Текст книги "Развод. Ты всё испортил! (СИ)"
Автор книги: Аника Зарян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава 10.2
Дом мамы?..
Да как же это возможно, Господи?
– Ваша честь, – встает с места Анатолий Вадимович, пока судья проверяет новые факты. – Мы заявляем о притворной сделке! Ответчик тайком вынес из дома документы о собственности и переоформил дом на свою маму в ущерб интересам моей доверительницы и их несовершеннолетних детей!
– Истица, встаньте. – обращается ко мне судья, – у меня в руках документы, подтверждающие право собственности матери ответчика на недвижимость. На каком основании вы вписывали его в список общего имущества?
– Ваша честь, я не понимаю, какую игру ведет Карен. Он подарил мне этот дом на юбилей свадьбы два года назад. 5 июля 2021 года! Сделал он это при свидетелях! Я не смогла найти дома документы. И я согласна с моим адвокатом, Карен выкрал их и переоформил без моего ведома дом на свою мать! У него есть ключи от дома, он приходил к детям...
– И как же он это сделал без вашего ведома? Вы подписывали на его имя доверенность?
Качаю головой:
– Я ничего ему не выписывала.
– Вы сказали, он подарил вам его два года назад? И вы все два года не видели эти документы?
Начинаю рыться в памяти.
На самой сделке я не присутствовала.
Дом по соседству долго стоял недостроенный. И мы долго к нему присматривались. А Карен тайно вёл переговоры о покупке. Торговался, сбивал стоимость... Как мне потом сказал, он хотел сделать мне сюрприз. И сделал, вручив ключи перед всеми гостями. Эффектно, как ему всегда нравилось. Что же касается документов... Я напрягаюсь, чтобы вспомнить, видела ли я их прежде? Вчитывалась ли? Нет. Карен сказал, что положит их в сейф с остальными. Я ему поверила на слово. Наивно? Глупо?.. Нет. Он мой муж. Я ему, как себе верила. Разве могло быть иначе?
– Не могу вспомнить, ваша честь. – отвечаю откровенно. – Они должны были храниться в сейфе с другими важными документами, но я их там не нашла. А до этого у меня и необходимости не было искать их...
– Ксения Викторовна, в предоставленных ответчиком документах стоит дата сделки от 25 июня 2021 года. И тут указан один собственник. Григорян Лариса Николаевна. Поэтому я не могу удовлетворить заявление вашего адвоката. Здесь однозначно нет признаков притворной сделки.
А через десять дней он вручал мне ключи на глазах у всех. А его семья улыбалась и поздравляла меня, в очередной раз играя в игру «прикроем задницу сына».
– Какое же ты ничтожество... – цежу сквозь зубы.
Судья еще что-то говорит, но я уже не вслушиваюсь, предоставив это моему адвокату. Вместо этого в очередной раз уверяюсь, кем я была для него... Для них все эти годы.
Тихая, безропотная, влюбленная дура, с которой можно было не считаться. Да, я могла не приходить сегодня. Но я рада, что увидела это лично. Чтобы у меня не было соблазна даже мысли допустить, что в нем осталось хоть что-то от порядочности.
– Ваша честь, – голос Карена врывается в бурлящий поток моих мыслей. – Прошу рассмотреть мое исковое заявление в приоритетном порядке. И вынести справедливое решение с учетом вновь открывшихся обстоятельств.
– Я думала, ты уже пробил дно, Карен, – выплевываю с отвращением, – а оказывается... Скажи, ты никогда не воспринимал меня всерьез?
– Не говори ерунды, ты со мной жила, как у Христа за пазухой! Ни проблем не знала, ни забот! Но нет, моей жене захотелось адреналина.
– Я ненавижу тебя, Карен.
– Заканчивай этот цирк. – задерживает взгляд на моих руках. Недоуменно морщится, не обнаружив на безымянном пальце обручального кольца. Ухмыляется. – Я готов всё забыть. Но и у моего терпения есть предел.
– Тишина в зале суда! – громкий стук молотка. И следом равнодушно: – Браво, господин адвокат. Это было зрелищно.
Глава 11.
Карен выходит из здания суда. Неспешно идет к своей машине. Остановившись перед ней, что-то пишет в телефоне и, удовлетворенно кивнув, нажимает на кнопочку отключения сигнализации.
