Текст книги "Рыжие Пупырчатые Яйца (СИ)"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

  Барак сделался оранжевым! От могучих тел цвета апельсина, которые взяли его в плотное кольцо. Оранжевые мусорщики за то время, что я их не видел, ещё выше стали, типа ещё подросли. Поэтому стало совершенно невозможным даже крышу барака лицезреть, а не то, что его стены, окна, ступенечки крыльца или единственную входную дверь.

  Вокруг этой оранжевой толпы, как муравьишки, ползали какие-то людишки, тоже где-то двести штук, по моим подсчётам.

  Муравьишечки орали, выкрикивали лозунги, довольно-таки скабрёзные подчас. Словом, были недовольны.

  Позже выяснилось, что те муравьишки и были независимыми экспертами, которые малехо опоздали к взятию барака в кольцо. Гораздо раньше них подсуетились рыжие гиганты в фартуках и робах.

  Я, ухмыльнувшись, отошёл подальше, чтобы слегка развеяться. Дай, думаю, хоть на экскурсию схожу, послушаю тот весёлый бред, который будет выдавать экскурсоводиха в таинственном коровнике, где якобы коровы нет, а слышен только её голос. Голос святого коровьего духа, стремящегося оккупировать тело потенциальной губернаторши!

  Как я и ожидал, экскурсоводиха была массивной дамой, с широким задом, в длинной юбке типа «макси». А как иначе можно заслонить довольно старый и громоздкий репродуктор, который чуть меня однажды не оглушил.

  Ну, заплатил я за ту экскурсию, поржал от всей души над доверчивостью званых гостей.

  Потом вернулся к теннисным кортам, откуда лучше всего просматривался барак. Это если наблюдать издали.

  Вскоре зазвучала музыка, типа оперная, типа из «Севильского цирюльника», ведь мероприятие планировалось благородное.

  На трибуну, появившуюся перед входом в барак, торопливо выскочил один из сине-крысо-мордых. Сначала он воздел руки к небесам, типа прочитал молитву. Потом, уже одной рукой, дал царственную отмашку, мол, начинайте. Какое настроение было у него в тот момент, трудно сказать, ведь морда максимально потемнела, а расстояние между ним и мной пока ещё не сократилось.

  Потом он замер, с рукой, протянутой в сторону барака.

  Все остальные тоже напряглись, и гости, и охранники, и экскурсоводы, и приглашённые журналисты, и даже продавщицы сувениров, временно вылезшие из своих красочных киосков-тумб.

  Прошли минуты. Затем долгие минуты. Поза «Ленин на броневике» стала утомлять главного героя действа. Это было видно по его изменившейся осанке.

  Все ему сочувствовали, но не знали, чем помочь.

  Однако крысы, как уже не раз подмечено, добрые животные. И вся их апельсиново-оранжевая братия в том числе. Они, конечно, сжалились над всей этой толпой терпил.

  Парочка оранжевых атлантов прекратили подпирать входную дверь барака, рванули её и вошли внутрь. Их примеру последовали ещё четверо коллег. Потом ещё примерно восемь-десять...

  Чем дело кончилось?

  Ну, вытащили мусорщики вдрызг наколотую полуголую даму, не успевшую, как видно, нарядиться по-праздничному. Они вытащили Дуку, а кого ж ещё! Затем, буквально за ухо, вывели второго сине-крысомордого. Тот, кстати, не особо и сопротивлялся, а, наоборот, молил простить его.

  Затем, под яркие блестящие уздцы, будто она лошадь, вывели и Дукину подругу Муку.

  – Ну, чего стоишь? – обратился один из мусорщиков к недогубернаторше. – Давай, превращайся, люди же ждут!

  То была единственная более-менее ясная и проникновенная речь, прозвучавшая на том великом празднике.

  Дальше началось такое...

  Журналисты перепуганно застрекотали, Дука заревела во весь голос, сине-крысомордые дали стрекача, но их поймали... И так далее, и тому подобное.

