Текст книги "Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ)"

Автор книги: Анна Кувайкова

Соавторы: Юлия Созонова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 8

Наша семья – это странное нечто, Которое вечно стоит за спиной. Я просто хочу быть свободным и точка, Но это означает расстаться с семьей Наутилус Помпилиус – Наша семья

Утро наступило…

Просто наступило. Просто кто-то раздвинул шторы, пуская в комнату тусклое осеннее солнце. Просто этот самый кто-то поставил на прикроватную тумбочку большую кружку ароматного кофе. И вместо привычной собачьей возни, на край кровати уселся тот, кто был гораздо легче братьев наших меньших. А еще вежливее, внимательнее, заботливее…

– Доброе утро, – хрипло пробормотала, зарывшись носом в подушку и не собираясь вставать в ближайшие пару лет точно. – Извини, Кальянов, пробежка на сегодня отменяется. Я слегка не в форме…

– Вижу, – тихо усмехнулся Эрик. И я вздрогнула, широко распахнув глаза, когда почувствовала почти невесомое, нежное прикосновение к собственной ладони. Той самой, где под слоем повязки был надежно спрятан жуткий ожог.

Сглотнув, облизнула вмиг пересохшие губы и медленно села, машинально отодвинувшись подальше от раннего гостя и прижав руку к груди. Не то, чтобы я не доверяла кудряшке, нет. Но после вчерашнего «разговора» с собственной матерью, у меня болел не только свежий ожог, но и старые белесые шрамы, скрытый той самой татуировкой на левой руке.

Символично, что оба украшения я получила от одной и той же женщины. Поморщилась, отгоняя ненужные мысли и настороженно покосилась на своего личного рабовладельца. В смысле, работодателя. Вот только тот, вместо того, что бы учинить допрос с пристрастием, лишь солнечно, мягко улыбнулся и вышел. Оставив меня в компании яркого недоумения и горячего кофе. Впрочем, в одиночестве я пребывала минуты две, если не меньше. Увы, в доме, где есть собаки, надеяться на уединение просто верх наивности. И стоило хозяину стаи выйти из моей спальни, как в дверном проеме появилась хитрая мохнатая морда. Припав на передние лапы, свесив язык и повернув голову набок, глядя прямо на меня. Следом нарисовалась вторая, просунувшись чуть дальше и прижав уши к голове. Затем третья, усевшись в наглую посреди порога и взирая на все и вся с непередаваемым ледяным спокойствием.

Откинувшись на спинку кровати, я осторожно взяла в руки чашку, делая глоток. И скептически покосилась на это представление. Чувствуя, как невольно на лице появляется слабое подобие улыбки и становится чуточку легче дышать. Почему-то здесь, рядом со стаей и Эриком было как-то по особенному спокойно. Еще не свой, родной дом, но уже и не чужой точно.

Тихо фыркнув, я покачала головой, глядя, как Макс топчется по беззлобно огрызающемуся Волку, а Север наблюдает за этим безобразием с настоящей буддийской невозмутимостью. И недоуменно нахмурилась, заметив, что двоих в этой хвостатой банде явно не хватает.

Вот только озадачиться этим вопросом всерьез я не успела. Только кружку в сторону отставить успела, как меня просто и незатейливо погребло под двумя мохнатыми «облачками». Тяжелыми такими, упитанными, радостно вилявшими хвостами как заправскими пропеллерами и чересчур активно пытавшимися вылизать мне лицо, руки, шею, уши…

И ладно бы один раз!

– Фу, фу я сказала! – попытки отпихнуть собак ни к чему не привели. Они тихо урчали, ластились, но слезать с меня явно не собирались. – Ах так, да? Ну держитесь!

Следующие минут пятнадцать в спальне творился самый настоящий беспредел, итогом которого стали перевернутые кресла, напрочь сбитая постель, съехавшая на пол, упертое Максом покрывало, изжеванные листы моего реферата по экономике (невозмутимой морде Севера не удалось меня обмануть) и звонкий собачий лай, от которого только что стекла в окнах не дребезжали. И вряд ли бы на этом все закончилось, если бы…

– Всегда знал, что в тебе больше от обезьяны, чем человека, – язвительный, скучающий голос нарушил уютную атмосферу веселья и беззаботности. Север, в это время пытавшийся активно от меня уползти и не дать почесать пузо, замер, приподняв голову и тихо, но внушительно рыкнул.

