Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Маг. Пролог

Одно из самых важных умений,

благодаря которому можно достичь

любой трудной цели, –

вовремя попросить помощь и принять её.

Хайди Хэлворсон, «Психология достижений».

Временами казалось, что его душа – это чаша из гелиотропа. Гладкие стенки глубоко-зеленого цвета, ярко-алые, похожие на кровавые, разводы, летящие из темноты синие капли.

Первая капля разбилась о дно чаши неожиданно, когда Виресу едва исполнилось шесть лет.

Тишь окутывала библиотеку, впускали горький запах сирени распахнутые настежь окна. Мягко шуршали под пальцами страницы, тихо потрескивала стоявшая рядом свеча, и свет ее придавал страницам чарующий янтарный оттенок. Вирес вытянул на подоконнике ноги, оперся спиной о стену, глянул через окно вниз, на покачивающееся море деревьев, и забытая книга с тяжелым стуком упала на пол.

К чему книга, заклинания? Сейчас завораживали плавные движения собственных пальцев, легкий синий шлейф в воздухе. Смех заклокотал в горле, синяя пыль сыпалась с ладоней, взлетая в ночь светящимися мотыльками. Много-много синих мотыльков. Сад стал волшебно красивым, озарился фиолетовыми огоньками, заиграл глубокими тенями. Вот она магия! Настоящая и живая, пронизывающая насквозь, а не те глупости, которым учил немощный учитель!

– Вирес… – Он медленно обернулся на зов и соскользнул с поддонника, удивившись бледности матери. – Мальчик мой…

– Мама?

Она стянула его с подоконника и посмотрела с таким страхом, что у Виреса дыхание перехватило. Почему, почему она так смотрит?

– Никогда больше! Никогда больше так не делай! – прохрипела она, судорожно прижимая его к себе. – Ты единственное, что у меня осталось, слышишь! Если они узнают, то заберут…

Капнула и разбилась о гелиотроп первая капля. Шестилетнему Виресу не хотелось, чтобы его забрали, потому он «больше так не делал». Вирес рос, капель было все больше, синее море внутри волновалось все чаще, и переполнявшая его сила просилась наружу все сильнее. Но это было его тайной. Он не хотел, не мог предать маму.

Он помнил еще тот весенний солнечный день, и летящие ввысь скалы по обе стороны тропинки, и внезапный камнепад, и толчок в плечи, сбросивший его с коня, и стук камней за спиной. Он помнил, как обернулся, хотел заплакать, увидел одного из дозорных, склонившихся над заваленным камнями отцом. И отчаяние на лице дозорного помнил, и тихий шепот: «Виссавийцы не успеют», – слышал. А еще на всю жизнь сохранил в сердце последние слова умирающего отца: «Береги мать. Не бросай ее». Ему было пять лет. Но он обещал серьезно, как взрослый. И никогда не нарушал обещания.

А чаша переполнялась все больше… сдерживать силу становилось все труднее. Приходили ночами странные сны, мучили, заманивали в омут странных мелодий. И Виресу казалось, что он плывет в синем огне, дышит им, живет им, и когда он просыпался, то долго лежал в темноте и смотрел, как гаснет, растворяется во мраке синее сияние... Но маме об этом никогда не говорил.

Пока однажды...

– Мальчик мой… открой окно, – услышал он тихий шепот и распахнул створки, полной грудью вдыхая запах опавших листьев.

Ветер рвал занавески, холодил разгоряченные щеки. Возвращаться к кровати не хотелось. Чувствовать себя беспомощным – тем более. Хотелось просто вот так стоять и не шевелиться, не думать…

– Мой архан, – Вирес обернулся и непонимающе посмотрел на вошедшего слугу.

Стоит и ждет. Приказов, указаний, чего угодно… но что Вирес мог приказать? От него впервые требуют что-то решить, что-то сказать. Что? Ему всего двенадцать, и раньше за него решала мать!

С кровати донесся тихий стон, ветер вновь рванул занавески, и слова слуги получились едва слышными… бессмысленными…

– Мой архан, виссавийские целители не придут. Они ушли из Кассии… ваша мать…

– …умрет? – пытливо посмотрел в глаза слуги Вирес.

Слуга не ответил, но Виресу и не нужен был ответ.

