Текст книги "Его выбор (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Думать о похоронах не хотелось, но и страха больше не было. Страх он, оказывается, такой – растет до какой-то черты, а потом вдруг уходит. Внезапно и бесповоротно. Остается лишь тупое равнодушие. И уже неважно, что принесет завтра – смерть или жизнь, важно лишь то, что все закончится. Сегодня. И агонии, долгой, никому не нужной, не будет.

«А если у тебя не получится, подумай, друг мой, – вспомнилось вдруг письмо принца. – Что легче – умереть в муках или уйти самому? Без стыда, без приговора. Без никому не нужных зрителей».

И в самом деле, что?

Вернуться в поместье? Послушно пойти на казнь, под жадными до зрелищ взглядами гостей? Ответ пришел давно ожидаемым прозрением, рука сама потянулась к поясу, обнажив подаренный Эдлаем ларийский клинок. И стало вдруг еще спокойнее. Смолк вдалеке колокол, тихим шорохом пробежал по полю ветерок, и небо над поместьем просветлело, будто смилостивившись.

– Иди! – велел Арман, оборачиваясь к Искре. – Иди, возвращайся к слуге принца, я тебе не хозяин.

Искра всхрапнул, умным взглядом покосился в сторону Армана, но все равно стоял рядом, как привязанный.

– Они думают, что я – убийца, – продолжал уговаривать Арман. – И некому их переубедить. Если ты останешься со мной, я не знаю, к кому ты попадешь. Хочешь служить какому-нибудь старому и нудному архану, который сделает из тебя красивую игрушку? Тебе нужен хороший хозяин, сильный, такой, как принц. Не такой, как я. Понимаешь?

Искра понимал. Он тихо, печально заржал и ткнулся мордой в плечо Армана. Яркими звездами засверкали искры в его гриве, сделались грустно-бездонными глаза цвета спекшейся крови, и Арману стало вдруг жаль великолепный подарок принца. Больше жаль, чем себя самого. И пальцы сами вплелись в гриву, а Арман прижался лбом к обжигающей шее коня, чувствуя, как задыхается от бессилия. Сесть бы сейчас на Искру, умчаться в залитый закатной кровью лес и будьте они все прокляты со своими ритуалами, харибами, с… казнью.

Но достанут же… Обоих.

– Уходи! – оттолкнул Арман Искру. – Убирайся, слышишь! Не нужен ты тут больше!

Искра, глупый, непослушный! Все равно ведь не уходит – трется о плечо Армана щекой, просительно заглядывает в глаза и будто плачет взглядом, умоляя позволить остаться. Но как позволить? И как оттолкнуть?

– Уходи, – заорал Арман, – немедленно! Проваливай к принцу!

Арман выхватил кинжал и кинулся на Искру, отпугивая, но задохнулся на вздохе, согнувшись от боли. Далекое поместье поплыло в закатной дымке. Не успел. Боги, не успел! Зов Эдлая настиг, сломал, растер в порошок, пылью пустил по ветру.

Колени оказались держать, Арман упал, схватившись за раздираемую изнутри голову. Кинжал выскользнул из пальцев, полоснул по ноге, и кровь горячим пятном расползлась по бедру, а новая боль вернула иссякшие силы. Превозмогая слабость, Арман попытался еще раз дотянуться до кинжала, но далекий зов наказал за попытку новым жжением в запястьях, поднял на ноги и заставил идти, подобно беспомощной марионетке, которую вел невидимый кукловод.

Ногу рвало болью при каждом шаге. Понимая, что еще немного, и он упадет, Арман усмехнулся. И что тогда? Ползти? На казнь? Боги, издеваетесь, смеетесь над человеческой беспомощностью!

В очередной раз покачнувшись, Арман на ходу развязал пояс и наскоро перетянул бедро. Падать, ползти и истекать кровью он не хотел. Если уж умирать, то не так жалко. «И не одному», – подумалось вдруг с постыдным облегчением, когда за спиной раздался перестук копыт.

– Искра, ну почему ты такой глупый, – прошептал Арман, с облегчением обнимая коня за шею, чтобы хоть немного дать отдохнуть больной ноге. – Почему?

Вскочить на спину огнистого удалось не сразу. Арман два раза чуть было не упал, в третий бессильно распластался на спине Искры и прижался щекой к его шее, почувствовав вдруг накатывающее волнами облегчение.