Обладателя этого голоса он, как и я, откровенно недолюбливал. И если меня младший брат хозяина дома просто раздражал, вызывая какую-то неосознанную внутреннюю опаску, то хаски его просто терпеть не могли. Причем проникнувшись откровенной нелюбовью к Кальянову-младшему всей стаей разом.

– Всегда думала, что только у меня язык работает быстрее мозга, – осторожно выбравшись из-под Волка, я уселась ровно и провела рукой по волосам, пытаясь разобрать спутанные пряди волос. Не получилось.

И плюнув на это неблагодарное дело, только плечами пожала, почесывая подлезшего под руку Макса.

– У тебя есть мозг? – брови брюнета поползли вверх, обозная притворное удивление. – Вот уж не думал.

– А ты умеешь? Вот уж не знала…

Хмыкнув в ответ на такую явную подколку, Марк смерил меня равнодушно-презрительным взглядом и удалился. Правда, бросил напоследок через плечо:

– В следующий раз предупреждай о своих загулах. Ну или хотя бы следы развлечений скрывай. А то братец у меня нежный, впечатлительный. Еще разочаруется в таком работнике да и уволит его… К моей радости.

Я на это замечание отвечать не стала, благоразумно прикусив собственный язык и не высказавшись по поводу поведения своего оппонента вообще и в частности. О том, что оно далеко от идеала я знала как от самого Эрика, не очень-то распространявшегося на эту тему, но очень уж любившего собственного брата, так и от прислуги. Последние были куда как словоохотнее, сетуя на безалаберность Марка и его вседозволенность.

Хмыкнула, потягиваясь и выбираясь из-под сбитых одеял и простыней. Хаски остались валяться на кровати, провожая меня взглядом по пути в ванну. Я, когда впервые столкнулась с Марком, тоже решила, что он избалованный мелкий засранец, которому потакают всегда и во всем. Но то ли интуиция у меня не вовремя проснулась, то ли материнский инстинкт аукнулся, то ли еще какая фигня…

Включив кран с холодной водой, я неловко, одной рукой, плеснула на лицо и потерла глаза, пытаясь взбодриться. И нахмурилась, глядя на собственное бледное отражение в зеркале. Конечно, Марк был далеко не подарок. Но почему-то, глядя на него, я не видела в нем того самого, живущего праздной жизнью мажора. Он любил и умел тратить деньги, пропадал в клубах, обожал дорогие иномарки и брендовые вещи, да.

Только это было как въевшаяся под кожу маска, за которой ощущалась пустота и безграничная, удушающая усталость. Словно ты делаешь все по устоявшейся, давно уже опостылевшей привычке. Удовольствия нет, куража нет, адреналина нет. Ничего нет. Но из каких-то собственных мотивов ты продолжаешь, то ли пытаясь разрушить все, что осталось вокруг тебя, то ли самого себя.

И порою, видя бездушный, пустой взгляд Марка я все больше склоняюсь ко второму варианту. Потому что такой взгляд я уже когда-то видела. Когда-то давно и у слишком родного, близкого мне на тот момент человека.

Тряхнула головой, отгоняя ненужные воспоминания. Переоделась в потертые джинсы и свободную толстовку, поверх светлой майки, пряча поврежденную руку в кармане, и вернулась в спальню. Хаски всей толпой развалились на кровати, дружно вскинув голову на звук моих шагов. Столько надежды и предвкушения было в этих хитрых глазах, что, не выдержав, я тихо рассмеялась, убирая волосы в свободный узел на затылке.

– И что мне с вами делать-то? – сунув телефон в карман, я напялила кеды, выходя в коридор. А осознав, что банда осталась в комнате, остановилась на полпути и сделала пару шагов назад, заглянув в комнату. – Ну и чего сидим, кого ждем? За мной!

