Текст книги "Прикосновение"
Автор книги: Анита Шрив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
– Ты думаешь, его могут переизбрать? – Арт встревожен.
Вилкой для омаров мистер Эдвардс пронзает воздух в направлении пакета из вощеной бумаги, в котором были доставлены уже готовые омары.
– Я бы проголосовал даже за вон тот (штрык) бумажный (штрык) пакет (штрык), если бы полагал, что это поможет нам от него избавиться.
Вспышки гнева у мистера Эдвардса случаются крайне редко. Поэтому все присутствующие почтительно молчат. Тишина, похоже, раздражает миссис Эдвардс, которая роняет металлические щипцы для омаров в глубокую жестяную миску, производя оглушительный грохот.
– Хлеба? – Сидни берет корзинку с хлебом и протягивает ее хозяйке.
Миссис Эдвардс молча смотрит на нее. Она не ест хлеба.
Издали доносится отчетливый, но тихий рокот.
– Фейерверк! – радуется Джули.
– Сегодня ночью будет сильный шторм, – доводит до сведения присутствующих Арт.
– Хорошо, – кивает мистер Эдвардс. – Это освежит воздух.
«Как будто воздух дурно пахнет», – думает Сидни.
(Сидни внезапно настигает запах Трои. Ей восемь или девять лет. Сверху, из комнаты ее бабушки, доносится запах лука. Он смешивается с выхлопными газами. Старая обивка пропитана сигаретным дымом. Отец курит «Мальборо», мать – «Вирджиния слимс». Иногда, вернувшись из школы, Сидни находит зажженные сигареты в пепельницах в ванной, возле кухонной раковины и в спальне родителей, где мать сидит за швейной машинкой. Она шьет дамские сумочки из шелка и хлопка неестественно ярких цветов, которые никогда не встречаются в природе. Ярко-розовые и темно-бирюзовые, ядовито-желтые и неоново-оранжевые сумочки. Мама тянется за сигаретой, одновременно здороваясь с Сидни. Верхняя губа покрывается морщинками, которые скоро станут постоянными.
– Тебе нравится? – спрашивает мама, держа на весу изображение фиолетового кабриолета, в котором размахивают красными руками женщины. Их головы повязаны ярко-синими шарфами. Видимо, это должно изображать свободу.
За окнами также буйство красок, в которых нет ничего естественного. Насыщенный розовый цвет вывески «Свиные отбивные». Красные шторы на медном карнизе в квартире напротив. Пожелтевшие жалюзи в офисе Дж. Ф. Райли, стоматолога. Надписи «Кодак», «Молсон», «Кент» на окне кондитерской на углу. Квартира занимает часть длинного сплошного ряда домов, идентичного другим рядам домов на улице, да и вообще в городе. Два окна смотрят на улицу, два выходят во двор. Солнце проникает только в первые два, на пару часов около полудня. Если ты его не застал, значит, тебе не повезло.
– Ты согласна, что они выглядят счастливыми? – спрашивает мама, которая никогда не выглядит счастливой. В этих сумочках – жизнь, которая покидает ее капля за каплей.
– Скорее неистовыми, – говорит Сидни.)
Сидни обнаруживает, что Арт подвизается в бумажном бизнесе – листы и рулоны бумаги, – а Венди, которая уже вышла на пенсию, раньше была редактором какого-то журнала в Нью-Йорке (или помощником редактора, или, может быть, даже помощником помощника – это так и осталось невыясненным). Их дочь в настоящее время заканчивает университет в Вермонте, а сын недавно окончил колледж Уильямса [6]6
Престижное учебное заведение в Новой Англии.
[Закрыть]. Венди еще дважды мимоходом упоминает колледж Уильямса, подобно тому как другие в качестве разменной монеты используют Гарвард. «Сегодня в почете сыновья», – думает Сидни. Ее охватывает сочувствие к девочке из вермонтского университета. Вполне возможно, отец больше любит именно ее.
С букета, который еще днем составили Джули и ее отец, опадает лепесток. Сидни прикасается к бархатистой поверхности, потом растирает лепесток между указательным и большим пальцами. Он начинает источать аромат. Когда Сидни поднимает голову, и Бен, и Джефф наблюдают за ней.
– Как называются эти розы? – спрашивает она у мистера Эдвардса.
