Текст книги "Мрачные сны Атросити (СИ)"

Автор книги: Анна Крылоцвет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2. Смертельно больные надеждой

Городской остров рассекала одна-единственная пресная река, извилистая и неравномерная. Несколько мостов в разных частях города пересекали ее: одни были меньше и проще, другие массивнее, в зависимости от ширины русла. Чаще всего ими пользовались водители грузового транспорта. Ни наземных автобусов, ни тем более личного авто ни у кого не было. Автомобили прошлого гнили где-то на окраине города, навещая лишь в грезах и снах несчастных автолюбителей.

Марк осознал, что со времен Гражданской ни разу не ходил по мосту. Трамвайная остановка, откуда он выезжал на работу, находилась рядом с домом. Продуктовый тоже стоял поблизости, так что до сегодняшнего дня просто не было повода. Энигма привела его к городской границе, дальше путь лежал через мост – заброшенный, старого типа, во многих местах обвалившийся. Марк удивленно глядел на дыры в бетоне, из которых торчала арматура. Через них, как через окно, можно было взглянуть на мутную воду реки.

– Давно я не видел развалин, – произнес он, обойдя одну из дыр.

– Ну, ты же не на окраине живешь, – Энигма указала рукой вперед. – Там за бетонным бугром еще одна дыра, смотри не упади.

– Я слышал про заброшенную часть Атросити, но видеть это так странно. Почему правительство не облагородит эти земли?

– Наверное, на ремонт пока не хватает ресурсов. Много рабочих попало в тюрьмы. Роботы им на замену производятся медленно. И, знаешь, пожалуй, в этом нет смысла. В облагораживании. Заброшенную часть просто некем заселять, жителей с каждым годом становится все меньше.

Марк тяжело вздохнул и открыл было рот, чтобы сказать что-то. Выразить боль и сожаление, пожаловаться на власть и на судьбы людей. Печально заметить, что заброшенные кварталы можно было бы снести и вырастить там плодовые деревья, если б только удалось очистить от яда землю. Но у него словно ком в горле застрял, и он промолчал.

– Понимаю твои чувства, – от Энигмы не ускользнул его вздох. – Но мне есть чем тебя подбодрить.

– Опять скажешь, что мои страдания принадлежат другому человеку?

– Нет, – она спокойно отреагировала на колкость. – Я тебя кое с кем познакомлю.

Марк насторожился. И только сейчас он заметил, что из-под моста по воздуху тянется дорожка дыма.

Они спустились к реке и словно попали в иной мир. На берегу раскинулся маленький городок из блоков-контейнеров и тряпичных палаток. Посреди лагеря в круглом ржавом баке горел костер, который сторожил пожилой бородатый мужчина невысокого роста в беретке, резиновых сапогах и потертом клетчатом пальто.

В висках от напряжения пульсировала кровь, увиденное казалось не настоящим. Неужели это те самые повстанцы, о которых Марк мечтал в самые черные дни? Радости он не испытал. Лагерь казался жалким, грязным, ненадежным, а старик выглядел не как герой, а как бездомный. К удивлению Марка начало примешиваться отторжение и страх заразиться какой-нибудь пакостью. Улицы города постоянно обеззараживались, жители прививались, здесь же, в забытом властями закутке, наверняка убежище нашли не только люди, но и болезни.

– Ты жива, – кивнул старик, когда Энигма подвела Марка к очагу.

– Ты жив, – с улыбкой ответила она.

– А это кто с тобой? – недоверчиво спросил костровой.

– Простой горожанин. Он не успел попасть домой до комендантского часа, поэтому я его взяла с собой.

– И надолго ты здесь? – обратился старик к Марку, глянув маленькими черными глазками из-под разросшихся седых бровей.

От него разило потом, углями и жженым металлом. Марку стало неловко. Мало того, что он был незваным гостем, так еще и нос воротил. Надо было как-то себя пересилить.

