Текст книги "Рыжие Пупырчатые Яйца (СИ)"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

  Ему не терпелось меня выпроводить. Хозяин, желая сделать ему облегчение, потащил меня к выходу из лавки за рукав. Я на всякий случай подчинился, лихорадочно соображая, что мне делать дальше. В салоне телефона не было, а если бы и был, так что? Арик неподдельно возликовал:

  – Идите-идите вниз, Софи к вам сейчас спустится!

  – Смотри, если она через пять минут не спустится... – прошипел я нарочито громко.

  – И что тогда? – съязвила мне вслед умная Сонька.

  Я оставил её реплику без внимания.

  – Я твою рожу запомнил, – сказал я прыщавому. – У вас в Греции полиция имеется?

  – В Греции всё есть! – выкрикнула Жановна, хлебнув прямо из бутылки коньяка.

  Я показал ей пальцем на висок и пошёл по металлическим ступенькам вниз, вслед за малоразговорчивым хозяином.

  Внизу я снова обнаружил смену декораций: вместо апельсиновых коробок на свежевымытой веранде, на ещё не просохшем полу, стоял лёгкий пластмассовый столик и два стула в таком же дешёвом стиле.

  На веранде малоразговорчивый хозяин вдруг разговорился. Насколько может разговориться грек на неродном английском языке.

  – Садитесь, пожалуйста. Это мой любимый столик.

  – Ваш?

  – Я за ним никому не разрешаю сидеть... Кроме самых дорогих гостей!

  «С каких это пор я так вздорожал?» – подумалось мне.

  – Станьте моим другом – не пожалеете, – продолжил хозяин.

  – А где же ваш симпатичный бармен? – перебил его я.

  Я слишком деловито озирался, слишком много вопросов задавал, и малоразговорчивого флегму это явно раздражало. Он неожиданно свистнул, махнул рукой в сторону одноэтажного домика, который стоял на противоположной стороне проулка. Оттуда мигом выкатился мальчик-слуга с серебристым подносом в руках.

  Блестящий металлический подносик был подвешен на трёх цепочках, а цепочки те сверху крепились к металлической же палочке, которую цепко держала рука мальчика. Мальчишка вручил мне на подносе чашку отменного кофе и стакан ледяной воды. «Набор для дорого гостя», – смекнул я.

  Слуга, пятясь и кланяясь, удалился, а грек стал как бы прикалываться:

  – Я думаю, что и ты остался бы у нас... на этот вечер... Охотно остался бы... да...

  – Я?!

  Хозяин молча кивнул.

  – За кого вы меня принимаете?!

  Хозяин вообще замолчал.

  – Слушайте, а почему это она осталась там с этим... Аристотелем... Или как его там? Ведь это же вы её приглашали на кофе! Я всё помню!

  Грек продолжал молчать. Я бесился, осыпал его вопросами, но он продолжал притворяться глухонемым. Наконец, мне пришла в голову гениальная мысль.

  – Где тут у вас руки моют?

  Не дожидаясь ответа, я сорвался с места и помчался за угол дома, туда, где по моим соображениям, мог иметься секретный выход.

  Хозяин заволновался.

  – Куда вы?! – заорал он мне вслед.

  – Рукомойник ищу!

  – Там его нет!

  Обнаружив задний вход, я заглянул в маленький коридорчик. Там стоял мужик в белом халате и резиновых перчатках. Увидев меня, он нырнул в боковую дверь. Но я успел разглядеть его лицо: то был солидный бармен!

  Убегая, бармен выронил шприц. Я, естественно, подобрал трофей и кинулся с ним назад, на веранду.

  – Вы давно не общались с полицией? – спросил я грека, тряся перед его физиономией шприцем.

  При виде шприца хозяин изменился в лице и щёлкнул пальцами. Вновь появился мальчик-слуга, приносивший кофе. Мальчику была дана команда вызвать Жановну...

  На обратном пути Софи выдала мне фейерверк.

  – Чего ты туда припёрся?!

  – А сама не понимаешь?

  – Поиздеваться хотел, да? Позавидовал?!

  – Да чему тут завидовать-то?

  Софи задумалась. Такой вопрос требовал серьёзного обмозгования...

