Текст книги "Прикосновение"
Автор книги: Анита Шрив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Сидни не может пошевелиться.
– Я вернусь в квартиру, – говорит Джефф. – Заберу свои вещи. Было бы лучше, если бы ты переночевала здесь. Завтра днем меня там уже не будет.
То, что он уже может думать о квартире и вещах, шокирует Сидни. Но с другой стороны, Джефф всегда и во всем ее опережал.
Он отходит к окну, прижимает ладони к стеклу. Сидни смотрит на его длинную спину, загорелые ноги. Он плачет?
– Ты бы поступил так с Викторией? – спрашивает она.
Ей приходится долго ждать ответа.
– Нет, – наконец говорит Джефф.
В груди Сидни что-то обрывается.
– Почему же?
– Это было бы гораздо серьезнее.
Сидни поражена тем, что Джефф даже не пытается смягчить удар.
Он кладет руки на бедра.
– Наверное, можно сказать, что я сделал это из-за Бена.
Сидни опять не понимает.
– Из-за Бена? – переспрашивает она. – Назло Бену?
У нее кружится голова. Она не ела с самого утра. Вдруг она думает о еде, которую теперь придется выбросить. И все эти прекрасные цветы… Мистер Эдвардс. Джули, которая, наверное, все еще надеется и ждет появления жениха и невесты. Пусть слегка взъерошенных, быть может, даже подравшихся, но, тем не менее, готовых к церемонии венчания в лучах вечер него солнца.
– Я не могу жениться на тебе, – говорит Джефф. – Ты же понимаешь, что это было бы нечестно?
Сидни трясет головой.
– Он хотел тебя, – просто объясняет Джефф.
Сидни отворачивается, как будто пытаясь стряхнуть с себя неправильно понятую фразу.
– Я догадался об этом в первый день, когда мы приехали, а ты каталась на волнах, – говорит Джефф. – Он не мог оторвать от тебя глаз. А потом, после прогулки на яхте, Бен сказал, что ты не похожа на других женщин, что ты умная и простая. Мне сразу стало ясно, что он тобой заинтересовался.
– Но у тебя была Виктория.
– Да.
Сидни озирается в поисках чего-нибудь обыденного и нормального. На столике стоит лак для волос. Рядом белая коробочка из-под сережек. С тумбочки на пол упала книга. Когда это случилось?
– Это все… – Джефф жестом обводит дверь, окно. – Это вовсе не продумано так хладнокровно, как может показаться. Иногда, только оглядываясь назад, понимаешь, что ты натворил.
Сидни вытаскивает из волос шпильку и кладет ее на колено. Джефф глубоко вдыхает, прежде чем сделать последнее признание.
– Виктория когда-то была девушкой Бена.
Сидни молчит.
– Мне трудно представить, что он не сказал тебе об этом.
– Он мне не сказал.
– Что ж, 1:0 в его пользу.
– Это игра? – спрашивает Сидни.
Кровь отливает от головы Сидни, от ее лица, плеч и собирается где-то в груди. Ее руки дрожат, то ли от потрясения, то ли от гнева. Всего, что она себе представляла – жизнь с Джеффом, их семью, детей, которых она однажды привезла бы в гости дедушке, – никогда не будет. Она это все просто выдумала.
Джефф подходит к ней, как будто собираясь обнять. Сидни отстраняется от него, отказывая себе в его сочувствии, теперь уже мошенническом и вероломном. Она уже видит себя гуляющей в одиночестве по улицам города, присаживающейся на скамейки или опирающейся на перила и хранящей в груди невыразимый ужас. Она думает обо всем, что необходимо будет сделать, чтобы демонтировать целую жизнь.
– Сидни… – говорит он.
– Уходи, – говорит она.
За спиной она слышит звук затворяющейся двери.
* * *
Сидни запирает дверь и ложится на кровать. Она ждет. Иногда она слышит громкие голоса, какая-то женщина плачет. Время от времени кто-то стучит в дверь и зовет ее, но Сидни не откликается. Она ждет час, два часа. Она ждет так долго, что, наверное, все уже уехали домой. Гости точно должны были разойтись. Она надеется, что Айверс, Сахир и другие отправились в Бостон. Она молится, чтобы у ее родителей хватило такта вернуться домой. Через минуту она возьмет сумочку, спустится по лестнице и выйдет из дома. Она поедет в Портсмут, а там сядет на автобус. Куда ехать, Сидни еще не решила.