– Как она решит, – и кивнул на свою спутницу.

– Что ж, пускай. А как тебя звать?

– Дистрофик он, так и зови, – вмешалась Энигма. – Ты погляди, как висит эта куртка! Он переждет здесь ночку да пойдет, хорошо? С нас обоих помощь, естественно.

Старик задумчиво прищурился. Напряженный момент затянулся. Тут Марк обратил внимание, что из палаток выбрался еще один дед и парочка кутанных в шали женщин. Они испуганно глазели в сторону костра. Неужели Энигма живет здесь, с ними? Для такого захолустья она выглядит слишком чистой и ухоженной.

– Пускай, – повторил костровой. – Идите рыбачить, тогда уж. Мы не рассчитывали на еще один голодный рот.

– Р-рыбачить? – смутился Марк, словно ему предложили собирать падаль.

Старик посмотрел на него снисходительно и ухмыльнулся, отчего Марк почувствовал себя каким-то сопляком. Энигма пихнула его локтем в бок и повела за собой к хозяйственному складу.

– Энигма? – на ходу обратился Марк. – Но ведь рыба отравлена со времен войны! Как и земля.

– С ними все в порядке, – ответила она, не оборачиваясь.

– Но это же неправда!

– Правда. А если не веришь, то что предлагаешь взамен? – тут Энигма остановилась и серьезно посмотрела в его глаза. – Голодать?

Марк растерялся.

– Но не жрать же яд, верно?

– Яда нет, понятно? И не вздумай поднимать эту тему здесь.

Они добрались до нужного блока-контейнера, взяли оттуда пару удочек и лопату. Всю дорогу к реке Марк думал про слова Энигмы, а внутри копошились сомнения и страх. Как узнать, врет она или нет? Сама она выглядит вполне здоровой, чего, впрочем, не скажешь про кострового и тех троих. Взглянуть бы на других бродяг.

– А где остальные? – спросил Марк, вонзив в землю лопату. – Лагерь явно рассчитан на большее количество людей.

– Здесь остались только старые и слабые, остальные ушли рыть туннель. Они делают тайный ход на случай, если сюда нагрянут полицейские, – ответила Энигма и добавила пугающе спокойно: – А однажды они обязательно нагрянут.

– Вот как… А как зовут кострового?

– Щербатый. Здесь имен нет, только прозвища. Все они зависят друг от друга. Да настолько, что лучше настоящих имен не знать, вдруг кого-то из местных поймает полиция и начнет допрашивать. Понимаешь?

Марк кивнул и в очередной раз погрузил острие лопаты в глинистую почву. Вперемешку с землей он отбрасывал в сторону мелкие корешки и каких-то жуков.

– Могла бы мне получше прозвище дать.

– Не жалуйся, – улыбнулась Энигма, собирая накопанных червей в банку. – Зато оно хорошо тебя описывает.

– А тебя как здесь называют?

– Ко мне особо не обращаются и особо меня не называют. Они ведь знают, кто я такая на самом деле. Энигма, экстремистка из криминальной сводки. Хотя Щербатый пару раз обозвал меня Белоснежкой. Банально, правда?

– В любом случае, не так банально, как есть отравленную рыбу.

– Не отравленную. И ты можешь не есть ее, кстати.

– Так и поступлю.

Вскоре они закинули удочки. Марк до сих пор никогда не рыбачил, поэтому старательно повторял за Энигмой. Обучение новому делу взбодрило его, и на миг он даже почувствовал себя несмышленым мальчишкой, еще не знающим бед большого мира. Но это призрачное сладкое ощущение быстро улетучилось, и вновь в голову ворвались мысли о речном загрязнении.

Тем временем солнце клонилось к закату, и над водой запорхали ночные мушки. Рыба выпрыгивала из воды, приманенная насекомыми, и иногда попадалась на крючок рыболовов.