– Зачем? – выдохнул он, но огнистый не слушал, стрелой устремившись к поместью.

Будто поняв, что Арман не будет противиться, сила зова приутихла и позволила выпрямиться в седле. Это хорошо. И Арман не въедет в свой дом сломанным, не даст людям увидеть, как он на самом деле слаб. И как легко, оказывается, подчинить его чужой воле. Он архан? Высокорожденный? Свободный? Гордый? Боги! Почему вы так насмехаетесь?

Ушло за стены дома солнце, разлились вокруг серые сумерки. Темно-бурые облака укутывали небо, грозясь пролиться дождем, хрустели под копытами колоски, прозрачной дымкой стелился туман. Светились искры, слетали с гривы, обжигали ладони, шею, щеки, будто напоминая, что Арман живет, и в последний раз он улыбнулся, сжав до боли поводья, забылся в бешенной скачке, в свисте ветра, в единении с Искрой.

Счастье разбилось о распахнутые ворота. Арман въехал во двор и чуть покачнулся от слабости. Ну, конечно, никого нет. Все ждут в зале. Все жаждут зрелища, крови и смерти. Боги… за что?

– Я помогу, – подставил плечо неведомо откуда появившийся Нар.

На сердце потеплело, тело вновь налилось силой. Арман ведь не один, правда? И Нар стоит рядом, протягивает чашу с питьем, и конь горячо дышит в затылок, и собственная смерть уже кажется не такой страшной, как страх за этих двух:

– Уходи! – выдохнул Арман, отталкивая руку Нара с чашей. – Убегай, пока тебя не видели!

– Мой архан...

– Уходи! Только твоей смерти мне и не хватало! И Искру забери... он твой... и это забери, – Арман достал из-за пояса кошелек, сунул в холодную ладонь.

Глаза Нара в свете фонарей удивленно расширились, губы побледнели:

– Недостоин я.

– Больше всех достоин!

Зов вновь усилился, почуяв задержку, но на этот раз Арман заставил себя остаться на месте. Еще немного, еще чуть-чуть, чтобы попрощаться, а потом уже гори все ярким пламенем.

– Только ты меня не боялся. Только ты не считаешь убийцей. И няня. Но о няне позаботятся... о тебе – нет! Убьют, как и меня!

– Убьют? – непонимающе переспросил слуга, и руки его, держащие чашу, вдруг задрожали. – Убийца?

– Все знают, а ты, как всегда, в неведении, – горько усмехнулся Арман. – Забирай золото, коня и уходи. Это последний приказ. Ты ведь не ослушаешься?

Арман был уверен, что не ослушается. Он порывисто обнял не слугу – единственного друга, похлопал его по спине, и, разжав объятия, направился к крыльцу. Уже у самых ступенек грустно улыбнулся, услышав, как упала чаша, как выдохнул шумно Нар. Может, он единственный, кто станет оплакивать Армана. Еще и няня… И Аланна. Но Аланна маленькая, скоро забудет, как почти уже забыла своих родителей. Это и хорошо, что забудет, правильно.

Пустынная зала хмуро поблескивала полумраком в зеркалах. Лестница показалась бесконечной. Чуть не упав на ярко-красный ковер, Арман схватился за увитые гирляндами роз перила и лишь усмехнулся, когда острые шипы вонзились в ладонь. Завтра болеть не будет. Впрочем, какое завтра? Болеть не будет уже совсем скоро. Ни горевшая, почти не слушавшаяся нога, ни ладонь, на которой росла бусинка крови. Ни душа, истекавшая горечью. Боги суровы и несправедливы. Они дают харибов даже самому захудалому арханишке, а Арман вот недостоин. Интересно, почему недостоин? Но у кого спрашивать-то?

Боги молчат, моли не моли, зови не зови… и лишь там, за гранью, быть может Арман сможет посмотреть в глаза Радону, задать бившийся в груди вопрос… за что?

– Мой архан, – поклонился у дверей дозорный, широко распахнув створки.

Хлынул в коридор поток света, ударил в нос тяжелый запах благовоний, и Арман, гордо выпрямившись, вошел в залу. Только сейчас подумалось, что в заляпанной кровью и грязью одежде он выглядит нелепо, что светлые волосы его слиплись от пота, а руки дрожат как у пьяницы, выдавая вновь проснувшийся в душе страх.

