся в этот угасающий мир, не смогли утешить Марка. Воздух стал ледяным, и хотя бы это радовало: холод трезвил и помогал собраться.

Энигма все еще сидела у костра. Где-то она умудрилась раздобыть темную длинную куртку, что было очень кстати: одежда арестанта выдавала бы ее на городских улицах, к тому же у красного комбинезона отсутствовал капюшон, в котором Энигма могла бы спрятать неестественно белые волосы. Хотя пальто было недостаточно длинным, чтобы скрыть красные штанины с ботинками.

Марк преодолел стыд и подошел к ней.

– Давай подумаем о новом убежище?

– Давай. Есть парочка квартир на примете, правда там особо нечего ловить, они опустошены, – Энигма вновь стала приветливой, словно и не было предыдущего разговора. От этого Марку чуть полегчало, и он предложил:

– Можем пойти ко мне. Там остались кое-какие запасы.

– Ты засветился в цитадели, за твоей квартирой могут следить.

– Но там точно есть необходимые для похода вещи.

Энигма задумчиво посмотрела на него. В ее красных глазах мерцал свет уходящего солнца, внутри нее словно зажглось сияние целой вселенной. К ней вернулись решительность и бодрость.

– Что ж, рискнем.

Марк одобряюще кивнул.

– Когда выдвигаемся?

– Сейчас.

После разрушений погасли все уличные фонари, и в полуночной тьме город казался мрачнее прежнего. Марк вел Энигму окольными тропами, постоянно озираясь. Атросити как вымер. Тишина была давящая, тяжелая. Она словно предвещала беду, будто вот-вот что-то произойдет. И действительно, в какой-то момент им на пути повстречалась группа людей: они стояли на открытой площадке перед Доской Положения с плакатами в руках и скандировали.

– Зверь есть начало и конец сущего!

– Зверь – единственно верный бог!

– Молитесь Зверю, и он спасет вас!

– Нужно снести высотки! Зверь ненавидит высотки! Высотки затмевают взгляд его!

Марк и Энигма спрятались от этого безумия в переулке. Темнота скрывала облики собравшихся, одеты они были в штаны и куртки, а вот в обычные или спецовки – не ясно. Но независимо от того, рабочие ли это, заводчане или кто-то еще – эти люди однозначно сошли с ума. Вскоре на них упал свет прожектора, и Марк разглядел, что плакаты были измазаны черными пятнами, а на них было изображено множество красных глаз. Видимо, кто-то с Тканевого завода стащил краску для этого митинга. В свет выступили полицейские, сверкая броней, и быстро повязали толпу. Те визжали, кричали, осыпали стражей порядка проклятиями. Марку стало страшно.

– Культ Зверя? Ты себе можешь это представить?

– Нет, – сурово ответила Энигма и больше не произнесла ни слова. Марк чувствовал ее напряжение.

Даже когда площадка опустела, они не решились идти через нее: рядом явно дежурил патруль. Конечно, Марк безумно хотел подойти к Доске и с помощью «глаз правды» снова проверить, жива ли еще Ива. Но даже если бы город не был обесточен после атаки Зверя, Доски по ночам все равно не работали бы. Марк постарался смириться с неведением, и они двинулись дальше, уже по другой улице.

Преодолев пару кварталов, они прошли по старому подземному переходу, оставшемуся со времен царствования наземных машин, через дорогу, но при подъёме встали, как вкопанные. Энигма, идущая позади, даже врезалась в спину Марка. Прямиком над выходом из туннеля весело нечто.

Оно издавало резкие стрекозиные звуки, когда сегменты, составлявшие его, совершали круговые движения. На каждом сегменте этого парящего шара блестели линзы. Они не светились, чтобы не привлекать внимание к объекту, и только звездный свет отражался в выпуклых стеклах этих искусственных глаз.

Марк стоял на последних ступенях подъема и боялся пошевелиться. Позади он слышал тяжелое и прерывистое дыхание Энигмы. Штука их игнорировала и вскоре покинула свой пост. Ее жуткое тихое стрекотание удалялось в ночь.

– Что это было? – шепнул Марк.

– Бог его знает. Будем надеяться, что оно нас не заметило. Пошли поскорее отсюда.

