Текст книги "Наследницы Белкина"

Автор книги: Анна Матвеева

Соавторы: Елена Соловьева,Ирина Мамаева,Нелли Маратова,Ульяна Гамаюн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Что «вот»? – не понял Санек. – Ты нас зачем сюда притащил?

– Кедры.

– Че?

– Кедры, говорю. Мои кедры. Я сорок лет назад семена привез. Я в Сибири служил – и привез. Посадил. Из пяти три выросло.

Колян первым понял, о чем речь, и задрал голову. Над ним, чуть шевелясь от ветра, уходили ввысь – прямо в розовое небо – три мощных дерева. И такая сила была в распростертых массивных лапах, что у него дух захватило. Толян с Саньком тоже, казалось, что-то поняли и тоже стояли теперь так же – с запрокинутыми головами.

Но Санек так просто не давал себя задурить:

– Ну и че? Мы к тебе по такому делу…

Но Михалыч перебил:

– Шишки у них… В первый раз за сорок лет – шишки… – и тут же застеснялся своего порыва.

Колян пригляделся – шишки и правда были. Маленькие совсем.

– Сорок лет ждал… – сказал Михалыч.

– Чего ждал? – не отрывая взгляда от кедров, спросил Толян, все еще не понимая.

– Шишек.

– Зачем?

Но Михалыч продолжал, почти забыв про людей:

– Шишек ждал. Все думал: будут – не будут. Дождался… Теперь и умереть можно.

Михалыч стоял с задранной головой и улыбался.

Санек молча покрутил пальцем у виска и махнул Коляну с Толяном – пошли, мол, ну его.

Вышли за калитку.

– Нет, ну вы слышали?! – разозлился Санек. – Ни жены, ни детей, ни внуков – шишки у него! Даже бухать с ним расхотелось.

– Да ладно тебе… Шли же к Верке… – попробовал успокоить его Толян.

А Колян подумал: «Посадить себе на даче такие, что ли?» Он раньше не думал, что кедры у них могут прижиться. Да и вообще растительностью на даче заведовала жена. А теперь увидел – и позавидовал: как это у старика-алкаша есть, а у него – мэра – нет?

Верка встретила их на пороге.

– Явились! А ко мне Наталка прибегала. И знаешь, че сказала? – она уперла руки в боки и уставилась на Толяна. – Ежели я тебе еще хоть маленькую продам, она тут же позвонит участковому и заложит меня со всем моим бизнесом. Так что валите отсюдова, пока целы. Я вас не знаю и ничего вам не продавала!

– Да не позвонит она… – хорохорился Толян, приплясывая от нетерпения. – Нашла, кого слушать, – курицу мою.

– Вот и разбирайся сам со своей курицей!

– Верка! Брось дурить! – пригрозил Санек. – По-человечески же просим – продай.

А Колян добавил:

– Я вам в два раза больше заплачу, – и показал купюру.

– Ты че – больной, что ли? – удивилась Верка, глядя на Коляна. – Ничего я вам не продам!

И неожиданно ловко захлопнула дверь прямо перед ними.

– Как же это она? – беспомощно развел руками Толян.

– Не понял, – сам себе сказал Санек и загрохотал кулаками по двери: – Верка, курва, открой! Продай, тебе говорят, не будь падлой!

Слышно было, как внутри подтащили к дверям какую-то тяжелую мебель.

– Теперь ни в жисть не откроет, – печально вздохнул Толян.

– Что значит не откроет? – не понял Колян. – Мы же ей деньги предлагаем.

– Принципиальная.

– Встречу я эту принципиальную завтра… – прошипел Санек и набросился на Толяна: – Че там твоя баба ей наговорила? Ты че, бабу свою приструнить не можешь?!

Они отошли от двери и сели на бетонные блоки неподалеку.

– Приструнишь ее… – вздохнул Толян. – Вот пока шли, ей-богу, не очень-то и хотелось добавить, а как отказала – так теперь так хочется, что хоть волком вой!

– Узнал свою зазнобу-то? – ехидно спросил Санек Коляна.

Колян кивнул, хотя по-прежнему не признал Верку – не хотел узнавать.

– Ну так покажи ей это! Наплети что-нибудь разэдакое – зря, что ли, в городе живешь?

Колян вдруг растерялся: что и как говорить Верке, он не знал. «Угораздило же меня ввязаться!» – снова со злостью подумал он. Но незаметно для себя встал с блоков и подошел под окошко.