– Убирайся! – тихо прошептал он, чувствуя, как падают в гелиотропную чашу частые капли. – Убирайся!

Пусть! Пусть уходят! Пусть все убираются! Он сам справится, со всем, наверное, справится…

Колени отказались держать, по щекам покатились слезы бессилия. С кровати вновь донесся стон, и именно он придал Виресу сил. Если он и дальше будет стоять и ничего не делать, то мама умрет. И он останется один… совсем один!

Вирес почти подбежал к кровати, резким жестом откинул одеяло, провел ладонями по ночной рубашке матери, разглаживая складки. Пахнет розами. Мама так любит этот запах. А еще травами и горечью лекарств. И виссавийцы не придут, и никто не придет, и никто не поможет… но Вирес сможет сам… сам… Правда, сможет?

Дар помог. Дар вел, дар лился светом с ладоней. И мир вдруг отдалился, свет свечей стал расплывчатым, нереальным. Остались в этом мире только двое… нет, одна. Она. Биение ее сердца, отзывающееся в ушах набатом, ее прерывистое дыхание, ее дрожащие губы. И собственный мягкий поток силы, укутывающий в синее одеяло магии. Помогло же! Помогло! И мама даже открыла глаза, улыбнулась ласково, подняла руку и погладила по щеке:

– Сынок… прости… – и откинулась на подушки.

И дар, столь близкий недавно, стал вдруг чужим, неподвластным. Мир вновь приблизился, заиграл россыпью звуков и запахов. Ветер кинул в окно пару листьев, сияние магии вдруг стало интенсивнее, ярче, а потом окрасилось огненными отблесками. Как пятна крови в гелиотропе.

Что-то не так! Горячо… боги, как же горячо! И кожа матери плавится, обнажая розовое с белыми прожилками, мясо, и волосы трещат от жара, и по шелку рубашки расползаются уродливые пропалины, а губы, губы все еще улыбаются ласково и нежно. А в душе огненным цветком расцветает страх. Почему вот так?

– Мама! – закричал он, и, когда в ответ раздался лишь протяжный стон, выбежал из комнаты.

Не сумел! Опоздал! Предал!

Капли закапали в чашу еще быстрее, уже не находя в ней места. Вирес несся по коридорам замка, и шлейфом за ним летел ненасытный огонь. Маг выбежал по винтовой лестнице на вершину башни и остановился, чувствуя, как бьет в лицо ветер. Огонь! Больше огня! Пусть сожрет и его, и замок, и лес! И боль его… Жри, сволочь!

Его душа похожа на разлетающуюся осколками чашу из гелиотропа...

Маг. 1. Эдлай. Чувство долга

Искренность в небольших дозах опасна;

в больших – смертоносна.

Оскар Уайльд

Конь несся гладко, слаженно, подчиняясь уверенной руке хозяина. Бушующий вокруг снег глушил звуки, забирался под ворот рубахи, в глаза, в нос. Руки мерзли даже в перчатках, пальцы до боли сжимали поводья. Ветер, будто издеваясь, сыпал снегом в лицо, норовил скинуть плотно натянутый на голову капюшон и влезть под теплый, отороченный мехом плащ. Темнота вокруг набухла снегом, и лишь тоненькая, переливающаяся нить магии, указывающая дорогу, дарила надежду, что они доберутся до замка живыми.

Из темноты донесся голодный, жалобный вой. Конь, встрепенувшись, стрелой устремился вперед, по спине пробежал холодок страха – волки этой зимой озверели от голода. Ухнул предупреждающе филин, ответило ему сонное карканье. Вылетел из-под копыт испуганный тетерев, огромный конь поднялся на дыбы, ударив по воздуху передними ногами.

Проклятый повелитель! С трудом удержавшись в седле, Эдлай вынудил Демона опуститься на четыре копыта и искренне порадовался, что оставил и хариба, и свиту в замке – сгинуть в белом хаосе раз плюнуть, а терять людей он не любил. Он бы и сам никуда не поехал, но против приказа не попрешь.

Повелитель, наверное, и не знал, что в такую погоду выезжать опасно – к его услугам высшая магия, запутанная и сложная сеть порталов. Эдлаю же приходилось переться в замок по старинке – верхом на измученном непогодой Демоне. Впрочем, всадник был измучен не меньше. В метель каждый миг вне крепких стен казался вечностью. Тем более в последнее время отдыхать было некогда.

