Текст книги "Развод. Ты всё испортил! (СИ)"
Автор книги: Аника Зарян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Глава 8.
– Проходи, пап.
Папа проходит к дивану, но не садится – ждет, пока я закрою дверь и присоединюсь к нему. Смотрю на этого сосредоточенно нахмуренного мужчину с совершенно седыми волосами, а перед глазами молодой, статный военный с горящим взглядом. Мама всегда говорила, что я больше похожа на него.
Всегда была такая же категоричная, такая же решительная.
Была.
И буду снова. А пока...
– Кофе будешь? – неуверенно топчусь на месте. – А где мама?
Он пришел без предупреждения. Я не скажу ему, что он чудом застал меня дома. Что я просто вернулась за куртками полегче, потому что не посмотрела с утра прогноза погоды и одела детей в теплые куртки, хотя весна и солнце уже вовсю вступили в свои права. Что после похода в музей, который организовал комитет по случаю начала весенних каникул, хотела прогуляться с ними до ближайшего кафе, чтобы поговорить о том, что подслушала накануне... И что пока дети были на мероприятии, я собиралась наведаться в помещение будущего центра, где уже вовсю идет ремонт.
Он даже не знает о том, что я ушла из фирмы и решила начать с чистого листа не только личную жизнь, но и профессиональную.
– Ксения, не суетись, дочка. – отвечает он, всё еще ожидая меня на ногах. – Садись. Поговорим.
Я послушно иду к нему, и мы одновременно опускаемся на мягкий диван. Наверное, сесть напротив друг друга было бы правильнее, удобнее для разговора. Но вместо этого я скидываю тапки и, подобрав ноги, поворачиваюсь к нему корпусом, припав плечом к спинке дивана. Он сидит, вытянувшись, будто не с дочкой собирается беседовать, а принимает парад победы, не меньше.
Разглядываю едва уловимую сеточку морщин вокруг глаз, еще не полностью сошедший после отпуска загар на ровном лице, четкую линию скул – всё еще красив, всё еще привлекателен. Всё еще знает об этом.
– О чем ты хочешь поговорить, пап?
– Я не звоню, чтобы не тревожить тебя лишний раз, – начинает он. – Толик мне рассказывает вкратце о ходе дела.
– Хм, – ухмыляюсь машинально. – В принципе, ничего нового, да, пап?
На самом деле, отпустив вопрос этики, я не возражаю, чтобы мой адвокат рассказывал моему отцу детали развода, но эта, между слов выданная информация меркнет перед тем, что он произнес в начале.
– О чем ты, милая?
– Не звонить лишний раз, не приходить лишний раз, не обнять лишний раз... – впервые говорю ему что-то подобное. – Зачем? Я же дочь полковника, мне такие нежности не полагаются.
Даже так, в профиль, заметно, как папин взгляд тускнеет. Он чинно разворачивается ко мне и несмело тянется к моей ладони. Позволяю ему взять меня за руку.
– Ты же знаешь, дочь, мне сложно дается проявление чувств.
– Вот как. – Губами улыбаюсь, а в глазах невысказанная боль маленькой, обиженной на папу девочки. – А маме ты изменял тоже без чувств?
– Твоя мама очень... – папа сводит брови, а я уже знаю, что он скажет далее. Я столько раз слышала эти слова за прошедшие месяцы, что без труда могу их определить еще до того, как они будут озвучены.. Почему-то все об этом говорят с одинаковым, слегка загадочным прищуром, с одинаковым гортанным голосом с надтреснутой интонацией...
– Пап, пожалуйста, только не надо этих слов про мудрость. – Вижу, что попала в точку. – Я уверена, она бы предпочла этой мудрости свое непрожитое женское счастье. Знаешь, только пережив измену самой, я по-настоящему поняла, как же больно было моей маме.
– Только увидев, как тебе больно, дочка, я понял, через что по моей вине прошла Вика.
Я вижу, как сложно дается ему это признание. Но раз уж я начала говорить, выскажусь до конца.
– Не только она, папа. Ваши дочери тоже это проживали вместе с мамой. Даже острее, чем мама. Ты знаешь, как невыносимо ребенку мечтать, чтобы его родители развелись?