Да и больную ногу он едва волочит, лишь огромным усилием воли заставляя себя идти прямо.

И в зале, будто снесенная порывом ветра, рвется мелодия, затихает шепот, обрывается смех. Тяжелым одеялом падает тишина. Люди в праздничных одеждах молча расступаются, давая дорогу, их раскрашенные рунами лица расплываются перед глазами и похожи на маски. Бездушные и одинаковые, как и их души, скрытые щитами.

Лицемерие и холод – язык двора. Язык, который Арман так хорошо выучил, а все равно остался чужим, почему?

Зато чувства слуг как на ладони. Арман гордо выпрямился, чуть улыбнувшись. Радуются, боги, радуются! Смерти убийцы, наказанию гордого архана. Справедливому, ведь боги просто так не отворачиваются. Не отворачиваются… есть ли вы, боги! Ты, Радон, чьи глаза на картине столь живые?

И что на самом деле там, за гранью? Новая жизнь или все же… тьма? Забвение? Истинная смерть?

Наткнувшись на торжествующий взгляд Грейса, Арман вздрогнул. Странно это, когда придворный выражает неприязнь открыто. Странно и неприятно, когда маг, что много лун делил с тобой хлеб, жил под твоей крышей, радуется твоему несчастью. Впрочем… Арману от радости Грейса ни тепло, ни холодно. Что теперь уж?

Пройдя мимо Грейса, Арман с трудом опустился на колени перед жрецом Радона, поцеловал подол синего плаща, отчеканил ритуальные слова, сам в них не поверив:

– Боги властны надо мной, в руки богов отдаю жизнь. Перед их волей смиряюсь, на их справедливость и мудрость уповаю.

Голос чуть дрогнул, развезла в душе ненасытную пасть пропасть. И все, кто был в этой зале, оказались по другую, безопасную, сторону, смотрели холодно, как уходила земля из-под ног и пропасть становилась все ближе, а надежда умирала все быстрее.

– Мне искренне жаль, что так вышло, – с легкой грустью ответил жрец. – До последнего мига молился я Радону, чтобы было иначе… но боги не оставили нам выбора…

«Мне не оставили выбора», – хотелось поправить Арману, но слова застыли на губах горькой коркой. Что не скажешь, будет лишь оправданием, оправдания – удел слабых. Арман никогда не был и не будет слабым!

– Не слишком ли мягко? Для убийцы-то? – спросил Грейс, и Арману вдруг резко захотелось обратиться зверем и вцепиться этой сволочи в горло.

Он, наверное, и бросился бы, но на плечо легла тяжелая рука, а тихий голос пробежал по позвоночнику холодом:

– Это решать не вам, а повелителю. И повелитель решил. А вы хотите ослушаться его приказа, Грейс?

– Конечно нет, телохранитель, – поклонился Грейс, и в глазах его на миг промелькнул страх.

Арману не надо было оборачиваться, чтобы узнать высокого гостя. Он продолжал стоять на коленях, смотреть в пол и удивляться воле богов. Когда-то Арман решал судьбу Виреса, теперь Вирес решает судьбу Армана. И что теперь? Обернуться? Встать? Поклониться телохранителю повелителя, высшему магу? Надо было бы. Арман даже пробовал, но тонкие пальцы сжали плечо еще сильнее, а голос, травивший состраданием, прошептал:

– Прекрати…

И добавил:

– …друг мой.

Друг?

Арман продолжал ошеломленно смотреть в пол, когда в его ладони вложили чашу. Аметист холодил пальцы, в глазах жреца читалось так нужное теперь тепло, а похожий на мятный запах зелья завораживал, притягивал. Вот и всё?

Неужели всё?

Арман поднял взгляд и улыбнулся няне, по щекам которой катились слезы.

– Арман, пей, – мягко сказал Вирес.

Арман поднес чашу к губам, посмотрев на Эдлая, и чуть вздрогнул.

Почему ты…

«Пей, мой мальчик», – ответил ему виноватый взгляд опекуна.

Вот оно как… пей! Первый глоток обжег гортань сладостью. Разлилось по груди приятное тепло, поплыло перед глазами, и спокойствие окутало мягким одеялом. «Пей», – кольнул в голове мягкий приказ, и Арман вновь утонул в нежности зелья. Кто его начинял магией? Кто так постарался?

