Текст книги "Рыжие Пупырчатые Яйца (СИ)"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

  1.

  У фанатов рыжих фруктов был пароль: «Где вы брали апельсины?» По нему находился ларёк.

  В детстве я брал апельсины только в нашем ларьке – и от дома близко, и очередь не длинная. Отоварившись, не сразу шёл домой, а бродил минут сорок по району, болтая авоськой.

  – Мальчик, где ты брал апельсины?

  Дождавшись нескольких вопросов, я шёл уроки делать.

  Рыжий мусорщик Борис, он же апельсиновый развозчик, получал в каждом ларьке по две пупырчатые бомбы за труды. За день набегало штук двадцать. Но я ни разу не видел его стоящим на рынке. Кому он нёс свои апельсины? К вечеру его, как правило, уже никто не видел.

  Помню, своё рабочее место Борис держал в чистоте. От его бачков не разило, а, наоборот, иногда даже пахло апельсинами. А иногда – бананами. Во времена моего детства бананы было вообще не достать. А однажды он стал большим начальником: к нему начали свозить мусор со всего района, в огромных чёрных мешках. В другой таре он отходы не принимал. Спорить было бесполезно, коллеги его побаивались. В детстве я его тоже боялся...

  Рыжий мусорщик Борис, он же апельсиновый развозчик, старился вместе со мной, но я моложе его лет на тридцать, а выглядим мы почему-то одинаково. Практически. Старея полагается седеть, а он всё рыжий, особенно борода, и взгляд такой же, как раньше, и голос ханыжный. За ним давно уже никто не бегает, не клянчит апельсины, не путается под ногами, а он всё:

  – В сторону!

  Недавно вёз свою тележку мимо. Я поздоровался, а он мне:

  – В сторону!

  Из принципа пошёл за ним.

  Через несколько шагов он обернулся. Вместо глаз зияли впадины, но не с веками, как у слепцов, а прозрачные, как вымытые окна. С видом на зелёный луг! На том лугу, залитом солнцем, я увидел много... иномарок! Хозяев рядом с ними не было. Таксистов и каких-нибудь других нанятых водителей тоже не было, а также не было каких-либо охранников, в форме или без формы. Никого! Машин было штук пятьдесят навскидку. Из них штук пять... Ха! Лежали на боку!..

  В таком режиме, молчаливом и враждебном, мы простояли долго. С полминуты. Владел ли мусорщик Борис гипнозом? Скорей всего, чем-то владел. Даже я, тупица, догадался, что здесь нечисто.

  Стоп! У нашего чистюли – и в душе было нечисто?! Не может быть. Хотя, какое моё дело...

  Дальше я за ним не шёл.

  В четверг, а может и не в четверг, короче, где-то посреди недели, я спал у телевизора, вернее, не спал, а дремал под рекламу. Почему под рекламу? Я бывший рекламный менеджер, замученный ностальгией по работе.

  Кого-то эти ролики дико раздражают, а для меня они – бальзам на душу. Кто-то сразу переключает каналы, лишь только услышит звуки рекламы, а я её, мою любимую рекламочку, наоборот, ищу! И вовсе не ради товаров, которые там предлагают. И не ради услуг. А исключительно ради поддержания себя в тонусе. В рабочем тонусе. Может, мне когда-нибудь повезёт и меня снова примут на похожую работу! По крайней мере, буду знать все современные приёмчики, хотя бы буду в курсе всех приколов и дежурных штучек, какими пользуются современные коллеги. Мои будущие коллеги!

  Я почему-то был уверен, что меня снова примут в подобный коллектив, да ещё и обласкают, а может, и сильно похвалят, мол, какой я «молодой, но грамотный», всесторонне информированный, идущий в ногу со временем чувак.

  Если даже очень старые и очень толстые актрисы, примелькавшиеся в сотнях сериалов и ныне невостребованные, не обижаются, а, наоборот, упорно пялятся в экраны, с утра до вечера пялятся на ненавистных молодых конкуренток, активно занятых в вожделенных новых сериалах... Пялятся, надеясь, что их вспомнят и снова осчастливят ролью... Так почему же я, молоденький и прыткий, должен проявлять отсталость? Тем более что меня уволили, как я считаю, несправедливо.

