Текст книги "Прикосновение"
Автор книги: Анита Шрив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Примечательно то, что на свадьбе не будет ни подружки невесты, ни шафера, хотя сияющая Джули их с успехом заменит. Джули теперь надевает водолазный костюм. Сидни была ошеломлена, когда впервые ее в нем увидела. Сидни, которая однажды за ужином приняла просто восторг за восторг художника.
– Я думал, что после обеда мы придем сюда и разведем костер, – произносит Джефф. – Напьемся. Нет, мы, конечно, не будем пить много. Мы похороним туфли Сахира.
Даже без солнца вода неприятно отсвечивает, и Сидни щурится.
– Год назад я себе этого и представить не могла, – говорит она. – Я занималась с Джули математикой и английским. И даже еще не познакомилась ни с тобой, ни с Беном.
Иногда это имя выскакивает у нее, когда она меньше всего этого хочет. Она не собиралась сегодня упоминать Бена.
Джефф, как всегда, молчит, услышав имя брата. Они о нем больше не будут говорить.
– Дрянная погода, – говорит Сидни.
– Она еще может улучшиться.
– Джефф, что случилось? Ты выглядишь… я не знаю.
Он поворачивается и целует ее обнаженное плечо. Проводит пальцами по внутренней поверхности бедра.
– Я буду счастлив, когда мы окажемся, наконец, в самолете.
Джефф предложил провести медовый месяц в Восточной Африке, но Сидни указала ему, что Африка будет напоминать о работе. Он будет постоянно брать интервью, сам того не замечая. Нет, они отправятся в Париж. Она ни разу там не была, Даже с Эндрю. Джефф сможет сколько душе угодно брать у нее интервью в маленьком отеле в Марэ [25]25
Район Парижа – «гнездо аристократии», застроенное особняками – XVIII веков.
[Закрыть], на котором она остановила свой выбор.
– Я люблю тебя, – с каким-то напором говорит Джефф, часто произносит эти слова, когда для нее, когда для себя, как признание поразительного факта или призыв к оружию. По его интонации Сидни слышит, что сегодня это скорее призыв к оружию.
Она скользит кончиками пальцев по золотистым волосам, покрывающим его голень, как бы беседуя с его пальцами на своем бедре. В течение последнего года она с изумлением обнаружила, как прочно образы могут врезаться в память. Они становятся своего рода талисманами, к которым возвращаешься снова и снова, несмотря на создание новых образов. Для нее такими талисманами стали загорелые ноги, вылинявшие плавки, его глаза.
Джефф подстригся к свадьбе. Сидни предпочла бы, чтобы он этого не делал. Но он ее не спрашивал.
– В котором часу мы должны быть завтра в аэропорту?
– В восемь, – говорит Сидни. – Это десятичасовый рейс.
За тот год, что они провели вместе, у них установилось разделение обязанностей. Сидни занимается поездками.
– Значит, во сколько мы должны отсюда выехать? В шесть тридцать?
Они покинут гостей в начале вечеринки.
– Стремительное бегство, – комментирует она.
– Скорее бы, – откликается он.
– Сидни! – восклицает мать, распахивая объятия перед все еще насквозь мокрой дочерью.
– Сидни на мгновение замедляет шаг. Она не привыкла к бурным приветствиям. Либо мать хочет позлить бывшего мужа, который тоже, должно быть, приехал рано, либо пытается втереться в доверие к Анне Эдвардс. Сидни позволяет себя обнять, прижимаясь к белому брючному костюму и стильному шарфу. Это одеяние предназначено для репетиции, но не для предстоящих трех часов ожидания. Сидни обращает внимание на модную сумочку. Шелковые сумочки с женщинами в фиолетовых кабриолетах, являющимися воплощением свободы, остались в далеком прошлом. Прическа матери расползается от сырости, и когда Сидни ее обнимает, брючный костюм ей тоже кажется влажным. Влажным от пота вдоль всей спины. Мать держит ее обеими руками, отстранив от себя.
– Подумать только, – говорит она.
«Подумать только что? – думает Сидни. – Что ее дочь опять выходит замуж? Что она не умрет бездетной? Что она, по мнению матери, выходит замуж за человека, стоящего выше ее на социальной лестнице? Быть может, дом на пляже импонирует матери больше, чем дом Фелдманов в Ньютоне?»