Какая разница? Хлопнула где-то далеко дверь, стал невыносимым аромат роз, а перед глазами продолжало плыть… и стуком крови в ушах раздавались торопливые шаги. Кто-то толкнул Армана в спину, край чаши неприятно ударил по зубам, удивление резко сменилось яростью, разгоняя сладость опьянения. Раньше, чем Арман успел обернуться, его толкнули во второй раз. Холодный аметист выскользнул из ладоней, зелье разлилось по начищенному паркету коричневой кляксой.

– Мой архан! – взвыл рядом кто-то, обнимая колени Виреса. – Они опять пришли!

Арман ничего не понимал. Он смотрел на растрепанного рожанина, что жался к коленям телохранителя, и не знал – плакать или смеяться? Или утонуть в том страхе и отчаянии, отражении собственного, который лился от рожанина мутным потоком. Чего он боится? Почему продолжает выть, безумствовать и тонуть в вязкой надежде… на что надеется?

И что теперь делать Арману? Так же стоять на коленях или попытаться встать? Впрочем, встать он, наверное, уже и не сможет – нога совсем перестала слушаться, а под коленями было слизко от крови.

– Ты понимаешь, что натворил, Лис? – холодно спросил Вирес, схватив рожанина за волосы и заставив посмотреть себе в глаза.

– Мой архан! – продолжал выть рожанин, – убей, накажи, что хочешь, но убери его! Прошу! Не могу более, не выдержу!

– Убрать? – Вирес насмешливо посмотрел куда-то вглубь залы и побледнел...

Арман невольно сжался, когда все вокруг застыло в хрустальном блеске и вдруг разлетелось на осколки. Вспыхнула ярко и погасла руна на лбу Виреса, мир поплыл, утонул в смятении. Арман знал что это. Знал и хорошо эту тревогу, тошнотой просившуюся к горлу, знал и почему становится вдруг таким густым и неприятным воздух.

– Ви… Вирес… прекрати! – прошептал Арман телохранителю, как когда-то шептал разъяренному брату.

Вспыхнул огонь свечей в канделябрах, метнулся к потолку в едином вихре, разлетелся в огненной вспышке. Стало темно и в один миг – душно. Не в силах дышать, благодаря богов за взгляд оборотня и проклиная – за боль в ноге, Арман попытался подняться, с трудом различая в густой, осязаемой темноте фигуры Виреса и Лиса.

Рожанин стоял на коленях, низко опустив голову, скрывая лицо за растрепанными, давно не мытыми волосами. Не стремился ни убежать, ни оправдаться, как не стремился когда-то Вирес, и Арману вновь стало горько. Некоторые люди все же странные. Сначала нагадят, а потом всю жизнь сами себя поедом едят.

– Ты его убил? Ты… – прошептал Вирес, сжимая кулаки.

Поняв, что сейчас телохранитель вновь вспыхнет гневом, Арман, забыв про боль, вскочил, оттолкнул Лиса и встал перед Виресом, шепча ему на ухо:

– Приди в себя! Хочешь, чтобы пошли слухи о безумии телохранителя? Ты – высший. Тебя не поймешь, потому тебя и боятся.

– Ты не сильно-то, вижу, боишься, – так же тихо усмехнулся Вирес, и темнота вокруг стала еще гуще. – А ведь я и тебя могу убить.

– Я и так мертв. Так что пугай кого другого.

– И с чего ты такой добрый-то?

– Может, потому что понимаю? – ответил Арман. – Потому что мой младший брат был таким же?

– Ты никогда не изменишься.

Боль в ноге стала вдруг невыносимой, Арман вновь упал на колени, а, когда очнулся, ярко горели свечи в канделябрах, гости жались к стенам, во взглядах их плескался ужас, а Лис все так же был у ног Виреса, не осмеливаясь поднять взгляда.

– Теперь я жалею, что тебя спас, – сказал Вирес. – Тот, которого ты убил, был моим другом, наставником. А ты его… в лесу… ладно – его, понимаю. Но жену Сеена за что? За что девочку, которую спасли чудом?

– Мне приказали, – тихо ответил Лис, все так же не поднимая взгляда. По толпе гостей пронесся гневный шепоток, из-за спины жреца Радона вышел уже почему-то не улыбающийся Грейс:

– Позволь мне, мой архан, – поклонился он Виресу. – Я займусь этим рожанином.