Демон вновь захрипел, с трудом вбегая на гору, но темпа не сбавил. Почуял, хитрый зверь, близость жилища, теплого стойла и вкусного овса. Обрадовался не меньше хозяина, когда из бушующего снега выступили ажурные контуры стремящегося ввысь здания.

Эдлай скривился. А ведь внешне чуть светившийся изнутри замок казался хрупким и болезненно беспомощным. Но только внешне. Построенный на узле силы, он был окружен невидимым щитом, через который непрошенным хрен проберешься. Впрочем, сказать по правде, Эдлаю и прошенным не очень-то хотелось. Только выбора не было.

Почувствовав упругое сопротивление магического щита, Эдлай придержал рвущегося к теплу Демона. Теперь спешить нельзя. Всадник медленно, внятно произнес заклинание вызова, и казавшийся живым существом замок тотчас отозвался, мягкой лаской коснувшись сознания. Воздух вокруг стал вязким, тягучим, как бесцветное желе, время потекло неторопливо, хаотичная пляска снежинок замедлилась, превратившись в мягкий, грациозный танец. Откликнувшись на зов, захлестнули запястья болью проснувшиеся нити магических татуировок, зашептали горячо, безумно, представляя всадника магии замка.

На счастье, замок узнал Эдлая. Расплылось по груди мягкое тепло, дышать вмиг стало легче. Охранная сила, в последний раз коснувшись сознания, отхлынула, оставив на песке души пену облегчения.

Вороной конь, будто почуяв, что уже можно, сам шагнул под стрельчатую арку ворот, навстречу укутанному снегом покою. Стряхнув оцепенение, Эдлай бросил поводья подбежавшему мальчишке-прислужнику, внимательно посмотрев на Демона: огромному коню юный слуга пришелся по вкусу, агатовые глаза животного довольно затуманились. Зная, что конь отлично разбирается в людях (всем бы так), Эдлай со спокойной душой оставил Демона в руках восхищенного мальчишки и начал медленно подниматься по широкой лестнице, под сень крытой галереи второго этажа.

Будто почувствовав его приближение, серебристые двери с гербом речного рода – плывущей по реке русалкой, медленно отворились, выпустив наружу бушующий поток желтого света.

Эдлай, шагнув в тень зала, на миг застыл на пороге: он уже и забыл, что могут вытворить высшие маги в своем жилище. Далекие стены зала утопали в полумраке стелющемся между тонкими колоннами, по сводчатому потолку медленно двигалась нарисованная магией луна, углубляя тени и озаряя все вокруг мертвенным сиянием. Когда взойдет солнце, картина на куполе изменится, и мрамор на полу вместо серебряного света будет отражать золотой. Красиво. Но дорого и бесполезно. Как и все в этом замке.

Стряхнув с плаща налипший снег, Эдлай с надеждой перевел взгляд на арку портала, по обе стороны которой извергали огонь два огромных, с человеческий рост, факела. На его счастье арка пуста, значит, повелитель в замок еще не прибыл. А дозорный уже боялся, что опоздал... или надеялся. Он так не хотел этой встречи, столько лет ее избегал, а теперь? Как былому другу в глаза посмотреть и при этом в морду не дать?

– Рад, что ты нас навестил, – одернул чуть насмешливый голос за спиной.

Надо же, как Сеен умеет подкрадываться, аж шагов не слышно... а ведь Эдлай никому и никогда не позволял к нему подходить незаметно. Придворные...

– Ты прекрасно знаешь, это не визит вежливости, – раздраженно ответил Эдлай, резко оборачиваясь.

Он терпеть не мог мужа сестры, потому как Сеен был человеком исключительно бесполезным. Младший сын младшего сына главы рода, он при дворе не имел никакой власти. Болезненное тело сделало его непригодным для дозора, а магический дар оказался настолько слабым, что и в маги ему пойти не светило.

И за что только сестра его полюбила? За красивую мордашку, умные глаза или за эту проклятую мушку над губой, которая вздрагивала, когда Сеен улыбался? А улыбался он часто, еще чаще с губ его слетали острые, ехидные слова.