  Вообще-то её звали Сания. Сания Бедретдиновна Молдажанова. Родилась она в Казахстане, в татарско-казахской семье. Поселившись в России, стала требовать, чтоб её звали Соней, а лучше – Софи, на французский манер. В итоге все согласились на «Софью Жановну».

  – Если бы я тебя оттуда не вытащил...

  – Ха! И что бы было? Меня бы изнасиловали, да? Может, я об этом мечтаю!

  – Мечтай-мечтай! Ты, случайно, не слыхала, что в Греции людей воруют?

  – Не слыхала. Греция не Турция. И не Москва. Здесь рабства нету...

  – Рабства нет, но местные рабочие на стройке вкалывают на жаре за восемь баксов в день...

  – В день?! – ужаснулась Сонька Жановна.

  Она приумолкла. Видно, считала в уме, сколько у неё самой выходит за день.

  – Ну их... сволота... А ещё работу предлагали... Выходит, за копейки?! Этот, который с прыщиками, говорил, что у него хорошее знакомство в нашем консульстве... Обещал все бумаги оформить...

  – Ну, и что бы ты тут делала? Что он тебе сказал?

  – Сувенирами в киоске торговала бы... Матрёшками и... всё такое... За оч-чень приличные деньги!

  – За какие?

  – Пока умолчал...

  – То-то же!

  Осознав свою дремучесть, но не до конца, Сонька захотела, чтобы её слово стало, всё-таки, последним:

  – Мы, между прочим, сейчас в столице приличной зарубежной страны находимся, а не где-нибудь в глуши. Под самым, что ни на есть, Акрополем. Жулья, такого как у нас, тут быть не может... априори... Зачем ты меня запугиваешь? Застращал уже насмерть!

  – Ты считаешь, что под Акрополем ничего страшного произойти не может?

  – Не может! Историческая ценность, всемирно известный памятник. Охраняемый объект! Тут одних охранников...

  – А ты заметила хоть одного?

  – Заметила! У входа в музей!

  – Пхы! Где музей, а где мы сейчас...

  Вечерело. На юге сумерки спускаются быстро. Сонька вроде даже протрезвела.

  – Слушай, ну признайся честно, может, ты это всё сам придумал, по приказу Гришки? Чтоб меня с кавалерами разлучить?!

  – А повод?

  – Зависть! Сами-то вы кавалеры никудышние, без слёз не взглянешь... Ножки тоненькие, кривенькие... Два придурка!

  Я обиделся не за себя, а за Гришку. У него ноги кривее. И потом, он мой старший товарищ.

  – Ещё полчасика, и от тебя никаких бы ножек не осталось, ни тоненьких, ни полненьких!

  – В смысле?!

  – На органы тебя продать хотели, дура! Они уже и шприц приготовили, чтобы тебя сначала усыпить, а потом порезать на куски...

  Я, конечно, блефовал, хотел получше напугать, и только. Шприц никакое не доказательство. Может быть, хозяин с Аристотелем были бытовыми наркоманами. Халат и перчатки тоже не вещдоки. Может, бармен в них посуду мыл!

  Сонька призадумалась.

  – На органы?!

  – Если б тебе было лет девятнадцать, то сначала трахнули бы для порядка, а в твоём случае сразу к делу перешли бы... От тебя кнурятиной ещё не прёт, чай не восемьдесят лет, так что твои окорока им ещё оч-чень пригодились бы... Знаешь, какой этот бизнес прибыльный!

  Сонькина слащавая губа отвисла.

  – Будь они прокляты!!!

  – Правильно!

  – Я щас не про греков...

  – А про кого?

  – Про Зой-Васильевну и про старую перечницу из планового отдела! Бросили меня одну, суки!..

  Четырёхместная каюта наших дур находилась рядом с той, где мы с Гришаней и ещё два мужика пили вечером поддельную «Метаксу».

  – Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты!!!!

  Под такой аккомпанемент приятно засыпать. Потом за стенкой образовалась тишина. «Зой-Васильевна и Ко» почему-то молчали, от них ни разу ответа не было. Может, она их побила? Мужики у нас в каюте подобрались не ленивые, но лаяться с бабами им было не в кайф. Решили: надо будет, сами позовут.