Радостный лай и топот лап стал мне ответом. На улицу меня чуть не вынесли, хорошо успела вовремя прилипнуть спиной к стене, пока псы, играясь и задирая друг друга, неслись напролом во двор. После чего, уже привычно засунув руки в карманы кофты, неторопливо пошла следом за ними.

Правда, если я надеялась побыть одной, подумать там, поразмышлять над тщетностью бытия, то стоило бы наняться к кому-нибудь другому. Тому, кто не будет так спокойно подпирать плечом стену дома, улыбаясь легко и почти нежно, прикрыв глаза и скрестив руки на груди. Тому, кто не станет чутко прислушиваться к моим шагам, поим словам и вообще, не будет так заинтересован в моей скромной, неказистой персоне. К тому, кто…

В общем, к кому угодно, но не к упрямому Кальянову-старшему, поджидавшему меня на крыльце в компании невозмутимой предательской морды Севера. Тот, заметив мою персону на пороге, коротко тявкнул и тут же отправился следом за братьями, опять устроившими кучу-малу на земле перед домом, напрочь растоптав остатки клумбы. Вот же, Иуда мохнатый!

– Не против компании? – Эрик в пару шагов оказался рядом со мной, внимательно и как-то даже нежно разглядывая мое явно уставшее и далеко не самое приветливое лицо.

– А что, у меня есть выбор? – вздохнув, пожала плечами, медленно спуская по ступенькам вниз.

– Как говорит одна не самая добрая личность, выбора нет только у трупа, так и так вскроют и закопают, – хмыкнув, Эрик каким-то уже привычным жестом перехватил мою руку, аккуратно вытащив ее из кармана и осторожно, бережно сжав ту самую, перебинтованную ладонь. – И то, есть варианты устроить тихий, мирный зомбиапокалипсис. Если уж так неймется.

– Любопытные у тебя знакомые, – невольно улыбнулась, чувствуя приятный комочек тепла, разрастающийся в груди и напрямую зависящий от теплых пальцев, скользящих по коже.

Романтичная дурочка в душе счастливо улыбалась, мечтательно вздыхала и кидала на парня томные взгляды. Удивительно, но сегодня мне даже не хотелось ее ничем стукнуть и задушить на корню глупый порыв прижаться на мгновение щекой к чужому плечу. А потом притворится, что я не я и хата не моя. И вообще, я случайно, да-да!

– Я бы сказал, занимательные. С точки зрения клинической психологии, – Эрик весело фыркнул, щурясь на свет. И без перехода выдал. – Кто тебя обидел?

От резкой смены темы разговора, я споткнулась и чуть не пропахала носом тротуарную плитку. Благо, Кальянов успел поймать меня до того, как случится конфуз. И теперь я ошарашенно хлопала глазами, глядя на него и не сразу замечая, что меня уже не держат за руку, нет.

Меня настойчиво так обнимают за талию, удерживая ненавязчиво, но крепко. И меня это уже даже не смущает, не нервирует и уж точно не доставляет никакого дискомфорта. Романтическая дурочка в моей душе носилась с плакатами, рыдала от счастья и умиления. А я…

Ну а что я? Я пригрелась, сама не заметив, когда успела замерзнуть. И наслаждалась (в кои-то веки!) ничего не значащим флиртом, простой, ненавязчивой заботой и чужим искренним беспокойством, которым меня уже много лет одаривают разве что друзья, да Данька. И не сразу сообразила, что смотрят на меня лукаво сощурившись и явно дожидаясь, когда мой мозг обработает вопрос и выдаст хоть какое-то подобие ответа.

Так ненавязчиво тормозом меня еще никто не называл, да. даже обидно немного. Самую малость. Против правды все-таки не попрешь.

– Кто меня обидеть-то может? – вздохнула, насмешливо фыркнув. И хотя в этой самой насмешке была изрядная доля горечи, пристальный и недоверчивый взгляд я стойко проигнорировала, продолжая забалтывать собеседника. – Я сама кого хочешь обижу. Потом отпущу, догоню и еще раз обижу. Вон, твой братец в курсе, уже успел испытать на собственном опыте. Ну… Почти.

