Текст книги "Брак по контракту со злодейкой (СИ)"

Автор книги: Ангелишь Кристалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Обеденное время выдалось странно тихим – почти гробовым. Ни звона посуды на кухне, ни приглушённых разговоров в коридорах. Лишь шелест ткани да мягкие шаги служанок, возившихся вокруг моего чемодана, словно я собиралась в дальнее путешествие, а не переезжала в поместье человека, чьё имя само по себе звучит как приговор. Каждое сложенное платье, каждое аккуратно уложенное украшение казалось звенящей нотой в симфонии неизбежности.

Всё происходящее до сих пор оставалось абсурдным. Одна фраза перечеркнула привычный мир, вырвала из под ног опору и лишила надежды на тихую жизнь, свободную от чужих игр. Хотя, если быть честной, не факт, что у меня получилось бы вырваться из цепких лап Луиджи и его матери, жадной до богатства и власти. Вспоминать, как он не постеснялся ударить меня прилюдно, было неприятно, но полезно – напоминало, что могло бы быть хуже. Что он сделал бы, не окажись тогда в саду Вэлмира? Или в узкой уборной, где чужие глаза не стали бы сдерживающим фактором?

И вот теперь, из двух зол, я даже не могла решить, которое страшнее.

Каждое сложенное платье, каждая аккуратно уложенная шкатулка с украшениями казались гвоздями, намертво прибивающими крышку моего прошлого. Я смотрела на всё это и ясно понимала: через пару часов окажусь в доме, где правила диктует Вэлмир Делавьер – и там уже не останется ни малейшей возможности притвориться, будто я живу по своим законам. Не будет права на уединение, не будет щели, за которой можно спрятаться от его пристального взгляда и навязчивого присутствия. Его последние слова всё ещё отдавались эхом в голове, словно шаги, приближающиеся в тёмном коридоре. На что я, в конце концов, подписалась?

Розель молча перебирала наряды, иногда бросая на меня короткие взгляды – в них смешивались тревога и тень жалости. Я не задавала вопросов, потому что не хотела слышать ответов. Да и что она могла сказать? Весь дом уже знал, куда и к кому я еду. И, судя по молчаливой, суетливой подготовке, решили, что лучший способ пережить новость – просто не произносить её вслух.

– Это последнее, – тихо сказала девушка, закрывая крышку чемодана и аккуратно застёгивая ремни, будто ставила печать на моей судьбе.

Я кивнула, хотя внутри всё протестовало, кричало немедленно остановить сборы, прекратить собирать вещи, закрыть дверь и остаться здесь или сбежать. Однако вместо этого я стояла, будто прикованная, и ждала, когда за дверью раздастся его шаг – уверенный, без спешки. Тот самый, от которого невозможно спрятаться. Теперь всё упиралось в ожидание – холодное и тягучее, как зимний рассвет, который никак не решится стать днём.

Снизу уже доносились приглушённые голоса родителей, редкий звон фарфора, негромкий стук каблуков по каменному полу – слуги спешили закончить дела до его появления и моего отъезда. Вдруг глухо ударила входная дверь, впуская в дом струю свежего воздуха. Я замерла, затаив дыхание, словно от этого зависело, кто окажется за порогом. Сердце забилось глухо и тяжело… но это был не он. Пока что.

Я подошла к окну, но странного, плотного, словно нарисованного чужой рукой тумана за стеклом было слишком много, и он скрывал большую часть улицы. Погода хоть и была пасмурной, но ничто не предвещало появления этой вязкой пелены, ползущей по мостовой, будто специально, чтобы отрезать мне пути к отступлению. В груди зародилось смутное подозрение, что впереди – ловушка, чей механизм уже запущен, и никто в доме даже не подозревает об этом.

Снизу всё отчётливее доносились голоса – глухие, ровные, нарастающие, как ритм барабанов перед казнью. Казалось, каждый звук предупреждает: он близко. И вместе с ним изменится весь привычный ритм этого дома – навсегда.