  Уволили меня за телеролик «Беседы с перхотью». Старый ролик нагонял тоску: "Скажи перхоти «нет!» Пошлятина. У меня вышло свежее: перхоть обещала, что уйдёт после применения шампуня «Витязь». Потом брала под ручку витязя и уходила. Прикольно получилось, но никто не заценил находку. В итоге у начальства кома, а коллеги дружненько рухнули под столы. Они смеялись! А должны были подбодрить. Научить основам бизнеса молодого специалиста. Хотя, какой я, если честно, специалист. И кто это добровольно в наше время учит конкурентов. Нонсенс. Рухнуть от хохота под столы гораздо легче и прикольнее, тем самым, одновременно, одним махом, уничтожив противника.

  Рука моя рухнула с подлокотника – прямо в корзину с мусором. Не провалилась на самое дно, а сверху легла, на пакеты из-под сока. Выпить сок секунда дело, а с пакетами потом таскайся. А реклама, между прочим, упаковку поощряет! Кто будет думать об окружающей среде? Скоро утонем в собственных отходах, всё к тому идёт...

  Параллельно с телерекламой я обычно слушаю ещё и радиорекламу, ну, чтоб не делать пауз в восприятии полезного продукта, ведь я стал зависимым от этих звуков, это для меня наркотик, как вы поняли. Кстати, и на радио я поработать ухитрился, в том же качестве, но и оттуда меня выгнали. За что? Как всегда, за свежую инициативу. И за чрезмерную фантазию.

  Скажу прямо: на радио не легче. Хотел однажды хорошему клиенту угодить, в кои-то веки, но в итоге снова крайним оказался. Клиент тот делал, то бишь изготавливал у себя на предприятии, противомоскитные сетки, ну, и боялся, что типа не все раскупят. Я утку под это дело запустил: москиты ядовитые, не виданные ранее, летят на город с запада. Мы тогда со звукооператором нормально хапнули.

  За тот левак меня простили, но остановиться вовремя ведь не получается. Очередная наша «тюлька» была про местное водохранилище. Я нашего нового диджея попросил интеллигентно намекнуть, что речная дамба типа может и прорваться. Просто моему знакомому гаишнику хотелось, чтобы все автолюбители покинули пределы города. Исключительно на время его отпуска. Чтобы его сменщик ничего не заработал! Родному сменщику нагадить – святое дело!

  Диджей, конечно, намекнул на приближающуюся катастрофу, в точности как я и просил, вполне интеллигентно, с песнями и с хохотульками. Получилось темповО и ненавязчиво, но сразу почему-то жалобы посыпались. Не все водители, как оказалось, покинули город, не всем хотелось, а некоторые просто не поверили, потребовали организовать комиссию по проверке дамбы. Проверка не выявила рисков, а нас с диджеем, вкупе с парочкой совершенно невинных журналистов, случайно попавших под эту раздачу, уволили.

  Тренькнул звонок в прихожей. Я заподозрил, что соседка. Соседок в подъезде много, но ни одной приличной.

  Хотя нет, две, всё-таки, найдутся. Целых две!

  Одна из них – та самая толстенная старая актриса, та, что и «в отставке» хорохорится, надежды не теряет сняться в крупном сериале. Именно она и посоветовала мне не выпадать из обоймы никогда, какая бы безнадёжная ситуация ни возникла. Из-за неё я и таращусь на рекламу сутками, типа нахожусь в обойме, а не в депрессии, и дико благодарен за совет. Встречаюсь с ней иногда. В подъезде. Здороваюсь.

  А со второй только в подъезде не пообщаешься, то и дело прямо в квартиру лезет, всё время норовит зайти-помочь. В принципе, идея неплохая, но больно уж навязчива она. Ей тоже, судя по всему, давно не помогали. Имя «Диана», а взгляд – как у коровы. Кто коровам даёт такие имена? Сняла бы бигуди, так я бы, может, пообщался шире. А так она мне мою бабушку новокузнецкую напоминает. И мать напоминает. Перед разводом с батей.

  Пойду-открою, думаю, тактично объясню, что больше приходить не надо, мол, дико занят по работе, даже ночами приходится сидеть. А днём я типа отсыпаюсь, так что будить не стоит, могу и нагрубить спросонья.