– Капустные, – отвечает он. – Или, иначе, дамасские [7]7
У нас также известны как чайные.
[Закрыть]. Гордость садовников девятнадцатого века. Они устойчивы к сквознякам, что делает их пригодными для побережья.
– Вот эта моя любимая, – говорит Джули, прикасаясь к массивному бежевому цветку.
Сидни ожидает, надеясь, что девушка, которая обычно произносит за столом одно или два предложения, скажет что-нибудь еще. Но Джули уже склонилась над тарелкой.
– А что случилось с той женщиной, вдовой? – помолчав, спрашивает Сидни. Она чувствует солидарность как с вдовами, так и с летчиками, независимо от того, заслуживают они порицания или нет.
Сидящая рядом с ней миссис Эдвардс напрягается. Наверное, гостям не сказали, что они ночуют в доме печально известной четы.
– Они с дочерью переехали к ее матери, тут неподалеку, – отвечает ей Джефф. – А потом, насколько мне известно, вдова уехала в Лондон.
Джефф излагает факты вежливо, но по-деловому, как бы предлагая окончить разговор. Сыновья Эдвардсов, как заметила Сидни, в случае необходимости очень чутко прислушиваются к погоде, царящей в душе у матери. Возможно, до них донеслись отдаленные раскаты, и они опасаются бури.
Лицо Джули раскраснелось от жары и радости. Судя по всему, девушка совершенно не чувствует настроения матери. Ее густые светлые волосы завязаны в небрежный узел и невыгодно оттеняют приплюснутую прическу миссис Эдвардс. Ресницы у девушки тоже светлые, а еще длинные и красиво загнуты вверх. Похоже, Джули совершенно не следит за своим весом, и как результат у нее пышные, аппетитные формы. «Братья должны быть начеку, – думает Сидни. – Кто-нибудь должен быть начеку».
– Виктория приезжает утром, – провозглашает миссис Эдвардс, и становится ясно, что гостей ввели в курс дела, потому что оба бросают быстрые взгляды на Джеффа, который потягивает «Роллинг Рок» [8]8
Популярный в США сорт светлого пива.
[Закрыть].
– Прелестная девушка, – говорит мистер Эдвардс. Его политический сарказм уже отстал на десяток комментариев и, похоже, забыт.
Бен многозначительно смотрит на Джеффа.
– Несомненно, – соглашается он.
Если не считать легкого румянца, Джефф ничем не дает понять, что он услышал реплику брата. Румянец может означать все, что угодно. Нежелание быть центром внимания? Упоминание о самом дорогом для него человеке? Поддразнивания в прошлом?
– Я ищу новую квартиру. – Бен резко меняет тему разговора.
– По этому вопросу тебе следует обратиться к себе самому, – произносит Джефф.
– Я устал от Саут-Энда [9]9
Район Бостона, расположенный в южной части города.
[Закрыть]. Хочу переселиться на набережную.
– Говорят, что нельзя жить у воды круглый год, – вступает в разговор мистер Эдвардс. – Это нагоняет депрессию.
– Там строятся потрясающие дома! – говорит Бен.
Мистер Эдвардс упирается локтями в стол и тычет пальцем в сторону Бена.
– Пострадает именно ваше поколение, – утверждает он. Его праведный гнев, судя по всему, по-прежнему силен. – Вам еще долго предстоит выпутываться из этого безобразия. Чудовищные долги. Террористы. Жуткая внешняя политика.
Все размышляют над будущим, которое и в самом деле выглядит зловеще. Миссис Эдвардс сжала челюсти (Сидни представила, как вечером в тиши и уединении супружеской спальни она будет резко отчитывать мужа).
– Ты напугаешь детей, Марк, – заявляет она. – И испортишь прелестный обед.
Мистер Эдвардс внимательно смотрит на жену с другого конца орехового стола.
– А почему ты считаешь, что наших детей не интересует, что ожидает их в будущем? – простодушно спрашивает он. – И, кроме того, я не говорю ничего такого, о чем Бену или Джеффу не было бы известно. Уверен, что Джефф сам мог бы поведать нам пару историй.
Джефф, разумеется, мог бы поведать им пару историй или даже три, хотя не похоже, что он собирается это делать.
– «Сокс» сегодня играет? – спрашивает Бен.
