Текст книги "Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ)"

Автор книги: Анна Кувайкова

Соавторы: Юлия Созонова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Анна Кувайкова, Суфи(Юлия Созонова)
Каркуша или Красная кепка для Волка

Пролог

Черепа и его команду на районе знали все.

Точнее не так. Черепкова Анатолия Вячеславович двадцати лет от роду, под два метра росту, далеко не хрупкой комплекции и натурального бандитского виду по имени отчеству знали единицы. А вот по звучному прозвищу и гремящей по всем дворам репутации – вот тут да, тут его знали все. И весь немаленький район с интеллигентным названием Академический, мягко говоря, парня недолюбливал.

На что самому Черепу с друзьями было глубоко и от всей души начхать. Ну плюют бабки в их сторону шелухой от семечек, ну крестят периодически, от души молясь исключительно матерными словечками, ну алкашня на них зуб точит местная, дворовая интеллигенция косо поглядывает, продувая мелкотне в шахматы и шашки…

Дальше-то че? Все равно их на большее не хватало, а малышня от брутальных пацанов в коже, с цепями и татухами тащилась, как удав по пачке дуста. И уважала, зная, что если Череп кого-то за курением поймает, то уши-то открутит, как нефиг делать. Младших обижать не даст, за попытку помучить животных бездомных леща отвесит, а за распитие спиртного или наркоту какую без зазрения совести сдаст в ментовку.

Тем более, что совесть у всей этой компании отсутствовала как факт их биографии.

Так что да, Черепа и его команду знали все. Всем районом искренне недоумевали, почему те еще не загремели в тюрьму или еще куда-нибудь, с их-то образом жизни. И то, что Череп, в общем-то, к уголовникам имел такое же отношение, как Кобзон к советскому року, народ как-то ни капли не смущало.

Этим жарким июньским днем вся банда зависала на заброшенной детской площадке. И нет, не для того что бы водку пить и папиросы об качели тушить. По замыслу Черепа к середине лета тут должна была образоваться спортивная площадка для этих, рисковых. Чтобы не по гаражам скакали, чудики, а на нормальных снарядах свои трюки отрабатывали. Паркурщики, прознав про такую инициативу грозы района, были всеми частями тела за, исправно таская доски,

мешая бетон и показывая, где и что им установить надо. А парни только шугали мелких, чтобы не хватались за неподъемные для них материалы, попутно обсуждая, чья очередь пугать оборзевшую гопоту и когда очередной сходняк на концерт «Rammstein», приезжавшую с гастрольным туром в столицу необъятной нашей страны.

Сходить на выступление этой группы было просто таки святой обязанностью всей банды разом. И идя вечером с площадки по знакомому до боли двору, парни обговаривали детали поездки, когда Череп, слушавший их вполуха и кивавший в стратегически важных местах, вдруг остановился, услышав чей-то плач. Нахмурился, почесал наглухо бритую голову, украшенную татуировкой. И махнул друзьям, что бы шли без него, сворачивая в сторону одной из пятиэтажек.

Кажется, именно оттуда он слышал чей-то плач.

И точно. На скамье возле первого подъезда, спрятавшись за разлапистым кустом еще цветущей сирени, сидела мелкая девчонка, зеленая еще. Дай бог если шестнадцать лет на виде имеется. В потрепанных джинсах, светлой блузке и пиджачке, рукавом которого она периодически вытирала нос, громко шмыгая. Копна взъерошенных темных волос скрывала ее лицо, но по валяющейся рядом бейсболке ярко-красного цвета и рюкзачку, с плюшевым вороном, болтавшимся на лямке, опознать плаксу удалось без труда.

– Мирка, ты чего? – присев перед девчонкой на корточки, Череп дернул ее за прядь волос, привлекая внимания. – Обидел что ли кто? Так ты пальцем ткни, мы ему живо ласты с граблями местами поменяем. Или мать опять чудит? Может это… Доку звякнуть? Что б на скорой в больничку уволокли, а?