– Как всегда недоволен, – сверкнул глазами Сеен. – Опять какого-нибудь разбойника упустил?

– Могу я забрать ваш плащ? – вежливо спросил вышедший из полумрака хариб зятя. И этот подкрадывается. Видимо, Эдлай слишком устал, чтобы слышать осторожные шаги слуги и придворного.

Эдлай вздохнул – поездка нравилась ему все меньше. Он резко тряхнул плечами, позволяя тяжелому, заляпанному снегом плащу слететь на руки тени. Передав плащ подбежавшему слуге, хариб начал суетиться вокруг Эдлая: при помощи магии поправлять и скреплять миниатюрными застежками складки верхней туники, разглаживать паутину манжет, закрывающих половину ладони. Его прикосновения были мягкими и едва ощутимыми, но даже они казались Эдлаю неприятными. Он не любил, когда его касались чужие слуги, но терпел, понимая, что явиться к повелителю в мятом церемониальном наряде было бы дерзостью и в чем-то даже глупостью. Но когда хариб полез в поясную сумку за футляром с кисточкой и крошечным флакончиком с краской, Эдлай не выдержал:

– Достаточно!

Еще не хватало, чтобы ему рожу синими рунами разрисовали, как какому-нибудь придворному моднику.

– Да, твое симпатичное личико никакие руны не исправят, – съехидничал Сеен.

Эдлай лишь пожал плечами. Зять был прав и боги дозорного особой красотой не одарили. Да и никакой, по сути, не одарили: крючковатый нос, грубое лицо, будто кем-то высеченное в спешке, кустистые брови, почти скрывающие острый неприязненный взгляд. Сухое, хотя и выносливое тело тоже не казалось женщинам особо привлекательным, да и жидкие, светлые волосы и огромные ладони красоты Эдлаю не прибавляли.

– Ступай, – приказал зять. – Повелителю не важны подобные мелочи.

– Да, мой архан, – хариб низко поклонился Сеену, потом Эдлаю и растворился в полумраке залы.

– Знаешь, зачем я здесь? – сразу же взял быка за рога Эдлай.

– Могу только догадываться, – хитро улыбнулся Сеен. – Двухлетняя ссылка закончилась, повелитель вновь хочет призвать тебя на службу.

Сеен плавно повел рукой, и на ладони его появилась хрустальная чаша, от которой приятно пахло специями и пульсирующим теплом. Только сейчас почувствовав, как сильно замерз, Эдлай скривился – если у Сеена вышло так легко использовать магию, значит, в замке имеется свой дух. Впрочем, следовало ожидать. Замок – творение высшего мага, а высшие маги любят одиночество, оттого и населяют свои жилища магическими созданиями. Говорят, духи замка – души не сумевших уйти за грань, тех, кто служением хозяину замка отрабатывает право на вечный покой. Говорят, потому что знают точно только высшие маги, знают, а рассказывать не спешат. Как всегда – замкнулись в своей гордыне, чувствуют себя расой, которой все остальные могут лишь прислуживать.

Хотя в чем-то они и правы. Их мощь ошеломляет и пугает, как и мощь младших богов.

– А если я этого не желаю? – хмуро спросил Эдлай.

Все же казармы были получше этих хором. Там ты охранял себя сам, а не тебя охраняли какие-то духи. А когда охраняют дозорного – это даже не смешно... это унизительно.

– Выпей, – Сеен подал чашу Эдлаю. – Если ты этого не желаешь, то ты глуп, друг мой. Уж прости. С сильными мира сего лучше не спорить… если не хочешь отведать их гнева. А Деммид и так излишне терпелив...

– Терпелив? – выдохнул Эдлай, отпив немного нагретого вина. По груди тотчас разлилось приятное тепло, и холод, так долго донимавший тощее тело, наконец-то растаял. – Какого рожна ему от меня надо?

– Твоей верности, – ответил Сеен. – Ты, как ни странно, один из тех, кому он доверяет. А, может, дело в мальчике, что ждет во внутренних покоях замка? Откуда мне знать?

– Я дозорный, а не нянька, – хмуро ответил Эдлай, – какое мне дело до мальчишки?

Сеен забрал у гостя опустевшую чашу и тихо спросил:

– Даже если он сын Алана?