Он долго молчит. Отпускает мои пальцы. Болезненно закрывает глаза.
– Лена так хотела вырваться из этого, что сразу после школы замуж вышла чуть ли не за первого встречного! Повезло хоть, что нормальный парень попался.
– Прости меня, дочка.
Впервые в сознательной жизни вижу моего всегда собранного, всегда уверенного в себе и своих действиях отца таким растерянным, уязвимым...
– Я поддержу тебя во всём, дочка. Только скажи, что надо. С твоей мамой и сестрой я уже поговорил, объяснил им, чтобы не лезли с советами простить этого... Карена. – Он произносит имя зятя с презрением. – Не должен был я давать согласия на ваш брак, когда он опоздал на помолвку...
– Не вини себя, это был мой выбор, – поглаживаю пальцами правой руки безымянный палец левой, на котором долгие годы носила обручальное кольцо. – Ты бы не смог удержать меня, пап. Я же вся в отца. Такая же решительная...
– И категоричная, – заканчивает он фразу, которую мама часто повторяла.
Я не еду в центр. Вместо этого решаю поделиться с папой своими мыслями и планами на будущее. Ведь именно за этим он и пришел. Он слушает меня внимательно, задает вопросы, подбадривает, едва проскальзывают нотки волнения или неуверенности. И неожиданно вызывается помочь проекту своими связями. Обещаю иметь в виду его предложение, с удивлением отметив для себя, что сегодняшний день сделал больше для нашего с ним сближения, чем вся жизнь до этого. Провожаю папу, быстро беру то, за чем и возвращалась, и еду за детьми. Впереди меня ждет очень важный разговор, который я и так слишком долго откладывала.
*** – Ну, спрашивай. – Гера откидывается на спинку диванчика, пока официант забирает тарелки с остатками пиццы.
Я специально дождалась, пока они расправятся с пепперони, чтобы не портить им аппетит. И мой проницательный сын это понимает. – Ты же не просто так нас сюда привела?
– Я не могу просто так пригласить своих детей в кафе? – отшучиваюсь, откладывая чашку с американо на дне. Я его избегала месяц, чтобы не спровоцировать снова скачок давления. А сегодня не удержалась.
– В понедельник, мам? – Вика поднимает бровь, переплетая пальцы с братом. Они сидят напротив, плечом к плечу, как всегда – единым фронтом.
– Ваша правда. – Кофе однозначно был плохой идеей. И без того встревоженное предстоящим разговором сердце под дозой кофеина отстукивает на полную мощь.
– Ты про папу, да? – резко напрягается Гера, и от безмятежного спокойствия не остается следа. Он собран, сосредоточен. Напуган. В его глазах – не детская тревога, а что-то взрослое, почти мужское.
Киваю.
– Да, милый, – тянусь через стол, сжимаю его ладонь. – Про папу и про меня.
– Я не хочу слушать это разговор. – Вика резко качает головой, губы дрожат. – Давай поедем домой. Папа приедет, и...
– Он не приедет, Вика, – вдыхаю. – Мы разводимся.
Голос звучит тихо, но так, что сомнений не остается.
– Нет, мам, это неправда! – вскакивает Гера, выдергивая ладошку. – Вы же помирились!
– Нет, милый. Не мирились.
Дети замирают. Жду протестов, слез, криков – но вместо этого между ними пробегает молчаливый разговор. А потом Гера, по праву «старшего» брата, первым озвучивает слова.
– Ты его больше не любишь? – бросает он обвинением. – А он любит. Он дедушке сто раз говорил об этом.
В его тоне не вопрос, а приговор. Если папа любит, а мама – нет, значит, виновата она.
– Твой папа меня очень обидел, Гера. Обманул.
Дети расстроенно переглядываются.
– Ты же тоже нас обманула! Ты обещала, что папа не уйдет никуда от нас, а сама его выгнала... – сжимает кулаки. – Но ты же всегда нас учила, что нужно уметь прощать.
Восхищаюсь невольно его хваткой. Он бьет точно в цель – ведь это правда. Я сама вложила в него эти слова, а теперь сама же их нарушаю.