Девушка только носом громче шмыгнула, уткнувшись лицом в ладони. Рядом с ней, на скамейке, прижатые тем самым рюкзачком, валялись какие-то бумажки, справки и новенькая трудовая книжка, на имя Мирославы Артемовны Вороновой, плюхнувшаяся прямо под ноги ни черта лысого не понимающему парню.

Тот поглядел на нее, пошкрябал затылок и снова позвал:

– Ми-и-ир? Вороненок, чего случилось-то?!

– Мать в дурку забрали, – наконец, выдавила из себя девушка, подняв на своего вредного соседа по дому заплаканные, больные серые глаза. Вытерла нос рукавом пиджака и усмехнулась криво. – С концами. Уже подали в суд на лишение родительских прав. Даньку под опеку отдавать хотят. Я две недели носилась как угорелая, справки собирала, работу искала, дом драила… Ты ж знаешь, нельзя его в интернат, нельзя! Это считай, тоже самое, что заживо похоронить! А они… – тут девчонка снова разревелась, глотая слезы и давясь всхлипами. – Они… Сказали, что б я восемьдесят тысяч им притащила. Тогда они только подумают над тем, что бы брата мне под опеку оставить, понимаешь? Подумают! И скажут, сколько надо будет доплатить, в случае положительного решения!

– Э… Ну восемьдесят штук собрать не проблемно… – Череп, вечно живший под вопросом, где достать средства на воплощение всех своих мечтаний, примерно представлял, как и у кого можно раздобыть такую сумму.

И уже собрался, было, начать обзванивать потенциальных спонсоров, когда Мирка горько рассмеялась:

– Долларов, Толь. Не рублей, долларов. В рублях я и сама бы нашла способ выкрутиться. Да хоть бы кредит тот же взяла и хрен на них, на проценты эти. Но какой му… дурак даст мне запросто так такую сумму в валюте?! Не на трассу же идти, вставать… Тем более, кто на такую-то позарится?

Прилетевший подзатыльник заставил ее ойкнуть и схватиться за голову, обиженно глядя на хмурящегося парня. Череп же о сделанном не жалел совершенно. А если бы не боялся зашибить ненароком, еще бы отвесил, дабы выбить все дурные мысли из этой головы. Не, он Мирку-то прекрасно понимал, изнутри так сказать прочувствовал все прелести жизни в ее долбанутой на всю голову семейке. Причем местами долбанутой-то не в фигуральном, а вполне себе натуральном смысле. И лучше всех знал, что за брата малая на все пойдет, положив на мнение общественности большой такой огородный хрен, вроде тех которым его бабка шпану со своего участка гоняла.

Если ее не тормознуть вовремя и не дать наделать глупостей, конечно же. А то, зная Мирку, проблемы потом начнут увеличиваться в той самой, никак не дававшейся Черепу геометрической прогрессии, что б математичке с ее логарифмами икалось на старости лет!

– Я не знаю, что делать, Толь… – наконец, прошептала Мирка, сжимаясь на скамейке в комок, обхватив себя руками за плечи. И ведь не скажешь, глядя на эту козявку, что ей девятнадцать стукнуло! В магазине вон, паспорт до сих пор спрашивают при каждом удобном случае! – Ну не квартиру ж продавать, в самом деле, а? Где мы с Данькой тогда жить-то будем?

Череп вздохнул, вытаскивая из кармана стратегический запас никотина и помял в пальцах выуженную из полупустой пачки сигарету. Помял, растрепал в пальцах, да и выкинул в урну, поднимаясь и засовывая пальцы в карманы джинсов.

– Херня война, Вороненок. Главное маневры! Сопли вытирай и за мной. Будем думать, как решить твою проблему.

– В долг у тебя не возьму, – тут же нахохлилась девчонка больше смахивающая на мелкого, настырного и чересчур гордого воробья, чем на благородного ворона.

Череп, глядя на упрямо поджатые губы и кулачки, только фыркнул, сощурившись, и потрепал малявку по волосам. Ну и что, что он ее всего-то на полтора года старше? Для него Мирка как была маленькой, так такой и осталась. Вечная заноза в энном месте, болтливая порою до невозможности и на язык еще острая, палец в рот не клади.