Толян и Санек смотрели на него во все глаза. Колян почувствовал себя идиотом. Сколько лет прошло – двадцать, двадцать пять? А он снова стоит под этими окнами с дебильной ухмылкой и пытается выглядеть серьезно.

Колян посмотрел в окно. Окно было заколочено досками крест-накрест, одно стекло выбито и заделано пленкой, но через второе… У второго стояла Верка и смотрела на него. Стояла как-то по-простому, облокотившись на что-то на подоконнике и подперев щеку рукой. И смотрела ему прямо в глаза.

– Че, видно ее? – крикнул Санек, теряя терпение. – Позови, вызови как-нибудь из дома!

Колян отшатнулся от окна, взял себя в руки и спокойно вернулся к мужикам.

– Ну ее на фиг, – пояснил он свои действия.

– Курва… – тихонько подвыл Толян.

Санек понемногу разъярялся:

– Все проблемы от этих баб! Бабы, бабы! И зачем их Господь ваще выдумал? Че теперь делать-то?!

– А больше негде купить? – поинтересовался Колян.

– Конечно! А че мы тут по-твоему убиваемся? – откликнулся Толян.

А Санек продолжал:

– Прикиньте, я еще мальцом был – мой батя где-то магарычом пятилитровую бутыль самогона получил.

Друзей позвал, на стол собрал, чтобы по-людски. И тут мать. Так он в окно сбег и к речке, в поле под деревом ее заначил. Знал ведь: мать отберет – прямо в выгребную яму выльет. Такая змеюка была. Еле успел.

– А потом че?

– А ниче. На следующий день за ним пришли. И того, – Санек изобразил из пальцев решетку. – Так и не попробовал. А самогон высококлассный был, чистый как слеза. Мне тогда лет восемь было, и то помню.

– За что его? – спросил Колян, который давно забыл поселковые легенды.

– Да ну тебя, – зло отмахнулся Санек, не желая рассказывать. Помолчал и добавил: – Семь лет припаяли. За хищение соцсобственности. Там и сдох, – он сплюнул и закурил.

Толян, сочувственно вздохнув, тоже закурил. Колян постеснялся доставать свой «Кент» и стрельнул у него «Союз – Аполлон». Он тоже расчувствовался. Но не из-за того, что отец Санька сдох, а из-за пяти литров чистейшего самогона. Затянулся.

– Слушай, Санек, а самогон-то ты выкопал?

– Да я только щас вспомнил… Не до того было. Без бати-то знаешь, как жить было тяжело…

– Подожди, подожди… – Колян даже про сигарету забыл. – То есть как твой батя заначил бутыль, так она до сих пор и лежит?

– Да он стух давно… – но уже и у Санька глаза загорелись.

– Я читал, что спирт и водка сколько угодно храниться могут! – встрял Толян. – Может, и самогон тоже?..

И они с двух сторон вцепились в Санька:

– Где он ее спрятал?!

Добежали до дома Прохина. Нашли одну штыковую лопату, одну совковую и старый тяжеленный лом. А покопавшись, и фонарь. Побежали к реке.

К реке нужно было бежать через всю деревню.

– Не мог поближе закопать! Во дворе бы где-нибудь… – ныл Толян: ему досталось нести лом.

– Не мог! – на ходу, отдуваясь, объяснял Санек. – У матери знаешь, какой нюх был? Она самогон за километр чуяла. Сразу бы нашла – и в выгребную яму.

– Это куда это мы бежим? – на дороге неожиданно возникла бабка Семеновна.

Мужики сбавили ход.

– Мы это… За червями. Завтра на рыбалку! – бодро ответствовал Колян как самый сообразительный.

– А ты кто такой будешь?

– Брат мой! На рыбалку приехал! – поддержал Толян.

– Так кто ж на рыбалку за червями впотьмах ходит? – Семеновну их отговорка не убедила.

– А ты что, Таисия Семеновна, не спишь? – перешел в атаку Санек. – Спать тебе давно пора, а не по деревне бегать да смотреть, кто куда бежит.

Семеновна обиженно поджала губы:

– Идите, идите, все одно – ничего не поймаете.

Ее слова пропустили мимо ушей.

Вышли к реке. Вдоль нее шла разъезженная тракторами дорога: справа – сама река, редкие деревья, слева – заброшенное поле, за ним – пути, а дальше – пустота, вырубленный лес. Если в деревне фонари горели хоть через один, то здесь была тьма кромешная.

– Ну, какое дерево? – сбросив лом на землю и утерев пот, спросил Толян.

