Текст книги "Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ)"
Автор книги: Анна Кувайкова
Соавторы: Юлия Созонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
И на этой оптимистичный ноте Тимыч отключился, оставив Черепа недоуменно пялится на погасший экран телефона. Беспокойство в груди медленно, но верно смешивалось с только еще зарождающейся злостью. И нет, не на Мирку или на Дока, вовсе нет. Толик еще толком не знал, в чем дело и что случилось (и случилось ли вообще), но уже искренне ненавидел того, кто в этом виноват. Потому что его интуиция, как бы не стебались над ней всей бандой, не ошибалась только в одном.
В том, что кто-то из близких оказался в беде. И хоть бы раз обманула, сволочь!
Док обещал появиться через пять минут. Пришел через три, напугав до икоты двух алкоголиков, трех мамочек и одну бабульку своим слегка неформальным видом и лабораторным халатом в кроваво-красных пятнах неизвестного происхождения. Смерил нервно докуривающего первую пачку сигарет Черепа мрачным взглядом и только головой мотнул, направляясь прямиком к подъезду.
Черная кошка, решившая в ту минуту перебежать дорогу, предпочла спрятаться под скамейкой, в компании самой злобной собачонки двора. Толик, глядя на это, только фыркнул, нервно сминая в кулаке полупустую пачку. Одним из интересных фактов в биографии Достоевского была его откровенная нелюбовь к братьям нашим меньшим. И она была абсолютно взаимной с обеих сторон!
– Док, твою мать… Что происходит-то?! – терпения Черепа хватило ровно на один лестничный пролет. Но Тимофей только отмахнулся, прыгая через две ступеньки. Чудом избежав столкновения с невысокой, смутно знакомой миниатюрной женщиной, неторопливо спускавшейся вниз.
Та лишь странно и мечтательно улыбнулась, приветливо кивнув парням, и, задержав взгляд на Толяне, радостно охнула:
– О, Толик… Здравствуй, мой хороший! Как ты вырос… Маме привет передавай, хорошо?
– Обязательно, – на автомате откликнулся Череп, скрываясь на лестничной площадке второго этажа, тут же забыв о высказанной просьбе. Его сейчас куда больше интересовало, что случилось с Вороненком.
Затормозив около знакомой двери, он перевел дух, глядя на то, как Док хлопает себя по карманам, в поисках запасной связки ключей, телефона… Или что он там еще искать может? Не самодельную бомбу же, в самом деле? Мимоходом отметил, что какая-то сволочь успела что-то нацарапать на гладкой поверхности дверного полотна. А ведь они не так давно всей бандой тут все меняли, когда старую деревяшку залетный соседский гость разнес в щепки при помощи топора.
– До-о-ок…
– Череп заюзай кого-нибудь еще, не мешай мне совершать правонарушение! – огрызнулся Тимыч, наконец, выудив на свет божий из заднего кармана джинсов универсальный набор отмычек. Где он его взял, Череп, честно говоря, знать не знал. И узнавать не собирался.
Не зря говорят, меньше знаешь, лучше спишь! И все же, откуда ему эта дамочка-то знакома…
– Все, пошли, – распахнув дверь, Док первым ворвался в квартиру, пропитавшуюся запахом чего-то горелого и терпких, слишком сладких духов. Не сговариваясь. Оба друга рванули в сторону кухни, откуда слышался то тихий смех, то не менее тихий плач. И оба же застряли в дверях, разглядывая то, что осталось от скромной, но аккуратной, светлой обстановки.
Кухонные шкафчики распахнуты настежь, все содержимое на полу и столе. Окно разбито, как и индукционная панель, установленная ими вместо старой газовой плиты под ярое сопротивление Мирославы. По полу разлито что-то коричневое, подозрительно похожее на кофе. В углу валялась медная турка, с почерневшей ручкой. Стол равномерно покрывало разбитое стекло всех мастей и форм, табуретки раскиданы.
И капли крови на светлой поверхности теплых, бежевых тонов.
– А где…
– Череп, – Док ткнул его локтем в бок и кивнул в сторону окна. Лицо его закаменело, приобретя отстраненное и безэмоциональное выражение. А Толик, нервно вздохнув, перевел взгляд в нужную сторону и…
Задохнулся от неожиданности. После чего глухо выматерился, уверенно шагая вперед, не обращая внимания на хрустевшие под ногами крупы, вперемешку с разбитыми тарелками.