Она пересматривает историю своих замужеств. Трижды выходила замуж. Один раз развелась. Один раз овдовела. Один раз брошена у алтаря.
Когда Сидни кажется, что наконец-то все стихло, она открывает дверь. На лестнице прислушивается. Тихо. Спускаясь по лестнице со своим черным чемоданом, она пытается уловить признаки жизни в соседних комнатах. Быть может, они все знают, что она здесь, и позволяют ей уехать. На вешалке у входной двери висит ее плащ. Дождя нет, но Сидни все равно снимает его с крючка. Она надевает его поверх своего оранжево-розового платья.
– Сидни, – из двери, ведущей на кухню, окликает ее мистер Эдвардс. Он все еще одет в темный костюм, но уже без галстука. Он его снял, а может, сорвал в гневе. – Я даже не знаю…
Сидни жестом просит его не продолжать.
– Я вызову тебе такси, – говорит он. – У тебя есть деньги? Ты можешь жить здесь, сколько пожелаешь. Мне стыдно за сына.
Мистер Эдвардс делает шаг в прихожую.
– Я хочу от него отречься… Джули безутешна.
Сидни идет к двери.
– Я купил этот дом ради семьи, ради идеи семьи, – говорит мистер Эдвардс. – Я представлял себе, что тут будет собираться наша семья. Я надеялся, что дом будет привлекать мальчиков и Джули, и они станут приезжать к нам чаще. Кто может устоять перед побережьем? А потом появятся внуки, и им здесь будет очень хорошо. – Его губы дрожат. – Пляж. Вода…
Мистер Эдвардс качает головой. Его лицо сморщивается. Он достает из кармана белый платок.
Сидни кладет руку на рукав его пиджака.
– Ты дашь нам о себе знать?.. – спрашивает он, поднося платок к лицу.
– Я его любила, – говорит Сидни.
Мистер Эдвардс кивает.
– Я дам о себе знать.
Поезд, везущий Сидни в город, проносит ее мимо заброшенных фабрик, крытых черепицей домов, магазина с названием «Автосервис Тома». Она представляет, как ее внутренности распадаются на атомы, превращаясь в хаос, оставляя внутри пустоту.
Предполагается, что поездка займет час. Или два часа. У Сидни пропало чувство времени.
К ней подходит молодой человек в белой рубашке. Он хочет к ней обратиться?
– Простите, – говорит он. – Я тут сидел.
Сидни поднимает голову и замечает небольшую спортивную сумку на багажной полке у нее над головой. У молодого человека изо рта пахнет беконом. Не доверяя своим ногам, Сидни просто подвигается к окну.
Несколько смутившись, молодой человек садится рядом с ней.
– Куда вы едете? – спрашивает он.
Сидни открывает рот.
– Бостон? – подсказывает он.
Она кивает.
– За покупками? – продолжает молодой человек. – В театр?
Сидни и в лучшие времена сочла бы его навязчивым. Сейчс его вопросы – это пытка.
– В город. – Это все, что ей удается выдавить из себя. Но это слово звучит как «оазис».
Поезд пролетает мимо домов, ферм и стогов сена. Сидни пытается убедить себя, что она в Англии. Быть может, теперь вся жизнь превратится в сплошные попытки убедить себя в том, что она не там, где находится на самом деле, а где-то в другом месте.
Когда поезд прибывает в Бостон, Сидни по указателям разыскивает станцию метро. Ей нужно на Парк-стрит. Она обнаруживает, что эскалатор, ведущий к выходу на улицу, не работает. Ей приходится тащить свой черный чемодан по ступенькам. Когда Сидни добирается наверх, ручка уже сломана.
Сидни выходит из метро на Парк-стрит и идет в направлении Дома штата, влекомая его сверкающим золотым куполом. Она считает, что если дойдет до вершины холма, с ней произойдет что-то хорошее.