  Наутро мы узнали то, что должны были узнать ещё вечером. С корабля пропали четыре женщины и один мужчина. Напрочь пропал и так и не были найдены. Их не было уже на ужине, но куроводы, понадеявшись, что «потеряшки» вернутся хотя бы к полуночи, к самому отплытию, решили раньше времени панику не поднимать. Отплытие состоялось в час ночи. Позже на целый час! Те пятеро так и не появились. Как сквозь землю провалились. И никакая полиция не помогла...

  Вернувшись домой, я устроил недельную лёжку на диване. Взял отпуск за свой счёт. Мне нужно было срочно восстановить нервы. Ха! После так называемого отдыха на круизном лайнере. Так активно отдыхал, что даже забыл про апельсины. Накупил в киосках всякой дешёвой всячины, не очень-то и нужной, наспех, прямо в порту, перед посадкой на корабль, лишь бы избавиться от «лишней валюты». В то время быть посаженным в тюрьму даже за два доллара была реальная перспектива.

  За два доллара... Да-да... Верьте-верьте, это не смешно.

  Зато потом настали времена, когда из-за простого упоминания про «несколько долларов» многие устраивали ржачку. Бытовал даже короткий анекдот о неком индивидууме, спрятавшем и долго-долго хранившем восемь долларов под подушкой, и когда однажды доллар чуть-чуть упал, он кричал на каждом углу: «Я разорён!!!», «Я разорён!!!», «Я разорён!!!»

  Кстати, время, анекдота, о котором зашла речь, не такое уж далёкое – 2001-й год. К тому времени за валюту уже не сажали, даже у любой пенсионерки были доллары. Естественно, тоже под подушкой. И некоторые нерадивые родственнички делали всяческие попытки, дабы этот скарб у бабулек выудить.

  Как-то слышу над собой, этажом выше, диалог:

  – Ба, дай десь-долларов!

  – Не дам, иди работай!

  – Бабулька, дай, ну дай, ну дай...

  В ответ – невнятный визг. И так минут пятнадцать-двадцать, с переливами...

  Потом вдруг раздается дикий грохот – будто мебель падает...

  Потом – тихо...

  Ну, думаю, завтра будут звать меня в свидетели, медэксперты понаедут... бабку – в морг, парня – в кутузку...

  Ан, нет! На завтра, примерно в то же время, те же звуки, те же персонажи, та же продолжительность, тот же финал.

  И так почти что каждый день, в течение трёх дней, что я снимал эту квартиру.

  В Питере снимал, во время очередной командировки.

  А где ещё бывает столько юмора при такой плохой погоде!..

  Был смешной случай со мной и в Эрмитаже. Тогда же, во время той же командировки.

  Захожу с утра в музей через Комендантский вход, так как центральный вход был почему-то закрыт. Почему? Скоро я это узнал.

  Вместе со мной вошли, и дальше всё время близко ходили кое-какие иностранцы. Конкретно – группа япошечек, пожилые тетеньки с не менее пожилой тётенькой-гидом.

  Администраторша нам говорит:

  – Сегодня сразу наверх, к импрессионистам! Сразу пешком на третий этаж!

  Спрашиваю:

  – А центральную лестницу посмотреть?

  – Да-да, как же мы Посольскую лестницу-то людям покажем? – вторит мне тётенька-гид.

  Администраторша злится:

  – Вы что, не понимаете?! Это же... Эрмиташшшшшшш...

  Зачем так много шипящих с утра употреблять, думаю я, неужели лень пару лишних слов добавить, конкретику внести, ну, чтоб мы все получше поняли. Получше...

  Дело кончилось конфузом, ибо иностранцам не прикажешь, когда им в туалет хотеть, а когда не хотеть. Туалет, названный «Версаче» из-за похожего орнамента на кафеле, а не из-за запаха, находился, да и сейчас находится, аккурат под центральной лестницей. Под Посольской лестницей, под запрещенной в тот роковой день заманчивой лестницей, которая, словно магнит, неумолимо тянет быстренько взобраться по ней, а потом, так же быстренько, через залы Зимнего Дворца, побежать к хрустальным залам Малого Эрмитажа... Где аккурат прохаживался под охраной... Пьер Ришар!

  За что было уплачено, то, собственно, и произошло.

  Узревши японских тётенек, наши постсоветские охранники схватили за воротник и бубухнули, чуть ли не носом, великого артиста о подоконник. И накрыли его своими телами!..