– Мир…

– А если надо доказательства повесомей, так можно моих одногруппников спросить. Безнаказанным никто из них от главы студенческого совета еще не уходил. Ни разу! Вот хочешь, поклянусь любимой красной кепкой? А, ее ж твоя банда сожрала! Ну да ладно, хочешь…

Прикосновение пальцев к подбородку обрывает прочувствованную речь на полуслове. Ладони, обхватившие лицо не дают уклониться от мягких, пахнущих пряным кофе губ. И с ужасом и каким-то радостным предвкушением в груди я осознала, что кое-кто кудрявый подошел к решению проблемы моей чрезмерной разговорчивости совершенно нестандартно, выбрав старый, но совершенно безотказно действующий способ.

Он меня просто и незатейливо поцеловал. Сильно, бережно, страстно. Зарываясь пальцами в собранные волосы, крепко обнимая за талию и не давая отстраниться. Не закрывая глаза, не отпуская мой взгляд. И я тонула в переполнявших меня чувствах, незнакомых, но таких завораживающе притягательных. Тонула, отчаянно желая, чтобы меня не отпускали. Вот только когда все было так, как мне хотелось?

Увы, Судьба меня если любит, то исключительно в извращенной форме. Потому что поцелуй закончился так же внезапно, как и начался. Романтичная дурочка в моей душе печально вздохнула, сожалея об утерянном ощущении счастья и ванильных пузыриков в голове. И я, в кои-то веки была с ней в чем-то даже согласна, ляпнув не подумавши:

– Ух, это было круто… А повторить на бис можно или это исключительно разовая благотворительная акция была?

* * *

Знаете, у каждого в жизни бывает такой момент, когда понимаешь – все. Точка кипения достигнута, запас терпения исчерпан, а лимит вежливости и понимания взял и закончился. Ну и жизнь боль, да. Ноющая такая, зубная и не выводимая никаким обезболивающим. И сейчас, глядя в эти невинные глаза, Эрику просто до зуда в пальцах хотелось…

Поцеловать? Определенно. Тем более, что за всю свою довольно бурную личную жизнь впервые это было так обыденно и так невероятно. Обнять? Возможно. А еще лучше перекинуть через плечо и утащить обратно в дом. в хозяйский. Несмотря на сопротивление, активное возмущение и то, как это выглядит со стороны. Хотя он искренне сомневался, что подобный трюк можно будет провернуть без происшествий и серьезных травм. Увы, в этом плане удачливость не миновала ни самого парня, ни Мирославу. Придушить? Ну…

Ладно, хотя бы себе врать он сегодня точно не будет. Придушить ее хотелось. А еще стукнуть по голове чем-нибудь тяжелым, что бы мозги встали на место, перестав испытывать на прочность нервы окружающих. Нет, потом Эрик обязательно ее пожалеет, вину всячески загладит, да.

Но сначала все-таки стукнет. Потому что так феерично испортить весь момент, вспугнув романтику, это определенно надо уметь! Одно слово…

Каркуша!

И ведь Кальянов мог поспорить на все, что угодно, что Мира не со зла и вообще, брякнула без всякой задней мысли. Как всегда. Что было бы очень смешно, если бы не было так обидно. Ей богу, в кои-то веки решил сделать первый шаг, устал уговаривать себя подождать и просто, банально переволновался и соскучился, а тут на тебе. Разовая, мать ее волшебную, благотворительная акция! Нет, ну каково, а?

Эрик тихо хмыкнул. Интересно, если этой упрямой птице сказать, что все происходящее он делает с намеком на пожизненный абонемент, она сразу сбежит или все-таки даст ему шанс? Разум и логика подсказывали, что даст. А вот интуиция вопила, что вот как раз логику-то в случае с Мирославой давно пора затолкать куда подальше.

Все равно не угадаешь!

– Ну… Это… Как бы… Упс? – Мирке хватило совести покраснеть. Она даже голову отпустила, пряча алеющие щеки и притворяясь, что ее жутко заинтересовал газон под ногами.