– Когда ты приехала? – спрашивает Сидни, отстраняясь.
– С полчаса назад. Анна попросила меня приехать пораньше. Я хотела помочь, – говорит она, беспомощно озираясь вокруг.
– Ты хорошо выглядишь, – говорит Сидни.
– Ну, я подумала, что на репетицию можно надеть что-нибудь белое. Ты ведь сегодня будешь не в белом?
– И завтра тоже.
– Ну, значит, все в порядке, – говорит мать, приглаживая лацканы пиджака. – Хотя я не предполагала, что будет так жарко.
– К вечеру станет прохладнее, – успокаивает ее Сидни. – Обедать будем на веранде.
– Правда? – удивленно спрашивает мать. – А я слышала, что погода будет неустойчивой.
Через плечо матери Сидни видит своего отца. Он будет ночевать не в доме, а в маленькой гостинице, расположенной немного поодаль. Он сидит с мистером Эдвардсом за кухонным столом (тем самым кухонным столом, который Джефф использовал в качестве оружия против Бена; Сидни иногда Цепляется свитером за трещину в бортике). Перед каждым чашка кофе.
Ее отец уже много лет не был в хорошей парикмахерской. Разнокалиберные седые пучки торчат во все стороны вокруг напоминающей тонзуру (или все ту же контрабандно провезенную ермолку) лысины. Он одет в старый костюм из сирсакера [26]26
Легкая жатая ткань в полоску.
[Закрыть], когда-то белый, но с годами приобретший желтоватый оттенок. Кажется, отец вот-вот извлечет из кармана серебряный портсигар, подарок жены в день свадьбы, и закурит «Мальборо» без фильтра, вызвав истерику у миссис Эдвардс, которая тут же примчится из гостиной.
Сидни на мгновение останавливается в коридоре. Она не будет прерывать разговор, во всяком случае, пока не оденется. Но что-то в непринужденных позах обоих мужчин, похоже, обсуждающих нечто очень важное и согласно кивающих головами, наполняет Сидни неожиданным ощущением, что ей очень повезло.
Сидни на время свадьбы предоставлена ее старая комната, и это ее радует. На второй кровати покоится черный чемодан, который она возьмет с собой в Европу. Она всегда гордилась своим умением путешествовать налегке. Кроме того, в ее планы входит умеренный шопинг. В конце концов, они с Джеффом едут в Париж. На двери гардероба висит ее свадебное платье, открытое, оранжево-розового цвета. Элен, продемонстрировавшая незаурядный талант по части парикмахерского искусства, пообещала уложить волосы Сидни в свободный узел – прическа, которую она когда-то сделала Джули и которая вызвала восхищение Сидни.
Джефф будет одеваться в «спальне мальчиков», в которой кроме него ночуют Сахир и Айверс. (Питеру и Фрэнку отвели одну из многочисленных комнат для гостей.) Сидни рисует себе картину того, как трое взрослых мужчин спят под зелеными клетчатыми одеялами в кроватях, на спинках которых висят детские бейсболки. Год назад к ним присоединился бы Бен на принесенной туда по этому поводу раскладушке.
Бен, о котором не принято говорить. Его отсутствие ощущается более остро, чем чье-либо присутствие.
Легкий стук в дверь заставляет Сидни туже затянуть пояс махрового халата.
– Войдите, – говорит она.
В комнату просовывается голова Джули. В руках у девушки какой-то пакет.
– Как дела? – спрашивает Сидни.
– Хорошо, – отвечает Джули.
Сидни любуется тем, как тонкий красный шарф узлом завязан у Джули на затылке. С мочек ушей свисают серебряные цепочки с большими утыканными заклепками шариками на концах. Это все дело рук Элен. Однажды Сидни, восхищенная видом прибывшей на очередное семейное собрание Джули, призналась Элен, что очень хотела бы научиться так стильно одеваться. Элен тут же отреагировала: сняла с шеи Сидни и сунула ей в карман серебряную цепочку, затем расстегнула две верхние пуговицы пиджака и закатала рукава. Изучив результат в зеркале прихожей, Сидни осталась довольна подобной редакцией своего внешнего вида. Серебряные булавки в ушах и три дюйма обнаженной кожи в области декольте выглядели куда элегантнее, чем комплект из двух украшений.