  «При Совке» такие фокусы были бы совершенно невозможными, а после перестройки... «Невозможное стало возможным!!!» И назад вернуть то благостное, мирное, надёжное советское время было, к сожалению, уже нельзя.

  Так что, как вы поняли, в наше время положить любую знаменитость на подоконник, вплоть до Пьера Ришара, уже не проблема. Благодаря подсказке ретивых питерских охранников...

  5.

  После того дикого случая на круизе, я чувствовал, что скоро мне и самому понадобится охрана. Или хороший психотерапевт. Я реально опасался, что прыщавый Арик разыщет нас с Гришкой, наймёт киллеров и прикончит как свидетелей. Даже не кладя нас мордами ни на какие подоконники ! Элементарно застрелит – и всех делов!

  Поэтому из дому я долго никуда не выходил. Даже за хлебом. Мочил сухари, найденные в шкафчике на кухне, оставшиеся ещё с бабушкиных времён, и пытался хоть как-то выжить.

  Мне от бабушки много чего хорошего досталось. Вот, эта двухкомнатная хрущёвка, например, которую родители делить в своё время не захотели и всю предоставили мне.

  Я пролежал на бабкином диване целую неделю, «в обнимку с телевизором».

  Как-то вечером, по-моему, на третий день моей лёжки, Гришаня с бутылочкой зашёл. И... Развеял мои страхи! Он, кстати, с самого начала не боялся, что нас с ним убьют, элементарно хохотал над моими страхами.

  Для этого пришлось снова включить телевизор, хотя буквально только что выключил. Мы уставились на экран.

  – Ой, гляди-ка! Давно там не были! Акрополь!

  Я посмотрел на экран. Гришка даже с дивана вскочил, стал тыкать пальцем в телевизионную картинку.

  – Ой, гляди! И рожа, вроде бы, знакомая!

  На экране появился прыщавый Арик. Оператор направил камеру на его руки. Сухумский Аристотель, эмигрант второй волны, был в наручниках. Из этих новостей мы доведались, что в Греции была раскрыта банда живодёров, агентов по доставке частей тела в международные банки человеческих органов.

  – Выходит, мы Жановну спасли?!

  – Выходит...

  – А она нас, дура, проклинала!

  – Не нас, а Зой-Васильевну!

  – А, ну да...

  Репортёр почти визжал, запугивал, умолял быть осторожными. У Гришани вдруг прорезался чёрный юмор.

  – Погоди, на что они у этой Соньки могли позариться? У неё же печень вся от алкоголя сморщилась... Вставишь такую, и пациент окочурится, не отходя от наркоза...

  – Почему обязательно печень? У неё другое могли взять...

  – Что другое?! Она же вся трухлая, эта Софи!

  Дабы унять Гришанино недоумение, репортёр стал лихорадочно перечислять, что именно могли отрезать жулики у совершенно незнакомого человека без предварительно взятых анализов. В завершение он торжественно добавил:

  – Злоумышленники не гнушаются ничем. Если жертва оказывается бесполезной в плане органов, то используются кости для последующего изготовления натуральных протезов. В данном притоне был найден склад свежезаготовленных человеческих костей...

  – А, ну, тогда другое дело! – обрадовался Гриша. – Кость у Жановны крепкая, особенно в запястье. Один мой знакомый с ней дрался, овладеть ею хотел по пьяни!

  Он допил бокал и выключил телевизор.

  – Ну, я пошёл...

  – Куда, домой? Так рано? Посиди ещё!

  – Зачем домой? Я срочно к Жановне! Премию требовать...

  Хорошая жизнь была в институте, тепличная. Нафиг было увольняться?

  На радио-ТВ житуха ещё лучше, сладкая, денежная, но только для тех, кто с мозгами. Я в этот список не попадал...

  6.