Вот только положиться ей не на кого, помощи просить не у кого, да и не любит она в должниках числиться. Характер, что уж там!

– Толь, я серьезно, – еще больше напыжилась Мирослава, мотнув головой. – У кого угодно возьму, но не у тебя.

– Дура ты Мирка. Умная ведь девчонка, отличница, а все равно – дурында дурындой, – хмыкнув, Череп потянулся и махнул рукой. – Пошли, знаю я, кто тебе помочь может.

– Сам ты дурында, – обиженно засопела девушка.

– Пошли, говорю!

Черепа и его команду на районе знали все. Но мало кто из местных жителей догадывался, каким таким странным образом могут быть связаны дознаватель из местного отделения полиции Созинов и самый страшный бандит во всем Академическом. А если бы знали, то не поверили бы!

Зря, в общем-то. Сотрудники правоохранительных органов тоже люди. И старший лейтенант Созимов Вячеслав Сергеевич исключением не был, обзаведясь в свое время супругой и детьми. А то, что у жены любимой еще и сын имелся, так это бравого полицейского не испугало и воспитанием оного он занимался не менее тщательно, чем за своими собственными следил.

– Батя, к тебе можно? – постучав в дверь, Череп заглянул внутрь, тут же присмирев под холодным взглядом серых глаз отчима. Разом растеряв и пыл, и задор, и припоминая, какие грехи за его душой водиться могли в последнее время.

Вячеслав Сергеевич оглядев пасынка с ног до головы, и увидев заплаканную девушку за его широкой спиной, кивком головы пригласил парочку в кабинет, возвращаясь к прерванному телефонному разговору. Мирка притулилась на стуле для посетителей, стоявшем сбоку от стола и порывалась то и дело сбежать.

Но Череп, зная, на что она способна, стоял рядом, цыкая время от времени на нервничающую девушку. Наконец, Вячеслав Сергеевич закончил говорить, повесил трубку и выдал всего одно слово:

– Ну?

Толя от неожиданности и тона, каким прозвучал вопрос, чуть не подпрыгнул. Благо вовремя одумался, сохранив и нервы, и репутацию. После чего кратко ввел родителя в курс дела. Речь, правда, была переполнена красочными метафорами, местами заменяемыми не менее красноречивым молчанием. Материться Череп умел, но за нецензурщину мог огрести от отчима по ушам. И не посмотрел бы тот ни на возраст, ни на степень их родства, ни на наличие свидетелей.

– Вот такие дела, батя… – наконец, выдохнул парень. И руками развел. – Сам понимаешь, деньги взять неоткуда, а пацан в интернате загнется, как нефиг делать. Ты же видел его, о нем там никто, так как Мирка заботиться не будет. Бросят на постель, и лежи себе, доживай свой век.

– Вот как… – задумчиво постучав кончиком карандаша по папке с бумагами на столе, Вячеслав Сергеевич еще раз глянул сначала на съежившуюся под его взглядом девчонку, потом на здоровенного лба у нее за спиной. И коротко кивнул собственным мыслям. – Ладно, посмотрим, что можно сделать. А теперь брысь отсюда, оба. Документы оставьте и что б я вас не видел.

– Так точно, – подхватив опешившую Мирославу под локоть, Череп потащил ее на выход, гаркнув напоследок. – Спасибо, бать!

И дверью хлопнул до того, как родитель выдал бы ему еще пару ценных указаний.

Да, Черепа на районе знали, уважали и откровенно боялись. За спиной его с друзьями поносили, как могли. А уж когда после этой встречи одним июньским днем к ним примкнула шустрая, мелкая девчонка в неизменной красной бейсболке, по прозвищу Вороненок, слухи пошли по всему Академическому такие, что на ребятах клеймо ставить негде было, коли верить им.

Только банде на это было глубокомысленно начхать. Тем более, что для Мирославы Череп с сотоварищами оказался куда ближе, чем все интеллигентные кумушки со двора. Да и на помощь тогда пришли именно они, эти самые бандюганы и зло всего района, дав возможность сохранить самое дорогое, что у нее было – ее семью.