На вершине она садится на каменную ступеньку. Ей следовало еще на вокзале взять такси и попросить совета у таксиста. Сидни смотрит вниз. Привратник помогает какому-то мужчине разгрузить машину. Сидни встает и направляется к нему. Когда она подходит, то обнаруживает вход в отель. Он так неочевиден, что на двери даже нет названия, а только римские цифры. Сквозь вращающуюся дверь Сидни врывается в фойе.
Возможно, это клуб. Обшитые деревянными панелями стены и мраморный пол создают впечатление мужского присутствия. На стене сияют золотые часы в форме солнца, по бокам черные с серой отделкой стулья. За обрамленным в дерево стеклянным экраном прячется консьерж. Небольшие металлические столы подобно скульптурам расставлены по комнате. Все, чего хочет Сидни, это присесть, что она и делает. Ничто в этом фойе не вызывает у нее каких-либо ассоциаций, и это ценно само по себе.
Позади Сидни мраморная лестница с золотыми перилами. Интересно, куда она ведет? Сидни бросает взгляд на часы. Они показывают шесть двадцать. Они с Джеффом, пожалуй, сейчас должны были бы ехать в аэропорт.
– Что вам угодно? – спрашивает молодой человек за стойкой. Он одет в черную униформу и кажется иностранцем. Восточная Европа? Румыния?
Сидни с усилием встает, как будто она на несколько десятилетий старше, чем на самом деле. Она тащит за собой чемодан с поломанной ручкой. Впервые с того момента, как она покинула дом Эдвардсов, Сидни осознает, что под плащом на ней по-прежнему оранжево-розовое свадебное платье.
– Вы у нас уже когда-нибудь останавливались? – спрашивает молодой человек.
Сидни качает головой.
Он вводит в компьютер какую-то информацию, хотя Сидни ничего ему не сказала. Интересно, что он там написал. Женщина в беде? Потертый чемодан со сломанной ручкой? У нас не останавливалась?
– Один взрослый человек? – спрашивает он.
Вопрос кажется ей лишним.
– Да, – отвечает она.
Он пододвигает к ней листок бумаги. Комната стоит дороже, чем Сидни ожидала, но о том, чтобы уйти отсюда, не может быть и речи.
– Комната девятьсот шесть свободна, – говорит молодой человек и доверительно добавляет: – Она довольно неплохая.
У лифта стеклянная дверь. Пока он везет Сидни с этажа на этаж, у нее начинает кружиться голова. На каждом этаже она видит столик, а на столике вазу с яблоками, что позволяет предположить, что все этажи одинаковы. Но это не так. По мере подъема Сидни пытается уловить разницу. К восьмому этажу у нее есть ответ: на каждом этаже висят разные картины и это оригиналы.
Ключ золотистый и замысловатый. Ей стоит значительных усилий вставить его в замок. А что, если это отель, в котором влиятельные мужчины устраивают свои тайные свидания? Она представляет себе элегантно одетых женщин с алыми губами и в туфлях в тон помаде.
Сидни следовало знать, что ее ожидает, еще в фойе. Стены выкрашены в насыщенный кофейный цвет. На них водружены черно-белые фотографии фантастически уродливых фигур. Ей досталась угловая комната с шестью большими окнами. За окнами множество далеко выступающих завитков, как если бы Сидни разместили на верхнем этаже богато украшенного собора. Ей это напоминает Италию или Прагу, хотя есть что-то в высшей степени американское, пожалуй, даже федералистское, в основательном, мужском интерьере комнаты. Вдоль одной из стен кровать с темным пологом.
Сидни бродит по комнате, дотрагиваясь до мебели. В деревянном ящике лежат канцелярские принадлежности. Из ниши она выдвигает телевизор на кронштейне. Когда она его включает, раздавшиеся слова кажутся ей резкими и показными. Они звучат фальшиво.
Сидни звонит клерку в фойе.
– Никаких газет, – предупреждает она.
У нее есть камин, диван, кушетка цвета бронзы. Еще есть стул, черный с серым, такой же, как в фойе. Двери снабжены большими железными ручками. Сидни садится на кушетку и смотрит в пространство перед собой. Слишком многое ей предстоит переосмыслить.