Санек оперся на лопату и задумчиво почесал подбородок:

– А кто его знает… Это же когда? Сорок лет назад было!

– Как это – «кто его знает»?! Ты что – охренел? Мы че сюда бежали-то? – неожиданно напал на него пьяненький, а потому храбрый Толян.

– Ты не переживай, ты вспомни, – посоветовал Колян Саньку, снова стрельнув у Толяна «Союз – Аполлон» и закуривая.

Перекурили.

– Вряд ли батя на тот конец дороги бегал. Он где-то здесь закопал – поближе к поселку, – Санек посветил фонариком в разные стороны, а потом решительно шагнул к первому попавшемуся дереву и ткнул пальцем сбоку от него: – Здесь.

Вытянули спички: сначала выпало копать Саньку. Он поплевал на ладони и шагнул в траву под деревом. Колян с Толяном уселись на толяновский пиджак чуть поодаль, но так, чтобы удобно было направлять свет фонарика на Санька.

– Пять литров!.. – мечтательно протянул Толян. – Это и самим хорошо выпить можно, и мужиков напоить… Генку Яковлева, Иваныча, Михалыча, Леху…

– Это мои пять литров! – оборвал его мечты Санек. – Вам налью за помощь – и все! Мне его до Нового года хватит. Светите лучше! Расселись! Ни черта впотьмах не видать!

– Какой фонарик дал – таким и светим! – отозвался Колян.

Птицы смолкли, пятничного разгульного поселка было не слыхать, рыба и та не плескала. Если не обращать внимания на пыхтение и матерок Прохина, на скрежет лопаты по камням, то слышно было, какая тишина вокруг. Невидимая, впереди шуршит река да лес на том берегу нет-нет да вздохнет, ворохнется, как живой.

Колян откинулся на спину, положив руку под голову. И заметил вдруг, какие здесь, в Путейном, яркие звезды. И их так много – россыпи! И Млечный путь – во всей своей красе, от одного края до другого. А он думал, что Млечный путь видно только в детстве.

– Нет, это кранты! – выругался Санек. – Ни хрена не видно. Мне бы посветить нормально. Определиться. Я место узнаю, если со светом… А так копать – без толку.

– Был бы у меня «ижак» на ходу – можно было бы фарами посветить… – задумчиво протянул Толян.

– Я на машине, – оторвал взгляд от неба Колян.

– Етишкин кот! Че ж ты молчал?!

Подхватили лопаты и лом и побежали к Толяну на двор.

– А че мы с лопатами-то бежим? – спросил Колян.

– Кругом одно ворье! – объяснил Прохин.

Встретили по пути еще кого-то, но уже не обратили внимания. Хотя им что-то и кричали вослед.

– Ну ни хрена себе! – Санек аж три круга вокруг бумера обежал, перепрыгивая каждый раз через картофельную яму. – Ты где такую тачку взял?!

– Да клиент один на выходные в ремонт пригнал… Ну я и позаимствовал в личных целях, – Колян снова вошел в роль автомеханика.

– А… – успокоился Санек. – Ну, поехали, че ли?

Прихватили толяновскую лопату.

Приехали, нашли дерево, где копали, поставили машину.

Прохин задумчиво посмотрел на дерево:

– Не это. То поменьше было.

Колян с Толяном, с азартом схватившиеся за лопаты, растерялись.

– Конечно, поменьше, – подумав, согласился Толян. – За сорок лет оно должно было вымахать – ого-го.

– За сорок лет оно вообще должно было стать огромным… – добавил Колян.

– Посвети-ка вдоль всего берега, – сказал Санек.

Колян немного развернул машину и включил дальний свет. Большое дерево было метрах в двадцати. Прохин уверенно показал на него и решительно отправился туда с лопатой.

Поставили машину так, чтобы светила под дерево. Колян взял вторую штыковую лопату, а Толяну досталась совковая – землю отгребать. Взялись за работу.

Через двадцать минут Прохин с Толяном только разогрелись, а Колян уже начал трезветь и злиться: руки, не привычные к работе, покрывались мозолями, спину ломило. Но попросить перекур ему показалось не по-мужски. Тем более что лопаты время от времени звонко во что-то стукали, и сердце у каждого обмирало: она! И тихонечко, любовно, тут же лезли туда руками. Но это всякий раз оказывалась не бутыль.

– Ладно, перекур, – наконец разрешил Санек, и они расселись на траве.

