Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Маг. 6. Рэми. Ритуал забвения

Воспоминания – вот из-за чего мы стареем.

Секрет вечной юности – в умении забывать.

Эрих Мария Ремарк

Тесный, слабо освещенный предбанник был отделан темными деревом. Узкие скамейки вдоль стен, маленькие, почти не пропускавшие света окна. Рэми тщательно вытерся и натянул приготовленную для него тунику. Резко пахло березовыми вениками, мокрой древесиной и водяным паром. Легкой тяжестью оттянул запястье браслет, который Рэми почему-то не решался снимать даже в парилке.

Спать хотелось невыносимо, голова была тяжелой, в горле противно першило, но все это казалось далеким и неважным, гораздо сильнее было желание... Рэми покачал головой, пытаясь вытряхнуть ненужные мысли, и дернулся в ответ на раздавшиеся в коридоре шаги.

Натужно cкрипнула тяжелая створка. Узнав управляющего, волчонок низко поклонился, мысленно сжавшись. Зачем пришел? Опять ругаться? Опять говорить, что Рэми недостаточно быстр, недостаточно хорош…

– Что-то ты совсем бледный, мой мальчик. – Власий взял Рэми за подбородок и заставил поднять голову. – Смотри не захворай. Иначе Брэн мне голову открутит…

– Не захвораю.

Рэми не хотел, чтобы из-за него Брэн ссорился с Власием. Брэн хороший. И Власий, оказывается, тоже. Посмотрел тревожно, заставил сесть на скамью, положил ладонь на лоб. Ладонь у него прохладная, чуть влажная; взгляд теплый, ласковый; улыбка… такая, что жар по груди растекается.

– Горишь весь, – пробормотал Власий. – Вставай, волчонок.

Рэми повиновался. Встретив взгляд Власия, смутился, опустил голову, ниже, еще ниже, чтобы Власий не увидел вспыхнувших огнем щек и скривившихся губ. Как попросить? Можно ли попросить? Забыть… Брэн сказал забыть… Рэми честно пытался, но не мог…

Трещинка на сапогах управляющего… некрасивая, злая. Белоснежная вязь вышивки на подоле темной туники, украшенный мелкими кистями, бегущий по правому боку широкий пояс. Страшно просить. Очень страшно. Но так же хочется.

Ругать Власий, вроде, даже и не думал. Он потрепал Рэми по щеке и мягко сказал:

– Иди спать, мальчик. И до тех пор, пока не поправишься, сюда не приходи.

Он развернулся и направился к низкой двери, а Рэми вдруг сообразил… еще чуть-чуть и Власий уйдет. И дверь захлопнется, а надежда разлетится вдребезги, как сорвавшаяся с крыши сверкающая сосулька. Да, Рэми устал. Да, горло першило еще сильнее, глаза слезились, а на плечи будто мешок с песком накинули. Но ему так хотелось… сейчас или никогда:

– Пожалуйста… – не поднимая головы, не отрывая взгляда от влажных после мытья половиц, взмолился он, отчаянно вцепившись в тунику мужчины.

Власий резко остановился и дернулся. Испугавшись, что управляющий разозлился, Рэми поспешно убрал руку и опустил голову, ожидая наказания, на глазах выступили слезы. Со взрослыми так нельзя. Он знал, что нельзя. Но не мог сдержаться.

Сапоги с трещинкой повернулись, скрипнули половицы, хлопнула ставня о стену дома. Рэми вздрогнул и сжался. Боги, как же страшно!

– Что «пожалуйста»? – тихо, едва слышно, спросил Власий.

Широкая ладонь управляющего почти ласково взъерошила волосы. Рэми моргнул. Слетела с ресниц, пробежала по коже слеза, разбилась о половицы. Пальцы Власия прошлись по щеке, стирая мокрую дорожку, голос его внезапно потеплел, слова коснулись груди теплой лаской:

– Ну же, мальчик. Скажи…

– Я…

Рука Власия скользнула под подбородок, вновь заставив поднять голову. Рэми невольно зажмурился. Он чувствовал, как второй рукой Власий убирает от его лица волосы, касаясь бережно и ласково. Еще одна невольная слеза скользнула по щеке и не успела сорваться на пол, пойманная заботливыми пальцами:

– Ты почему плачешь?