В номере лежит меню. Сидни заказывает тарелку сыра. После яблока на завтрак она еще ничего не ела: не хотела, чтобы живот торчал под шелковым платьем. Как такое могло прийти в голову?
Сидни переодевается в гостиничный махровый халат, уронив платье на пол в ванной комнате. Сняв лифчик, Сидни обнаруживает в нем голубой платок. Впервые с того момента, как Джефф в плавках и спасательном жилете вошел в дом, она начинает плакать.
«Джули так старалась, – думает она, ощупывая квадратики. – Она вложила в это столько любви».
Сидни оставляет платье на полу. Пусть его заберет горничная. Возможно, она сама отдаст его горничной.
Сидни наполняет ванну водой и забирается в нее. Она обнаруживает, что, если не шевелиться, вода становится совершенно ровной и гладкой. Это умиротворяет.
Здесь нет волн, и никто на них не катается.
Поздно вечером, приняв ванну и съев сыр, Сидни звонит матери.
– Я тут, – говорит она.
– Где? – спрашивает мать с явным облегчением в голосе.
Сидни называет отель.
– Он очень шикарный, – добавляет она.
– Если он дорогой, пусть это тебя не волнует, – успокаивает мать. Нетипичная реакция. – Что случилось?
– Не знаю, – говорит Сидни. Сейчас она просто не в состоянии объяснять матери действия Джеффа.
– Я просто в шоке, – говорит мать. – Он всегда казался таким приятным молодым человеком. Я никогда бы не подумала, что он на такое способен.
– Я тоже, – отвечает Сидни.
– Что ты теперь будешь делать?
– Не знаю.
– Ты будешь ходить пешком, – предлагает мать.
Сидни кивает. Она думает о том, что это, быть может, самый ценный совет из всех, которые ей когда-либо давала мать.
– Можно ходить по магазинам. – Та тут же все портит.
– И что я буду покупать? – спрашивает Сидни.
Сидни кладет трубку. Разговор отнял у нее все силы. Она ненавидит телефон.
Она садится на кровать и ложится на спину, оставив ноги на полу. Некоторое время она смотрит на полог над кроватью и думает о том, чем в эту самую минуту может заниматься Джефф. Он все еще в доме на берегу? Или вернулся в свою квартиру в Кембридже? Или полетел в Париж? Может быть, он позвонил Виктории?
Сидни сбрасывает роскошный халат и заползает под шелковые черно-серые простыни. Натягивает на голову одеяло.
Звонит телефон, Сидни не хочет отвечать на звонок. В последнюю минуту она отбрасывает одеяло и снимает трубку.
– Мне так жаль, что это с тобой случилось, – говорит ее отец.
Сидни вспоминает еврейское слово. Beshert.
– Но ты же знаешь, что я всегда говорю, – продолжает отец.
– Что я никогда не унываю? – высказывает предположение Сидни.
* * *
В течение нескольких дней Сидни то уходит из отеля, то опять в него возвращается. Привратник кивает ей. Клерки за стойкой говорят «доброе утро» или «добрый вечер», но и только. Сидни это полностью устраивает.
Она не заботится о том, чтобы заряжать свой мобильный телефон.
Сидни подсчитывает, сколько денег осталось у нее на счету. На спускается на лифте вниз и договаривается о скидке с приятным молодым менеджером по имени Рик. Вместе они приходят к выводу, что она сможет находиться в отеле двадцать два дня. Это на один день дольше, чем несостоявшийся медовый месяц. Сидни решает, что будет рассматривать время, проведенное в Бостоне, как своего рода антимедовый месяц.
Сидни обнаруживает, что, если она ведет себя осторожно и не слишком часто выходит из своей комнаты, ей удается избежать ненужных воспоминаний о Джеффе или о его родителях. Хотя, если честно, они всегда с ней.
Это чувство похоже на то, которое она испытывала, когда умер Дэниел. Но тогда она не стремилась забыть Дэниела.
На другой стороне улицы жилой дом. Часами Сидни сидит на обитом шелком стуле и смотрит в окно. По движениям в окнах напротив она пытается представить себе живущих там людей. Это требует изрядной доли воображения, поскольку ей почти не за что зацепиться. Сидни приходится придумывать истории из жизни, чтобы как-то занять себя.