Там, под подоконником, прижимаясь боком к батарее, подтянув коленки к груди, сидела Мирка. Растрепанный хвост, съехавший набок, глубокие царапины на щеке и синяк во всю скулу. Она тихо шмыгала носом, раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая к груди ладонь. А еще иногда тонко, почти надрывно смеялась, откидывая голову назад. И не замечая, что здесь есть кто-то еще кроме нее.
Док, оставшийся у входа, чему-то кивнул и полез в холодильник. Единственный целый предмет мебели во всей кухне. После чего присел перед Мирославой и протянул ей открытую бутылку водки. Мелкая держала ее для каких-то технических нужд, сейчас Толик даже не вспомнит, зачем она вообще ее покупала. Зато прекрасно помнит, как всей толпой ржали над ней.
Продавщица не желала отпускать алкоголь, пока девочка не покажет ей паспорт. Ведь ей не может быть больше шестнадцати лет! И ничего, что «девочке» все двадцать три с хвостиком, ага.
Пей, – тихо, но веско заметил Тимыч, ухватив цепкими пальцами острый подбородок и поднеся горлышко бутылки к бледным, дрожащим губам. Мирка невольно вздохнула, сделав неаккуратный глоток, и закашлялась. – Давай, Ворон. Приходи в себя. Ничего страшного не случилось… Подумаешь, новый ремонт. Это дело житейское, так ведь?
– Она… Она… ха-ха-ха… Она… Я… Семья… Веришь? Семья! Она…
Бессвязные слова не желали складываться хоть в какое-то подобие фразы. Толик, глядя на подругу, давно ставшую младшей сестренкой (и черт с ним, что по паспорту она его старше!), не знал, чего ему хочется больше: встряхнуть ее или прижать к себе. И, обменявшись с Доком понимающим взглядами, сделал то, что должен был. Отвесил ей подзатыльник и, усевшись рядом, опираясь спиной на стену, прижал окаменевшую девчонку к груди, гладя по спутанным волосам.
Одна секунда, две, три…
Тихий всхлип и Мира расслабилась, прижимаясь крепче, прячась в надежных объятиях названного брата. И наконец-то нормально, пусть и позорно, разревелась, когда с другой стороны уселся Док, уже успевший отпить из бутылки и не отпускавший вцепившиеся в его ладонь тонкие пальцы. Тишина, повисшая в квартире, никого из них не напрягала, совершенно.
Успокоиться Мирослава смогла только минут через тридцать, наревевшись вволю. Вот тогда-то она отодвинулась, впрочем, не спеша выбираться из надежной хватки друга, прислонилась спиной к все той же батарее. Глянула пустым, бесцветным взглядом сначала на Толика, потом на Дока. И устало улыбнулась, тихо прошелестев:
– Спасибо.
– Сочтемся, – в тон ей откликнулся Тимыч. И нехорошо сощурился, глядя на ее левую руку, по-прежнему прижатую к груди. Скрюченные судорогой пальцы ему совершенно не нравились. – Что с ладонью?
– Нормально все, – Мира едва заметно поморщилась, отводя взгляд. И вскрикнула невольно, когда Достоевский, явно неудовлетворенный ее ответом, схватил за запястье, подтягивая к себе поближе. Не обращая внимания не слабое сопротивление своей невольной жертвы. – Док, не надо…
– Утихни, – смерив девушку тяжелым взглядом, Тимофей медленно, осторожно разжал сведенные судорогой пальцы, не давая вырвать руку и не обращая внимания на шипевшую от боли Мирку. – О как…
Череп приподнялся, что б получше все рассмотреть, и громко матюгнулся. На ладони красовался огромный, некрасивый ожог, кожа покраснела, наливался большой волдырь, местами чем-то прорванный до самого мяса. По краям виднелись капли крови, подсохшей, а у самых пальцев продолжала слабо кровоточить довольно глубокая рана.
– Кто это сделал? – хмуро бросил Череп, крепче прижимая к себе пытавшуюся вырваться Мирославу. Та шипела, плевалась, ругалась, но упорно игнорировала прозвучавший вопрос. Что парням откровенно не понравилось.
Первым не выдержал Док. И, выудив откуда-то из кармана тюбик с мазью и бинт, спокойно, даже слишком спокойно поинтересовался:
– Мать?
