Текст книги "Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ)"
Автор книги: Анна Кувайкова
Соавторы: Юлия Созонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Зато вернулись мысли о насущном. То, что Толик нашел адвоката ситуацию, конечно, улучшило, но не намного. Разведка боем, проведенная в родном доме дала не самый обнадеживающий результат. Моя многоуважаемая и обожаемая, в переносном смысле, конечно же, мамочка уже обживала нашу когда-то общую жилплощадь. И то, что я ее всеми правдами и неправдами выписала оттуда лет пять назад, нисколько не смущало Оксану Германовну Воронову. Ведь это происки ее бывшего мужа, не иначе!
Выпрямившись, я откинулась на спинку стула, покачивая ногой в такт бессмертной композиции Наутилуса «Взгляд с экрана». Она была мила и приветлива. Она очаровала всех соседей и мамочек с детьми во дворе. Она охала и ахала, встречая старых знакомых, и всем твердила одну и ту же байку о несправедливом заточении в лечебнице. О том, как ее жестоко травили и собственная дочь, вы только вдумайтесь – дочь, пошла против нее, приняв сторону козла-отца.
Тихий треск и стук оповестил о том, что карандаш, взятый в руки в попытке успокоиться, благополучно сломан. А пальцы сжаты в кулаки так, что побелели костяшки и жутко хочется ударить со всего маху по ближайшей твердой поверхности. Останавливало только то, что я быстрее получу перелом чего-нибудь, со своей-то везучестью, чем что-то изменю.
Криво усмехнулась, качнув головой. Маман превзошла саму себя. Она врала так вдохновенно и так убедительно, как у нее не получалось даже во время ломки. И самое страшное, что она искренне верила во все что говорит…
А вместе с ней верили и другие. Нет, большая часть, те, кто видел, что она творила и как, только головой качали в ответ на все эти россказни. Но было и воинственное меньшинство, да. Состоящее из разведенок с детьми, матерей-одиночек и просто обиженных мужчинами баб, готовых посадить на кол весь противоположный пол только за то, что они существуют. Таких зацикленных на чем-то своем было не так уж много, вот только пытаться их образумить или разуверить никто не спешил.
Потому что это было бессмысленно. Да и старый добрый принцип «Моя хата с краю, ничего не знаю» работал всегда и везде. Кому интересно, что ее приступы и ломки только чудом не стоили жизни ни мне, ни Даньке? Кого волнует, что ее мнимая адекватность хуже реального психоза? Кому есть дело до того, как сопливая девчонка выживала с маленьким ребенком на руках и чего ей это стоило?
Тихо хмыкнула, украдкой разглядывая обломок карандаша в руке. Увы, говорить и агитировать может каждый. Дайте только повод устроить народные волнения, а желающие всегда найдутся. Но как только дело доходит до реальной помощи…
О-о-о, вот тут-то ты и понимаешь весь смысл фразы «Своя шкурка ближе к телу», да. Мне повезло, что у меня рядом был Череп и компания. Парни и в лучшие времена не тянули на армию спасения и ни разу не Мать Тереза по репутации и поведению. Но они были рядом тогда и помогают мне до сих пор. За что я их искренне и совсем по-детски обожаю. Хотя мысль о том, что по сто пятой статье не так уж много и дают, все-таки посещает меня периодически.
В конце концов, у парней потрясающая способность выводить меня из себя. И в отличие от той же банды хаски, у них нет бездны мохнатого обаяния, что бы я закрыла глаза на все их проделки. Да и мило улыбающегося непутевого хозяина в комплекте не прилагается!
– Воронова! – грозный оклик преподавателя чуть не довел меня до икоты, инфаркта и падения со стула на пол. Но мой возмущенный взгляд не возымел особого эффекта. Константин Вениаминович только коротко усмехнулся, постукивая кончиком ручки по журналу. И буркнул недовольно. – С вещами на выход. Там вас ждут, а зачет вы уже получили.