После подземного перехода тянулось большое открытое пространство, и лазутчики перешли на бег, чтобы скорее оказаться среди узких улочек. Когда они собрались нырнуть в один из переулков, в глубине вдруг вспыхнули два желтых шара.

Сердце екнуло, спина уже давно вспотела от страха и напряжения. Вместе с Энигмой Марк медленно попятился назад, не сводя глаз с двух желтых огней. Нужно было осторожно покинуть закуток и вернуться на прежнюю дорогу. Следом за ними в свет звезд выступил робот, грузно шагая по асфальту тяжелыми металлическими лапами.

– Ну и махина, – поразился Марк.

Четверолапый робот с длинной квадратной челюстью в холке был Марку по грудь. Такие гиганты обычно паслись возле заводов по производству техники, поэтому они и вырастали огромными, собирая в себя все больше запчастей. Марк испугался, хотя роботы никогда не вредили гражданам. И словно в ответ на его страх робот издал механический рык.

– Он не в себе, – хрипло выдохнула Энигма. – Надо бежать.

– Да разве от такого убежишь?

Робот грозно зашагал к ним навстречу.

– Бежим! – скомандовала Энигма, и они со всех ног ринулись прочь. Монстр зарычал и помчался следом, порождая грохот каждый раз, когда его лапы сталкивались с землей. Происходящее казалось смутным и нереальным. Сердце бешено колотилось, в крови кипел адреналин. Казалось, Марк никогда в жизни еще не бегал так быстро, как теперь.

Он успел заметить, что робот – стопоходящий. При беге гигант опирался на всю ступню, и это не давало ему разогнаться так быстро, как это делали те же металлические собаки. К тому же, обезумевший был чрезмерно грузным, и это давало Марку с Энигмой преимущество.

Беглецы укрылись от чудовища в переулке, проход к которому был заставлен мусорными контейнерами. Механическое животное не смогло перепрыгнуть через преграду. Пока оно пыталось расчистить себе путь, бодая контейнеры и кусая их жуткими челюстями, спасенные выбрались с другой стороны и покинули опасное место.

Всю оставшуюся дорогу они молчали. Все чувства Марка обострились, выискивая возможные опасности, он был как натянутая струна. Это напряжение продлилось до самого утра, а с восходом солнца и с появлением на улицах людей, идущих на работу, оно усилилось. К счастью, никто их не заметил и не остановил, так что Марк в конце концов привел Энигму к нужной точке. Подъезд по обыкновению был заперт, и Марк взялся развязывать шнурки.

– Ты что, хранишь ключи в ботинках? – удивилась Энигма.

– Боялся потерять, – Марк выпрямился, в руках загремел металл. – Вот бы с соседями не столкнуться.

Вскоре они оказались на третьем этаже. Дверь послушно открылась ключом, внутри Марк не обнаружил никаких следов пребывания посторонних. Квартира казалась пугающе пустой из-за полумрака. Люстра валялась посреди зала, вокруг были разбросаны ее осколки. Мебель сдвинута. Но так было еще до его ухода. После пропажи Ивы Марк не стал убирать погром, оставленный стражами порядка.

– Ты устраивал прощальную вечеринку, уходя из дома? – шепотом спросила Энигма, оглядываясь по сторонам.

Марк ничего не ответил. Ему стало горько от наплывших воспоминаний. Он хотел впустить в комнату солнечный свет, но расшторивать окна побоялся. Мало ли, что.

В стенах дома ужасы пережитой ночи стали казаться далекими и какими-то фантасмагоричными. Наступление дня словно вернуло Марка к реальности. Но даже теперь, запершись в собственной квартире, он не чувствовал себя в безопасности.

– Есть свечки? – спросила Энигма.

– Надо поискать. Идем на кухню.

Когда они оказались в просторной кухонной комнате, Марк предложил Энигме присесть, а сам принялся рыться в ящиках.

– Здесь еще тоскливее, чем под мостом, – услышал он за спиной.

– Здесь было иначе, пока Ива не пропала, – сказал Марк, сжав от горечи зубы.

Вскоре на столе оказалось несколько свечек, и пространство мгновенно преобразилось. На стене заплясали тени, которые словно заигрывали с живыми. Марк предложил Энигме перекусить, и они на двоих съели пачку искусственного сушеного мяса и овощей. Готовить из них что-то не представлялось возможным: электричество еще не подали. В любом случае, голод прошел.