– Больше у этого дерева копать не будем, – сделав пару затяжек, сообщил Прохин. – Там дальше еще одно большое дерево – у него, значит.

– Скоро найдем мы ее, родимую. Лежит, ждет своего часа… – мечтательно протянул Толян. – Я как глаза закрою, так и вижу ее: большую, стеклянную…

– «Ждет своего часа»! – передразнил Прохин. – Сейчас штыковой копать будешь. Не умеешь бабу приструнить – вкалывай!

– А что это Наталка-то такая бешеная? – поинтересовался Колян.

– Так это… я же как начну – так остановиться не могу, – опустил, засовестившись, глаза Толян. – Запои у меня. На работу не выхожу.

– Что же ты остановиться не можешь? Пацаны у тебя, семья…

– Надо мне. Душа просит, понимаешь? Наталка все деньги отберет, штаны отберет, чтобы из дому не убег. Я проснусь – а внутри все так и трясется, будто оборвется вот-вот. И плохо так. И стыдно, стыдно…

– Стыдно-то за что? – не понял Колян. – Ты же во хмелю всегда был тихий…

– Не знаю, за что… За себя стыдно. Так стыдно, что и глаза бы не открывал. И тут я как бухнусь на колени, прямо в одном исподнем, крестом себя осеню и молюсь. «Господи, – говорю, – раб я есть твой, и завсегда я на коленях перед тобою. Господи Иисусе Христе, прости меня грешнаго…» Надо это мне, понимаешь?

– Стыдно ему! – вклинился Прохин. – Совестливый нашелся!

Толян сник.

Колян молчал.

Санек сплюнул:

– Копать пошли.

Снова с азартом взялись за работу. И снова лопаты нет-нет да и звякали о камень. И все казалось – вот-вот, вот сейчас блеснет крутой стеклянный бок. Коляну ладони жгло немилосердно, но и бутыль найти хотелось. Первому. Вперед Прохина.

– Зря ты так с Веркой… – задумчиво обронил Толян, пыхтя и вытирая пот.

– Чего? – обрадовавшись поводу передохнуть, спросил Колян.

– Ну… Не признал ее… – Толян тоже выпрямился и оперся о черен лопаты. – У нее мечта была – тепловозы водить. Ее в техникум не взяли – баба! Двадцать лет путейщицей отработала. А все мечтала… Вот и пьет.

– Да?

– Да.

Какое Коляну дело было до чужих мечтаний? Ведь у него все сбылось. И будет сбываться долго-долго. Он даже и не мечтал ни о чем теперь.

Прохин продолжал копать, как будто за ним гнались.

– Че ты от меня хочешь? – вспылил Колян и вонзил лопату в землю по самый черенок. – Чего?

– Ничего… – пожал плечами Толян и тоже стал копать.

– Чу! Как будто где-то шумит?.. – остановился Прохин.

Остальные прислушались: и вправду тарахтел трактор. И тут же показался свет фар со стороны полустанка.

– Кого несет ночью на реку? – удивился Толян.

– Так, про бутыль молчим, – пригрозил Санек.

Но молчать было бесполезно. С подъехавшего трактора кулем вывалилась местная баба – Любка Гаврилова, жившая неподалеку от Верки.

– Толька, Сашка, а я думала, Верка брешет! А вы и впрямь самогонку искать побежали! – обрадовалась она, увидев в свете фар перекопанную вдоль и поперек землю. – А Верка как мне сказала, так я и не поверила. Не поверила, а Лешке своему сказала. А он сказал – брехня. А сам тихой сапой из дома слинял и на трактор. Вот, поганец, один хотел примазаться, – она погрозила кулаком так и не слезшему с трактора и при этих словах отвернувшемуся в сторону мужу. – Ну так эту тарахтелку за семь верст слыхать. А я думаю, брешет – не брешет, а мужа одного не спущу. Прыг к нему и намертво. Я же такая – уж ежели чего надумала, так меня не заворотить. Нашли бутыль-то али нет? А, не нашли, вижу. Так мы это – не с пустыми руками. С лопатами приехали. Где копать-то, Прохин? А то я думаю…

– Сама ты – тарахтелка! – не выдержал Санек. – Какая бутыль, какой самогон? Ты ваще че мелешь?

– А ты не хитри, не хитри, – подбоченилась Гаврилова и скомандовала мужу: – Слезай, Леха, копать будем. Мы тоже хотим…

– Это мой самогон! – снова перебил Санек.

– Ага! Значит, есть бутыль! – обрадовалась Гаврилова. – Копай, Леха.