– Ага, мы попали на поле «Сокс»! – в притворном ужасе восклицает Арт, игриво хватая жену за руку. – Кто подает?
* * *
Мистер Эдвардс и Сидни встают, чтобы собрать посуду, как они делают каждый вечер. Мистер Эдвардс говорит: «Минутку», – и приносит из кухни большой черный пакет для мусора. Он раскрывает его и обходит стол, а остальные счищают в него с тарелок все, что осталось от обеда: панцири, позеленевшие печенки, красную икру, – стараясь не забрызгать одежду соком омаров. Сидни собирает глубокие жестяные миски, на которых эмалью нарисованы красные ракообразные существа (еще одна находка из Эмпории), и через открывающиеся в обе стороны двери пятится на кухню. Каждый раз, когда она опять появляется в столовой, за столом остается все меньше людей. Сперва исчезает Джули. Потом Бен и Джефф. Наконец остаются только миссис Эдвардс и ее гости.
Мистер Эдвардс и Сидни довели процесс мытья посуды до совершенства. Мистер Эдвардс замачивает столовое серебро в керамической вазе с широким горлышком, которую держат на кухне именно для этой цели. Он ополаскивает каждую тарелку и ставит ее в раковину. Сидни кажется, что он все еще размышляет о бумажном пакете, за который проголосовал бы, чтобы сместить действующего президента. Задача Сидни, с которой она справляется просто замечательно, – загрузить посудомоечную машину как можно более эффективно, чтобы вымыть всю посуду за одну загрузку.
Она складывает стаканы в верхний поддон, опускает сетку и ставит сверху горшочки. Когда она заканчивает, в машину уже нельзя втиснуть ни одного предмета. Сидни устанавливает программу и бедром захлопывает машину. За два года, прошедших с тех пор, как умер Дэниел, ей пришлось заново научиться получать удовольствие от хорошо сделанных домашних дел: купленных по списку продуктов, двух выполненных поручений за один вечер, загрузки посудомоечной машины, доведенной до уровня высокого искусства.
– Я вытру клеенку, – говорит Сидни. Она ищет, чем бы еще заняться.
– Я разогрею пироги.
На бледно-зеленой футболке мистера Эдвардса Сидни замечает сок омаров и другие пятна, обесцвеченные во время предыдущих стирок. Она чувствует, что ему не хочется присоединяться к гостям, расположившимся на веранде, куда будут поданы пироги и кофе. Быть может, он не в восторге от Арта.
Сидни трет яркую красно-синюю клеенчатую скатерть, которая все еще лежит на столе. Затем поливает ее водой и опять трет. Эта скатерть используется только для омаров, и когда Сидни перед обедом доставала ее из ящика, ей в нос ударил неприятный запах прошлых обедов. Тухлая рыба. Прогорклое засохшее масло.
Сидни споласкивает скатерть во второй раз, когда в комнату входит Бен. Он берет сухое посудное полотенце, болтающееся у нее на левой руке, и протирает стол насухо.
– Спасибо, – говорит Сидни, когда их пальцы встречаются. Они только что в первый раз расправили-сложили тяжелую клеенчатую ткань, которая теперь разделяет их.
– Нет, это тебе спасибо, – возражает Бен. Он берету нее из рук скатерть и, ловко расправив ее еще раз, опять складывает пополам. Идеально. Он все складывает и складывает, пока скатерть не становится размером с флаг, вручаемый вдове.
– Любишь ночной серфинг? – спрашивает Бен.
Сидни растеряна. О чем он?
– Конечно, – говорит она.
– Надень купальник под одежду. Мать ненавидит, когда мы этим занимаемся.
Сидни поднимается в свою комнату, совсем крохотную, оклеенную бледно-голубыми обоями с миниатюрными кремовыми розочками. Все деревянные поверхности, включая узкие кровати, выкрашены в белый цвет. Днем сквозь единственное окно виден океан. Если Сидни садится почитать на одну из кроватей, как она частенько делает днем (Эдвардсы думают, что она спит, и она их не разубеждает), ей кажется, что она смотрит в иллюминатор океанского лайнера. На подоконнике стоит высокая зеленовато-синяя ваза, из которой торчит перо чайки. Сбоку от окна примостился красный эмалированный стул, а возле него – две неглубокие ниши. Эти соседствующие ниши ставят Сидни в тупик. Она не знает, для чего они. Одна – для костюмов, другая – для повседневной одежды? Одна – для платьев, другая – для ночных рубашек? Одна – для нее, другая – для него?