  Больше ужасов в моей жизни не было, ни до вояжа в Грецию, ни после. Хотя нет! В шесть лет я заболел ветрянкой, все домашние тогда страшно испугались, особенно родители, но всё хорошо обошлось, выздоровел я. Кхм... В шесть лет... А в Греции я получил недетский шок, когда мне было восемнадцать, то бишь в 1990 году... А теперь мне было почти тридцать... Ведь на дворе стоял уже 2002 год! Вау! Значит, правильно работает подмеченная кем-то система: жизнь каждого человека поделена на двенадцатилетние циклы. Сейчас с нами происходит то, что было двенадцать лет назад. И через следующих двенадцать лет будет происходить то, что происходит сейчас... Но! Но! Но! Ветрянка ведь слабее по степени испуга, чем тот шок, который я получил в Греции... Ха! Значит сейчас, через двенадцать лет после Греции, меня должны были пугнуть ещё сильнее...

  Ну, всё, труба, подумал я. Теперь уж нет сомнений, что живым я не выйду.

  Получалось, что в ангаре меня держали для сугубо прикладных целей: освежевать, вынуть органы, потом отделить мясо от кости и отправить на фарш. Скорее всего, на колбасный.

  Но я просто так не сдамся! Я буду драться! Лишь бы только удалось встать на ноги...

  Пошарив в темноте по земляному полу в поисках недавно сброшенных кроссовок, я внезапно нащупал... Апельсин! И даже не один, а целых... Много!

  В принципе, логично: если мои будущие палачи поили меня из фляги алкоголем, пахнущим апельсинами, то и закусь соответствующая мне полагалась, с аналогичным ароматом. Как интеллигентно! Как гуманно! Перед казнью полагается исполнять последнее желание преступника. Они, конечно же, легко угадали моё последнее желание, потому что были шайкой хищных, алчных экстрасенсов. Сто пудов. Теперь у меня не было сомнений насчёт того, к кому я попался в лапы. И зачем я тогда, в тот день, связался с Борисом! Пусть бы себе шлялся дальше со своей тележкой, пусть бы орал своё «В сторону!» Кому от этого может быть кисло? Да никому, если честно. Зря я психанул тогда...

  Глаза мои постепенно привыкали к темноте. А фосфорные стрелки «командирских» вообще дико радовали – они теперь казались мне прожекторами! Кстати, оставалось только полминуты до полуночи. К тому времени я справился с несколькими апельсинами. Передохнув и слегка «поцыкав зубом», я хотел взять ещё один, даже уже руку протянул... Как вдруг!..

  Сначала щёлкнули «куранты» на моих часах – типа пробили полночь. Я эту функцию к ним приспособил с помощью компьютерных светил из политеха, проживающих в моём подъезде.

  Затем раздался непонятный шорох. Этот шорох усилил мои страхи. Крысы!

  Ангар был мало посещаем, органическими отходами не пахло, значит крысам давно уже жрать было нечего.

  Я пошевелил ногой, она наткнулась на металлический предмет. Мусорщик в оранжевой спецовке забыл свою фляжку или подкинул мне её из жалости.

  Я хлебнул, и мне сразу полегчало. Пускай нападают!

  В углу, откуда раздавался шорох, мелькнули две пары светящихся глазок. Разве у крыс голубые глаза?

  Свечение усилилось, стало почти прожекторным. Крыс набежало видимо-невидимо. И в моей «камере» сразу стало почти светло.

  Всё правильно! Чтобы съесть человека, двух-трёх крысиных особей мало, необходимо подкрепление.

  Но крысы, как ни странно, нападать не торопились, я даже успел выпить всю фляжку до дна.

  – Готово, – сказал я им, – наркоза больше нет! Нападайте, а то анестезия выветрится!

  После этих слов ко мне приблизилась одна пара глазок, и я смог разглядеть желтовато-апельсиновую шкурку, отливавшую золотом. Оранжевая крыса глядела на меня с любопытством. Я протянул ей палец: на, жри! Но она, проигнорировав мою команду, переместилась к апельсиновой куче, которую я так и не успел прикончить.

  И не только лишь она одна так сделала, её примеру последовали остальные крысы. Они окружили моё сокровище, и я чуть не заплакал от горя. Меня лишали последней радости перед закланием!..

  Но тут вдруг случилось такое, после чего я перестал вздыхать. Я стал свидетелем редкого зрелища под названием «появление на свет крысиных младенцев»!

  Апельсины стали лопаться, из них стали вываливаться слизистые, шевелящиеся комочки.

  Взрослые крысы осторожно брали их за уже намечавшиеся хвостики и складывали... бррр... на мой матрац.