– Леди Эйсхард, – в дверях появилась молодая служанка, её дыхание сбивалось от спешки. – Вас просят спуститься. Карета герцога уже ждёт у ворот.

У меня неприятно заныло в животе – то ли от страха, то ли от злости, – как перед долгим прыжком в ледяную воду, когда уже поздно отступать, но всё ещё не поздно пожалеть. Я опустила взгляд на застёгнутые чемоданы, нарочно медленно взяла перчатки со спинки кресла и так же медленно натянула их, оттягивая секунды, словно могла этим заморозить время. Но выхода не было. Пришлось выйти, ведь теперь я – «счастливая невеста» самого завидного жениха королевства.

На лестнице пахло свежей полировкой и холодным ветром из приоткрытых окон. Я на миг прикрыла глаза, впитывая этот запах и тишину. Хотелось сохранить в памяти последние секунды привычной новой жизни, прежде чем покинуть дом Эйсхардов и шагнуть на дорожку, полную интриг и чужих правил.

В холле стояли родители – без лишних слов, без лишних жестов. Только мать слегка коснулась моей руки, стоило мне спуститься, будто передавая хрупкое, почти ненужное сейчас тепло. Им не нужно было ничего говорить – они были уверены, что всё по моей доброй воле, а потому искренне радовались за меня и обнимали.

За дверями, за тонкой полосой света из приоткрытой створки, уже угадывался силуэт, от которого сжимался воздух вокруг. Я шагнула к порогу, нацепив на лицо сдержанную, но убедительную улыбку – ровно ту, что годится для семейных портретов и светских хроник. Но стоило взгляду выскользнуть за пределы дома, как улыбка начала трескаться изнутри.

Вэлмир Делавьер стоял у кареты, словно она была не средством передвижения, а возвышенной сценой, созданной для одного актёра – него. Высокий, безупречно одетый, с идеальной осанкой и той самой ледяной уверенностью, от которой в висках пульсировало раздражение. Взгляд – холод, в котором можно утонуть. Линия губ – чуждая улыбка, больше похожая на предупреждение – и рука в перчатке, протянутая мне, как приглашение в ловушку, в которую я уже согласилась войти.

Я подошла медленно, чувствуя, как каждый шаг отдаётся в груди тяжёлым эхом. Ветер с улицы тронул край моего дорожного платья, будто пытался удержать, но его хватка была слишком слаба против того, кто ждал меня у кареты. Я остановилась в полушаге, глядя на протянутую руку, и внутри всё сжалось в узел.

Кожа под тонкой тканью перчаток вдруг стала чувствительной до боли. Казалось, я ощущу холод его пальцев даже сквозь плотную кожу. Но отступить было нельзя: родители стояли за спиной, слуги – в стороне, и каждый взгляд впивался в нас, ожидая безупречного жеста будущих супругов.

Я с улыбкой вложила ладонь в его, и хватка сомкнулась мгновенно, уверенно, без малейшей возможности вырваться. Он слегка наклонился, и в уголке его губ мелькнула тень улыбки, которую могли принять за приветливую, если не знать, сколько в ней скрытой власти.

– Отправляемся, леди Эйсхард, – тихо сказал он, и в голосе прозвучало не приглашение, а приказ.

Я забралась в карету и села напротив, тщательно выпрямив спину и аккуратно сложив руки на коленях – каждый жест подчёркивал то расстояние, которое я намеревалась сохранить. Как только колёса тронулись с места, я демонстративно отвернулась к окну, будто пейзаж за стеклом действительно мог меня заинтересовать. Хотя в сером мареве улиц не было ничего примечательного: лишь знакомые фасады, редкие прохожие и тот самый подозрительный туман, который не рассеивался, а наоборот – медленно сгущался, будто следовал за нами.

Меня всё сильнее беспокоил его источник. Погода с утра была пасмурной, но ничто не предвещало подобного явления. Это был не обычный туман – он казался чужеродным, неестественным, почти зловещим. И пока я пристально всматривалась в мутную белёсую пелену, внутри нарастало тревожное ощущение, что всё происходящее – не просто поездка, а начало чего-то большего. Чего-то, к чему я совершенно не готова.