– Я схожу с ума, – не выдержал Марк. Его прежний мир рухнул. Сначала исчезла Ива, потом он связался с преступницей и попал в какой-то странный лагерь под мостом. Реальность казалась чужой как никогда прежде, а белое эксцентричное создание, притворяющееся человеком, вдруг стало единственным связующим с этой реальностью.

– Это самое скверное, – ответила Энигма. – Сходить с ума и знать об этом. Куда лучше полностью отдаться сумасшествию, не ведая тягот разумной жизни.

Марк угрюмо уставился на поплавок.

– Кто эти люди, что живут здесь?

– Уставшие. Многие из них потеряли близких. Прямо как ты. Поэтому они покинули свои дома, чтобы хотя бы немного глотнуть свежего воздуха, хоть ненадолго ощутить себя по-настоящему свободными. Думаю, они почуют в тебе своего и вскоре позовут к себе. Но я на твоем месте этого делать не стала бы.

– Почему?

Энигма наклонилась к нему и понизила тон.

– Они смертельно больны надеждой. Надеждой взять от этой жизни последний кусок, который не будет слишком горьким. Эта надежда их убивает. Самое угнетающее зрелище – смотреть, как умирающий в последнюю минуту своей жизни притворяется здоровым и счастливым.

Марк осуждающе посмотрел на нее.

– Зачем ты так говоришь?

– Они сами прекрасно знают об этом, – Энигма пренебрежительно махнула рукой. – Они сами называют себя «лагерем островитян». Потому что долго им не удастся скрываться от полицейских, и когда их поймают, то обязательно отправят на тюремный остров.

– Почему же они не переходят с места на место?

– Переходят, но редко. Лагерь не очень подвижен из-за немощных и стариков. Раньше они жили в глубине заброшенной части, там безопаснее, но со временем стало нечего есть. Нужда тянет их к городу. А город скалит зубы и ждет, когда сможет без особых усилий схватить их.

– Ну, тебя-то город никак не может схватить, – справедливо заметил Марк. – Уже столько лет.

– Ну, я же одна. Да и я – не вы.

Марк не понял, что она имеет в виду, но допрашивать не стал. Этот разговор вызвал в нем холодную дрожь, которую раньше он никогда не испытывал, и потому совершенно не хотел продолжать тему.

Вскоре лагерь ожил. Несколько мужчин и женщин в болоньевых куртках и старых пальто стянулись под тень моста, о чем-то беседуя с Щербатым. Со стороны лагеря слышались скрежет металла и шорканье губки о посуду. И тихие голоса, которых было не разобрать.

– Привет, – вдруг раздался над головой мягкий, хотя и с хрипотцой, женский голос.

Марк обернулся. К ним незаметно подкралась черноволосая девушка лет двадцати, в потертых штанах, коричневом балахоне и какой-то большой посудиной в руках. На вид вполне здоровая.

– Удалось что-то поймать? – с надеждой спросила она.

Марк кивнул.

– Тогда помоги мне, пожалуйста, друг.

Марк слил воду из ведра и высыпал улов в принесенный тазик, с подозрением таращась на блестящие чешуйчатые бока. Затем девушка попросила его отнести рыбу на полевую кухню, так что Энигма временно осталась рыбачить одна. Она даже не оглянулась в их сторону.

– Я рада, что у нас новенький, – призналась девушка по пути. – Ты ведь теперь один из нас.

Марк растерялся, ему вовсе не хотелось причислять себя к этим бродягам.

– Да я больше с ней, – кивнул он в сторону Энигмы.

– С ней? – у девушки удивленно округлились глаза. Она вдруг выхватила у Марка посудину, шепнула «спасибо» и быстрым шагом направилась к огню.

– Мог бы ты предположить, что юной Миле всего двенадцать лет от роду? – спросила Энигма, неотрывно смотря на поплавок, когда Марк вернулся.

– Двенадцать? Не может быть!

– Неужели ты никогда не задумывался, куда делись дети, рожденные незадолго до войны?