  Я снова сделал вид, что не обиделся, и начал судорожно пялить на ноги кроссовки. Может, всё-таки, не сожрут меня, а отпустят?!

  Ко мне вернулась крыса, та самая, что с любопытством разглядывала меня в самом начале. Теперь она глянула на мои кроссовки и... осторожно потянула за один шнурок.

  Наконец до меня дошло: «Любопытная Варвара» приглашала меня куда-то!

  Я поднялся, сделал шаг вперёд, но вышло неуклюже. Меня качнуло в сторону, как на том обблёванном хрущёвском лайнере...

  Мы начали спуск по неровной, слегка каменистой грунтовке, постепенно погружаясь в подземелье. Синие глазки, между прочим, не ахти какое освещение, но куда кроссовки ставить можно было разглядеть. Пройдя метров двести по тёмному тоннелю, я заметил в конце его яркое свечение. Как выяснилось, свет тот падал из широко распахнутой железной двери. Подойдя к ней, я обнаружили большую круглую комнату. Стены и пол помещения были выложены плетёными травяными циновками, а с плохо укреплённого земляного потолка свисала круглая люстра, вернее, деревянное колесо, увитое проводами. На проводах имелись лампочки, дававшие вполне приличный свет. Откуда в этом подземелье электричество?

  Мебель в круглой комнате отсутствовала, зато у стен традиционно высились две большие мусорные кучи. Одна куча состояла из довольно милых вещиц: детские игрушки, предметы одежды и обуви, как детской, так и не совсем. То был никакой не хлам. Имелись также огромные мужские башмаки, электробритва, ракетки для бадминтона и прочее полезное барахлишко. Женские шмотки тоже имелись. То была куча «унисекс».

  Вторая куча была малоинтересной, но от неё шёл приятный, знакомый с детства запах. Сухие апельсиновые корки!

  В детстве по просьбе мамы я сушил апельсиновые корки на батарее центрального отопления. Потом мы сыпали их в шкафы – против моли, но не все, а ровно половину. Другая половина корок шла на цукаты для тортов, кои мама выпекала в изобилии. Собственно, поэтому они с отцом и разошлись. Я запомнил фразу: «Будешь печь и вязать, я с тобой разведусь!» Отец намекал, что вяжут и пекут одни толстухи. Мама не была толстухой, но на всякий случай проявляла послушание. Лет пять, не больше. Потом она делала всё с точностью до наоборот: к моему восторгу в квартире стал всё чаще появляться аромат ванильно-апельсиновых коржей. Спицы в маминых руках тоже появились – назло тирану. Сейчас я многое бы отдал за ароматы детства.

  Я начал втягивать воздух ноздрями, вертеть головой. Крысы таращились на меня, а я – на них, но ни одна из сторон ничего не предпринимала.

  Наконец от крысиного стада отделились штук пятнадцать-двадцать оранжевых комочков, во главе с Любопытной Варварой. Они потопали на середину зала, стали на задние лапки и комично замахали передними. Я залюбовался. Эти особи были самыми пушистыми из всех. Подумалось: если Варвара королева, то остальные сгодились бы на роль пажей и фрейлин!

  Фрейлины с пажами стали подбегать к апельсиновой куче, выдёргивать из неё корочки и выкладывать их на полу большим кольцом. Затем они расселись по периметру кольца и стали... гадить! От экскрементов корки существенно потемнели.

  Сделав своё гнусное дело, пажи и фрейлины отбежали от кольца на почтительное расстояние.

  Затем на арену вышла Варвара: она разбежалась, прыгнула в середину круга и... Сделалась невидимой!

  Через несколько секунд она возникла снова – как бы материализовалась. Для этого ей пришлось – всего-то навсего! – выпрыгнуть из оранжевого кольца.

  Потом она снова запрыгнула внутрь и снова сделалась невидимой...

  Что к чему, я догадался после пятой или шестой её попытки.

  «Понятно, – подытожил я, – крысиная моча, попав на апельсиновые корки, размягчает их, делает мокрыми, способными давать испарения. Фекально-цитрусовые испарения, поднимаясь невидимыми струйками, создают экран, за которым можно прятаться».

  Увидав мою просветлённую мину, Варвара прыжки прекратила. К ней снова подбежали фрейлины с пажами, таща в зубах вещицы из кучи «унисекс».