Мир, в котором я оказалась, был магическим – по крайней мере, таким его описывали. Пусть упоминания о магии в книге звучали скользко, почти неуловимо, словно сама автор забыла об этой теме вскоре после первых глав. Как будто сверхспособности были добавлены для фона, а потом благополучно отброшены за ненадобностью.

Но я-то теперь жила в этом мире. И если магия здесь существует – где она? Почему никто не говорит о ней вслух? Почему она не проявляется в повседневности? Или… проявляется, но лишь в определённых кругах?

Мой взгляд невольно скользнул на Вэлмира. Он тоже был магом. Я чувствовала это всей кожей – не из-за эффектных заклинаний, а по той давящей, неестественно холодной ауре, окружавшей его. По тому, как легко он добивается своего. По взгляду, в котором таилось больше силы, чем в любой королевской печати.

Вопрос только в том – какой магией он владеет? И почему автор решила не развивать этот пласт мира, если в нём таится нечто столь мощное? Или не автор забыла о магии… а я ещё просто не поняла, что она уже начала действовать?

И всё же я отвернулась – не из гордости, а скорее чтобы спрятаться. Спрятаться от его взгляда, от самого факта, что теперь еду в дом, где никто не ждёт меня по-настоящему. Где всё – от мебели до слуг – будет напоминать: я здесь чужая. Не гостья, не хозяйка, а фигура из чьей-то тщательно выстроенной партии. Это не побег. Это – приговор.

Что ждёт меня дальше? Поместье, где всё пропитано его волей и вкусами. Дом, в котором каждая деталь – продолжение его власти. Смогу ли я носить маску будущей герцогини, зная, что за ней пустота и фальшь? Сколько времени я выдержу, прежде чем начну задыхаться от всего этого фарса?

Тишину кареты нарушил шелест бумаги. Я вздрогнула, но не обернулась, сосредоточившись на отражении в окне. Вэлмир, не потрудившись даже бросить взгляд в мою сторону, спокойно разложил перед собой документы и принялся читать. Словно перед ним не человек, а тень. Не невеста – просто пассажир, которому посчастливилось быть в нужной карете в нужный момент.

Его безразличие било по самолюбию сильнее, чем любые слова. Он не задавал вопросов. Не пытался начать разговор. Его молчание было продуманным, хищным, таким же, как он сам. И в этом молчании была сила – холодная, обволакивающая, словно напоминание: «Ты здесь, потому что я так решил. Всё остальное – неважно».

Я сжала пальцы в перчатках, чтобы удержать лицо спокойным. Хоть что-то должно оставаться под моим контролем. Хоть что-то…

Потеряв всякий интерес к блондину, я всё глубже погружалась в мутное окно, цепляясь за силуэты деревьев и редких прохожих, будто в них можно было найти ответ или утешение. Всё, чтобы не сорваться. Не закричать. Не спросить: что же он на самом деле собирается со мной сделать?

Я изобразила поглощённую наблюдательность, но каждый его жест – шорох бумаги, скольжение пера, хруст складки в документах – звучал в моих ушах, будто удары по натянутой струне. Он не отвлекался. Ни слова. Ни взгляда. Будто я была частью обивки, случайной деталью интерьера кареты.

Он спокойно переворачивал страницы, расставляя пометки с той же невозмутимостью, с какой, наверное, когда-то подписывал приговоры. Ему важны были только цифры. Только подписи.

Даже Луиджи в своей грубости хотя бы проявлял эмоции – уродливые, но живые. А этот человек? Он был холодом, ходячим расчетом, смертью без лика. Без чувств. Без остатка тепла. От него не ждали удара – его просто не замечали, пока не становилось слишком поздно.

И именно в эту тишину, под стук колёс и дыхание моей тревоги, прозвучал его голос. Тихо. Ровно. Словно комментировал погоду за окном:

– Вы думаете о побеге.