– С какой стати я тебе должен позволять? – холодно усмехнулся Вирес.

– Потому что мы пришли сюда не за этим… думаю, с Армана и так достаточно ожидания.

Беспокоишься? А совсем недавно радовался?

– Я подожду, – вмешался Арман. – Это становится даже интересным.

Ведь и в самом деле интересно.

Перед глазами плыло, в голове мутилось, ноги уже не держали, но Арман очень хорошо уловил в глазах Грейса страх. Откуда, почему, было не так и важно, Арману просто хотелось хоть немного отомстить этому магу за его былые насмешки, за его несостоятельность.

Ты же убийцу сюда ловить приехал, так почему поймал меня?

Вирес, будто не замечая их молчаливой перепалки, шагнул к Лису, почти мягко провел пальцами по его щеке, осторожно отводя от лица слипшиеся от пота пряди, и тихо попросил:

– Открой мне свои воспоминания. У тебя больше нет дара, но ты же знаешь, как это делается, правда?

И вновь мир поплыл, будто ухнул во тьму, на этот раз ласковую, милостивую. И в этой тьме, окутанные мягким синим светом, остались только двое – телохранитель и стоявший на коленях Лис. И вновь вспыхнула ярко руна телохранителя, и побежали слезы восхищения по щекам рожанина, а сердце Армана защемило от невесть откуда взявшейся тоски…

– Мой архан, – потянул кто-то за рукав и, с удивлением обернувшись, Арман увидел Нара. – Идем, мой архан, пока они заняты, пока смотрят только на телохранителя.

– Не сходи с ума, – выдохнул Арман и вздрогнул, когда взгляд Виреса на миг оторвался от рожанина. Показалось?

«Уходи! – послышался в голове тихий голос. – Немедленно уходи. Я вылечил твою ногу… болеть так сильно не будет. Я тебя потом найду, иди!»

И Арман пошел. Чуть пошатываясь, укутываемый вязкой мглой, тяжело дыша, опираясь на плечо Нара. Куда, зачем? Ведь все равно Эдлай проведет ритуал вызова, ведь все равно его найдут… ведь все…

– Мой архан, – втолкнул его Нар в неприметную боковую дверь. И как только ее нашел? И как только вывел из зала?

Так ли уж важно? Арман сполз на стенке и вновь встал, когда Нар заставил его подняться.

– Я слабею с каждым шагом… зелье.

– Мы найдем противоядие, – оборвал его Нар, вытягивая из кольца горящий факел.

Ну к чему вот это упрямство? Хотелось возразить, сказать, что все это бесполезно, попросить остаться, но силы иссякали с каждым шагом, хотя нога уже не так и болела. Почти повиснув на Наре, Арман разлепил губы, чтобы не попросить – приказать оставить его в покое, как вдруг услышал за спиной:

– Надо же, как трогательно. Слуга отдаст жизнь за своего любимого архана.

Щелкнул огонь в факеле, почти погаснув, поплыло еще больше перед глазами. Армана грубо толкнули к стенке и заслонили от тугой волны чужой силы. Проклятые глаза оборотня! Арман не хотел этого видеть! Нар!

– Дурак, он же тебя хотел, не меня, – выдохнул Арман. – Дурак, дурак!

Почему ты меня оставил?! Почему вы все меня оставили?

– Милостивая смерть? – Армана грубо схватили за шиворот и заставили подняться, прислонив к стене. – Обойдешься, щенок! Умирать ты будешь долго… и очень мучительно, как и заслуживаешь!

«Может, действительно заслуживаю? – подумал Арман, не в силах оторвать взгляда от пятна крови, растекавшегося под лежавшим Наром. – Он все же умер… из-за меня…»

Оборотень. 10. Лис. Ошибка

Лучше быть хорошим, чем плохим.

Но иногда порядочность

приобретается слишком высокой ценой.

Стивен Кинг

В зале было душно. Ночь дышала через открытые окна липой, струился мягкой дымкой по полу тополиный пух. И что теперь?