– А…
– Мирослава, не испытывайте мое терпение и нервы, – господин Топорков, всемогущий бог экономики и растратчик студенческих нервов, кивком головы указал на стопку зачеток у себя на столе. – Ваши одногруппники сделают это за вас. А теперь будьте так любезны… Сгиньте с глаз долой, пока я не передумал насчет вашего «автомата».
Угроза прозвучала весьма недвусмысленно. А зная привычку Топора всегда выполнять свои обещания, невзирая на обстоятельства и последствия, к которым его действия приведут (ну не на одной же фамилии ему такое прозвище дали!), злоупотреблять его терпением последнее дело. Так что, обменявшись с ребятами понимающими взглядами, я подхватила сумку и выскользнула из аудитории.
Свирепые взгляды, пытавшиеся пробуравить во мне дырку, я стойко проигнорировала. Правда, сделала мысленную пометку запастись успокоительным, с повышенным содержанием алкоголя в нем. Потому как чует моя печень, без ударной дозы коньяка я сплетни про меня и господина Топоркова точно не переживу. А то, что они будут, это и к гадалке ходить не надо!
Достаточно поглядеть на женскую часть группы, чьи лица прямо-таки святились святой уверенностью в том, что если мировое зло и существует, то я его прямое воплощение. Интересно, Топорков будет мужем номер шесть или посоперничает с куратором за первое место в подпольном тотализаторе?
Весело фыркнув, я вывалилась в коридор, от души саданув дверью кабинета. Что бы тут же споткнуться, фигурально выражаясь, об холодный, циничный взгляд мужчины, стоявшего у окна напротив. А рядом с ним…
– Славочка, солнышко, вот ты где!
– Здравствуй… – медленно проговорила, неосознанно делая пару шагов на встречу. С трудом давя дикое и трусливое желание вернуться обратно в аудиторию. И плевать, что на такой демарш выдаст наш Топор. – Мама. Давно не виделись…
– Ох, и не говори, солнышко, – сладкая улыбка на светлом лице казалась чем-то до жути не уместным. Особенно, если знаешь, что она может творить, улыбаясь вот так, нежно и одухотворенно.
Тонкие, прохладные пальцы коснулись моей щеки в невесомой ласке. А я замерла под ее пристальным взглядом, как кролик перед удавом, чувствуя, как в груди ворочается что-то темное и злое. Что-то, оставшееся еще со времен уличных драк и разборок, в которые я вместе с бандой влипала с завидной регулярностью. Что-то, что недвусмысленно намекало на неплохую возможность посмотреть, насколько хорошо я усвоила тот борцовский захват, не так давно показанный мне Черепом.
Что-то, что было совсем не против услышать звук ломающихся костей и увидеть гримасу боли на этом еще таком молодом лице. Что-то, что ненавидело эту женщину всей душой и плевать хотело на то, сколько времени уже прошло. Время ведь не лечит.
Утверждая обратное люди врут, в первую очередь самим себе.
– Славочка, а как там Даня? – вопрос был закономерным и логичным, вполне себе ожидаемым. И все равно прозвучал, как издевка, особенно от этой женщины.
Я вздрогнула, дернувшись, как от удара, и убрала ее руку от своего лица, поморщившись от непередаваемого чувства омерзения, вызванного такими прикосновениями. И холодно усмехнулась, скрестив руки на груди в неосознанном защитном жесте:
– Лучше, чем было. И уж точно лучше, чем могло бы быть, останься ты рядом. Зачем пришла? В родительские чувства, увы, не поверю.
– Славочка, нельзя так разговаривать с мамой, ну ты чего? – очередная попытка потрепать меня по щеке оказалась провальной. Я отошла в сторону, всего на пару шагов, что не мешало продолжать разговор, но не давало ко мне прикоснуться. – Слава, солнышко… Не расстраивай меня, пожалуйста.
Я на это только хохотнула. Нервно так, зажав рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос. И глубоко вздохнув, переспросила, дрожащими пальцами заправив за ухо прядь волос, выбившуюся из хвоста:
– Иначе что, мам? Тебе не кажется, что я уже вышла из того возраста, когда меня можно и нужно было воспитывать, нет? Мне двадцать шесть мама, – горькая усмешка сама собой растянула губы. Я качнула головой, не весело улыбаясь. – Ты опоздала со своим воспитанием почти на десять лет. А теперь оно, извини, уже не актуально.