Он не видит меня. Я и не говорила ему, что приду. Но я не могла иначе. На мои звонки он не отвечает, а мне очень надо с ним поговорить.
Что за проклятье – эта любовь? Почему так больно, когда тот, кого ты любишь даже больше самой себя, ведет себя так, будто я перед ним в чем-то провинилась?
Ведь она ушла. Она нам больше не мешает. А он...
Он забыл дорогу ко мне. Снова. Несколько недель наказывает меня безразличием только из-за того, что я пришла на тот юбилей. Да, тогда многое пошло не по моему плану, но получилось даже лучше, чем я могла представить. Мне почти ничего не пришлось делать.
– Карен! – окликаю его, выползая из своего укрытия – старой лавки, затерявшейся в тени плакучей ивы, что растет прямо перед судом. Но он не слышит. Аккуратно захлопывает дверцу джипа, заводит двигатель и уезжает.
Меня он с собой больше не берет.
Я не сидела больше в его машине с того момента, как он довез меня в канун Нового года до подъезда, промолчав всю дорогу. И даже не дождался, чтобы я до входной двери дошла, рванул с места, испачкав мне новые сапоги грязным снегом, отлетевшим от колес его авто.
Зажимаю изо всех сил уши, чтобы заглушить слова, которые уже почти месяц в самое неподходящее время вклиниваются в мысли, не давая трезво оценивать происходящее. Но становится только хуже, потому что от моих бессмысленных действий только затихают окружающие меня звуки. А эти – звучат еще сильнее, пробираясь во все уголки души.
«Тебя я люблю. А это – просто физиология».
Он был зол, поэтому так сказал. Пускай. Я его прощу.
У меня нет другого выхода.
И денег у меня почти не осталось.
Я же не искала другую работу. Была уверена, что он меня не бросит.
А завтра надо закрывать квартплату...
Недолго длилась жизнь, выигранная в лотерею.
От перспективы вернуться в трущобы к матери, желудок выворачивает наизнанку. Каждый разговор с ней по телефону – нытьё и жалобы на трудную жизнь. Это всё я слышала от неё регулярно с тех пор, как папа умер. Уснул и не проснулся.
Тромб.
Мне было девять.
Мы были счастливой семьей в ожидании окончания постройки новой многоэтажки, в которой папа купил нам просторную трёшку, а превратились в нищих с миллионными долгами.
О том, что не было никакой квартиры, мы узнали от тех, кто представились папиными хорошими знакомыми.
О том, что папа был игроком, я узнала потом от мамы. Она прятала глаза, когда я возмущалась, что эти неприятные люди в футболках, заправленных в джинсы, ошиблись, и что у меня самый лучший в мире папа.
Расплатиться с долгами нам помог его богатый дядя. Выплатил всё до копейки и разобрался со всеми, чтобы вдову и дочь его бедового племянника больше никто не беспокоил.
Мы остались жить в нашей развалюхе на отшибе мира. Мама устроилась продавщицей в соседнюю «Копейку», откладывала каждую копейку, чтобы я смогла выучиться и выбиться в люди. Пылесос, и тот не купила, когда старый сломался, потому что дорого. Подметала полы старым веником.
Замуж она больше не вышла, посвятив жизнь мне. Будто я её об этом просила. Будто мне нравилось видеть её жертвенный взгляд каждый раз, когда она об этом говорила своей тётке по материнской линии.
«Я живу ради своей дочери».
Это стало для меня таким грузом, что я дышать ночами не могла. Тяжким бременем. Неоплатным долгом на шее несчастной школьницы. А коллектором стала моя мать.
– Ритуля, цавт танем, не возвращайся так поздно с работы, что люди скажут, – мямлила она у порога каждый раз, когда я приходила после девяти. – Да и темно, опасно же.
– Людям плевать на нас, мам, – отмахивалась я от нее.
Она знала, что я работаю в известной в юридических кругах фирме. Что мой начальник очень меня ценит, доволен работой.
Но о том, что мы с ним в отношениях, я ей не говорила, потому что эта несчастная свихнулась бы.
Будь её воля, я бы и не разговаривала с мужчинами до замужества. О том, что так я могла бы никогда и не приблизиться к браку, её, кажется, не волновало.