Сидни нравится ее комната, и пока ей ничего не хочется здесь изменить. Она напоминает старую фотографию больничной палаты с женщинами в накрахмаленных косынках и фартуках, ухаживающими за пациентами на кроватях с туго натянутыми простынями.
Сидни вытряхивает песок из купальника в корзину для мусора. Затем натягивает его, а сверху – рубашку и шорты, которые надевала к обеду. Она сует ноги в резиновые шлепанцы и спускается по лестнице. Шлепанцы хлопают, извещая о ее появлении. Все собрались на веранде, почти у всех в руках тарелки. Мелькают вилки. Джефф и Бен отказались от десерта и стоят, прислонившись к перилам.
– Пожалуй, мы возьмем Сидни и пойдем прогуляемся, – говорит Бен.
Миссис Эдвардс оборачивается и смотрит на Сидни, возможно, заподозрив в невинном сообщении сына что-то противозаконное. Она открывает и снова закрывает рот. Может, она хотела спросить, закончила ли Сидни мыть посуду?
– Возьмите фонарь, – говорит мистер Эдвардс.
Бен показывает ему тяжеленный МЭГ-лайт [10]10
Один из самых знаменитых в мире фонарей. Фонари МЭГ-лайт (MAG-lite) вы встречаете каждый раз, когда смотрите остросюжетный американский фильм. Их используют полицейские, охранники, спасатели, врачи и пожарные всего мира.
[Закрыть], которым вполне можно убить человека.
Бен включает фонарь, пока они идут по настилу и спускаются по лестнице, но затем выключает его.
– Будет лучше, если глаза привыкнут к темноте, – поясняет он. – Оставь обувь здесь.
Сидни сбрасывает шлепанцы и ставит их на нижнюю ступеньку лестницы. Как будто следуя предварительной договоренности, она идет между двумя братьями. То самое, противозаконное, окружает их и вызывает у Сидни ощущения, от которых у нее кружится голова. Ей кажется, что братья вот-вот бросятся бежать, стремясь во что бы то ни стало обогнать друг друга.
Они направляются к берегу, ощущая прохладный песок под босыми ногами. Голоса на веранде тут же стихают, их заглушает белый шум прибоя. Сидни наблюдает за своими ногами, которые ступают вразнобой с более длинными ногами братьев. В небе висит полумесяц, в коттеджах, выстроившихся вдоль пляжа, светятся окна.
– Когда твои глаза привыкнут к темноте, ты увидишь прибой, – говорит Джефф.
– А вы, ребята, часто этим занимаетесь? – спрашивает Сидни.
– В первую ночь после приезда. Это что-то вроде обязательного ритуала, – отвечает Бен.
– Даже если идет дождь? Даже если холодно?
– Главное – это уверенно становиться обеими ногами на серфинг, – инструктирует ее Джефф. – Тогда ты будешь чувствовать направление отползающих волн.
– Ты все будешь видеть. Ты сама удивишься, – заверяет Бен.
Сидни ничего не остается, кроме как поверить ему на слово.
Она уже наступила на что-то острое. Возможно, днем ей удалось бы этого избежать. Хотя, может быть, он и прав. Она уже видит протянувшиеся вдоль берега белые кружева.
– Одежду мы оставим здесь, – внезапно остановившись, заявляет Бен. – Чтобы ее не достал прилив.
– А как вы потом ее находите? – спрашивает Сидни.
Рядом с собой она видит едва различимые очертания мужчины, стаскивающего через голову одежду. Она сбрасывает шорты и начинает расстегивать рубашку. Сидни различает братьев только по росту, Бен на дюйм или два выше Джеффа.
– Тебе страшно? – спрашивает Джефф.
– Нет, – отвечает Сидни, хотя ее ответ – это чистой воды бравада. И вдруг ей в голову приходит мысль, что, быть может, она разочаровала братьев, так как страх входит в обязательную программу.
Вода налетает на ноги Сидни и тисками сжимает ее щиколотки.
Девушка издает непроизвольный возглас.
– Если будут проблемы, просто приподнимайся и кричи. Один из нас тебя услышит.