– Мирослава… – мать сощурилась, явно намереваясь исправить очередное несоответствие между собственной сюрреалистичной картинкой идеальной семьи и суровой реальности, о которую она разбилась.
Правда, провести воспитательные меры ей не дал, как это ни странно, ее спутник.
До этого момента хранивший нейтралитет и только скользивший по мне внимательным, цепким, оценивающим взглядом.
Это был мужчина лет сорока, может сорока пяти. Высокий, худощавый, но окруженный какой-то тягостной аурой подчинения что ли? С аккуратной, окладистой бородкой и светлыми волосами, зачесанными назад. В приталенном пиджаке спокойного, серого цвета и брюках на тон темнее. Он опирался на узкую трость из красного дерева и улыбался так, мягко поддерживая мою мать под локоток, что догадаться, кто это труда не составило.
Месье адвокат свой собственной, неповторимой персоной.
– Оксана, солнышко… Не делай глупостей, – еще одно мягкое прикосновение к плечу и мать расслабленно улыбается, отступая в сторону. Мужчина же сделал шаг вперед и протянул мне белый прямоугольник визитки, ловко вытащив его из нагрудного кармана. – Меня зовут Эрнест Степанович Альцгорд, я являюсь адвокатом вашей матери, Мирослава. И мы были бы не прочь обсудить с вами мировое соглашение до того, как делу будет дан полный ход.
– Простите… – повертев в пальцах визитку, я недоуменно посмотрела на мужчину, склонив голову набок. – О каком соглашении идет речь?
– О мировом и досудебном, Мирослава, – любезно пояснил адвокат. Снисходительная улыбка на его лице вновь всколыхнула что-то темное в моей душе. Ноя лишь стиснула руки в кулаки, сминая белый прямоугольник и хмуро глядя на этого Альцгольда. – Сомневаюсь, что вам по силам тягаться с нами в суде. Уж не обессудьте, ваше финансовое положение не благоприятствует долгим судебным тяжбам и оплате услуг хорошего адвоката, включая все возможные издержки. Поэтому я, как человек, представляющий интересы истца, настоятельно советую вам принять все наши условия.
– Вот как… – чуть помедлив, заставила себя стоять прямо, не горбится и даже виду не подавать, какой безысходностью душат меня все его слова. И, едва заметно поморщившись, я все-таки полюбопытствовала. – И что же включает в себя ваше… Досудебное соглашение?
– Все очень просто, Мирослава, – улыбка стала чуть шире. Эрнест Степанович непринужденно поправил галстук и вновь сжал локоть своей подопечной, удержав ее от ненужных и неосмотрительных действий. И самое странное то, что она послушно закрыла рот, отступив в сторону.
А адвокат, не замечая моего подозрительного взгляда на его клиентку, продолжил говорить:
– Вы отказываетесь от опеки над братом в пользу своей матери. Предоставляете свое согласие на прописку и проживание в вашей общей квартире и активно содействуете в восстановлении родительских прав вашей матушки… Ну и платите алименты, конечно же.
– Стесняюсь спросить, с какого ху… – запнувшись, я все же смогла проглотить нецензурные слова, так и вертевшиеся на языке. И переформулировала вопрос, максимально корректно. – В смысле, с чего это?
– Ну как же, Мирослава? Именно вы поспособствовали тому, что бы ваша мать оказалась в больнице на незаконных основаниях, я думаю, вполне очевидно, что такое требует компенсации. Как материального, так и морального вреда, – еще одна снисходительная усмешка на лице мужчины была полна осознания собственного превосходства. И, словно этого было мало, Эрнест Степанович не преминул напомнить мне о моем же незавидном положении в этой борьбе. – И помните, Мирослава. Не смотря на все ваше желание, у вас нет ни сил, ни средств, ни хоть каких-то связей, что бы выйти на открытое противостояние. Так что мой вам, бесплатный, совет… Примите все условия соглашения и не пытайтесь ничего изменить. Вам же лучше будет.