– Я… не знаю, – честно признался Рэми. – Они сами…

– Так уж и сами? – в голосе Власия послышалась ласковая усмешка. – Почему боишься? Разве я тебя обижал? – а теперь странная обида. – Волчонок.

Чужие пальцы перестали держать подбородок, и Рэми опустил голову, одновременно открывая глаза. Вновь эти сапоги, вновь вышивка на подоле, казалось, уже знакомая до последнего стежка. Близко. Слишком близко.

– Не боюсь, – чуть обиженно сказал Рэми. Сказал правду. Почти правду. – Можно мне?

– Можно что?

– Посмотреть… – непослушная рука сама вновь вцепилась в колючую шерстяную тунику Власия. Управляющий поймал ладонь Рэми, уверенным жестом заставил развернуть руку ладонью вверх и разжать пальцы, мягко провел по кровоточащим мозолям:

– Да ты совсем не приучен к такой работе.

Рэми вырвал руку и насупился:

– Я привыкну.

Обязательно привыкнет, ради Брэна. Брэн даже не приказал, попросил быть послушным и старательным. Рэми старался. Изо всех сил. Только вот получалось не всегда. Рэми почему-то все равно был хуже остальных, и это убивало. Ну почему, почему у него не получается? Почему он такой слабый?

– Знаю, что привыкнешь, – задумчиво ответил Власий. – Иначе и быть не может. На церемонию забвения захотел посмотреть?

Рэми радостно кивнул. Власий сам догадался, он умный, и надежда, недавно только несмело пробивающаяся через пепел отчаяния, вдруг расцвела белым цветком. Рэми и сам не знал, почему так сильно хотел попасть на ту церемонию. Но хотел до тошноты, до дрожи в коленях, до прерывистого дыхания. А теперь, может, и получится. Власий ведь спокойно спросил. Не насмехался, не злился. Не уговаривал образумиться, как Брэн, не говорил, что на такие церемонии рожан не пускают. Ну почему не пускают? Рэми только одним глазком. Совсем чуть-чуть. С них же не убудет?

– Пожалуйста, – прошептал он. – Хоть ненадолго. Я буду послушным. Тихим… как мышка. Пожалуйста.

– Ты и послушный? – Власий вновь потрепал волосы Рэми. – Вечно скулящий от страха волчонок.

– Я не боюсь! – живо вскинул подбородок волчонок, тотчас пожалел и вновь испугался.

Мама говорила, что арханы не любят, когда им перечат. А Рэми так хотел сейчас угодить Власию.

– Конечно не боишься, – улыбнулся Власий. – И чего меня бояться-то? Я несмышленых волчат не трогаю. И внук у меня твоих лет, только глупый и разбалованный. И ленивый, дочке сладу с ним нету. А ты вот какой… смышленый. Глазищи-то вот как горят, как у настоящего волка. Плачешь, а все равно грызешься. Хочешь увидеть свою церемонию, так увидишь, мне не жалко.

Рэми ушам не поверил. Так просто? На самом деле так просто? Чувствуя, как разгорается в душе огонь радости, он ошеломленно смотрел, как управляющий надел белоснежные перчатки и взял стоявший на столике у входа фонарь с вырезанными птицами на ажурных стенах. Подождав, пока Рэми закончит одеваться, он поманил за собой и бесшумной тенью выскользнул за дверь. А потом они шли по коридору, завешенному тяжелым стекающим на пол бархатом, по узкой винтовой и страшно скрипучей лестнице с крутыми высокими ступеньками и шершавыми резными перилами. Стараясь успевать за Власием, Рэми украдкой засматривался на вырисованных зверей по стенам и чуть было не упал, когда управляющий резко остановился, а Рэми врезался ему в спину. Прошептав слова извинения, волчонок замер: сверху лестницы выступила им навстречу темная фигура.