Бен легко касается ее плеча. Сидни поворачивается и пытается разглядеть его лицо, но ей это не удается. Почти не удается.
– Но никаких проблем не будет, – заверяет он ее, опуская руку.
Сидни смотрит, как Бен бежит навстречу океану, высоко поднимая ноги, преодолевает линию прибоя.
– Кто первый?.. – кричит он, и мгновенно волны поглощают обоих братьев. «Неудивительно, что миссис Эдвардс это не нравится», – думает Сидни.
Она чувствует, как океан высасывает из-под нее гальку и мелкие ракушки. Сидни продолжает стоять, ощущая, как постепенно немеют икры, потом бедра. До нее доносится гиканье: это братья окликают друг друга. Сидни видит загнутый гребень приближающейся волны и ныряет в нее, уклоняясь от ее мощи, которая проскальзывает над головой. Когда она выпрямляется, океан уже отступил, вокруг ее коленей пустота. Сидни трясет головой, вытирая глаза.
– Ты уже поймала волну? – кричит кто-то из темноты.
– Нет, – отвечает Сидни.
– Тогда вперед!
Вокруг пустота, Сидни окружают лишь холод и прибой, сдвигающий песок под ее ногами. Вдруг волна бьет ее сбоку, и она понимает, что уже не ориентируется в пространстве. Она пытается увидеть окна далеких коттеджей. Волна налетает на нее сзади, и Сидни падает в воду, больно оцарапав плечо. Она опять слышит крики братьев, продолжающих обмениваться сигналами.
Простые задачи кажутся монументальными, расстояния непреодолимыми, как будто она заново учится ходить после долгой болезни. Когда вода доходит ей до пояса, Сидни прислушивается к накатывающим волнам. Она пропускает одну, затем вторую. Упирается ногами в серфинг и наблюдает за приближающимся зубастым гребнем. За долгие годы ее тело отлично усвоило этот урок. Выбрав момент, Сидни взмывает на гребень.
Рев в ушах, абсолютная чернота воды. Она полностью утратила контроль над ситуацией и не смогла бы освободиться от волны, даже если бы очень захотела. Прибой кажется ей живым существом, у которого есть одна-единственная цель – с сумасшедшей скоростью нести ее вперед. Сидни еще никогда не испытывала такого ужаса и такого восторга.
Она машет руками, выгибает спину и делает вдох. Она на пляже, под ней зыбкая песчаная поверхность.
– Бог ты мой! – говорит Сидни, вытирая мокрые глаза.
– Все в порядке? – интересуется Бен, которого тоже, видимо, выбросило на берег.
– Это невероятно.
Но Бен уже умчался, горя непреодолимым желанием прокатиться еще. Сидни высматривает Джеффа, но его нигде не видно. Внезапно она осознает, что утонуть здесь гораздо легче, чем она предполагала: верная смерть без надежды на спасение.
Сидни изучает топографию океана, как охотник ночной лес. Ей удается оседлать вторую волну, затем третью, а потом она перестает считать. Время от времени Сидни зовет братьев и слышит в ответ ободряющий возглас.
– У меня нет сил! – спустя некоторое время кричит она. Она едва держится на ногах. Ей хочется упасть на колени, предоставив волнам катиться через нее. Выползти на сухой песок и заснуть.
– Еще одна! – кричит кто-то.
Сидни смотрит на океан. Чувство соперничества, а может, гордости толкает ее вперед. Она не сдастся первой. Сидни дрожит и съеживается от холода на восточном ветру (теперь уже восточном). Она срывается с места. Раскачивается из стороны в сторону, выбирая момент. Выжидает: ей нужна волна повыше. Вдали показался отороченный белыми кружевами высокий гребень. Сидни складывает руки и хладнокровно выжидает. Когда волна уже готова ее накрыть, девушка взлетает на гребень.
Опять ее окружает кромешная тьма. Головокружительная скорость. Под собой Сидни ощущает неясные очертания, плоть. Плоть скользит вдоль ее тела, касаясь, ощупывая ее. Девушка пытается вырваться из мощного потока, но не может. Если бы она могла, она бы закричала.
Сидни пытается стать на колени. Во рту и в носу у нее вода. Сидни поднимается, но спотыкается. Она вынуждена ползком выбираться из воды.