Сердце ухнуло вниз, будто я оступилась в пустоту. Я резко моргнула и невольно вжалась в угол сиденья, стремясь стать меньше, незаметнее – лишь бы не встречаться с его взглядом. Не сейчас. Не тогда, когда в груди всё перекатывалось от страха и ярости. Я не хотела снова видеть его чёрные глаза, в которых не было ни тени сожаления – только вечная, ледяная тьма.

– Почему вы так решили? – спросила я почти шёпотом, не отрывая взгляда от мутного окна.

– Потому что вы слишком напряжены, – отозвался он спокойно, не подняв взгляда от бумаг. Его голос был отточен до идеала – ровный, без нажима, почти усталый. – Когда человек примиряется с обстоятельствами, его движения становятся мягче. А вы сидите, будто в любой момент готовы прыгнуть. Это выдает вас куда сильнее слов.

– Я не птица в клетке, – наконец выдавила я, повернувшись к нему. Голос мой был тихим, но резким. – И не вещь, которую можно переставить из одного дома в другой, просто потому что вам так захотелось.

Вэлмир поднял на меня взгляд. Долго молчал, словно размышляя, как именно отреагировать. Не раздражённо, не с насмешкой – а так, как будто перед ним стояла сложная шахматная задача, и он выбирал, какую фигуру поставить под удар ради победы.

– Пока вы – моя невеста, леди Эйсхард, – произнёс Вэлмир медленно, отчётливо, – вы не птица и не вещь. Вы – символ. А символы не бегут. Они остаются на виду.

Я сжала пальцы в кулак, ощущая, как ногти впиваются в кожу сквозь тонкую ткань перчаток. Символ. Слово, прозвучавшее с такой холодной ясностью, эхом ударилось о стены кареты. Не человек, не личность, не живая душа с желаниями и болью – а образ. Маска. Шахматная фигура, которую удобно двигать по доске ради своей игры. И он даже не пытался это скрыть.

– Символ чего? – выдохнула я сдержанно, хотя внутри всё сжалось.

Он не ответил сразу. Вернулся к своим бумагам, будто моё возмущение – не больше, чем слабый ветер за окном. Лишь спустя несколько затянувшихся мгновений тишины он отложил перо и вновь поднял на меня взгляд – прямой, уверенный, как удар по слабому месту.

– Символ союза. Символ того, что даже Эйсхарды теперь связаны со мной. Символ того, что я забираю себе то, что другим оказалось не по зубам.

В груди что-то сжалось, будто внутри прорвался огонь – хлесткий, разъедающий. Его слова были не просто оскорблением, а хладнокровным заявлением права собственности. Без презрения, без ярости – просто констатация факта. И в этом было куда больше ужаса, несмотря на некоторые преимущества для самих Эйсхардов.

– А если я всё же откажусь быть вашим «символом»? – выдохнула я, заранее зная, что ответ мне не понравится.

Вэлмир едва заметно усмехнулся, и на губах мелькнула холодная, еле различимая тень насмешки.

– Тогда вы станете символом глупости, – спокойно произнёс он, снова взявшись за бумаги. – Но свою роль вы всё равно сыграете. Хотите того или нет – вы моя невеста. И если вы наивно полагаете, что всё держится лишь на вашем согласии и том вечере, то глубоко заблуждаетесь. Я сам принял это решение. Ваше мнение было лишь жестом вежливости. Мелкой уступкой. Я… просто немного пожалел вас.

Слова ударили так резко, что на мгновение перехватило дыхание. Карету тряхнуло на очередной выбоине, и я поймала в мутном стекле своё отражение: бледное лицо, сжатые губы, глаза, в которых отражался вовсе не путь вперёд – страх. Холодный, обволакивающий, как дым перед бурей.