Уже не беспокоясь, что рожанин кривится от боли, Вирес рывком вышел из его души и огляделся. Все те же зеркала в стенах, все то же потрескивание свечей в светильниках, все те же разодетые в шелка и драгоценности гости. Но теперь стало по-настоящему тошно. Эти люди… арханы. Из самого древнего в Кассии рода, его, Виреса, рода, оказались обычной швалью…

Впрочем, о том Вирес знал уже пару ладных лет назад, когда стал телохранителем повелителя. Он очень хорошо помнил и суд над тем, кто покусился на Армана, и то, как всех из северного рода заставили дать клятву верности. И теперь Армана попробуй убей – каждое семейство поплатится самыми близкими, самыми лучшими, да вот только…

– Мой архан, – сказал светловолосый Мервин, выступая вперед. – Разреши говорить.

Вирес выдернул себя из задумчивости и заставил успокоиться разбухавший внутри гнев. Арман прав – он не может, не имеет права показать этим людям, что на самом деле происходит у него внутри. Он должен смотреть холодно, взглядом, от которого Мервин вздрагивает, а в синих глазах его мелькает страх. А ведь когда-то, когда Вирес был помоложе, было все иначе. Когда-то.

– Говори, – приказал телохранитель.

– Прости, мой архан, – начал мужчина, и с каждым словом голос его становился все спокойнее.

Уверенность в правоте часто дает людям смелость, и теперь Вирес в этом лишний раз убедился. Он уже и отвык, что ему кто-то осмеливается возражать. А ведь Мервин то и делает – возражает. Хоть и мягко.

– Мы все привыкли подчиняться воле богов, – продолжал тем временем светловолосый придворный. – Слушать, что они говорят, учиться замечать знаки. Так вот теперь… я в смятении, мой архан. Я очень многим обязан своему главе рода, но когда мне сказали, что именно боги хотят смерти Армана, я промолчал. Кто я такой против их воли? Однако если такова воля Радона, то почему Арман до сих пор жив? – Хороший вопрос, Вирес тоже бы его задал… если бы не знал ответа. – Почему ты встретил в пути этого рожанина, почему была прервана, при этом так грубо, церемония, почему даже само небо казалось против того, что мы творим сейчас?

Вирес лишь криво улыбнулся. А боги ведь и на самом деле гневались: мелькала за окном молния, раскатом проносился гром, ливень разрывал духоту шквальным ветром.

Слуги бросились закрывать окна, молодая девушка, красивая, светловолосая, ахнула вдруг и прижалась к стоявшему рядом мужчине.

– К чему ты ведешь? – так же тихо спросил Вирес, разливая по блестящему полу мягкий покой – окружающий вокруг страх это не то, что ему сейчас нужно.

– Если существует хоть малейшее сомнение в том, что Арман должен умереть, я требую суда повелителя.

Смелый. Ой смелый. И ой как сильно поплатишься за свою смелость. Но вслух Вирес этого не сказал, продолжил улыбаться и прервал взглядом вмешавшегося было Лиса:

– Вы не пони…

Лис, на счастье, заткнулся, и Вирес смог вновь сосредоточиться на заигравшихся арханах:

– Только он требует?

– Не сходите с ума! – вмешался коренастый Сайл. – Это выродок, чужак, это...

– Молчи! – выкрикнула стоявшая за ним рыжеволосая девчушка, который Вирес, кажется, не знал.

– А ты отца слушай!

– Отца? Ты меня продать решил, уже почти продал. Замуж чуть было за старика не выдал, а Арман дал мне богатое приданное… и я нашла себе хорошего мужа. А теперь у нас все есть! Дом, дети! Все! Что ты мне не дал!

– И про отца забыла.

– Какого отца? – продолжала кричать девушка. – Того, что назвал меня лишним ртом и хотел отдать старику? Ненавижу тебя, слышишь, ненавижу! А главу нашего…

– Глава наш – убийца, – прошипел Сайл. – Оборотень. Все это знают. Все его ненавидят!

– Все? – тихо ответила седовласая женщина. – Что-то вы быстро мальчика "списали", даже не дали его виссавийцам проверить. А мальчик-то гораздо тебя полезнее. Когда у нас было наводнение, ты нам помогал?

– Ты устраивал виссавийцев, прислал одеяла, еду, когда нас накрыли эпидемии? – спросил другой мужчина. – Я просил у тебя помощи, ты отказал, Арман – нет.

– …когда мои люди голодали зимой, ты привез зерно?

– …когда мы умирали под лавиной, твои люди нас раскапывали?

– Он должен нам помогать! – выкрикнул Сайл. – Зря мы ему налоги платим?