  Мука же, естественно, мычала. Исполняла свою священную функцию...

  50.

  Уже вечером того дня передовицы всех областных газет украсились фотографиями братьев-близнецов с чёрными рожами, ведь чёрно-белые газеты синий цвет не передают.

  Тексты были не громоздкими, как раньше, а вполне скромными, куцыми, то бишь короткими.

  Они все были примерно такого содержания, плюс-минус:

  «У жулика-мага всегда был двойник – его родной брат-близнец...»

  Или:

  «Разоблачённые и арестованные лжекандидаты, непосредственно перед самим арестом, вдруг обнажились! По совершенно непонятной причине. Они исполнили какой-то ритуальный танец, с невероятными прыжками туда-сюда, предварительно рассыпав вокруг того места сухие апельсиновые корки. Они испражняясь на эти корки! Прямо на глазах у собравшихся гостей! То был один из лжемагических приёмов, но он им не помог. Оба были срочно отправлены в психиатрическую больницу...»

  Я ликовал. Близнецы, удирая от погони, хотели сделаться невидимыми, но ведь я заблаговременно испортил корки нейтрализатором!

  Про Дуку тоже написали:

  «Лжесупруга близнецов, их сообщница, собиравшаяся исполнять роль Священой Коровы, на самом деле никакая не сообщница, а невольная жертва. Непосредственно после шоу её планировали уничтожить. Узнав об этом, несостоявшаяся жертва хотела утопиться в близлежащей речке. К счастью, речка оказалась неглубокой. Гражданку зовут Доминика Красовская, уменьшительно „Дука“, по её же собственному утверждению. Её вытащили из воды и тоже отправили в психлечебницу. Для реабилитации и последующей дачи показаний...»

  Я почти весь вечер хохотал.

  Но ближе к полуночи моё блаженное состояние было нарушено. В прихожей тренькнул неугомонный звонок.

  Я пошёл открывать. На пороге стояла соседка Диана. На этот раз без бигуди. Ой, лучше бы она их не снимала! Венчик волос вокруг её смазливенького личика напоминал причёску Коровы-Дуки.

  Да и крепдешиновое платье, которое она напялила вместо халата, поразительно напоминало платье моей теперешней врагини и злостной оппонентки.

  Представьте, не только платье, но и сумочка, и шпильки на полненькх ножках соседки были отвратительно-малинового цвета. Бррр...

  – Чего надо? – глухо поинтересовался я.

  – Ну, ты даёшь! В кои-то веки дама сама в гости напросилась... Вся нарядная и с шампанским... Можно хоть войти-то?

  Она показала бутылку, которую прятала за спиной.

  – Входи, – ответил я всё так же глухо и, наконец, впустил её в прихожую.

  Больше она никаких разрешений не спрашивала: метнулась на кухню, громким выстрелом откупорила шампанское, затем весьма оперативно отыскала тару, из которой мы будто бы собирались пить, и которой, будто бы, даже собирались чокаться. То были не очень чистые надтреснутые чашки, доставшиеся мне от родителей.

  – Стоп! Не надо чашек! – сказал я. – Будем пить из фужеров!

  – А где они? На кухне или в комнате? – радостно залепетала интервентка.

  – Не торопись! Постепенно всё узнаешь!

  – Тогда давай хоть апельсинчик пополам съедим, что ли...

  Она достала из сумочки пупырчатый плод довольно продолговатой формы.

  Я глянул на часы. Пять минут после полуночи! У меня внутри всё похолодело.

  Я заставил её положить крысиное яйцо на только что вытертый, всё ещё мокрый кухонный стол.

  – Сначала сходи домой, накрути бигуди и халатик попроще напяль, пострашнее, а там и поговорим...

  С Дианой буквально шок приключился:

  – Зачем бигуди? Маньяк, что ли?!

  – Ага, – кивнул я. – Меня в последнее время возбуждают только бигуди, сатиновый халат в турецкий огурец и мужские стоптанные тапки, размер папин...