Эдлай внимательно посмотрел в лукавые глаза Сеена и ехидно протянул:

– Только не говори, что вы осмелились забрать у Астрид ее мага?

Глаза Сеена потемнели, в них промелькнула задумчивость.

– А даже если и так, – продолжил Эдлай. – Я любил Алана, но неужели ты думаешь, что я могу помочь вам управится с магом? Тем более – с высшим?

– Где ты был в последнюю седмицу? – оборвал его Сеен.

Эдлай напрягся, почувствовав ощутимый укол тревоги. Ему вдруг показалось, что лицо Сеена в отблесках огня заметно побледнело, а голос утратил извечную шутливость. Сеен забыл об ехидстве? Значит, случилось действительно нечто серьезное.

– В лесах, – подхватил его серьезность Эдлай, не спуская с зятя внимательного взгляда. – Оборотень через предел прорвался, пару рожан по дороге порвал, пришлось его утихомирить. Хитрая тварь попалась, нелегко было ее выследить.

– Но ты выследил?

– А ты сомневаешься? – так же ровно ответил Эдлай. – Если я захочу выследить, я любого выслежу. Но ты от ответа, брат, не уходи. С чего это тебя интересует, где я был и зачем?

– Ты не знаешь того, что знают все, – невозмутимо ответил Сеен, хмурясь. Будто не нравилось ему приносить злые вести. Впрочем, что тут удивительного – Эдлаю тоже бы не понравилось. – Астрид и ее дети мертвы, – Эдлай нервно сглотнул, но прервать зятя не решился, – повелитель в гневе. Наши шпионы донесли, что Астрид была слегка недовольна... визитом своего брата, после чего приказала поднять детей с постелей и ночью покинула замок в столице. Куда, зачем, не сказала никому... она лишила младшего сына учителей.

Высшего мага? Лишить учителей?

Эдлай покачнулся, на миг растеряв уверенность. Дети Алана, милая девчушка и мальчик-маг... мертвы?

И там, наверху, значит, только старший сын?

– Сучье отродье! – выругался Эдлай. – На что они надеялись, ублюдки? Что баба в одиночку поднимет и сильного мага, и главу рода? Доигрались… Кто их так?

– Сами бы хотели знать… Убийца ловко использовал силовые узлы Кассии. Он может быть слабым магом, даже таким, как я. Кем угодно.

– А виссавийцы? Помогать в поисках не намерены?

– Виссавийцы ушли из Кассии.

Эдлай задохнулся от удивления. Да, действительно, многое произошло за седмицу, пока он по лесам за оборотнями бегал.

– После того, как чуть не на коленях просили у нас права на целительство? Из-за чего?

– Из-за смерти любимого племянника главы Виссавии, – вновь оборвал его Сеен. – Не забывай, что вождь тоже всего лишь мальчишка, потерявший дорогого человека.

– Но он сына Алана даже не знал толком. А сестру свою, судя по его выходкам, чуть ли не ненавидел.

– Высшему магу ненависть не мешает любить… и любить безмерно.

– Лишив Виссавию выгодного договора?

– Время идет, все меняется, – ответил ему Сеен. – Десяток зим назад виссавийцы действительно выпрашивали у нас патент чуть ли не на коленях. А теперь такой же договор они заключили и с Ларией, и с Саламом. Теперь это они нужны нам, а не мы им. Не забывай, целительная магия встречается в Кассии очень редко… и услуги настоящего мага-целителя стоят золота, которое есть не у всех. А виссавийцы лечили всегда бесплатно.

– И частенько в помощи отказывали…

– У всех есть свои странности, друг мой. Сейчас… – Сеен вздохнул, – если виссавийцы не вернутся, то нам грозит бунт. Этих странных целителей народ чуть ли не боготворит. А мы их «обидели». Понимаешь, что это значит? Одна хорошенькая эпидемия, и озлобленная смертями толпа полезет с вилами на наши замки. И часть арханов, для которых власть повелителя как кость в горле, их в этом поддержит.

– Ты слишком начитался своих книг, брат, – ответил Эдлай. – Дозор верен Деммиду, он справится с любой толпой, как и с отступниками.