  Открываю – он стоит. Глаза нормальные, обычные гляделки, заплывшие от пьянства. Или от чего-нибудь ещё.

  – Слышь, тебе чего?

  Он нагло промолчал. Я подумал, пусть только скажет: «В сторону!» Я, конечно, отойду, впущу его, но потом пускай пеняет на себя. Мне двадцать девять, а он уже почти старик.

  На вид мне, вообще-то, лет двадцать – из-за костного строения. Кость у меня узкая, ну и что? Не вижу повода для паники. Миром правят не кости, а мозги. Правда, и здесь у меня совершенством не пахнет, раз обе работы ухитрился потерять. Впрочем, годы-то мои какие? Наверстаю! Можно на досуге заняться повышением своего уровня. Вон сколько разных передач про многократно обанкротившихся бизнесменов, которые не унывали и многократно же вставали с колен. Типа в обойму возвращались. Я даже догадался подсчитать, ну, типа в среднем, через сколько месяцев, недель или лет, каждый из них на ноги обратно становился. Типа от момента, когда «совсем кушать нечего не было», до очередной победы. И что? В среднем у каждого получалось около восьми месяцев. Вы будете смеяться, но именно такая цифра выходила почти у всех. И я этому верил! Не могут же телевизионщики постоянно врать...

  Я на секунду метнулся в комнату, чтобы приглушить звук рекламы. Затем вернулся к двери. Ситуация не изменилась, я застал непрошеного гостя в той же позе, типа стоя сгорбившись и нахохлившись. И он всё так же нагло молчал. Я замахал обеими руками перед его лицом, мол, просыпайся. Честно говоря, мне хотелось снова, хоть на миг, увидеть ту картину, которая была в его глазах совсем недавно. Обожаю иномарки! Особенно когда они бесхозные и их, похоже, можно брать свободно и безнаказанно кататься. Даже не имя прав! В случае чего, можно выскочить из тачки и удрать. Пусть гаишники сами разбираются, чья машина.

  Рыжий продолжал молчать. Я дал приказ:

  – Вали отсюда по-хорошему!

  Команду-то он выполнил, но зачем-то дёрнул головой, повёл мохнатым жалом в сторону ступенек, типа приглашая меня вон. Я с ненавистью хлопнул дверью. Изверг. То не здоровается, а то лезет прямо в дом!..

  Я снова сел у телевизора. Там поплыли кадры: «ауди», «тойоты», «мерседесы»... На экране возник знакомый лужок с иномарками! Выходит, я в тот день рекламы насмотрелся? Ха! Я тот лужок в рекламе видел, а подсознание выдало картинку позже, когда решился с оборотнем пообщаться и прямо заглянуть ему в глаза. Видно, подсознание в тот момент сильней меня было. С подсознанием шутить опасно, между прочим. Особенно когда есть ещё желающие, кроме тебя самого, испытать его на вшивость, то есть на выдержку и общую адекватность. И на способность противостоять кодировке!

  Реклама ведь сегодня почти вся с кодировкой. Иной раз безо всякой причины слышишь в ушах бабий вой:

  – Лонда коло-о-оррр!

  Накой мне «Лонда колор»? Правда, некоторым мусорщикам он необходим, позарез необходим, судя по Борису, по яркому окрасу его старческих волос и бороды.

  Борис в тот роковой для меня день был ни при чём. Просто совпали во времени три вещи: мой испуг, моя агрессия в адрес пожилого мусорщика и, конечно, действие рекламной кодировки. Нет-нет, Борис тут ни при чём. Ушёл ли он?

  Я выполнил прыжок к окну. Рыжий не ушёл, а стоял, тупо пялясь. Я решил выйти, спросить, чего надо. Может, он хотел услышать извинения. Может, хотел слышать извинения, может, и он решил пойти на принцип, как я в тот бесславный для меня солнечный день.

  Лифт, громыхнув, остановился. Запахло мусоркой. Выйдя во двор, я заметил, что рыжий успел переместиться. Теперь он маячил в самом дальнем углу двора, рядом с подворотней, выводящей на проспект. Завидев меня, он быстренько нырнул в подворотню. Мне ничего не оставалось, как идти за ним...