А это, по мнению Вороновой, значило куда больше, чем пресловутое общественное мнение. Тем более, если это мнение тех, кого в принципе никто и не спрашивал-то.

Глава 1

Я девочка умная, знаю, когда промолчать…

Знаю, зараза, знаю, но не могу!

– Я ворона, я ворона… На-на-на! Я ворона, я ворона… На-на-на! – напевая известный хит отечественной певицы Линды, по выложенной плитками площадке перед университетом прыгала худенькая, мелкая девчонка, в неизменной красной кепке, джинсах и мешковатом свитере. На скептичные взгляды прохожих она не обращала внимания, задумавшись о чем-то своем.

Прыгала себе и прыгала бы дальше, если бы не вопль души, раздавшийся от центральных дверец высшего учебного заведения, сомнительной репутации и содержания:

– Воронова! В деканат, живо!

Я на это заявление чуть не запнулась об кусок арматуры, торчавший посреди тротуара. Но вздохнув, пожала плечами, подтянула сползавшие с плеч лямки рюкзака и направилась в указанном направлении. Попутно пытаясь вспомнить, а где это моя скромная, неказистая персона провиниться успела, чтобы попасть на ковер к великому и страшному декану всея факультета в понедельник да с утра пораньше?

Студсовет дышал на ладан, но работал, зачеты и хвосты я подчистила, в нарушениях режима в последнее время замечена не была, пропуски отработала, конфликты не устраивала…

Прям вопрос дня, на кой хвост понадобилась я Станиславу Григорьевичу Вязьме, да в таком срочном порядке! Жаль только, вопрос-то сугубо риторический, про себя заданный и благополучно забытый. Потому как неисповедимы пути логики декана нашего, ох неисповедимы…

Поправив любимую бейсболку, я обогнула турникет, помахала ручкой вахтерам и пробормотала себе под нос, сливаясь с алчной, местами, до знаний толпой:

– Фигня война, главное маневры… Прорвемся, а где не прорвемся, там поскользнемся, а где не поскользнемся… Так, а ну пропустите главу студсовета, пока она вам занятий лишних не придумала, несчастий не накаркала и вообще, вас не заметила!

– Каркуша!

– А что Каркуша-то сразу?! И вообще, кому Каркуша, а кому Мирослава Батьковна Воронова!..

И так далее, и тому подобное, и в том же направлении, на всем пути моего следования. Первый этаж я преодолела без особого труда, протиснувшись сквозь толпу студентов и изрядно подпортив если не жизнь, то настроение как минимум пяти из них. Затормозила у лестницы, перевела дух и перепрыгивая через две ступеньки добралась до третьего, привычно огрызаясь, отшучиваясь и обижаясь на колкие замечания в собственный адрес.

А вот на родном факультетском этаже я задержалась на целых пять минут у красочного, расписанного под хохлому информационного стенда. Очередной шедевр этих, прости господи душу их грешную, художников вызывал когнитивный диссонанс и ставил под сомнение наличие хотя бы подобия вкуса у этих тварюг. Так что, оглядев красоту неописанную, я икнула, сделала мысленную пометку прибить оформителя к чертовой бабушке и не реанимировать до ближайшего полнолуния, помянула недобрым словом всех, кто причастен к этому рисунку и со вздохом поплелась в сторону деканата.

Про себя наивно надеясь, что дернули меня не по данному красочному поводу, а то у меня даже относительно правдивой легенды по его появлению не подготовлено.

В небольшом закутке, возле богато украшенной двери, рядом с расписанием и доской почета, проливались реки слез, разбивались тысячи надежды и шли прахом сотни амбиций. Рушились юные судьбы и собирались тонны материала для десятков томов уголовных дел о коррупции в сфере образования. А еще обитал здесь зверь невиданный, лютый, опасный и гадкий, по имени Станислав Григорьевич, по должности – декан финансово-экономического факультета в нашем славном учебном заведении.