– Я принесла тебе подарок, – говорит Джули, протягивая Сидни небольшую коробочку. Она искусно упакована: бант из тюлевой ленты болотного цвета преднамеренно завязан несимметрично, свисающие концы разной длины.
– Побудь со мной, – говорит Сидни, приглашая девушку присесть на кровать. Она медлит открывать коробку. – Это заставит меня расплакаться? – спрашивает она.
Джули пожимает плечами и улыбается.
Под слоем упаковочной бумаги Сидни обнаруживает голубой носовой платок, сшитый из лоскутов разной ткани. Сидни удается опознать квадратик рубашечной ткани, еще один из бледно-голубого шелка, третий, похоже, от мужского галстука. Прикасаясь к четвертому, она начинает смеяться.
– Это то, что я думаю? – спрашивает она, щупая лоскут, явно вырезанный из старых вылинявших плавок Джеффа.
Джули кивает.
– Я их украла. Он их долго искал.
– Я знаю. – Сидни разглаживает платок на колене поверх полы халата. Он сшит из девяти квадратов, три на три. Сторона каждого квадрата приблизительно два дюйма. – Ты сама это сделала? – восхищенно произносит она.
– Сама, – признается Джули. – Вот это голубое кружево вырезано из пояса свадебного платья твоей бабушки. Рубашечная ткань – из рубашки моего папы. Галстук принадлежал твоему папе.
– Они все об этом знали?
– Все что-нибудь дали. – Джули замолкает. – Или почти все. Вот это, – она показывает на бледно-голубой шелк, – от меня, из майки, которую я носила прошлым летом. Этот кусочек фланели был частью старой ночной рубашки твоей мамы.
Сидни подносит платок к лицу и вдыхает запах фланелевого лоскутка, представляя, что переносится в один из вечеров, когда она лежала, положив голову на колени матери, которая читала ей вслух. Хотя, честно говоря, возможно, такой сценарий она только что придумала.
– А этот подарила твоя подруга Эмили…
– Я помню эту блузку, – говорит Сидни.
– Этот кусочек от моей бабушки, с которой ты не была знакома, но я знаю, она хотела бы, чтобы он у тебя был. Я вырезала его из бельгийской скатерти, которой она всегда накрывала стол, когда мы обедали у нее по воскресеньям.
– Мать твоей матери?
– Моего отца.
– А это, – говорит Джули, показывая на девятый и последний квадратик, – из детского одеяльца, в которое твоя мама тебя заворачивала, когда ты родилась.
Сидни щупает лоскут вафельной ткани. Все квадратики разных оттенков синего цвета (василькового, лилового, индиго), все аккуратно сшиты вместе и обметаны по краям сиреневой кромкой, совсем как стеганое одеяльце.
– Джули, я тебе так благодарна! – говорит Сидни, обнимая девушку. – Это всегда будет моим талисманом. – Вдруг оказывается, что она не может продолжать. – Я не знала, что ты умеешь шить, – наконец произносит Сидни и достает салфетку, чтобы высморкаться.
Джули опять пожимает плечами, как будто шить может научиться любой.
– А откуда взялась эта идея?
– Ниоткуда. – Джули, как всегда, не в силах объяснить источник своего вдохновения.
Сидни еще раз рассматривает квадратики. Она обращает внимание, что среди них нет ничего от миссис Эдвардс и Бена.
Джули прислоняется к спинке кровати и разглядывает комнату.
– Это твое платье?
– Да, на завтра.
– Красивое.
– Спасибо.
– Этот цвет идет к твоей коже. Ты его поэтому и выбрала?
– Мне просто понравился цвет.
– Жаль, что мы с Элен не можем пожениться, – с тоской произносит Джули, подтягивая к подбородку колени.
Сидни удивленно оборачивается к ней.
– Ты еще слишком молода.
– Я не знаю, возможно ли это в Канаде, – размышляет Джули.
Джули девятнадцать. В этом возрасте можно выходить замуж в любой стране. Но Джули не это имеет в виду.
– Ты обсуждала это с Элен? – спрашивает Сидни.
– Мы могли бы устроить праздник, – жизнерадостно заявляет Джули, – и пригласить наших друзей.