– Которые он на нас и тратит… впервые за долгое время моя семья встала на ноги…

– …а мы смогли пережить засуху…

– …выгнали из лесов нечисть…

– …отправили сына в хорошую магическую школу…

– …а теперь его убивать?

– … а кого вместо него?

– … тебя?

– Тихо! – вмешался Вирес. – Кто еще требует суда повелителя? Только помните… если Деммид все же решит, что Арман виноват, вам придется очень дорого заплатить…

Вирес не врал – придется. И, скорее всего, дураков подставлять себя не будет. Арханы они такие, может, поболтать и горазды, а как за кого-то вступиться… Впрочем, и вступаться уже поздновато, но вслух этого Вирес не сказал – он был слишком зол, чтобы облегчать кому-то из этих людей ношу. Потому и поиздеваться хотелось, упиться их трусостью.

– Я хочу! – удивила симпатичная девушка, в которой Вирес с трудом узнал свою бывшую подругу по играм. И когда только вырасти так успела? И даже стать красавицей.

– Ты куда ж… – начал темноволосый парень, но закончить не успел – вперед выступили еще две девушки.

Одна пожала кокетливо плечами, пробормотав:

– Арман даже хорошенький, – и улыбнулась светловолосому парнишке, шагнувшем вслед за ней, другая спрятала счастливую улыбку, уткнувшись лицом в плечо ставшего рядом мужчины.

И будто плотину прорвало. И люди выходили и выходили вперед, смотрели кто с вызовом, кто со страхом, и внутри вновь начали клубиться гнев вперемешку с омерзением – так «беспокоятся» о своем архане, но кто-то же все это придумал? И сделал из Виреса дурака. Ведь приехал же он, снял цепи магической клятвы, и теперь, когда Арман умрет, никто из них не заплатит. Не так – не заплатил бы, теперь заплатит всенепременно.

– Значит, все же вы не хотите смерти Армана? – тихо сказал Вирес, и его голос эхом пронесся над вновь опустившейся на зал тишиной.

Снова ударила молния, погасли у окна свечи, и глаза Радона на картине, казалось, засверкали гневом.

– Но еще пару лет назад, когда я стал телохранителем повелителя, вы сами просили…

– Мы ошибались, – невозмутимо ответил Мервин. – И опасались, что мальчишка-чужак не сможет вести род так, как полагается главе. Мы помнили правление его мачехи, и, честно говоря, боялись, что и мальчик окажется таким же равнодушным, как и Астрид. Но все изменилось. Мы наблюдали за Арманом – мальчик не принимает сторону ни одного из семейств, ко всем стараясь быть справедливым. Не всегда у него получается, но это лучше, чем если он уйдет, а мы перегрыземся за власть.

– Ты сам не знаешь, о чем говоришь, – прошипел стоявший за ним мужчина.

– Не знаю? А вы уже все забыли, почему чужак-Алан стал главой рода? Забыли, сколько крови пролили семейства в борьбе за власть? Забыли, как сыпались и с одной, и с другой стороны на повелителя жалобы? А я не забыл ничего. Ни как зарезали отца, ни как мать ночами, прячась как вор, перевозила меня в Арленар. И как валялась она в ногах у повелителя, чтобы меня, единственного и горячо любимого сына, теперь главу семейства, не убили в вашей маленькой войне. И только увидев сколько крови вы пролили, повелитель навязал вам Алана, заставил дать ему клятву верности, не так ли?

– Алан давно мертв, а повелитель ошибся.

– Но вас устраивала Астрид, – горько засмеялся Мервин. – Не вмешивалась в ваши дела, и вы могли делать все, что хотели. И старались быть осторожнее, чтобы вновь не вызвать гнев повелителя. Но тут, о ужас, Арман остался один, и его опекун не был таким, как Астрид. Ему не было плевать на род воспитанника. И потому вы решили убить Армана…

– Мы заплатили за ту ошибку! – выдавил Сайл.

– Правильно. Мы заплатили, и я – в том числе. Я промолчал, когда из-за вас, вашей глупости, мою семью подставили под удар, заставив дать клятву верности. Я никогда не хотел убить Армана, почему я должен был бы платить близкими за ваши ошибки, за ваши глупости? Ведь мальчик горячий, мог упасть с коня и свернуть шею или слегка переиграть на тренировках с оружием. Но лучше так, чем вы убьете Армана и вновь начнется резня. Потому что никто из вас ведь без борьбы другому семейству власти не отдаст, не так ли? Ни северное семейство, ни алагойское, ни лирейское? Ни я, потому что знаю, что моя семья все время будет для вас угрозой. А угрозу уничтожают.