– Они как-то постепенно исчезли, я даже не заметил, как мир вдруг лишился детскости… А они, оказывается, вон как…

– Да. Выросли – и очень быстро. Мир не дал им побыть детьми.

Марка невольно передернуло. Он взял удочку и принялся насаживать нового червя, желая отвлечься от мрачных мыслей.

– Похоже, тебя тут побаиваются.

– Ну, если только чуть-чуть, – Энигма дернула удочку, и в воздухе блеснул пойманный окунь. – Видок у меня странный, я стараюсь лишний раз не раздражать великодушных хозяев лагеря.

– А мне подумалось, что дело в твоем криминальном статусе.

– Ха! Подумаешь. Мы тут все преступники, разве нет?

Марк недовольно сморщил рот. Неужели он упустил момент, когда сам стал частью преступного мира?

– Да не волнуйся ты так. Завтра вернешься домой, заживешь прежней жизнью.

Эти слова Марк услышал уже как будто издалека. Его увлек поток тяжелых мыслей. Мыслей… это слово не давало ему покоя. Неужели он правда мысль в чьей-то голове, и детство его, такое яркое, не похожее на мрачную реальность современного Атросити, было лишь… зарождением новой идеи? Или новой извилины? Что есть его жизнь? И чего она стоит?

Над лагерем разносился потрясающий, ни с чем несравнимый запах костровой ухи. Этот запах воззвал к самым теплым и сокровенным воспоминаниям Марка, к далеким призрачным временам, когда он сидел на кухне за столом, и ноги его еще не дотягивались до пола, а мать готовила рыбный суп и читала ему нотации. Так выражала она заботу, и Марк отдал бы многое, чтобы вновь услышать этот недовольный скрипучий тон. Чтобы вновь почувствовать, что его жизнь в руках другого человека, любящего и сильного, как казалось на тот момент. Что любые его проблемы можно возложить на всемогущие плечи взрослого, а самому спрятаться от большого мира в играх, где уже его власть не имеет границ.

В те времена продукты еще не были искусственными, и даже простая буханка хлеба – настоящего, не того, что теперь продают в магазинах – в воспоминаниях Марка была в сто раз вкуснее, чем самое замысловатое блюдо из суррогатов. И все из-за войны, лишившей этот мир цветения и животных. Марк вдруг понял, что не сможет отказаться от лагерного ужина.

Энигма принимала пищу отдельно от всех, и он предпочел поесть в ее компании, хотя его звали к общему костру.

– Шел бы к ним, – сказала отшельница, когда Марк с металлической миской уселся рядом на ящик. – Когда еще у тебя будет возможность поговорить с авантюристами?

– А ты чем не авантюрист? – пошутил Марк, хлебнув ложку жидкого бульона. – Да и я тебя больше знаю, чем их.

Энигма по-доброму усмехнулась, но ничего не ответила. После ужина всем выдали по чашке кислого витаминного отвара с сухарем и сразу потушили очаг, чтобы огонь не привлекал возможное постороннее внимание. Тьма вытолкала солнце за горизонт, и яркий огонек мог выдать лагерь даже дальнему наблюдателю.

Отвар, сделанный на основе мха, растущего под мостом, казался мерзким. Но напиток согревал и бодрил, так что Марк с благодарностью пил его, закусывая черствым сухариком. Энигма сидела рядом, уже успев опустошить свою чашку. Они расположились на большом валуне возле берега, наблюдая за дальним неоновым сиянием города.

– Вот скажи, – издал Марк, умяв последние крошки сухаря. – Правда, что раньше мир выглядел совсем по-иному? Я имею в виду, не до Гражданской, а еще до нашего с тобой рождения. Мать мне читала сказки о том времени, когда мир был настолько огромен, что в нем умещалось несколько океанов. И жили в нем великие люди, отважные воины, искусные ремесленники и даже… даже волшебники! И создания! Удивительные, магические. Те самые, от которых произошел… ну, Первородный Зверь.