– Смотри, – Марк разложил на столе кухонные ножи. – Вот этим я планируюсь защищаться на острове.

– Защищаться? Это смешно. Подготовленный человек выхватит у тебя оружие и пырнет собственным же ножом. Но вот в хозяйстве пригодятся.

Марк пожал плечами и завернул приборы в кухонное полотенце, чтобы потом уложить их в рюкзак. Энигма зевнула, потянулась и ушла обратно в зал, оставив Марка наедине с его мыслями. Ему стало ужасно одиноко. Всего за несколько дней он потерял и обрел многое. Он столько бед прошел вместе с Энигмой, она казалась единственным настоящим составляющим его жизни. Он чувствовал себя бесконечно виноватым за свою тягу к ней. И чувствовал себя несчастным от ее отстраненности. В то же время его душу рвали мысли об Иве – хотя его цель, как и ее образ, стали казаться совсем призрачными, как будто это все было в другой жизни. И даже воспоминания о том, как Ива на этой самой кухне готовила ему завтраки, не смогли мысленно приблизить его к ней.

Если бы часы на стене работали, они бы тикали, нарушая тишину, и показывали девять утра. Но экран располосовала трещина, внизу свисала паутинка, а на циферблате навечно застыло тринадцать минут пятого. Марк собрал два рюкзака и притащил их в зал. Сквозь щели в шторах просачивался бледный свет солнца, а Энигма дремала на диване с «Вневременными историями» в руках. Марк сразу узнал этот сборник по желтому корешку. Вот ведь, нашла тайник! Он тяжело вздохнул: какой трогательной казалась она сейчас в объятиях с книгой. Марк накрыл ее пледом и ушел спать в комнату.

Просторная холодная постель казалась чужой, неуютной. Сны крались где-то поблизости, но упрямо избегали Марка. Не шли у него из головы безумные роботы, таинственные парящие шары, чокнутые последователи Зверя. То и дело перед глазами вспыхивали прожекторы полицейских, сияющие желтым пламенем линзы, вымазанные черной краской плакаты. Сердце отбивало дикий ритм, мешая спокойствию. И все же спустя мучительный час он провалился в тревожный, изматывающий сон.

К вечеру он проснулся и обнаружил на диване вместо Энигмы записку.

Если я не вернусь тринадцатого к утру, не жди меня. В тот же день в половину первого отбудет судно, не опоздай. Приди туда заранее и найди Тома Амиса. Это молодой диспетчер, темненький, вместо правой ноги протез. Скажи, что ты от меня – он поможет. Учти, судно снабжения ходит только два раза в месяц.

Твой верный друг, Э. К.

Глава 9. Без вранья и сказок

Атросити был пуст и неприветлив с ним. Комендантский час еще не пробил, а жителей уже было не найти на темнеющих улицах. Этот пустующий город не вызывал гордости. Он хотел бы взглянуть на тех, о ком, как считал, заботился, но одновременно с этим боялся разочарования. Боялся убедиться в том, что все они – безвольные мыши.

Словно в ответ на его мысли с неба по рельсам спустился воздушный трамвай. Он подсоединился к крытой надземной остановке, задержался на минуту, после чего двинулся обратно вверх. С шипящим звуком раздвижные двери, находящиеся на нижнем ярусе остановки, открылись, и на улицу вышло несколько человек в спецовке – работников Машиностроительного завода.

Тут-то он понял, что видеть их совсем не рад. И дело было не в том, что с ними что-то не так. Дело было в нем самом. Он поправил капюшон плаща, скрывающий его лицо, и спрятал руки в карманы, хоть они и были крыты перчатками. Работники прошли мимо, тихо переговариваясь о прошедшем дне, и он вздохнул с облегчением, что на него не обратили внимание.

Впрочем, работающий воздушный трамвай его слегка успокоил. К полудню электричество наладили, и теперь жизнь города можно было возвращать в прежнее русло. Зажглись вечерние фонари, расположенные вдоль зданий, и их свет показался ему прекрасным.