Первым порывом было просто и не затейливо врезать по роже. От души, как парни учили и тренировали, ставя удар, что бы я всегда могла за себя постоять если что. Но сжав кулаки так, что побелели костяшки, я с минуту молча пялилась на мужчину. Чувствуя, как меня неумолимо пробивает на нервный смех, с привкусом долбанной, точно сейчас не нужной истерики. А еще я вдруг четко поняла, почему этот Альцгольд выбрал именно мою мать.
Они безумны. Оба. Нет, не в плане диагноза или поведения, точно нет. Они безумны в глубине души, в своем характере и желаниях. И взгляд у адвоката подходящий, лишенный даже намека на человечность и осознание, что ты творишь и для кого. Вот такая вот фигня…
Не выдержав, я коротко хохотнула, покачав головой. И тихо, очень медленно, с расстановкой проговорила, даже не пытаясь сдержать души своей порывы:
– А не пойти ли Вам, Эрнест Степанович, в пеший эротический тур, м? Вместе с вашим соглашением, судом и этой самой тварью, назвать которую матерью – это ох как польстить всем психическим больным женщинам разом?!
– Мирослава, очень необдуманно с вашей стороны…
– О, поверьте, все очень даже обдуманно. И поступать я буду так, как сама сочту нужным, – я перебила мужчину, чувствуя, что меня банально и совершенно не по-детски начинает нести. А останавливаться и замолкать у меня нет ни сил, ни хоть какого-то желания.
Так что отмахнувшись от адвоката, я сделала шаг вперед и ткнула пальцем в грудь матери, и почти со слогам тихо прошипела:
– На хрен. Идите. Оба. На хрен! Я не отдам тебе Даньку, не пущу в наш дом и нашу жизнь, и уж точно не собираюсь платить тебе какие-то деньги. Жизнь с тобой была гребанным Адом для нас обоих. Чертовым, гребанным Адом! И я не знаю, что ты себе там на придумывала… Но дважды я на эти граблю не встану! Так что… – вновь отстранившись, я с трудом удержалась от того, чтобы не плюнуть ей под ноги и выдохнула. – На хрен. И тебя и твоего, мать вашу, адвоката!
Наверное, не стоило поддаваться эмоциям и вестись на эту провокацию. Наверное, не стоило подходить так близко, да. Но как говорят в народе, знал бы прикуп – жил бы в Сочи. И увлекшись разборками с покорно хранившей молчание матерью, я совершенно упустила из виду ее спутника. А зря, как оказалось.
Когда этот Апьцгольд оказался прямо передо мною, я так и не поняла. Но он вырос как черт из-под земли, загородив собою свою подопечную. И ухватил меня за плечо до того, как я успела хоть что-то понять. Да так сильно, что я чудом не взвыла от боли, сознательно причиняемой сильными, узловатыми пальцами.
Что бы тут же задохнуться, когда металлический набалдашник трости обжег подбородок, впиваясь острым концом в кожу и заставляя поднять голову, глядя прямо на мужчину, стоявшего слишком близко ко мне.
– Нельзя быть такой глупой и самонадеянной, Мирослава. Суд вы не выстоите. Защитника не найдете, да и как я уже говорил, оплатить его услуги вам явно не по карману, – тихий, проникновенный голос пробирал до костей, вымораживал душу и сковывал тело. В сочетании с убийственно бесстрастным взглядом было действительно страшно. Только я по дурости, а может еще по какой причине, глаз не отводила, сжав зубы. И втайне радовалась, что на парах в этом коридоре никого не бывает почти.
Честно говоря, становиться главным фигурантом всех сплетен, не смотря на всеобщую уверенность в обратном, не предел моих фантазий.
– Я, может, глупа и самонадеяна… Грешна, не каюсь, – к моей радости, голос даже не дрогнул, хотя внутренности свернулись узлом от предчувствия скорых и весьма болезненных люлей. Увы, интуиция в этом случае ни разу не подводила точно. Так что, глубоко вздохнув, я нашла в себе силы криво улыбнуться и договорить. – Но не вы с ней жили. Не вы выживали и собирались свою жизнь по кусочкам… И не вам меня судить.