Рэми вздрогнул, но не испугался. Этого похожего на медведя старшого дозора он не раз и не два видел и в замке, и на тренировочном поле, и в казармах, куда временами приходилось заглядывать по поручению управляющего. Выглядел Жерл страшно: шрам через все лицо, кустистые брови, крючковатый хищный нос. Разговаривал хлестко, отдавал приказы так, будто кнутом огревал, но Брэн говорил, что благодаря Жерлу и его отряду в замке и в окрестных лесах можно дышать спокойно, хотя граница близка, а через магический предел, отгораживающий Кассию от Ларии, частенько перебираются оборотни. А еще говорил, что Жерл, хоть и строгий, а справедливый, зря никого не обижает. И верить ему можно. И с бедой, если такая случится, прийти можно – Жерл из тех арханов, что на рожан свысока не смотрят, выслушивает каждого и карает виноватого, несмотря на цвет татуировок.

– Это ты, Власий, – устало поприветствовал их дозорный.

– Ну я. Покоя сейчас никому нет. С такими гостями… глаз да глаз нужен.

– Да, гостей полный замок, – несколько зло согласился Жерл. – Границу пасти некому, все люди в замке – охраняй этих арханов, хотя некоторые из них как дети малые. Одного недавно из выгребной ямы сам вытянул. Напился до свинячьего визга, искупаться решил… Эдлай орал так, что стены дрожали, сын советника же, утонул бы в дерьме, потом хрен расхлебаешь. С одной стороны – смешно, с другой – хлопот по уши. И он же такой не один. Тут их не охранять, с ними няньчиться надо, – и резко вдруг добавил: – Зачем пришел? Сомневаюсь, что поболтать да пожалиться.

– Волчонка тебе привел, – Власий мягко толкнул Рэми в спину, заставив подняться на пару ступенек и встать перед Жерлом. – Брэн из деревни притащил. Сам же знаешь, насколько наш конюший на забавных зверюшках помешанный.

– Знать-то знаю, – протянул Жерл. – Но сюда-то зачем?

– Так на церемонию мальчонка посмотреть захотел. И я его понимаю. Такое зрелище бывает раз в жизни, жалко пропустить. Это мы с тобой старые и нелюбопытные, а волчата, они такие…

Рэми вновь смутился, опустив голову. Ну вот почему Власий такой, почему насмехается? Впрочем, не обидно, по-доброму. Только щеки все равно горят и к горлу поднимается горькая волна.

– Хочет посмотреть, так посмотрит. Иди за мной… волчонок. А ты, Власий, не боись, ничего со щенком Брэна не станет. Верну целого и невредимого. Наверное.

Рэми слабо улыбнулся в ответ на покровительственную усмешку дозорного и послушно продолжил подниматься по лестнице.

В душе клубилась радость – он все же увидит ту церемонию! Увидит!

– И не скули мне потом, волчонок, – усмехнулся Жерл, пропуская Рэми вперед. – Это ты у нас наслаждаешься зрелищем, я тут на службе. Мне с тобой возиться некогда.

Жерл отодвинул портьеру и открыл небольшую потайную дверцу, осторожно толкнув Рэми внутрь. Ударил в лицо тяжелый аромат, дохнула пустота, засверкали казавшиеся такими далекими огоньки под ногами. Опьяненный невесть откуда взявшейся горечью, волчонок было шагнул вперед, но Жерл рванул Рэми к себе, обнял за плечи и насмешливо прошептал на ухо:

– Смерти ищешь?

Высоко… очень высоко. И совсем не страшно. Как может быть страшно, когда так красиво? Округлая высокая зала, клубящаяся, почти живая тьма, пропитанная горьким ароматом хризантем и сладковатым – курений. А в центре огромный каменный цветок, заботливо выложенный черным бархатом. Синий огонь, яркой лентой бегущий по краям лепестков, столь же синее, неудержимое пламя, столбом взмывающее в сердцевине цветка к самому куполу.

Рэми никогда раньше не видел синего огня. Как завороженный смотрел он на пляшущие языки пламени, на огромные, с ладонь хризантемы, разложенные на бархате дивным узором рун.

– Красиво? – усмехнулся Жерл.

– Красиво, – выдохнул Рэми. – Откуда хризантемы… не цветут же?

– У магов цветет все и всегда, – сказал, как выплюнул, Жерл.