Иногда, сидя в столовой отеля или гуляя по улицам Бикон Хилл, Сидни пытается представить себе версию своей жизни, в которой она знает, что ожидает ее в будущем. Если бы, когда ей было восемнадцать лет и она только что окончила школу, ей сказали, что у нее будет муж, потом еще один, а третий оставит ее у алтаря, и все это к неполным тридцати годам… она протянула бы назад руку, чтобы нащупать стул и присесть? Или она была бы взволнована? Встревожена? Ей стало бы грустно? Захотела бы узнать почему?
Однажды, когда Сидни сидит в комнате, приходит горничная, чтобы убрать в номере. Она указывает на выключатель на стене, который Сидни заметила, но проигнорировала, поскольку не знала, для чего он.
– Это если вам необходимо уединение, – объясняет горничная. – Если его включить, за дверью загорится красная лампочка. Тогда вас никто не побеспокоит.
Сидни в изумлении качает головой.
Ей хотелось бы знать, понимает ли Джефф, что он с ней сделал. Возможно, понимает, потому что не звонит ей и не предпринимает дальнейших попыток объясниться. Когда Сидни думает о Джеффе, которого она толком и не знала, о мужчине, мысли которого часто блуждали неизвестно где, его предательство уже не кажется ей чем-то необъяснимым. Кто знает, что было у него на уме каждый раз, когда он смотрел вдаль? И все же, когда она вспоминает Джеффа, вкручивающего лампочку, Джеффа, сделавшего ей предложение, его поступок представляется ей чем-то немыслимым. А когда Сидни удается собраться с силами и представить себе человека, с которым она занималась любовью, его действия становятся и вовсе нелогичными.
Иногда, просыпаясь, Сидни вспоминает, как Джефф стоял в ее спальне в день свадьбы и объяснял, почему он не может на ней жениться и что это все была какая-то замысловатая игра. Она помнит свой шок. Это почти не отличалось от известия о том, что Дэниел умер на полу одной из лучших клиник мира. Сообщение Джеффа ошеломило Сидни, она не могла его осознать. Ее мозг просто отказывался воспринимать факты. И все же она знает, что со временем – разве не так было после смерти Дэниела? – вокруг нее образуется необходимая защита, и она сможет смириться. Так омар наращивает новый панцирь: вначале он мягкий и хрупкий, но затем становится таким твердым, что его удается разломать только специальными щипцами.
Сидни с нетерпением ждет, когда образуется панцирь.
Однажды утром, выходя из отеля, Сидни видит пожилую пару.
Старики сидят на полосатом диване в фойе, держась за руки. Они похожи друг на друга. Сидни думает о том, что люди, долго прожившие вместе, становятся похожи. Были ли похожи они с Джеффом? Стали бы они похожи со временем? Быть может, мужчина и женщина на диване только что заново дали друг другу клятву верности?
Сидни осознает, что есть вещи важнее любви и ее утраты. Инвалидность ребенка. Атмосфера террора. Террористы-самоубийцы. Бродя по улицам города, она не устает себе об этом напоминать.
Сидни пытается читать, вначале журналы, а потом книгу. Ни то, ни другое ей не удается. Она терпеть не может телевизор, поэтому она ходит. Она почти ничего с собой не взяла, поэтому покупает удобную одежду. Через неделю Сидни покупает свое любимое масло для ванн и думает, что это маленькая победа.
Сидни считает дни. Сначала их двадцать два. Потом пятнадцать. Потом десять. Когда остается девять дней, Сидни выходит из отеля в своих удобных туфлях, чтобы пройти милю к кафе, где она завтракает. Если она когда-нибудь будет жить на Бикон Хилл, она будет знать все самые лучшие кафе и ресторанчики.
Клерк за стойкой говорит «доброе утро». Привратник кивает и улыбается. Сидни проходит между двумя припаркованными машинами, чтобы перейти улицу. У подножия холма какая-то суета (дорожное происшествие?), которая привлекает внимание Сидни. Она ступает на проезжую часть и слышит скрежет тормозов за секунду до удара.
Вначале она не чувствует ничего, кроме удивления. Но потом ее настигает боль. Сидни падает на дорогу.