Он на всякий случай тоже посмотрел. Но не нашел ничего в этом интересного и криво усмехнулся, отпуская девушку и ероша волосы на затылке:

– Да уж… Упс.

– Ну я это… Тут… Как бы… – то, что девушка пытается найти любой благовидный предлог, что бы сбежать, было написано крупными буквами у нее на лбу. Но то ли день сегодня был не подходящий, то ли солнце не в том созвездии встало…

В общем, фантазия госпоже Вороновой безбожно отказывала. И Эрик не мог не улыбнуться в ответ на гримасу отчаянья и безнадеги, появившуюся на милом, остроносом лице. Правда, долго любоваться беспомощностью Миры и наслаждаться ее внезапной молчаливостью не пришлось. Новый, незнакомый ему телефон, с изображением топора на задней крышке, оповестил о входящем сообщении, давая хозяйке сосредоточиться на чем-то кроме пожухлой травы и собственных кед.

Чем Мирослава и воспользовалась, смущенно улыбнувшись и сбежав в дом до того, как парень успел хоть что-то сказать или сделать. Похоже, привычка драпать в любой непонятной ситуации у нее была доведена до условного рефлекса. Оставляя бедного собеседника провожать тонкую фигурку несколько озадаченным взглядом.

Ладно, слегка обиженным и чуть-чуть обалдевшим. Самую малость. Потому как вопль «Череп ты охренел?!», раздавшийся со стороны гостевого дома, заставил охренеть не только вышеуказанную часть скелета. И кого это, интересно, так мило и нежно зовут?

Шевельнувшуюся в груди скользкой змеей ревность Эрик стойко проигнорировал. И пусть она кусалась, сжимая ребра стальной хваткой, заставляя раздраженно дернуть плечом и ускорить шаг, направляясь к хозяйскому дому, поддаваться ей парень не собирался. Смысл? Мира ему ничего не обещала, намеки не понимала от слова совсем и поползновений в его сторону не предпринимала. Что бы там не заявлял Марк, подозрительно кося взглядом на их привычные перебранки и споры.

Кальянов-старший вздохнул, снова ероша волосы на затылке и кивая вопросительно уставившимся на него хаски. Те тут же ломанулись следом за ним, восторженно лая и чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. А сам молодой человек невесело подумал о том, что чужое невезение, видимо, заразно и передается воздушно-капельным путем. Другой причины, почему его угораздило внезапно осознать собственную влюбленность в мелкую, вредную, болтливую и колючую девчонку, Эрик найти просто не мог. Да и не хотел искать, если уж совсем честно.

Фыркнув, он зашел в дом, махнув рукой в ответ на вопросительный взгляд экономки, и прошел сразу в кабинет. Уселся за стол, принявшись машинально перебирать скопившиеся за один день документы и…

Завис, уставившись в один из договоров, но совершенно не понимая, что в нем написано. Как говорится, смотрю в книгу – вижу фигу. Ну или вспоминаю недавний поцелуй, оставивший ожог в душе, лечить который не хотелось вовсе. И в который раз задаюсь вопросом, как так…

Получилось-то?

– Как сказала бы нуна, охренеть какой пассаж, – криво усмехнувшись, Эрик отложил договор в сторону, сгорбившись и сцепив руки в замок, опершись на них подбородком.

К своим без малого тридцати годам он прекрасно научился читать людей. Да, вел себя как ребенок, был милым, непосредственным, спокойным и в чем-то неуклюжим. В общем, как его когда-то охарактеризовали – непутевым с самой укуренной фамилией из всех возможных. И глядя на его смущенную улыбку, все почему-то резко забывали, что у него есть хорошее образование и крупный бизнес. Да и рос он, в общем-то, в соответствующем окружении, где быть наивным идиотом здорово только на публику.

В жизни такие просто напросто не выживают.

Так что да, Эрик прекрасно умел читать людей. А еще обладал неплохой интуицией, не раз позволявшей избежать опасных ситуаций и провальных контрактов. Вот только, как показала практика, все его чертовы вуду, срабатывающие всегда и везде, именно сейчас оказались абсолютно бессильны. И бесполезны, ага.