Рэми не слушал. Он смотрел, жадно запоминая каждую мелочь. И ковровые дорожки, черными лентами расходящиеся от каменного цветка, и треножники по обе стороны дорожек, в которых клубился тот самый сладковатый дым, и блестящий пол, отражающий отблески синего пламени.

– Что это? – выдохнул Рэми.

– Ритуальный зал, приготовленный к церемонии забвения. У нового воспитанника Эдлая не так давно умер единокровный брат.

– А те… хворые?

– Этого я не знаю, – холодно ответил Жерл. – Я в дела хозяина замка не лезу и тебе не советую. Мне приказано охранять гостей – я охраняю и молюсь, чтобы они скорее убрались.

Рэми недоуменно посмотрел на дозорного. Он не понимал – как можно хотеть, чтобы все самое красивое и вдруг закончилось.

– Почему? – прошептал он.

– Почему, почему. Среди гостей – повелитель Кассии и вождь Виссавии. Дайте боги, чтобы с ними ничего не случилось. А в последнее время слишком часто что-то случается.

Рэми счастливо улыбнулся. Его радость стала еще больше – он увидит самого повелителя Кассии! И вождя… Виссавии?

– Что такое Виссавия?

– Ты не знаешь, кто такие виссавийцы? – удивился Жерл.

– Нет, – тихо ответил Рэми, поняв, что сказал что-то неправильное.

Он всей душой чувствовал, как напрягся за его спиной дозорный, пожалел, что задает глупые вопросы и вообще говорит слишком много. А если Жерл разозлится, прикажет выйти и Рэми так и не увидит церемонии? Но старшой не разозлился, он начал мягко объяснять:

– Виссавия – это страна, где живут маги. Наши соседи. Только маги бывают разные и дар целителя среди кассийцев крайне редок. Зато среди виссавийцев целителей очень много.

– Целители? – напрягся Рэми.

– Да. Сказать по правде, виссавийцы очень странные. Они помогают всем: и рожанам, и арханам, и не берут за помощь золота. За что их наш цех целителей и не любит.

– Но… – Рэми чувствовал, что не должен задавать вопросов, но никак не мог удержаться. – Тогда почему они не помогли тем… в зале? Им же плохо.

– Потому что виссавийцы на нас обиделись, взрослые тоже иногда обижаются, – Жерл взъерошил волосы Рэми, не так, как это делал Власий, почти грубо, почти больно. – В Кассии жил один мальчик, такой же милый, как ты. Виссавийцы его очень любили, а мы его не уберегли, мальчик…

– … умер? – выдохнул Рэми, испуганно глянув в сторону синего пламени.

– Да, – голос Жерла внезапно стал холодным и угрожающим. – А теперь моя очередь задавать вопросы. О виссавийцах совсем не знаешь… Откуда ты взялся такой… волчонок?

Рэми пытался вырваться, но рука Жерла все так же крепко держала его за плечи:

– Не дергайся. Упадем вместе, разобьемся и испортим чудесную церемонию. Ты же этого не хочешь? Отвечай на вопрос и не бойся, я тебя не обижу.

– Я не помню.

– Как так не помнишь? – вновь удивился Жерл. – Ты уже большой мальчик, как ты можешь не помнить?

– Не помню, – еще тише ответил Рэми, чувствуя, как поднимается к горлу комок страха. – Старейшина сказал… так бывает. Когда совсем больно.

Жерл вновь напрягся, но голос его стал гораздо мягче:

– Совсем не помнишь?

– Совсем… Только как в деревню пришли… а до этого… совсем. Прости.

– За что извиняешься, глупый волчонок? – тихо ответил Жерл. – Не помнишь, так не помнишь, тоже мне беда. Мальчонка ты у нас сильный, вроде, смышленый, так благодари за это богов. А теперь садись, только осторожно, не упади. Мне с замковым конюшим ссориться не к лицу.