При упоминании страшного создания, терроризирующего Атросити по сей день, Марк с трудом проглотил слюну.

– Первородный Зверь не произошел от волшебных созданий, он появился из-за Гражданской войны, – поправила Энигма. – То, о чем ты говоришь, Марк – не что иное, как детство нашего мира. Время самой бурной фантазии и самых ярких впечатлений. Когда чувства и мысли – настоящие, искренние, а в каждом событии видится частичка некоего волшебства. Как я любила это время.

Она печально вздохнула.

– Ты так говоришь об этом, словно сама все видела. Сколько тебе лет вообще? На вид так не больше тридцатника.

Энигма скинула капюшон. Ее волосы снежной лавиной рассыпались по всей спине до поясницы. Темнота – верный друг для всех, кто неправильно выглядит и неправильно себя ведет. Похоже, Энигме стало спокойнее в сумерках, и теперь она манерно поправляла прическу. Но все же даже густая тьма не могла до конца приглушить ее белоснежность.

– Ну, скажем так, я старше Щербатого.

– Врешь!

– Не все живут одинаково долго, Маркус. В нашем мире уж точно. Хотя, порой, некоторые настолько молоды душой, что спорят с отведенным им сроком. Щербатый как раз из таких, поэтому бездомные и тянутся за ним.

Марку жутко захотелось посмотреть криминальную сводку. Не то, чтобы он сомневался в честности новой знакомой, но он предпочел бы лично увидеть дату ее рождения в электронной базе.

– Похоже, я заразился твоим безумием. Начинаю верить твоим словам про устройство мира. Ты слишком убедительна.

– Да ну?

Он неопределенно пожал плечами.

– Я такое мало кому говорила, потому что это прозвучит очень глупо и наивно. Но я верю, что в том… другом мире, материальном, тоже было детство. Не нашего человека, а всего мироздания. Природа, простор, героические события, благородные рыцари и даже, возможно, мистические создания. Не зря же люди столько писали о них в своих мифах и преданиях? Древность – колыбель мистики и матерь фантазии. И, может, бог, в которого верят… ну, настоящие люди… может, он тоже человек? Со своими людьми-мыслями. И он тоже когда-то был ребенком. А потом он вырос и оставил созданный им же мир.

Энигма тяжело вздохнула, уже в который раз за этот вечер, а энергия, которая наполняла Марка в ее присутствии, похолодела.

– Современный мир полон зла и отчаяния, – она понурила голову. – В нем столько бесчеловечности, равнодушия и корысти. Я задыхаюсь, когда думаю о нем. В нем задыхается доброе человеческое чувство.

Марк начал трястись от холода, что наполнил его. Ему совсем не понравились подобные перепады душевных температур, но он не мог замолчать или перевести разговор на простую тему. Он хотел узнать как можно больше о жизни, которую до сих пор так слепо вел.

– Зачем человек сделал свой внутренний мир отражением внешнего? Так мы совсем растворимся в пространстве, сольемся с ним и исчезнем. Нутро должно спорить с тем, что извне!

– Этот мир – не отражение внешнего, а его следствие. Что-то там случилось плохое – и у нас произошла Гражданская война. Столкновение противоположных, несовместимых мыслей и идей. Кризис личности. Потеря внутренних ориентиров. Абсолютный хаос. Поэтому Атрокс и устроил чистку. Жестко и без компромиссов. Многих ни в чем неповинных людей он отправил в тюрьмы наравне с опасными преступниками. Он начал вводить запреты один за другим. Его волнует только одно – порядок. В своей одержимости он не дает случиться новому. И поэтому Атросити пустеет и засыпает. Вернее, он уже спит, Марк. Если ты сможешь меня понять – наш микрокосм находится в коме. Он умирает.

– Понимаю, – хмуро буркнул Марк. – Теперь я не удивлен, что ты объявлена вне закона. Не каждый способен вынести подобные знания и не сойти с ума.