Страшные черные буквы на золотой табличке приводили в страх и трепет всех, начиная от студентов с первого по пятый курс включительно, заканчивая уборщицей, Клавдией Михайловной Кулябиной, физиком-математиком по образованию. Так что ничего удивительного в том, что на каждого входящего в деканат смотрели, как на жертвенную курицу, распятую на алтаре.

Еще б перекрестили на дорожку, для полноты картины, ага…

Сморщив нос, показала язык тусившей у окна гоп-компании из расфуфыренных девиц со страшно красивым маникюром (тут ключевое слово страшно). И, вспомнив о том, что мне вроде как знакомо такое понятие как вежливость, прежде, чем распахнуть дверь с ноги, все-таки постучалась. И тут же ойкнула, когда меня втащили в приемную, цепко держа за ухо сильными пальцами.

– Явилась, Воронова… – зверское выражение лица куратора не сулило ничего хорошего, в обозримом будущем. А уж когда он поднял руку вверх, крутя и без того горевшее ухо, в душе появилась подлое желание сознаться во всем, что угодно…

Лишь бы ухо отпустил, изврег!

– Олег Евгеньевич, не виноватая я! А в чем виновата, то не я была!

– С этим мы разберемся позже, – задушевно пообещал мужчина, продолжая держать меня за бедный орган слуха. – А пока, как ну духу… Что натворить успела, где провинилась, как засветилась… И почему меня с тобой вместе вызвали, а?!

И крутанув мое бедное ухо еще пару раз, он соизволил-таки отпустить меня на волю. Еще и отступил на шаг, скрестив руки на груди, постукивая ногой по шикарному, дорогому ковру в приемной. Видимо, пытаясь тем самым побудить мою совесть к сотрудничеству.

Сомнительный способ поднятия трупа, как по мне.

– А я знаю что ли?! – показательно громко шмыгнув носом, я потерла пострадавшую часть тела. И буркнула, кося недовольным взглядом на развоевавшегося раньше времени куратора. – И вообще. Поклеп это все, кляузы завидующих и доносы крепостных, уважаемый товарищ куратор! Я в этом семестре была тиха, как та самая украинская ночь, превзойдя себя и всех штрафников нашего курса разом! В неприятности не лезла, сама их не создавала, приключений не искала… И не нашла, если что. Врагов новых не нажила, старых не изжила… И о чудо, все проекты, контрольные и курсовые сдать вовремя умудрилась, вот!

– Договоришься ты, когда-нибудь, Мирка, ох договоришься…

– Вот обещаете вы, Олег Евгеньевич, все обещаете… А результат где? А нету результата!

– Воронова!

– А чего Воронова-то сразу? Что у нас в группе других интересных фамилий нету?

– Ты.

Почти что хвалебную оду в мой скромный адрес оборвало появление секретаря учебной части. Тетка неопределенного возраста, с самой обычной внешностью, в сером деловом костюме и с постным выражением лица напоминала бульдога. Как по хватке, так и по манере общения. Она-то и сообщила нам, что Станислав Григорьевич изволит ожидать, когда ж мы закончим этот детский сад и пройдем в его кабинет.

Последнее, правда, вслух все-таки не прозвучало, но дама так выразительно глянула, что я с трудом удержалась от банального желания в реверансе присесть. И прощения попросить, на всякий случай, так сказать.

Погрозив мне кулаком и поправив сбившийся галстук, первым на эшафот отправился куратор. Пробормотав себе под нос что-то о том, что горбатого только могилка исправит, и то не факт. И что слишком стар он для таких приключений, слишком стар. Я же, тихо фыркнув, и стащив кепку с головы, прошла следом минуты через две, не удержавшись и показав язык в спину Олегу Евгеньевичу. Порог кабинета декана переступила, дверку за собой осторожно прикрыла, успев в который раз подивиться роскошному убранству логово злобного чудища всея факультета…