Рэми послушался и уселся прямо на краю ниши, свесив ноги. Высоты он не боялся. Он как завороженный смотрел на синий огонь, на статуи богов в нишах, казавшихся в отблесках синего пламени живыми. Вот Радон, самый сильный, самый главный, подаривший кассийцам татуировки и защиту. Вот Риадна, его строгая супруга. Мама часто ей молилась, говорила, что Риадна помогает одиноким матерям… и детям помогает. А вот там, чуть подальше, Сиель, вечно смеющаяся дочь Риадны и Радона, богиня счастья, и ее любимый брат и муж, всегда печальный Айдэ, бог смерти, главный на церемонии этим вечером.

Рэми посмотрел в каменные глаза Айдэ, казавшиеся живыми, полными боли, и вспомнил вдруг слова матери: «Смерть – это не враг. Это награда или наказание. Награда для того, кто пройдет за грань сразу, получит покой, которого не знал при жизни, и возродится в новом, более сильном теле, и наказание для того, кто за эту грань пройти не сможет и будет вынужден блуждать в тенях нашего мира, пока боги его не помилуют. Айдэ – справедливый судья, не больше. Но испокон веков его ненавидят, презирают, пытаются убить… хотя он всего лишь делает то, для чего создан – встречает нас в конце пути, и он не виноват, что путь заканчивается именно там, где заканчивается». Не виноват. Но его все время винят. И ненавидят, и боятся. Как… Рэми никак не мог вспомнить, как кого.

И показалось вдруг, что браслет на запястье уколол болью.

Рэми оторвал взгляд от статуи Айдэ и перевел его вниз, туда, где вокруг каменного цветка начинали собираться безмолвные люди. Их становилось все больше, а в зале было так же тихо, так тихо, что можно было различить треск огня на треножниках и шелест магического пламени.

Люди казались безмолвными тенями. Лица, спрятанные под капюшонами, одинаковые темные накидки, плавные движения, бесшумные шаги. И вновь ни единого слова, ни смеха, ни кашля, ни лязга оружия – ничего… Песня. Сначала Рэми ее едва замечал, но мелодия становилась все более сильной, все более тоскливой и надрывной.

– Проклятые жрецы, – неожиданно выругался Жерл. – Кому угодно песнями душу разорвут.

Разорвут, согласился Рэми. В клочья. И только сейчас заметил тех, кто пел – темные, почти незаметные в тени каменного цветка фигуры в бесформенных балахонах. И песня их была такой, какой и глаза их бога – грустной, бесконечно грустной, и одежды их были такими же, как и царство Айдэ – сосредоточием скорби и… покоя.

Покой вскоре уже царил везде: в продолжавшейся литься мелодии, в едва слышном шелесте ткани, в легкой поступи появившихся на ковровых дорожках танцовщиков. Гибкие, черные тела. Отблески синего на коже. Плавные, едва уловимые движения, складывающиеся в безумно красивый танец, поблескивающие на тонких запястьях и лодыжках браслеты из кровавика.

– Самалийцы, – едва слышно прошептал Жерл. – Боюсь даже подумать, сколько золота отдал повелитель за эту церемонию. Дайте боги, чтобы виссавийцы образумились и к нам вернулись.

Виссавийцы… сердце остановилось и пустилось вскачь. Танцоры исчезли. Душа ветерком устремилась к дверям в залу, восхищением коснулась белоснежных, казалось, свитых из сияния одеяний.

– Вождь, – выдохнул Жерл. – Проклятый вождь виссавийцев.

Вождь… Рэми смотрел и не мог насмотреться. Никогда в жизни он не видел столь потрясающе красивой ткани, тонкой, как паутинка, белоснежной, как первый выпавший снег. Казавшаяся живым существом, она с ревнивой любовью льнула к телу хозяина, оставляя открытыми лишь глаза и кисти рук, на которых тонкие серебряные цепочки, перекрещиваясь, соединяли кольца с браслетом на запястье.

– Как же он молод, – выдохнул Жерл. – Зим пятнадцать, не больше. Теперь понятно, почему такой обидчивый. Разбалованный вниманием мальчишка, и ничего более.

Разбалованный. Мальчишка. Рэми почему-то стало страшно и душно. А еще горько до боли в груди.

– Почему они прячут лица? – выдохнул он.

Не только вождь, но и окружающие его виссавийцы в густо-синих одеяниях.