– Как-нибудь договоримся, веками договаривались. К чему нам чужак? И клятву с тебя сняли, так чего же ты опять…

– Не совсем так, – вмешался молчавший до этого Вирес. – Я действительно снял с вас клятву, и вы не должны были платить богам за смерть Армана… но после того, что я узнал от этого рожанина, увы, я должен изменить свое решение. И вы хотели суда повелителя, вы его получите, я телохранитель Деммида, вас рассужу. Боги решили судьбу Армана, вы ее разделите.

– Мальчишка выпил яд и пропал, ты не можешь! – побледнел Сейл. – Даже когда мы его найдем… ничего не изменилось! У него нет хариба, он остался убийцей! Отведи нас к повелителю!

– Я и мои люди сами найдем Армана, – начал Мервин, направляясь к двери, но Вирес его остановил:

– Я не знаю, кто из вас это заварил. Не знаю, кого должен благодарить за это представление. И пока не узнаю… никто из вас не покинет этого зала. А Армана будут искать мои люди.

– Но… – пытался возразить Мервин и осекся, столкнувшись со взглядом Виреса:

– Ты мне перечишь?

И ответил ожидаемо:

– Нет… мой архан.

Дождь за окном лил и лил, шуршал по стенам, барабанил по крыше. Непогода рвалась ветром в окна, била о стены ставнями и гоняла по небу темные тучи. Лис слышал перебранку высокородных и ушам своим не верил. Как могут быть столь слепы? Боги дали им все, о чем мечтал Лис – власть, возможность открыто использовать свой дар, а они все равно остались гораздо более низкими и гораздо более слепыми, чем те глупые разбойники.

Все, кроме архарчонка лет десяти, гибкого и хрупкого на вид, что стоял среди толпы и с видимым восхищением смотрел… на все так же висевшего над Лисом Сеена.

– Ты его видишь? – спросил с удивлением Лис.

– Конечно вижу, ведь это сделал мой… – сказал и осекся, одарив Лиса странной улыбкой. – Я так рад, так рад увидеть, что он жив, что я все себе не придумал, и он не ждет меня за гранью. Когда ты его видел, скажи! Пожалуйста, скажи!

Он опустился рядом с Лисом на корточки и посмотрел так, что душу проняло. И взгляд этот, открытый чистый взгляд ребенка, напомнил вдруг почему-то другой, тоже мальчишеский, сощуренный и презрительный. Тот, который не хотелось вспоминать.

– Ранней весной, – с неохотой ответил Лис.

– Какой он? Скажи, какой сейчас мой архан?

– Беспощадный, – ответил Лис первое, что пришло в голову и, увидев искреннее непонимание в глазах мальчика, быстро добавил: – А ты думаешь, мне с этим легко? Они всегда рядом, понимаешь! Это невыносимо…

– Почему ты просто не…

– …покаешься? – оборвал его Лис. Надоели эти советы, все надоело! – Я много раз каялся, понимаешь, и не помогло. Сколько еще мне платить, скажи? Я заплачу, просто скажи, скажи, что однажды это закончится!

Спрашивал, хотя и понимал, что глупо. Кого он спрашивает? Какого-то арханчонка?

– Это закончится, когда ты сам этого захочешь, – удивленно пожал плечами мальчик. – Ты жалеешь, я вижу, но этого мало…

– А чего много? Моей смерти хочет твой архан?

– Нет, – ответил с той же мягкой улыбкой мальчик. – Чтобы ты исправил.

– Я не верну им жизни!

– Но ты можешь сделать что-то другое… обязательно можешь, я знаю…

И Лис вдруг посмотрел в улыбающиеся глаза мальчика, перевел взгляд на призрака и понял, что да… может! Может же. И задохнувшись от вновь вспыхнувшей в душе надежды, он медленно поднялся и, едва удерживаясь на ногах, шатаясь как пьяный, направился к двери.

Исправить, значит? Ветер бил и бил на улице в стены, а, может, это кровь била в висках? И разум шептал, что глупо это доверять какому-то арханчонку, но надежда уже расцветала в душе огненным пламенем. А если это правда? А если поможет? Все Лис исправить не в силах, но кое что…