  2.

  Мы долго шли на расстоянии пятидесяти метров друг от друга. Темнело, но фонари не зажигались. Проспект перешёл в шоссе. Он ускорил шаг – я тоже. Домчались до какого-то ангара. Где тут самолёты с вертолётами? Что-то не видать. Дверь он отпер своим ключом и замер, как швейцар у входа в гостиницу. Интересно, накой я ему сдался? К чему такая жёсткая принципиальность?

  Из ангара повеяло сэконд-хэндом. Войдя, я увидел людей в оранжевом облачении. Оно сильно смахивало на спецовку, на рабочую униформу. Помню, и Борис в такой когда-то хаживал, когда-то очень давно. При виде рыжего люди в униформах, то были сплошь мужчины, построились в шеренги, вынули из карманов и подняли оранжевые фляги. И хором крикнули приветствие, каждый своё:

  – Давно вас не было, хозяин!

  – Сегодня не устали?

  – Начальник, вы, как всегда, вовремя!

  – Надо бы отметить ваш приход!

  Крикнувший последнюю фразу был, натурально, алкаш. Рыжий велел алкашу заткнуться. Тот покорно сунул флягу в карман комбинезона. То же самое сделали и остальные. На лицах их было написано смирение. Крайнее смирение!

  Затем, по команде рыжего, ко мне приблизились двое явных качков, два вполне спортивного вида субъекта. Они молча, построились по бокам, с двух сторон от меня, каждый – на расстоянии примерно одного метра.

  Затем рыжий дал сигнал всем остальным уйти. Те исчезли быстро, без какого-либо шума, даже удивительно, как тихо они передвигались. А качки, одновременно шагнув ко мне, схватили меня за руки, сдавили пальцами мои предплечья. И повлекли меня куда-то вправо. Там был коридор, которого я поначалу не заметил. Он был похож на банальный тоннель, так как дверных проёмов на стенах не оказалось. Лишь в самом конце тоннеля я увидел дверь.

  Рыжий снова достал ключи – их у него была целая связка! Громыхая связкой, он повёл нас к той единственной двери.

  За дверью оказалась мусорная куча. Те, кто держали меня, ослабили хватку. Интересно, чего они ждали? Что я начну рыться в дерьме? Зачем вообще меня подвели к этой куче?

  От кучи, однако, шёл довольно странный запах. Пахло не мусорной свалкой, не гнилыми отходами и даже не сэконд-хэндом. А чем-то до боли знакомым... Детством?!

  Приблизившись, я узрел много такого, что повергло меня в шок. Там были мои детские игрушки, выброшенные кем-то на помойку. Кем, не помню, но помню, что сильно рыдал...

  Меня повели вдоль той кучи, она оказалась длинной, почти безразмерной. Там ещё лежали и другие артефакты, тоже из чьего-то детства, но уже, увы, не из моего.

  Та комната, похожая на длинный зал, оказалась проходной. Внезапно сбоку, теперь уже чуть слева, появился новый коридор, и мы в него свернули.

  В конце коридора горела белая лампа. Я чуть не поверил, что уже утро, хотя на часах была ещё почти полночь, почти глубокая полночь.

  Там, где горела лампа, был тупик, а в тупике зияла ниша, вовсе никакая не дверь, как мне померещилось секундами ранее. Стены ниши и потолок, на котором, собственно, и висела лампа, были выкрашены масляными красками. Слоёв и видов краски было многовато, из чего я заключил, что ту нишу каждый год подмалёвывали. Для приёма таких высоких гостей как я!..

  В нише на полу лежал матрац, довольно-таки новый. В смысле, вряд ли он был с мусорки или из сэконд-хэнда. Меня толкнули на него, я бухнулся на четвереньки, но больно или неприятно мне не стало. Наоборот! Мне как раз хотелось в ту минуту лечь и отдохнуть. Я испытал неимоверное облегчение!

  Один из моих конвоиров потянулся к выключателю и зачем-то погасил свет. Лишь только свет погас, мне стало жутко.

  Чья-то клешня, разящая апельсинами, дёрнула меня за нижнюю губу, на язык легло горлышко металлической фляги. Я машинально отхлебнул. Вкус напитка был кайфовым, тоже апельсиновым, ничего ужасного. В голову ударила тёплая волна, я отключился...