– Никто не знает, – ответил Жерл. – Злые языки говорят, чтобы не пугать своим уродством, но я в это не верю.

Рэми вот тоже не верил. Замерев от восхищения, он смотрел, как медленно, плавно идет вождь по темному ковру, как переливается, течет с его плеч волшебная ткань, и движения кажутся нереальными, и все вокруг будто останавливается, стекает вместе с тканью.

И захотелось вдруг невозможного – слететь в вниз, догнать, зарыться лицом в белый шелк... но упруго развернулся внутри страх, быстро переросший в ужас, вновь обжег руку браслет, и Рэми вдруг успокоился. Уже почти и не веря, что миг назад ему было так плохо.

– А вот и повелитель, – сказал Жерл, делая незаметный знак скрытым в нишах дозорным.

Рэми вздрогнул. Над залом пронесся общий, похожий на стон вздох, и все, кроме виссавийцев, вдруг упали на колени. Повелитель появился из ниоткуда, улыбнулся приветственно вождю Виссавии, протянул к нему руки, кажется, назвал его дорогим другом, отсюда не разобрать, да и Рэми не слушал.

Сжав ладони, он с жадностью всматривался в широкое лицо Деммида, разрисованное траурными рунами, в тщательно зачесанные назад каштановые волосы, отливавшие в синем свете темно-красным блеском, в переливы черного плаща, окутывавшего высокую фигуру.

Телохранители за спиной Деммида были не менее интересны. Как двигаются, восхитился Рэми. Он никогда раньше не видел кого-то, кто так двигался – каждое движение будто ножом по натянутым нервам. Будто немое предупреждение. Опасны. Смертельно опасны. И все равно почему-то не страшно. И все равно взгляд восхищенно устремляется к серебреновласой, тонкой женщине, по слухам воительнице и прорицательнице, и высокому мужчине – ироничному воину, всю Кассию державшему в ежовых рукавицах. И эти руны... Светящиеся ровным светом руны на лбах телохранителей. К сожалению, Рэми не узнавал знаков, но поклялся после церемонии спросить у Брэна, что они значат.

– Смерти все отдают честь, даже они, – горько усмехнулся Жерл, когда вождь и повелитель опустились на колени, склонив головы перед жертвенным огнем. – А сейчас будет самое интересное.

Двери в залу вновь распахнулись, на ковровую дорожку выступил Арман. В одной тонкой белоснежной тунике до колен, босой, простоволосый, с опущенной головой и безвольно упавшими вниз руками. Он шел к синему огню, казалось, не замечая никого и ничего: ни вождя, ни повелителя, ни шедшего за ним Эдлая, ни все так же поющих траурные песнопения жрецов. Медленно прошел по ступенькам почти к самому столбу света, безмолвно поднял руки, позволив привязать запястья и лодыжки к приготовленной для него каменной плите.

– А вот и жертва, – усмехнулся за спиной Рэми дозорный.

Песня жрецов тронула душу высокой нотой. Повинуясь заклятию, плита взмыла вверх, Арман безвольно повис в воздухе, уронив голову на грудь, и даже не шевельнулся, когда плита начала медленно погружаться в синее пламя.

– Он умрет? – не на шутку испугался Рэми.

– Не сходи с ума, – ответил Жерл. – Это же глава северного рода, кто ему позволит умереть?

Песня ускорилась, Рэми из-за всех сил сжал кулаки. Арман медленно поднял голову, губы его чуть шевельнулись, на лице отразилось мучительное отчаяние.

«Прости…»

Рэми вдруг понял, что плачет. Смотрит в широко раскрытые глаза Армана и безмолвно плачет. Ему не хотелось, чтобы это все продолжалось, и в то же время было страшно… очень страшно прерывать.

– Рэми, не бойся, это действительно не опасно.

Жерл больно сжал плечо, Рэми моргнул, еще раз, и наваждение ушло. Плита резко вошла в пламя, крепко встала в центре огненного столба, Арман сжал кулаки и закрыл глаза, лицо его скривила болезненная радость. Мелодия вдруг ударила с огромной силой, отозвавшись в душе дрожью страха.