Переезжала я со скандалом. Мысль о том, что её молодая незамужняя дочь будет жить одна, чуть на самом деле не свела её с ума.
«Позор!»
«А если дядя Самвел узнает?»
«Одни живут только безродные девки!»
Будто мы с ней благородных кровей, а убожество вокруг нас – только декорации к спектаклю «Принц и нищий».
И не могла же я ей сказать, что одна я как раз и не буду? Что у меня есть Карен? И что он сказал мне переехать в нормальный район, чтобы мы могли с ним встречаться, не волнуясь о том, что нас кто-то увидит. Его это очень беспокоило. И я была уверена, что он заботился именно о моей чести. Потому что мир очень тесен, и никогда не знаешь, кого можно встретить за поворотом.
Вот совсем как сейчас.
Расстроенная, повернулась к основному входу, когда машина Карена скрылась за поворотом, и столкнулась лицом к лицу с его русской Снежной королевой. Спина прямая, взгляд острее стали.
Какой-то седой старик нахмуренно плетется рядом с ней. Адвокат, наверное.
Заметив меня она мерзко ухмыляется. Окидывает с головы до ног презрением. И чем-то еще.
Чем-то липким, смердящим. Тем, от чего я не могла годами избавиться, пока жила с матерью. Это было и в маминых глазах, и в глазах немногочисленной родни, которая время от времени появлялась у нас после смерти папы. А теперь и во взгляде этой ледышки. Жалость.
Она меня жалеет?
Она – которая потеряла мужа, проиграла мне ! И смотрит на меня с жалостью?!
И снова она проходит мимо. Будто поговорить со мной – ниже её достоинства.
Сучка белобрысая!
Пускай.
Кого вообще волнует, что думает или чувствует бывшая жена будущего мужа?
Куда важнее, что думает обо мне моя будущая свекровь. Вот что меня должно беспокоить.
И вот чем мне следует заняться.
Если Карен так на меня обижен, я найду возможность снова стать частью его жизни через его маму.
Она меня примет, я не сомневаюсь. Может даже полюбит. Я видела в тот день, она добрая женщина. И ради сына на многое готова закрывать глаза.
Как любая мать, она не захочет, чтобы её сын после развода долго оставался один. Она уговорит его.
Кроме того, я – его женщина. И он теперь за меня в ответе. И если бы у меня были братья...
Или был бы жив папа...
Хоть кто-то, кто бы мог за меня вступиться...
Отпускаю такси на въезде в коттеджный поселок, в котором живет Карен. Вчитываюсь в нехитрые названия улиц. Без труда нахожу дом, в котором уже бывала. И в котором еще буду хозяйкой.
Я знаю, что дом его родителей находится где-то рядом. Поэтому неспешно прогуливаюсь вверх по вымощенной камнем дороге, пытаясь почувствовать, который из этих домов – тот самый.
И сердце не подводит.
Сначала через щель в высоком заборе замечаю розовый туф – как на старых фотографиях в нашем альбоме. Потом ворота начинают раздвигаться, и со двора задом выезжает черный джип. Другой, не Карена. Тот, который я видела много раз.
Георгий Каренович всегда оставлял свою машину в первом ряду парковки перед универом.
Отскакиваю в сторону, чтобы он меня не задавил. Прислоняюсь ладонями к разогревшейся от прямых солнечных лучей стали ворот и от неожиданности вскрикиваю – очень горячо! Машина будущего свекра останавливается, ворота начинают обратный ход.
Он меня заметил?
Интересно, он тоже злится на меня, как и Карен?
Несмело поднимаю голову, нахожу его суровый взгляд через лобовое стекло. Он открывает окошко со своей стороны.
– Садись. – грохочет, не моргая, продолжая прожигать меня взглядом из-под наполовину опущенных век. А мне вдруг слышится, как он на всю аудиторию рокотал «Акопян, проснись!», когда я не могла от волнения вспомнить что-то из его лекций, хотя дома заучивала их наизусть. Почему-то перед ним, единственным из всех преподов, я всегда робела.
Послушно направляюсь к пассажирскому сидению, быстро забираюсь на кресло, захлопываю дверь.