Наступившая тишина оглушила, на пару секунд, не более. А затем адвокат тихо усмехнулся и медленно, растягивая гласные, протянул, замахнувшись для удара:
– Строптивость вам не к лицу, Ми-рос-ла-ва…
Наверное, стоило врезать ему ногой и сбежать. Наверное, надо было сделать хоть что-то, а не стоять как дура и не ждать, чем это все закончится. Но почему-то я не шевелилась, краем глаза наблюдая за тем, как опускается рука, раскрытой ладонью ко мне. И даже почти не вздрогнула от удара, обжегшего щеку.
Поморщилась только, машинально слизнув каплю крови из рассеченной чужой печаткой губы и улыбнулась, склонив голову набок:
– Так теперь действуют адвокаты? Вот уж не знала, господин Альцгольд, вот уж не знала.
– Ах ты…
– Я говорила, что с ней надо пожестче, Эрнест, по-мужски, – кротко заметила мамочка, наблюдавшая за происходящим с блаженной улыбкой на губах. Ее глаза светились фанатичным блеском и настоящим, каким-то безумным удовольствием. – Но будь осторожнее, дорогой. Не испорть свой костюм. В химчистках нынче одни неумехи работают…
Я на это только коротко хохотнула, морщась от боли, но продолжая улыбаться. Похоже, я была права, когда говорила, что они нашли друг друга. У милейшего адвоката, оказывается, под маской внешней благопристойности скрывается та еще гниль. И я бы обязательно восхитилась их умением обманывать окружающих, пряча свое безумие под фальшивой маской вежливости, если бы не пальцы, сжимавшие мое плечо так, что явно останутся синяки.
– Ну да, мамочка… Ты прямо эксперт в воспитании детей, – хмыкнула, морщась от боли в губе. – А вам, господин Альцгольд, стоит лучше себя контролировать. Неизвестно, на кого в следующий раз нарветесь.
– Вы мне угрожаете, Мирослава? – от того, как он произносил мое имя, у меня к горлу подкатывала горько-вязкая тошнота. Но взгляда я все же не отводила, да. И не знала, чем обернется весь этот разговор, в тайне надеясь, что кто-нибудь выглянет в коридор.
Плевать на сплетни, тут свою жизнь бы спасти и психику. Потому как находясь рядом с этой парочкой я просто физически ощущала, как мой собственный ум медленно заходит за разум. И ничего хорошего это не сулило, никому, определенно…
– У вас интересные методы работы, господи Альцгольд. Не получилось договориться, решили действовать силой? – приятный, очень знакомый голос, с легкими вкрадчивыми нотками раздался как гром среди ясного неба, нарушив вязкую тишину, повисшую в коридоре. – Мило, не спорю. Но не практично. И уж точно не соответствует старой, доброй букве закона. Той самой, которой вы так яростно пытаетесь следовать.
Легкие шаги за спиной заставили меня сначала испугаться, потом обрадоваться, потом снова испугаться. А уж когда чужие руки обняли меня за талию, притягивая к широкой груди, я и вовсе попыталась вырваться. Пока не почувствовала ставший уже родным запах мужского парфюма. А все тот же до жути знакомый голос, не менее вкрадчиво то ли попросил, то ли приказал замершему на месте адвокату:
– А теперь будьте любезны, господин Альцгольд… Уберите руки от моей невесты. В противном случае, у вас будет самая впечатляющая по своей недолговечности карьера адвоката в мире. Я понятно говорю?
Глава 11
Что такое брак? Это союз двух любящих, ну или хотя бы симпатизирующих друг другу людей. Во всяком случае, так его понимает большая часть общества. Но вот меньшая его часть вынуждена рассматривать институт брака, как инструмент достижения собственных целей. Исключительно только бизнес, господа. Ничего больше.