– Знаешь, зачем сюда приезжает сам повелитель? – не стал возражать Сеен. – Соседи у нас… странные. Мать да ее ненаглядный сынишка. Сынишка тот, оказывается, маг. По-доброму, ему бы учителей хороших да в магическую школу, под пристальный надзор, пока не научится контролировать силу. Так нет же. Мать, как узнала, что ее сын маг, еще и высший, его дар скрыла. Не хотела отпускать мальчишку от женской юбки.

– Какая трогательная история. А мне-то что?

– Три дня назад мать свалилась в горячке, – казалось, не заметил его слов Сеен. – Сынок, которому всего двенадцать стукнуло, пробовал позвать виссавийцев… да у него не вышло, сам понимаешь. Вчера женщина умерла, а маг в гневе спалил и свое поместье, и парочку деревень в округе.

– Ну так убейте щенка, и дело с концом.

– Необученного высшего мага? – горько засмеялся Сеен. – Сошедшего с ума от боли и гнева? С ним не так просто и справиться. Глава рода тоже сейчас нам не помощник, потому высшего ставить на место будут повелитель и телохранители. А с гневом простой толпы будешь справляться ты и тебе подобные. И не думай, что это будет легко. Да, у вас есть оружие, но их больше. И они нам нужны. Ни ты, ни твой дозор на поля не пойдете.

– А ты и тебе подобные будут отсиживаться в замке?

– А мне подобные будут разговаривать с виссавийцами и делать все, чтобы войны не было.

– Вам нечего им предложить… – мрачно ответил Эдлай.

– Наконец-то ты начал думать, друг мой. Но думаешь ты по-прежнему как кассиец – в категориях выгоды. А чтобы вернуть виссавийцев, думать надо как виссавиец – в категориях совести и долга.

– Ты не виссавиец, – почувствовал себя задетым Эдлай.

Слова Сеена жалили и весьма сильно.

– Не обязательно быть виссавийцем, чтобы их частично понять. Достаточно быть наблюдательным кассийцем.

– Но у тебя нет власти, чтобы что-то сделать.

– Смотря, что считать властью, друг мой. Если почести, славу и награды – у меня нет власти. Если возможность что-то сделать, оставаясь при этом в тени – еще как есть. Судьбами стран вертят, увы, не высшие маги, и не те, в чьих жилах течет драгоценная кровь, а те, кто умеет дергать за правильные ниточки и находить нужных людей для работы. Я вот умею. Ты – пока не совсем.

– Пока?

– Ты слишком любишь власть, чтобы оставаться от нее вдалеке, Эдлай. Однако… ожидание закончилось. Скоро ты узнаешь, зачем тебя позвали. Этого ты хотел, не так ли?

Улыбчивый миг назад Сеен стал вдруг на диво серьезным и низко поклонился кому-то за спиной Эдлая. Оглянувшись, дозорный поспешно последовал примеру зятя, не обманувшись ни простым плащом, скрывавшим фигуру пришельца, ни низко надвинутым на голову капюшоном, за которым пряталось его лицо.

Что-то внутри вмиг воспротивилось огромной силе, ровным ненавязчивым потоком излучаемой незнакомцем. В зале сразу же стало душно и тревожно, мертвенный свет луны заискрился синим, по полу заклубился серебристый туман и такой же туман, казалось, окутал разум, как всегда рядом с высшими магами. Рядом с ними и сам себе кажешься ничтожеством. Будто в этом мире сияют только они, а остальные никогда не выходят из тени.

Гордость всколыхнулась внутри горечью, и Эдлай осторожно укрепил вокруг себя щиты, стараясь не показать испытываемую к магу неприязнь. Незачем делать гостя Сеена своим врагом, а пока тот ничего не подозревает, заглядывать под щиты Эдлая он не станет.

Маг коротко кивнул в знак приветствия, подошел в арке портала. Он скинул на руки своего хариба плащ и остался в простой одежде рожанина: расшитые тонкой вышивкой рукава нижней туники выглядывали из более коротких рукав верхней; концы широкого, украшенного бисером пояса спускались по правому бедру на штаны из той же шерстяной ткани, что и верхняя туника.

Эдлай украдкой улыбнулся – этакий разбалованный сыночек богатого торгаша. Такому только с телохранителями по городу разгуливать, иначе пришибут бедненького. Еще и мягкие домашние сапожки, удобные и теплые. И никакого оружия. Зато и никаких, столь обожаемых при дворе, витиеватых украшений: телохранитель Деммида, как и сам повелитель, не любил излишеств.