«Может, это была рыба? – с бьющимся сердцем гадает она. – Акула?»
Девушка оживляет прикосновение в памяти. Она помнит что-то скользкое на правой груди, животе, лобке, бедре. Мимолетное, но преднамеренное прикосновение. Теперь Сидни уверена, что это была рука. Она опять прокручивает момент в памяти. Это было труднодостижимым, а значит, не могло быть случайным.
Она стоит на пляже. Ей не хочется никого окликать. Ее руки покрыты гусиной кожей. Сидни не знает, где ее одежда, как далеко волны отнесли их троицу. Освещенные окна коттеджей уходят вдаль влево и вправо от нее. Она могла бы дойти до волнореза и на ощупь добраться до коттеджа Эдвардсов. Но тогда ей придется подняться на веранду без одежды, в мокром купальнике, с мокрыми волосами и ногами, облепленными песком. «Может, это и в самом деле была рыба», – думает она.
– Эй! – слышит она голос. – Сидни?
– Я здесь, – шепчет она, а затем, прочистив горло, произносит погромче: – Я здесь.
Она ожидает и вскоре видит очертания идущего к ней человека.
Ей хочется спросить: «Это был ты?»
Теперь она уверена, кто-то касался ее. Украдкой. А значит, не хотел, чтобы его опознали.
Она ожидает, пока можно будет идентифицировать очертания. Бен тоже пошатывается.
– Вот это да! – говорит он. – Это было потрясающе!
– Где Джефф? – спрашивает Сидни.
Бен зовет брата, выжидает мгновение, зовет еще раз. Джефф отзывается, но его еле слышно. Его отнесло гораздо дальше, чем Сидни.
– Тебе холодно, – говорит Бен, протягивая к ней руку.
– Нет, мне хорошо, – говорит Сидни, выскальзывая из-под его руки.
«Значит, Бен, – понимает Сидни. – Джефф был слишком далеко».
На следующее утро все окутано туманом. Настойчивые сгустки льнут к ограде, как часовые, окружающие дом. Сжиженный воздух ручейками стекает по оконной сетке. Астматика никто не осудил бы, если бы ему показалось, что он тонет. Менее чем через десять минут береговая линия исчезает. Исчезает весь Атлантический океан. Сидни слышит прибой, но она его не видит. Случись заехать гостю, ему придется принять на веру вид, открывающийся из окон.
Сидни жаль семью, живущую всего в четверти мили от Эдвардсов. Она видела, что там возвели шатер и растянули полотнище, гласящее «Свадьба Кристофера и Рапп». Она представляет себе, как эти люди готовились к свадьбе на открытом воздухе. Интересно, смогут ли гости разглядеть стоящую у импровизированного алтаря невесту? Замысловатые прически продержатся не дольше нескольких секунд.
Братья вместе отправляются на пробежку. Сидни посчастливилось разминуться с ними в прихожей. Вообще-то она виртуоз во всем, что касается выбора наиболее удачных моментов. Ей, например, удается появиться на кухне после того, как позавтракали Эдвардсы, но прежде, чем туда спустились гости.
Когда Сидни заходит на кухню, ее встречают крошки вокруг тостера, незакрытая масленка на кухонном столе, тарелки с остатками нарезанных груш в раковине. Чашка из-под кофе с засохшими кругами красуется на краю стойки, указывая на то, что Бен завтракал стоя. Откуда Сидни знает, что из всей семьи именно Бен мог завтракать стоя и к тому же ограничиться чашкой кофе?
Короткая подъездная дорожка, ведущая к задней двери, вся заставлена машинами: красно-коричневое «вольво» миссис Эдвардс, «субару аутбек» мистера Эдвардса, серый «сивик» Сидни, черный «ленд ровер» Бена. Сидни интересно, какой автомобиль у девушки Джеффа. Она довольно долго размышляет на эту тему. Вполне вероятно, «пассат», но скорее всего «лексус». Сидни надеется, что это «лексус». Она представляет Викторию невозмутимой блондинкой, хотя, если честно, ей не удается вообразить Джеффа с девушкой. Дело не в том, что она считает, будто он недостоин иметь девушку или недостаточно привлекателен. Просто не может себе этого представить.