Увы, Эрик Кальянов был ярким представителем этого самого меньшинства. И если уж быть откровенным, то о женитьбе может и задумывался, но не в ближайшую пару лет точно. Нет, он прекрасно понимал, что ему предстоит пережить это грандиозное мероприятие и даже составил примерный образ будущей спутницы. Дочь партнера по бизнесу или просто нужного и влиятельного человека, на выбор. Симпатичная (если повезет), достаточно умная, чтобы не надеяться на любовь с первого взгляда и жесткая, чтобы сохранить их брак, не смотря ни на что.
И да. Никаких лишних эмоций. Они не позволительная роскошь, когда речь идет о семейных капиталах. К тому же, брак – это сделка на определенных условиях, нарушать которые не выгодно ни одной из сторон.
Эти прописные истины старший сын семьи Кальяновых знал чуть ли не с пеленок. Знал, понимал, принимал, осознавал важность происходящего и…
Сам не заметил, как легко и просто легло слова «невеста» в адрес совершенно определенной девушки. Не подходящей ни под один из параметров (исключая внешность, ум и умение дать в глаз, когда оно того требуется), н имеющей ничего за душей, кроме вечного невезения и неуемного оптимизма. Состоящей из сплошных и бесконечных «не». И все равно, единственной, кто мог ею стать.
Правда, была пара нюансов, о которых Эрик предпочитал не думать, до поры до времени. Например, о том, как на его заявление отреагирует сама Мирослава. И судя по тому, как выразительно она отстукивала кончиком деревянной указки какой-то марш, подозрительно смахивающий на похоронный…
Зря он был так опрометчив, ох зря.
– Что это было? – наконец, поинтересовалась Мирослава, крутанувшись на скрипящем компьютерном кресле вокруг своей оси. И так красноречиво на него посмотрела, словно мысленно уже успела своего «жениха» не только расчленить, но закопать и скромно отпраздновать это неблагодарное дело.
Не удивительно. В коридоре немедленной расправе помешали нечаянные свидетели и звонок, оповестивший о начале большой обеденной перемены. Пришлось Мире проглотить все, что вертелось на языке и хватать его за руку, в срочном порядке ища место для уединения. А пока они лавировали между студентами, девушка успела чуть-чуть остыть, чуть-чуть подумать и…
Явно вспомнить три-четыре не самых гуманных способа добычи информации. Старая, добрая указка советских времен, выполненная в технике монументализма, как бы весьма недвусмысленно на это намекала, да.
– Что именно? – на всякий случай уточнил Эрик, стараясь все-таки не улыбаться слишком уж широко. Хотя удержаться от этого было невозможно. Мирослава в состоянии тихой, мирной ярости была просто…
Очаровательна. А еще опасна, непредсказуема, мстительна и эмоциональна. Но все равно, о-ча-ро-ва-тель-на. Если не брать во внимания тяжелые и острые предметы в ее руках. Эрик понятия не имел, кто учил ее кидаться, но судя по тому, что Мирка промахивалась в двух случаях из пяти, он был тем еще снайпером.
Хорошо еще она отвлеклась на первокурсника, решившего польстить своим вниманием главе студенческого совета и открывшего дверь в кабинет с ноги. Рык «В деканат дверь так открывать будешь!», подкрепленный теннисным мячиком, прилетевшим аккурат в лоб, наглядно продемонстрировал несчастному, как ему тут «рады».
– Эрик, солнце мое кудрявое… Не лохмать мне Сеню, его и так весь деканат побаивается. Пороги там солью засыпает, когда сарафанное радио оповещает о его внезапном появлении, стратегический запас святой воды и серебряных распятий обновляет… – Мирослава тихо фыркнула, продолжая буравить его недовольным взглядом. – Но Сеня – это Сеня, у него хоть справка от психиатра имеется. А вот какие у тебя оправдания я бы очень хотела узнать… И поподробнее, поподробнее, пожалуйста!
Эрик скорбно вздохнул, окончательно придя к выводу, что упоминание незнакомых мужчин, явно близко знакомых с Мирославой, ему не нравится. Даже больше, оно его как-то по особенному нервирует, вынуждая всерьез задуматься о приобретении лицензии на отстрел всех этих неопознанных личностей.