  Совершенно очумев, нарядная мадам молчала, хлопая пушистыми ресницами с килограммом туши. Она была готова разреветься.

  Не дожидаясь, когда хлынет тушь, я уточнил программу максимум, то бишь наши с ней дальнейшие совместные действия.

  – Хорошо, только сегодня в бигуди походишь, а завтра мы с тобой пойдём в парикмахерскую, и сострижём все эти пошлые кудряшки, оболваним тебя... Сейчас бритые бабы в моде!

  – Извращенец, что ли? – ещё раз уточнила она.

  – Да! Я извращенец! Моя прекрасная, моя пухлая Диана... Тебя, кажется, так зовут?

  – Можно просто «Дука»... – сказала она, обиженно шмыгнув носом.

  – А вот этого вообще не надо! Ещё раз услышу эту дурацкую кличку – выгоню! Нафиг! И чтобы никаких старых пердунов возле тебя не крутилось! Увижу хоть одного морщинистого – на порог не пущу!

  Я был уверен, что она обидится, уйдёт и больше никогда не появится. Но я снова ошибся. Эта Дука тоже была мазохисткой, только несколько другого плана. Женская логика вещь малоизученная!..

  Через полчаса она снова стояла на моём пороге – теперь уже в бигуди, в старом сатиновом халате, обутая в старые папины тапки и со сковородкой жареной картошки в одной руке. В другой руке была коробочка с крысиным ядом.

  – Травить меня собираешься?! – театрально озверел я, глянув на коробочку. – Лично я против! За что, интересно, такая жестокость? За то, что бигуди крутить заставил?!

  – Сегодня по подъезду крысы шмыгали... Я подумала, может, у тебя яда нету...

  – Яда в организме у меня с избытком, а крыс моих не трожь! Отравишь хоть одну – убью! И апельсины больше самовольно очищать не смей...

  – Почему?

  – Вдруг на поверку яйцами окажутся...

  – Ладно, как скажешь, – шепнула она и даже маньяком не назвала.

  «Поддаётся воспитанию, – мысленно констатировал я, – значит, кое-какая надежда есть. Эта Дука, вроде, не совсем тупая, не как её коровистая тёзка...»

  Диана-Дука слушалась меня во всём, я её таки обломал. Окончательно обломал! Хорошо, хоть эта не такая истеричка, как её копия с острова, похожего на челюсть. В одинаковых упаковках бывают совершенно разные продукты, это ни для кого не секрет.

  Заметив мой одобряющий взгляд, Диана решила добавить себе ещё пару очков:

  – Я слышала, что Людовик Тринадцатый сажал апельсиново-мандариновые рощи близ общественных туалетов... Для уничтожения вони... И для дезинфекции...

  Ну, что тут скажешь? Где права, там права!

  Я усадил её на кушетку. На кресле вдвоём неудобно. Лишь только мы уютно умостились, обнялись и стали целоваться, прижавшись коленками, как снова тренькнул звонок.

  Уф-ф-ф! Я и забыл, что Гришаню на ночную пьянку пригласил! В честь моей победы! Кстати, мой друг собирался прийти вместе с Зайкой.

  Зайка не скотина, скорей наоборот, но таки сумела посадить в тюрьму мужа-олигарха. И квартирку клёвую себе оттяпать. Не без моей помощи, понятно, так что с неё шкалик.

  51.

  Наша светская беседа затянулась до утра.

  Начали интеллигентно. С политики. Мол, какие крысы молодцы, что приструнивают, да ещё как, своих зарвавшихся антигероев. Вот бы и нам, потомкам обезьян, в кои-то веки поумнеть.

  Затем перешли на рабочие темы.

  – Я скромная кассирша, – сказала бывшая миллинерша Зайка. – Теперь буду пахать как зверь, чтобы коммунальные услуги оплатить в отсуженной квартире.

  – И не наделать долгов при этом! – согласился финансист Гришка. – Если нужен совет – помогу!