Мирка снова отвела взгляд, поджав губы. А вот Черепков в который уже раз за ближайшие час с лишним громко выругался. Прочувственно так, виртуозно, образно. И даже умудрился за пять минут эмоционального монолога ни разу не повториться. Мирка, правда, потом по ушам надает, но епт! Глядя на ее ладонь, на окружающую обстановку, на хмурящегося все сильнее Дока, молчать просто физически не получалось. А когда до него дошли слова друга…
Сжав кулак, Череп со всей дури врезал им по стене. Затем еще и еще, не обращая внимания на сбитые костяшки. Вот теперь понятно, откуда он знает эту странную женщину, спускавшуюся по лестнице. Почему Мирка в таком состоянии, отчего Док хмурится и крепко стискивает зубы, обрабатывая поврежденную ладонь, а интуиция так настойчиво шептала о приближающихся неприятностях.
Все, млять, просто кристально ясно стало! Яснее просто, мать вашу, некуда…
Еще через пятнадцать минут они втроем сидели в квартире у Толика. Благо жил он рядом, далеко идти не пришлось. Мирка на диване, с перебинтованной ладонью, укутанная по самый нос в плед и, нервно улыбаясь, пила горячий, травяной чай. Череп устроился на табуретке напротив, начав вторую пачку сигарет за этот день. Док занял подоконник, меланхолично разглядывая улицу и бросая на подругу то и дело предупреждающий взгляд. Чтоб не дергалась лишний раз и не пыталась увильнуть от разговора.
– Рассказывай, – глухо откликнулся Череп, делая затяжку и дергая воротник рубашки. На работу он не вернулся, позвонив начальству и отпросившись по семейным делам. Как, собственно и Тимыч, послав позвонившего заведующего лабораторией в пеший эротический тур вместе со всеми его результатами лабораторных экспериментов.
Возможность потерять работу его ни капли не испугала. В конце концов, со своими способностями и связями, найти новую ему точно труда не составит. А даже если и не найдет, пропасть точно не пропадет.
– Док мне еще две недели назад позвонил, – тихо заговорила Мирка, уткнувшись взглядом в кружку и ссутулившись. – Маман получила свободу и решила вернуть себе все права, положенные гражданину Российской Федерации. В том числе и права на собственных детей. Добрые люди поверили в ее историю… И решили помочь. Вот так вот, бесплатно и из чистого альтруизма. Детям бы помогали так, цены бы им не было.
– Данька? – Череп напрягся, приподнявшись, но Мира только отмахнулась, головой покачав. Док, перетащив на колени горшок с фиалкой, принялся его планомерно ощипывать. Садистские наклонности ясно свидетельствовали о том, что если не этот цветочек, то пострадает кто-нибудь другой.
– Данька в центре, я оплатила большую часть лечения, – Мирка невесело улыбнулась, продолжая медленно пить чай. – Спасибо моей новой работе, да…
Парни переглянулись, но развивать эту тему не стали. Док только улыбнулся криво, продолжая обрывать фиалку. А Череп, затушив очередную сигарету в уже переполненной пепельнице, недоуменно выдал:
– И все равно, я не понимаю, что ей надо-то?!
Помолчав немного, девушка аккуратно поставила чашку на журнальный столик и с ногами забралась на диван, сжавшись в небольшой комочек. И медленно, глухо заговорила, спрятав лицо в коленях:
– Нас учат, что мама – это один из самых близких, самых важных людей в твоей жизни. Мы ей поделки делаем, стихи посвящаем. Спешим, что бы похвастаться своими успехами или получить поддержку, когда что-то не получается. Нам говорят, что мама – это твоя мама, какой бы она не была, что бы ни сделала. И знаете… Я верила в это. Действительно верила. Пока не случилась вся эта история с Данькой, пока отец не ушел, а мать… – передернув плечами, Мирка усмехнулась. – Да что я вам рассказываю… Сами знаете, как оно было. Депрессия, таблетки, алкоголь. Поехавшая крыша и как финал, она в психушке, я с Данькой на руках. И вот тогда-то я и осознала окончательно, что к этой женщине у меня ничего не осталось. Ни чувств, ни эмоций, ни каких-то вопросов. Ничего. Пусто. Есть и есть, нет и нет. Лишь бы ее рядом не было, а остальное не важно. И я тогда, после суда, думала, что все осталось позади. – еще одна тихая усмешка. – Зоя думала. Очень зря.
Оказывается, ей стало лучше. Оказывается, врачи не видят никаких препятствий и со спокойной душой могут отпустить ее в общество. Тем более, что она так хочет вернуться обратно, к своей семье, к своим детям. И почему-то никто не подумал спросить ее о том, где была семья все эти годы… И почему собственные дети даже не навещали ее.