Сидни трогает платок.
– Ты бы пришла? – спрашивает Джули.
– Конечно, пришла бы. – Сидни поворачивается к девушке. – Джули, у тебя впереди еще очень много времени.
– Я почти все время счастлива. – Джули эксперт по части защиты. – Мне только немного грустно из-за Бена.
Сидни кивает.
– Я пыталась его пригласить.
– Правда? И что он сказал?
– Почти ничего. Думаю, приглашение должно было поступить от Джеффа.
– Я ничего не понимаю, – говорит Джули.
– Я тоже.
– Но ты там была. Папа говорит, они подрались.
– Ну, не совсем. Но вообще-то это было похоже на драку.
– Когда они были маленькими, они постоянно дрались. Папа мне рассказывал.
По подсчетам Сидни, когда Джули родилась, братьям было семнадцать и тринадцать лет соответственно.
– А потом Бен поступил в колледж и уехал, и это все прекратилось. Но папа считает, что на самом деле они так и не выяснили отношений до конца.
Сидни думает о том, как мистер Эдвардс пытается объяснить Джули отсутствие Бена на семейных торжествах. Из-за этого разрыв братьев, наверное, угнетает его еще больше.
– Что ты сегодня наденешь? – спрашивает Джули.
– Голубой сарафан. И кофточку, если на веранде будет холодно. А ты?
– Платье, которое выбрала Элен. Черное. Черное можно?
– Конечно.
– Только оно… я не знаю. У него очень низкий вырез на спине.
Сидни поправляет волосы на лбу Джули.
– Это самый лучший подарок из всех, которые мне когда-нибудь дарили, – говорит она.
Сидни принимает душ в ванной комнате, которой кроме нее пользуется священник. Девушка пытается не намочить еще больше забрызганный водой номер «Хеммингз мотор ньюс» на полу. На крючке висит потрепанный несессер, о содержимом которого Сидни старается не думать. Невольно она замечает маленький стеклянный флакон со средством для удаления мозолей.
Вернувшись к себе, Сидни проводит некоторое время в попытках уложить на лбу прядь, к которой она собирается прикрепить заколку из оникса и горного хрусталя, специально приобретенную для сегодняшнего мероприятия. Она стремится воспроизвести стиль сороковых годов, который будет хорошо сочетаться со старомодным сарафаном, купленным в магазине поношенных вещей в Кембридже. Но после нескольких неудачных попыток Сидни сдается и просто стягивает волосы в хвост, который затем завязывает в узел.
Пытаясь угадать, что одобрила бы Элен, Сидни примеряет несколько пар сережек, остановившись наконец на маленьких гвоздиках с хрустальными головками – еще одной находке из того же магазина. Она разглядывает себя в маленьком зеркале на дверце гардероба. Ее лицо за последние дни посвежело благодаря тому, что она изредка бывала на солнце, но волосы, все еще влажные, выглядят слишком сурово. Сидни распускает их и больше к ним не прикасается. Хрусталь в ушах смотрится просто великолепно.
На талии и бедрах сарафан сидит хорошо. Ниже Сидни просто не видно по причине малых размеров зеркала, поэтому о том, как выглядит подол, ей приходится догадываться.
В течение года она прошла путь от человека, которого могли и не представить гостям, до объекта всеобщего внимания. Она чувствует, что в таком взлете изначально заложена некая нестабильность. Гувернантка, которую подняли до статуса жены. Подозрительное повышение.
Сидни вдруг осознает, что она не видела и не слышала, чтобы Джефф вернулся с пляжа. Она подходит к окну и сразу находит его глазами. Он сидит в байдарке и наблюдает за мальчишками, которые катаются на досках в небольшой лагуне, образованной отливом. Джефф выглядит так, как будто ему не терпится к ним присоединиться.
Сидни аккуратно складывает свой новый платок и кладет его в карман синего сарафана. Она покажет его Джеффу и матери, но не миссис Эдвардс, у которой, возможно, ничего не просили. Или просили, а она ничего не дала. Если не принимать во внимание тревогу относительно родителей и возможных трагических последствий, если эти двое по недосмотру хоть ненадолго останутся вместе, а также стремление сохранить хрупкое перемирие, достигнутое с миссис Эдвардс, не говоря уже о попытках не обращать внимания на громыхающе-очевидное отсутствие Бена, вечер обещает быть интересным.