– Мужики, – Леха спрыгнул с трактора, – может, я вам помогу?

Злой Прохин переводил взгляд с него на Любку, с Любки на Коляна с Толяном. Последние молчали, не зная, что сказать: бутыль была прохинская – пусть выкручивается.

Видя, что помощи не дождется, Санек буркнул:

– Копайте у того дерева, – махнул рукой дальше вдоль дороги и неприятно добавил: – Копай, Леха.

– Э-э нет! – снова включилась Гаврилова. – Вы только что у березки копали, а нам на рябинку показываешь. Если под березкой закопали, так и мы будем под березкой копать! Думал, проведешь нас, задарма работать отправишь да сам еще и поскалишься потом, ирод, а я… – но тут она осеклась, углядев растерянность на лице Прохина. – Так ты и не запомнил, какое дерево было? – ахнула Гаврилова. – Верно говорят: мужик – он вдаль глядит, а под носом ни черта не видит. Бутыль, бутыль! Бутыль он запомнил, а дерево – нет. Они же все разные! Тут и березки есть, и рябинки, и ольха, и даже вон там елка корявая. Так под каким батя твой самогонку закопал?

Прохин озадаченно молчал. А потом решительно выдал:

– Это была не елка!

– Уже лучше! – Коляну почему-то стало смешно: действительно, Гаврилова была права: деревья все разные, а они даже не подумали об этом.

– Че-то мне кажется, что ольхи тут раньше не было… – робко предположил Толян. – Берег сухой был, высокий, а она воду любит. Это теперича берег заболачивается – вот и ольха появилась…

– Ладно, ольха тоже отпадает, – согласился с его доводом Санек.

– Березка. Чует мое сердечко – березка! – Гаврилова прижала руку к сердцу. – Бежим, Леха, к тому дереву, копать будем, пока эти остолопы стоят как вкопанные. Что один, что второй – давно ум весь пропили. Третьего не знаю, но по морде вижу – чурка чуркой. Неужто им в руки все достанется? Беги быстрее… – они отошли, и слова стало не разобрать.

– Рябинка! – топнул ногой Прохин. – Рябинка это была.

– Че ж мы тогда полчаса под березкой копали?..

Перекопали все от березки до стоящей метрах в трех рябинки и вокруг нее. Сели перекурить.

На Коляна прибоем накатывал смех. Вроде протрезвел давно, а тянуло хихикать. Как представлял себя со стороны – мэр Великонивского района в китайском вонючем пуховике и кирзачах копает землю где-то в тмутаракани ночью – так и трясло его от беззвучного хохота. Дома от армянского коньяка нос воротит, а тут…

Толян хотел что-то сказать, но за спинами раздались голоса; мужики дружно обернулись.

Из темноты на них плыли две огромные темные фигуры. Попав в лучи фар, они превратились в двух дородных баб.

– Прохин, а Прохин, а че вы тут делаете? – подбоченилась одна, а вторая, как девочка, прыснула в кулачок.

– А вас откуда нелегкая принесла? – недовольно откликнулся тот и обратился к Коляну: – Знакомься, местные сороки-сплетницы Надька с Варькой – узнаешь?

– Как это – откуда? – заговорила вторая. – Земля слухом полнится. Клад, говорят, ищете. А у нас отродясь кладов не было. Вот и охота поглядеть, как энтот клад выглядит.

Колян вглядывался в баб, пытаясь определить возраст, сообразить, как вести себя. Но деревня быстро старит – им могло быть и сорок пять, и шестьдесят. Всяко они были старше и смутно знакомы… И вдруг Колян в ужасе узнал в говорившей Надьку – первую красавицу их полустанка. Его привезли в Путейный после первого класса, гордого – школьника! – а она уже оканчивала местную семилетку. Он тогда и не понимал ничего, только слушал, как в след ей по полустанку вился шепот: Юшина пошла… С ней тогда встречался Санек.

А теперь она стояла перед ним – бабка бабкой: морщины, корявые руки, седые волосы из-под платка. Колян зло отвернулся: хватит с него на сегодня.

Между тем оказалось, что вслед за этой парочкой подтянулись и Надькин муж, машинист Иваныч, и чьи-то дети, на которых тут же накинулась Варька, прогоняя домой.