Череп резко выдохнул и поднялся, начав расхаживать по комнате. Док, успевший превратить один цветок в несчастный остов, принялся за второй. Молча, методично, аккуратно. Но с такой остервенелой злостью, что Толик не рискнул заикаться о том, что цветы были собственностью его матери. Пофиг, скажет, что случайно залил, засушил… Ну или что там еще с комнатными цветами случиться может?
– Семью, млять. Она семью хочет, Толь, представляешь? Вернуть обратно свою семью! – истерично хохотнув, Мира выпрямилась, но обхватила себя руками за плечи, по-прежнему не поднимая головы. – И все бы ничего, Толь… Но она хочет очень определенную семью! Я не знаю, чем ее лечили и как, плевать я на это хотела что тогда, что сейчас. Но в ее голове что-то явно окончательно замкнуло. Потому что ей нужна идеальная, послушная дочь, идеальный, умный, здоровый сынишка. Ей нужна ее идеальная семья! Которой, к слову, никогда не было. Она жаждет контроля, жаждет получить право распоряжаться если не моей жизнью, то жизнью Даньки… Но это тоже, знаешь ли, не самое страшное…
– А что тогда? – вытащив последнюю сигарету, Череп чиркнул зажигалкой, нервно прикурив ее. И уставился на подругу, ожидая ответа.
Вот только вместо Мирки, подозрительно шмыгнувшей носом, в разговор вступил молчавший до этого Док:
– Все, что не вписывается в ее представления о детях и семье, должно быть исправлено. Любыми способами. Так?
– Ага, – еще один смешок, пропитанный горечью и болью. – Мы вроде бы спокойно говорили. Осторожно. Я пыталась все понять, что ей нужно, отвечала кратко в подробности не вдаваясь… И тут у меня рукав задрался на толстовке. На правой руке. И она увидела татуировку. Вы то привыкли, не замечаете. Да и я порою забываю о ней, тем более, что сейчас этим никого не удивишь. А она… Она замолчала так, резко. Уставилась на мое запястье, смотрела, молчала… Только пальцы сжимали рукоять турки. Так, что костяшки побелели. Я решила печенье достать из шкафчика у окна, встала, собираясь мимо нее пройти… Я даже сообразить ничего не успела. Она меня толкнула, ухватив пальцами за запястье, стянула кофту до локтя. И попыталась вылить на место, где татуировка, кипящий кофе. Что бы стереть то, чего по ее мнению не должно быть у ее дочери. Это позорное клеймо, так она сказала. Я левой рукой оттолкнула, но попала ладонью по турке. Она, заметив это, еще и прижала сильнее, вцепившись мне в волосы. А потом… Ну вы видели, что с кухней стало. Все, что я смогла, это забиться в угол и не отсвечивать, пока она сметала все на своем пути. Остановилась, когда звонок моего сотового услышала. Резко так. Словно переключатель сработал. И мило улыбнувшись, ответила на звонок. После чего, все с той же улыбкой положила трубку на стол и ударила по ней молотком для мяса. И ушла.
– Вот так просто? – в отличие от Толяна, соображавшего как бы так сказать, что бы все прозвучало цензурно, Док все еще держал себя в руках. Хотя судя по горке измочаленных в конец листьев фиалок, давалось ему это ой как нелегко.
– Вот так просто, – Мирка тяжело вздохнула и посмотрела на них все тем же, усталым, больным взглядом. – Велела не хулиганить, вести себя прилично и хорошо учить уроки. После чего оделась и ушла. Правда, бросила из коридора, что скоро мы вновь будем большой и дружной семьей. Уж она-то постарается. И знаете, парни… Мне на самом деле никогда так страшно не было, как когда она говорила об этом. Действительно страшно.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Выговорившись, мелкая вновь укуталась по самый нос, поджав колени к груди и нахохлившись, как самый настоящий воробей. Даром, что Ворон. Тимыч ощипав третью по счету фиалку, молча удалился в сторону кухни, но не дойдя до нее немного, свернул в ванной. И судя по звуку, сунул головы под холодную воду, пытаясь так привести мысли в порядок и не наделать глупости. Ну а Толик…
Сам хозяин хаты, докурив сигарету, затушил ее в пепельнице и уселся рядом с подругой, обнимая, позволяя привалиться к своему плечу. И взъерошив копну темных длинных волос ласковым жестом, поинтересовался тихо:
– Что делать будем, Вороненок?