Но, несмотря на простую одежду, с рожанином его спутаешь вряд ли: на высоком лбу мага сияла звезда стихий – пентаграмма, заключенная в круг – и от ее света глаза гостя Сеена потемнели, приобретя васильковый оттенок.

– Уходи, – ровно приказал маг харибу.

Когда молодой слуга отошел на безопасное расстояние, маг уверенным жестом поднес ладонь к огню. Магическая сила, окончательно проснувшись, зажгла в его глазах синее пламя, а руна на лбу засияла так ярко, что смотреть стало больно. Языки огня, будто ластясь, жарким поцелуем коснулись его пальцев, скользнули на ладонь, и, осмелев, со счастливым тресканьем охватили фигуру жадным пламенем.

Маг не выказывал беспокойства. Он медленно, почти танцующе повернулся к порталу и протянул к нему ладонь. Огонь, сорвавшись с кончиков пальцев, наполнил арку лавой, и Эдлай сделал над собой усилие, чтобы не отвернуться. В зале стало нестерпимо жарко. Кожа ответила на зной испариной, во рту пересохло. Пламя взметнулось вверх, заключив арку портала и фигуру телохранителя в фонтан огня, а потом вдруг опало и впиталось в пол залы, потемневший от копоти.

... Стало совсем тихо. Спокойно. Неподвижный маг дернул плечами, будто стряхивая с них невидимый пепел, а прямо перед ним, в недавно пустой арке портала, уже плескался густой туман, прошитый синими ниточками магии.

Телохранитель набрал немного серой массы на пальцы. Задумчиво рассмотрев таявший на ладони сгусток тумана, он резким движением стряхнул его на пол и позволил подбежавшему харибу вновь накинуть на плечи плащ.

– Магия стихий – красивое зрелище, – восхищенно прошептал Сеен. – Впервые вижу подобное. Хотел бы посмотреть, как он управляется с водой.

– А я бы не хотел, – прошипел Эдлай.

Увиденное пугало. Эдлай в очередной раз подумал, как много беды мог бы наделать один человек, наделенный такой силой. А в Кассии их слишком много.

– Нельзя одаривать подобной мощью.

– Боги лучше знают, что делают, – усмехнулся Сеен. – Меня высшие маги восхищают. Да, они необычны… они прекрасны. Но я бы не хотел быть ими. Наверное… частично из-за таких, как ты.

Эдлай ничего не ответил на слова Сеена. Во-первых, ему не очень-то хотелось спорить, а во-вторых, возле портала происходили вещи гораздо более важные: телохранитель отшагнул чуть в сторону и склонился в глубоком поклоне. Шевельнулся в арке туман, будто чем-то взволнованный, пошел глубокими волнами, засверкал яростно синими молниями, и зал пряным маревом заполнил запах магии.

Эдлай уже не по собственной воле, по велению обессилевшего тела, рухнул на колени. Сломанная в один миг гордыня всколыхнула внутри волну злости: он ненавидел стоять перед кем-то в униженной, рабской позе, пусть даже этот кто-то был самим повелителем Кассии.

Из портала вышел человек, воздух сразу же загустел, перехватило дыхание. Эдлай сам этого не ожидал. Он-то наивно полагал, что давно привычен к ставящей на колени силе былого друга. Оказалось, с таким трудом добытую привычку с легкостью рассеяла двухлетняя разлука.

– Помоги ему, Даар, – приказал повелитель.

Телохранитель еще раз поклонился Деммиду, подошел к Эдлаю, опустился перед ним на корточки. Он мягко прикоснулся к запястьям дозорного, и нити магических татуировок немедленно отозвались, изменяя узор, вплетая в него новые витки. Сразу же стало легче. По знаку телохранителя Эдлай медленно поднялся и, подойдя к повелителю, склонился перед ним в глубоком поклоне.

Деммид не изменился за эти несколько лет. Все тот же обжигающий холодом взгляд синих глаз, та же властная, слегка покровительствующая улыбка на губах, те же скупые, выверенные разумом, движения. Раздражающая привычка говорить предельно ровно, чеканя каждое слово, тоже никуда не делась. Смысл таких слов, еще и оплетенных магией, доходил почти мгновенно, и повторять повелителю не приходилось никогда – его приказы высекались на древе памяти глубокими рубцами.