И по стеночке отошла в сторону, пристроившись рядом с кулером, как можно ближе к выходу, и крепко прижимая к груди свой неизменный рюкзак со стратегическим запасом валерьянки, блокнотов и нетбуком. Мало ли, что декану в голову прийти может, фантазия-то буйная…

Честно говоря, царь и бог нашего факультета личностью был очень незаурядной и занятной даже на первый взгляд, не говоря уж о втором. Станислав Григорьевич Вязьма представлял собой мужчину хорошо за пятьдесят, в потертом костюме благородного коричневого цвета, сверкая небольшой залысиной на затылке. У него отдышка, круглые очки в роговой оправе и приевшаяся всем и вся привычка вспоминать советские времена. И видимо из-за не проходящей тоски по прошлому, его кабинет обставлен исключительно в духе того периода.

Кожаный диван, массивный стол, неудобные кресла для посетителей, строгие, наглухо закрытые шкафы и красное трудовое знамя за спиной у владельца помещения. Где товарищ декан его раздобыть сумел, так и осталось тайной за семью печатями. Как, собственно, и происхождение бронзового бюстика Владимира Ильича Ленина, занявшего почетное место на столе Станислава Григорьевича.

Глядя на всю эту красоту, так и хотелось сесть у костра и исполнить «Пионерскую зорьку». И пофиг, что знаю я всего три аккорда и те, дворовый аккомпанемент для исполнения культовой мелодии из фильма «Крестный отец», да для посиделок под «Короля и Шута».

– Кхм… Одну минуту, товарищи, – поправив очки и смерив нас тяжелым взглядом, господин Вязьма отложил в сторону документы. И перебрав пару стопок бумаг, высившихся перед ним, вытащил на свет божий аляповатую афишу.

Я сощурилась и вытянула шею, пытаясь разглядеть, что на ней. Но в виду небольшого роста и скромной комплекции, потерпела неудачу. После чего засопела недовольно, переминаясь с ноги на ногу и чуть ли не подпрыгивая от любопытства. Декан же, как назло медлил, сверяясь с какими-то документами, протирая очки и собираясь с мыслями. И не понятно, то ли он решает, как причину вызова озвучить…

То ли думает, как бы так поделикатнее изложить, где я лично провиниться успела, от чего мне предстоит отбрыкиваться, и каким образом в этом замешан наш непосредственный куратор! Тьфу-тьфу, чтоб не накаркать…

– Значится так… – снова поправив очки, Станислав Григорьевич положил яркую афишу перед собой и сложил руки домиком, глядя на нас. – Олег Евгеньевич, рад, что вы нашли время зайти ко мне. И очень, просто очень хорошо, что вы захватили с собой студентку Воронову. Главе студсовета эта информация интересна в первую очередь… – выдержав многозначительную паузу, во время которой я лично успела перевести дух, сообразив, что отчитывать меня не собираются, декан продолжил. – Министерство образования нашей области проводит конкурс талантов среди высших учебных заведений. Естественно, сначала все проводится на уровне муниципалитета, затем областной уровень и уже потом федеральный. И нам очень настойчиво рекомендовали принять участие в этом мероприятии. Конечно… – тут Станислав Григорьевич недовольно поморщился. – Фонд призовой тут не ахти какой, но зато поднимем рейтинг родного вуза, а это уже не так уж и мало. Участвовать будут две команды, от двух самых крупных факультетов нашего учреждения – финансово-экономического и социально-гуманитарного, с первого по пятый курс включительно. Вам, Олег Евгеньевич, я поручаю курировать этот вопрос на протяжении всего периода. А вам, студентка Воронова… – я инстинктивно постаралась прикинуться предметом обстановки, зажмурившись и вжавшись спиной в стенку. Однако, тихое шипение куратора вынудило открыть один глаз и вздохнуть, признавая поражение, под скептическим взглядом декана. – А вам, Воронова, поручается придумать и организовать номера для конкурса. Декорации, техническое сопровождение и что там еще понадобиться может? Так вот, все это под вашу непосредственную ответственность, как главы нашего студенческого совета. Задача ясна?