И Гаврилова балабонит, не затыкаясь:

– А чей-то вы приперлися? Это наша бутыль, и мы ее никому не отдадим. Скажи, Прохин, никому не отдашь? А то они и лопаты притащили, и лыжи намазали. Что, Юшина, глядишь? Губу-то закатай, закатай, губа не дура, язык не лопата! А вам ваще спать пора – чья это мелюзга? А ты, Леха, копай иди, че перестал-то?

– А ну цыц! – не выдержал Прохин. – Вон все пошли! Вон! Никто вас сюда не звал!

– Э-э, хороший ты мой, ты людей не обижай, не плюй в колодец – пригодится воды напиться. Поле – не твое, река – не твоя, берег – не твой. Это все наше, наше, где хотим – там и копаем! – хитро глядя из-под выбившейся пряди, подошла к нему Надька.

– Ладно тебе, Санек, – подал голос Иваныч. – Спокон веку все вместе делали, так уж и нонче нечего свои порядки заводить.

– С каких «покон»?! Что вы все колхозом-то живете? Уже и времена давно изменились, и порядки! Идите на тот конец поля, к излучине, и копайте там сколько влезет. Под нос не суйтесь!

Колян обалдело переводил взгляд с одного на другого. И Варьку Якимову – верную подругу Надьки – он тоже вспомнил. Хотя и знал обеих мало – все ж таки разница в возрасте. И она старуха старухой. А туда же – клад им подавай, самогонку!

– Вот ведь людям ночью не спится, – не выдержав, сказал он вслух.

– Это брат мой! – встрепенулся Толян, предупредив расспросы.

– А где копать-то? – спросил Иваныч.

– Нашел, кого спрашивать! Спать шагайте, больше спишь – меньше грешишь! – снова завелась Гаврилова. – Они березку от рябинки отличить не могут. А тут, между прочим, – она махнула рукой в противоположную сторону, – еще одна березка была. Большая!.. Только ее потом мужики спилили.

– Не было тут больше никакой березки! – рявкнул Санек.

– Ах, не было?! Я ее хорошо – очень хорошо! – помню, – неожиданно Гаврилова наскочила на Прохина, – мы под ней с тобой целовались, когда ты с армии вернулся, дурья твоя пустая голова, как ты мог забыть?!

Все с интересом посмотрели на Санька, который едва подавил смешок, глядя на женщину сверху вниз.

– А говорил, что любишь! – обиженно взвыла Гаврилова и вцепилась Прохину в отвороты пиджака.

– Значит, пока я был в армии… – тихо сказал незаметно подошедший Леха.

Леха всегда был тихий и незаметный. Но жену ревновал сильно. Гаврилова, которая, казалось, не затыкалась никогда и ни при ком, вдруг потеряла дар речи. Леха молча отстранил ее, оставшись один на один с Прохиным.

Прохин излишне громко поинтересовался:

– Спятил? Сколько лет-то прошло? – и уже откровенно расхохотался Лехе в лицо: – Как будто ты не знал!

Леха взял лопату.

Услужливый Толян всунул Прохину лом. Коляну же отчаянно захотелось вломить именно Прохину.

– Люди, люди, че же это такое делается? Че же вы стоите? Смертоубийство же будет сейчас, вот вам крест, будет! – заголосила Гаврилова, ничего, впрочем, сама не предпринимая.

Леха молча набросился на Прохина. Прохин неловко отбил удар. Любка заголосила громче. В потасовку кинулись Толян с Коляном, не то помогая, не то пытаясь разнять дерущихся.

– Осина здесь была, осина! – вдруг звонко крикнула Надька, совсем как тогда, когда-то…

– А ты с кем под ней целовалась?! – взревел Иваныч, что неожиданно вконец развеселило Коляна. И тут же ему прилетело чем-то по голове.

Когда Колян пришел в себя, он почему-то был весь мокрый и от него еще сильнее разило гарью, парфюмом и потом. А над ним стояла, склонившись, Верка. Верка молчала. Молчал и Колян, глядя на нее снизу вверх.

– А ты, значит, мэром стал… – тихо сказала она.

У Коляна язык не повернулся соврать про механика: он промолчал.

– А ты че приперлась?! – на фоне неба рядом с Веркиным лицом возникла физиономия Санька со здоровенным фингалом под глазом.

Он отбросил в сторону ведро, из которого и поливал Коляна.

– Вы водочки хотели взять? Хватит, намаялись… – тем же тоном напомнила Верка, но быстро исправилась: – Водки принесла – деньги гоните! – и показала две «маленькие».