  Потом совместно пришли к выводу, что пахать как зверь вредно для здоровья. Ведь у кассирш так много заморочек.

  А какие покупатели бывают вредные! Так и кушают глазами чеки, чтоб их часом не обсчитали.

  А иногда и по другой причине в чеки пялятся.

  Нынче на кассовом чеке больших супермаркетов можно прочитать предсказание судьбы, что-то типа гороскопа: «Будете в кругу друзей всегда», «Вас ждут большие перемены к лучшему», «Просмотр старых фото принесёт умиротворение и радость» и так далее.

  Для многих это уже как наркотик – скорей одеться, сбегать в магазин, даже если ничего не нужно, выбрать товар и... На кассу! За своей судьбой.

  Оно-то ладно, но поставьте себя на место кассирши. Работа и так тяжёлая, нервная, плюс сквозняки, плюс крошечная зарплата, а тут ещё каждый, получив чек, будет совать в него нос и долго изучать гороскоп, который не так сразу и найдёшь – он не в самом низу или вверху, а в серединке, между цифирьками.

  Если вы дали полтинник, а ваша шоколадка стоит двадцать, то тридцатка сдачи – это хорошо. Не заставляйте девушку думать, что вы ей не верите. Сразу идите подальше от кассы – там и читайте своё предсказание. А если – уж так уж! – невтерпёж, то, по крайней мере, читайте вслух, громко, нараспев, чтобы кассирше сразу стало ясно: это не от недоверия к ней...

  Так и хочется сказать иногда: «Не обижайте кассирш предсказаниями!»

  После рабочих разговоров пошли рабочие анекдоты. Исключительно сальные, под эгидой Гришки, он же старше нас всех, ему можно.

  Потом пошли анекдоты про тёщу. Главная тема наших юмористов, выступающих на сценах огромных залов.

  Будучи дважды женатым и неудачно, Гришка неоднократно вспоминал тихим словом своих тёщ, обеих.

  После этого и домовой Анисим вмешался в разговор. Продолжая оставаться невидимым. Честно говоря, я его вообще никогда не видел, даже приблизительно себе не представляю, как он выглядит.

  – Хватит партсобрание мне тут устраивать! Голова от вас трещит! Давайте вы послушаете мой рассказ про тёщу и – по до мам! Лады?

  – Лады, – ответил я. – Только скажи, чья тёща сейчас твоим объектом станет, моя будущая или Гришкина будущая? А то, видишь, нашим дамам уже нехорошо...

  Я подмигнул Диане с Зайкой. Те прыснули.

  – Я не про ваших тёщ с Григорием, не волнуйтесь! Я про тёщу бывшего жильца этого дома, про тёщу Энгельберта Пранасюка!

  И снова он завёл свою волынку.

  Давно это было, ещё во времена СССР, ещё когда эстрадного артиста можно было живьём увидеть за полтора рубля, ну, максимум за три, сидя не очень далеко от сцены и неистово хлопая в ладоши.

  Сейчас никого не удивишь неравным браком типа «звезда-фанат», а тогда с этим делом было строго – иностранцы в государстве все на учёте состояли, и общаться с ними можно было, хоть и за дёшево, но с почтительного расстояния. Короче, мало кому везло поручкаться. Да и побаивались многие.

  Одной из первых ласточек в деле братания с заморскими песенными идолами стала мать Энгельберта Панасюка. По крайней мере, так говорят. Вот показания свидетелей, то бишь соседей семьи Панасюк:

  Как-то поздним вечером врывается к ним мать матери Энгельберта Панасюка, то бишь его бабка, и кричит:

  – Одолжите десять рублей! Роберт Янг сделал предложение!..

  О гастролях Роберта Янга знали абсолютно все горожане, по крайней мере, все те, кто хоть раз в день выходили на улицу прогуляться – афиш было море. Но и о страсти бабки Энгельберта к бутылке все тоже были преотличнейше осведомлены, поэтому с выдачей десятки соседи не спешили, так и ушла бабка ни с чем.