– Всё так, Гера. Я не сказала вам сразу правду. И видишь, как вам было потом больно? Мне тоже было очень больно. Дети... Он меня предал.... – Глубокий вдох. – Он не перестанет быть вашим папой, я не перестану быть вашей мамой. Но мы больше не можем оставаться мужем и женой...
– Мам, ты же сама всегда говорила, что надо уметь прощать! – выкрикивает в отчаянии мой сын.
– Я и сейчас так считаю, Гер. Я прощу. – глотаю ком в горле. – Когда-нибудь... Потому что очень тяжело жить с обидой в душе. Но... – спотыкаюсь о подавленный взгляд сына. – Но я уже не смогу ему верить. Разве можно жить с тем, кому не веришь?
– Я бы не смогла, – тихо роняет Вика.
– Это нечестно, мама, не честно... – Разжимает кулаки Гера. Его голос срывается.
– Это жизнь, родной. Так бывает... – тянусь к нему, но он отстраняется... – Мне жаль, что это произошло и с нами. Но лучше, мы с вашим папой будем жить отдельно и спокойно, чем вместе, но как чужие люди. Это уже будет не семья. Так лучше и нам, и вам.
– Ты поэтому тогда заболела? – осторожно шепчет Вика, касаясь моей руки. – Из-за папы?
Киваю.
Они снова обмениваются взглядами – долгими, без слов. Вика кусает губу. Гера стискивает зубы. А потом…
– Я не знаю, как тебя предал папа, но я не хочу, чтобы ты больше так болела.
Он выбирается из-за стола и делает шаг ко мне. Вика – за ним.
– И, мам... – Они обнимают меня так крепко, будто боятся, что я исчезну. – Прости нас, пожалуйста, что ушли. Мы тебя больше не оставим одну. У папы все были рядом: и папи, и тати, и тетя Нора... А ты осталась одна. Мы не хотим, чтобы ты была больше одна.
Глава 9. Карен
Не думал, что мне придется больше месяца проезжать мимо своего дома. Ради которого я упахивался на работе почти десять лет! И всё из-за одного долбанного промаха!
Отложить завтрашнее слушание по разводу не получилось, но, может, оно и к лучшему. Хоть жену увижу...
Останавливаюсь у родительского дома.
Выуживаю из подлокотника пульт от раздвижных ворот, но не спешу нажать. Снова возвращаться туда, где собственная мать смотрит на тебя, как на нашкодившего щенка, папа считает слабаком, а сестра даже на простые вопросы не отвечает – попахивает мазохизмом. Я так долго точно не смогу.
Когда сын и дочка появились ночью на пороге отцовского дома, я было поверил, что скоро этому безумству придет конец. Я же был уверен, что жена не сможет жить без наших детей. Но она снова меня удивила. Несколько недель жила себе спокойно, даже не звонила, не спрашивала, как они.
Когда дети по очереди захотели вернуться к матери, я мысленно возблагодарил Бога за новый шанс. И опять недооценил характер жены. Как только представлялась возможность остаться наедине, она молча уходила в кабинет, закрываясь изнутри, и не выходила оттуда часами.
В первый раз я прождал часа три, прежде чем вернуться к родителям.
Второй раз – час.
В третий – минут двадцать.
Я бы и дольше ждал, но не дурак, понимаю, когда мне не рады. И вообще, надо же хотя бы самому себя уважать, в конце концов, раз уж собственная жена так демонстративно игнорирует? И как я мог, прожив с ней столько лет, не замечать, как она упряма?
Вздрагиваю, когда ворота начинают раздвигаться. С недоумением смотрю на свои пальцы – неужели я нажал кнопку на автомате? Но затем вижу в окне второго этажа силуэт мамы.
«Заезжай, я открыла, – прилетает тут же от нее сообщение. – Ты пульт потерял, что ли?»
Какой, к черту, пульт?!
Покой я потерял, мам джан.
Мало мне этого дерьма в семье, заблокированных из-за иска жены о разделе имущества счетов, проблем с делом «ЛОГ-групп», так еще и Вася решил добить. Спустя полгода потребовал вернуть остаток его доли из переплаты Рите. Следующие дивиденды выплатят только к концу года, а ему, видите ли, надо непутевую младшую сестру отмазать от ментов. А то, что мы в таком случае можем лишиться возможности закрыть вовремя аренду офиса, его не волнует.