Глупо конечно, но когда ревность была логичной и адекватной-то? Тем более, учитывая, что сама девушка отрицает даже намек на что-то вроде романтических чувств между ними?
– Ну-у-у? – настойчиво протянула Мира, поддавшись вперед. И сощурилась, вкрадчиво так проговорив. – И не пытайся уйти от темы, кудряшка моя. У меня за сегодня столько интересного произойти успело, что я как бонусная карта в черную пятницу: готова к раздаче очешуительных бонусов всем и сразу!
Последнее прозвучало так весомо, что проигнорировать было просто невыносимо. И Эрик, тщетно пытаясь скрыть улыбку, обезоруживающе (как он искренне надеялся) улыбнулся, разведя руками:
– Даже в мыслях не было.
– Угу-у-у… – недоверчиво хмыкнув, Мирослава выразительно вскинула бровь, скрестив руки на груди.
Жест вышел чисто машинальным, привычным и неприятно резанул по душе. Парень, может и не был гуру в психологии, но кое-что понимал. Пришлось учиться читать людей, хотя бы по отдельным, поверхностным жестам, чтобы не попасть впросак. И глядя на позу Мирославы, Эрик мог только досадливо поморщиться. Она неосознанно, раз за разом, пытается от него отдалиться, закрыться и не подпустить к себе.
Это, если уж совсем честно, было обидно. Оправданно, да. По сути, они – чужие люди, ничем друг другу не обязанные. Но все равно обидно. Вот так вот нелогично, абсурдно и совершенно по-детски
А еще он не имели ни малейшего представления о том, что ж ответить на такой крамольный вопрос. Нет, Эрик знал, почему так сделал. Даже по пунктам мог бы расписать всю цепочку причин и следствий, еще и выводы частичные привести, со скидкой на отсутствие мнения второй стороны. Но что-то ему подсказывало, что такую правду Мирослава не то, чтобы не примет…
Не оценит так точно. Инстинкт самосохранения все-таки давал о себе знать, хоть и с явными перебоями в своей работе. И что-то не тянуло его получать те самые, заявленные бонусы, вот никак.
– М-м-м… – задумчиво протянув, Кальянов решил пойти по пути наименьшего сопротивления. Говоря проще – не соврать, но очень талантливо недоговорить. Главное, потом не путаться в собственных показаниях. – Один мой хороший знакомый спонсирует этот филиал. И ректор запросил крупную сумму денег, но вот обоснование просьбы как-то не предоставил. Согласись, подозрительно выглядит, да? – дождавшись медленного кивка, в знак согласия, парень едва заметно пожал плечами, продолжив. – Ну вот меня и попросили глянуть, стоит игра свеч или все-таки нужно намекнуть господину ректору на, скажем так… Некое подобие совести. Если у него она есть, конечно же. Увы, в нагрузку досталась экскурсия, добровольный провожатый потерялся по дороге, а я… – тут Эрик чуть насмешливо сощурился, стараясь говорить как можно спокойнее. Хотя до сих пор в голове порой вспыхивали очень уж красочные картинки дальнейшего разговора с так называемым адвокатом. – Я засмотрелся на творчество местных художников. И, как оказалось, очень вовремя решил повернуть за угол. Ну очень вовремя…
Мирослава на это поморщилась, неосознанно потерев плечо и основание шеи. Молодой человек, глядя на это, только улыбнулся еще шире. Старательно давя вспыхивающую в душе ярость, смешанную с ненавязчивым желанием размазать чью-то морду лица по ближайшей вертикальной поверхности.
И причины тут были не только в чувствах, связавших его с этой девушкой. Увы, нет, хотя они и были определяющим фактором во всем, что он делал, и будет делать дальше. Но все же, есть и кое-что еще.
Мир бизнеса имеет две стороны. Есть те, кто добывает свой капитал относительно честным трудом, а есть те – кто решает получить прибыль, быстро, без проблем и особых затрат. Сам Кальянов пребывал где-то серединка на половинку. Как и большинство своих знакомых, он предпочитал действовать легально, хотя знал и умел работать как с позиции силы, так и не самыми законными методами. Хочешь жить, умей вертеться, как говорится. И принципами порою вполне можно поступиться.