Мирославу нельзя было прочитать, хотя она казалась открытой книгой. Ее невозможно было предсказать, потому что слово «логика» явно не про нее. А что за зверь такой «женская логика» Кальянов хоть и представлял, пусть и весьма смутно, но предсказывать не брался. Этот природный катаклизм в принципе не объяснить и не понять, если честно.

Можно было, конечно, задать вопрос напрямую. И что-то ему подсказывало, что ответ-то он получит. Вот только в процессе его озвучивания точно забудет, что вообще спрашивал и зачем. Пожалуй, стоит достать коллекционный коньяк из своих запасов и подписать мрачную поздравительную открытку.

Один скромный патологоанатом явно заимел в предках то ли Нострадамуса, то ли саму Вангу, как-то от души и всего сердца (хотя он искренне сомневался в его наличии) пожелав Эрику любви великой, но очень трудной. Кто б мог подумать, что слова эти сбудутся, чуть ли не на двести процентов разом?

Снова криво усмехнувшись, Кальянов машинально погладил по ушам Севера. Тот неслышно подкрался к хозяину и устроил морду у него на коленях, поминутно издавая душераздирающий вздох со всей вселенской скорбью, на какую только был способен. Видимо пытаясь по мере своих собачьих сил помочь парню осознать всю глубину той ж…

Жизненной ситуации, в которой он оказался.

И ведь с начала Эрик даже не понял, почему вдруг весь мир стал вертеться вокруг взбалмошной, болтливой девчонки, взятой им на работу. Он ведь тогда просто решил, что ему повезло и можно убить двух зайцев сразу: помочь в таинственных делах Мирославе и получить няньку для стаи. Которая, к слову, Мирку обожала едва ли не больше собственного владельца. Это потом уже были посиделки на кухне («Тебе самому этот королевский снобизм аппетит не портит, не?»), обжигающе холодный чай, пролитый на него больше десятка раз («Слушай, чувак, обзаведись уже колокольчиком… И сделай мне чай, а?») и покусанные книжки из университетской библиотеки, найденные в самых неожиданных местах («Если я завалю экзамен по менеджменту, пересдавать пойдете всей стаей, ей богу!»). Споры за жизнь на Марсе, угрозы обидится, если он не оценит этот старый, но потрясный фильм (прямая цитата к слову) и понимающая усмешка при виде потрепанного Марка («Только не говорите, что мыльную оперу «богатые тоже скачут» снимали про вашу семью!»). И как-то так получилось, что возвращаясь домой он уже ждал.

Ждал вечно пролитый чай, успевавший остыть до того, как Мирослава вспомнит о том, что вообще его надо было выпить. Яркую удивленную улыбку, когда укутывал пледом беспардонно дрыхнувшую на собственных бумагах и конспектах, в обнимку с ноутбуком, девушку. Утреннего ворчания, обрывавшегося с чашкой крепкого, горячего кофе и тихого, хрипловатого смеха, когда его в очередной раз валяли всей стаей по земле или полу. И ценил то странное, но такое захватывающее чувство нежности, коловшее изнутри, стоило оказаться рядом с неуклюжей, шумной и зачастую очень невезучей Мирославой.

Широкая улыбка против воли появилось на лице Эрика. Помогать кому-то ему было не в новинку. Совершенно. Но только тут хотелось до жути, до одури опекать, привязать к стулу и не давать решать все проблемы самостоятельно. Дарить милые, совершенно обыденные для других людей подарки, вроде коллекционного чая в шаре с вишней и мятой или потрепанной, местами потертой ярко-красной кепки с логотипом американской хоккейной команды. Сидеть на полу, устроив подбородок на скрещенных на кровати руках, и улыбаться, слушая беспечную болтовню и экспрессивные рассказы о приключениях одного несчастного главы студенческого совета. И может быть, даже ляпнуть в духе самой Мирки банальные слова «Я тебя люблю». Однако…

Чай и кепка так и остались в его комнате на прикроватной тумбочке. А отношения так и не вышли за предел дружеских, если не считать сегодняшнего происшествия. И что-то подсказывало Эрику, что если он и дальше будет ждать подходящего повода, что бы что-то изменить, то не дождется, определенно.