«Ложись спать, я вспомнил о важном деле!» – отправляю маме в ответ, сдаю назад и выруливаю в сторону выезда с поселка, стараясь на этот раз не смотреть на окна моего дома. Но снова замечаю тусклый свет в небольшом окне на первом этаже – моего кабинета, который Ксюша постепенно приватизировала, ссылаясь на удаленку.
И что она там делает каждый вечер? С работы же уволилась.
Новую нашла?
Или альбомы наши семейные пересматривает?
«Карен, домой!» – высвечивается на небольшом экране смарт-часов команда матери.
Что за херня? Я взрослый мужчина, я имею право приезжать и уезжать, когда посчитаю нужным, а со мной командами говорит собственная мать, которая до этого всегда защищала. Мир точно с оси сдвинулся, если Лариса Николаевна больше не на Норе, а на мне тренирует это тон. А Нора-то – кремень, столько лет терпит и даже не жалуется. А мне уже через месяц сдохнуть хочется.
Оставляю её сообщение без ответа.
Выезжаю на большую дорогу в сторону города.
Завтра слишком сложный день, чтобы тратить вечер накануне на споры.
Посижу где-нибудь спокойно, поем, придумаю, что делать с Васей, с Ксюшей, с гребаной Ритой, которая как с цепи сорвалась и завела пластинку о любви, о будущем, о семье.
Пришлось объяснить ей, что у меня уже есть семья, я не собираюсь отказываться ни от семьи, ни от своей жены. А из-за слёз после услышанного, пришлось заблокировать её номер. Терпеть не могу женские истерики. Поздно, наверное. Но так же лучше, чем никогда?..
Ей никто не давал права что-то от меня требовать. Какого хрена она вообще приперлась на папин праздник?!
Не думал, что она больная на всю голову. Такая тихая была, безропотная...
А с другой стороны, я ей никогда не врал и ничего не обещал. А то, что она поверила в мои какие-то чувства к ней, не моя проблема.
Пусть сама с головой своей разбирается.
Проезжаю мимо очереди машин на въезд в автомойку, где всегда сдавал мой Крузак на комплекс. Но тут же передумываю. Хорошее же место. И кафе при ней тоже. Хорошее.
Разворачиваюсь. Встаю в стороне от ряда автомобилей, набираю номер Вартана, который держит этот объект. Пара реплик, и меня уже ждут в боксе вне очереди.
Связи – тоже дело хорошее.
Пока несут мой бургер, слежу на небольшом мониторе над стойкой за тем, как моют мою машину. Забыл я про нее совсем с этими проблемами. Раньше раз в три дня заезжал сюда по пути на работу. А сейчас и не припомню, когда был здесь в прошлый раз.
– Брат, какими судьбами? – протягивает руку Вартан.
– Дел много, – приветствую приятеля крепким рукопожатием.
– Раньше это не было поводом пропускать мойку, – шутит он, с грохотом сдвигает стул напротив и падает в него с высоты своих метр девяносто.
Раньше и дел таких не было. Не говорю ему об этом. Пусть думает, что клиентов много. Не за чем каждому встречному знать о том, что жена на развод подала. Мы-то с ней помиримся, а репутация может от этого пострадать. Хотя, после чертова юбилея она и так на ладан дышит. Такой позор перед всеми знакомыми...
– А ауди тоже не моешь из-за дел? Брат, это не дело. Разве тебе и твоей жене подходит ездить на грязных машинах?
О, у моей жены как раз машина сияет.Всю неделю, пока болел сын, дожди лили, а её новый японец стоял, как после мойки. Идеальный черт бы его подрал, как и сама Ксения Викторовна.
Мне приносят огромный бургер с горой картошки фри по соседству. Молчание затягивается. Вартан с некоторым опозданием понимает, что сегодня непринужденного разговора ждать не стоит, и, сославшись на срочный звонок, уходит.
Беру в руки бургер, чтобы наконец поесть, но часы на запястье начинают вибрировать. На экране высвечивается неизвестный номер. Да, сейчас нерабочее время и, по-хорошему, надо бы сбросить входящий и перезвонить позже, но в моей профессии это может быть непростительным промахом.