  Очнулся я в кромешной темноте и начал лихорадочно обдумывать ситуацию. К чему столько возни вокруг моей ничтожной персоны? Хотели меня сдать в утиль? Или на мясо? А то они не видели, какое тощее оно у меня. Кроме синих, прозрачных мощей с меня ведь ничего не возьмёшь. Скорей всего, им мои внутренние органы понадобились.

  В мозгу начались глюки типа «Я – мясо! Мясо-мясо-мясо!..» Ха! Если разобраться, так оно и есть. О чём я думаю в момент опасности? О своих мощах. Поймали бы учёного, тот бы плакался, что не докажет очередную теорему. Сонька Жановна, бухгалтерша, плакалась бы, что уже никогда не купит, типа уже не успеет купить себе новую шубу – шкуру убиенного животного. Она сама порядочная шкура, эта Сонька. А я, выходит, мясо. Гы...

  Попробовав размяться, я обнаружил вялость в членах. Чувствительность моей кожи резко снизилась. Всё ясно, во фляге был наркоз! Меня перед закланием максимально лишили ощущений, дабы избавить от лишних страданий, чисто из гуманных побуждений!..

  Стоп! А если они просто так хотели меня убить, не из меркантильных соображений, а из принципа? Что, если рыжий настолько мстителен, что не смог отказать себе в удовольствии сделать так, чтобы я больше никогда не встретился на его пути и на пути его тележки, чтобы больше никогда не видеть мою рожу, ни на улице, ни в подъезде, нигде...

  Или была ещё какая-то причина? За что же они, всё-таки, меня убить хотели? За то, что мусор вовремя не выношу? Или за вселенские грехи? Планета Земля давно загажена мусором, так они решили провести показательную казнь? Торжественную?! А иначе, зачем они меня к той мистической детской куче подводили... Тоже мне, экстрасенсы хреновы. Скорей всего, то была шайка экстрасенсов. Ну, не могли они знать наверняка, какие именно игрушки я имел в детстве, видимо, просто наслали на меня видение, которое всплыло у меня в сознании под их гипнотическим влиянием. Только у меня одного!.. У них ничего не всплывало, ручаюсь. Эх-х-х...

  В темноте на многих невротиков наползают глюки. Мне почему-то привиделась Греция. То был не чёрно-белый полусон, а яркие картинки прошлого... Расскажу вам и о них, потерпите, если что, рассказ длинноватый выйдет, но зато яснее себе представите некоторые моменты. До какой степени я был однажды перепуган! То был в моей жизни самый первый серьёзный перепуг...

  3.

  За границей я бывал много раз, по бесплатным путёвкам от НИИ, а в тот раз выбрал Грецию исключительно из-за апельсинов. Они в Греции сочнее и слаще. Я только апельсинами и бредил, собирая вещи в чемодан. И всё остальное время тоже мечтал – о них же. Всю свою, запретную в те времена, валюту мечтал истратить там. И таки истратил! Потом, правда, сильно пожалел.

  Путешествие мы начали из Одессы кораблём.

  Исходя из цены на путёвку, видеть океанский лайнер я не собирался, но и на такую лёгкую и непрезентабельную шлюпку не рассчитывал. Даже за мои гроши. Я представил, какая будет качка, и мне сразу стало себя жаль. Даже начисто забылись ужасы таможни. Ведь тогда шёл 1990-й год.

  Прежде чем я опишу корабль подробно, вернёмся-ка мы с вами к ужасам таможни. Пред-ельцинской, всё ещё советской, жестокой и коварной таможни.

  Вестибюль перед входом на таможню кишел старухами, которые дежурили возле туалетов. Стоя у писсуара, я обернулся, почувствовав чей-то взгляд. На меня в упор глядела старуха-осведомительница. Хорошо, что я вовремя успел перепрятать доллары. Икру я не вёз, только матрёшек в багаже, одет был легко, одежда была без раздутых карманов, так что одной моей застенчивой улыбки вполне хватило, чтобы избежать трагизма. Старуха на меня не настучала, пальчиком на меня никому не показала. Жаль, что другим не так сильно повезло.