Начинаю на нервах суетливо тянуть ремень безопасности, но он отскакивает обратно – пальца дрожат так, что не могу его удержать.
Он не дожидается, пока я пристегнусь, жмет на газ. Наконец справляюсь с заглушкой, выпрямляюсь. Смотрю вперед. Почему-то страшно повернуть голову влево и посмотреть на отца Карена.
Минут пять мы едем в тишине.
– Чтобы я больше тебя здесь не видел, – рычит он наконец, когда мы выезжаем на трассу.
– Поче... – пытаюсь возразить, но не успеваю.
– Заткнись, – цедит он сквозь зубы, останавливаясь у обочины. – Довольна тем, что натворила?
– А что я сделала, Георгий Каренович?
– Семью разрушила!
– Я ничего разрушала, не говорите так! – морщусь в недоумении. Я понимала, что легко не будет, но к такому не была готова. – Я не виновата, что мы любим друг друга! Так бывает!
– Любит, – ухмыляется он. – Я дважды повторять не буду. Чтобы и следа твоего не было вокруг моего дома, моего сына и моей семьи! Проходимка!
– Не говорите так, Георгий Каренович, – пытаюсь понять, как вывернуть ситуацию в свою пользу, но ничего не приходит в голосу. – Я же не знала, что он женат. Я же...
– Я же, я же – заладила, тоже мне! – разгорается он еще сильнее. – А когда к парню в постель лезла, ты чем думала? Разве порядочные девушки себя так ведут? И как ты могла не знать? Что ты выдумываешь? Работала с ним и не знала?
– Я не знала! – кричу изо всех сил, уже не в состоянии сдерживаться. – Я не спрашивала! Не говорила ни с кем о нём! Он знал, что он женат! Как об этом могла я узнать, если он не говорил мне ничего?!
– Смени тон! Не знала она! А когда узнала? Когда узнала, почему не исчезла?
Да потому что мне было на это плевать! Я о себе должна думать, а не о ком-то другом. Потому что никто в этом гребаном мире не думает обо мне!
– Я не плохая, Георгий Каренович, вы же знаете меня. Вы же столько лет... Я же не плохая, я просто...
– Исчезни, проходимка!
Он тянется к пассажирской двери, открывает её и указывает мне на выход. Прямо на обочину.
Чёрт побери! Я не заслужила такого унижения! Он не должен был так со мной обращаться!
Старый дурак!
Зря только раскошеливалась на его портрет, якобы написанный мной. Не заслужил ни копейки!
Я должна поговорить с мамой Карена.
Включаю в приложении такси геолокацию. Оформляю заказ на домашний адрес.
Пока еду, нахожу страничку Ларисы Григорян в фейсбуке. Торты, салаты, фотографии внуков – вся лента заполнена этой ерундой. А рядом с мессенджером иконка звонка. Вот так я и свяжусь с ней.
Она сама женщина, она меня поймет.
И я убеждаю себя в этом, пока принимаю душ, чтобы смыть с себя пережитое от профессора унижение. Пока слышу долгие гудки в телефоне, не понимая, почему она не отвечает? А потом до меня доходит – она же видит, от кого входящий.
И когда я уже теряю надежду, в трубке раздается:
– Девочка, ты почему мне звонишь? – на армянском, который я еле-еле понимаю. Громко, сердито.
– Теть Лариса, пожалуйста, выслушайте меня, мне очень надо с вами поговорить. – отвечаю ей по-русски. Надеюсь, она поймет намек и перейдет на русский, а то разговора может не получиться.
– Какая я тебе теть Лариса?! Дрянь ты такая! Бесстыжая! Мало тебя мама в детстве порола, вырастила такую шлюху! Позор!
Видимо, отношений хороших со свекровью тоже не будет... Жаль. Но ничего. Мало, что ли, семей так живет?
Она замолкает. И я пользуюсь этим, чтобы донести до неё правду.
– Не обижайте меня, я не шлюха. Я была только с Кареном. Я его люблю.
– Это никак не меняет сути, – кудахчет она. – Ты шлюха уже потому, что полезла к женатому мужчине!
– Я не знала!
– Надо было узнать заранее, с кем ты в постель ложишься. – выдыхает брезгливо. – Больше сюда не звони, я не собираюсь с тобой вести беседы.