  Часть вещиц, предварительно обгаженных, полетела внутрь кольца и сразу стала невидимой.

  Затем в круг полетели необгаженные вещи. Те не исчезли из поля зрения!

  «За магическим экраном исчезают лишь те вещи, которые успели пропитаться экскрементами оранжевых крыс, – подумал я. – Варвара, в отличие от вещиц, ни разу не позволила себя обгадить, но она выделяла пот, а пот сродни экскрементам...»

  Неужели куча так активно испарялась? И таким вот простецким образом был создан непроницаемый экран?!

  Через мгновение я заметил очень маленькую обезьянку, сидящую на полке, очень близко к потолку.

  Обезьяна совершила шикарный прыжок, почти цирковой полет с полки, и приземлилась в «заднюю зону». Но она не стала невидимой!

  «Это из-за ее пота! Ее пот совсем другой!» прозвучало в моих ушах.

  Прыгая туда-сюда, крыса «Любопытная Варвара» потела изрядно, но вскоре притомилась и прилегла отдохнуть на крохотную, будто специально для неё приготовленную травяную циновку. Двое пажей (или фрейлин!) остались при ней – легли рядом на земляной пол.

  А в центр зала устремились другие фрейлины с пажами. Четверо из них шли на задних лапках и несли на своих плечиках – как Ленин бревно на субботнике! – длинный белый баллончик.

  Установив баллончик вертикально, они свинтили с него крышку, под которой оказался пульверизатор-пшикалка.

  Нажав на пшикалку, крысы направили баллонную струю на волшебный круг и поливали его до тех пор, пока из без того мокрые корки не пропитались новой жидкостью.

  Затем Варвара поднялась с циновки и стала снова запрыгивать в круг, но уже ни разу не сделалась невидимой. Очевидно, жидкость из баллончика каким-то образом нейтрализовала экскременты, в результате чего испарения, шедшие от кольца, утратили свойства «шапки невидимки».

  Я жадно следил за событиями, сознавая, что крысы трудятся не просто так: они вооружали меня знанием! На будущее!..

  7.

  Когда учебный сеанс окончился, вся наша орава – крысы и я – вывалилась в коридор.

  Мы снова долго шли по тёмным тоннелям, но уже вверх, к выходу из подземелья.

  Я перебирал в карманах сухие корки, которые Варвара, в ходе сказочного действа, носила к моим ногам. И баллончик был при мне – в качестве сувенира!

  Я вспомнил, как у нас на даче активно гадили крысы. Гадили они на всё подряд: на бабушкины коврики, на мои тапочки и на сваленные в углу авоськи, полные апельсиновых корок. Но чтоб от этого хоть одна сделалась невидимой...

  Тоннель закончился, мы выбрались на дневной свет, такой яркий, что я минут пять не мог открыть глаза. За это время проводницы мои куда-то подевались. Я был предоставлен сам себе.

  Стоя с закрытыми глазами, я принюхался. В нос ударила смесь хлорки с фекалиями. Где-то поблизости был туалет!

  То ли от едких запахов, то ли ещё от чего-то, в ушах появились странные шуршащие звуки, затем послышались тоненькие голоса:

  – Спаси-и-ибо!

  – Извини-и-ите!

  То пищали крысы: извинялись и одновременно благодарили за что-то. За что, интересно?!

  Когда мои глюки утихомирились, я снова открыл глаза и увидал перед собой зелёный луг. Трава на том лугу отливала изумрудом.

  Было давно уже утро, и солнце поднялось достаточно высоко. Оно так сильно пригревало, что успело высушить росу.

  На лугу имелось множество автомобилей. Иномарки! Точно такие, как я видел в глазах у рыжего Бориса. Моё дежавю меня не покидало!

  Я хотел подбежать к машинам, но пространство между мной и ними было сплошь усеяно острыми каменьями размером с кулак. Между камнями поблёскивали осколки бутылок и острые края консервных банок. Надеяться лишь на кроссовки было рискованно.

  Внезапно набежала туча, хлынул дождь. Он напомнил, что неплохо бы подумать и об убежище – чтобы было куда возвратиться потом, после всех приключений.

  Я оглянулся и увидел позади себя сарай – сколоченный небрежно, но зато громадный. На нём были две буквы "М" и "Ж". Так вот откуда запахи!