– До сих пор злишься за смерть Алана? – ровно спросил Деммид.

– Я не смею… – ответил Эдлай внезапно осипшим голосом, – на тебя злиться…

– Потому что я повелитель? Или потому что ты меня простил?

Эдлай сглотнул. Что он мог ответить? Что до сих пор помнит? Что не может перестать ненавидеть? Или что в жизни бы не встретился с повелителем, если б не прямой приказ? Зачем облекать в слова очевидное? Деммид это и так знает. По глазам видно. А все равно позвал. И все равно травит душу… Только вот зачем? У Деммида ведь ничего не бывает просто так.

Повелитель окинул дозорного равнодушным взглядом и так же спокойно, будто и не произошло ничего, продолжил:

– Когда Алан ушел за грань, ты был смелее, Эдлай. Не ты ли назвал меня в лицо убийцей?

Эдлай и назвал. А потом долго выслушивал полный страха, укоризненный шепот старшей сестры, читал убивающее сочувствие во взгляде Сеена. Еще дольше ждал дозорных, застенка да плетей за дерзость. Дождался лишь приказа удалиться в провинцию, впрочем, это оказалось именно тем, в чем Эдлай тогда нуждался.

– Прости… я был не в себе, – продолжал врать Эдлай, хотя вовсе не чувствовал себя виноватым.

Деммид заслужил те слова. Эдлай хорошо помнил, как жена повелителя ворвалась в тронный зал во время приема. Помнил, как прилюдно обвиняла мужа в измене, как припадочно кричала, что никогда не простит, что вернется домой, в Ларию, что лишит себя жизни.

Помнил, как Деммид холодно ответил: «Ну что же, сделай это. Только не верю, что решишься». Львина после этих слов будто окаменела. Развернулась резко на каблуках, молча выбежала из залы и тем же вечером бросилась с башни замка. Вместе с ней, согласно дурацкому обычаю, ушли за грань и трое ее телохранителей, одним из которым был Алан – лучший друг и верный соратник. Как глупо... из-за неосторожных слов повелителя, из-за выходки ларийской бабы, боги, как же глупо!

– А мне казалось, – продолжал Деммид, – что именно тогда ты был правдивым, а не теперь. Жаль. Время меняет людей. Впрочем, позвал я тебя не для этого. Ты приготовил, что я просил, Сеен?

– Да, мой повелитель, – оживился стоявший в стороне зять, – хариб ждет в отведенной для тебя спальне. Если желаешь отдохнуть…

– Не желаю. Проводи меня, Сеен, а ты, Эдлай, иди за мной.

Дозорный вновь поклонился, не посмев отказать.

Спальня, убранная в темно-синие цвета повелителя, была для привыкшего к казармам Эдлая излишне роскошной. Огромная кровать с расшитым серебром балдахином, завешанная тонкой полупрозрачной тканью, казалась небольшой из-за размеров самой комнаты. С расписанного под ночное небо высокого потолка поблескивали звезды. Испускали окрашенный синим таинственный свет хрустальные люстры.

А на противоположной от кровати стене, оживленное магией, тихо плескалось море, над которым всходила огромная луна. Эдлай так любил море, возле которого родился, так по нему, оказывается, соскучился. И по соленому запаху, и по упавшим на лицо брызгам, и по разлитому по волнам серебру. Здесь не хотелось ни злиться, ни о чем-то беспокоиться, но опасное раздражение в душе не угасало.

Вздохнув поглубже, Эдлай вернулся с спальню, чтобы успокоиться, огляделся. Мебели в спальне было немного: письменный стол у стены, по которому гуляли отраженные водой блики, пара стульев с украшенными резьбой спинками и обитых нежной, бархатистой тканью. Тут же был и сундук, на котором лежала приготовленная для повелителя одежда богатого рожанина.

– День вновь был нелегким? – начал Сеен, когда хариб Деммида без слов принялся за бесконечные мелкие застежки, заменявшие швы на церемониальном наряде повелителя – арханы, согласно обычаю, никогда не носили сшитую одежду.