К одному из таких освещенных домов он и подошел, а когда беспрепятственно проник в подъезд, его стала душить тревога. Еще с утра она грызла его, но слабо, а теперь целиком завладела им. Его пугала и манила неизвестность происходящего, но он жалел о том, что решился прийти сюда. Он чувствовал себя жалким вором, которому приходится прятаться и вершить нечто, выходящее за рамки закона. Но отказаться от этого он не смог.

Вскоре он попал на двадцать пятый этаж. Лампа освещала чистый коридор, лифт работал исправно. Он отвлекался на мысли о хорошем устройстве этого дома, чтобы сохранить спокойствие.

Стоило ему приблизится к нужной двери, как та отворилась. Даже звонить не пришлось. И вот хотя бы одно из его опасений развеялось, ведь он до последнего сомневался, что встреча состоится и что его действительно будут ждать.

Быстро и молча он прошел в коридор. Энигма затворила за ним дверь.

– Откуда у тебя доступ к этой квартире? – с подозрением спросил Атрокс, снимая плащ и вешая его на крючок в старомодном шкафу.

– Бронежилет? – удивилась Энигма, игнорируя вопрос. – Боишься, что я тебя пристрелю?

– Я ничего не боюсь, – сухо ответил он. – И ты же не думала, что я буду ходить по чужим квартирам в служебном костюме?

– Великий Атрокс Моро ведет тайную жизнь, – усмехнулась Энигма. – Впрочем, ты и без того всегда был настолько скрытен, что горожане не знают, как выглядит их палач.

– Ты позвала меня, чтобы унижать? – раздраженно спросил Атрокс. – Не заставляй меня жалеть о том, что я пришел.

– Прости, – смягчилась Энигма, виновато потупив взор. – Я просто сильно нервничаю и, честно, я думала, ты придешь с конвоем.

– Знаю, ты обо мне не самого лестного мнения, но я свое слово держу, – Атрокс сказал это сухо и резко, хотя ее искренность немного его тронула. – Мы так и будем торчать в коридоре?

Энигма отрицательно мотнула головой и поманила его на кухню. Атрокс внимательно следил за тем, как она набирает воду из-под крана и ставит чайник. Она хозяйничала в чужой квартире, жителей которой арестовали, и его страшно злило, что она так запросто пользуется чужим имуществом. А потом она вдруг запела.

Тусклый фонарь за окном бьется с тенями ночи.

Он – одинокий боец, против целого мира,

Он был для нас как ручное светило

Вместо солнца, луны и звезд.

Атрокс мысленно возмутился, что она осмелилась петь перед ним. Он был противником музыки, ведь та по его убеждениям взывает к зверю в человеке. Даже самая точная, самая строгая классическая композиция порождает чувства, заставляя подчиняться своим ритмам. Любая мелодия подобна гипнозу и так или иначе меняет состояние человека. Поэтому Атросити однажды лишился музыкальности, во имя спокойствия и чистоты.

Как смела Энигма нарушить важнейший закон в его присутствии? Как смела увлечь его этой песней, заставить сердце биться быстрее? Мысли Атрокса сбивались с толку и словно повиновались мелодичным переливам ее голоса. Он не желал чувствовать эмоций, но уже не мог остановить возникшие в голове образы. Одинокий и тусклый фонарь стал казаться ему воплощением света, к которому он изо всех сил тянулся, но который не мог ни согреть, ни прогнать тьму. Тяжесть жизни звучала в этой песне.

В поисках спасения, в надежде отвлечься, он стал осматривать кухню. Но стало гораздо хуже, ведь он заметил, какой слой пыли лежит на подоконнике слева от балконной двери и сколько ее осело на паутине в углу под потолком. Это были страшные свидетельства запустения. Бывшие обитатели квартиры оказались слабыми звеньями и сами поддались преступности, но Атрокс осознавал и свою причастность к их падению. Закон не смог отгородить их от зла. Мир пустел, и истощению этому не было конца.

Внезапно в голову ворвалась странная, будоражащая мысль, что с этой заброшенной квартирой произошло чудо. Ведь случайно на ее кухню залетел белоснежный поющий мотылек, который на время зажег свет и разогнал тьму и холод, и эту несносную пустоту.

Засвистел чайник. Атрокс опомнился. О чем он вообще только что думал?