На этом заканчивает разговор.
В отчаянии снова и снова набираю Карена.
И бесчувственный робот повторяет «Абонент не отвечает или временно недоступен».
Это неправда. Он же мне такие слова говорил в ту ночь, когда приехал ко мне в ночи. Так любил, целовал, королевой своей называл...
Мозг отказывается верить, что я осталась совсем одна. И стоит мне об этом подумать, как телефон в руках оживает. На экране высвечивается «Мама».
Включаю. Подношу к уху.
Молчу.
– Рита джан, дочка, – дрожащим голосом скороговорит мама. – Места себе не нахожу. Как о тебе подумаю, слёзы наворачиваются! У тебя всё хорошо?
Если бы поменьше плакала, вспоминая обо мне, было бы лучше. Небось, своими слезами и накликала на меня беду... У меня всё должно было быть иначе! Я не хотела быть, как папа, неудачником! Как мама – слабачкой! Хочу ей это выкрикнуть в лицо, но мне это сейчас невыгодно. Мне некуда идти, кроме...
– Мам, я вечером приеду...
Собираю в единственный чемодан, с которым переезжала, первое, что попадается под руку: какую-то одежду, документы, рабочие бумаги... Остальное заберу завтра, когда буду сдавать ключи...
Всю дорогу до трущоб пытаюсь медитировать с помощью приложения, которое мне Карен советовал, но не могу расслабиться.
Мама встречает меня у дверей подъезда. Стоит в своем выцветшем домашнем платье с каким-то несуразными принтом, улыбается. Иду к багажнику, достаю чемодан.
– Ритуля, что это? – жалостливо шепчет она. – Ты что, уволилась?
Молчу.
Прохожу в квартиру на первом этаже. В носу щиплет. То ли от сырости, которой пропитаны стены, то ли от предательских слёз.
Мама молча следует за мной. Хватает меня за плечи, разворачивает к себе.
– Что случилось, газель моя?! Тебя кто-то обидел? – произносит испуганно. – На тебе лица нет!
Как делала в детстве, когда меня обижали одноклассницы, потому что я всё время ходила в одном и том же. «Нищенка! Сирота черномазая!» И я снова превращаюсь в эту маленькую девочку, которая не могла за себя постоять. Которая плакала, зарывшись в мамины худые костлявые ребра. И которая нарастила толстую кожу, чтобы больше не было так больно...
– Мам... – хочу отогнать от себя, чтобы не лезла со своими нежностями. Я же выросла! Я же умная, хитрая, всё продумала, у меня же всё должно было быть иначе! Но вместо этого падаю на колени под грузом всего, что на меня навалилось. – Мам, прости...
– Вай! – вскидывает руками мама. – Что?! Кто?!
Она цепенеет с каждым моим словом. А я, которая не хотела еще несколько дней назад ей ничего рассказывать, вываливаю на нее всю тяжесть правды, чтобы мне стало хоть немного легче.
Переложить на нее, отдать ей свою боль, как она всегда и просила.
Это же поможет?
«Рита джан, цавт танем...» (перевод с арм. – заберу твою боль).
Закончив, закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Но облегчения нет.
Безысходность.
Дно.
Тьма...
И резкая, жгучая боль в затылке. Там, где впечаталась в обод руля джипа Карена. Но почему?
Это удар?
Открываю глаза, но не успеваю увернуться – лишь неуклюже отшатываюсь, когда получаю по спине. С третьим ударом сомнений не остается.
– Мама, ты что творишь?! – кричу, пытаясь вырвать у нее из руки орудие порки, но не могу.
– Позор! Позор на мою голову! Позор! – страшным голосом рычит она, снова и снова попадая по мне. Голова, плечи, лицо – проходится по мне грязным пыльным веником, которому столько же лет, сколько и ее заштопанному халату. – Это всё дурные гены твоего непутевого отца! Позор!
Заслужила?..
Не знаю.
Но не пытаюсь больше вырваться.
С каждым хлестким ударом впускаю в себя ненависть к тому, кто довел меня до этого дна.
С каждым выдохом выпускаю из себя всю ту любовь к нему, которой была пропитана насквозь.