Мира вздохнула, прижимаясь крепче, сцепившись здоровой рукой в его пальцы. И так же тихо ответила:
– Не знаю, Толь. Правда. По-хорошему, адвоката надо найти. Такого, что сможет выбить назначение на все возможные экспертизы и проверки на вменяемость. Что бы у нее не осталось ни единого, даже самого призрачного шанса восстановиться в правах и получить опеку над Данькой. И честно говоря, я не имею ничего против, если она снова загремит в психушку. Плевать, как это выглядит со стороны, мнение общества это проблемы самого общества, а не мои. Я просто хочу, что бы она исчезла из нашей с Данькой жизни. Навсегда. Вообще. Понимаешь?
– Да кто бы спорил, Вороненок… – вздохнув, Толян почесал затылок. – Но пока хреново так представляю, как этого добиться. В нее на руках заключение врачей, положительные характеристики и хоровые выступления добросердечных волонтеров. А это знаешь ли… Не фунт изюма.
– Это всегда можно оспорить, – презрительно фыркнул вернувшийся в комнату Достоевский. И недовольно скривился, промокнув полотенцем мокрые пряди волос.
– Ее анамнезу и дядюшка Фрейд позавидует. Забыть про него так просто не получится, Мир. А если ее пичкали сильнодействующими препаратами, то без последствий никак не обошлось. Ни вообще, ни в частности. Нужно только правильно собрать документы и проследить за проведением экспертиз. Всех. Но если с тем, как быть понятно, то на повестке дня встает другой вопрос.
– Денег, – согласно хмыкнул Череп, хмурясь и потирая лоб. Мира сжала его пальцы сильнее, предсказуемо собираясь возражать. Но Толик несильно щелкнул ее по носу, оборвав любые возражения. – Нужны деньги, связи и хороший, я бы сказал очень въедливый и небрезгливый адвокат. Я у бати поспрашиваю, наверняка у него есть парочка знакомых.
– Дельная мысль. Я у своих поинтересуюсь, по поводу ее лечения и его последствий. И Мир… – Док отпихнул ногой в сторону журнальный столик и присел на корточки, заглядывая в глаза девушке. – Будь хорошей девочкой, Вороненок. Засунь свою гордость и самостоятельность туда, куда проктолог еще не смотрел. Мы в деле, мы тебя не бросим, не в этот раз. И не-a, не отделаешься от нас. Ясно? Чего бы нам это не стоило, мы тебе поможем. И это не обсуждается. Ты меня поняла, солнце?
– Док…
– Мир, если так сильно хочется, я тебе устрою познавательную экскурсию не только к этому специалисту узкого профиля, но и в морг. Для профилактики, – сощурившись, Тимофей неодобрительно покосился на хохотнувшего Черепа. Тот тут же состроил невозмутимое выражение лица. – Гарантирую, это будет незабываемо. Но пока, будь лаской, заткнись и не мешай нам помогать тебе. Лады?
Мирослава молчала минуты три, кусая и без того разбитые губы, поглядывая то на упрямо сжавшего челюсти Толика, то на зло щурившегося Дока. И, видимо, решив что-то для себя, тихо вздохнула, бледно улыбнувшись?
– Ясно. Спасибо вам… За все. Что бы я без вас делала, а?
Парни переглянулись и тихо, насмешливо фыркнули, скрывая за этим облегчение, окатившее их изнутри, стоило Мирославе согласиться. А Достоевский, поднявшись на ноги, вытащил телефон, сунув его в руки подруги, и добавил, с ехидной улыбкой:
– Влезала бы в неприятности, что ж еще? Держи. Не хочу, чтобы ты опять потерялась где-нибудь без связи с миром. И не вешай нос, мелочь. Прорвемся, не в первый раз. И явно не в последний.
– Это точно, = хрипло хохотнула Мира, неловко сжимая пальцами пострадавшей руки новый смартфон. И отстранившись от плеча Черепа, сгорбилась. – Мне это… Возвращаться пора. На работу. Она у меня с проживанием… Толь, отвезешь, а? Ай! За что?!
– За идиотские вопросы, Вороненок, – мягкая улыбка на лице Тимыча никак не вязалась с общей аурой мрачности, окутавшей его. Но от нее, отчего-то, у Черепа перестали дрожать руки и куда-то пропала вся злость. А Мирка…
Мирка улыбнулась чуть шире, медленно поднявшись с дивана и начиная собираться. Она по-прежнему куталась в плед и иногда вздрагивала, оглядываясь по сторонам, но уже не казалась собственным призраком.
И глядя на нее, такую хрупкую, слабую и отчаянно смелую, Череп в который уже раз за время их знакомства поклялся, что ни за что не позволить ей снова остаться с проблемами один на один. Не тогда, когда этой самой проблемой стала женщина, явно лишившаяся последних мозгов и способная если не на все, то на многое!