Сидни выходит на веранду с чашкой чая и оккупирует тиковый стул с белой подушкой. Из дома доносится сдержанно-раздраженный голос, пытающийся разрешить проблему утерянного ключа.
«Я уверен, что он был у меня в кармане. Ты стирала мои вещи?»
(Троя. Много лет назад. День поминовения. Ее отец потерял ключ. Или это была мать? От квартиры? От машины? От чего еще могли быть ключи у ее родителей? Еле сдерживаемое напряжение от невыносимой духоты взрывается, как будто в честь погибших. Сидни (ей одиннадцать лет?) сидит снаружи на цементных ступеньках крыльца. Идентичные ступени украшают все остальные дома на этой улице. Сквозь открытое окно до нее доносятся приглушенные обвинительные слова отца, истерический голос матери. Они ссорятся не из-за ключа, а из-за обманутых ожиданий. Сидни и в самом деле услышала слово «еврей», с силой запущенное матерью? Когда ее отец познакомился со своей будущей женой на концерте в Рассел Сейдже [11]11
Колледж в Трое.
[Закрыть], он жил в Трое и работал в альтернативной газете. Мать Сидни полагала, что он писатель. Он был уверен, что она художница. Отец был немногословен и поселился с ней в многоквартирном доме. Это было вполне приемлемо для молодой пары, ожидающей ребенка и стремящейся реализовать свои планы… Вот он перешел на крик… Он и в самом деле только что назвал сумочки матери «кричащими» и «безвкусными»? Родные матери Сидни жили в Коннектикуте и отказались приехать на свадьбу своей беременной дочери и еврея из Трои, захолустного городишка, еще более неприемлемого, чем религия жениха. Если он родился евреем, тут уж ничего не поделаешь, рассуждали они, но кто виноват, что он живет в Трое?
Когда альтернативная газета закрылась, отец поступил на работу в таблоид «Троя-рекорд», напичканный объявлениями, местными спортивными новостями и некрологами. Мать шила сумочки из шелка и злилась, если кто-нибудь в ее присутствии произносил слово «ремесло». Оба были смертельно разочарованы друг в друге и считали себя обманутыми, одураченными. Возможно, отец в меньшей степени, чем мать, потому что было похоже, что у него генетическая предрасположенность к неудачам. Его собственный отец, портной, вынужден был продать свою мастерскую мяснику, когда их район заселили итальянцы. Бабушка Сидни с присущей ей предусмотрительностью откладывала деньги, которых впоследствии хватило на трехэтажный дом в непрерывном ряду таких же домов. Она жила на верхнем этаже и сдавала два нижних.
Отец Сидни не забыл, что его дочь сидит в одиночестве, ожидая, когда же они всей семьей отправятся на пикник. Он выходит на крыльцо. «Олдс» припаркован перед домом и заперт.
– Хочешь мороженого? – спрашивает отец.)
Туман рассеивается по-библейски драматично. Поверхность воды искрится, как будто расшитая блестками. Даже трава в дюнах блестит, источая больше света, чем зелени. Воздух словно недавно выстиран. Сидни думает, что в такую погоду хорошо сушить белье, и вдруг понимает, что уже много лет не видела развешанного на веревках белья.
– Вот это денек, – говорит Бен сквозь маленькое окошко в сетчатой двери. Он уже вернулся с пробежки. Он делает глоток сока прямо из коробки. Сидни удивляет подобная неотесанность. Этот сок больше никто не сможет пить. Но она не произносит ни слова.
– Такие дни выдаются крайне редко, – продолжает Бен и многозначительно смотрит на нее.
Когда сетчатая дверь снова открывается, Тулл вылетает на веранду, как будто он много лет просидел взаперти. Он тычется в обнаженную ногу Сидни холодным носом и бросается вскачь по дощатому настилу. Добежав до конца, пес останавливается и ожидает, тяжело дыша.
– Хочешь пройтись? – спрашивает Джефф. У него в руке фиолетовый поводок. Приглашение звучит небрежно, особенно если учесть, что Джефф, не останавливаясь, начинает проворно спускаться по лестнице.
– Хочу, – отвечает Сидни и ставит на стол чашку из-под кофе. По выходным она не работает.
Сидни выходит вслед за Джеффом на террасу, по которой наматывает круги Тулл.