  После старушечьего рейда трагизма на таможне было много. Половину группы заставили раздеться, а кое-кого даже присесть голышом. Раздавались крики типа «Как вам не стыдно!», «Ну, и работёнка у вас!» Работникам таможни плевать было на эти крики, они делали своё привычное дело с энтузиазмом и с явным удовольствием, написанным на лице. От этого всего меня тошнило, но когда я увидел наш лайнер...

  На борту калоши стояла надпись: «Армения». То был некогда правительственный катер, предназначавшийся для обслуживания прибрежных морских элитных дач. Но в 1960-х бесстрашный генсек Никита Хрущёв поплыл на нём через моря к своему другу, египетскому президенту Абделю Насеру. И угораздило же его додуматься до такого! Вояж генсеку не понравился, надо полагать, из-за качки, и списанный чёлн был срочно разделен фанерными перегородками на мелкие каютки. Стал символом группового советского туризма!

  В нашем случае на скорлупку собирались погрузить душ двести с гаком: семь групп по тридцать человек. Две группы из семи были литовские. Литва была тогда ещё советской. Члены этих двух групп всю дорогу держались особняком, смотрели на всех остальных снисходительно, не без ехидцы. Предвкушали окончательное отделение Прибалтики от СССР? Им-то, литовцам, может, и стоило предвкушать, а вот латыши – те лучше бы не дёргались. Сплошная нищета там наступила после отделения. Не могут латыши без России – это факт. Теперь тоскуют, мучаются. Песенные конкурсы в Юрмале устраивают – явно от тоски. Но чувства юмора, однако, не теряют! «Ветераны войны и труда, матери-героини и Красные латышские стрелки обслуживаются вне очереди». Это Гришка, мой приятель, однажды побывав туристом в Вентспилсе, привёз оттуда артефакт, такую вот табличку, которую просто взял и спёр у кассы, рядом с которой всем наливали, из огромного металлического бака (производства СССР!) кофе с молоком. Весёлый сувенир, особенно если учесть, что последнему латышскому стрелку, проживавшему в Риге, на тот момент должно было быть лет девяносто восемь. И ему, чтобы обслужиться без очереди в кафе «Пчёлка», необходимо было сесть в автобус и целых четыре часа трястись в нём до Вентспилса...

  А мы с вами снова переносимся в Одессу. В одесский порт.

  Ещё не успев отчалить, ещё находясь на приколе, наше судёнышко уже болталось так, что приходилось, стоя на палубе, руками махать – для равновесия. Я на минуточку себе представил, как вся хрущёвская свита, во главе с хозяином, бегала с бумажными мешочками у рта. Но до сведения граждан такие мелочи не доводились. Равно как и факт, что «Армения», уже в нашем случае, делала в свою последнюю ходку. Дальше ей предстояло долго и нудно ремонтироваться в Италии. Впервые за все годы.

  Я поделился своими опасениями насчёт качки и её грядущих последствий. Что-что, а напугать умею! Вскоре мои страхи разделяли все. За исключением тех, кто уже выпил. Заблаговременно надравшиеся имели перед нами преимущество, но оно было недолгим. Потом им было хуже всех. Перед качкой нельзя пить, пить нужно исключительно во время качки, причём, пить обязательно.

  А перед Грецией, как водится, был Стамбул. Мы прибыли туда глубокой ночью. На берегу нас встретила толпа турков-перекупщиков. Всё, что удалось нелегально провезти, выплыло на свет. На тусклый свет портовых фонарей. Турки похватали наш товар и растворились в темноте. Многие из нас мысленно распрощались со своим добром, но вскоре взамен товара прибыли денежки. Мне стало вдруг понятно, почему немцы предпочитают брать на работу турков. Такие честные гастарбайтеры и мне бы не помешали, будь я бизнес-воротилой в Германии.

  Продав товар, мы, всей двухсотенной толпой, пошли на променад. Тогда ни у кого никакого страха не было. Страхи начались в Афинах...

  Каждому большому ужасу есть маленький скромный предвестник. Роль предвестника взялся исполнять теплоходный повар. Перед отбытием из Стамбула он выволок на причал тележку с минералкой. Через минуту вернулся пустой, без тележки, но с оттопыренным верхним карманом. У всех мелькнула страшная догадка...