И когда мама, обессилев, выпускает из рук веник и падает на колени, я, распластавшись на бесцветном дощатом полу, поизношу в уме самую сильную клятву самой себе.
«Я уничтожу тебя, Карен».
Глава 12.
Я не хочу возвращаться домой.
Дом, где я сама всё обустраивала с любовью и вниманием к каждой детали, оказался таким же обманом, как и всё остальное, что я считала вечным, незыблемым.
Своим...
Не мой дом...
Не мои близкие...
Видимо, мне следовало потерять всё, чтобы очнуться. Начать всё с чистого листа.
Да, больно. До сих пор. Но я с легкостью отпущу и это.
Но мои – дети! И ради них я буду биться, как дикий зверь. Не отдам. Не отпущу!
Не позволю забрать!
Только не теперь, когда они сами ко мне вернулись.
Карен покинул заседание с самодовольной ухмылкой, подмигнув мне напоследок. Очевидно, какие он цели преследует. С самого начала он смекнул, что именно может на меня повлиять. И чем дальше, тем изощреннее использует детей, чтобы удержать меня. Но я не могу понять, зачем ему это? Я не верю в его любовь. Его красивые слова о любви оказались такой же фальшивкой, как и он сам. Он достаточно умён, чтобы не тешить себя иллюзиями о возможности нормальной семьи после всего, что натворил, наговорил.
Нет.
Дело не в этом.
Неужели это все только потому, что он просто не может позволить себе проиграть? Или просто заигрался?
Прошло уже больше часа, а я всё прокручиваю в голове решение суда. Снова и снова, как на повторе, от начала и до конца, чтобы составить план дальнейших действий.
Чтобы найти опору.
Чтобы не потерять надежду...
«В соответствии с Конвенцией о правах ребенка и Семейным Кодексом Российской Федерации, а также в целях всестороннего исследования всех обстоятельств дела суд запросит характеристики из ведомств ... и назначит экспертизы для диагностики внутрисемейных отношений...»
Мозг сверлит паническая мысль: надо было послушаться адвоката, когда он советовал подстраховаться и собрать все заранее. Он же не просто так это говорил! Надо было собраться и говорить и вести себя в суде так, как он меня учил, а не поддаваться провокациям Карена и выставить себя неуравновешенной! Это он, а не я – профессионал. Вспоминаю его слова тогда, в ресторане: «Но ты как была идеалисткой, так и осталась. Если мужчина не хочет развода, он способен на многое».
Он ведь всё предвидел.
Но разве он мог что-то предпринять против моей воли?..
Прошу у него прощения и торжественно обещаю впредь делать только то, что он говорит.
Не даю панике захватить меня. Это просто эмоции. А мне нужно сосредоточиться на ситуации. А в ситуации пока всё на моей стороне, несмотря на то, что со стороны это может показаться безрассудным оптимизмом.
Потому что мой дядь Толик сделал немыслимое: по его ходатайству детей пока оставили со мной. Официальная формулировка: «Чтобы не подвергать их еще большему стрессу». Он же настоял на проведении всех возможных экспертиз перед тем, как принимать такое судьбоносное решение. А также успокоил меня, что у нас есть все шансы оспорить право собственности на дом. Последнее меня волнует меньше всего.
Не знаю, на какой срок растянутся все назначенные судом мероприятия, но ни минуты из них я не собираюсь тратить на эмоции. Только действия, направленные на то, чтобы моих детей у меня не смогли забрать.
Дядь Толик посидел со мной немного на лавочке под ивой после заседания. Он не знал, с кем мы столкнулись во дворе. Удивился глупости Карена, когда я сообщила ему о том, что это и есть его любовница. Но я не думаю, что Карен приехал с ней. Он не глуп, нет. Он хитер, продуман.
А вот я, наверное, настоящая дура, раз на какую-то долю секунды почувствовала к Акопян жалость. Не как к женщине, разбившей мою семью, нет. Её роль в этом второстепенная. С этим Карен сам справился.
А как к человеку.
Мне показалось, что я увидела в ней себя. Потерявшуюся. Растворившуюся в мужчине.
Потому что, судя по тем крохам, что я успела заметить, мой муж теперь лепил из нее подобие меня той, прежней, в которую он когда-то влюбился...