Если результат оправдает заплаченную за него цену. Вот только…
Господин Альцгольд был фигурой интересной и известной, в определенных кругах. Он считался жестким, циничным и лишенным любой морали адвокатом, через руки которого прошли десятки, сотни дел. И все они были так или иначе связаны с имуществом или финансовыми обязательствами, сулившими неплохую прибыль. Большая часть была выигрышными, в меньшей господину Альцгольду не везло. Но даже это было не так интересно, как то, что истцов по ним, как и ответчиков, заявленных в зале суда, после процесса далеко не всегда удавалось найти.
Живыми, во всяком случае, точно. А сколько неопознанных тел так и осталось похороненными за счет государства, история, как всегда, умалчивает. Не пойман, не вор. Да и без доказательств, кто ж посмеет предъявить уважаемому адвокату какие-то обвинения?
О, господин Альцгольд был хорош во многом. В запугивании, манипуляциях, лжи, блефе и подделке документов… Перечислять его таланты можно до бесконечности, если они, конечно же, хоть кого-то тут интересуют. Исключительный человек, умевший приложить руку так, что все знали чья это вина, а доказать ничего не могли.
Впрочем… Тут Эрик тихо хмыкнул, сам не осознавая насколько жуткой вышла эта многозначительная, полная предвкушения ухмылка. Что-то предъявлять Альцгольду он не собирался. Ни сейчас, ни в ближайшем будущем. И искренне сомневался, что дело, если оно вообще есть, дойдет до суда, не важно, какой инстанции. Да, господин адвокат был выше всяких похвал, ценен и дорог кому-то, определенно. Только вот, как говорят некоторые, звезды нынче не в его позу встали, ох не в его.
Милый, обаятельный Эрик Кальянов был больше дипломатом, предпочитая действовать тоньше, искать компромиссы и договариваться, пусть и на собственных условиях. Но было у него с младшим братом одно не самое красивое, зато очень яркое чувство. Чувство собственности. И пусть Мирославу своей девушкой он мог назвать разве что мысленно, пока что…
Сути это не меняло.
– И что от тебя надо было господину Альцгольду? – невинный вопрос подействовал на девушку как ушат холодной воды.
Мира явственно вздрогнула, безотчетно сжала пальцы в кулаки так, что побелели костяшки и…
– Да так. Привет передавал. От старых знакомых, – конечно же, соврала.
Эрик на это только вздохнул украдкой. Особых надежд на честный ответ он, конечно же, не питал. Но попытаться стоило. Впрочем, особо погоревать по данному поводу парень попросту не успел.
Смерив его подозрительным взглядом, девушка склонила голову набок, мягко так, невинно поинтересовавшись:
– Кудрявый мой… А откуда ты знакомым с этой… Выхухолью юридической наружности?
И вот так даже сразу не придумаешь, что ответить на вопрос, заданный такой… Ласковой интонацией!
– Даже если вас съели, у вас всегда есть два выхода. Но не сегодня, товарищи студенты, не сегодня… Итак, кто в очереди на разбор полетов первый?
Мой жизнерадостный тон не вязался ни с мрачным выражением лица, ни с всеобщей атмосферой страха и трепета, царившей в выцарапанной с боем пустой аудитории. Студенты-штрафники, попавшие на разбор полетов с легкой руки «добрых» кураторов и старост бледнели, краснели, матерились, но сбежать попыток не предпринимали.
Еще бы. Мимо Сени, да еще успевшего с утра пройти через все круги Ада… В смысле, через деканат, заместителя ректора по учебно-воспитательной работе и восставших против его диктатуры одногруппников…
В общем, попытка сбежать напоминало бы разминирование бомбы при помощи молотка. Дело, конечно, увлекательное, но исключительно с летальным исходом. И Псих, с улыбкой в стиле любимого им Ганнибала Лектора, явно был не прочь поспособствовать чьей-нибудь встрече с предками.