  Догадка подтвердилась. Тем же самым вечером мы пили солёный чай из опреснённой воды. Привычных бутылок боржоми на столе не было! В качестве компенсации официанты предлагали «ещё чайку». Из кранов текла солёная жидкость. Ужин проходил в зловещей атмосфере. Принудительно посолонившиеся пассажиры ничего хорошего от путешествия уже не ждали.

  В Грецию прибыли солнечным утром. Посетив Акрополь, мы спустились вниз с холма и стали думать, чем бы это заняться. Нас было восемь человек, исключительно сотрудники нашего НИИ. Все остальные отвалились и разбежались по своим интересам сразу после посещения музея.

  Ужас подкрался незаметно. В лице Аристотеля по кличке Арик, эмигранта второй волны из Сухуми. На нём были брюки «бэллз» конца 1970-х, в которых он, ещё тогда, покинул родину, а потом не догадался купить новые. Тридцатилетний, но почему-то всё ещё прыщавый Арик окликнул нашу группу:

  – Женьшыны, вам шубы не нужны?

  Мужчин он как бы не заметил. Но мужчины на него, всё же, глянули и хором гыкнули, увидев допотопные брючата.

  – Жэньшыны, вам шубы не нужны? – повторил нетерпеливый Арик. – Я к вам обращаюсь! Да-да!

  Все четыре наших бабца – моя начальница, две чужие бухгалтерши и чужая же секретарша – рванули за шубагентом. Мы уныло потащились следом. Мой приятель Гриша, экономист соседнего отдела, был назначен негласным куроводом данной мини-группы, и я не мог его бросить.

  Прыщавый Арик-Аристотель, поводив нас каменистыми проулками, затащил всю группу в особняк, сложенный из известняка и туфа. Внешняя металлическая лестница вела на второй этаж. Там и располагался предполагаемый «меховой салон».

  Женщины пошли наверх шубы мерять, а мы с Гришаней и ещё два мужика остались на веранде, где был крошечный бар в местном стиле. Из-за стойки нам хитро улыбался бармен. Настоящий бармен, в солидных летах, а не «ссыкуньё», способное лишь обсчитывать и недоливать. Солидный бармен ловко жонглировал фужерами и бутылками, чем сразу вызвал наше уважение. Мы даже забыли про баб.

  Минул час. Три бабца, включая и мою начальницу, вернулись вниз с огромными пакетами. Сонька Жановна, бухгалтерша, почему-то застряла наверху.

  – Ну, её, – сказала другая бухгалтерша.

  – Ага! – поддержала её моя начальница.

  – Чего она там застряла? – поинтересовался Гриша.

  – Кофе распивает с хозяином салона...

  – Валим отсюда, девочки!

  – И правда, пошли...

  Решением бабсовета все ринулись вниз по каменистому склону. По дороге угрюмо молчали. Ещё угрюмее, чем во время ужина за солёным чаем.

  – Как же мы на корабль-то вернёмся без Жановны? – спросил я, будто мне больше всех было надо.

  Бабсовет окрысился.

  – Тут все люди взрослые!

  – Вот именно!

  – Нянек нет!

  Я пожал плечами.

  – Ну, нет, так нет!

  Перестав говорить о Жановне, мы направились в сторону порта. Мужчины взяли у женщин пакеты. В пакетах действительно были шубы, хорошие шубы. А не какое-нибудь барахло. По крайней мере, их владелицы расписывали их нам, мужикам, с таким азартом и сладострастием, что нам тоже захотелось каждому по шубе. В смысле, не для носки, а для перепродажи или, на худой конец, для «ценного подарка» кому-нибудь из жён или знакомых. Ведь цена на эти шубы оказалась фантастически низкой – по сто долларов за штуку максимум.

  О Жановне никто не вспоминал. Никто! Кроме моего приятеля, он же – руководитель нашей мини-группы. Поддавшийся было сначала мнению бабсовета Гриша вдруг призадумался и остановился.

  – Слышь, Мишаня, – шепнул он мне, – ты бы не мог туда вернуться?

  – Куда?

  – Ну, туда... в шубную лавку...

  – А надо?

  – Да неспокойно как-то на душе... На мне ответственность за группу, если по-серьёзному...