– А ну пошла вон отсюда! – Прохин ловко подхватил ее под руку и потащил прочь. – Не нужна нам твоя водка! Нам и без твоей водки, знаешь, как хорошо?!

– Не нужна, не нужна! – фальцетом выкрикнул Толян с таким же фингалом, как у Прохина, и с глазами, полными – хоть плачь – сострадания, кинулся к Коляну.

Колян сел, а потом, слегка покачнувшись, с помощью брата, встал. Затылок ломило. У березки с видом победителя сидел тоже изрядно потрепанный Леха, а вокруг, как курица, кружила Гаврилова. Надьки и Иваныча не было.

– Че ты к бабе привязался! – вступилась за Верку Варька. – Вам-то че – нажрались, протрезвели, а ей – в тюрьму?

Санек обернулся к ней, и Верка тут же вырвала руку, отошла в сторонку и замерла там, едва видимая во тьме.

– Ты не понимаешь! – кинулся за ней Толян. – Ты думаешь, нам выпить нужно, да? Нет! Нам не водка нужна. Это – не выпить, это – мечта, понимаешь? Взять и вот так, запросто, выкопать пять литров самогона. Думаешь, мы тебе мечту на водку променяем? Мечту?!

– Вы вообще не там копаете, – спокойно сказала Верка. – Прохин не видел, как его батя закапывал бутыль.

– Ты как будто видела! – крикнула из-под березки Гаврилова.

– Я – нет. Михалыч знает. И это – совсем не у речки, – пояснила та и как ни в чем не бывало ушла.

– И правильно, что баб не берут машинистами! – зачем-то крикнул ей вслед Санек.

– Поедем за Михалычем? – спросил Колян.

Михалыча дома не было.

– А где он может быть в два часа ночи? – удивился Колян и посмотрел на всех, ни к кому конкретно не обращаясь.

Все замялись.

– Пойдем, че ли, у Семеновны спросим? – робко махнул рукой в сторону соседнего барака Толян.

– В два часа ночи? – уточнил Прохин.

– Но ведь совсем ничего осталось-то! – взмолился Толян. – Только Михалыча найти – и, почитай, в руках она уже у нас, бутыль-то.

– Ой, вот сейчас нам Семеновна и пропишет по первое число! Откуда ж ей знать, где Михалыч по ночам шлындает? Она что ему – надзиратель, что ли? – завела свое Гаврилова, но сама же побежала к соседнему дому и воровато замерла под окном. – Спит, поди?

– Спит! – хохотнул Санек. – Да ты своими воплями весь полустанок взбудоражила!

И тут же в окошке Семеновны вспыхнул слабый огонек.

– Семеновна! Выходи! Дело срочное есть! Особой важности! – забарабанила в стекло Гаврилова.

– Это чтой-то у вас за дело тако? – демонстративно кряхтя, вылезла на крыльцо Семеновна в рабочем пиджаке, накинутом на ночную рубашку, и в галошах.

Прохин попытался объяснить, но Гаврилова легко перебила его и затараторила:

– Михалыч не знаешь где? Срочно, до зарезу нам нужен. На тебя одну, спасительницу нашу, вся и надежда!

– Михалыч, значит, нужон? – нехорошо прищурилась Семеновна. – А вот возьму и не скажу вам, где он. Вот энти вот, – она кивнула в сторону Коляна, Толяна и Прохина, – тоже мне не сказали, зачем на ночь глядя на реку бегали. Понаврали с три короба и хоть бы хны. Только я и без вас знаю, какое у вас дело на речке было.

Семеновна гордо вздернула остренький подбородок.

– Ну и какое? – угрюмо спросил Прохин.

– Бутыль самогона вы выкопать надумали, которую батя твой от матки упрятал. Так-то.

– Семеновна, будь человеком… – взмолился Толян.

Колян вдруг почувствовал какое-то небывалое родство с братом. И испугался.

Гаврилова приплясывала вокруг Семеновны, болтая без умолку, просила, угрожала, настаивала, умоляла – изводила весь свой репертуар, но, кажется, задарма. А Колян стоял, совершенно сбитый с толку, и смотрел на брата. Бутыль нужно было найти во что бы то ни стало.

– Кукиш! – старушечьим фальцетом выкрикнула напоследок Семеновна и громко захлопнула за собой дверь.

– Нет, ну что это такое?! – громко возмутился за всех Санек и уселся на скамейку под окнами Семеновны. – Обмозговать это нужно, – и молча показал «маленькую».

– Где взял?! – обрадовался Толян и попытался выхватить бутылку, но Прохин не дал.