  Долго ли, коротко ли, а понесла бабкина дочь, мать теперешнего Энгельберта. Надо сказать, что в ту пору афиши менялись часто – чуть ли не раз в три дня, ибо заграничные певцы так и норовили приехать к нам на гастроли, да и насчёт качества гостиниц не шибко вредничали, не то, что сейчас. Кроме Роберта Янга в ту пору частили к нам и другие артисты, вплоть до Энгельберта Хампердинка, вплоть до Сальваторе Адамо. Короче, когда пришла пора бабкиной дочери рожать, уже мало кто из соседей чётко ориентировался в вопросе и мог точно сказать, кого именно поминали всуе в том семействе ближе к сроку.

  А дочка бабкина, между делом, уже будучи беременной, часто в разные гостиницы наведывалась, не считаясь с запретами КГБ. «Мне нельзя отказывать, вот и пропускают везде, где остальным ходить не положено!» – твердила она, отбиваясь от нетактичных вопросов. Кстати сказать, внешний облик у неё тогда сильно изменился – в плане одежды. Раньше одевалась кое-как, лишь бы покороче, а после посещения гостиниц буквально шиковать стала. Но от кого именно дитя, никто так и не понял...

  Так и осталась бы тайна неразгаданной, ежели бы не одно пристрастие Энгельберта. Нет, не к бутылке, а ко всяким французским штучкам. Причём, пристрастие то выплыло наружу, когда он уже взрослым сделался, мать его бабкой стала, а бабка – та и вовсе умерла. Но гены-то, гены! С генами не поспоришь.

  Те соседи, кто знали мать Энгельберта ещё девицей, тоже наполовину вымерли, а кто выжил и остался при доброй памяти, внезапно осознали: отцом Энгельберта был вовсе не Хампердинк, как считалось вначале, а Сальваторе Адамо. И не потому, что у него в детстве был серьёзный дефект речи, картавил, и не потому, что в семейной жизни предпочитал французский способ, со слов жены, и даже не потому, что на склоне лет стал носиться с книгами о французской парфюмерии, все знали, как пахнет его тёща, от души сочувствовали, а потому, каким хитрым, буквально робеспьеровским способом он с тёщей расправился – чисто как французы со своей протухшей монархией. О, гены-гены!

  Став отцом нескольких детей, многократно съехавшись и разъехавшись с тёщей, Энгельберт Панасюк от безвылазной тоски внезапно обзавёлся хобби – впал в изобретательство. В тот момент тёща снова проживала с ним на одной жилплощади, он с ней только-только помирился, но... Запах! С этим запахом Энгельберт примириться не мог, как жена ни умоляла. И вот однажды задумал он недоброе. Взято из показаний соседей.

  Взял в один прекрасный день Энгельберт Сальваторыч пропуск на завод ЖБИ, притащил оттуда несколько металлических пластин, размером со взлётно-космическую площадку каждая, и разместил их у себя в сарае. Да не просто разместил, а выложил ими все стены, потолок и пол (сарай огромный был). Затем стал загонять туда всякий скот большими группами, причём бОльными пинками, из-за чего весь гнев скота оседал на металлических пластинах, пропитывал их злобной аурой, а злоба, как известно, большую взрывчатую силу имеет, особенно в концентрированном виде.

  Когда той взрывчатой ауры в сарае накопилось столько, что уже никакая скотина туда не соглашалась входить, даже после сильного пинка, а сразу назад вылетала, сама не ведая почему, решился Энгельберт на проведение решающего опыта, рокового, так сказать, эксперимента. Речь, конечно же, снова шла о тёще.

  Перенёс немного погодя наш Сальваторыч все эти пластины в лес – строго по одной, чтобы самому не пострадать часом, от многократно усиленной злобы не пораниться. Синяки, правда, остались, но это мелочь по сравнению с тем, что ему удалось совершить...