Над ней столпились привратник, таксист и мужчина, похожий на европейца. Сидни пытается сесть. Боль в кисти – это серьезно, она также отмечает легкий сдвиг в сознании, как будто она только что проснулась.
Европеец – Сидни обращает внимание на его безупречный темный костюм и белоснежные манжеты – поддерживает ее голову. В другой руке у него мобильный телефон. Запыхавшийся полицейский тоже склоняется над Сидни. Какое-то мгновение она не видит ничего, кроме лиц.
– Это всего лишь рука, – говорит Сидни.
– Вы вышли из-за машины, – объясняет европеец. Кажется, у него британский акцент. – Я наблюдал за вами, ожидая, пока мне подадут машину. Такси не успело затормозить.
– Мне следовало быть внимательнее, – говорит Сидни.
– Да, да, – твердит таксист.
Она сообщает свое имя и название отеля вместо адреса.
Когда носилки с Сидни поднимают в карету «скорой помощи», она замечает перед отелем такси. Оно остановилось под странным углом посреди улицы, а за ним, сколько видит глаз, выстроилась вереница машин.
Рик, менеджер, сопровождает Сидни в больницу. Он привык все организовывать и сейчас добивается того, чтобы ее немедленно посмотрел врач. На снимке виден перелом. Пока врач вправляет кость, Рик держит Сидни за другую руку.
Когда этим же вечером Сидни, уже в гипсе, возвращается в отель, все сотрудники выходят из боковой двери, чтобы поприветствовать ее. Ей не позволяют одной войти в лифт. Консьерж и привратник сопровождают Сидни в номер. Она надеется, что не оставила на спинке стула лифчик.
В номере цветы. Она сразу узнает букет от сотрудников отеля. Он кремового цвета. Они ни за что не нарушили бы цветовую гамму.
Во второй вазе, поменьше, букетик розового львиного зева. Возле него стоит карточка с подписью: «Мистер Кавалли».
«Итальянец», – думает Сидни.
Возле кушетки уставленный холодными закусками стол. Хороший сыр, хлеб, виноград, клубника, оливки, орехи. Сидни обращает внимание на то, что все это можно легко есть одной рукой.
Имеется еще кое-что заслуживающее внимания. Что-то весьма странное и замечательное. Впервые со времени несостоявшейся свадьбы ей не хочется спать.
За четыре дня до отъезда Сидни получает написанную от руки записку. Ее приносит прямо в номер привратник по имени Дональд. Мистер Кавалли пьет кофе в ресторане отеля и спрашивает, не хочет ли Сидни к нему присоединиться. Он надеется, что ее кисть болит уже меньше.
Сидни разглядывает себя в зеркале. Она одета кое-как, но, наверное, это даже к лучшему. Иначе могло бы показаться, что он ей небезразличен. Из-за сломанной кисти ее волосы долгое время были предоставлены сами себе, что никогда не приносило позитивных результатов. Сидни вздыхает. Не то чтобы она что-то имела именно против мистера Кавалли или боялась, что он станет ее преследовать. Просто за прошедшие восемнадцать дней все ее разговоры состояли максимум из нескольких фраз.
Мистер Кавалли встает, как только она входит в ресторан. В отличие от людей, которые обычно окружают ее в университете или на отдыхе, он одет в очень дорогой костюм. Его рубашка такая белая и хрустящая, что Сидни кажется, будто он купил ее сегодня утром.
– Я так рад, – начинает он на отличном, хотя и несколько официальном английском, выученном явно не в Штатах, а скорее всего в Лондоне. Его акцент представляет собой сочетание итальянского и британского. Мистер Кавалли довольно высок. Сидни не могла заметить этого во время аварии. Эта разница в росте на мгновение лишает ее присутствия духа, но тут он жестом приглашает ее присесть.
Должно быть, мистер Кавалли уже переговорил с кем-то из официантов, потому что на столе она видит кофейник и тарелку с пирожными. Сидни понимает, что мистер Кавалли из тех людей, которые сами строят свое будущее и берут, не дожидаясь, пока им предложат. Она жалеет, что не оделась во что-нибудь менее унылое. Надо было хотя бы расчесаться.