Я на это только кивнуть сумела, все еще не до конца осознавая масштаб свалившихся на меня неприятностей. А господин Вязьма только довольно головой покачал, делая какие-то пометки в своем ежедневнике. И выдал:

– Тогда можете быть свободны. Срок на подготовку номеров два месяца. И смотрите, что бы руководству нашего вуза не было за вас стыдно. Я понятно выразился, Воронова?

– А чего Воронова-то сразу? – ляпнула до того, как сообразила, что и кому говорю. И покосившись на изобразившего традиционный жест «рука-лицо» куратора, добавила, уставившись в пол и ковыряя носком кед толстый ковер на полу. – Будем стараться, Станислав Григорьевич. Разрешите исполнять?

– Можете идти, Воронова, – благосклонно покивал головой декан, на которого я все же осмелилась бросить взгляд из-за челки. И взяв какую-то бумажку из рядом лежащей стопки, сосредоточил все свое внимание на нашем кураторе. – Олег Евгеньевич, а вот вы задержитесь, да… Есть пара вопросов, требующих немедленного решения. Мне тут поступила жалоба от преподавателя экономики насчет одного вашего студента… Жарков, кажется? Не желаете объяснить его поведение?

– Станислав Григорьевич, если речь идет о том, о чем я думаю, то…

Сочувственно поглазев на бедного куратора, вынужденного в который раз огребать за нашего боксера-дуболома всея группы, я бочком-бочком добралась до двери. И, открыв ее, выскользнула в приемную, осторожно притворив за собой. После чего, прислонившись к ней спиной, пробормотала себе под нос:

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться… Бр-р-р, прям как на допросе у гестапо, не иначе.

И проигнорировав недовольный взгляд секретаря, сидевшего за своим столом как Цербер у врат царства Аида, поспешила покинуть такой гостеприимный кабинет. Пока меня еще чем-нибудь не обрадовали и дополнительных поручений не выдали.

– Воронова, что, отчислили?! Да быть того не может! – радостный вопль одногруппника поприветствовал меня сразу за дверью деканата. Лишь чудом говорливый товарищ не получил по лбу, успев отскочить в сторону.

– Не дождешься, Стас! Если и отчислят, то только вместе с тобой, – показав языкастому рыжему средний палец, я принялась пробираться в сторону отведенной под нужды студсовета комнаты, находившейся где-то между кабинетом методиста по очно-заочному отделению и туалетом в конце коридора. Попутно осознавая всю глубину той ямы, куда меня с воплем «Это наш вуз!» пнул в спину товарищ декан.

А подумать было о чем! Уважаемый Станислав Григорьевич вслух-то не уточнял, но по выразительному взгляду и ежику было понятно, что задача минимум не только постановку номеров организовать, но и занять хотя бы второе место. Что, зная ленивую задницу всего нашего факультета, было, мягко говоря, проблематично. Тут на турслет-то загнать не получается, что уж про какую-то культурно-массовую программу говорить?!

Можно даже не спрашивать, а сразу пойти в библиотеку за тем приснопамятным вторым, дополненным томом энциклопедии бранной лексики. Думаю, там найдется десятки два эпитетов, которыми меня покроют сокурсники, за попытку привлечь их к общественной жизни вуза.

Родной закуток, гордо именуемый кабинетом, встретила привычно заевшим замком. Который я давно научилась открывать с пинка, приходившегося аккурат в нижний левый угол дверного полотна. Распахнув хлипкую конструкцию, по недоразумению названную дверью, я щелкнула выключателем и скрылась в недрах своего логова, пропахшего нафталином и клеем. На всякий случай, закрывшись на щеколду изнутри, собираясь обдумать поступившее предложение сверху…

И, что уж тут греха таить, с паническими воплями побегать по кругу, задаваясь вопросом, что делать и как быть! Авось умная мысль соизволит посетить мою бедовую голову.