Когда Сидни выходит в коридор, из душа доносится мужской голос. Несомненно, это распевает увлекающийся автомобилями священник. Внизу кто-то оживленно беседует. Незнакомый ей женский голос. Возможно, организатора обеда. Тут Сидни слышит, как миссис Эдвардс издает отчетливый возглас удивления и радости. Впрочем, в последнее время этот звук стал такой редкостью, что Сидни вовсе не уверена, что не ошиблась. Если Джефф все еще на пляже, она выйдет и попросит его поторопиться. Скоро приедет Айверс. Вне всякого сомнения, он будет капризен и зол из-за пропущенных матчей с участием «Янки». Сидни начинает спускаться по лестнице.
Она видит его в зеркале, круглом зеркале в золотой оправе, стоящем на телефонном столике. Он в белой рубашке; он приехал сразу после работы. Через плечо у него сумка-чехол для костюма, а в руке небольшая спортивная сумка.
Сидни останавливается на лестнице. Он замечает ее в зеркале, но в его лице ничего не меняется. Теперь Сидни понимает радостное восклицание Анны Эдвардс. Сейчас удивленные возгласы издадут и другие.
Сидни пытается улыбнуться, но напряженное выражение его лица как будто запрещает ей это. Она делает еще один шаг вниз, и он идет ей навстречу. Он кажется осунувшимся и бледным, кожа на месте выбритой щетины отливает синевой. Когда она последний раз видела его в баре, он выглядел намного крепче. Сейчас он, похоже, уже не владеет ситуацией.
– Неужели ты поверила, что я пропущу твою свадьбу? – спрашивает он, когда она оказывается на нижней ступеньке.
Ее свадьбу. Не Джеффа.
– Я рада, что ты здесь, – говорит она.
– Ни за что на свете не упустил бы этот шанс.
Он поднимается по лестнице, слегка коснувшись сумкой ее бедра. Сидни прислушивается к удаляющимся шагам у нее за спиной. Засовывает руку в карман платья и прикасается к синему лоскутному платку.
* * *
Марк Эдвардс благородно настоял на том, чтобы обеспечить свадьбу розами. За неделю до торжества он официально пригласил Сидни на экскурсию по саду, чтобы она могла выбрать сорта роз для своего букета. Букет будет простым, пояснил мистер Эдвардс. Он умеет выращивать цветы, но никогда не делал из них композиций. Сидни заверила его, что простой букет ее вполне устроит. Вместе они остановили свой выбор на розах нескольких цветов, от слоновой кости до красно-оранжевых. Все они должны сочетаться с платьем Сидни. Мистер Эдвардс обернет их, чтобы она не поранила пальцы. Она не будет туго стягивать букет, чтобы было похоже, будто кто-то только что положил цветы ей на руку.
Вполне предсказуемо она застает мистера Эдвардса на коленях. Сидни обращает внимание на то, что он работает в наколенниках, в которых в прошлом году не было необходимости. У него на голове козырек от солнца, а в руках садовые ножницы, которыми он обрезает лишние побеги. Сейчас начало июня, пик сезона для роз в Нью-Хэмпшире. То, что ему удается выращивать так много различных сортов близко к океану, просто невероятно. Разбирающиеся в садоводстве люди часто останавливаются, чтобы взглянуть на цветы. Нередко можно увидеть незнакомую машину, припаркованную возле дома, и каких-то людей, с разрешения мистера Эдвардса блуждающих по розарию.
Некоторое время Сидни стоит у входа в сад. Он разбит в форме выгнутого четырехугольника. Ухоженные розы сидят в закругленных холмиках земли и равноудалены друг от друга. Сидни знает, что ветер с океана несет в себе постоянную угрозу для цветов. Часто, выглядывая утром из кухонного окна, она видит, что за ночь облетело так много лепестков, что кажется, будто розарий не убрали после вечеринки, во время которой в воздух запускали слишком много конфетти.
Тут мистер Эдвардс замечает Сидни, и на его лице появляется довольное выражение.
– Не вставайте, – просит она, но уже слишком поздно. Сидни с некоторой озабоченностью наблюдает, как он поднимается.