– Не удивлен? А я до сих пор в недоумении! – с негодованием воскликнула Энигма. – Я не сделала ничего плохого городу. Я лишь… ох, как это трудно понять. Что я за существо, Марк? И за что я существую?! Я страдаю, меня выворачивает наизнанку от того, что творится извне, и того, что происходит внутри. Все эти тотальные несправедливости и жестокость меня убивают. Я уязвлена так, как никогда прежде. И мое состояние влияет на Атросити. Видимо, в этом мое преступление.

– Поэтому мне так холодно, когда ты грустишь?

– Да. И поэтому люди не очень-то любят со мной общаться. Ну, только если я не весела – тогда уж это настоящий праздник для всех, кто рядом. Но я так давно не смеялась по-настоящему.

– Мне нравится с тобой общаться в любом случае, – сказал Марк, желая приободрить ее. – И все же, я думаю, дело в твоей осведомленности. Как там сказано в криминальной сводке? «Проповедует вредительские учения».

Он посмотрел в небо. Черное, мутное. Тяжелые облака отражали бледное сияние ночного города, но эти цветовые пятна лишь наводили тоску. Ни одного просвета, ни единой звезды.

Энигма тяжело вздохнула.

– Что-то я разоткровенничалась с тобой.

– Это не страшно, я же не полицейский.

Внезапно, словно в ответ на эту фразу, над головами тихо зашелестели двигатели небесных байков, засияли холодным лучом фары над мостом. Марка от страха сразу бросило в жар. Днем, когда он вел себя, как обычный горожанин, не нарушал маршрут от дома до работы и не говорил лишнего, полицейские казались строгими учителями, следящими за тем, чтобы он не сбился с верного пути. А сейчас, во тьме комендантского часа, вдали от дома, Марку почудилось, будто слышит он не небесные машины, а шорох от лап кого-то опасного, хищного, крадущегося в тени, чтобы поймать его, как добычу. Он надеялся, что шорох скоро удалится, но вместо этого звук усилился, встретивши сопротивление асфальта на мосту. Глухой и короткий стук приземления. Тишина, а затем – шаги. Жесткие, с металлическими нотами.

Энигма рядом не шевелилась и словно перестала дышать. Другие жители лагеря, которые еще не спали, тоже замерли, чтобы не издавать шум. Сердце бешено колотилось и молило бежать, спрятаться в одном из блоков-контейнеров, но ноги оцепенели и правильно сделали. Лишние движения могли привлечь внимание пришельцев.

Мост скрывал сами байки, фар напрямую не было видно, но аура света распространилась в воздухе, и это сияние казалось ядовитым, опасным. В нем бродили мутные тени полицейских, словно роботы-призраки. Поверхность реки мерцала, отражая искусственное свечение. Стук, еще один, твердый, уверенный и хищный, но к счастью, не так близко, как могло быть. На том же берегу, но ниже по течению спустился один из патрульных. Свет выдавал его силуэт на фоне кромешной тьмы, слабо отражаясь от гладкой брони.

Ходили слухи, что полицейские могут видеть в темноте. Будто линзы в их шлемах дают им такую возможность. Марк сейчас поверил в правдивость этих слухов. Спустившийся шел без фонаря, но все-таки ни Марка, ни остальных он не разглядел. Наверное, ночью полиция видит не так хорошо, как днем. Не так далеко. Неспроста их небесные байки были снабжены фарами.

Над мостом раздалось неразборчивое механическое бренчание. Спустившийся полицейский что-то ответил на языке роботов и двинулся обратно к лестнице, ведущей на мост.

Вновь зашелестели моторы: так ровно и тихо, словно работали на электричестве. Хотя запах бензина выдавал старые модели с двигателями внутреннего сгорания. Таких небесных байков в Атросити становилось все меньше. Марк облегченно вздохнул, когда тихий шелест стал таять и затем полностью растворился в ночи.