Возвращаю горячий бургер на тарелку, снимаю одноразовые перчатки и принимаю вызов с телефона.
– Да! – коротко и уверенно бросаю в трубку.
– Кареен, – с задержкой в несколько секунд раздается знакомое придыхание, от которого уже тошнить начинает. Твою мать, я же хотел нормально поесть, а теперь эта девка своим звонком мне аппетит испортила.
– Какого черта ты мне звонишь?
– Сладкий, не могла дозвониться до тебя, что-то с моим номером странное. Пришлось менять.
Дура она, что ли?
– Ты как вообще диплом получила, Акопян? – бросаю пренебрежительно. – С такими куриными мозгами?
– Карен, не говори со мной так, – ноет она, – я же люблю тебя.
– Я тебе уже объяснил, могу повторить еще раз для особо одаренных. Семью не брошу. Жену люблю. А ты катись со своим...
– Ты меня любишь! Меня! – взрывается она в трубку, не дослушав, куда я хотел её отправить. А жаль, ей бы там понравилось. С ей подобными шлюхами там отлично обращаются.
– Акопян, приди в себя уже.
В трубке воцаряется тишина. Уже напрягаю большой палец, чтобы кнопкой быстрого сброса отключиться, как Рита едва слышно ухмыляется. Это меня останавливает. И этого оказывается достаточно:
– Карен, – шепчет, понимая, что я еще слушаю, – не мучай себя, сладкий. Пойми, она тебя не любит. Если бы она тебя так любила, как ты думаешь... Если бы она тебя любила хоть чуточку так же, как я, она бы не обжималась по всяким общественным местам с владельцем бара из нашего бизнес-центра.
Застываю, будто все внутренности бетоном заливаются, и я сам превращаюсь в каменную глыбу. Жму трубку с такой силой, что она начинает похрустывать.
– Повтори, – с трудом выдавливаю из себя. Но стоит голосу прорезаться, как вместе с ним вырывается наружу дикая, необузданная ярость, и я уже ору в трубку: – Повтори, сука, что ты несешь!
А она продолжает уже смелее, понимая, что попала в болевую точку.
– То и несу, Карен. – напевает она. – Я лично видела её в салоне недалеко от моего дома. Выходит под ручку с Фроловым из отдельного кабинета. Может, это вообще его салон, и он не только коктейли выдумывать горазд. И для особых клиенток предоставляет услуги приватного массажа. Пока ты верность жене блюдешь, она уже нашла тебе замену, Карен джан.
– Заткнись, сука!
– А может, у них это давно, ты не думал? – продолжает ворковать, будто получая удовольствие от моей реакции. – А ты вообще уверен, что её дети от тебя?
– Не смей говорить о моих детях! – рычу в трубку. – Не смей своим грязным ртом даже произносить о них что-то!
Она что-то начинает мычать, но я сбрасываю звонок. О детях моих она еще будет говорить! Конечно, я уверен, что они от меня! Гера – копия меня в детстве. Вика очень похожа на Нору. Конечно, они мои...
А вот Ксюша...
Если узнаю, что она шлялась с этим, убью!
Замену мне, значит, уже нашла?
– Мужчина, вы машину отгонять будете? – раздается рядом. – Оплатите уже и уезжайте! Очередь!
Парень протягивает мне ключи и, окинув сочувственным взглядом, удаляется.
Что за нахер!
Швыряю рядом с заказом, к которому так и не притронулся, пятитысячную купюру и вылетаю на улицу. Моя машина стоит в стороне от бокса и сияет в темноте по светом фонарей.
И внезапно меня осеняет. Конечно!
Её машина не пачкается, потому что теперь вместо меня её в мойку сдает этот мудак на кофеине!
Молодец, Ксения Викторовна, мать твою, Свердлова. Фамилию она, видите ли, менять не хотела.
Расчетливая просто, не зря диплом финансиста с отличием получала. Оставила себе лазейку, чтобы не пришлось менять хренову тучу документов в случае развода. А я, дурак... Думал, у меня крепкий тыл, верная жена... Детей у неё оставил, чтобы поняла, как я ей доверяю.