  – Ладно, уболтал, с тебя шкалик!..

  4.

  Возвратился я на то подозрительное место по недавно хоженой тропе, но искомого особняка не обнаружил. Может, проскочил? Известняково-туфовых домиков в переулке было много, все двухэтажные, но ни одного с красивым баром на веранде. Стоп! На одной из пустых веранд я заметил движение. Кто-то вывалил на неё несколько коробок из-под апельсинов и моментально смылся. Приглядевшись к тому дому, я заметил знакомые детали. А именно: ажурно-металлическую лестницу, ползущую по стене на второй этаж, а также наполовину обрушенную каменную ступеньку – у входа на веранду. Но где же бар?!

  Складывалось впечатление, что бар был срочно демонтирован и эвакуирован, как по военной тревоге. Шестое чувство мне подсказывало: наверху должна быть именно та лавка, то бишь «меховой салон».

  Я стал карабкаться по гулким металлическим ступенькам, и сделал это не напрасно!

  В мехсалоне я появился в разгар веселья. Жановна сидела на диване между хозяином лавки и Аристотелем. Она пила свой бокал, хрюкала в него и дурковато лыбилась. Хозяин тоже лыбился, но не дурковато, а вполне преступно.

  Увидав меня, греческие деляги перекосились, то бишь изменились в лице, и, судя по всему, сильно расстроились, а Жановна заистерила:

  – Чего тебе, Михасик? Забыл что-нибудь, да?!

  Она к тому моменту лыка не вязала. Уже успели её чем-то накачать, помимо кофе и шампанского. Или подсыпали чего. Я возмутился, вполне искренне.

  – Да нет, я, собственно, за тобой пришёл! Тебя мы все сначала типа забыли, а теперь вот типа вспомнили, благодаря Григорию, не обижаешься на нас? На коллектив не обижаешься, ась? А-ну, пошли отсюда, живо!

  – Ой, а мне тут хорошо-о-о!

  – Кто бы сомневался. Пошли, говорю!

  Тут вклинился прыщавый Арик.

  – Простите, я вас не понимаю: если женщине хорошо, то и беспокоить её не нужно...

  – Это не женщина, а детский сад. Сама глупая у нас в институте!

  – При чём тут институт?! – возмутилась Жановна.

  – При том, что я руководитель группы и несу ответственность...

  – Не ври! Руководитель Гриша, а ты – пришей-пристебай!..

  В чём-то Сонька была права. Грише тогда было тридцать, а мне – восемнадцать. Я в том НИИ курьером подрабатывал, откосив от армии. Но не надо обзываться!

  Я не обиделся, мне было жаль дебилку.

  – Соня, вспомни, сколько тебе лет! Хватит девочку изображать!

  Любительница греческой халявы возмутилась:

  – Женщине столько лет, сколько она может себе позволить. Я не бедная!

  Пьяно подмигнув, она стала выгребать из сумочки косметику.

  – Смотри, тут у меня всё самое клёвое, самое что ни на есть французское... Одних кремов долларов на двести!

  Я решился перейти к террору:

  – Кончай ханьку жрать! Теплоход отчаливает через три часа!

  Я тряхнул своим тощим запястьем, где, на тяжёлом металлическом браслете, болтались популярные в те времена «командирские» часы. Их я почему-то не смог продать.

  Жановна меня поправила:

  – Не через три часа, а поздно вечером!

  – Ну, и дура же ты!

  – Чего это я дура?

  – Язык километровый, вот чего...

  Всё это время жулики переглядывались. Аристотель резко сменил тактику, тон его стал менее дипломатичным:

  – В какой степени вы знаете английский? – обратился он ко мне.

  – Нормально, а что?

  – Тогда сходите вниз, побеседуйте с хозяином, выпейте... за счёт магазина...

  Хочу ли я выпивать в чьей-либо компании за чей-либо счёт, Арик забыл поинтересоваться. Он что-то прошептал хозяину на ухо, тот кивнул, встал с кушетки и пузом попёр на меня.

  – А эти двое здесь останутся или пойдут с нами чай пить? – спросил я по-английски у хозяина, кивнув на Арика с Жановной.

  – Мы ещё немного поболтаем здесь, – ответил за хозяина прыщавый.