Разве, не дура? Мне бы её проклинать, а я...
Но на этом мое сочувствие заканчивается. Потому что в действительности мы разные. И стать любовницей женатого мужчины – это выбор. И она его сделала сама.
Машины Карена не было уже на парковке. Она явно пришла без его ведома. Но зачем? И исчезла она так же внезапно, как и появилась. Пока мы прошлись до лавочки, её и след простыл.
Дядь Толик не хотел оставлять меня одну в расстроенных чувствах. Боялся, что я на нервах могу натворить глупостей.
Нет.
Я и так их натворила с лихвой.
Дальше – только с умом.
Благодарю его, уверяя, что со мной всё будет в порядке.
А потом звоню отцу. И обо всём, что случилось в суде, ему рассказываю. Никаких эмоций, только факты.
– Успокойся, дочка. – отрезает папа, будто командует. – Где прописаны ты и дети?
– В доме свекров. Так и не дошли руки выписаться в новый дом...
Понимаю, что это плохо. И что в очередной раз во всем виновата сама.
– Никакой трагедии не случилось. – спокойно произносит папа. – Всё решаемо.
От уверенности, с которой он это произносит, становится легко.
– Сними квартиру поближе к школе. Это всегда плюс в глазах суда. С деньгами я тебе помогу, об этом не беспокойся.
Я не произносила этого вслух, но папа безошибочно понял, что сейчас может вызвать у меня сложности. У меня нет накоплений. На общих счетах – запрет на движение денежных средств. Брать в долг у подруг я не хочу. Ира и так вложилась в запуск центра, А взять у Светы, Оли и Кати мне не позволит совесть. У них свои семьи, дети, заботы...
– Спасибо, пап, я всё верну сразу, как...
– Обязательно, – в голосе сквозит недовольство. – с процентами!
– Папа!..
– С работой чуть сложнее, – продолжает он, не обращая внимания на мою попытку возмутиться, – но тоже решаемо, Ксения.
– Ты же знаешь, что всё в процессе.
– Знаю. Но этого мало. Оформитесь официально уже. Зарегистрируйте фирму. Не мне тебе рассказывать, дочка, как это всё делается.
– Знаю...
В голове бегущей строкой проносится очередность действий: ООО, упрощенное налогообложение, регистрация в реестре субъектов малого предпринимательства, регистрация торговой марки...
Займемся этим сразу же, как только Ира вернется в город.
– А про ведомства, экспертизы и прочее не думай, это я решу. Ты думай о себе и моих внуках.
Папа говорит очевидные вещи, и я это тоже понимаю, но услышать их еще от кого-то – очень полезно. Я не боюсь проверок. К характеристикам никто не сможет придраться, они безупречны. И вряд ли у Карена настолько длинные руки, чтобы повлиять на исход этих проверок. Как говорить с опекой и психологами, я тоже знаю. А чего не знаю, то подскажет адвокат. А еще я знаю, что ни секунды больше не хочу оставаться в том доме. Даже если в будущем получится оспорить право собственности...
Благодаря папе в голове начинает по пунктам выстраиваться план дальнейших действий.
И я приступаю к нему без промедления.
Прошу Нору, которая по моей просьбе сидела с детьми, отвезти их к моим родителям. Она соглашается, не задав никаких вопросов.
Пишу Оле, поймав себя на мысли, что нет ничего лучше – знать, куда и к кому идти в сложных ситуациях. Невольно провожу параллель с той страшной ночью, когда не знала, куда податься – кажется, будто это было сто лет назад...
И как я столько лет жила без этого?
Оля тоже отвечает сразу же.
Узнаю, что она на работе. Отлично.
Прошу прислать адрес. И через четверть часа уже захожу в агентство недвижимости, в котором работает моя Оля.
Она ждет меня внизу, у турникета. В распахнутом плаще поверх черного офисного платья, платке, повязанном на шее и ботильонах. Светлые волосы убраны в низкий хвост. Оля порывисто подхватывает меня за талию, обнимает, отводит в сторону.
– Дим, мы на перекус! – бросает в сторону администратора за стойкой, убирает в карман плаща бейдж с напечатанными на нем именем и фамилией «Ольга Богданова». И только потом спрашивает меня: – Ты обедала уже?