Из дома собственного ушел, чтобы дать ей время в себя прийти.
Не оценила – сама виновата.
Видит Бог, я старался.
Смотрю на часы – уже поздно.
Заседание назначено на час дня – времени подготовиться с утра будет достаточно. Козыри она мне сама дала в руки.
И завтра во время слушания моя жена поймет, что не надо было начинать войну, выиграть в которой ей не светит.
Глава 10.
Я часто слышала от Карена фразу:
«На суде побеждает не тот, кто прав, а тот, кто лучше подготовился».
Зная отлично, как Карен готовится к своим делам, я не могу избавиться от чувства, что сегодня он просто так не будет отмалчиваться.
Пишу адвокату, чтобы хоть как-то успокоиться.
«Не волнуйся, Ксюшенька. Ты нашла документы, о которых я говорил?»
«Нет», – отвечаю коротко, выруливая со школьного двора.
«Плохо, что не нашла. Я отправил запрос, но ответа пока нет. Как я уже говорил, сегодня вас вряд ли разведут. Оно и к лучшему, как раз будет время вплотную заняться разделом имущества. Я пока не всё проверил, но запрет уже вступил в силу, он не сможет ничего спрятать, даже если захочет».
Я и сама понимаю, что сегодня по итогам слушания нам могут просто назначить срок для примирения. Но я так долго ждала, что хочется уже хоть какого-то сдвига.
Без четверти час подъезжаю к зданию из красного кирпича на улице З-ской, в котором сидит половина мировых судей города. Паркуюсь на свободное место, заглушаю двигатель. Пока жду дядь Толика, не выхожу из машины. Пытаюсь сосредоточиться на предстоящем заседании, воспроизводя в памяти все возможные ответы на вопросы судьи, как он советовал. Но получается плохо. Волнуюсь очень.
В реальность меня возвращает резкий неприятный шум.
Вскоре вижу машину Карена. Он с визгом заезжает на территорию, одним быстрым маневром паркуется. Вылетает из внедорожника, хлопнув дверью так, что тот зашатался.
«Не запорожец!» – крикнул бы он, сделай это кто-нибудь другой. Например, его родная сестра, которой нередко перепадало выслушивать эту фразу, когда она оказывалась с нами в одной машине.
Это же его любимый «Крузак»! Он с такой гордостью его покупал, трясся над ним, а теперь... Что привело его в такое состояние?
Он же сам на себя не похож.
Утренняя тревога нарастает, учащая сердцебиение. Где-то на подкорке мелькает информация – записаться на ЭКГ, а что с такими волнениями можно себя довести до проблем со здоровьем, и не заметить этого. Давление, вот, уже дало о себе знать... Что дальше? Невроз?
Я настолько загоняю себя в рефлексию, что не сразу замечаю Анатолия Вадимовича, который постукивает костяшками пальцев по лобовому стеклу, чтобы привлечь мое внимание. Хватаю сумку и выхожу из машины.
– Ксюшенька, может, тебе кофе? – адвокат перекладывает портфель с правой руки в левую. – Стучу тебе, стучу, не реагируешь. Не выспалась?
– Я просто задумалась, – протягиваю правую руку для приветствия, но он по-отцовски тянет меня к себе и обнимает.
– Не волнуйся ты так, девочка, – наставляет меня, пока стоим с ним у проходной, перед турникетами. – Это просто развод. Ты могла и не приходить, доверенность же выписывала. И у нас судья с безупречной репутацией. О его неподкупности легенды ходят.
Один из охранников вносит данные паспорта в журнал посетителей. Второй – жмет кнопку. Загорается зеленая стрелочка, и мы с Анатолием Вадимовичем по очереди проходим. Поднимаемся на второй этаж. По указателям, распечатанным на простой белой бумаге и закрепленным клейкой лентой на стенах, идем к двери с табличкой «Зал судебного заседания», на котором написан номер нашего участка.
– Я боюсь, что Карен так просто не отступит, дядь Толик. Он не хочет никак понять, что всё кончено. –Тру кончики пальцев, чтобы унять волнение, немного согреться, потому что в коридоре оказывается очень холодно. – Верит еще во что-то. Всю прошедшую неделю пытался вести себя так, будто всё между нами хорошо, а сейчас буквально драконом влетел в здание суда.