Я отвернулась к окну, окончательно смиряясь: в этом человеке не осталось ни капли благоразумия, передо мной сидел политик с мозга до костей. Больше не имело смысла цепляться за иллюзии. Договориться, сбежать, упростить себе жизнь – всё это было лишь жалкой фантазией. Вэлмир не спрашивал согласия изначально, лишь формально преподнёс сладкую пилюлю, оказавшуюся медленно убивающим ядом. Он просто решил и взял, что захотел. И ему плевать на всё, кроме собственной выгоды и желаний.

Мысли оборвались, когда карета замедлилась. За окном проплыли кованые ворота, за ними – ряды статуй и безупречная аллея. Мы, наконец, прибыли к поместью герцога. Я машинально выпрямилась, будто спиной можно было вернуть хоть тень контроля. Взгляд метнулся к нему – герцог сидел всё с той же пугающей невозмутимостью, глядя в окно, словно наблюдал не за приближением к дому, а за шахматной доской, на которой уже всё расставлено. Ни капли радости от возвращения, просто полное безразличие.

– Не вздумайте устраивать сцены, – неожиданно произнёс он, не оборачиваясь. – Здесь все знают, кто вы теперь. В этом доме нет места слабости. И не стоит ошибочно считать себя хозяйкой. Вечером подпишем договор и обсудим условия.

Карета остановилась. Дверца распахнулась, впуская прохладный воздух с запахом камня и сирени, которые могли бы произвести на меня приятное впечатление, но настроение было безвозвратно испорчено. У входа стоял лакей в серебристой ливрее, протягивая руку. Вэлмир даже не пошевелился, демонстрируя перед своим слугой своё настоящее отношение ко мне. Блондин смотрел в бумаги, как будто меня не существовало вовсе.

Я криво усмехнулась и немного задержалась в проёме, бросив на него последний взгляд – тщетно. Он был уже в другом мире, полном таких же неприятных личностей как он сам. В делах, к которым я редко проявляла интерес и не видела никакого для себя смысла.

Выйдя, я на мгновение замерла. Передо мной раскинулось поместье Делавьера – не дом, а мрачный каменный гигант с высокими башнями и витиеватыми балконами, будто вырезанными из старинной легенды. Каменные львы у ворот выглядели величественно и грозно, но я нахмурилась – в книге здесь были горгульи. Зеркальные окна, прячущие за собой целый мир. Здание олицетворяло собой настоящую цитадель.

Пока вглядывалась в мрачное великолепие поместья, за спиной раздались неторопливые шаги жениха. Видимо, я слишком долго рассматривала окружение, потому что не уловила момент, когда блондин покинул транспорт. Он не касался меня – и не нужно было. Его присутствие ощущалось физически, как тяжёлый плащ, наброшенный на плечи. Он шёл медленно, без спешки, но я знала: он внимательно следит за каждым моим движением, словно ждал – дрогну или нет. Если он рассчитывал на изумление, восторг или трепет, – напрасно. Удовольствия я ему не доставлю.

Восхищение архитектурой отложим. Сейчас куда важнее – подумать о себе. Раз он говорит о союзе и выгоде, то я тоже не намерена быть украшением в чужом доме. У этой сделки должна быть цена – и я собираюсь выставить условия, которые полностью удовлетворят и мои потребности. Я не вещь и не приз – отныне я партнёр и он должен считаться с моим мнением. Пусть я пока без рычагов давления, но это временно.

Делаю уверенный шаг вперёд, намеренно медленно, позволяя каблукам звонко отбивать по камню свой собственный ритм. Каждый шаг звучал, будто вызов. Я чувствовала, что мной наблюдают – из окон, из-за штор, из теней. Слуги, советники, стража. Все те, кто привык к подчинению и иерархии. И вот я – чужая для них и совершенно новая личность в доме, где даже прислуга знает о моём настоящем положении.

Двери распахнул тот же мужчина, что встречал нас у кареты – как оказалось, вовсе не лакей, а дворецкий. Внутри, выстроившись вдоль широкой лестницы, ждали служанки в серо-синих униформах. Ни одной улыбки. Ни единого дружелюбного взгляда. Только лёгкие кивки – молчаливые, безэмоциональные, идеально синхронные. Ни приветствия, ни теплоты. Лишь холодная выучка и порядок, настолько безукоризненный, что казался неживым.