– Я весь в грязи, – говорит он, подходя к ней. Он снимает перчатки и, наклонившись, целует ее в щеку. – Как чувствует себя невеста накануне свадьбы?
– Очень хорошо. Я только что видела Бена.
– Не правда ли, замечательно? Я поговорил с ним, когда он подъехал. Он пошел наверх принять душ. Вот это сюрприз! Анна в восторге. Он тебе что-нибудь сказал? Как, по-твоему, он выглядит?
– Он почти ничего не сказал, – отвечает Сидни. – Выглядел немного… я не знаю… быть может, уставшим.
– Мне тоже так показалось. Слишком много работает.
– Э-э?.. – Мистер Эдвардс с силой хлопает садовыми перчатками. – А Джефф уже?..
Сидни качает головой.
– Не думаю.
– Это пойдет на пользу им обоим, – решительно говорит мистер Эдвардс. – Примирение. Не разговаривать друг с другом – это всегда очень скверно. Всегда. Близкие люди не общаются годами. Обычно причина кроется в деньгах. Я не уверен, в чем причина здесь. Но они все равно любят друг друга, как ты думаешь? Быть может, тебе известно больше, чем мне.
Сидни качает головой.
– Не знаю, – говорит она.
Мистер Эдвардс широким жестом обводит сад.
– Я выбрал все твои цветы. Но срежу их, конечно, только утром.
– Надо провести церемонию здесь. Среди этой неописуемой красоты.
– Не вздумай когда-нибудь выходить замуж в розарии. Поднимется ветер, и ты будешь праздновать среди голых торчащих палок.
– Я пришла, чтобы поблагодарить вас.
– Я получил возможность похвастаться, – улыбается мистер Эдвардс. – Разве ты не знала, что все садоводы в душе хвастуны?
Сидни улыбается.
– Я рад, что вы женитесь здесь, – говорит он, на этот раз указывая на дом. – У этого здания такая богатая история. Присядешь на минутку?
Сидни ясно, что мистеру Эдвардсу необходимо присесть.
– Охотно, – говорит она.
Небольшой метелкой он старательно обметает каменную скамью.
– Тебя интересует история? – спрашивает мистер Эдвардс, отряхивая комочки грязи с брюк.
– Отчасти, – кивает Сидни.
– У этого дома удивительная история. Я побывал в библиотеке, местном историческом обществе и все такое. Это стало моим хобби. Конечно, у любого старого дома непременно есть своя история, но у этого она богаче, чем у других. Здесь жило множество семей, шесть, семь, восемь… Ты знала, что изначально он был построен как женский монастырь?
Сидни удивлена. Она скашивает глаза в сторону старого дома. Ее внимание привлекают окна спален. Монашеские кельи?
– Какой-то франко-канадский орден из Квебека. Двадцать сестер. Созерцательный орден.
– Здесь для этого идеальное место.
– Тут разразился скандал вокруг священника и молоденькой послушницы. – Мистер Эдвардс замолкает и качает головой. – Иногда мне кажется, что, кроме дат, в мире ничего не меняется.
Сидни чувствует, как сырой и прохладный ветер овевает ее обнаженные руки. Листья на розовых кустах, темные и глянцевые, как будто вибрируют в струящемся воздухе.
– После скандала, а мы можем только догадываться о том, что явилось его причиной, – продолжает мистер Эдвардс, – дом был продан издателю литературного журнала в Бостоне. О нем я знаю мало. Известно только то, что его дочь основала здесь приют для незамужних матерей, что, судя по всему, вызвало еще один скандал. Не могу себе представить, чтобы незамужние матери могли кого-нибудь побеспокоить, но жители деревни попытались их выселить. Считалось, что их присутствие подрывает нравственность местных молодых женщин.
Сидни опять поднимает глаза и смотрит на окна спален на втором этаже. Сначала монахини, потом незамужние матери. Дети, наверное, много детей, родившихся в этих комнатах.
– А что делали с младенцами? – спрашивает она.
– Не знаю. Полагаю, их отдавали на усыновление. Подобие трудно себе вообразить, не так ли? Забрать у женщины ее ребенка! И все же, возможно, в те дни это было предпочтительнее, чем быть выброшенной на улицу.
Сидни кивает.