– Он тебя видел?
– Нет, – качаю головой.
Вряд ли бы он при мне так себя повел. Показаться перед оппонентом в таком возбужденном состоянии – не в его правилах. Он пару лет назад даже загрузил в телефон приложение медитации, чтобы восстанавливать эмоциональный баланс перед заседаниями.
С нетерпением смотрю на часы. Уже почти 13:00, а Карена нет.
Но вот, он выходит из какого-то кабинета в дальнем углу коридора и уверенной походкой направляется к нам.
– Спокойно, – шепчет мне Анатолий Вадимович, заметив, как напрягаются мои плечи.
– Здравствуй, джана, – с хищной улыбкой басит Карен, сравнявшись с нами. Сколько раз я говорила ему не обращаться впредь так ко мне? Смотрит мне в глаза, а сам протягивает руку для приветствия моему адвокату: – Приветствую, Анатолий Вадимович. Не думал, что встретимся при таких обстоятельствах.
– Ты тоже меня удивил, Каренчик.
Тот морщится, но не отвечает на реплику Иванова. Карен терпеть не может, когда к нему обращаются уменьшительно-ласкательно. Дядь Толик этого не знает, но попадает в точку. Карен отходит в сторону.
Не садится на расставленные вдоль стены лавки – прислоняется спиной к стене и сосредоточенно смотрит в телефон.
С опозданием в полчаса нас приглашают войти.
Внутри зал оказывается просторной комнатой. Основную часть помещения занимают несколько рядов стульев, по передней линии которых расставлены ограждения. По дальней узкой стене стоит длинный стол судьи, над которым висит герб России. Рядом, справа – постамент с закрепленным на нем триколором, стол секретаря. Перед судейским столом – трибуна для ответа, по обе стороны от которой стоят еще два стола – истца и ответчика.
За годы брака я ни разу не бывала в залах суда – не довелось.
Я всегда была за мужем. Его тылом.
А сейчас мы оппоненты. Враги. По разные стороны баррикад.
Занимаю место истца. Адвокат садится рядом, раскрывает портфель и вынимает оттуда какие-то документы.
Карен представляет себя сам, конечно же. И от возбуждения, с которым он влетел в здание около часа назад, не осталось и следа. Спокоен, уравновешен, водит ровным, безразличным взглядом по залу, ни на чем-то конкретном не задерживаясь. Он бывал в этих местах тысячи раз. Здесь он, как рыба в воде, это его стихия.
Смотрю на Анатолия Вадимовича – та же безмятежность во взгляде, размеренность в движениях.
А я волнуюсь. Очень волнуюсь, потому что атмосфера происходящего слишком непривычна для новичка.
– Встать, суд идёт, – объявляет секретарь судебного заседания. И с этого момента воздух вокруг начинает густеть.
Судья Грань Андрей Васильевич озвучивает заученный текст о рассмотрении дела, в котором меняются только имена и фамилии участников.
Далее заседание идет по привычному сценарию, Анатолий Вадимович озвучивает нашу позицию, доказательства, один за другим предоставляет документы, которые могут быть присоединены к материалам дела, а я наблюдаю, как с каждым произнесенным моим адвокатом словом с лица Карена стирается безразличие.
«Измена» – он хмурит брови, сжимая челюсть.
«Развод» – ухмыляется, поднося руку ко лбу.
«Раздел имущества» – поворачивает голову ко мне, хищно ухмыляясь, ведет бровью.
«Совместная опека» – качает головой.
И когда слово наконец предоставляется ему, встает на ноги, переводит взгляд на судью:
– Ваша честь, – произносит громко, – я хочу подать встречный иск. Об определении места жительства моих несовершеннолетних детей со мной.
– Карен! – вскрикиваю, дернувшись с места, но адвокат удерживает меня.
– Протестую, ваша честь!
– Тишина в зале! – стучит молотком судья, затем снова обращается к Карену: – На каком основании?
– Ваша честь, моя супруга не в состоянии заботиться о наших детях так, как они привыкли. Её физическое состояние далеко от...
– С моим здоровьем всё в порядке! – не выдержав, снова повышаю голос, за что получаю выговор от Анатолия Вадимовича. Смотрю на Карена.