Дозорные вздрогнули. Стены залы подернулись дымкой, пошли кругами, будто растревоженная чем-то водная гладь. Медленно, очень медленно, из стен появились до самых глаз укутанные черной тканью фигуры, и Жерл выругался, но дал знак своим людям не вмешиваться:

– Опять виссавийцы, никогда таких не видел. Синие – это их послы, зеленые – целители, белый – цвет вождя, а это, ради богов, кто?

Служители смерти. Рэми не мог знать, а почему-то знал. Они медленно, очень медленно, вылетели из стен и красиво, плавно опустились на пол, создавая вокруг молящихся идеально правильный круг. Рэми выдохнул от восхищения.

Виссавийцы все же прекрасны. Но пугающе прекрасны. Как бы продолжая все так же льющуюся мелодию, они в едином плавном движении подняли руки ладонями вверх и вдруг застыли подобно статуям из отражающего синее пламя обсидиана.

– Боги! – выдохнул Жерл.

Рэми смотрел и не мог оторваться: от унизанных черными перстнями рук виссавийцев потянулись к синему огню тонкие нити. Они плели сложную паутину, извивались, собирались в руны, вновь расплетались, опадали на пол тонким туманом, возникали неоткуда, стрелами устремлялись к замершей в темном пламени фигуре, окутывали Армана черным коконом и вновь опадали на лепестки каменного цветка, пачкая белоснежные хризантемы и выжигая дыры на бархате.

– Мать твою! – выдохнул Жерл. – Какая сила!

Рэми не был магом, потому силы не чувствовал. Он от всей души наслаждался, пожирая взглядом и фигуры виссавийцев, и Армана, на лице которого медленно, но верно расцветала счастливая улыбка. Воспитанник Эдлая, казалось, забыл о скорби. Подняв голову, он посмотрел в купол и вдруг засмеялся, страшно, бесшумно, изгибаясь на плите, спеша избавиться от веревок. И, будто услышав его мольбу, плита пропала.

Безвольной куклой свалился Арман на пол. Смех утих на его губах, плечи подрагивали в такт ускоряющейся мелодии. Черные нити оплетали столб огня магическими рунами, тяжело дышал за спиной Жерл, гулко билось в груди сердце.

Быстрее, еще быстрее и...

Рэми замер. Браслет чуть дернулся на руке, уколов на этот раз не жаром, холодом. Невесть откуда взявшаяся тревога заставила оторвать взгляд от огня и посмотреть в зал. Он безошибочно нашел одну-единственную, так похожую на других фигуру. Почему-то стало больно в груди, по спине пробежал холодок страха: из рукава незнакомца выскользнуло что-то гибкое и серебристое. Рэми знал, что это такое. Он подался вперед, рот сам собой раскрылся в крике, но из горла не вырвалось и звука, а по щекам вновь побежали беспомощные слезы: «Змея!»

Рэми знал, что его не услышат. Знал, что не успеет. Знал, что ничего не может сделать. Слабый как котенок, смотрел он, как серебристое тело мелькает среди погруженных в молитвенный экстаз людей, и все кричал, кричал беззвучно...

Замерли вдруг виссавийцы, натянулась, зазвенела от напряжения, черная паутина. И мелодия, будто почувствовав, стала глубже, тревожнее, баламутя клубившуюся в душе черную тоску. Сердце, предательское, пустившееся вскачь сердце, выхватило из толпы одного единственного человека, родственную душу, выкрикнуло бесшумно: «Помоги, брат!»

Человек вздрогнул, оглянулся, опустил на плечи капюшон плаща. Мальчик. Всего лишь слабый мальчик, выдохнуло сердце. А браслет показался вдруг живым серебром, овившим запястье. «Там! – поднял руку Рэми, чувствуя, как накатывает волнами слабость. – Помоги Арману! Молю!»

А дальше как в тумане. Обернувшись к столбу света, чужой мальчик вскочил на ноги. Выкрикнул заклинание, вскинув вверх руки. Взмыл в воздух и не услышал ударом хлыста огревший оклик:

– Вирес, стой!