  А совершил он следующее, сам себе потом всю дорогу не верил.

  Пригласил он как-то тёщу в лес «за земляникой», типа на пикничок ввечеру. Та сразу согласилась, так как возомнила, что и ей, в кои-то веки, от заграничной любви чего-нибудь перепадёт, всю жизнь завидовала дочери, грымза старая! А в лесочке уже всё готово было: злобные пластины стопочкой лежали, накрытые скатёркой-самобранкой с разными заманчивыми бутербродами и выпивкой. Надо сказать, что для чистоты эксперимента углы скатерти были привязаны канатами к высокому стройному пеньку, а бутеры и выпивка – вообще бээфом приклеены.

  Ринулась на всю эту прелесть тёща, забыв даже про секс, в любом деле всегда старалась первой быть, хоть кого-нибудь, хоть зятя любимого, но обогнать непременно ей надо было...

  А Энгельберт Сальваторыч, который психологически всё давно просчитал, не зря заблаговременно ознакомился с теориями Жана-Жака Руссо и ему подобных, в тот же самый момент подскочил к пеньку, перерубил канаты и стал ручонки свои французские от удовольствия потирать. И не зря это делал, не преждевременно радовался: тёща, едва ступив на скатерть-самобранку, улетела вместе с нею в небеса, а оттудова – прямиком на космос курс избрала, толкаемая неизбывной, концентрированной злобной силой.

  Соседи, конечно, всё видели, на то они и соседи, но стучать никуда не стали – как докажешь, что соседка улетела на скатерти не по доброй воле, а волею зятя? Тем более что кроме них ещё имелись люди, типа Сальваторычевы друганы, всегда способные подтвердить, что Энгельбертикова тёща в самые свои распоследние дни была замечена, и не однократно, с толстой книгой русских сказок в руках, ибо внуков настрогал ей Энгельбертик немеряно – со всей своей французско-сексуальной дури!

  52.

  Утречком, когда уже никто лыка не вязал, хорошо, что было воскресенье и не надо было спешить на работу, мы удостоились ещё одного действа.

  Домовой Анисим так раздухарился, что предложить позвать из соседних квартир других домовых.

  Я хотел ему мягко возразить, но девчонки неожиданно захлопали в ладоши.

  – Пусть приходят, для большего прикола! – сказала Зайка. – Лично мне, после всех моих страхов, надо хорошенечко взбодриться! А то тоже в психушку загремлю!

  Не только прошлые страхи Зайку беспокоили, но и будущие суды-пересуды, то бишь судебные процессы, в которых ей только предстояло квартирку мужнину отсудить. Я об этом деле как о прошлом заявил, ибо такая существует хорошая примета. Когда говоришь о чём-то, как об уже свершившемся, значит, точно свершится. По крайней мере Зайкин адвокат уверял её в будущем успехе.

  Диана тоже была не против, чтобы Анисим пригласил кого-то из своих.

  Между прочим, эта хитрая тихушница Диана скрывала от меня, что уже давно общается с домовым Анисимом. С моим Анисимом! И ещё скрывала кое-что, более важное.

  А Анисим взял, и мне про всё, про это, в ходе нашей пьянки, тихо проговорился.

  – Ты эту девку не гони, она же...

  – Кто?! – испугался я.

  – Она же внучка самого...

  – Типа губернатора?! Или, может, самого президента?!

  – Да нет, бери выше! Она внучка самого Александра Тимофеевича!..

  Тут я, конечно, сник. И больше не возникал. И пообещал себе, что больше ни словом не обижу эту... эту... Короче мою, теперь уже почти официальную, невесту.

  А Анисим... Что Анисим? Его долго об одолжениях просить не надо. Особенно о тех, которые навязывает он лично.

  Привёл он своих друзей, таких же точно невидимых, но таких же весёленьких и таких же супер-полезных, как и сам.

  Погуляли хорошо. При этом находясь в разных мирах! Типа в параллельных, как принято говорить. И такое бывает, как вы уже поняли...