– Местные жители, наверное, преуспели в изгнании незамужних матерей, потому что в 1929 году в документах упоминается заброшенный дом, проданный некоему Бичеру, который, как мне кажется, занимался печатанием марксистской литературы, посвященной образованию профсоюзов. Она предназначалась для рабочих на текстильных фабриках в Эли Фолз. У меня есть экземпляр листовки, которую они выпускали. Я нашел ее в магазине редких книг. Довольно интересное чтиво. Фанатичное и остроумное одновременно. Необычная комбинация. Похоже на гибрид «Дэйли уоркер» [27]27
Ежедневная марксистская газета в США.
[Закрыть]и «Нью-Йоркер» [28]28
Литературно-публицистический еженедельник.
[Закрыть]. – Мистер Эдвардс кладет перчатки, которые он до сих пор держал в руках, на скамью. – И опять-таки, как мне кажется, именно здесь произошло нападение ку-клукс-клана на группу марксистов и один из ее членов был убит.
– Убийство? Здесь?
– Ты не знала, что ку-клукс-клан проник так далеко на север, не так ли? Вскоре после этого Бичер бежал. Дом был заложен (это, должно быть, произошло в 1930 году) и куплен женщиной, которая впоследствии стала драматургом. Она жила в Нью-Йорке, а здесь проводила лето. Тебе о чем-нибудь говорит имя Вивиан Бертон?
Сидни качает головой. Мистер Эдвардс наклоняется вперед и обрывает со стебля отцветший цветок.
– По ее пьесам ставили спектакли на Бродвее. Она владела домом до самой смерти в 1939 году. Затем он перешел к семье по фамилии Ричмонд. Похоже, дом порождал не только скандалы, но и таланты, потому что этот самый Ричмонд по имени Альберт писал картины в технике тромплей [29]29
От французского trompe Voeil. Техника оптической иллюзии.
[Закрыть]. Он был именно живописцем, а не декоратором.
– Обман зрения, – говорит Сидни, которая теперь значительно лучше разбирается в натюрмортах, чем год назад.
– Вот именно. Он создавал совершенно немодные, но очень хорошие картины в стиле Харнетта и Пето [30]30
Художники-реалисты, писавшие иллюзионистические натюрморты: Уильям Майкл Харнетт (1848–1892), Джон Фридерик Пето (1854–1907).
[Закрыть]. Одно из его полотен висит в художественном музее в Бостоне. Я уже давно собираюсь пойти взглянуть, но все времени не хватает.
– Давайте как-нибудь сходим вместе, – предлагает Сидни. – А потом пообедаем.
– Прекрасная идея, – с энтузиазмом соглашается мистер Эдвардс.
Следует пауза, во время которой каждый из них думает о будущем. О будущем, в котором их ожидают совместные обеды, прогулки и продолжительные беседы.
– Так вот, – этот художник, Ричмонд, – продолжает мистер Эдвардс. – Он проводил на Вторую мировую войну троих сыновей. Он был слишком стар, чтобы воевать, но у него были сыновья. Возможно, одна дочь. Столько приходится слышать о материнском горе, но мало кто думает об отцах.
Сидни молчит. Она пытается представить себе отца, который отвозит на вокзал сначала одного сына, потом другого, затем еще одного, провожая их в Европу или на Тихий океан и не зная, вернутся они или нет.
– Сыновья вернулись? – спрашивает Сидни.
– Не знаю, – говорит мистер Эдвардс. – Дом не перешел ни к одному из них, но это вовсе не означает, что они погибли. Это было бы ужасно – потерять троих сыновей, как ты думаешь?
– Страшно себе представить.
– После этого дом приобрели некие Симмонсы. Они пользовались им исключительно как летней резиденцией. Вынужден отметить, что они его очень запустили. Затем в восьмидесятые годы его купил пилот авиалиний «Вижен». Ты слышала о той катастрофе?
– Да.
– И я, то есть мы с Анной, приобрели этот дом у вдовы. Я не люблю наживаться на чужом несчастье, но его все равно кто-нибудь купил бы. Я утешаю себя мыслью, что мы о нем заботимся как можем.
– Дом изумителен, – говорит Сидни. – Он мне всегда нравился. Не уверена, что теперь смогу воспринимать его, как прежде.