– Добро пожаловать домой, леди Эйсхард, – прозвучал рядом голос Вэлмира. Спокойный, ледяной, без намёка на участие.

Он даже не обернулся, просто прошёл вперёд и пересёк порог, как хозяин, возвращающийся в заранее очищенную клетку. Начал спокойно отдавать распоряжения – уверенно, чётко, будто знал, кто что должен делать до последней мелочи. А я, не позволяя себе медлить, шагнула следом.

Дом встретил нас звенящей тишиной. Просторный холл с высокими серо-графитовыми колоннами, чёрно-белым мрамором под ногами, узорчатыми коврами в насыщенных, почти ночных тонах. Всё выглядело идеально. Ни пятнышка, ни случайной детали. И всё же… пугающе безжизненно. Как будто эти стены не знали смеха, разговоров, ни единого следа чего-то настоящего. Только тень власти, разлитая в воздухе.

– Отнесите вещи в северное крыло, – коротко бросил герцог одному из слуг, даже не удостоив его взглядом. Затем развернулся ко мне. – Ваши покои находятся там же. Их подготовили, стараясь учесть ваши вкусы. Но сначала – формальность.

Я машинально подняла на него вопросительный взгляд, но Вэлмир уже отворачивался и направлялся к лестнице. Конечно, он не заметил – не потому, что не мог, а потому что не хотел. Я осталась лишь тенью за его спиной, и выбора, как обычно, не было. Только следовать.

И всё же внутри нарастало странное любопытство. Какая комната ждёт меня там, наверху? Что сочли «моими вкусами» те, кто, вероятно, даже не знает, кто я на самом деле? Я ведь до сих пор не понимаю, какой была прежняя Эления. После позорного скандала она цеплялась за внимание, пряталась за вызывающими платьями и громкими выходками – как марионетка, забывшая, что когда-то была человеком. Как она вообще дружила с главной героиней этой странной истории, когда их характеры были совершенно разными?

Шаг за шагом мы поднимались вверх. Ковёр под ногами глушил звуки, и в этой тишине каждый мой шаг казался неестественно громким. Вэлмир не оборачивался. Не говорил ни слова. И в этой молчаливой процесcии было что-то пугающее – словно он вёл меня не к кабинету, а к жертвенной плите.

Поместье же казалось пустым. Не просто тихим, а именно вымершим – будто здесь давно не звучал живой голос. Ни крика, ни смеха, ни разговоров. Лишь отдалённый скрип, словно дыхание стен, уставших от одиночества.

– Здесь всё подчинено порядку, – внезапно нарушил тишину Вэлмир, словно подслушал мои мысли. – И вы должны будете ему следовать.

– Конечно, – ответила я автоматически, уже почти привыкая к его манере говорить коротко и безэмоционально, как будто каждая фраза была приказом, а не частью диалога.

Он остановился перед массивной дверью с выгравированным гербом Делавьеров: змея, свернувшаяся кольцом, с пронзённой мечом пастью. Символ, слишком откровенный, чтобы быть просто украшением. Слишком честный – особенно для него.

– За этими дверями вы подпишете договор, – продолжил он ровно. – Условия обсудим сразу. После – официальное представление перед прислугой. Вы обязаны знать, к кому по каким вопросам можно обращаться.

Я едва заметно кивнула, сдержанно, будто всё происходящее не задевало меня. Но внутри мысли метались. Мне не дали и часа обдумать собственные условия – а теперь я должна в два счета извернуться и придумать всё, чтобы не оказаться в ловушке чужих формулировок.

Всё происходило слишком быстро. Вчера – знакомство. Сегодня – переезд, договор, новая роль. И это было его оружие: давить, не давая передышки. Не позволять привыкнуть – значит, не дать собраться и сопротивляться.

– Входите, – произнёс он, толкнув дверь.