Помещение два метра на восемь освещало три лампы, одна из которых постоянно мигала. Здесь с одной стороны теснились потрепанные шкафы, забитые самым разнообразным хламом, начиная от париков для образов века так восемнадцатого, заканчивая искусственной шкурой мамонта, для роли пещерного человека. С другой стояли старые парты, образуя подобие стола для переговоров, представляя собой настоящий образчик наскальной живописи нескольких поколений студентов нашего факультета. У одного из двух окон, закрытых блеклыми жалюзи, притулился компьютерный стол с потрепанным ноутбуком, вечно зависавшим в самый неподходящий момент, и проектором.

Этот представитель технических средств обучения явно знавал лучшие времена своей недолгой жизни и корыстно использовался мною в качестве личного, домашнего кинопроектора. Все равно тут кроме меня никто на постоянной основе не бывает. А корпя вечерами над очередным важным делом можно сойти с ума сидя в тишине.

– Наше вам, с кисточкой, – вздохнув, я бросила рюкзак на ближайшую парту и приземлилась на единственный скрипучий стул у окна, закину ноги на стол. Вздохнула и посетовала, глядя на потрескавшуюся штукатурку на потолке. – И где ж мне так свезло-то по жизни, что бы так-то отдуваться…

Вопрос был риторический и пояснений не требовал. Так что, посидев так еще минуты три, я снова вздохнула. И разразилась обличительной речью в адрес авторитарного декана, думавшего только о рейтинге учреждения вообще и факультета в частности, промолчавшего снова куратора и собственного инстинкта самосохранения, шлявшегося непонятно где в тот самый момент, когда я соглашалась на вакантную должность почетного козла отпущения. Почему-то называвшуюся «глава студенческого совета» и имевшую туеву кучу обязанностей и почти никаких прав и привилегий.

Впрочем, последнее было исключительно бессмысленным сотрясанием воздуха. Уж где были мои мозги вместе с тем самым инстинктом, я прекрасно знала, когда подписывалась на все это. Мне нужен был свободный график посещений, пара преференций от администрации и возможность сдавать зачеты и экзамены вне очереди или с другим потоком. И то, что просто так мне этого никто не позволит, тоже было понятно сразу.

Увы, за все надо платить. Да и потом, как говорит мой обожаемый сосед «Херня война, главное маневры!».

– Эх, жизнь моя жестянка, да ну ее в бо-ло-о-о-то! – пропела я, потянувшись и крутанувшись на стуле вокруг своей оси. После чего открыла ноутбук, включила надсадно загудевший компьютер и подгрузила базу данных студентов нашего факультета, выменянную у методиста в обмен на коробку конфет с коньяком. И, дождавшись открытия файла, принялась выбирать будущих жертв моего произвола, просто-таки горевших желанием участвовать в конкурсе самодеятельности.

О том, как я буду переживать волну бурных восторгов и не менее ярких благодарностей со стороны сотоварищей, я благоразумно старалась не задумываться. Воображение у меня под стать фантазии, мало ли какие картинки кровавой расправы над моей несчастной личностью придумает!

Тихо фыркнув и дернув плечом, я забралась с ногами на стул и принялась крутить открывшуюся моему взору электронную таблицу. Информация, хранившаяся в ней, попадала напрямую под нарушение закона о персональных данных. А еще помогала без особого труда набрать коллекцию из пяти душ, имевшую несколько хвостов, пару канувших в лета курсовиков и, что немаловажно, готовых на любой кипешь, окромя голодовки…

Лишь бы не на ковер в деканат и не на вылет из вуза. Их-то я и выписала на косо оборванный тетрадный лист, время от времени покусывая кончик карандаша и щурясь на монитор. Почесала затылок, склонив голову набок и обреченно протянула:

– Чует моя печень, мы на пороге грандиозного шухера… И вопрос теперь только одни, как заставить сию шайку-лейку работать в нужном мне направлении?

Вопрос был далеко не праздный. Эти пять потенциальных звезд студенческой самодеятельности отличались умом и сообразительностью, да. Вот только не там где надо и не тогда, когда надо. А уж о том, как некоторые из этих личностей могут, умеют и практикуют самые различные способы ухода от ответственности, вообще впору легенды слагать. И не всегда цензурные, к слову.