– Чем я могу вам помочь? – спрашивает он, пока официант наливает им кофе. «А если бы я хотела чаю?» – думает Сидни. И тут ей в голову приходит другая мысль. А что, если, ожидая, пока она спустится, он расспросил официантов о том, что Сидни Скляр обычно пьет по утрам?
– Я бы пришел раньше, – продолжает он, – но я полагал, что вам нужен отдых. Рука очень болит?
– Нет, не очень, нет.
– Вот и хорошо.
– Откуда вы? – спрашивает она.
– Я вырос в Лондоне и Неаполе.
За окнами ресторана со стенами, обшитыми темными панелями, вниз по холму струится поток машин. Не более чем в тридцати метрах от их столика такси вошло в контакт с правой кистью Сидни. За барной стойкой официантка белой салфеткой полирует бокалы. Может быть, Сидни слушает своего собеседника, а может, грезит наяву. Как она относится к самоуверенному гостю, который может потребовать, чтобы специально для него открыли ресторан? Или он за это заплатил?
Через час-другой эта комната заполнится деловыми людьми обоих полов, готовыми выложить кругленькую сумму за чилийкого морского окуня или салаты с креветками. Сидни хорошо знает меню, но всегда старается приурочить свое появление в зале либо к началу, либо к концу обеда. Салаты здесь, конечно, исключительные. За последние несколько дней Сидни научилась есть только одной рукой даже достаточно сложные блюда.
– Чем вы занимаетесь? – спрашивает она у итальянца.
– Могу ли я вас кое о чем спросить? – начинает он, не отвечая на ее вопрос. Мистер Кавалли подносит к губам чашку кофе. Ранее Сидни заметила, что он положил в нее очень много сахара. Так много, что, ей кажется, сахар так и остался нерастворенным на дне чашки и теперь лежит там подобно илу. – Вы здесь живете? В этом отеле?
Сидни не хотелось обсуждать свое присутствие в этом неприметном отеле. Она никому не говорила, почему она здесь, хотя, наверное, местные служащие строят разные догадки. Двадцать два дня – это странное число. Слишком долго для турпоездки или командировки. В любом случае, им должно быть предельно ясно, что Сидни Скляр не занимается бизнесом.
– Я должна была выйти замуж, – говорит она, – но мой… – тут она затрудняется в выборе терминологии, которая так много может сообщить о ней, – мой жених передумал в день свадьбы. Я приехала сюда, чтобы провести свой антимедовый месяц.
– Мне очень жаль, – произносит мистер Кавалли. По его глазам она видит, что он говорит искренне. – Этот человек вас не заслуживал, – добавляет он.
– Вы этого не можете знать, – несколько запальчиво возражает Сидни.
«Что именно я защищаю? – спрашивает она себя. Джеффа? Свой выбор?» Она делает глоток кофе.
– Быть может, все наоборот, – добавляет Сидни.
– То, что вы это говорите, доказывает, что это не так. Так что я был прав. Он вас не заслуживал. Он как-то объяснил свое решение?
– Он просто не явился. Его отцу и брату пришлось отправиться на поиски. Я не знаю, на что он рассчитывал, просто исчезнув. В результате его появление было всеми замечено. Хотя стыдно было именно мне.
Мистер Кавалли кивает. Конечно, женщине всегда стыдно, когда ее бросают. Может быть, он думает, что это ее судьба?
– С его стороны это трусость и ничего более, – говорит мистер Кавалли.
– Он сказал, что, делая мне предложение, руководствовался неверными мотивами. Он сделал это, чтобы досадить брату.
– Его брат вас любил?
– Мне кажется, все было гораздо сложнее. Его брат не подавал виду, что любит меня. Честно говоря, как раз наоборот.
– Простите, если вам неприятен этот разговор.
– Я впервые говорю об этом. – Сидни складывает руки на коленях. Она чувствует внутри себя безоговорочную и такую желанную капитуляцию.
– Я не хотел бы ничего у вас выпытывать.
– На самом деле мне от этого легче.
– Я вижу.
– Просто это все было так… так… – она запинается. – Я была частью семьи, а теперь я им чужая. Они много для меня значили, я имею в виду его семью.
– И вам это помогло? – Мистер Кавалли указывает на отель.