Быстрее тот самый нелюдимый патологоанатом, по прозвищу Харон, научиться любит светские мероприятия, задушевно общаться с незнакомыми людьми и ценить живых больше мертвых. Но если это все-таки случится, ее парню придется проверить собственное ядовитое сокровище на вменяемость.

– Господин Кальянов? Можно к вам? – заглянувший в кабинет начальник службы растянул губы в вежливой, безликой улыбке. В дверь он постучал уже переступив порог комнаты и исключительно как дань вежливости. О которой он если и вспоминал, то достаточно редко.

Впрочем, свои обязанности Луценко Спартак Валерьевич исполнял безукоризненно. И даже на вопль «Это Спарта?!» в исполнении Мирославы, случайно столкнувшейся с ним на кухне не так давно, пережил стоически.

Только улыбнулся холодно и отсалютовал бокалом с виски, направляясь дальше, по своим очень важным делам. Оставив девушку с не донесенной до рта ложкой овсянки стоять и хлопать глазами от удивления. Тайно сделанный снимок стал лучшим экземпляром в небольшой, но хорошо подобранной коллекции хозяина дома.

– Вы узнали? – выпрямившись и откинувшись на спинку кресла, Эрик сложил руки домиком, устроив локти на подлокотниках кресла. Север, поднявший морду с его колен, вопросительно фыркнул, поглядывая на мужчину.

Остальная стая выглянула из-за дивана, где спряталась стоило Луценко появиться на пороге кабинета. У них с ним был вооруженный нейтралитет, нарушать который не торопились ни с той, ни с другой стороны.

– Вижу, манеру отвечать вопросом на вопрос вы переняли от своей подопечной.

– Боюсь, я был испорчен задолго до нашего с ней знакомства. И вы прекрасно знаете, что у меня есть среди друзей и более колоритные личности, – тихо засмеявшись, Эрика кивнул головой на кресло напротив стола. – Одной из них я задолжал коллекционный коньяк, кстати.

– Госпожа Харина не пьет, если мне не изменяет память, – показательно удивившись, мужчина занял предлагаемое место. Вытянув длинные ноги и вздохнув облегченно, снова скупо улыбнувшись.

– Зато получает откровенное удовольствие от выигрыша. Так что, вы все выяснили, Спартак Валерьевич?

– С этим, увы, не поспоришь, – показательно вздохнув, этот мужчина средних лет и неприметной внешности, устроился поудобнее, вытащив тонкую сигариллу. Закурил, снисходительно глянув на показательно и дружно фыркнувшую стаю, после чего неторопливо заговорил. Информацию он по старой конторской привычке предпочитал держать в голове, не доверяя никаким носителям. – Итак, личность под номером один. Воронова Мирослава, двадцать шесть лет. Судя по списку ее обязанностей в университете, активистка, комсомолка и прочее – это про нее, хочет она того или нет. Криминала за плечами нет, есть бурная юность в компании группы парней, неполная семья и младший брат, каким-то чудом отданный ей под опеку. Постоянно в поисках работы, умудряясь совмещать трудовую деятельность с учебой, семьей и обязанностями главы студсовета. Репутация болтливой и приносящей несчастья птицы вполне оправдана, учитывая, что в трех случаях из пяти именно она становится причиной чужого невезения.

– В общем, ничего нового, – задумчиво протянул парень, потерев бровь. И усмехнулся, качнув головой, соглашаясь с собственными мыслями. – А второй?

– А вот вторая личность будет куда как поинтереснее… – Спартак Валерьевич тонко усмехнулся, сощурившись и пуская кольца дыма в потолок. – Черепков Анатолий Вячеславович, двадцати пяти лет, холост. Обладает специфической репутацией, славой местного главаря организованной преступной группировки, в которую, к слову, входила и Мирослава Воронова. Судимостей не имеет, приводы в полицию по малолетке, но дальше воспитательных бесед и короткого учета в ПДН не пошло. Может дело в том, что у него отчим в полиции работает, может еще что… Сейчас является сотрудником охранной фирмы «Витязь». Имеет неплохие перспективы, отличную физическую подготовку, мозги и свойственное только ему легкое простодушие, очаровывающее клиентов и обманывающее противника. По крайне мере так о нем отзывается начальство. Судя по регистрации, с Мирославой они проживают в одном доме, учились в одной школе и явно поддерживают давние приятельские отношения.