  В поисках прибежища я мечтал не о клозете, мне срочно надо было отыскать вход в крысиную пещеру. Не из нужника же я вылез! Местность просматривалась отлично: то была равнина без единого намёка на пещеры или подземные ходы.

  Я решил обследовать сарай, вошёл – на всякий случай со стороны буквы "М".

  В глубине сарая была крашеная дверь с табличкой: «Не входить! Убьёт!» Дёрнув за ручку, я обнаружил каморку, из которой начинался подземный ход. На меня лавиной попёр знакомый запах плесени, сэконд-хэнда и апельсиновых корок.

  Чудненько! Значит, имелась надежда на возвращение тем же путём. Но сначала надо было изучить округу, раз уж такой ценой сюда припёрся.

  Оторвав от сарая две доски, я сделал из них лыжи. Лыжи привязал к босым ступням шнурками от кроссовок, а сами кроссовки пришлось надеть на руки – на случай потери равновесия.

  Перебравшись на ту сторону, я опрометью кинулся к машинам, надеясь, что хоть какой-нибудь водитель пригласит меня в салон, даст передохнуть-перекусить и, наконец, поведает, где я нахожусь.

  Подбежав к серому «мерседесу», я открыл дверцу, но... Внутри не обнаружил никого! Никогошеньки! Вернее, там таки был кое-кто. «Их» было много, но то были не люди. На заднем сидении пристроились две ящерки, два ежа и много-много разных насекомых – от диковинных жуков до мошек.

  Я пошёл к другой машине, к ярко-зелёному «пикапу». Заглянув в его проржавевший кузов, я обнаружил, что он наполовину залит водой. В воде плескались организмы – что-то вроде головастиков, но невероятного размера. У иных было четыре головы, а у некоторых – целых восемь!

  Снова выглянуло солнце. Окружающий пейзаж стал походить на сцену из голливудского фильма: все побросали иномарки и ринулись на пикник. Но где же весь народ?! Где пресловутые голливудские персонажи?

  8.

  Вскоре я их увидел: целую группу людей, на далёком горизонте, под уходящими грозовыми тучами...

  Группа постепенно приближалась. Одеты люди были странно, по-киношному, как я и ожидал. Не то, чтобы совсем ожидал, как я мог такое даже предвидеть, а не то чтобы ожидать наверняка! Я же, всё-таки, не экстрасенс. Хотя... Надо сходить провериться. А что! И проверюсь. Если, конечно, вылезу живым из этой передряги, которая пока что ничего хорошего не предвещала. Загадка тут была – да, я люблю загадки и всякие тайны, прям с самого детства, с того момента, когда мне кто-то подарил большую книжку про Шерлока Холмса и доктора Ватсона. «Кто-кто». Мать, конечно, подарила на день рождения, отец мной не особо занимался. Его вообще дома не было никогда. Практически.

  Киношный вид надвигавшейся на меня компании определялся в данном случае двумя факторами: они все были одеты в древнем стиле и все не по сезону. У нас же любят снимать зиму летом в Сочи, а лето – где-то тоже в Краснодарском крае или на Кавказе, но обязательно где-то в ноябре, «пока ещё не кончился бархатный сезон».

  Когда они, все эти люди, чуть ближе подошли, я понял, что на всех было одно и то же: меховые шкуры, но не шубы, а какие-то странные чехлы из овчины или даже, скорее, попоны, прикрывавшие исключительно «проблемные» места. Ну, вы меня поняли.

  Да! Это были не шубы. Но, всё-таки, меха. Везёт же мне на разные меха и связанные с ними приключения! Я снова вспомнил Грецию, зловещий шубсалон, Афины, Аристотеля, навязчивого грека-пузотёра, бармена со шприцем, корявый микро-теплоход и весь наш институтский бабсовет, чуть не угробивший дебильным равнодушием свою коллегу. Жертва равнодушия, вернувшись в институт, долго шастала по всем отделам, жалуясь на вторую бухгалтершу, на секретаршу и на мою начальницу. Пока не появился у нас в отделе новый сотрудник, примерно её лет или даже чуть постарше, с виду не зачуха и не жлоб, так что всё у Жановны в итоге хорошо сложилось. Даже свадьба состоялась. Во как.