Что за игру он ведет?! Он же прекрасно знает, что детям со мной лучше! Что они сами вернулись ко мне!
– Ваша часть, – продолжает он, как ни в чем не бывало. – Она не состоянии следить за детьми. Я переживаю за их безопасность! Буквально недавно они вышли из дома после полуночи, а она этого даже не заметила.
Ненавижу! Господи, как же я его ненавижу!
– Куда направлялись дети в такое позднее время? – уточняет судья.
– В дом моих родителей, где я временно вынужден проживать в связи с происходящим. Он расположен в том же поселке, поэтому беды не случилось. А если бы, не дай Бог...
– То есть, вы, ответчик, хотите сказать, что дети сами захотели жить с вами?
– Да, ваша честь.
– Протестую, ваша честь! – Анатолий Вадимович встает на ноги. – Информация подается суду в искаженном виде! Да, дети временно проживали в доме родителей ответчика, но они сами вскоре изъявили желание вернуться к матери! Моя доверительница – замечательная мать, которая всё делает ради счастья детей. Это подтвердит любая экспертиза.
– Что же вы не позаботились о них заранее, Анатолий Вадимович? – щурясь, качает головой Грань.
Потому что я дура. Вот почему. Адвокат ничего не отвечает. Садится на место, проезжает ладонью по моему плечу. Ничего, мол, Ксюшенька, и не такое выруливали.
– Ваша честь, позвольте продолжить.
– Продолжайте.
– Моя супруга нигде не работает. Она несколько недель назад уволилась и до сих пор не нашла новое место.
– Истица, это правда?
– Да, ваша честь, – медленно встаю на ноги. – Но я сейчас запускаю новый проект в партнерстве. У меня также есть накопления, я могу спокойно заботиться о моих детях до тех пор, пока не будет вынесено решение о разделе имущества, и новое дело не начнет приносить доход.
Про накопления немного преувеличиваю. Потому что деньгами у меня есть приблизительно ни-че-го. Только остатки на личной карте, которыми я и жила всё это время. Их немного. Хватит на месяц-полтора. Но суду этого знать не надо. Карену – и подавно. От меня не скрылось, как он удивленно поджал губы, когда я произнесла слово «накопления».
– Ваша честь, у меня еще есть основания требовать определения места проживания детей со мной. Несмотря на то, что мы с Ксенией еще официально не разведены, она позволяет себе порочить честь моей семьи и моей фамилии, разгуливая с мужчинами по общественным местам, о чем у меня есть свидетели.
– Это клевета, ваша честь! – возмущаюсь, подпрыгнув так, что стул подо мной чуть не свалился. Едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться с места и не вгрызться в его бесстыжие глаза. Мне это стоит больших усилий, но я понимаю, что мне нельзя выставлять себя перед судом неуравновешенной истеричкой. Кажется, получается так себе... – Он сам опорочил честь и своей семьи, и своей фамилии, когда спал со своей помощницей. В общественных местах! Наш офис! Парковка перед отелем, где я их застала. Об этом знали все! А теперь он пытается опорочить меня несуществующими обвинениями!
– Истица, вам еще будет дано слово. – безразлично останавливает меня судья. – Займите свое место. И последнее, ваше часть. – Карен откидывает голову, будто набираясь решимости сделать очередное заявление. – У Ксении Викторовны нет в собственности жилого помещения, в котором она может проживать.
До меня не сразу доходит смысл его слов. Как это, нет в собственности? У меня есть право на половину нашего нового дома.
– Постойте, – прерывает его судья. – В материалах дела со стороны истца есть перечень имущества, подлежащего разделу. И там первым и вторым пунктом указаны двухэтажный дом площадью 350 кв.м и участок 20 соток по адресу N... Я так понимаю, что именно в нем вы и проживали, а в настоящее время продолжает жить истица с детьми?
– Это дом моей мамы, ваша честь. Вот свидетельство о праве собственности, прошу приобщить их к материалам дела.
Карен выходит из-за стола, подходит к судье, передает ему документы и возвращается на свое место. И перед тем, как сесть, успевает отправить мне торжествующий взгляд.