Через пять минут мы уже сидим с ней в соседнем кафе.
– Вообще-то, я к тебе по делу, – начинаю сразу с главного.
– Успеем еще по делу, – отмахивается она. – Ты мне скажи, как суд прошел?
– Я как раз об этом, Оль... Мне нужна твоя помощь. Я хочу снять квартиру и как можно скорее.
– С какого перепугу? – морщится она. – Ты ему дом не оставляй, дурында!
– Он не мой. – произношу устало. – Дом. Как выяснилось, никогда и не был, Оль. Надо найти квартиру рядом со школой.
– Их, что, учат этому где-то? – качает головой подруга, дослушав меня. – С виду – джек-пот, а как чуть ногтем поскребешь – дешевая лотерея с киоска. Хочешь, я с нашим директором переговорю, устроишься к нам временно, пока с центром не устроится?
Обещаю подумать над её предложением. Мы с ней быстро расправляемся с нехитрым обедом и возвращаемся в агентство. Она вручает меня одному из риелторов, и через час я ухожу оттуда с договором и уверениями, что мне найдут лучшую квартиру в кратчайшие сроки.
Что ж, посмотрим.
Возвращаюсь домой. Вытаскиваю из гардеробных чемоданы: мои и детей, с которыми мы едем обычно в отпуск. С некоторой тоской отмечаю, что мы должны были быть сейчас в Питере. Но и этому чувству не позволяю задержаться в мыслях.
Начинаю собирать вещи, чтобы быть готовой к переезду в любой момент. Только самое главное. Одежда, обувь, документы, школьные книги... В небольшую сумку складываю средства первой необходимости.
Без сожаления оставляю на своих местах фотографии, памятные сувениры. А вот все ювелирные украшения – подарки Карена – решаю забрать. Они для меня потеряли ценность эмоциональную, но по прежнему стоят больших денег. А деньги мне сейчас нужны.
Спускаю собранные чемоданы на первый этаж, чтобы убрать их в кабинет перед тем, как выехать к своим родителям за детьми, как в дверь звонят. Я никого не жду. И, ожидаемо, делаю вывод, что ко мне пришла свекровь. Наверное, Карен уже рассказал ей о своем финте на заседании. Что она мне собирается говорить? Что не знала? Не думала? Не могла даже представить?..
О детях думала?..
Я мудрая, я всё пойму?
В памяти всплывают все фразы, которыми она пыталась в новогоднюю ночь оправдаться передо мной. А в сухом остатке – я для них так и осталась чужой. Не своей. Русской женой их сына, с которой смирились...
Как это не кстати!
И пока я выбираю между «сделать вид, что я сплю», «дома никого нет» или всё же «открыть и высказать всё ей в лицо», из-за двери раздается знакомое кряхтение «Откр-р-рывай! Медведь пр-р-ришел!»
– Хм, – вырывается смешок от неожиданности.
Вася-младший обновил репертуар? Или Грабовский догадался больше не оставлять свою умную птицу в эпицентре разврата, в который превратился его кабинет стараниями Карена?
Открываю.
Грабовский стоит напротив, в извиняющейся ухмылке сдвинув брови. Попугай устроился на его плече, переминаясь с ножки на ножку. Увидев меня, вытягивает вперед голову и говорит:
– Гвар-р-рдия в сбор-р-ре!
– Если бы, дружище, – уныло произносит Вася. – Впустишь? Я крестникам подарки привез, с попугаем хотел познакомить...
Конечно же, я его впускаю. И даже жалею, что дети сейчас не дома. Они любят проводить время с крестным. Да, сейчас эти встречи стали очень редкими, но раньше он регулярно приходил, выводил их на прогулки, даже в цирк и зоопарк ходил с ними.
Указываю рукой в сторону диванов, но сразу предупреждаю:
– Дети не дома, Вась.
Он болезненно морщится, то ли от того, что я сказала, то ли потому, что попугай когтями впивается ему в плечо.
– Жаль. – Ведет плечом, быстрым движением убирает с него птицу – та сразу вылетает из его рук и устраивается на телевизоре. Вася качает головой, поправляет и без того безупречно уложенные волосы и смотрит на меня исподлобья. – Но так даже лучше. Я с тобой хочу поговорить.