– Думаю, да. Конечно, помогло. Не представляю, что бы я делала, если бы не приехала сюда.
Мистер Кавалли откидывается на спинку кожаного диванчика. Одной рукой он продолжает придерживать чашку с кофе. Его жесты не менее элегантны, чем покрой костюма.
Сидни чувствует, что их встреча необычна. Полирующая бокалы девушка наверняка примет их за еще одну влюбленную пару, хотя они не сделали и не сказали ничего, что могло бы на это указать. Все же Сидни не до конца ясна повестка дня, которая, безусловно, имеется. Она могла бы встать и уйти, так никогда и не узнав подтекста, который может заключаться в любопытстве или симпатии.
Но с другой стороны, этот мужчина кажется ей слишком искушенным в житейских делах, чтобы пытаться за ней ухаживать. Он должен знать, что она сейчас неспособна серьезно относиться к любви. С какой стороны ни посмотри, ему это невыгодно. Либо слишком доступна, либо вообще не расположена к романам.
– Я был когда-то влюблен, – произносит мистер Кавалли. Возможно, он тоже хочет поделиться с ней подобным опытом, чтобы выровнять ситуацию. У него изумительные манеры. Предвосхищая вопрос Сидни, он сообщает: – Она была англичанкой. Я познакомился с ней в университете. Ее родители были против.
– Должно быть, она была совсем юной, раз позволяла родителям так на себя влиять, – высказывает предположение Сидни.
– Возможно, в глубине души она меня боялась. Боялась того, что я захочу жить в Неаполе.
– Ее опасения были обоснованы? – спрашивает Сидни.
– Только если бы она этого захотела. Думаю, она так и не поняла, какую власть надо мной имела.
– А она все еще ее имеет? Власть?
– О да, – улыбаясь, отвечает он.
«У него чудесная улыбка», – думает Сидни. У мистера Кавалли большие глаза с тяжелыми веками, высокий лоб. Ему может быть как тридцать, так и сорок пять.
– Что с ней случилось? – спрашивает Сидни.
– Она сделала довольно неплохую карьеру в своем банке.
Сидни отпила кофе.
– Может быть, теперь она стала увереннее в себе и сможет бросить вызов родителям?
– Это было много лет назад, – говорит мистер Кавалли. – С тех пор она успела выйти замуж и развестись.
– Готова побиться об заклад, что ее родители об этом сожалеют, – говорит Сидни.
Мужчина улыбается.
– Сомневаюсь, что они вообще об этом думают. Они не из тех людей, которые оглядываются назад.
Сидни вздыхает.
– Жаль, что я не такая.
– Нет, не жаль, – возражает он. – Никогда не анализировать свои действия, свое прошлое, не думать о том, что могло бы произойти? О богатом гобелене, которым является вся предыдущая жизнь?
– Я рассчитывала на амнезию, – говорит Сидни.
– А сейчас у вас болит рука? – спрашивает он, кончиками пальцев касаясь гипса на ее запястье.
– Почти нет, – заверяет его Сидни. Она не чувствует прикосновения. Если она его не чувствует, значит, его нельзя считать прикосновением в обычном смысле этого слова. – Иногда болит по ночам.
– Когда снимают гипс? – Мистер Кавалли убирает руку.
– Через пять недель.
– Значит, вы будете здесь все это время?
– О нет, – улыбается Сидни. – Через четыре дня у меня заканчиваются деньги.
Она тут же чувствует себя неловко.
– Я не могу остаться, – добавляет она. – У меня много дел. Мне надо съехать с квартиры, в которой мы жили с… с Джеффом. – Она, наконец, решается назвать предателя по имени. – Нужно найти новое жилье.
– В Бостоне?
– Возможно.
К ним подходит официант, чтобы наполнить их чашки горячим кофе. Оба отказываются. Никто из них даже не прикоснулся к пирожным, хотя меренги кажутся Сидни аппетитными.
– Я не очень хорошо его знала, – неожиданно для самой себя вдруг говорит она. – Я имею в виду Джеффа. Я очень много обо всем думала и задним числом понимаю, что многого о нем не знала. Он часто грезил наяву. О чем? Я понятия не имела.