– Прекрати, – сердито потребовал он, и Энигма мгновенно смолкла. В резко возникшей тишине стало еще теснее, поэтому он поспешил ее нарушить. – И каково тебе распоряжаться на чужой кухне?

– Тебе это правда интересно? Благодаря тебе я уже привыкла к таким вещам. Не подумай, это не упрек. Но все же, – она оторвалась от заварника и гордо улыбнулась ему. – В лице закона ты назвал меня преступницей, и я первоклассно справляюсь с этой ролью. Мародерствовать мне не стыдно.

Ее смелость задела Атрокса, но достойного ответа на такую наглость он не придумал. Энигма пододвинула к нему чашку с горячим напитком.

– Пить не с чем, – с сожалением сказала она. – Тут давно нет еды.

– Я и не буду.

– Думаешь, я хочу тебя отравить? Обидно даже.

Атрокс недоверчиво покосился на кружку.

– Что там?

– Чай.

– С цианидом?

– Ого, ты не разучился шутить! – воскликнула она, усаживаясь за стол напротив него. – Ты ведь шутишь, верно? Я не дура, чтобы пытаться причинить тебе вред.

Атрокс вздохнул, чуть расслабившись. Но к чашке все же не притронулся.

– Что за просьба у тебя ко мне, о которой ты говорила в цитадели?

– Давай сначала выпьем чаю, хорошо? Я очень волнуюсь, и мне вообще нелегко с тобой разговаривать, откровенно говоря.

– Не люблю ходить вокруг да около, – холодно сообщил он. – В городе хаос, нет времени для долгих разговоров.

– Хаос? – повторила она, отпив из своей кружки. – Мне казалось, все потихоньку возвращается в прежнее русло. В чем дело?

Ее интерес казался искренним, и он почему-то решился быть с ней чуть более открытым. К тому же она сама не скрывала перед ним своего страха.

– Возникли проблемы с восстановлением цитадели. Многие заводы не вернулись к работе, потому что люди отказываются идти на смену. Роботов на их замену не хватает, а новые по понятным причинам не производятся. На все не достает ресурсов. И… – он замялся, но все же продолжил, – дезертировало несколько полицейских, такого раньше не случалось. Поэтому – сразу к делу.

Он понял, что говорит об этом слишком эмоционально. Негодование и боль от происходящего терзали его, делали уязвимым. Контроль слабел, дела шли хуже некуда.

– Мне жаль, что так вышло, – сказала Энигма. – Я могу тебе чем-то помочь?

Атрокс посмотрел на нее с недоверием. Что ей до всего этого?

– Ты словно все время в невидимой броне, – печально вздохнула она. – И это я еще ранимое создание?

Атрокс хотел сказать, что его невозможно ранить, но понял, как глупо это сейчас прозвучало бы. Он чувствовал себя пойманной в клетку раненной птицей. Особенно здесь, в этой чужой квартире, в которой он не должен находиться. И в этом тайном разговоре, в котором не должен участвовать. Сейчас он отдавал себе трезвый отчет в том, что Энигма тут не при чем. Это его собственная слабость и чувствительность всплыли на поверхность, заставляя совершать странные поступки.

Энигма встала из-за стола и подсела к нему, коснувшись его руки. Он вздрогнул и тут же устыдился этого, надеясь, что она не заметила ничего.

– В этом чае всего лишь ромашка – привет из далекого прошлого, – Энигма улыбнулась. – Если я отопью из твоей чашки, ты будешь пить чай?

– Зачем?

– Это здорово. Это тепло и вкусно. К тому же, может, это последняя сушеная ромашка на земле.

Атрокс не стал возражать. И внимательно следил за тем, как ее аккуратные пухлые губы касаются его чашки, вбирая ароматный напиток.

– Теперь будем ждать, когда я откинусь? – шутливо спросила Энигма, облизнувшись.

Атрокс усмехнулся. И вслед за ней отпил чай.

– Приятный, – признал он.

Этот простой момент показался таким искренним и доверительным, что начал внушать спокойствие. Их глаза встретились, но Атрокс тут же отвернулся. Теперь ему не хотелось слышать ее просьбы. Вдруг на этом закончится весь этот вечер?