– У Верки из кармана свистнул, – с гордостью пояснил Санек, самолично выбил рукой о дно пробку и громко заявил: – Она у нас все равно спать спокойно не будет! – а потом с удовольствием приложился к горлышку.

Передал Толяну, примостившемуся рядышком.

Бутылку выхватила Варька:

– Хватит вам!

Помедлила и неожиданно отхлебнула сама, закусив лучком с грядки.

– Я ведь тебя узнала. Колька ты. Колька Абрамов, – важно сообщила Варька Коляну.

Колян забрал у Варьки бутылку и хорошо приложился. После отдал, наконец, в мучительные объятия Толяна.

– Варька, Варька… – вздохнул Колян, уселся на крылечко и почему-то подумал про Михалыча: «Странная какая человеческая жизнь получается: сорок лет ждать каких-то шишек – и дождаться. А может, это и правда, жизнь, прожитая не зря?»

К нему подсела Варька и по-свойски обняла его.

– Твой-то где? – спросил Колян.

– А-а… – неопределенно-грустно махнула рукой Варька.

Бутылка прошла круг: Варька, Колян, Толян, Гаврилова, Леха – и вернулась к Прохину, который грустно посмотрел внутрь и демонстративно закинул ее в палисадник.

– А ведь Михалыч когда-то сватался за Семеновну… – вздохнула Варька. – А она замуж за Евдокима выскочила. Он ростом был повыше.

– Ну и дура, – сказал Толян, закуривая.

– А где Евдоким? – спросил Колян, снова стреляя у Толяна сигарету.

– Где, где… – пожала плечами Варька, – на кладбище, где еще?

– А может, не поздно? Им… того… – прикинул Колян, как будто ему было какое-то дело до этих людей: Семеновны, Михалыча…

– Поздно! – отрезал Санек.

Всем почему-то стало грустно.

Но погрустить не успели, потому что в окно высунулась Семеновна:

– Экие вы олухи, да господь с вами. Скажу я вам. Вы, верно, все мозги пропили, раз не кумекаете.

Все дружно обернулись. Но Семеновна тут же окошко захлопнула.

– Не понял! – крикнул Прохин, остальные переглянулись.

– Может, она тоже… ку-ку? – устало предположил Колян.

– Они тут все – ку-ку, – сказал Леха, как нечто само собой разумеющееся, и поправился: – Мы все.

– Я… – возмутился было Санек, но…

На крыльце появилась Семеновна, переодевшаяся и с лопатой.

– Это ты че? – не веря глазам, спросила Гаврилова.

– А че? А ниче! Берете меня с собой – али как?

– Берем-берем! – быстро заверил ее Толян.

– Южный пришел. А Михалыч всегда таскался на поезда…

Договорить ей не дали.

Толян, Колян, Варька и Прохин в едином порыве запрыгнули в машину, Колян рванул с места. Следом загрохотал трактор, в который Гаврилова с Лехой втянули Семеновну.

Долетели как на крыльях. Обежали станционное здание и выскочили на платформу. Колян присел – голова закружилась – передохнуть на едва живую скамейку, а Прохин уже по междупутью тащил Михалыча. У Коляна почему-то громко ухало сердце, которому вторил барабаном работающий дизель «Машки», стоящей неподалеку.

– Конечно, не у реки, – простодушно согласился Михалыч, поравнявшись с компанией. – Он же железнодорожник был, батя твой, вот и закопал у путей. Под деревом, но на другой стороне поля.

– Твою мать! – выругался Санек.

– Я так и знала, так и знала! – завелась Гаврилова.

– Замолчи, – вдруг внятно сказал Леха.

Любка изумленно замолкла.

Мимо нее шумно проскочил Толян и едва не расцеловал Михалыча:

– Теперь-то мы ее точно найдем, родимую!

– Найдем, найдем! – выскочил из тепловоза радостный Иваныч и быстренько пристроился к компании.

Добрались до путей за полустанком по другую сторону поля.

– У какого пикета? – по-деловому осведомился Толян, разглядывая единственный сохранившийся полусгнивший столбик, обозначавший стометровки.

Михалыч только руками развел, виновато улыбаясь.

– Березка, вон она, березка! – бодро крикнула Гаврилова. – Леха… Леха, как ты думаешь, там?

Леха кивнул, и все сорвались с места, подхватив лопаты, толкая друг друга, рванули по насыпи, по заросшей, запаршивевшей пашне, теперь уже просто по земле, вперед.