– Стоять! – приказывает Джефф, пытаясь схватить его за ошейник, чтобы пристегнуть карабин. Но Тулл настолько взволнован, что не может устоять на месте.
– Поневоле засомневаешься в его уме, – говорит Джефф. – Он знает, что мы не пойдем гулять, пока я не надену на него поводок. Он хочет гулять больше всего на свете. Но не дает мне пристегнуть поводок.
– А поводок действительно нужен? – спрашивает Сидни.
– Тулл погонится за чайкой, и мы увидим его только через несколько часов. Хуже того, он ее съест.
Тулл задает быстрый темп, и пальцы ног Сидни уходят глубоко в песок при каждом шаге. Ее удивляет, что на Джеффе те же плавки и рубашка, что и накануне вечером. Когда Сидни его догоняет, она слышит кисловатый запах мужчины, который еще не принял душ.
– Вот это денек, – говорит Джефф, невольно вторя брату.
Некоторое время Сидни и Джефф шагают молча. Вода искрится так, что на нее больно смотреть, но в этом блеске есть нечто, что еще больше улучшает и без того приподнятое настроение Сидни.
Из коттеджей, выстроившихся вдоль волнореза, начинают появляться люди. Женщина в белом купальном халате и солнцезащитных очках внимательно изучает горизонт. Мужчина на скамье всецело поглощен удочкой. Супружеская пара стоит на крыльце с чашками в руках. «Пожалуй, невозможно, – думает Сидни, – приветствовать этот день и не отметить его кристальной прозрачности».
– Где ты живешь? – спустя некоторое время спрашивает Джефф.
– В Уолтхэме.
– Мне очень жаль, что твой муж умер.
– Спасибо.
– Чем ты собираешься заняться осенью?
Тулл обнюхивает пучок водорослей. Джефф и Сидни тоже останавливаются.
– Еще не знаю, – отвечает Сидни. – Мне следовало бы вернуться в университет и закончить его. Но я не уверена, что мне хочется возвращаться в Брандайз.
– Почему?
– Я бы предпочла жить в городе. Я и без того уже далеко не юная студентка.
– У меня есть сорокадвухлетний студент.
Джефф останавливается, пока Тулл справляет нужду. Сидни деликатно отворачивается и рассматривает горизонт.
– Что привело тебя в МТИ? – спрашивает Сидни.
– Не знаю. Иногда мне кажется, дело не столько в МТИ, сколько в нежелании сходить с автобуса.
Она пытается представить себе Джеффа в аудитории, в руке кусок мела, на доске ключевые слова, мел на рукавах свитера. Картинка кажется ей довольно милой.
– Мне очень нравится Джули, – говорит Сидни. – Интересно, что у вас такая разница в возрасте.
Джефф отвечает не сразу, и Сидни успевает подумать, что, возможно, сделала чересчур личное замечание.
– Нам всегда внушали, что рождение Джули – это не случайность, – наконец говорит Джефф, закапывая кучку детским совочком, извлеченным из кармана. Он вонзает совочек в песок, чтобы очистить его. – Это один из семейных мифов.
Сидни хочет спросить, что случилось с Джули, отчего она так плохо учится, но не знает, как сформулировать свой вопрос.
– Отец говорит, ты для нее находка, – откликается Джефф, снова ускоряя шаг.
– С ней очень легко.
– Маме исполнился сорок один год, когда родилась Джули. Отцу было пятьдесят.
Быть может, в этом и заключается объяснение? Ветер упорно ерошит волосы Сидни, и они, словно крылья, парят у нее над ушами.
– Чем Джули любит заниматься? – внезапно задает она вопрос. – Я спрашиваю, потому что, быть может, ей не удастся поступить в один из колледжей, которые выбрали для нее родители.
– Любит? – удивленно переспрашивает Джефф, обернувшись к ней. Его кожа покрыта легкими веснушками, как у северянина. – Возиться в саду, – через минуту произносит он. – Выгуливать Тулла. – Он опять замолкает. – Как бы то ни было, на колледжи рассчитывает мать. Думаю, отец все прекрасно понимает.
– Я часто вижу Джули в розарии.
– Она найдет себе мужчину, – провозглашает Джефф. – Все будет хорошо.
Подобное заявление застает Сидни врасплох. Хотя, возможно, в случае с Джули было бы неразумно рассчитывать на независимое существование.