Ее неглубокое тихое дыхание звучало так громко в этой пустой квартире. Она сидела совсем рядом, и он почти чувствовал тепло ее тела. И запах, похожий на аромат розы.

– Ты знала, что на территории цитадели была маленькая теплица с цветочными клумбами? – спросил он. – Твой запах напомнил мне об этом.

– Нет, – Энигма искренне удивилась. – С настоящими цветами?

– Да.

– Это потрясающе! Значит, в Атросити можно возродить сельское хозяйство?

– А это уже гораздо сложнее. Но выполнимо и однажды будет исполнено.

– Нужно донести это до граждан, ты так не думаешь? Дать им надежду.

– Они как дети. А дети злые и жадные. Дай им цветы – они все сорвут и истопчут.

– Просто нужно хорошее воспитание, – возразила Энигма. – Так или иначе, в мире всегда в ответ на его изменения будет возникать что-то плохое и что-то хорошее. Не можешь же ты контролировать абсолютно все, лишь бы не случилось что-то непростительное?

– Могу.

– И к чему это привело?

– Контроль и порядок избавили Атросити от войны.

– Нет же, я про тебя говорю. К чему это привело лично в твоей жизни? Разве ты доволен ею?

– Ты знаешь, что все наши жизни неотделимы от города. Это практически одно и то же.

– Да, верно… Практически. Что ж, стало быть, мы все глубоко несчастны. И ты в том числе.

– Причем здесь это? – Атрокс нахмурился.

– Ты абсолютно точно недоволен городом, я это вижу. Собой и своей жизнью, стало быть, тоже.

Он растерянно посмотрел на нее.

– Все верно, – неожиданно для себя признался Атрокс. До сих пор он не смел обсуждать подобные вещи ни с кем. Но упрямство заставило его дополнить: – Но недовольство – вещь нормальная, она означает лишь наличие стремлений. А счастье – ненужный всплеск гормонов.

– Или что-то более глубинное. Откуда тебе знать, если ты не испытывал этого чувства?

– Испытывал, – мучительно признал он. – Но это снова дела прошлого. Я не люблю к нему возвращаться.

– А я все же хотела бы вернуться к прошлому, ненадолго, – голос Энигмы звучал тихо и взволнованно. – Прошлое – это единственное, что нас связывает. А оно было приятным, правда?

Атрокс молчал, его сердце бешено колотилось, а слух жадно ловил ее слова. Он хотел бы сейчас провалиться сквозь землю и одновременно желал, чтобы она не прекращала с ним говорить.

– Когда мы были детьми, нам было хорошо друг с другом, – продолжала Энигма. – Но детям проще быть веселыми и счастливыми. Детям проще ладить. Лучше бы мы никогда не взрослели.

Атрокс серьезно посмотрел на нее.

– Дети многого не понимают, – возразил он. – И многого не могут. Взросление лишь расставило все на свои места.

Эти слова мгновенно отразились грустью в ее глазах, и он пожалел, что сказал об этом. Чертово упрямство и стремление к объективности! Тот, кто не знает, как смягчить свои мысли, никогда не сможет удержать возле себя женщину. Без вранья и сказок не бывает любви. Нет, это все не для него.

Скрипнул стул, она встала и подошла к балконной двери, сквозь стекло которой чернел город. От ее дыхания на стеклянной поверхности появилось мутное пятно влаги. Атрокс осторожно приблизился, все его существо рвалось к ней, и он проклинал себя за это. Их взгляды встретились в отражении окна.

– Почему ты дал мне уйти тогда? – спросила она, не оборачиваясь.

Он сразу понял, о чем она говорит. Это было связано с временами более далекими, чем их последняя встреча в цитадели.

– Я не знаю.

В ответ на это она промолчала. Ему стало страшно, что он теряет ее. Он аккуратно коснулся ее плеча. Энигма шагнула назад и прижалась к нему спиной. Ее мягкие волосы защекотали ему лицо, он обнял ее и зарылся в белоснежные кудри, дыша ее теплым запахом.

– Ты никогда не умел утешить. Но это не страшно.

Ее сердце в ускоренном ритме гнало кровь, он чувствовал это губами, прижавшись к жилке на ее шее. Спустя столько лет, на короткий обманчивый миг, она вновь показалась ему родной.