– Теперь ты станешь частью истории этого дома. – Мистер Эдвардс, похоже, произносит это с чувством изрядного удовлетворения.
– Но и вы тоже, – указывает на очевидное Сидни.
– Сидни, ты счастлива? – неожиданно спрашивает он.
Сидни изумлена.
– Да, – отвечает она, прижав руку к груди. – Я надеялась, это заметно.
– Я очень рад. Я боялся, что ситуация с Беном и Джеффом омрачит твое счастье. И иногда задавал себе вопрос, не побоишься ли ты еще раз выйти замуж. Надеюсь, я тебя не обидел.
– Нет, – успокаивает она его. – Это точно. Я не боюсь. Может, я должна бояться, но не боюсь.
– Мой сын – хороший человек, – заявляет мистер Эдвардс, что в данных обстоятельствах выглядит несколько странно.
– Я знаю, – отвечает Сидни, тронутая подобным отцовским одобрением.
Дрожь глянцевых листьев на кустах тем временем превратилась в трепетание. Небо, совсем недавно серое и угрюмое, выгляди драматично: оно одновременно угрожает и дарит надежду. На западе стоят темные тучи, на востоке виднеется голубизна в разрывах облаков.
Сидни переводит взгляд на дом. Монахини и священник. Незамужние матери. Марксисты и жертва убийства. Драматург и художник. Возможно, он обедал в одиночестве, каждый вечер изучал карту, втыкал флажки туда, куда, по его мнению, отправили его сыновей. А затем вдова пилота, пытающаяся совладать с натиском прессы. Сидни помнит лица пилотов на телеэкране. Они казались такими заурядными.
Она скользит взглядом по крыше дома и, наконец, останавливает свое внимание на веранде. Интересно, были ли в этом доме другие свадьбы? Должно быть, были, решает Сидни. Множество свадеб, рождений, смертей. Ей хочется надеяться, что в этом доме было больше радости, чем горя.
– Их всех привлекала сюда красота, – говорит мистер Эдвардс.
* * *
Сидни осматривает дом, восхищаясь его маскарадным костюмом. Джули и Элен украшают лестницу лентами и белыми бантами. Вазы с белыми розами красуются на обеденном столе в гостиной, а также на журнальном столике. В кухне суета. Миссис Эдвардс оживленно руководит процессом. Сидни подходит к одному из вытянувшихся от пола до потолка окон и смотрит на пляж. Джеффа нигде не видно. Может быть, он сейчас наверху, в «спальне мальчиков», переодевается к обеду? Сидни надеется, что они с Беном уже встретились и поговорили. Джефф несмотря ни на что будет тронут тем, что его брат все же приехал. Бен капитулировал. Любой мужчина оценил бы подобный жест.
Сидни оглядывается в поисках Айверса. Отец, наверное, отправился на прогулку. Мать прилегла отдохнуть в своей комнате. С определенной периодичностью веранда вспыхивает в лучах солнца, а затем опять погружается в полумрак.
Джефф который перенес все свои вещи в комнату Сидни, сидит на свободной кровати рядом с ее чемоданом. Груды одежды возвышаются на стуле и на полу. Джефф все еще в плавках футболке. Он, похоже, не замечает своих облепленных песком ног.
– Ты могла бы меня предупредить, – говорит он.
Сидни нечего на это ответить. Она закрывает дверь. Да, она могла предупредить своего жениха, что его блудный брат находится в доме. Вместо этого она укрылась в саду с мистером Эдвардсом.
– Это твоих рук дело, верно? Он это практически сказал.
От внимания Сидни не ускользает, что Джефф не произносит имени брата.
– Я думала, ты обрадуешься, – отвечает она.
Джефф поднимает брови.
– Вы поговорили? – спрашивает Сидни.
– Конечно же, мы поговорили.
Она не спрашивает, что они сказали друг другу. Она не уверена, что хочет это знать.
– Отсутствие Бена омрачило бы нашу радость, – приводит Сидни доводы в свою защиту. – Мы бы этого никогда не забыли. И это уже никогда нельзя было бы исправить.
– Ты должна была сперва спросить у меня.
Она прислоняется к шкафу.
– Джефф, – говорит Сидни.
– Что? – едва покосившись на нее, спрашивает он.
– Я думаю, ты ведешь себя неблагоразумно.