Вирес не слушал – в одно мгновение оказался он возле пламени, сминая раскиданные по бархату хризантемы. Кажется, кто-то что-то кричал. Взметнулись вверх нити виссавийцев. Отразило синий огонь змеиное тело. Завихрилась переливами мелодия и белой молнией сверкнул освобожденный из ножен кинжал, пронзая шею гада.

Телохранитель повелителя вскочил с колен, посмотрел на змею, потом на Виреса, и подал мальчику руку, помогая спрыгнуть с каменного лепестка.

Жрецы продолжали петь. Ничего не заметивший Арман так же тяжело дышал в магическом огне. Извивалось, раскидывало по бархату хризантемы пришпиленное к камню змеиное тело, а Рэми ритуал более не казался волшебным и завораживающим. С ужасом смотрел он, как поднялся с колен Эдлай, прошел мимо коленопреклонных арханов и, безошибочно найдя пославшего змею, пнул его, заставив упасть на спину.

Жерл дернул было резко рукой, посылая к ним дозорных, но Эдлай вдруг брезгливо скривился и, резко схватив убийцу за волосы, одним жестом перерезал ему горло.

– Вот же идиот, – едва слышно сказал Жерл, останавливая дозорных.

Рэми дрожал, оторвав взгляд от корчившегося в агонии тела. Айдэ получил свою жертву. Все закончилось. Умолкла мелодия. Исчезла паутина, исчезли и виссавийские жрецы смерти, стало легче дышать. Арман медленно поднялся с колен и сам, без чужой помощи, вышел из синего огня. Рэми передернулся, в один миг прокляв все на свете. Боги, какие холодные у архана глаза! Какое безжизненное лицо! Боль, страшная иссушающая боль была лучше. Это уже не Арман…

Не понимая, почему ему так больно, почувствовав, что слабеет, Рэми хотел было встать, но покачнулся и чуть было не упал вниз, на горевший огнями треножников пол. Ему казалось, что он сейчас чем-то пожертвовал, чем-то очень важным, и пожертвовал зря.

"Тише, тише, дружок, все не так и плохо", – прошептал внутри тихий голос.

– Эй, волчонок! – откуда-то издалека окликнул Жерл. – Да ты горишь весь…

Рэми чувствовал, как его подняли на руки и бережно понесли к двери. Кажется, потом его передали Брэну. Рэми не помнил… он знал только одно – церемония забвения не помогла, она сделала лишь хуже. Но почему это Рэми так плохо?

– Ты меня забыл, – прошептал Рэми. – Забыл…

А потом нахлынуло небытие. В тумане боли он почему-то видел вождя Виссавии, его лицо, обычное, красивое, мальчишеское, искаженное гримасой ярости. Слышал бьющие кнутом слова: «Ты мой! Слышишь! Ты принадлежишь мне!» Рэми так не хотел кому-то принадлежать. Он плакал в объятиях матери и умолял не отдавать его в Виссавию. Он боялся… он так боялся зарождающегося безумия в выразительных черных глазах. Тьма… за прекрасными белоснежными одеждами начинала клубиться тьма. Эти тонкие руки, покрытые драгоценностями, впервые подарили Рэми боль… и брату рассказать было страшно и стыдно.

– Не отдавай меня! – молил Рэми.

– Никому я тебя не отдам, – пробивался через жар голос Брэна.

– Не хочу… Не хочу, чтобы меня били!

– Никто тебя пальцем не тронет!

Рэми дрожал от ужаса. Цепляясь за тунику Брэна, вдыхая запах лошадиного пота, которым пропиталась одежда друга, он постепенно успокаивался.

Ласковые руки, касавшиеся волос… мама. Слова, уговоры, судорожный глоток и горечь питья на стенкам горла, иссушенного. Тяжелый сон. Намертво захлопнувшаяся внутри дверь воспоминаний. Тихие слова Брэна:

– Не бойся. Не дам тебя обидеть. Никому не дам. Волчонок.

И я не дам, мой странный носитель... Если ты забыл, то я ничего забывать не собираюсь...

«Верю». Хорошо. Спокойно.

И раскрываются за спиной крылья, и несут в безумно-алую пелену заката. Рэми был счастлив. Этот кто-то в нем... был счастлив.