Луценко замолчал, чему-то улыбаясь и щурясь на сизый дым, поднимавшийся к потолку. А Кальянов озадаченно хмурился, пытаясь понять, что нового он для себя узнал из всей этой информации. Выходило, что ничего принципиально нового. И озадаченно постучав кончиком карандаша по подлокотнику, он тихо поинтересовался

– И это все?

– А этого мало? – фальшиво удивился Спартак Валерьевич, но заметив недовольную гримасу на лице своего работодателя, понимающе усмехнулся. – Уж простите мне такую вольность, Эрик, но… Зачем вам эта дополнительная информация?

– Должен же я знать, с кем работаю? – иронично вскинул брови Эрик, совершенно точно не собираясь пояснять мотивы своих поступков. Не в этом случае, определенно.

Спартак Валерьевич на такую детскую отговорку не повелся. Но и устраивать допрос не стал, просто приняв к сведению очередную попытку собственного нанимателя что-то скрыть. Так сказать, на всякий случай, мало ли, к каким последствиям может привести этот мимолетный интерес?

– Семья у госпожи Вороновой была среднего достатка. Жили хорошо, но не шикарно, что уж там. Родители развелись спустя год с чем-то после рождения второго ребенка, – чуть пожевав нижнюю губу, Луценко едва заметно улыбнулся, бездумно мазнув кончиками пальцев по подлокотнику кресла. – История мутная. По рассказам соседей, отец семейства в один далеко не прекрасный день собрал вещи и исчез из жизни супруги и двоих тогда еще малолетних детей. Мирославе на тот момент едва исполнилось пятнадцать лет, второму ребенку было около полутора. Судя по обрывочным данным, что удалось выудить из органов социальной защиты, спустя еще лет пять мать лишили родительских прав и каким-то образом, не иначе как чудом, девчонке удалось получить опеку над больным братом. В подробности меня не посвятили, но суть такова: младшему ребенку семьи Вороновых требовалось сугубо специализированное лечение. Далеко не дешевое лечение, которое сестра оплачивала без посторонней помощи.

– Суммы?

– Для студента? – хмыкнув, Луценко только головой покачал. – Астрономические. Тем не менее, кредиты в банке она не брала, органами своими не торговала, кражами не промышляла. И жила вполне мирно и спокойно до недавнего времени. Но увы, что с ней случилось и что вообще происходит я сказать пока не могу.

– Ясно… – нахмурившись, Эрик вновь оперся локтями на стол, переплетая пальцы в замок. И добавил, криво усмехнувшись. – Ясно, что ничего не ясно.

– Может стоит спросить напрямую? – начальник службы безопасности вопросительно посмотрел на своего работодателя. Но Кальянов лишь головой покачал, возведя глаза к потолку.

И пояснил, понимая, что понять его пантомиму сможет далеко не каждый:

– Не ответит. Заболтает до смерти, но не ответит. Пробовал, знаете ли, Спартак Валерьевич. Но ничего кроме общих, ничего не значащих фраз не добился. Удивительно, но даже те, кто с ней в одной группе учится, вот уже целых четыре года, знают только прозвище, имя, должность и то, что она всегда не там и не вовремя. Да и внешность-то не каждый вспомнит. Так, красная кепка, очки и вечно что-от да ляпнет… А что за душой у этой самой красной кепки никого не волнует.

– Кроме вас, – иронично усмехнулся Луценко, кивком головы соглашаясь с высказанным мнением. С Вороновой он имел сомнительное удовольствие столкнуться не раз и не два. И даже профессиональное чутье дало сбой с девчонкой, выглядевшей как открытая книга – бери, читай, не хочу! О том, что вышеупомянутая госпожа Харина оказывается, не так уж и разговорчива, по сравнению с волнующейся Мирославой, он тоже был прекрасно осведомлен.